Звонок — для учителей

«[Вставить фамилию ученика], а ну

живо вышел и зашёл нормально!»

— строчка из «Цитатника для каждого

уважающего себя педагога

абсолютно любой школы

пространства СНГ»

(а поверьте, такой точно существует)

(на обратной стороне приписка:

«Необходимое к изучению пособие,

минимум одно на учебное заведение,

распространение в обязательном

порядке, контролируется

непосредственно государством»)

…

На самом деле обычная среднестатистическая школа — это место, где текучка кадров достаточно низкая. В смысле, за более чем пять лет работы в этой конкретной школе Митяй не мог вспомнить ни разу, чтобы за год у них сменились лица больше чем на одной должности. Всё шло медленно, неторопливо, и даже несмотря на гиперактивных детей, которые ежедневно затопляли кабинеты и коридоры своим шумом и гамом, иногда казалось, что время в этих стенах было почти застывшим. Каждое утро это: — Доброе утро, Марья Васильевна. — И вам, Дмитрий Александрович! А потом: — Хорошего рабочего дня, Лилия Ивановна. — Спасибо, Дмитрий Александрович, и вам того же! И как бы на этом всё. По дороге к своему кабинету он чаще всего проходил мимо именно этих двух своих коллег, и обе женщины в возрасте всегда улыбались на его приветствия, когда только видели его проходящим в направлении своего класса. Ах да. Во всей школе было всего два взрослых мужчины — Митяй и охранник. Даже преподаватели труда и физкультуры тут были женщинами, большая редкость! 8 марта был одним из самых сложных дней каждый год, но Митяй справлялся и как-то даже немного привык к этому. Статичность лиц коллег, с которыми он пересекался ежедневно, настолько вводила в рутинный транс, что на летнем собрании незадолго до первого сентября Митяй более чем внезапно чувствует, что его с размаху выбивают из колеи. — Как вы все знаете, наша дорогая и любимая Тамара Семёновна в этом году уходит на пенсию, — непривычно мягким и улыбчивым тоном обращается ко всему педагогическому составу директриса, хотя вряд ли она может обмануть этим хоть кого-то здесь. Названная ей учительница, вся в морщинах, чинно кивает в ответ в ожидании продолжения речи. — А это значит, что у нас новый педагог по русскому языку и литературе! На это собрание он прийти не смог, потому что ещё не довёл до конца свой переезд, однако на следующем он обещал быть, поэтому просьба, на следующей неделе явиться так же всем, чтобы поприветствовать нового коллегу. А теперь далее, насчёт конфликтного расписания экскурсий для параллели шестых классов в этом семестре… — «Он» — что, правда? — любопытным полушёпотом спрашивает кто-то из противоположного угла стола, озвучивая мысли Митяя, который просто удивлённо безмолвствует, уставившись на директрису. — Да, он, — очевидно, слышит все перешёптывания та. — В следующий раз я представлю его лично. Но если вам уже сейчас настолько интересно, уважаемые коллеги, то да, к нам переводится преподаватель из Москвы, зовут Лев Владимирович Держинский, выпускник педагогического факультета МГУ, и ему… Да по возрасту он должен быть почти как наш Дмитрий Александрович! Наконец-то не будете один скучать в нашем чисто женском коллективе, а? — риторически усмехается директриса, но едва ли с теплотой, всего лишь дежурно. Митяй рефлекторно вскидывает голову на собственное имя, пару раз моргнув в попытке собрать мысли воедино. Почти ровесник. И тоже мужчина-учитель. Вот уж чего он не ожидал в своей жизни, так это подобного совпадения. Когда Митяй уже открывает рот, чтобы хоть что-то ответить на это, или спросить, или вслух удивиться, в тот же момент директриса меняет тему, и ближайший час они занимаются планированием экскурсий и внеучебной деятельности школьников. Это оказывается почему-то утомительнее, чем в прошлом году, и в итоге любые темы, кроме самых насущных, забываются. Возвращаясь домой в тот день, Митяй уже едва ли помнит хоть что-то о будущем новом преподавателе русского и литературы. Едва ли помнит, что он вообще существует на одной с ним планете и скоро они должны будут работать вместе. Да и тем более он забывает обо всём увиденном и услышанном сегодня на работе, когда сразу после звона ключей его слуха достигает: — Дядь Митяй! Ты же говорил, что это всего на полтора часа, почему тебя не было почти три? Совсем по-взрослому скрестивший руки на груди Димон встречает его так, будто ждал напротив входной двери всё это время, и Митяй невольно улыбается его насупленно-хмурой мордашке. И, разумеется, тут же прячет усмешку, чтобы ребёнок не подумал, что над ним смеются. — Суровая реальность рабочей взрослой жизни, — в итоге вздыхает он, пока переодевается с улицы. — И смотри в классе меня так случайно не назови по привычке, — предостерегает Митяй, пригрозив пальцем в сторону мальчика. — Случайно не назову. Только намеренно! — очень задиристо щурится хитрый тринадцатилетний пацан и вскидывает подбородок в провокации. Ну вот как такого можно не потрепать по голове, как милого щенка? Даже если потом Димон почти шипит от недовольства и бешено пытается пригладить короткие волосы обратно. — Мелкий чертёнок, — ласково обращается к нему Митяй, проходя в комнату мимо парня. — Ладно, давай, что там у тебя? Тот мгновенно активизируется: забывает и об опоздании Митяя, и об обиде на него же, вместо этого проскакивает даже быстрее мимо него в узком коридоре и чуть ли не за руку настойчиво тащит старшего мужчину в свою комнату, чтобы остановиться в итоге перед кроватью, на которой свалено много вещей, но особняком от них — чистая, хотя и немного мятая белая рубашка и несколько других ярких тканевых пятен вокруг них. Митяю нужно несколько секунд, чтобы немного приглядеться и наконец понять, что он вообще, собственно, видит перед собой. В тот же момент Димон громогласно оглашает: — Галстук! Мама говорит, что они все хорошие, но я ей не верю, она необъек-тив-на. Вот как мужик мужику скажи, какой мне больше идёт? Этот ребёнок звучит просто до нелепого комично, когда пытается строить из себя взрослого, но Митяй преодолевает своё желание снова улыбнуться. Вместо этого вполне серьёзно осматривает варианты — все четыре, которые Димон пытается аккуратно сгрести в одну кучу, — и между прочит тянет: — Твоя мама права: это как раз женщины должны мужскую красоту оценивать… - он сдерживает смех под хмурым взглядом мальчика, а потом всё же кивает в знак своей капитуляции. - Ладно, синий. Обрадованный парень чуть ли на месте не подпрыгивает, полный мандража перед скорым первым сентября, подхватывает тот галстук, на который указал Митяй и восторженно прижимает его к груди: — Ты лучше любой женщины, дядь Митяй! — от души вскрикивает он, а потом тут же немного сдувается. — Ну, кроме мамы, конечно. Только ей не говори. Митяй только бессильно кивает от того, насколько сильное и тёплое чувство раздувается прямо внутри его груди от одного только взгляда на такого открытого и радостного приёмного сына. — Не скажу, Димон. К школе готов? — Всегда готов! — мгновенно отзывается тот и продолжает говорить, пока пытается запихнуть все лишние галстуки в свой шкаф. — Лето было отпадным! Я друзьям расскажу, они же мне не поверят. Хотя они мне уже два года не верят, что у меня отец появился, так что… Митяй слушает всё, чем он хочет поделиться, не перебивая и не пропуская ни одного слова. Слушать Димона, без сомнений, намного приятнее, чем ту же директрису или занудных коллег на бессовестно затянувшемся совещании. … Они съехались с Катей почти полтора года назад. Да, возможно, это было поспешное решение. Да, сомнения были, как и споры, и долгая окончательная притирка в целой куче бытовых вопросов, которые усугублял своим мнением ещё и Димон. Но, пожалуй, это решение было лучшим за всю взрослую жизни Митяя. Он был готов это признать без малейшего ущерба для своей гордости. После крайне странной цепочки неожиданных и непредсказуемых событий, которые вообще умудрились впервые столкнуть вместе школьного учителя биологии и хозяйку местного зоомагазина, между ними и правда установилась какая-то необъяснимая связь. Митяй не был уверен, что мог описать её понятными словами — эта связь просто была, очевидно и несомненно, всегда находилась там, когда он нуждался в ней. Со временем они и правда начали общаться, встречаться всё чаще и чаще, проводить вместе время — иногда с Димоном, а иногда и просто вдвоём, выясняя, сколько у них общего и отличающегося, что им нравится или не нравится, чем они готовы поделиться друг с другом. Это было приятно, особенно Митяю, который в своей жизни в принципе никогда не был слишком общительным. Но Катя оказалась исключением из всех правил. Они попробовали полноценные отношения, однако быстро поняли, что им это не подходит. Точнее, поняла это Катя. «Митяй, ты уверен, что это то, чего ты от меня хочешь? Ты же знаешь, что не должен это делать, если не чувствуешь себя на своём месте? Всё в порядке, мы не обязаны, выдохни». Только после этих осторожных слов он на самом деле понял, что ему и правда почему-то неловко, некомфортно пытаться поцеловать Катю с тем самым намерением. Или сделать что-то ещё из тех привычных и общепринятых вещей, которыми непременно должны обмениваться парочки. Тогда он впервые подумал, что они, возможно, и не парочка вовсе. Никто раньше не давал Митяю настолько много почвы для размышлений всего несколькими между делом брошенными фразами. Идея того, что такая красивая, сильная, прекрасная девушка, как Катя, вообще может не нравиться в таком плане, долго не могла уложиться в его голове. Это казалось совсем уж ненормальным, тем, против чего надо бы бороться, как организм борется с болезнью. А потом они с Катей устроили большой, длинный, местами неловкий, нервный и неприятный разговор о том, что каждый из них на самом деле чувствует и хочет. И в итоге это привело к тому, что и есть на данный момент. Совместное проживание, необходимая отцовская фигура для Димона, постоянная поддержка, которую вполне можно назвать семейной — и ещё кое-что. Штампы в паспортах. И простые золотые кольца, из которых Катя своё носила прямо на пальце, а Митяй своё повесил на цепочку на шее, всегда пряча под одеждой, но держа при этом как можно ближе к сердцу. Это было удобно, вот и всё. Такой брак был выгоден всем, он буквально не имел недостатков — одни плюсы. Димону правда нужен был отец. Кате правда нужен был кто-то, кто помог бы стереть неприятные воспоминания о бросившем её и сына первом неудачном партнёре. И даже если забыть о предательстве его бывшей девушки, с которой у него так и не дошло дело до помолвки, Митяй просто до появления Кати и Димона в своей жизни даже не догадывался о том, насколько же ему нужны свои люди — кто-то, к кому он будет хотеть возвращаться с работы поздно вечером и ради кого будет просыпаться рано утром. Тем более что они с Катей правда любили друг друга (как подробно выяснили в том самом большом откровенном разговоре). Просто, возможно, не совсем так, как от них стоило бы ожидать со стороны. Со временем так и сформировалась их комфортная среда: уверенность в постоянной поддержке между собой, много общего времени и совместно проведённых часов, высокий уровень доверия и тактильной близости. Иногда Митяй после сложного дня в школе мог просто упасть сверху на читающую на диване Катю, и та убаюкивала его, поглаживая по волосам в одурманивающе приятном ритме, в результате чего он быстро засыпал, а когда просыпался — непременно чувствовал себя лучше. Лёгкие и невинные ободряющие поцелуи в качестве приветствия или прощания. Нередко совместный сон, при котором не мелькало ни одного намёка на секс. Ряд всего этого обыденного и взаимно-бытового, когда она просто касались друг друга, чтобы без слов поддержать, сказать: «я рядом, ты не в одиночестве больше, я всегда буду на твоей стороне». Видит бог, им часто не хватало этого знания на протяжении всей их жизни раньше. Да, у Кати был её сын, но он был ответственностью — светом, гордостью и радостью, но тем, перед кем нельзя быть слабой или совершать ошибки. Перед Митяем — можно. Как-то так получилось, что почти с первой встречи они почувствовали что-то родное друг в друге, призрачно ощутили, доверились и синхронно потянулись навстречу. Эта непрерывная связь не подводила, не давала осечек, и в итоге Митяй на удивление быстро привык к тому, что у него теперь официально есть жена, есть приёмный сын — все формальности были неважны, пока это были единственные люди, ради которых он был готов жить, которые давали ему ощущение семьи больше, чем родители в очень далёком уже детстве. (Общий друг Кеша, когда узнал об их свадьбе постфактум через телефонный разговор, в тот же день сорвался из Калуги в Сочи, просто чтобы ударить Митяя по его «соломенной башке, идиот!» и потом от души обнять Катю, прошептав ей что-то, что Митяй не расслышал, пока потирал будущий синяк. Но судя по улыбке девушки, это было что-то хорошее. Кеша потом целый день ходил с ними по городу и выслушивал все причины, из-за которых они пошли на этот шаг. Он понял их, хотя и много, много раз в процессе вздыхал, закатывал глаза и называл Митяя распоследним идиотом. Митяй так и не понял, почему, а главное — почему к Кате эти оскорбления ни разу не обращались, хотя она принимала участие в этом ничуть не меньше. Кеша отказался объяснять, а на следующее утро убрался из Сочи самым ранним рейсом. Всё же дома у него была Лера, его собственная и ни разу не фиктивная, а более чем полноценная жена.) Димон тоже принял Митяя в семью довольно легко. Они и так неплохо общались, а сам мальчик был не по годам умным, поэтому очередного долгого и неловкого разговора с ним просто не состоялось — Димон после первого же заискивающего захода издалека попросил короткую версию и в итоге без лишних слов поднял сразу два больших пальца в знак своего полного одобрения свадьбы. Конкретно и ясно, это было даже мило. В школе ничего не изменилось. По большей части Димон и Митяй всё ещё оставались в первую очередь учеником и учителем, а свадьба и так была максимально тихой. Кажется, кроме директрисы — смерившей Митяя гордым взглядом, который так и говорил «наконец-то остепенился», — никто и не знал об изменении его социального статуса. Кольцо надёжно пряталось под одеждой, грело сердце и напоминало о том, что он больше никогда не окажется в своей маленькой, пустой и одинокой квартире, где был только старый диван, тесная кухня, куча хлама и очень много сожалений об упущенных возможностях. Её, старую квартиру Митяя, кстати, так и не продали. Он просто переехал к Кате, но старое жильё по-прежнему оставалось за ним. (Митяй никому этого не говорил, но сам он туманно представлял, как в эту квартиру после совершеннолетия мог переехать Димон, чтобы учиться самостоятельной жизни. Вслух эта рассеянно бродящая мысль никогда не высказывалась, но Катя наверняка и без слов обо всём догадалась, он почти не сомневался в этом. И, судя по всему, она полностью одобряла такой план.) Коротко говоря, Митяй был счастлив. У него была любимая работа, был прибыльный бизнес, по факту уже просто работавший на него сам; был хороший друг, живущий в другом городе, и была любимая семья, пусть даже не совсем укладывающаяся в стандарты, но большего ему было и не нужно. Точнее, он был уверен, что большего ему не нужно, и даже никогда не будет нужно. А потом начался новый учебный год. Димон охотно пошёл в седьмой класс — а Митяй, сам того не зная, вляпался в то, что грозило перевернуть весь его счастливый и гармоничный мир к чертям. … Так получается, что за всеми организационными хлопотами, нестабильными графиками и вообще подготовкой Митяй впервые сталкивается с ним только первого сентября, на торжественной линейке. Это четверг, раннее утро, двадцать градусов на улице и ни намёка на осенний дождь — такая погода может продержаться в южном Сочи ещё месяца полтора, если не два. Двор перед школой заполняется людьми очень быстро, родители толпятся рядом со своими детьми, а те производят дикое количество шума, ища в толпе своих друзей или классных руководителей. Митяю собственный класс ещё ни разу не доверяли, не доверили и в этом году, поэтому он стоит с другими «бездетными» преподавателями в стороне от общей суеты и битый час ждёт под этим жарким, по-прежнему летним солнцем, пока директриса объявит об официальном начале линейки. Именно в тот момент Митяй и видит его впервые. Парень — у него язык не поворачивается назвать его мужчиной, он не знает почему, просто тот выглядит почти как студент — протискивается мимо шумных родителей и их не менее шумных отпрысков, как-то сразу неуловимо выделяясь на их фоне, и долго ищет кого-то взглядом. Митяй успевает подумать, что это может быть чей-то старший брат или — не дай бог — отец. На самом деле, парень ищет своего «кого-то» достаточно долго, и у Митяя правда есть время на то, чтобы обо всём этом подумать и даже отметить то, как незнакомец щурится сквозь очки, которые с такого расстояния напоминают очки самого Митяя чуть более чем полностью. А потом парень пробегается взглядом по стоящим в стороне учителям, и в его взгляде появляется узнавание, когда в следующую минуту он направляется прямо к ним. Митяй ничего не понимает. И продолжает активно ничего не понимать, когда парень, будто так и надо, устраивается в конце их импровизированной линии, сразу за географичкой Анжеликой Васильевной, которая изображает на лице добродушную улыбку и кивает подошедшему. Тот смущённо и неровно кивает в ответ, а потом отворачивается и продолжает стоять на этом самом месте. Будто так и надо. Митяй разглядывает его из начала учительской шеренги, наверное, даже слишком долго. Он не знает, сколько проходит времени, и просто… продолжает смотреть на единственного, не считая самого себя, мужчину в этой группе. А потом любопытство проявляет себя по-другому, и он склоняется к стоящей рядом преподавательнице физкультуры, с которой у Митяя всегда были хорошие взаимоотношения. — Кто это вообще? — М, где? — мгновенно отвлекается на него Настя (для учеников только Анастасия Витальевна, но недаром же она была вторым самым юным педагогом этой школы) и пытается проследить за его пристальным взглядом. — Да там, в конце, только что подошёл. — А-а, это, — наконец понимающе тянет она, когда понимает, о ком речь. — Так это тот самый новый учитель русского и литературы из столицы, помнишь? На смену Тамаре Семёновне. Ни разу ещё не пересекался с ним, что ли? Под её искренне удивлённым взглядом Митяй только непонимающе-неопределённо дёргает плечами и, прямо пока смотрит ей в глаза, снова вдруг испытывает жгучее желание ещё раз хотя бы на секунду посмотреть на этого незнакомца, который, оказывается, не такой уж и незнакомец. Ещё имя у него, кажется, было такое странное, немного устаревшее, как… — Ну ясно, а я с ним же пару раз столкнулась, пока мы последние варианты расписания утрясали — как раз не могли восьмой «А» поделить на понедельники, — продолжает свои пояснения Настя, встряхивая своим конским хвостом. — Очень вежливый и милый парень. Даже застенчивый немного, мне кажется. Хуже тебя! На последних словах она улыбается, шутливо толкает Митяя в плечо, и он улыбается в ответ, но немного заторможенно, рефлекторно, потому что его мысли сейчас совершенно не здесь. На самом деле он прекрасно знает, где они, когда снова сознательно ловит себя на взгляде в конец шеренги. — Ага, понятно… — только и может выдавить он из себя бесцветно. — Кстати, у него кабинет, получается, теперь должен быть рядом с твоим, после последнего-то ремонта. Удачного сожительства, Дмитрий Александрович! — напоследок успевает ещё раз весело шокировать его Настя, дружески улыбаясь. А потом начинается речь директрисы — а вместе с этим начинается и парадная линейка, и новый учебный год со всеми его прелестями и восторгами. Митяй очень старается не смотреть больше на своего нового коллегу. Какое-то нездоровое любопытство кипит у него под кожей от одной только мысли о втором мужчине в коллективе — но он намеренно всё игнорирует и вместо этого предпочитает перехватить радостный взгляд Димона в толпе и улыбнуться мальчику и стоящей позади него Кате, которые улыбаются ему в ответ и жестами показывают, как они на самом деле счастливы тут находиться и как любят его. … Личное знакомство отодвигается ещё дальше, и только в момент, когда они буквально сталкиваются друг напротив друга в коридоре, Митяй снова вспоминает о существовании этого человека теперь где-то совсем рядом с его жизнью. Это перемена между уроками в первый учебный день, который просто физически не может быть серьёзным после долгих летних каникул, и вокруг болтают дети, словно совершенно их не замечающие, а они вдвоём как замирают на несколько непозволительно долгих секунд. Лишь в этот момент до Митяя доходит, что он так и не вспомнил имя новичка. И Настя тоже ни разу этого не упоминала в потоке своей речи. Так что… Митяй просто беспричинно пялится на литератора, одетого преступно невзрачно, а тот отвечает ему полной взаимностью. Пока наконец один из них не размораживается. — Я Мит… Кхм, Дмитрий Александрович. Федотиков. Учитель биологии из 203-го кабинета. Очень приятно! На лице литератора молниеносно сменяется несколько выражений, ни одно из которых не получается нормально считать, однако в итоге его губы слегка вздрагивают в слабой потерянной улыбке. — Кхм, да, точно, знаете, мне тоже крайне… Он не успевает договорить — потому что в Митяя внезапно врезается и чуть не сбивает его с ног какой-то парень, который тут же испуганно отшатывается и убегает дальше быстрее, чем Митяй даже моргает, и он может лишь смотреть нарушителю вслед, по-прежнему так и не вернув себе полноценного дара речи. А когда он снова оборачивается на своего нового коллегу, тот уже совсем не выглядит таким потерянным, как пару секунд назад. — Лев Владимирович Держинский, — официально-жёстким тоном отсекает учитель литературы и протягивает руку для рукопожатия. — Москва, МГУ, красный диплом, лучший выпускник потока. Надеюсь на благотворное сотрудничество. Митяй чуть на ровном месте не спотыкается просто от того, насколько разительная перемена происходит в этом Льве Владимировиче за один миг. Устанавливается стойкое впечатление, что это какой-то другой мужчина, не тот, который запинался пару секунд назад или мило улыбался на торжественной линейке совсем недавно. Нет, теперь выражение его лица совсем иное. Взгляд тёмно-карих глаз, несмотря на рост немного меньший, чем у Митяя, будто на самом деле сверху вниз, холодный и жёсткий, даже строже, чем у их директрисы. Под ним становится неприятно и зябко, будто смотришь на отлитый из бетона безэмоциональный памятник. Как в тумане пожав ему руку — рукопожатие у Льва такое же, как этот окаменевший взгляд, холодное и чересчур сильное, — Митяй остаётся в этом школьном коридоре и может только бессильно наблюдать за тем, как тот с неестественно прямой осанкой поспешно удаляется куда-то по своим делам. Столкновение с коллегой-биологом — для него как досадная преграда, на которую пришлось потратить своё бесценное время. Москва, МГУ, значит… Митяй, на самом деле, человек такой, которого трудно обидеть. Со времён подростковых лет не слишком он прислушивался ко мнению окружающих, если только это не его любимые школьные ученики или, с некоторых пор, его новообретённая семья. Но здесь… За закрытыми дверями собственного знакомого кабинета, уставленного, как и у любого другого биолога, обязательно растениями в умеренных количествах, Митяй отходит от этого мимолётного общения и почему-то всё никак не может собрать все свои мысли. Под грудиной, в районе диафрагмы что-то так и скребётся, надоедливо, противно, даже злобно, и не отпускает, а словно наоборот громче и яростнее становится. Слишком много высокомерия, слишком много самомнения и гордыни за титулы. Как только Насте он мог показаться милым и вежливым парнем? Ни капли этих качеств Митяй не увидел, и теперь какой-то злой, ершистый зверь внутри него рычит, что это однозначно война. Так, ладно. Митяй правда никогда не был особо обидчивым человеком. Его и задеть могли немногие, пожалуй, такова уж специфика ежедневной близкой работы с детьми. Да и строить мнение о человеке по одной встрече и буквально одной первой фразе — неправильно. Нельзя так делать никогда. Но этот столичный сноб его вынуждает. И ещё до звонка Митяй приходит к решению, что ему с этим Львом Владимировичем категорически не по пути в этой жизни и в этой школе в частности. … — …Ага, да, а потом он такой: «Но на самом деле всё было не так!..» — и в итоге вместо контрольной мы весь урок обсуждали то, как сюжеты современных фильмов повторяют древние былины и легенды! Про контрольную Лев Владимирович только под звонок вспомнил и сказал, что на неделю её передвигает, представляешь, мам? Я же как раз успею всё доучить! Митяй не уверен, сколько ещё он сможет выдерживать восторженные оды новому учителю. И главное от кого — от Димона! От того самого Димона, который никогда в жизни литературу не любил и намного больше тяготел к точным наукам и проявлял интерес к программированию. А теперь, посмотрите-ка, дома только и болтал о том, как увлекательно его обожаемый Лев Владимирович ведёт уроки и подаёт информацию, устраивая чуть ли не представления из каждого занятия. В общем, вот от кого уж Митяй такого предательства не ожидал. Однако получил. И теперь, возможно, не слишком незаметно злится из-за этого. Лишь возможно. По крайней мере за ужином Катя, проходя на кухню в перерыве между восторженной болтовнёй Димона, касается плеча своего законного мужа и, немного склонившись, шепчет ему на ухо: — Лицо попроще, Мить; я уверена, что на самом деле моя готовка не настолько ужасна. Она немного лукаво улыбается и ласково гладит его по руке мимоходом, поэтому отчасти ему и правда становится легче. Митяй прикрывает глаза, выдыхает, старается полностью вымести из головы все проклятые мысли о коллеге, с которым они работают вот уже месяц, а по сути — едва ли пересекались. Да, несмотря на то, что фактически их кабинеты располагаются рядом, Лев словно бы профессионально старается не попадаться на глаза Митяю. Ну или тут уже подключается паранойя и мания величия — Митяй правда не знает, но факт в том, что литератора со всеми этими его неизменно скучными свитерами он наблюдал весь этот месяц, кажется, исключительно издалека и/или недолго. Ну и к лучшему. Что не к лучшему — так это то, что Димон со своим аналитическим складом разума явно начинает замечать, что между учителями биологии и литературы словно чёрная кошка пробежала. Учитывая, что как минимум с этим самым учителем биологии он буквально живёт в одной квартире, это немного осложняет жизнь Митяя, и без того не самую простую. Например как сейчас, когда, дождавшись, пока мама отойдёт подальше, Димон будто бы между делом замечает в сторону Митяя: — А, кстати, а про Прометея он интереснее рассказывает, чем ты на своих экскурсиях, помнится. Это вынести уже физически сложно, и Митяй даже приподнимается из-за своего места за столом. — Да как он вообще!.. — Так, ну всё, хватит! — неожиданно прерывает его со спины приказной голос вернувшейся Кати. — Мальчики, Димы, оба, успокоились! В школе свои войнушки продолжайте, а домой это не тащите! Я же вам на перебои магазинных поставок кормов для морских свинок и низкий спрос не жалуюсь. Осень — для всех достаточно сложное время, и даже неунывающая Катя кажется немного потерявшей свой оптимизм. Впервые за очень долгий срок она правда слегка повышает голос и метает глазами молнии собственного раздражения и усталости. Редко её можно увидеть такой. Митяй переглядывается с Димоном. Последний быстрее всего ориентируется в ситуации и внезапно вкрадчиво заявляет: — А я бы послушал. — Да, я тоже, — мгновенно поддерживает его Митяй, забыв про недавнюю размолвку. — В смысле, если тебе от этого станет легче. Так что там с поставками, милая? В итоге весь оставшийся вечер они обмениваются разнообразными списками вещей, которые их раздражают по всем возможным на свете причинам. И это настолько непринуждённо и по-семейному, что в конце у Митяя даже немного болит в груди от той привязанности и любви, которую он испытывает к этим людям. Оказывается, Катю помимо человеческой безответственности и непунктуальности ещё бесят мелкие породы собак (слишком громкие и неугомонные), тюлевые занавески (какие-то не лучшие воспоминания из детства) и большая часть современной музыки (и это легко можно понять). А Димона раздражают не только заумные отличники-одноклассники, но и гоночные игры (не понимает такой шумихи вокруг настолько однообразного процесса), слишком жизнерадостные люди (из-за их часто неуместного веселья и неумения трезво смотреть на вещи), а ещё любая каша в школьной столовой (потому что дома у мамы вкуснее) и ранние побудки (ну разумеется). Митяй со смешанными чувствами отмечает, как иногда, хоть и не всегда, не по годам умно отвечает Димон, но при этом не отрицает затапливающую его большую гордость. Всё же он находится с этим мальчиком рядом вот уже два года, и наблюдение за его взрослением — едва ли не самое интересное, что он видел в своей жизни. В свой список бесящих лично его вещей Митяй включает среди прочего шахматы (как переоценённую, скучную игру для псевдоинтеллектуалов), выпрашивающих незаслуженные привилегии учеников (в каждом классе таких минимум парочка, они же по совпадению чаще всего допускают самые нелепые ошибки в контрольных работах) и высокомерных напыщенных снобов. Куда без этого и, разумеется, никаких намёков. Вечер заканчивается весело, со смехом облегчения и освобождения от части давящего на плечи рутинного груза повседневности. И лишь уже собираясь засыпать в постели Митяй слышит от Кати терпеливый вопрос: — Так чем же он тебе так не угодил? — без дополнительных пояснений, но они и не нужны. Вероятно, следующие полчаса он крайне живо жалуется прижавшейся к нему тёплым боком жене на необъяснимые яркие эмоции, которые вызывает у него недавно объявившийся новичок. Под конец Катя уже не скрываясь зевает и медленно сонно моргает, но не перебивает и выслушивает возмущённый монолог до самого конца, только для того, чтобы вынести свой финальный вердикт: — Ты просто очень хотел с ним подружиться, а потом бросил эту идею после одной единственной неудачи, как типичный социально неловкий подросток, так и не повзрослевший до конца. Попробуй ещё, Мить, и ради бога хватит крутить этим нервы себе и всем окружающим. Всё, давай спать. Что ж. Что-то в Митяе всё ещё хочет бунтовать в ответ на это, ну а что-то пытается по привычке прислушаться к словам Кати всерьёз — потому что как-то так повелось в их семье, что Катя редко ошибается. Возможно, здравое зерно в её словах есть, его рациональный и трезвый рассудок со скрипом готов с этим согласиться. И как только Митяй выйдет из своего настроения упёртого, обиженного пацана, он наверняка даже последует её совету и познакомится со Львом Владимировичем по-нормальному. Хотя бы постарается, по крайней мере. — Спокойной ночи, — вместо этого всего желает он и оставляет лёгкий поцелуй среди волос на макушке Кати, отчего та почти мурлычет во сне и прижимается к нему ещё немного ближе в поисках тепла. — Спокойной, любовь, — совсем уж неразборчиво бормочет она в ответ. По самой душе Митяя от этих слов разливается такое приятное семейное тепло, такое ощущение принадлежности и общности, что всякие там столичные литераторы мгновенно теряют свой приоритет в его слипающихся от усталости глазах.

…