Перья и кровь

Архангел Ребекка была права, и всё же ни у меня, ни у неё не было доказательств того, что мои поиски намерено пытались сорвать, а узнать наверняка я больше никогда не смогу.

***

Паулина зачеркнула число «28». Осталось три дня, и она выйдет на свободу. Любопытное ощущение: с одной стороны она горела желанием снова искупаться в солнечных лучах и ощутить под ногами мягкую траву, с другой – она не хотела прощаться с Бонтом, с которым они так и продолжали круглыми сутками разговаривать. Паулина собрала волосы в пучок и принялась за работу. Цоколь уже выглядел совсем иначе: каждый предмет лежал ровно на своём месте, оставалось сделать финальные штрихи – разгрести макулатуру, подмести и утрамбовать весь мусор в один угол. К завершению первого пункта она приближалась довольно быстро, однако спустя час работы была вынуждена прерваться – в её руках оказались чертежи Вавилонской Башни. Непризнанная с глубокой сосредоточенностью стала их рассматривать, не особо понимая, с какой целью это делала. «Книга Бытия 11:1-9… Мигдаль Бавель была построена из обожжённого кирпича, скреплённого битумом… Представлена в виде многоуровневой пирамиды или ступенчатой структуры, состоящей из нескольких платформ, одна над другой… Лестницы, спирально обвивающие этажи… Украшено яркими плитками и резьбой… Множество окон…». Паулина добралась до чертежа последнего уровня Башни – того самого, который и находился в Чистилище и где они с Бонтом торчали. «Кажется, на вершине Башни изначально планировалось какое-то важное охраняемое помещение, иначе здесь бы не был помечен охранный пост. Хм, Архангелы располагаются примерно в десяти метрах от двери Бонта…», — взяла она себе на заметку, перелистнув страницу и тут же ошарашенно вскинула брови, когда обнаружила дополнительный чертеж, который был сделан годами, а то и веками позже: «Подземный ход под фундаментом! Здесь есть ещё один уровень!» Спустя время после внимательного изучения чертежа Паулина обнаружила люк, причём под злосчастным краном. Поразительно, как она его не углядела, но следовало признать, что он практически идеально сливался с остальными плитами пола и открыть его было совсем уж непростой задачей. Из люка повеяло холодом и влажностью. Непризнанная сначала просто пялилась в черноту и думала о том, насколько там безопасно. Размышления у неё заняли не больше минуты, потому что дальше она схватила несколько свеч и спички. — Доброе утро. — Я нашла подземный ход! — выпалила она вместо приветствия. — Здесь есть подземный ход? — Да, смотри! — Паулина подтянула зеркало к люку. Ангел попытался нагнуться, но только ударился лбом о стекло. — Я всё равно ничего не вижу. — Я тебе всё расскажу. — Постой, ты что..? Не успел он договорить, как Паулина спрыгнула вниз. Слабый свет свечи нарисовал на сыром грунте причудливые тени. Всё было широкое и большое, напоминало… Догадки быстро образовались в голове. Паулина неуверенно двинулась вперёд и вдруг на стене зажегся факел, осветив куда бо́льшее пространство вокруг. Дальше она чуть ли не бежала. Самозажигающиеся факелы поджидали её через каждые пятнадцать метров, неподалёку от люка она обнаружила два кирпича, которые когда-то тихо отодвинули она, Мими и Люцифер, чтобы подслушать разговор Сатаны и Архангела Михаила. Да, чутьё её не обмануло – это был тот самый люк, и она наконец-то дошла до развилок. Определив, какая из них вела в Школу, Паулина бросилась в другую сторону. Быстрые шаги отскакивали эхом от стен. Она ни на секунду не задерживалась и ничего не осматривала – ей было важно узнать конечную точку. В таком темпе Непризнанная преодолевала коридор не меньше двадцати минут, пока наконец не уткнулась в тупик. Паулина подлетела к крышке люка и потянула рычаг с громким скрежетом («Шепфа, лишь бы никому не попасться!») – в подземелье сразу же просочился свежий воздух. Она опасливо высунула макушку. Ей в глаза ударил практически идиллический вид: пение птиц, зелень, ухоженная площадка и раскидистое могучее дерево с разноцветными листьями. Паулина осмотрела местность – никого. Повезло, что Дерево познания Добра и Зла редко посещали без надобности. Последнюю развилку она пересекала куда дольше, успев запыхаться и схватиться за колющий бок. Складывалось впечатление, что Паулина пересекала как минимум половину Чистилища. И, оказалось, что она была не далека от правды, потому что эта дорога – с точно таким же люком – вывела её к Утёсу Потустороннего ветра. Через некоторое время Паулина влетела в свою обитель в полном замешательстве. Смысла в этом своём маленьком путешествии она не разглядела. — Ну как? — огорошил её Бонт. — О, ты ещё здесь? — Конечно. Нашла что-нибудь? — Да, три развилки, — сполоснула она руки в ведре с чистой водой. — Вернее четыре. Одна ведёт сюда, вторая – в Школу, третья – к Дереву познания, четвёртая – к Утёсу Потустороннего ветра. Я не поняла выбора локаций при строительстве хода. — Дерево и Утёс – это священные места, — без промедления ответил Бонт. — В Утёсе расположена Пещера Плачущих Дев – место молитвы, а Дерево – сама понимаешь, какое значение оно имеет. — Ключевые достопримечательности, значит. Тогда логично. — Я думал, ты сбежишь. — Чтобы меня точно упрятали в тюрьму? — фыркнула она. — Нет, спасибо, я не для того здесь маялась целый месяц. — Чем займёшься после выхода? — Высплюсь в кровати. Как думаешь, с меня снимут клеймо гордости после такого подвига? — Сомневаюсь. Гордость – мать всех грехов. Ты, кстати, прочитала хоть одну книгу, которую тебе дал Серафим Кроули? — Я… — Непризнанная замялась. У неё совершенно это вылетело из головы! Да и где они вообще теперь? Оставалось надеяться, что ей не устроят экзамен, — начинала. — И забыла, — на лице Бонта заиграла ухмылка. — У меня были дела поважнее. — Разговоры со мной. — А ты будто бы не рад! — Безумно рад, спасибо. Бонт с недавних пор стал ей острить (но совсем беззлобно!), причём делал он это очень естественно. Взял пример с Фальстафа? Или заразился её красноречием? Паулина улыбнулась уголком губ и вернулась к уборке. Ангел сделал вид, что занимается своими делами, хотя на самом деле тайком наблюдал за ней. Этой привычкой он также обзавёлся не так давно, и каждый раз, когда Паулина ловила на себе его взгляд, он заливался румянцем. Ей казалось, будто бы Бонт её изучал. Как девушку. Рассматривал её тело, думал о нём, возможно даже о чём-то… фантазировал. Паулина прекрасно знала, что она была довольно хороша собой, и умела понять, когда мужчина на неё заглядывается. Она закрывала глаза на это предчувствие в случае с Люцифером, потому что просто не могла поверить, чтобы принц Ада, который повидал в своей постели стольких бессмертных красавиц, мог позарится на землянку в серых одеждах. Роковые демоницы и прекрасные ангелы были едва ли не идеальными, в Паулине же, как и в любом бывшем смертном, сохранялась неявная, но уловимая приземлённость, от того и трудно было представить даже нечто подобное. С Бонтом всё было проще. Она с самого начала знала, что нравится ему, но эта симпатия была иного рода. Он хотел почувствовать толику нормальной жизни, жаждал общения и тепла, чтобы хоть на мгновение позабыть о своём тотальном одиночестве. Бонт, конечно, видел её девушкой, но в самом невинном платоническом свете, теперь же после небольшого полового просвещения он смотрел на неё уже совсем по-другому. Порой, когда ангел не успевал отвести глаза, Паулина различала в них пелену – его зрачки заострялись на ней и расширялись. Бонт тяготел к ней как мужчина к женщине. Ей это нравилось, ведь сама она… абсолютно позабыла о Люцифере в романтическом плане. Только сейчас к ней пришло это осознание, отчего по телу пробежали мурашки. Она ведь в самом деле о нём больше не думала. Месяц, что она провела взаперти ото всех, только с Бонтом, который всегда был таким чутким, обходительным и честным, оказался своего рода исцелением. Бонт согрел её сердце, и Паулина надеялась, что согрела его в ответ. «Силы небесные, неужели я опять встряла! Почему? Почему я опять выбрала того, с кем не смогу быть? Ну почему?! За что Шепфа меня так наказывает?» Она со злостью отшвырнула метлу. — Что-то не так? — спросил ангел. — Ничего. О плохом подумала. Бонту было хуже: она выйдет, а он останется в своей маленькой комнате совсем один. И изо дня в день будет ждать, когда же Паулина сможет с ним поговорить, когда найдёт время… Будет надеяться, грезить о свободе. Пока за ним не придут. У неё так закололо в сердце, как если бы туда вонзили иглы. — Паулина! — воскликнул Бонт. — А? — как в полусне повернулась она к нему. — Небо, да что с тобой? Я звал тебя несколько раз, но ты не реагировала. Тебе нехорошо? Ты вся бледная и омрачённая. — О плохом подумала. — Ты это уже говорила. О чём же? — О том, что будет после моего освобождения. Ты умеешь драться? — Ты так хочешь сменить тему? — вопросительно приподнял он бровь. — Нет, я серьёзно. — Не умею. Мне не с кем тренироваться. — Бесы, ни силы, ни навыков боя! — тихо выругалась Непризнанная. — А оружие? Может, есть что-нибудь? Хотя бы нож? Бонт обернулся на свой стол, где ещё лежали остатки завтрака, и с извиняющимся видом взял оттуда столовый нож. Паулина шумно втянула воздух. — Да объясни, что тебя так тревожит! — Военные действия за окном и тот факт, что за тобой скоро придут, а я хоть и многое знаю, но ничего не смогу с этим поделать. — Значит… так суждено, — отчуждённо проговорил Бонт. Её этот ответ не устроил от слова совсем, однако не могла не признать, что, возможно, он прав, ведь что она может сделать? Не начнёт же она штурмовать Вавилонскую Башню в одиночку? Даже думать о таком было нелепо, потому что это больше походило на самоубийство, чем на попытку спасти мир от Чудовища. — А ты умеешь сражаться? — спустя несколько минут молчания спросил он, видимо, с намерением разрядить обстановку. — Какая у тебя сила? Ты мне так и не рассказала. — Я умею драться и весьма неплохо. Даже победила бессмертную. — Неудивительно, ты очень усердная. Какое у тебя оружие? — Два ксифоса, четыре маленьких кинжала и один охотничий нож. Ещё я неплохо стреляю из лука. — Мне стоит опустить вопрос о том, зачем тебе столько лезвий? — Опусти, пожалуйста. Он сокрушённо выдохнул и продолжил: — А стиль какой? — Zwin Zwaz. — Танцующая птица. Любопытно на него посмотреть. — Ну уж нет. — Почему? — Мне здесь драться не с кем. Бонт понимающе кивнул, но на его лице отражалась отнюдь не радость и не удовлетворение. Тогда Паулина решила его подразнить. Раз уж он хотел посмотреть – пусть смотрит. — Хотя, знаешь, я давно не разминалась. А ты? — Вчера. — Когда ты успеваешь, если мы круглыми сутками болтаем? — Перед сном или сразу по утру. Я не пропускаю свои разминки. — Какой дисциплинированный, прям как мой друг Дино, — хмыкнула она. — Ладно, я сама разомнусь. Всё началось с лёгких поворотов головы, после чего Паулина намеренно поворачивалась то спиной, то полу боком к Бонту, когда делала плавные наклоны и разминала руки и ноги. Разумеется, он наблюдал и в конце концов не выдержал: — Впрочем, мне тоже не помешает. Он принялся за ту же обыкновенную разминку конечностей, кидая на уже разогревшуюся Непризнанную заинтересованные взгляды. Вскоре она – уже совершенно ненамеренно, просто тело порой само пускалось в пляс – сделала несколько акробатических комбинаций, завершив их красивым переворотом без рук. Бонт с чуть раскрытым ртом замер на месте. — Что? — Это было красиво. — Спасибо. — Я, пожалуй, буду отжиматься, — несколько неловко сказал он. «О да, вот оно!», — ликовала про себя Паулина. — Может, ты снимешь свою сорочку? — Зачем? — Тебе будет жарко и неудобно. Бонт немного поразмыслил и стянул с себя верх. Паулина, хоть и кляла себя на ровно месте, но неискренне и даже с видом сытой кошки. «Какой из меня ангел после этого?» Она вернулась к своим обычным упражнениям, в тайне подглядывая за тем, как отжимался Бонт. А отжимался он много. Мышцы у него были выраженные, но не перегружены тренировками или, как бы сказали на Земле, стероидами: крупные бицепсы, пресс с нечётко очерченным рельефом, широкие плечи плавно переходили в развитую грудную клетку – и это всё в сочетании с правильной осанкой было для Паулины запредельно притягательным. Бонт в принципе выглядел не просто сильным, а подчёркнуто сильным мужчиной. В колесе она зависла вверх головой – тело Бонта уже немного взмокло. Паулина продолжила бы так стоять на руках, если бы меньше, чем через минуту, не рухнула. — Ты упала?! — изумился ангел. — Да, задумалась. Не удержалась. У меня слабые руки. — Так ты задумалась или у тебя слабые руки? — И то, и другое, — она перекатилась на живот и игриво улыбнулась. — А у тебя, кажется, руки сильные. «Шепфа, лиши меня языка». Он только озадачено пожал плечами. — Хочешь научу тебя стоять на руках? — предложила девушка не столько в образовательных целях, сколько из желания продолжить на него бесстыдно пялиться. — Я умею. Он перевернулся – Паулина следом за ним: так они верх ногами смотрели друг на друг и едва сдерживали смех. — Интересно, сколько ты простоишь так? — с лёгкой провокацией спросил Бонт. — Ты мне бросаешь вызов? — Да. — Очень даже зря, потому что я… тебе явно… не соперник, — уже с некоторым усилием проговорила она. — Что, и минуты не продержишься? — Посмотрю я, как ты в планке простои-и-и… Паулина покачнулась, покраснела и с визгом свалилась на спину. Ангел по своей природной доброте не нашёл в этом ничего смешного и всерьёз обеспокоился, но Паулина так хохотала, что он заразился её переливчатым смехом. — Так какая у тебя сила? — не без улыбки спросил он стоило им немного успокоиться. — Ты не сказала. — У меня её нет. — Ты её не раскрыла? — Я думаю, у меня её вообще нет, — внутри неприятно зашевелилась зависть, но Паулина не позволяла самой себе испортить настроение. — И пока ты не начал мне говорить, что сила раскрывается в стрессовых условиях, отвечаю: я была в очень стрессовых условиях. Я в них варюсь с первого ранга. — Например? — Ты не поверишь, если я расскажу. — Поверю. — Нет, не поверишь. Я сама с трудом верю. Из моих уст это прозвучит как выдумка, потому что я – Непризнанная без силы, а год назад ещё и без оружия была. — Ты умная и волевая, а это уже грозное сочетание. — Спасибо, но… — она постаралась улыбнуться, но губы по ощущениям просто дёрнулись в какой-то судороге. — Я не буду настаивать. Расскажешь, когда будешь готова. Паулина благодарно на него посмотрела. — В общем, я ничего не чувствовала в себе. Никогда. Думаю, я – Пустая. — Непризнанным всегда было сложнее раскрыть свои способности, а ты в Школе всего несколько лет, — искренне пытался её приободрить ангел. — Но я прошла куда больше испытаний. — Это ещё ничего не значит. Возможно, твоя сила непохожа на силу. Вдруг ты можешь насылать иллюзии, читать мысли. Сэми ей говорил то же самое. Может, так и есть? Он был провидцем, Мими – демон соблазнения, Ади – метаморф… Забавный квартет из них получился бы. Точнее больше никогда не получится. Паулина прогнала мрачные мысли и сосредоточилась на реальности. Как ни посмотри, всё равно в ней жила какая-то уверенность, что всё, что когда-то говорил ей Сэми и сейчас твердил Бонт, был не её случай. Да, ей до жути хотелось бы, чтобы она открыла в себе хоть какие-то способности, но Непризнанная была не из тех, кто постоянно тешил себя ложными надеждами. — Когда мы встретились в Башне, ты странно на меня смотрел. Почему? Ты что-то во мне увидел, почувствовал? — Ничего, кроме ауры. — А что с ней? — Она же… Ты не знаешь, какая у тебя аура? — поразился Бонт. — По правде сказать, не интересовалась. — Ты – солнечный свет. — Ах вот оно что… И поэтому ты решил доверить мне зеркало? — Да. Я подумал, что девушка-солнце не может быть плохой. — Девушка-солнце? — Паулина вновь не сдержала смех. — Бонт, ты обворожителен в своих комплиментах. А у тебя какая аура? — Не знаю. И через зеркало вряд ли получится её ощутить. Паулина расслабилась и вгляделась в его отражение – ничего. Очень жаль, ведь ей по-настоящему было любопытно. Отчего-то подумалось, что их аура могла бы быть в чём-то схожей, потому что все бессмертные, с кем Паулине удалось сблизиться, так или иначе хорошо «сочетались» с Солнцем. Мими – Луна, что отражает солнечный свет; Дино – море, на приливы и отливы которого влияет не только Луна, но и Солнце («да и вообще, что может быть лучше моря и солнца?!»). Люцифер и его действующий вулкан – это жар, пламя, ожоги, так или иначе тоже применимые к Солнцу. Тропический лес Ади и васильки Сэми даже бессмысленно было пояснять – растения расцветают при солнечном свете. И наконец Винчесто – багровый закат – одна из самых близких к Солнцу ассоциация. — Да, ты прав. Ничего не ощущаю, — Паулина почувствовала себя несколько расстроенной. — Не отчаивайся и не торопи события, ты ещё раскроешь свои способности, — участливо сказал Бонт. — Пустые – это редкость в Эфире. Он вдруг переменился в лице и дёрнул головой в сторону, будто что-то услышал. Непризнанная замерла в ожидании, как и он тоже, но так ничего не и произошло. Помрачневший Бонт придвинулся ближе к зеркалу. — Паулина, я думаю, я некий сосуд для Мальбонте. — Почему? — Я тебе не рассказывал, но порой, очень редко… я слышу шёпот. — Шёпот?! — едва не воскликнула она. Её резко откинуло в воспоминания об его шёпоте. Каждый раз, когда Паулина слышала его, её бросало то в жар, то в холод, но вовсе не из-за пугающих, туманных речей, а из-за самого голоса. Он всегда говорил спокойно, уверенно и властно, но было что-то в его интонации… маниакальное. — Да, еле различимый, словно мой внутренний голос, — продолжал говорить Бонт. — До встречи с тобой я так и думал, а теперь понимаю, что это не я вовсе. — Что он тебе говорил? — Когда мы с тобой встретились, он сказал, что ты мне не поможешь. Сказал, чтобы я просто ждал. — О нет… Небо, нет! — она в ужасе прикрыла рот ладонью. — Ты должен рассказать об этом Шепфа! — Нет. — Что?! Почему нет? — Шепфа мне тоже не поможет. — Что значит не поможет? Он – Создатель! Ты с ним лично общаешься, он… — Я не хочу с ним общаться! — неожиданно вскричал Бонт, но без какой-либо злости, а скорее от собственного бессилия. Паулина вытерпела несколько секунд, чтобы дать им обоим прийти в себя после такого откровения, а потом аккуратно спросила: — Почему? — Я говорил с ним недавно, — ангел отвернулся и весь напрягся. Ему было очень неприятно поднимать эту тему. — Спрашивал о своих родителях. У каждого ведь должны быть родители, да? Он сказал, что я – Его сын, и это единственное, о чём мне следует знать. Все мы – дети Шепфа, но я почувствовал такое разочарование, такую печаль внутри, что потом лежал несколько часов без сил. Затем я переговорил с Архангелами об ангельском учении… И понял, как я устал от них. Они мне твердили о терпении, чистоте мыслей и честности, но как я могу быть честным, если со мной всю жизнь говорят нечестно? Шепфа недоговаривает, ангелы недоговаривают… Я не хочу больше с ними связываться. Бонт умел держать удар. Паулина и до этого вопрошала, как ей удалось пошатнуть в нём веру, которую в него закладывали веками, ведь, по сути, она ничего такого не выражала – всего лишь вела себя вызывающе. И уж тем более она не могла понять, почему Бонт согласился держать их общение в тайне, фактически пойти против Шепфа. Бонта нельзя было недооценивать и видеть в нём невинное дитя, коим Паулина его считала ранее. Да, он очень доверчив, но его желание познания и жизни перевешивали его повиновение и заставляли бунтовать. — Твоё право, — беззаботно пожала она плечами. Надо было хоть немного его ободрить. — На твоём месте, я бы покоя не давала этим твоим Архангелам: постоянно бы стучала в дверь, кричала бы, рассказывала бы ужасные анекдоты, может, даже пела бы. — Пела бы? — Моё пение способно свести в могилу, — Бонт засмеялся, отчего Паулина себя похвалила за успешную работу, но решила не останавливаться: — А ты удивительно добр к ним. Даже после этого ты не злишься, не обижен, ты просто огорчён. Выдержки тебе и правда не занимать, и твоя доброта творит чудеса. — Разве? — Угу, ты мне очень помог. Только думается мне, что я наступила на одни и те же грабли. — О чём ты? — Как-нибудь потом расскажу, — расплылась она в чуть коварной улыбке. — Ты пока не готов это услышать. — Ты не осуждаешь меня? Мне кажется, я говорю богохульные вещи. — Ничего подобного. Ты наконец-то стал узнавать себя лучше, прислушиваться к себе, а это всегда хорошо, пусть и не всегда приятно. Но… На мой взгляд, поиск себя невозможен без соприкосновения с неприятностями и разочарованием. Со злом даже. — Спасибо тебе за всё, Паулина, — он прислонил голову к зеркалу и мягко на неё посмотрел. Непризнанная сделала так же. — Ты так многому меня научила. — Как и ты меня, Бонт.

***

Паулина с наслаждением подставила лицо солнечным лучами. По коже запрыгали мурашки, когда её коснулся ветер, а аромат хвои, цветов и влажной земли наполнил тело жизнью. Вокруг раздавалось щебетание птиц, шорох листвы и журчание Самбатион. Непризнанная замерла у подножия Вавилонской Башни и просто смотрела на мир, словно впервые его видела. Отгремел всего лишь месяц, но по ощущениям целый год с того момента, как Паулина дышала свежим воздухом. Как же сейчас было хорошо: тепло, приятно и радостно. Она медленно пошла в сторону Школы, чтобы размять кости и снова сполна вкусить свободу. Да, дел было невпроворот, однако ей просто необходимо послать все заботы хотя бы на час. Так бы Непризнанная и поступила, если бы её не ослепила вспышка. В следующее мгновение перед ней стояла переливающаяся золотым светом фигура без лица. — Вот ты какая, Паулина. Наслышана о тебе, — её огорошил женский голос. Это была бессмертная, а не какая-нибудь сущность высшего порядка. Хотя… Сияние этой женщины поутихло и уже не так сильно било по зрению, но на неё всё ещё было тяжело смотреть. И лицо… Где лицо? Паулина не сразу заметила маску без каких-либо прорезей, с золотым ореолом и тонкими нитями узоров. «Серафим?!» — Ребекка. Думаю, нам будет что обсудить. Паулина поспешила склонить голову в знак почтения. Её обуяла дрожь. — Для меня большая честь познакомиться с… — Оставим пустословие. Прогуляемся, — железным тоном сказала она. Вернее приказала. — Прошу прощения? — Я сказала, прогуляемся. Ты плохо слышишь? «Что за..? Она часом не родственница Люцифера?» Серафим Ребекка отправилась вперёд едва ли не солдатской походкой: широкий шаг, тяжёлая поступь, резкость в движениях – всё говорило о том, что её словам не стоило перечить. Паулина вяло поплелась следом, силясь разглядеть ангельский образ женщины, но в ней было так много всего и одновременно ничего, что глаз ни за что не мог уцепиться. Кроме маски. Прекрасная, но безжизненная маска притягивала к себе всё внимание даже со спины. — Скажи-ка мне, Паулина, — начала Серафим звучным холодным голосом, — до своего заточения ты успела посетить лекции Обвинителя Винчесто? — Да, и не одну. — Полагаю, вы с ним даже лично пообщались. — Было дело, — скупо ответила она. Ей абсолютно не нравилось, к чему шёл разговор. — Винчесто загорелся идеей продолжить своё исследование мозаики. Даже решил взять себе помощника. — Это прекрасно, — как можно более непонимающий вид напустила на себя Непризнанная. — Я так не думаю. Это же ты в нём пробудила давно позабытые мечты. Мне это не нравится. Паулина никак не могла подавить в себе дрожь, а теперь она настолько стала ощутимой, что ей оставалось лишь молиться, чтобы она не была столь заметна. Ей нельзя было показывать слабость или вызывать какое-либо подозрение. Но с другой стороны, это же нормальная реакция при общении с такой значимой персоной? Паулина сильно сомневалась, что каждому Непризнанному выпадает шанс пообщаться в приватной беседе с Серафимом, который к тому же одним своим присутствием отягощал существование. Причём Паулина даже не могла объяснить, чем это вызвано. Быть может, настолько высокий статус так влиял на её восприятие? — Могу я поинтересоваться, с чего Вы это взяли? — С того, что он без умолку талдычит о некой девочке с незаурядным умом, крепкой волей и… большим желанием совать свой нос в смертельно опасные вопросы мироздания. Имя он мне не назвал, но оно мне и не нужно. — Вы хотите узнать у меня, кто эта девочка? — Не надо корчить дуру. Я знаю, что это ты, — сказанное звучало, как приговор. — Да? — только и выдавила из себя Паулина. Ребекка хищным движением повернулась к ней и слегка склонила безликую голову. — Не успела я переступить порог Школы, как на меня посыпались слухи обо всех событиях, произошедших за последние пару лет. Среди них я услышала истории об одной вертихвостке, которая превосходно манипулирует своей… женственностью: то койку принца Люцифера согреет, то к Княжне Мими прильнёт. По поводу сына Фенцио ещё вопрос, однако многие считают, что и с ним ты делишь ложе, иначе бы он за тебя так не заступался. Как, впрочем, и предыдущие двое. — Это всё гнусная ложь! — с жаром возразила она. Оторопь как рукой сняло. — Не нужно так кричать, я хорошо слышу, — с равнодушной едкостью приструнила её Ребекка. — Я и не склонна верить молве, но она не появляется на пустом месте. — К чему Вы клоните, Серафим Ребекка? Хватит полемики, говорите прямо. Ребекка недвижимо уставилась на неё. — Перебивать Серафима таким тоном… Ты не придаёшь большое значение манерам, да? Паулина промолчала, стараясь глядеть сквозь её маску. Ребекка не ждала от неё ответа, а скорее просто изучала. Между ними образовалась вязкая тишина, от которой хотелось отмыться. — Я хочу знать, что ты такого сказала или сделала, что побудила Винчесто на новые поиски, — её тон поменялся. Нет, он остался всё таким же ледяным, однако появилось в нём нечто неуловимо опасное. — Ты понимаешь, что ты творишь? В разгар конфликта ангелов и демонов, когда вопрос о существовании Чудовища стоит особенно остро, выдающийся специалист по этой легенде вдруг решает возобновить свою работу. Странно, не правда ли? — Я не в ответе за Винчесто. Спросите у него. — Почему он хочет взять тебя в помощники? — продолжала давить Ребекка, и Паулина чувствовала, как с каждым произнесённым ею словом в ней распылялось желание ответить ей настолько дерзко, насколько это возможно. — Потому что я хорошо отвечала на его лекциях. — Да неужто? Отметки у тебя не сказать, что отличные. — Но и не плохие. Я удовлетворительно учусь. — И постоянно вступаешь в прения с учителями. На языке крутилось просто немыслимое количество острот. Её настолько раздражала эта женщина, что после некоторой паузы она не выдержала: — Почему бы Вам действительно это не спросить у Обвинителя Винчесто? Вы же его давний друг. Вы заступились за него перед Советом, когда он умертвил Фурия Анхиза. Говорят, что ради него Вы даже пожертвовали Престолом Фенцио. Ребекка не отреагировала. На ум пришло то, что её сейчас обратно запихнут в Башню… или в темницу за подобную язвительность Серафиму. Потом же Паулина подумала: «а вдруг выгорит?». Вдруг она спровоцирует Ребекку, как Фенцио, и узнает что-нибудь? Самонадеянно, но раз уж Паулина начала… Неожиданно Ребекка сняла маску. Она была строгой, но элегантной внешности, со светлыми короткими волосами, золотистой кожей и точёными чертами лица: высокие скулы, прямой острый нос, сдержанно сжатые и чётко очерченные пухлые губы, пронизывающие насквозь серые глаза – должно быть, такой красотой обладали самые суровые королевы и воительницы. В ней не было и тени нежности, и Паулине думалось, что её лицо полностью отражало её властный («дурной») характер. — Похоже, ты много знаешь об этой истории. Интересно, откуда. — Прислушиваюсь к слухам. Как и Вы. — А у тебя в самом деле язык без костей. — Да, легче залезть ко мне в голову, иначе не заткнусь. Она взяла её за подбородок. Паулина еле подавила в себе омерзение – она всё ещё ненавидела прикосновения посторонних. Через миг она поняла, что сейчас её настигнет опустошающее чувство, которое она испытывала каждый раз, когда нарушали её границы, или когда ей самой нужно было покопаться в чьём-то сознании. Но вместо этого Ребекка с высокомерной, практически с издевательской ухмылкой покрутила её голову в разные стороны, словно осматривала товар. — Ты мне дерзишь. Почему? — Потому что Вы обвиняете меня не пойми в чём. — И в чём же я ошиблась, Паулина? Расскажи. Развей слухи. Паулина не позволила себе отвести взгляд. — Я действительно разговаривала с Винчесто, но только по теме его лекций. Я сказала, что сейчас как никогда необходимо отыскать истину. Исследования должны продолжиться. — Зачем ты это сказала? — Потому что я так думаю. — Тебе больше не о чем мне поведать? — Нет. — И не попробуешь опровергнуть те порочащие тебя слухи? — Мне нет до них дела. Ребекка прищурилась: — Как интригующе… В твоих глазах почти нет страха, хотя перед тобой Серафим. — Я умелая актриса. — Ты отвратительная актриса. Ты просто теряешь страх. Или, наоборот, пересмотрела свои приоритеты. После всего того, через что ты прошла, ругань с учителями, заточение в Мигдаль Бавель и спор со мной кажутся тебе чем-то несущественным. Занимательная, должно быть, у тебя история. Паулину как током обдало. Она прислушалась к себе, и… действительно сейчас почти не чувствовала страха перед Ребеккой, несмотря на то что она прямо сейчас висела на волоске от очередного заточения. В начале разговора – возможно, но теперь в ней было только желание показать, что даже Серафим не имеет права так с ней разговаривать. И всё же подобное было непозволительно, хотя бы из-за соображений собственной безопасности. — Я… прошу прощения, Серафим Ребекка. Моё поведение недостойно, — она сказала это настолько искренне, насколько могла, однако вина в ней никак не отзывалась. Непризнанной просто хотелось избавиться от общества этой женщины. — Сдала назад. Кажется, я попала в яблочко. 1:1, да? «Шепфа, помилуй… Да мы в самом деле друг другу бросали вызов». Вот только для Паулины это дерзость была как следствие неприязни к Ребекке, а для самой Ребекки это была игра. Она была кошкой, схватившей за хвост мышь, а та безуспешно, но упрямо вырвалась. Во взгляде Серафима блеснули молнии. Она наклонилась к Непризнанной и прошептала: — Винчесто не должен возобновлять поиски. Ты ведь знаешь, чем это может закончиться, верно? Казнь, которую показал Мальбонте. Но если причина смертного приговора Винчесто была понятна, то каким образом в этом будет замешана Ребекка?

***

Паулина стремительно окунулась в свою обычную жизнь: Мими, Дино и Ади взволнованно её встречали, делились всем, что произошло за время её отсутствия и пытались вывернуть её душу наизнанку, потому что думали, что она страшно страдала в одиноком заточении. Паулина упорно твердила, что всё с не было хорошо, и это была чистейшая правда, в которую друзья, к сожалению, не верили, но решили оставить этот разговор на потом. Дальше были одногруппники, от которых Непризнанная ожидала, как минимум, насмешек в свой адрес, однако Винчесто оказался прав – Школа в самом деле обмерла. Все были такими тихими, послушными и заспанными, что складывалось впечатление, будто бы Паулина ходила среди зомби. Энди рассказал, что в общей гнетущей атмосфере сыграло роль не только обострение конфликта между ангелами и демонами, но и факт, так называемой, чистки. Паулина оказалась далеко не единственной, кто подвергся наказанию. Всех «хулиганов» Школы сурово ставили на место. Те же Мими и Дино находились под строжайшим надзором из-за подозрений в нарушении Закона о Неприкосновении, и то, что они смогли устроить для Паулины небольшую вечеринку, была полностью и целиком заслуга Ади, который за них поручился, должно быть, головой. В обычные будни за ними по пятам следовали Архангелы и личная свита Князя Мамона. Поговаривали, что у дирекции серьёзные проблемы из-за того, что в Школе якобы царит распущенность и революционные настроения, а Серафим Кроули слишком слаб, чтобы подавить всё это на корню – вот он и затеял чистку неугодных. Люцифер тоже не был обделён вниманием – его разрывали с двух сторон: в одном из небесных баров – или борделей, показания очевидцев разнятся – его подкараулили Силы и «пригласили» на допрос аж в Цитадель. Люцифер ответил категорическим отказом и вежливо послал всех куда подальше, когда на него наставили копья – началась небольшая погоня… от Пятого Неба до Шеола. Фактически он сбежал из-под ареста. Сатана подобные действия со стороны Совета посчитал личным оскорблением и стал держать сына на коротком поводке. Люцифер, чтобы не сидеть сложа руки, каким-то образом добился статуса переговорщика, поэтому по всем законам его теперь не могли тронуть ни какие-либо ангелы, ни даже сам Совет. По крайней мере на территории Чистилища, где проводились дипломатические встречи, а что будет потом… После уроков Паулина бежала в кабинет Винчесто. Его лекции уже давно прошли, но он до сих пор находился в Школе для поддержания учебного порядка по личной просьбе директора. Винчесто для этого даже уговаривать не пришлось, потому что он сам планировал напроситься. — Команда по спасению мира наконец-то в сборе. Каков план? — хлопнул в ладоши Люцифер. — Ждать, пока отсюда уйдут Сенат и Совет. — Нет времени ждать, Винчесто! Они… — …договорятся. Лапшу мне на уши не вешай, Люцифер. Я тоже знаю, что происходит на переговорах. — Вы думаете, настанет мир? — наивно предположила Паулина. Люцифер на это злорадно рассмеялся. — Ни в коем случае, но будет затишье перед бурей, — ответил Винчесто. — У тех и у других ультимативная стратегия: Сенат требует реформации Совета с публичным голосованием, а Совет – доступ к горе Каф для расследований происшествий в Геенне. И ни те, ни другие не пойдут на уступки, но рано или поздно настанет перерыв. Каждая сторона полетит к хозяевам, чтобы решить, что делать дальше. — И неизвестно когда это произойдёт, — хмыкнул принц. — Почему же? Князь Мамон собирается добиться отсрочки переговоров примерно на тридцать дней, в течение которых Школа ангелов и демонов будет эвакуирована. Все уже прекрасно понимают, что столкновение произойдёт на территории Чистилища. — Ты слишком осведомлён по поводу того, что происходит на переговорах, — прищурился Люцифер. — Кто тебе докладывает? — Мне никто не докладывает, я сам допытываюсь. — Серафим Ребекка? — спросила Паулина с утвердительной интонацией. — Мы с ней всё ещё в хороших отношениях. «Даже в слишком хороших». — Мне не нравится ваше общение, — лицо Люцифера потемнело. Паулина не могла с ним не согласиться – ей в принципе не нравилась Ребекка. — Твоему отцу тоже не нравится, что ты шатаешься с Непризнанной. И? — Когда я вышла из Башни, меня поймала Серафим Ребекка, — она прервала их ещё не начавшуюся перепалку. Демоны в унисон воскликнули: — Что?! — Винчесто, её очень… беспокоит то, что Вы хотите возобновить поиски. — Ты ей всё рассказал?! — загорелся принц. И здесь Паулина тоже была с ним согласна – Винчесто поступил опрометчиво. — Ребекке можно доверять. — Да ей даже ребёнка не доверишь! Она действует только в своих интересах! — Ты о ней ничего не знаешь, Люцифер, и к тому же я рассказал только необходимое. — Ну и что же? — Я рассказал о Паулине. — Это я уже поняла, — пробурчала девушка. — Не могу сказать, что я Вам благодарна. Винчесто подкатил глаза. Вид у него был такой, словно он разговаривал с слабоумными детьми. — Слушайте, я знаю Ребекку дольше, чем вы оба вместе взятые живёте на этом свете. У неё… сложный характер, но я ей доверяю как себе. — В Совете, твою мать, предатель, — прорычал Люцифер. — Что Вы ей сказали? — Только то, что ты вдохновила меня на поиски. В подробности я не вдавался. Но зачем она вообще подошла к тебе? — Узнать, чем я Вас таким вдохновила. Она очень недовольна Вашим энтузиазмом, Винчесто. Может, Вы ей и доверяете, но у меня сложилось впечатление, что это всё выглядело как угроза от неё в Вашу сторону. — Я бы на твоём месте положился на её чуйку – она так Храм Метатрона отыскала, — тыкнул он в Непризнанную сигаретой. — Я вас услышал, — коротко бросил Винчесто. — Но не прислушаетесь. Понимаю, — съязвила она, на что тот метнул сварливо проговорил: — Я буду помалкивать о нашей команде. — И обо мне, пожалуйста. Мне не доставило удовольствия общение с этой женщиной. Но мне очень приятно, что Вы так высоко меня оценили. — Винчесто, именем Падшего ангела, гляди в оба, если дело касается Ребекки и Фенцио. Они главные подозреваемые во всём этом цирке. — Я согласна с Люцифером, — сегодня определённо был странный день: Паулина поддерживала буквально каждое слово Люцифера. Сплочённость – это общая неприязнь к одной и той же личности. — У Фенцио есть основания мстить Вам и Ребекке. А Ребекка… — Закрыли тему о Ребекке, — отрезал он непреклонным голосом. Принц исподлобья на него посмотрел, Паулина же в недоумении выгнула брови, однако никто из них спорить не стал. — Мне пора на урок, — сказал Люцифер. — А вы оба подумайте над тем, как усыпить Минотавра. — Усыпить? Разве это возможно? — Возможно, но ингредиенты для снадобья нелегко достать, насколько я знаю, — ответил историограф. — В таком случае я его просто убью. — Ты в своём уме?! — возмутилась Паулина, чуть ли не подскочив с места. — Минотавр – это достояние истории Земли и Эфира! Единственный в своём роде! Его нельзя… Люцифер, не дослушав её праведную тираду, захлопнул дверь с другой стороны. — Не желаешь чаю? — поинтересовался Винчесто после некоторой тишины. — Прямиком из личной коллекции Князя Мамона. — О, обожаю его. Особенно чёрный. Он вопросительно и даже несколько ошеломлённо на неё взглянул. Паулина поспешила пояснить: — Мими – моя подруга. — А ты умеешь обзаводиться связями. — Мими действительно моя подруга. Лучшая. — Я не хотел тебя оскорбить. — Я и не оскорбилась. Я с удовольствием выпью с Вами чай, Винчесто. — Чёрного у меня, к несчастью, нет. Я пью зелёный. — Я и зелёный тоже пью. Обвинитель достал имбирное печенье и тут же наполнил чашки, пояснив, что чай у него всегда наготове – уж слишком сильно он любил этот напиток. — Я не хотел обсуждать Ребекку при Люцифере, — сказал он спустя пару глотков. — Он предвзят, у его семьи с ней давняя вражда. — Да, я слышала об этом, но без подробностей. — Я знаю, Ребекка может показаться грубой, холодной и досаждающей… Она такая и есть. — Я думала, будет «но»… — Но! — выставил он указательный палец. — Жизнь нанесла ей слишком много ударов. То, что перенесла она, выдержит далеко не каждый бессмертный, не говоря уже о смертном. Ребекка сильная, даже слишком для женщины, и из-за этого она очерствела, однако это не значит, что у неё нет сердца. Просто оно собрано из тысячи острых кусочков. — Вы и правда с ней близки. — Не подумай ничего дурного. Мы с ней давние друзья: учились вместе, преодолевали жизненные препятствия вместе, в тяжёлые моменты были вместе. Мы очень привязаны друг к другу – это факт, но мы никогда не переступали черту. — Я Вас понимаю и ни в чём не обвиняю, — улыбнулась Непризнанная. — Дино, сын Фенцио, для меня не менее близкий друг, чем Мими. — Сын Фенцио? — Вы даже представить себе не можете, до чего они непохожи. Словно две разные вселенные! На самом деле, я ужасно не хочу, чтобы мои подозрения относительно Фенцио подтвердились. Дино… Для него это будет страшным ударом. — Я бы тоже этого не хотел, но мы с Ребеккой и впрямь ужасно поступили с Фенцио. — Из-за вас он лишился Лика Престола? — Да. Тогда он только стал им, затем в его биографии внезапно вспыли… порочащие его достоинство моменты, связанные с Ребеккой. Его понизили в Лике, и после судебного разбирательства надо мной Ребекка, можно сказать, заняла его место. Она проделала титаническую работу, чтобы моё наказание смягчили и её старания оценил Совет. Вот только, думается мне, она нашла то, что не следовало… Я не ожидал, что из-за этого кто-то ещё пострадает. — Ребекка сожалеет об этом? — Возможно. Но она никогда в этом не признается. — А Вы? — Взглянув спустя столько лет на Фенцио… — его глаза выглядели отчуждёнными. — Да, до сих пор. И я даже не попросил у него прощения. — Он бы и не принял. — Сам факт раскаяния уже многое значит. Я всегда чувствовал вину, но никогда её не озвучивал ему. — Вы не пробовали поговорить с Фенцио? Без Ребекки, сами. — Неоднократно. Фенцио слишком горд, чтобы разговаривать с «фаворитом Серафима и убийцей». — Простите? — Я сам не понимаю, с каким контекстом он говорил. — Это легко может сойти за серьёзное оскорблен… — Даже не думай намекать мне на то, чтобы бросить в Фенцио перчатку, — хмуро произнёс он. — Знаете, Винчесто, Вы слишком добры для демона. — А ты слишком безбашенная для Непризнанной. Чудно́й мы с тобой тандем. Паулина с теплом в сердце расхохоталась. — Кстати, я много думала над Вашим предложением. Я страсть как хочу Вам помогать, но не в качестве научного сотрудника. Я хочу поступить в корпус крылолётчиков. — Крылолётчик – это не только исследователь, это ещё и воин, и лазутчик, и ликвидатор бедствий. Ты же понимаешь, что это очень опасная профессия? — Полностью понимаю. — Не боишься? — Мне в последнее время кажется, что я уже мало чего боюсь. — А умереть? Смертность среди крылолётчиков выше, чем где-либо ещё. — Боюсь. Ужасно, честно говоря. — Ты противоречишь самой себе: говоришь, что тебе страшно жить в Эфире, но суешься в самый центр надвигающейся бури; утверждаешь, что боишься умереть, но хочешь податься в крылолётчицы. — Наверное, мне просто нравится адреналин, — постаралась пошутить она, хотя не шибко была далека правды. Что-то в ней такое разгоралось каждый раз, когда она была в большой опасности. Что-то похожее на наркотик, но это заставляло её двигаться дальше, стремиться к новым высотам и просто жить без каких-либо тормозов. Вот только правильная ли это жизнь? Исследователи, крылолётчики, искатели приключений, джентльмены удачи, авантюристы – всё это красиво на словах, однако в реальности, как и всё на этом свете, утрачивало любой флёр романтичности. Но кем-либо другим Паулина себя пока не видела. — Или ты пытаешься найти саму себя, — будто прочёл её Винчесто. — Понять свою роль в этом мире. И до сих пор над ней довлел вопрос о том, что будет когда она достигнет истины? Действительно ли Паулина найдёт себя или, напротив, потеряет? Благое ли дело она сейчас совершала или выкладывала дорогу в персональный Ад? — Винчесто, скажите откровенно, Вы считаете, что еще можно что-то изменить? Можно предотвратить возвращение Мальбонте? — Нет. Но я думаю, что его возвращение может обернуться не тем, чем кажется. Главное – правильно применить свои знания. Скажу тебе вот что, Паулина: ищи свой собственный ответ, а не чужой.

***

Не было ни Солнца, ни Луны, ни звёзд – только мрачные рубиновые облака. Знакомое, но искажённое пространство. Запах гари. Стоны и глухие крики. Перья и кровь. Кругом вяло двигались размытые силуэты: кто-то звал близких, кто-то пытался найти укрытие, кто-то превратился в призрака. Каждый из них когда-то здесь бродил в умиротворении, его голос сливался с шелестом ветра и пением птиц. Теперь остался только красный пустырь с потерянными душами. Всё это походило на лихорадочный сон, бред… Или действительность, которая скоро наступит. Взрывы. Руины. Каждый удар отзывался в сердце как последний. Над головой рассы́пались искры от ударов мечей и столкновения сил. Опора под ногами содрогнулась. Огненный снаряд врезался в Вавилонскую Башню, и в горле Паулины застрял крик. Снаряд попал в самую вершину. Обломки разлетелись в разные стороны, каменные блоки начали осыпаться, скатываясь в кровавую бездну, в которую сейчас превратилась земля. Затем ещё один снаряд угодил в основание. Удар был сокрушительным – резкий звук, похожий на раскат грома, разорвал мир, заставив Паулину зарыдать от ужаса. Пыль поднялась в воздух плотным куполом, языки пламени вырывались из разрушающихся на лету стен. Крылья налились свинцом – Паулине пришлось бежать: медленно, через боль и слёзы. Ей было так тяжело передвигаться, будто она тонула в болоте. Башня тем временем превращалась в кучу обломков, её тень терялась в мутной завесе. Бежать. Бежать. Бежать. Быстрее, не останавливаться! Иначе… Стоило Паулине моргнуть, как она уже стояла на коленях перед недвижимым телом. — Бонт?.. Бонт, нет! Нет, умоляю… Нет! Но прозрачные глаза Бонта омертвели. Паулина с неверием и отрицанием взяла ангела на руки, осторожно прижала к себе и заскулила. Это не должно… не могло было случиться! Но это случилось. Потому что она позволила. Она знала, что за Бонтом придут. Она знала, что будет война. Она знала всё. И она ничего не сделала, чтобы это предотвратить. — Прости! Прости меня! Прости! Мир утонул во мраке, когда Паулина зажмурилась в яростном желании всё отмотать назад. И вдруг так и произошло. Когда Паулина открыла глаза, перед ней всё было по-другому: зелёное поле с белыми, розовыми, золотыми и фиолетовыми цветами, мягкие прикосновения солнца к её коже, нежно-голубой сарафан и высокий дуб, под которым она отдыхала. Боли словно и не было вовсе, однако чувство чего-то цепкого, сковывающего и тошнотворного осталось. Паулина не понимала, что с ней происходило. Всё ведь было хорошо, так почему же она так встревожена? — Ты в порядке? – услышала она знакомый и близкий её сердцу голос. Она повернулась – рядом с ней опустился Бонт, ласково ей улыбнувшись. — Да… — прошептала Паулина. — Опять задумалась? — Похоже на то. — Всё давно закончилось. Мы справились. Отпусти это, Паулина. Она в замешательстве кивнула и просто позволила себя прижать к груди. В объятиях Бонта было сладко и спокойно. Вот бы в них остаться навсегда. — Мы справились… — повторила она. Непризнанная резко проснулась.

***

Паулина сидела на краю Утёса Потустороннего ветра и глядела на пик Вавилонской Башни. Весь день она будто пребывала в полудрёме: почти не ела, не реагировала на внешние раздражители, мало разговаривала и просто ходила с полнейшей растерянностью на лице и в душе. Её мысли из раза в раз возвращались к тому кошмару. Паулина всё знала и ничего не сделала. И это привело к катастрофе. Но сейчас у неё есть шанс не допустить… постараться не допустить такого исхода. Бонт должен выжить. Теперь она была уверена, что он – это тот самый решающий фактор, который положит конец войне и восстановит Равновесие. Если не освободить его, то последствия будут непоправимыми. Непризнанная оттолкнулась от края, со всей скоростью помчавшись к Башне. В том укромном углу, где её окошко нашёл Винчесто, она достала осколок. Бонт в отражении выглядел рассеянным и нервным, а то, что он сказал, заставило её съёжиться. Потому что ему тоже приснился сон. — Я видел, как мы с тобой убегаем, — негромко говорил он. — Ты как будто спасла меня: или вытащила из Башни, или из лап тех, о ком ты говорила… Не могу сказать точно. А потом мы оказались в мирном поле. Ты обняла меня и сказала… — «Мы справились»? — Да! — вскинулся ангел. — Ты видела то же самое? — Не совсем. Кажется, я видела два варианта развития событий: если я не спасу тебя, то ты умрёшь. Я держала твоё мёртвое тело на руках около разрушенной Мигдаль Бавель и вдруг я тоже оказалась на цветочном поле, но эту фразу сказал мне ты. — То есть всё сводится к тому, что… — Ты действительно ключевая фигура против Мальбонте. Я должна тебя вытащить.