Братья по-любому. Вернуть всë

      Телефон в кармане подранного и грязного пальто надрывался. Звонила Женька. Витя неохотно вытащил мобильник и с тоской стал вглядываться в зеленый дисплей. Отвечать он не торопился. И не хотел. Потому что сам понятия не имел, что сказать жене, которой, вероятно, уже могли что-то наговорить, если она искала Пчёлкина через пацанов. Домой Витя тоже не собирался в таком виде… Сам не помнил, как добрался до Бирюлево. Нахохлившись и поеживаясь, он просто шел в полной прострации по знакомому с детства Востряковскому проезду, исхоженному миллион раз их с пацанами ногами, и чем дальше шел, тем противнее свербело в груди от отчаяния. Пчёлкина торопливо обгоняли одинокие прохожие, кто-то даже не обращал внимания на его непрезентабельный вид, а кто-то же замечал носки его новых кожаных туфель, измазанных грязью, бросал в его сторону быстрый настороженный взгляд и сразу отворачивался, пугаясь его вида. Уважаемый бизнесмен называется!.. Оторванный в драке с Космосом рукав пальто в очередной раз сполз вниз и упал на мокрую землю. Витя остановился, тяжело и громко выдохнул, скептически гипнотизируя взглядом горчичного цвета лоскут, а затем просто отшвырнул его мыском ноги на проезжую часть и прибавил шаг в сторону заброшенного яблоневого сада — подальше от посторонних глаз. Годы шли, менялось время, но не менялась старая беседка — место, можно сказать, сакральное и готовое принять под свою крышу в любое время, в любом состоянии. И сейчас она приняла своего давнего друга. Иссохшая лавка ухнула под тяжестью Витиного веса, будто здороваясь с ним. Пчёлкин постучал ладонью по мокрым балкам.       — Привет, старушка… Он непроизвольно сжался, скрещивая руки на груди и подпирая их коленями, словно ища защиты от приблизившегося вплотную жуткого непонятного чувства опустошения. Пчёлкин был в непривычном, оттого таком непонятном оцепенении, осознавая все произошедшее несколькими часами ранее. Белый в него стрелял. Белый. В него. Стрелял! Дважды. Никогда еще в жизни их конфликты не доходили до такого уровня. И почему-то казалось ровно до сегодняшнего дня, что не дойдет. Ошибочка вышла, получается… И Витя вдруг вспомнил, что подозрения Белова и махач без разбора происходят уже не в первый раз… Но почему именно Пчёла, тот, который всегда отстаивал сторону Саши, говорил: «слушайте, что Саня говорит», «Белый херни не скажет», «Саша ничего просто так не делает», тот, кто вместе с Белым из-под пуль ОМОНа в Дубне выбирался, кто его, кровью истекающего, на своем горбу тащил, вдруг стал козлом отпущения? Почему всегда все шишки собирал именно он? Поэтому выход из дел бригады был вполне логичным решением. Сработал один законов природы. Если на человека давить долго-долго, как делал это Белый, он отступает до определенной черты, а потом начинает давить на тебя. Пчёлкин надавил. Потому что должен был. Отчаяние сменилось злостью. Пчёлкин хищно сощурился. Раздражение и недовольство накатили с новой силой, заставив до хруста сжать кулаки. И внезапно накатил приступ беззвучного смеха, сотрясая тело. Что-то дрогнуло внутри, будто какой-то тихий звук заполнил пустоту. Желание побиться головой о каменный столб накатило с новой силой. Маска какой-то обреченности застыла на Витином серьезном, ничего не выражающем лице. Он смотрел прямо, на сжатые в замок руки, будто бы там был прописан подробный инструктаж дальнейших действий… Телефон опять ожил, и опять Пчёла бездумно глядел на высветившийся номер жены. Когда же звонок был автоматически сброшен, Витя набрал номер. Но не Женин. А Самары.       — Во сколько прилетаешь? — тут же уточнил Лев, стойко уверенный, что бригадир звонит для того, чтобы тот его встретил.       — Планы чуть изменились. Теперь слушай и запоминай…

***

      Женька уже не сдержалась: смачно выругалась, злостно отшвыривая мобильник. Сотовый с глухим стуком врезался в упругую спинку дивана и отрикошетил на пол. Милена подняла телефон и аккуратно положила его на журнальный столик, подошла со спины к подруге и ласково накрыла ее напряженные плечи ладонями.       — Женёк, я тебя умоляю — не нервничай! У меня уже у самой от тебя руки трясутся, Варька вон все чувствует… Да мало ли, какие могут быть обстоятельства? Может…       — Что может?! — вспыхнула Пчёлкина. — Вот ты знаешь, что за обстоятельства такие могут случится, что все поголовно мобилы не берут уже больше пяти часов?! Нет? А я знаю!.. Она прикрыла глаза, тихо застонала и растерла напряженное сердитое лицо ладонями. Конечно, девчонки ни в чем не виноваты, чтобы при них так распаляться, но а как по-другому, когда ни муж, ни другие пацаны и такой необходимый сейчас Самара трубки не берут? Это продолжается уже полдня! В прошлом году такое уже случилось: пацанов загребли в Бутырку. И тогда Женька сорвалась в ночи в Москву. А сейчас? Что могло случиться сейчас? Ответ у нее на свой же вопрос мог быть только один, и почему-то совсем страшный, самый кровавый, и он ей категорически не мог нравиться! И сорваться так же, как в тот раз, у нее не получится — не оставит же она Миленку одну с малышкой. И это не единственная причина. Бросаться в огонь и в воду ради пацанов она просто устала. Как дура, всегда ради них… А они?       — Ладно, прости… Прости, Милка… — она попыталась взять себя в руки, снова схватилась за телефон. — Еще разок… Может, повезет?.. Один за другим гудки заставляли Женькино сердце быстро-быстро сокращаться и тяжелеть с каждой секундой. Ответил бы Витя или бы не ответил, реакция бы у Пчёлкиной была одной и той же — разнос.       — Да я с него шкуру спущу просто-напросто! Милена, глотая нервозность, только поджала губы на очевидную эмоцию, когда и на этот раз из трубки ее подруга услышала лишь монотонный женский голос «Абонент не может ответить. Перезвоните позднее». Плохое предчувствие буквально вибрировало в груди. И Женька вторила ему, ускоряя лихорадочные шаги по гостиной. Затем остановилась около серванта с дорогим алкоголем. Коллекция пополнялась регулярно — либо докупал сам Витя, либо же ему периодически презентовали партнеры. Девушка пожевала губы, распахнула дверцу бара и, недолго думая, взяла пузатую бутылку «Fohnsturm» в интересном дизайне, будто покошенную от ветра. Пчёлкин, когда принес ее, еще минут десять рассказывал, что там за ветра такие в этой Швейцарии и почему этот виски так ценен. Они собирались распить его вместе, когда у мужа выгорит дело и он наконец о нем все расскажет. «Хрен тебе, понял? — мысленно адресовала Вите Женька, с остервенением выдергивая пробку из горлышка. — Вот специально! Сама!..» Маленькая пакость от бессилия, потому что никак иначе жена сейчас не могла выразить свою злость в адрес Пчёлкина. Ничем другим насолить не могла.       — Тебе не предлагаю, — кинула она через плечо Гаспарян и плеснула в рокс янтарную, невероятно дурманящую одним запахом жидкость.       — Жень, ну я прошу тебя… — Милена ощущала себя такой же беспомощной в данной ситуации, как и подруга. Потому что ничем не могла помочь сейчас, а слова на Женьку не действовали. Пчёлкина поморщилась, отмахнувшись, рухнула на диван. Сделав несколько глотков виски, прижала к себе подушку и уставилась на стрелки часов над телевизором, сжавшись в нервную собранность, как тетива лука. Пятнадцать минут десятого. Минуты словно вворачивались в кости, каждая, слишком медленно. Так, что спину передергивало дрожью.       — Милка, не смотри ты на меня с таким укором… — Женьке даже не нужно было глядеть на подругу, она чувствовала на себе этот сочувствующе-настороженный взгляд. — Я не могу уже… устала. Понимаешь? И ощутила, что сейчас, кажется, ее прорвет. С кем последний раз она делилась всем? С Андреем… Но за год уже столько боли и переживаний накопилось, что не выльешь все в письме, бумага стерпеть может, но передать все полностью — никогда. Остается ждать дембеля. И вдруг так обидно стало, что Дунаев, по сути, был единственным, кто все знал, кто был свидетелем всех событий, кто понимал и давал советы. Почему-то имея столько близких в своем окружении — начиная от Валеры с Ольгой Николаевной, продолжая Космосом и Сашей и заканчивая мужем, Женька чувствовала, что не может обсудить с ними и половины того, что ее волнует. Будто у каждого за пазухой камень с личным укором был для нее специально подготовлен: «А зачем ты тогда шла на это?..», «Выбрала — так живи», «Что ты в этом понимаешь?», «Меньше накручивай себя», «Тебе просто кажется»… Последние годы превратили крепкие дружеские и семейные отношения в поверхностные, будто для галочки. И Пчёлкина ловила себя на странном ощущении, будто она просто домашний питомец — сказать ничего не может, но выслушает и любить будет вопреки всему. И вот Милена… За этот год девчонки сроднились, множество личных переживаний и совместных радостей выпало на их долю, что очень их сблизило. Но если Женька все знала про Гаспарян, то ей взамен не во всем и не всегда спешила открываться. Привычка из детства, которая с возрастом под прессом тяжелой жизни только укрепилась — никого не запускать за кулисы своей души. Но сейчас вдруг Пчёлкина осмелилась, потому что сил держать в себе все было уже невыносимо. Внутренняя тупая боль, смешанная из всех обстоятельств, вылазила наружу через крики и неконтролируемые слезы.       — Не знаю, рассказывал ли тебе Дунаев или нет… Но подробностями, при каких обстоятельствах я оказалась в Питере, я точно ни с кем не делилась. В 89-м ребята в Москве встряли в страшную ситуацию: их всех разыскивали менты, поэтому, чтобы меня обезопасить, они выселили меня из родного города. Если бы не Дунаев, я бы… Я, наверное, с ума бы сошла… А потом они приехали… Милена вспомнила первое появление Пчёлкина в их общаге — деликатное. И второе — очень самоуверенное и даже нагловатое, когда он, с ноги открыв дверь, вошел, представившись уже Женькиным братом, собрал ее вещи, как свои собственные, бросил девчонкам, что отныне Филатова в «этой дыре» проживать не будет, и после завел новую соседку, студентку-первокурсницу, которая так была рада успешному и быстрому заселению!       — Я помню, — Милена присела на край дивана так аккуратно и тихо, будто побоялась, что любое ее резкое движение спугнет эту Женину откровенность.       — И самое парадоксальное знаешь, что? Они пытались меня уберечь, а в итоге тут же начали такие дела, которые повлекли за собой серьезные последствия… В 90-м Витю чуть не убили. Я всю ночь сидела около его больничной койки и думала только об одном: «а если бы не спасли, что тогда?..». В 91-м у меня на глазах подорвали подъезд Саши… Они с женой прямо у порога новой квартиры чуть не наступили на гранату. Потом опять же у меня на глазах похитили семью Льва… Убили любимую девушку Космоса, и он превратился в… — Женька вдруг в моменте сообразила и осеклась — Милене, желавшей видеть помогшего ей в день родов Коса крестным для своего ребенка, говорить о его пристрастиях к наркоте было стыдно. — В общем, спиваться начал… Каждое новое откровение давалось физически тяжело. Будто слова, перед тем, как выскочить наружу, во рту через мясорубку прокручивались. Пчёлкина потянулась к бутылке, налила себе еще, смочила горло.       — И из раза в раз происходит что-то страшное. И все мы будто отпадаем на разные полюса друг от друга, потому что эти беды не объединяют, а разобщают нас. А почему эти самые беды происходят — я не знаю. Мне никто ничего не рассказывает. И знаешь, чего я боюсь? Что однажды где-то в подворотне меня стукнут по башке или еще того хуже… Просто за то, что я с ними всю жизнь в связке. А ведь получу на самом деле не за что, потому что я, по сути, ничего о них теперь не знаю… Губы Женьки подрагивали, когда она снова поднесла к ним бокал с виски. Как же тяжело, в самом деле, раскрывать душу, пытаться все свои переживания и эмоции облечь в слова и передать их. Милена смотрела на нее и, поняв, что дальше подруга сможет выговориться только если этот монолог превратить в диалог, подала тихий голос:       — Так, может, поэтому тебя эти беды касаются лишь косвенно, потому что Витя и твои пацаны берегут тебя от лишней информации?       — Обманывая меня?       — Ну… ты думаешь, что лжи во благо не бывает? Женька молчала несколько секунд, затем качнула головой с сомнением. Ложь во благо — это хорошо. Но хорошо только тому, в чье благо она совершалась. Но в какие-то моменты мы бываем настолько эмоционально слабы, что нуждаемся, чтобы нам не сказали правду. Мы просто не сможем ее выдержать. Витя это понимал, потому что его жена не могла бы ему доверять никогда в жизни, если бы знала все, что творят дорогие ей люди на самом деле.       — Приукрасить, умолчать или исказить информацию способен каждый, — твердо была уверена Гаспарян, — но желание солгать свойственно не всем людям… Я имею ввиду, что некоторые моменты мы не можем рассказать именно из милосердия к нашим близким. И они нам, соответственно, тоже. Ну, возьмем мою ситуацию: Андрей ведь не знает, что у него родилась дочь, потому что я посчитала нужным не тревожить его, пока он служит… Ты и сама помнишь, каким он уходил. И второй момент — его реакция. Она ведь может быть непредсказуемой. Эти вариации обманов Женьке сейчас показались, конечно, смешными. Реакция на то, что твой муж, твой брат и твои друзья могут быть по локоть в крови, и ты узнаешь об этом, и реакция на то, что ты стал отцом, пока служил, в сравнение друг с другом никак идти не могут.       — Ой, да брось! Дунаев будет рад… Ее тон Милену несколько обидел.       — Это ты так считаешь, потому что уверена, что знаешь Андрея как облупленного, но не можешь утверждать наверняка, потому что некоторые ситуации случаются с нами впервые и мы сами не можем быть уверенными, как на них отреагируем. Как же можно говорить за других? Я вот не знаю, честно говорю. Поэтому до поры до времени скрываю… Так же и с моими родителями было. Так же и твой муж…       — Ты что, его сейчас защищаешь?..       — Нет, провожу аналитическую работу… Пытаюсь хоть как-то тебя взбодрить. Или мне замолчать? Теперь уже Женька различила в ее спокойном голосе нотки обиды. Поэтому для пущего эффекта обняла ладонью ее пальцы и выдавила из себя похожую на благодарную улыбку:       — Что ты, Милка! Спасибо… Только вот от этой аналитики ничуть не легче, уж прости. Потому что факт на лицо — они по-прежнему недоступны, и я по-прежнему не знаю, что мне делать…       — Ну, виски точно больше пить не стоит. Накрутишь себя под ним еще больше… Давай я пойду заварю чай, м? Пчёлкина отрывисто кивнула, Милена одобрительно кивнула ей в ответ и пошла на кухню. Женька допила остатки виски, мысленно согласилась со словами подруги, убрала бутылку в бар и медленно пошла в сторону спящей Варьки. Склонилась над кроваткой, мягко, почти невесомо коснулась пальцами золотистого пушка на головке девочки. Может, когда у них с Витей появится маленький, все устаканится? Женька бы сильно покривила душой, если бы сказала, что в их семейной жизни все было плохо. Вовсе нет! В основном царили гармония, достаток, любовь… Невооруженным взглядом все видели этот блеск в глазах обоих и нежность в отношении друг к другу, и каждая вторая одногруппница Женьки, наблюдая за семейством Пчёлкиных у дверей института, ей люто завидовала! Отхватить сейчас богатого красавчика или уже папика было делом не хитрым, но вот чтобы у вас обоих при взгляде друг на друга так искрились искренними теплотой и любовью лица — это миссия почти невыполнима. Только вот время от времени девушка пугалась тому, что все у нее так ладно. Не могло быть так, учитывая, что происходит в стране и в делах ребят. Иногда, вот в такие моменты, как сейчас, ей казалось, что Витя усыпляет ее бдительность через полное обеспечивание жены моральными и материальными ценностями, создает красивую иллюзию… И ей бы жить и просто радоваться, чему она и училась все два года брака, и даже верила, что все отлично. Но ровно до тех пор, пока хоть как-то не упоминалась родная Москва или же туда не вылетал Пчёла. Вот тогда все шло наперекосяк! Окутавшую гостиную тишину резко разорвал входящий звонок. Женька так резко бросилась к своему телефону и схватила его, что из-за волнения напоролась на угол журнального столика, выронила на его крышку мобильник, чертыхнулась, снова схватила его и стремительно прижала к уху:       — Да?.. Кос! Слава богу, хоть ты!.. Холмогоров тем временем бешено гнал свой «мерин» по пустынным улицам, безжалостно подрезая редкие в этот час автомобили.       — А ты че, потеряла кого-то? — и глупо хихикнул, выдыхая этот смех прямо в трубку, тем самым оглушая Женьку громким шипением.       — Всех вас…       — Давно ли? Конечно, у каждого из них был свой подтекст в этом вопросе. Женька тяжело выдохнула. Кажется, всех своих ребят она потеряла очень и очень давно. Космос, после того, как от души подпортил физиономию теперь уже бывшего своего друга Пчёлкина и их растащил Фил, прыгнул в свою машину и помчал куда глаза его глядели. Он видел, как по пустой дороге плетется потрепанный Витя, и у него было дикое желание крутануть руль вправо и сшибить Пчёлкина к чертовой матери. Он даже почти это сделал! Вильнул в бок, и хищный свист шин заставили Пчёлу отскочить в кювет. Космос истерично рассмеялся, довольный произведенным эффектом, но как только из поля зрения в зеркале заднего вида исчез образ друга, этот смех у него сменился завыванием раненного зверя. Он, в отличие от Вити, не побоялся заехать в непрезентабельном виде в химчистку, скинуть там свое пальто, затем купить новое, потом зарулить в ресторан, нажраться там водкой почти что до тошноты (и пока пил, вспоминал по кругу любимую Риту, Активиста и даже Алёнку), вынюхать четыре дорожки подряд и погнать на бешеной скорости по ночной Москве. Бороздя просторы родного города, осознал, что душа его хочет петь. И Космос развязно и громко заголосил только одному ему понятный мотив на весь салон автомобиля. Но это ему быстро наскучило, и захотелось какой-то пакостной деятельности. Он стал подрезать каждого второго автомобилиста, пугать собирающихся переходить на зеленый сигнал светофора людей… А потом его осенила мысль о самой справедливой пакости! Кроя Пчёлкина самым отборным матерным арсеналом, Холмогоров твердо решил — он отомстит Вите за то, как тот с ним обошелся. Отомстит той же монетой — заставит всю душу наизнанку выворачиваться из-за того, что по его любви проехались. Потому что, как ни крути, ни разрушенный бизнес, ни порванные дружеские узы не нанесут такой жгучей боли, как разрушенная личная жизнь.       — Кос! Алло, Кос? Ты пропадаешь!.. — оказывается, пока Холмогоров взвешивал все «за» и «против», Женька уже раз двадцать позвала его в трубку. Женька… Его названная сестренка; человек, который за всю жизнь не сделал ему ничего плохого. Только ее будущее, заведомо угнетенное состояние останавливало Космоса развязать язык. Но, с другой стороны, она должна знать, что выбор ее хреновый! И он уже открыл рот, чтобы выплюнуть ей все, как вдруг через дорогу, наперерез его машине, метнулась угольно-черная кошка. Космос, увидев ее, охваченную светом фар, резко ударил по тормозам. «Мерседес» остановился в метре от роковой траектории, по которой кошка перебежала дорогу. Оказавшись на другой стороне улицы, она замерла, настороженно поглядывая на остановившуюся огромную машину. Космос откинул мобильник, схватил с приборной панели свой ТТ и неуклюже вылез из салона автомобиля.       — Эй, ты куда рванула-то? Женька нахмурилась, ничего не понимая, что там у друга происходит и к кому он обращается. Она слышала только его приглушенный голос, как он продолжал кричать кошке заплетающимся языком:       — Ты вообще соображаешь, что ты делаешь, а? Ты кого тормозишь? Это же твой Господь Бог едет! Я один решаю — жить тебе на этом свете или нет! Ты поняла?! Я освобождаю мир от таких тварей, как ты! А ну, признавай, тварь, Бога своего!.. И громыхнул выстрел. Женька аж с дивана подскочила, ощущая, как пульс бешено бьется в горле, перекрывая доступ кислорода. Снова грянул выстрел, за ним еще и еще…       — Космос! Твою мать! — истерично крикнула в трубку Пчёлкина, от обуявшей паники позабыв, что в метре от нее спит грудной ребенок. В зал вбежала Милена, испуганно глядя на подругу, затем на кроватку дочери. Варька не проснулась, но до Женьки дошло, что она зовет Космоса на большом мажорном трезвучии. Спешно выбежала в кухню, плотно захлопнула за собой дверь и снова стала кричать в трубку, не зная, что Холмогоров оставил свой телефон на водительском сидении. Когда магазин ТТ-шника опустел, разъяренный Кос швырнул пистолет вдогонку чудом спасшейся кошке. Следом за пистолетом полетел смачный мат новоявленного «бога», но, к счастью, ни то, ни другое уже не могло причинить вреда бедному животному. Взбешенный Космос вернулся к брошенному прямо посреди дороги «мерсу». Через секунду, пронзительно завизжав колесами, автомобиль сорвался с места, оставив после себя едкий белесый дымок жженой резины. Холмогоров взял телефон в руки и, откашлявшись, попытался придать своему голосу трезвый, невозмутимый тон, но крики подруги тут же оглушили его:       — Ты что там натворил? Что за пальба?!       — А?.. — он будто в моменте забыл, что выпустил впустую всю обойму. И тут же пояснил, будто это должно было успокоить: — Да тварь одна дорогу перебежать вздумала. Черная усатая хуйня!       — Ты совсем ебанулся?!       — Только заметила?       — Я с ума с вами сойду, идиоты! — рявкнула Женька, хватаясь за сердце. Главный орган больно колотил по грудной клетке под ладонью. — Ты пьян, да?       — Не-е-е, как ты про меня могла такое подумать! — его игривый тон, который едва ли скрывал за собой страшную душевную боль, ввел Пчёлкину в замешательство. Будто все ее крики впустую были. Да не «будто», а так и есть. — Женёк, а, Женёк?..       — Что?.. — устало выдохнула она.       — А ты знаешь, что твой муж — конкретное чмо? Девушка не сдержалась и фыркнула.       — Честно, уже полдня об этом подумываю… Кос, что случилось? Где Витя?       — Да мне поебать, где твой Витя! Пчёлкина будто бы другого ответа не ожидала. Жесткая, совсем не шуточная грызня между двумя друзьями в последнее время стала делом обыденным, как недавно выяснилось.       — Опять посрались?..       — Окончательно и бесповоротно.       — Вы в своем репертуаре… Что произошло? Где вы были весь день? Где сейчас все?       — Где они были и где они сейчас — мне тоже поебать, — Космос произнес это распевно, холодновато, параллельно виляя по дороге змейкой. — А я вот катался… И пил. Прикинь, все-таки могу делать несколько дел одновременно! А эти… — не нашел слова, как описать пацанов, и плюнул на это: — сомневались. Пьяные обиды Космоса Женька слушала вполуха, ее волновало местонахождение, в первую очередь, мужа.       — Я не могу ни до кого дозвониться… Даже до Льва.       — А, он че, вернулся?.. — Кос вновь пьяненько хохотнул. О том, что Самара теперь снова числится на службе у Пчёлкина, он не знал. И ему даже стало обидно. По-детски так. Что даже тут Витя умудрился заманить афганца обратно. А он, Космос, Активиста не сумел. Даже его телефона нового не знает. — Значит, наверняка где-нибудь сопли твоему дебилу подтирает…       — Где, в Москве?       — А это уже не мое дело.       — Космос, что происходит?.. — в Женькином голосе уже не скрывались дрожащие нотки. Он был пропитан нервозностью и отчаянием. — Что сегодня произошло?! Холмогоров так громко фыркнул, что показалось, будто он чихнул. Вдруг ему стало невыносимо душно, он опустил стекла на передних дверях, поставил вызов с Женькой на громкую связь, кинул мобильник на приборную панель и вдавил педаль газа еще сильнее. Пчёлкина услышала хищный свист ветра.       — Почему сегодня? Это давно произошло, — наконец продолжил разговор Космос. И голос его стал наконец серьезнее. Но от этого тревога почему-то только больше наросла. Потому что таким тоном говорят что-то очень уверенное и очень неприятное. На что-на что, а на подобное у Женьки всегда была феноменальная чуйка. И она не знала, записывать это в свои достижения или в проклятия. — Вот узнал я сегодня, да… И не хочу, чтоб ты отставала. Ты ж у нас в последнее время в дурах ходишь… А произошло это еще три года назад, малая. В мае 91-го. Когда ты замуж выходила, да не вышла. Помнишь? Как бы Женька не отошла от той личной трагедии, как бы не думала, что забыла, такое потрясение выпотрошить из глубины души все равно не получалось. Не было уже больно, просто неприятно саднило, если неосторожно вспоминала. И вот сейчас кольнуло от того чувства унижения, размозжения и опустошения.       — Зачем ты… об этом?       — Неприятно, больно до сих пор, наверное, понимаю… И даже поддерживаю!.. — Холмогоров, даже угашенный, допер, что попал. Все-таки еще пробивает та тема Женьку. И это очень на руку: даже если бы девчонка никак сейчас не отреагировала на вопрос, он знал, что новость, которую он преподнесет, станет для нее очень неприятным открытием. Но в нее попало. А значит, эффект будет куда сильнее. — Вот мне тоже больно и неприятно, малая. За всех нас. За нас с тобой. Потому что Пчёлкин — хуйня на палке, возомнившая из себя…       — Космос… — как бы она не злилась на мужа, слушать подобные сравнения ей было неприятно.       — Так вот, паспорт-то твой тогда не потерялся. Его Пчёлкин у Фила из кармана вытянул и заныкал. А потом, когда мы с ним тебя откачивали, подбросил на хату, мол: сама, дура, забыла… Пчёлкина ощутила, как ее внутренности медленно сползти куда-то в район коленей, оставляя после себя лишь ледяную пустоту. На эту новость первым отреагировало тело, а через минуту наконец и мозг. Слова Космоса закручивались спиралью, быстро и неотвратимо, что в висках запульсировало с болью. Женька замерла, прислонившись лбом к прохладному оконному стеклу, и невидящим взглядом следила за снующими внизу по тротуару людьми, когда Космос рассказывал ей всё. От самого их с Пчёлкиным приезда в Питер до сегодняшнего дня. Потом резко в трубке повисла долгая, тягостная пауза. Только ветер свистел.       — Ты прости меня, малая… — тихо пробормотал Космос. — За все. Я кретин неумный, возможно, тебе сейчас жизнь испортил… Но прости. Сегодня день такой, когда должно все закончится… Женька сначала никак не отреагировала, а когда, нахмурившись, осознала его слова, было поздно — Холмогоров уже отключился. Она еще раз позвала его в трубку, будто игнорируя частые гудки. А затем опустила руку с мобильником и медленно поплелась обратно в зал. Милена выхватила взглядом вошедшую осунувшуюся фигурку подруги и осторожно поинтересовалась:       — Ну… что? Есть новости? Окаменевшая Пчёлкина медленно подняла на нее глаза.       — Есть. Еще какие новости… Взгляд ее пробежался по комнате, по новому ремонту, по телевизору, по дорогому алкоголю и навороченной технике… Вся квартира как с картинки. Живи, жена, в комфорте! А все ведь краденное. Построенное на чужих деньгах и на чужом несчастье. Как реагировать на новость от Космоса, Женька не знала и не понимала. Ведь в браке с Витей она действительно ни в чем не нуждалась, любой ее каприз (которых было не так уж много) исполнялся. И самое немаловажное — в Витиной любви она не сомневалась, представьте себе, ни разу за последние четыре года! Но во имя любви совершается столько разных поступков, что и невозможно подсчитать, каких же больше — хороших или подлых? Да, Пчёлкин сделал ее счастливой рядом с собой, но для этого ему пришлось разбить ее прошлые отношения. Живи Женька сейчас с Вадимом, жизнь бы ее была обыденной, размеренной и спокойной. Общая работа, общие интересы… Как у всех простых работящих людей. Наверное, так и выглядит нормальная жизнь, да? Жалела ли она, что все вышло именно так? Ведь жалеть о том, что свадьба с бывшим не состоялась — глупо, когда уже счастлива в браке. Но то, как все вокруг этого брака покрылось плотной паутиной лжи, недомолвок и тайн… С Витей у них сейчас было мало общего, Фил был прав, когда говорил об этом… но она его любила. Любила давно. В какой момент ее сердце галопом стало скакать при взгляде на него, от одного лишь прикосновения — она не помнила… Но как бы себя не обманывала и не заставляла переключиться, не получалось до конца никогда. Поэтому было действительно больно от осознания, что Витя разбивал ее сердце дважды: тогда, в 89-м, и потом в 91-м… Но руками Вадима. А как ловко у него все вышло: сначала подло украл, а потом подбирался к ее сердцу снова, снова усыплял ее бдительность, снова влюблял… А все это потому, что ему было необходимо владеть ее во что бы то не стало? Владеть, себе доказывая, что те три ее отказа на его признания всего лишь блажь и при большом усилии он ее сломает и себе все-таки заберет? Семейная жизнь с Пчёлкиным не могла похвастаться постоянным спокойствием и полным штилем, но у них с их характерами и не могло быть вечного штиля! Однако Витя делал все возможное, чтобы беспочвенных конфликтов не случалось. Потому что очень любил Женьку. А любовь слишком сложна, чтобы можно было повесить на нее ярлык греха или добродетели. Да, он многое не договаривал, но жена ведь прекрасно знала, что просто так деньги с неба не падали. У ребят были огромный спорткомплекс, лучший в Питере, который приносил отличный, внушительный доход, каким путем, в большей части, для Женьки не было секретом — с боями без правил она была знакома не понаслышке. Помнила она 89-й год и брата, который в этих боях участвовал. Студия тоже приносила свои плоды, на ней записывали свои хиты популярные исполнители… Все казалось легальным, правильным, стабильным и безопасным. По факту укусить Витю не получалось напрямую, ведь глобальной причины не доверять ему не было… До сегодняшнего дня. Все собралось по кусочкам, лоскуткам, тоненьким ниточкам из недоверия, недомолвок, обмана во спасение… Хотя кого этот обман когда спас? Если сегодня у всех ребят произошел конфликт, то где тогда Витя? Почему не поехал домой, а остался в Москве? Почему не предупредил, не позвонил и не объяснил? Это злило еще больше! Женька в этот момент ощутила себя пустым местом, просто аксессуаром, который Пчёлкин так захотел иметь в начале девяностых. Эгоизм чистой воды! Значит, когда пять лет назад она готова была всю душу ему отдать, он в эту душу плюнул. А когда Женька нашла Вадима и попыталась полностью сменить курс и полюбить снова по-настоящему, в Вите уязвленное самолюбие взыграло? Как же так: была все годы рядом, как неизменный объект, как бесплатное приложение, а тут вдруг к другому пошла! И как ведь все обыграл красиво, что это Малиновский негодяй, испугался, переобулся… Так кто все время перед глазами мелькал, как красный флаг, как бельмо? А потом так аккуратно снова в душу Женьки проникал, с заботой, с сочувствием, с пониманием и любовью… Опять же — искренними. Но это противоречие от осознания поступка Пчёлкина скребло душу. Любовь и боль всегда ходят вместе. Правда, последняя иногда задерживается, внушая тебе иллюзию спокойствия и блаженства, дабы с садистской улыбкой на лице ударить еще больнее, ударить в самое сердце. Что же делать? Разговор с Космосом не то что не успокоил и не прояснил ситуацию, а только больше нервов вздернул и породил сильное желание придушить мужа.       Космос же тем временем осознал одно — ему больше не хотелось жить. Просто понял, что незачем. Сейчас его единственной рабочей функцией после литров водки и горы наркоты была возможность давить на педаль газа. И он только это и делал. Руль уже не держал, а использовал как подставку для рук. Смотрел в одну точку на дороге и летел, оглушаемый свистом ледяного ветра и внутренним голосом. Как сын — ты полное говно, Космос! Как друг — тоже. И Женька теперь тебя ненавидит. Последний человек, который бы стал испытывать к тебе подобные чувства, и все равно ты умудрился их вызвать! Пусть она не сказала тебе ничего после твоей словесной диареи, но ты же знаешь, что будет дальше, когда приедет Пчёлкин, правда же? В любви ты полный ноль. И мужик из тебя никудышный! Ты любимую женщину защитить не смог! Позволил ей и своему нерожденному ребенку погибнуть от лап кровожадного упыря. Ты обидел влюбленную в тебя молоденькую девочку, не пощадил ее нежных и хрупких чувств, ляпнул то, что казалось тебе правильным… И к чему привело? Она тебя тоже теперь ненавидит. Как и ее брат. Твой бывший близкий друг. Ты ничтожество. Ты грязь. Все внутри у тебя давно сгнило! Ты все потерял. И смысл жизни, и друзей, и любовь. И, главное, уважение и человеческое достоинство. Вылетел на встречную полосу. Летящие прямо на него автомобили лавировали, уходили лишь чудом от столкновения. Клаксоны ревели, фары мигали. Водители как могли пытались образумить несущийся на них черной молнией «Мерседес». Два огромных ярких пятна ударили в лобовое стекло и ослепили. Клаксон, ревущий демоном, оглушил. Космос просто зажмурился, сжался, как эмбрион, и в момент, когда послышался скрежет металла и одновременно с ним все тело прошибло от жгучей вспышки боли, с губ его сорвалось тихое «мама». Голова отлетела назад, затем резко вперед, и боль кипятком растеклась по затылку и шее. Колени будто вывернулись назад, а ребра сжал чей-то гигантский кулак. Последний воздух вышибло из легких, и прежде чем свет вокруг погас, Кос понял, что не может дышать. А ему больше и не хотелось. «Это всё. Всё…» — мелькнуло на загривках ускользающего сознания. И темнота. Такая спасительная, такая желанная темнота.

***

      «Шевроле» Самары притормозило около старой беседки, и слишком яркий в окутавшей пустырь темноте свет фар выхватил фигуру Пчёлкина и заставил его глаза заслезиться. Он украдкой вытер их, болезненно поморщился, отчего рассеченная в драке бровь засаднила и кожа, едва затянувшаяся, снова лопнула; и вновь уронил руки, словно они были каменные. Нервозность никуда не делась: она постепенно, словно накатывая волнами, захлестывала его. Охранник вышел из машины, и хлопок двери прозвучал оглушительно, словно выстрел. Витя отсалютовал ему пятерней, опять открыл пачку «Самца». Последняя сигарета оказалась переломанной, и он, устало вздохнув, откинул пачку себе за спину. Лев, не сводя глаз с бригадира, достал с заднего сидения новый костюм и новое пальто, пакет с задорно позвякивающими в нем бутылками, и медленно вошел в беседку. Самара никогда не видел Пчёлкина таким. Нет, в первую их встречу на берегу черной реки во владениях Иващенко Витя стоял таким же подбитым, в порванной и окровавленной куртке, с расквашенным носом, но в глазах тогда не было такой боли. Не от ноющих ссадин, нет. Внутренней. Будто душа Виктора Павловича сейчас выглядела еще хуже, чем оболочка.       — Приземляйся… Самара оглядел его лицо, положил на его колени вещи, затем сходил до машины, достал из бардачка аптечку и вернулся назад. Молча опустился рядом с Пчёлой, смочил ватку в перекиси, протянул ему.       — Сам? Или помочь?       — Че я, маленький?       — Честно? Глаза выдают — слезятся. Взрослые мужики не плачут, за исключением тех случаев, когда за ними гонятся волки. Я волков не вижу. Чего раскис, Витя Палыч? И че за конспирация? Евгении не отвечать, для всех молчать… Сидишь тут как брошенный котенок. Че стряслось то?.. Пчёлкин наспех утер свои ссадины ваткой, стирая запекшуюся кровь. Пока молчал. Самара достал из пакета бутылку, откупорил.       — Я что, тащился сюда девять часов со всем этим добром, чтобы полюбоваться на твою побитую физиономию и на эту богом забытую беседку? Витя печально фыркнул, поднял глаза к темной крыше.       — Богом забытую, а мной нет. Мы тут с пацанами и Женькой… — осекся, замолчал снова. Все-таки делиться всем-всем даже со Львом, которому доверял, с легкостью не мог сейчас. Еще один семейный пункт с Женькой. Но Самара все понял и по этим словам. По-доброму улыбнулся, как всегда это умел.       — Понятно, приступ ностальгии проснулся после заварухи. А заваруха, я так понимаю, как раз с пацанами. Пей, — всучил бутылку в его руки, — может, язык чуть развяжется наконец.       — Че, из горла?       — Тю, какой эстет!.. В багажнике валяются стаканчики.       — Ну так неси. Самарин принес стаканчики, Пчёла вытащил два, наполнил их, протянул один ему.       — Я так понимаю, мы сегодня не поедем никуда?       — Нет. Завтра. Давай. Они чокнулись, выпили. И после четвертого стакана Витя наконец рассказал, что произошло сегодня. Потом парни несколько секунд молча созерцали друг друга в ночной темноте.       — Да, Белый умеет делать так, чтобы штаны намокли и сзади, и спереди, — быстрый смешок сорвался с губ Самары. — Я тебе так скажу, Палыч… Если освободить проблему от эмоций — останется просто ситуация. Я понимаю — это дружба, длиною в пятнадцать лет. Но один хрен, что бизнес, основанный на дружбе, что дружба, основанная на бизнесе, — все рассыпается при больших деньгах… Хозяин должен быть один. И ты это знаешь. Лучше, чем я. Пчёла согласно кивнул. Одна его сторона — обшитая непробиваемой броней, закаленная за пять лет криминальных разборок и войн, пропитанная хладнокровием и уверенностью — напоминала, что шел Пчёлкин на все сознательно, предсказывая, какими могут быть последствия. Эти с пацанами в том числе. Вторая же — светлая, совсем мальчишеская, преданная своим близким, живая и милосердная — сегодня по праву размякла, потому что не могла иначе. Душевная боль всегда внезапна. В отличие от боли физической. К ней нельзя подготовиться или привыкнуть, она накрывает с головой.       — Понимаешь, я ведь ни разу за столько лет не крысятничал. Ты и сам помнишь, что шел на уступки, на эти чертовы компромиссы, наступал на глотку своим амбициям что с ними, что с Женькой… Я никогда первым рвать бы ничего не стал. И не хотел, не поверишь! Я вечно суечусь, пыжусь, пытаюсь, хочу хотя бы малую часть принести, чтобы оценили… А все равно самый хуевый. Ну почему так? Либо жопой поворачиваются, либо оценивают и воспринимают как должное… Может, реально хуевый? Может, грош мне цена? Пчёлкин ткнул пальцем в свое солнечное сплетение. Скривил губы.       — Сентиментальность — главный враг каждого, кто варится в криминале. Когда мы впадаем в это состояние, мы теряем все, вплоть до свободы, — Лев вглядывался в темноту перед собой. — Я же говорю, отбрось эмоции. Когда ты принимал решение о собственном независимом движении, ты же отбрасывал их. Это сейчас, когда столкнулся с результатом решения, все ваши совместные радости вспомнил. Понятно все, что старался. Понятно, что вот здесь, — он постучал по груди, — пусто стало. Ну что теперь, Вить, раскиснуть? Поменять планы? Такой исход был ожидаем, ты сам его прогнозировал. Но оттого переобуваться сейчас вдвойне нелогично, ибо на алтарь положена дружба… Главная защита у тебя теперь — любовь твоей жены. Помнишь, мы говорили тогда в клубе?       — Ты сказал, что надо знать, ради чего ты бьешься…       — Именно. Поэтому не просри то, ради чего ты на самом деле это все затевал. Ради Жени. А ты как мудак сегодня, честное слово! Она там с ума сходит, переживает, а это сам знаешь во что перерастает — в конфликт. Поэтому иди переодевайся, грузись и поехали домой, Палыч. Все, что говорил Самара, не было простым утешением. Это была истинная правда. Пчёлкин благодарно кивнул ему. И стало немного легче. Самую малость. Перестало душить. Забилось куда-то на задворки.

***

      Ранним утром Самара и Витя вернулись в Москву. По пути заехали в цветочный, для амнистии купили самый роскошный букет белых тюльпанов. Доехали до дома Пчёлкиных. Пчёла уже распахнул дверь, но не торопился подняться. Закурил, с прищуром поглядел на окна своей квартиры. Шторы распахнуты, значит, уже не спят. Варька, наверняка, всех с ранья подняла.       — Иди уже, — хлопнул его по спине Лев. — Перед смертью не надышишься. Витя царапнул зубами нижнюю губу, кинул бычок в лужу и кивнул в пространство:       — Со мной пойдешь.       — На кой я тебе там?       — А при тебе меня убивать побоятся. Свидетель, как-никак.       — Так там же у вас Милена с ребенком…       — Боюсь, они будут добровольными соучастниками. Обменялись скупыми усмешками. Самара громко выдохнул, хлопнул ладонями по рулю, мельком глянув на наручные часы. Полина наверняка предъявит ему за незапланированное ночное рандеву. Но начальство есть начальство.       — Ладно. Погнали. Первым в квартиру вошел букет. Потом сам Пчёлкин. Милена, подогревавшая на кухне сцеженное молоко, выбежала в коридор, улыбнулась от облегчения.       — Наконец-то! Мы вас тут вчера хотели в розыск уже объявлять. Женя! Жень! Витя приехал! Пчёлкина прекрасно слышала и как хлопнула входная дверь, и голос подруги, но даже бровью не повела. Милена вошла в зал после просьбы Вити разведать обстановку, медленно взяла дочь из рук Женьки и повторила вполголоса:       — Говорю, там Витя…       — Один?       — Нет, с Лёвой. Женька глубокомысленно промычала, поднялась тяжело.       — Корми Варю и собирайтесь. Лев отвезет вас на квартиру. И вышла в коридор. Мужа взглядом не удостоила, как и прекрасный букет, занимавший половину пространства, а сразу обратилась к Самаре:       — Ну ты-то! Ты-то почему трубки не брал?       — Он выполнял мое распоряжение. Ох, Пчёлкин, лучше бы ты молчал!       — Ах, распоряжение! — взревела Женька прямо в его лицо. — То есть даже не будет пресловутых оправданий для приличия? Правильно, зачем! Козлы вы чёртовы! А если бы у нас что-то случилось? Витя упрямо сжал губы, находя взглядом темные глаза перед собой, сосредотачиваясь, шумно дыша через нос.       — Ну не случилось же.       — А если бы? Если бы меня убивать пришли?!       — За что?       — За что?! Да за дела ваши поганые!       — Жень, хорош. Женька тяжело дышала, будто только что очень долго бежала. Кулаки сжимались и разжимались. Словно раздумывая, врезать ли мужу по груди на эмоциях или воздержаться.       — Хорош? Помолчи пока лучше. Вон, в букет свой заройся, нюхай. Безусловно, Витя заслужил такого тона. Наедине. Но так унижающе и громко тыкать его при других людях не стоило. Он неоднократно говорил об этом жене. Но чхать она хотела на все эти договоренности.       — Жень, мы готовы. Милена с Варькой вышла в коридор с чемоданом и разобранной девчонками с утра кроваткой. Пчёлкина перехватила вещи из ее рук и воткнула их в грудь Самары:       — Отвезешь Милену и Варю на новую квартиру, поможешь ей. Лев этот женский настрой хорошо знал. И, в отличие от того же Активиста (который подобный тон ни от кого не терпел, вне зависимости от иерархии), выражать ни эмоцией, ни тоном ничего не стал. Потому что не имел права. Молча кивнул, молча взял все вещи Милены, выкатил коляску.       — Я позвоню из квартиры, — Гаспарян благодарно расцеловала Женьку в щеки.       — Обязательно, — Пчёлкина склонилась к Варе, нежно поцеловала ее розовое личико. — Пока-пока, Вареник! Жди скоро в гости. Продолжая игнорировать присутствие мужа, она прошла в зал, замерла статуей у окна, наблюдая, как Милена машет ей рукой и садится в машину, пока Самара укладывает в машину вещи. Пчёлкин, кончив обтекать малой дозой унижения, медленно разделся, прошел в ванную, ополоснул лицо, поднял голову к зеркалу, пристально вглядываясь в свое отражение. Ссадины на лбу, переносице и подбородке стянулись, чуть побледнели, но все равно бросались в глаза. Наконец, взяв себя в руки, он покрепче сжал букет и пошел к жене. Она по-прежнему стояла у окна, обхватив себя руками. Сердце ее замерло синхронно с тем, как Витя подошел к ней со спины, выставил букет перед ее лицом, второй рукой к талии потянулся, носом в макушку уткнулся, медленно выдыхая ей в затылок. Прокручивал в голове вчерашнюю фразу Самары: «Твоя защита теперь — любовь твоей жены». Женька сжала скулы, недовольно дернула плечом.       — Малыш, я объясню все…       — Не прислоняйся так. От тебя пахнет.       — Ну да, выпил вчера…       — Нет. Враньем.       — Ну, и где я тебе опять соврал? Я сказал сразу, что специально не брал трубки.       — Издевался. Ты в своем репертуаре, Пчёлкин.       — И не говори, самому стыдно, — насмешливо фыркнул он. — Как массовик-затейник в доме престарелых. Годы идут, а репертуар все тот же. Отошел от жены, как она того хотела, шлепнулся в кресло, раскинув руки по подлокотникам, закивал:       — Ну, давай, накидывай, Пчёлкина. Я косяк свой понимаю, каюсь. Поэтому выслушаю все покорно и терпеливо. Отвечу на любой твой вопрос. Женька развернулась наконец к нему лицом. Окаменевшим, злым. Глаза прищурила.       — Прям на любой?       — Абсолютно.       — Хорошо. Где ты был? Почему намеренно перекрылся от меня?       — С пацанами. У нас произошел… крупный конфликт интересов.       — С побочками на лицо?       — Ситуация так разрешилась. А перекрылся, потому что… Да хрен знает, Жень, как сказать это!.. Хотел побыть один. Женька следила за секундной стрелкой. Опускала взгляд, которого хватало ровно на три, максимум — четыре слова, и он снова приковывался к тонкой вздрагивающей полоске, нарезающей медленные круги по циферблату. Терпение выдержать время своего главного вопроса заканчивалось. Громкое тиканье словно отмеряло его скудный остаток. Она взглянула в упор на Витю. Он выглядел как никогда взволнованно. Да куда хуже, чем просто взволнованно. Так, словно внутри него раз за разом кто-то умирал. Но а ей что, лучше на душе было?       — Хотел побыть один, значит? Хорошо, я обеспечу тебе такую роскошь очень скоро.       — Ну че за хрень опять началась, а? — не сдержался и огрызнулся Пчёлкин. — Можно хотя бы с тобой у меня не будет проблем? Давай уже разрешим твою обиду на меня и будем жить спокойно.       — По поводу проблем ты лучше у себя спроси. Потому что ты их и устраиваешь.       — Ну конечно! — всплеснул он руками. — Вечный козел отпущения — Витя Пчёлкин! Никогда нет рядом. Вечно все скрываю. Нихера в жизни не понимаю. Не только в своей, но и в твоей тоже… Вообще чмо я последнее, да? Да.       — И вор. Витины брови изумленно изогнулись.       — Во как… И что же я украл?       — Мой паспорт в день свадьбы с Малиновским. Сердце Пчёлкина дважды с силой ударилось о грудную клетку. Зубы скрипнули друг об друга. Но внешне безотчетного волнения он не выдал, сжал кулаки, и ногти с силой впились в кожу ладоней. И медленно поднял на нее глаза.       — Я?       — Не делай из себя саму невинность! — оскалилась Женька. — Мне позвонил Космос…       — М, Космос…       — …И все рассказал.       — Ах какой он молодец! — хохотнул Витя, хлопнув себя ладонью по колену. — А ты взяла и поверила.       — Космосу? Да. Потому что он мне никогда не врал. В отличие от тебя. Он упрямо сжал губы, выставив подбородок. Взгляд носился по мрачному лицу жены.       — А скажи мне, он был трезв и не угашен наркотой? Надо было срочно посеять зерно сомнений, стоять на своем до последнего. Женька покусала губы.       — Пьян. Но то, что у трезвого в уме, то у пьяного на языке.       — А не подумала о том, что он таким образом захотел мне просто отомстить, м? Сразу взяла и поверила?       — Отомстить за что? За то, что вы по морде друг другу надавали и разорвали все отношения? Или за то, что ты у него все отжал? — крошечная пауза для рваного выдоха. — И потом ты единственный, кому было выгодно расстроить мою с Вадимом свадьбу. Слишком активно все делал для этого весь тот год. Витя ощутил, как от этого едва начавшегося разговора начала еще больше гудеть голова. Он поднялся, шагнул к бару, ощущая на себе прожигающий Женькин взгляд, оглядел запасы алкоголя. Молча отметил, как опустела самая дорогая бутылка. Открыл ее, плеснул себе виски и развернулся обратно к жене.       — Хорошо, предположим, это был я. Но тебе не кажется, что кража паспорта — чертовски малая причина для отказа от брака? Почему нельзя было перенести дату? Или хотя бы время? Молчишь? Да потому что, если бы этот мудак тебя любил, как ты думала, он бы все перенес! Он бы добился, но стал бы твоим мужем!       — Как ты, да?       — Хотя бы!       — В отличие от тебя он честный человек! И у него был свой предел!       — Ах, мы же его защищали всегда, точно! — Витя нервно расхохотался и снова выпил. — Окей, честный… пусть! Но слабак! Слабак и сыкло! Потому что он бросил тебя. Ведь бросил!       — А ты стоял и улыбался, даже не подошел!       — Ты угараешь? — нервно хохотнул Пчёлкин. — Подойти к тебе в таком состоянии? Ты даже Дунаева своего на хер послала!       — А вот Дунаева…       — «Не трогать»! Как же я забыл! — всплеснул он руками. — Ты всех тогда послала открытым текстом! Напоминаю, если забыла, потому что пропила тогда память за неделю в заточении. Не сверкай тут глазами, не надо, я все помню! Как потом к вам с Косом приехал, тебя пьяную в чувство приводил, как мать и брата твоих успокаивал…       — Ага, свой грешок замаливал…       — Конечно! Я ведь везде у тебя грешник! Что тогда я был виноват, что сейчас виноват, всегда, везде!.. А Малиновский твой ангелочек святой, взял, унизил тебя перед толпой гостей и сбежал. Дважды сбежал. А ты тогда бежала, как собачонка, за его машиной, будто мало тебе было унижений. Но ты же этого не помнишь, наверное? А муж, подонок и бандит, тебя заботой окружил, любит тебя до безумства, из задницы тебя вытаскивал сколько раз, а все тебе плохо! Так, может, тебе к Вадимке надо, а? Скучаешь по нему? Покоя тебе та тема не дает, да? Ну иди к нему. Иди, иди! — его трясло. Зажмурился, пытаясь не сорваться в край. Развернулся на пятках, сунул дрожащие руки в карманы брюк и разочарованно процедил сквозь зубы: — В горе и радости, ага, блять… Женька издевательски усмехнулась.       — Какое у тебя горе?       — Ух ты, интересно стало вдруг? Или так, из вежливости?.. Хотя какая к чертям вежливость! Ею тут даже не пахнет!       — Похмелье бьет сильненько, я смотрю?       — Не так сильно, как родная жена своими подозрениями! — Витя нервно потер затылок. — А ты мне скажи, Жень, я вообще что-то делаю правильно в этой жизни?.. Мне кажется, если я даже умру, все будут стоять и такие: «Блять, зимой?!». Он завел растрепавшиеся волосы назад, пропуская их сквозь холодные пальцы.       — Я не вывожу уже! Понимаешь? — глаза его лихорадочно заблестели. — Не вы-во-жу! Но я думал, у меня дом есть, жена, которая любит, которая поддержит…       — Украденная жена, — специально поправила его Женька. Взгляд ее был прямой и почти равнодушный. Она просто смотрела на мужа в ответ и, кажется, убеждалась в собственной правоте, что бы он там себе ни считал. Он обреченно замычал, хватаясь за голову.       — Ох, господи… Что за дура в тебе просыпается иногда…       — О!.. Уже и дурой назвал.       — Да твою мать, ты издеваешься?! — зарычал Пчёла и оскалился, ударяя кулаком по стене. Очень резко и сильно, потому как кожа на костяшках лопнула. Боли все равно не было. Просто жжение. Просто горячо. — Из-за какого чертового паспорта ты теперь возненавидишь меня?! И пофиг тебе на то, что я все ради тебя делал и продолжаю делать? Я даже с пацанами погрызся из-за того, что вышел из всех дел! Все делаю, чтобы нормально зажить, как ты хотела! Как ты просила! А ты чего добиваешься? Такая больная тема с твоим хирургом? Забыть никак не можешь?! Так я уже сказал, хочешь — иди! Давай, иди, и похорони все эти наши годы!..       — Какие? — Женька злостно прищурилась и шагнула на него. — Это вот эти годы, когда вы от ментов бегали, меня в Питер ссылали, потом ядами торговали, потом в крови утопали из-за этой шалавы Леры и я думала каждый вечер, вернетесь ли вы живыми или нет? Эти годы?.. Когда еще потом Бутырка была, потом перестрелки…       — И ничего хорошего ты не помнишь?       — Так это «хорошее» все липа, разве нет?! — ее руки тоже затряслись. Спешно были всунуты подмышки. Она качнула головой, выплевывая нервную усмешку. — Прежде чем орать тут, что тебя не понимают, ты научись говорить, что у тебя происходит! А не держать все за семью печатями и потом обвинять меня, как жизнь к тебе несправедлива! Как я к тебе несправедлива! Ты пичкал меня ложью все последние два года, а теперь хочешь, чтобы я сделала вид, что все это в порядке вещей, и тебя пожалела?! Да я тебя не знаю, Пчёлкин! Нового вот такого не знаю! Я помню то, что было до возвращения Саши, я помню и знаю вас тех! А за кем я замужем — я не знаю! «Малыш, соскакиваю… Малыш, у нас все хорошо…». Пиздёж! Мне Космос все рассказал! Всё! И знаешь, спасибо ему за это! Да, пусть он скатился, пусть наркоман, но он не предатель, он не крал ничего у своих друзей и у любимых! Главная ошибка Вити в том, что его действительно не просили ни о каких жертвах. Но благими намерениями вымощена дорога в ад. Он хотел лишь одного — чтобы Женька была счастлива. И рискнул всем. Кто же знал, что подарок жене и ее спокойствие на долгие годы повлечет за собой такой конфликт и развяжет Холмогорову его поганый язык? Женька еще выплевывала и выплевывала… Она говорила столько страшных и обидных слов с таким неприкрытым хладнокровием, кажется, даже не жалея ни капли своего мужа. Будто желала добить. А ведь казалось, Женька выросла. Поумнела. Научилась контролировать эмоции и отделять их, когда это необходимо. А Пчёлкину было необходимо, чтобы его хоть кто-то понял. Но Вите сейчас равнодушно подмигивало все то же юное личико в охапке курчавых каштановых волос, то самое, что издевалось над ним в первый день их совместного сожительства в Питере. С той же ненавистью. Будто ей все опостылело. Особенно он, Витя Пчёлкин. Но тогда это был ее друг, пацан со двора, который всегда за нее готов был голову открутить. А что сейчас, самому себе отрывать за что, что ей не угодил?.. Он ведь ее муж. Законный. Любимый, он уверен. Так почему же она ему не верит? Нет, Космос по факту не соврал ни в чем, Витя действительно выкрал этот чертов паспорт. Но разве только от этого зависело все? Разве это была игра? Разве он потом посмеялся над ее уязвимостью, над ее личным горем, над ее болью, над ее самоуверенностью? Он ведь по кусочкам аккуратно ее собирал потом, он спасал ее ни один раз, он всю душу ей открыл и отдал, а она? Все забыла? Вспомнила старые обиды? Да за что?!. Слишком много эмоций за эти сутки скопились в Пчёлкине. Он не вывозил. Злость так стремительно нагрелась и закипела в жилах, что захотелось что-то срочно опрокинуть. Вот этот стол в гостиной. Или же еще одну стопку коньяка. Хрен разберешь. Но Витя схватил жену за плечи и встряхнул, не в силах себя больше контролировать:       — Ну и что теперь? М? Что теперь? Женька взбрыкнула, ударяя его по рукам изо всех сил: ­       — Пусти, мне больно! Голос ее сорвался на отчаянный крик. Она сама не ожидала такого. ­       — Мне тоже, представляешь? Мужикам, Жень, тоже бывает больно! — громко отчеканил он. Она принялась отпихивать его руки, которые сжимали ее плечи. Снова. Но тщетно.­ — Я спросил, что теперь? Разведешься со мной из-за этого чертового паспорта? Из-за того, что пацанов, как ты выразилась, предал? Ну, не молчи, говори! Может, я разрушил твою жизнь? Может, жалеешь, что так все вышло?       — Да! Жалею! Вот оно. Прозвучавшее, как что-то непростительное, брошенное прямо в лицо. Столько яда и злости. Вот, что копилось в ней все эти года, да? И он отпустил. Чуть не отталкивая ее от себя. Отворачиваясь. Хватаясь ладонями за переносицу и с силой сжимая подушечками указательных пальцев крылья носа, до боли засвербевшие.       — Ты, кажется, хотела в гости к своей подружке? — припомнил он сцену ее быстрого прощания с Миленой и Варькой в коридоре. И удивился собственному голосу. В нем не было ни толики того тона, каким он говорил до ее ответа. Того, что сжирало его изнутри. Лишь бесконечная усталость и прохладная отчужденность. Женька приподняла брови.­       — Хочешь, чтобы я ушла?       — Нет, это ты прям из халата выпрыгиваешь, чтобы подвести меня к этому! Жень, мне хуево! Не плохо, не хреново, а именно хуево! — на последних словах его голос из негромкого рычания перешел на рёв, отчего по спине пробежали холодные мурашки. Женька сжала губы, поднимая голову так, как если бы была выше его, как если бы была права, и он бесился из-за какой-то ерунды, как всегда.       — В моем присутствии, я полагаю? Я же во всем виновата и тебя довела, наверное? Раздражение, взвившееся у него в груди, молниеносно перелилось в кулак, и это кулак несколько раз ударил по стене. Она издевалась! Специально издевалась! Била его давнишним оружием! Пчёлкин взревел, пиная журнальный столик, схватил бутылку, налил себе полный стакан и залпом осушил его. В носу с новой силой отчаянно закололо. Женька яростно всплеснула руками и с громким рычанием пихнула его в спину:       — Псих! — и резко выдохнула, сбегая. На подгибающихся ногах. Пусть сам дышит раскаленным собой воздухом. Тонет в раскаленной крови. И раскаленных мыслях.       — Кидок! — гаркнул со всей горечью и обидой ей в спину. — Только помни, что когда ты чуть коньки не откинула по своей же глупости, я был рядом! Всегда, мать его, был рядом! А почему чуть не откинула, забыла?! Может, потому что у самой рыльце в пушку? Или кичишься тем, что тот мужик, которому ты укольчик делала, не откинулся, и твои ручки якобы чисты?! Да вот хрена с два, Пчёлкина! Ты знала, с кем связываешься! Ты знала, что в тебе тоже есть гнильца! Женьке казалось, что она после этих слов готова умереть на месте от унижения, от того, что он заставил ее это снова испытывать. Больше всего она боялась услышать подобный упрек! От злости и волнения в груди можно было ощутить физическое шевеление, колющее, зудящее словно миллион раскалённых игл.­       — Пошел ты к черту! — крикнула она из коридора. Эхо полетело по всей квартире.       — После тебя, жена! Когда хлопнула дверь, Пчёлкин окончательно, кажется, сошел с ума. По комнате летало теперь все, что попадалось под руку. Будто за ненадобностью. Да и к чему все это, когда жизнь его и без злостного пожелания жены катится к чертям? А Женька шла вперед, вперед, вперед, игнорируя противный мелкий дождь, заставляя себя идти, прислушиваясь к стуку своих каблуков, а не к внутреннему голосу. А голос упорно твердил: надо было говорить по-другому. Не доводить его. Не злить. Чтобы не видеть этой вспышки эмоций. Но эта вспышка напомнила ей 90-й год, их бесконечные стычки, напомнила, что Витя никогда не был спокойным и мягким мальчиком. Он мог красиво убивать. Ах, если бы только можно было признать, что это он толкал ее на тот роковой шаг!.. Но нет, он отговаривал. До последнего. И то, что он был прав, бесило еще больше! Но она никогда не признается, что готова бежать от Пчёлкина, потому что бежала она от другого. Того, что так чудовищно пугало ее долгие годы. Просто спало до этой поры. Телефон, надрывающийся в кармане пальто, Женька услышала не сразу. Только тогда, когда поступил очередной звонок, она взялась за мобильник. Звонил Фил. Девушка скривилась. И брат наконец опомнился! И готова была ему тоже предъявить за вчерашний игнор, но не успела, Валера заговорил первым:       — Жень, у нас чп… Кос разбился.       — К…как? — всего одно мгновение — и пустота навалилась на Пчёлкину всем своим эфемерным телом. Филатов на том конце провода судорожно выдохнул.       — Насмерть.