Братья по-любому. Вернуть всë

♫: Алексей Шелыгин — Скрипачка       Милена легла, малышка стихла… В комнате тихо, в кольце рук тепло. Женька вжалась в бок Вити, поводила носом по его ключице, мягко губами коснулась белого шрама. Всегда, когда его видела, страшно становилось как в первый раз. Что бы она без него делала, без своего Пчëлкина? Любимый мужчина — уютный, как дом. Зажмурилась, вжалась еще сильнее, словно хотела вобрать его в себя полностью, не отпускать ни на миллиметр, будто бы расстояние могло отобрать его навсегда. И чего думает только о таком, дуреха? Усмехнулся сама себе, и Пчëлкин, который уже час точно мыслями был в Москве, будто очнулся, склонил голову, утыкаясь щекой в её макушку.       — Ты чего?       — Да это я так… — Женька плечом пожала, не решаясь сказать, о чем в правду думала. — Глупости всякие в голову лезут.       — Вот что я в тебе люблю — ты не меняешься, — не видя даже знала, что он улыбнулся.       — Да разве?.. А мне кажется, я стала более сдержанна. Пчёла плотнее прижал ее к себе, накрывая плечи горячей ладонью.       — Так правильно, кто держит? Он языком цокнула:       — Ой ты какая зараза…       — А я и не отрицал никогда.       — Вот ты-то и не меняешься…       — Да разве? — скопировал он её же интонацию. — Вот я как раз-таки, кажется, совсем поменялся… — и тут же его улыбка сменилась грустной насмешкой над самим собой. — Не знаю, радоваться мне этому или бояться…       — Ладно, ладно… — Пчёлкина фыркнула по-доброму и одобрительно. — действительно, поменялся… — помолчала немного, затем осторожно спросила: — Вить, а тебе обязательно завтра ехать в Москву? Значит, не только ему эта ситуация покоя не давала. У Женьки на подсознательном уровне звонок родного брата свою печать оставил.       — Еще не знаю… Может, и не поеду. Потому что не хотелось, потому что казалось, что вся эта встреча с пацанами выйдет боком. Непонятная тревога закручивалась в солнечном сплетении тугим узлом, будто Витя действительно сотворил какую-то подлость и теперь не желает присутствовать на дружеском суде, где ему придется с упорством идиота доказывать свою правоту. А ведь, может, встреча и не по этому поводу? Ведь Фил ничего конкретного и не сказал… «Не превращайся в параноика, Виктор Павлович», — твердило воспаленное сознание. Однако почему-то именно сейчас сомнения, которых ни разу не возникало с новогоднего вечера, вдруг гадюкой проникли в черепную коробку. Что, если он, Пчёлкин, что-то решил не так? Неправильно? Никто не спорил, что принимать любого рода решение, которое изменит, как минимум, часть твоей жизни, — дело всегда трудное. Потому что последствия придется принимать всегда. И в данном случае эта ответственность отныне ляжет только на него самого. И ляжет, вероятно, неподъемным грузом. И дай то бог, если не придавит к чертям…       — А если что — ненадолго же? Он почувствовал, как Женька завозилась, вздернула голову, утыкаясь лбом в его подбородок. Пчёлкин ласково очертил пальцами ее скулы, склоняясь ближе. Надо изгнать эти думы из башки, к черту! Не сегодня. Завтра. Завтра он будет думать об этом, а сейчас…       — И соскучиться не успеешь, — он зарылся носом в ее волосы, упиваясь цветочным запахом. Собственным успокоительным. — Тем более, что тебе и некогда.       — Не прав… Я всегда по тебе скучаю. Женька редко признавалась на словах в своих чувствах, она теперь больше выражала их через прикосновения, взгляды, молчаливую поддержку. Не правы те, кто уверяет, что красивые или воодушевляющие слова нужны лишь женщинам. Мужикам без них тоже нелегко бывает. А иногда им просто необходимо, чтобы их выслушали. Молча. Потому что это Женька, а не кто-то другой, должна была выслушать рассказы о его успехе, поражении, волнении, плане, либо ошибке. Первая. Абсолютно первая. Своего рода это еще одно доказательство любви с его стороны… Вот только проблема крылась в том, что Витя не мог ей рассказать и половины того, что происходило и происходит за эти годы их супружеской жизни. И это съедало его изнутри…       — Да что это с вами, мадам Пчелкина? Неужто вы растаяли так?       — А кто меня знает, может, театр так повлиял.       — Ну, тогда я готов водить тебя туда хоть каждую неделю, раз такие приятные бонусы получаются.       — Не все, конечно, которые я планировала, но наслаждайся в устной форме. Пчёлкин воодушевленно повернулся к ней всем корпусом, в темноте комнаты его глаза блеснули лукавым огоньком:       — А что, были не только в устной?       — Теоретически — да, а на практике, увы, немножко палевно… Они говорили почти шёпотом, чтобы не беспокоить девчонок в соседней комнате. От этого момент казался ещё более интимным. Как же она изящно и чувственно поглаживала пальчиками свою ножку! И этот взгляд… В паху свело.       — Да мы тихо… — Витя прихватил зубами ее нижнюю губу. Не больно, но так ярко, что в Женькиной голове начали стрелять молнии. Она не особо выраженно, но все же протестующе шикнула:       — Вить!.. Он перевернулся аккуратно, подмял её под себя, накрыл ладонью её губы.       — Чш-ш, меньше шума, Евгения Константиновна… — и быстро поцеловал ее под подбородком, а потом вжал в перину всем телом так, чтобы она чувствовала, как бьётся его сердце даже через слой футболки. Держал всё так же крепко, спускаясь цепочкой коротких обжигающих поцелуев ниже. — В конце концов, я у себя дома, в своей спальне, со своей женой. Ничего не знаю больше… Женька медленно выдохнула и прикрыла глаза. Ее руки безотчетно заскользили по его спине, пальцы сжали ткань футболки, поддели, потянули наверх через его плечи. Грудь ее твердела и вздымалась выше, когда Витины ладони скользили по ее спине, приподнимая ее тело, чтобы избавить от майки, но он задержался, прикусил один маняще выпирающий сосок сквозь ребристую ткань, и только потом стянул с жены последнюю лишнюю преграду. Женька сильнее вжалась в него, когда он стал касаться каждое сантиметра ее тела и целовать. Всё. Волосы, губы, ключицы, плечи, пальцы, запястья, ушки, вызывая тем самым океан дико-приятных мурашек, на волне которых внутри Женьки все взрывалось сладкими ударами тока, когда Пчёлкин входил в нее. Медленно, наслаждаясь тем, как она податливо двигается ближе. Задал темп и старался держать его, как бы все внутри не вибрировало от необходимости ускориться. Ему только хотелось наблюдать, как жена всматривается в него, когда он входит до основания и замирает, выжидая момент, а затем снова прикрывает глаза, слегка поворачивая голову к его запястью, когда толчок повторяется. Вслушиваясь в дыхание Вити. Подставляя шею для очередных поцелуев, которые не заставляли себя ждать. И бешеная, кипящая волна плавящей нежности, смешанной с желанием, затопляла обоих. Погружала, накрывала с головой. Пчёлкин склонился к разгоряченному лицу Женьки, сминая губы очередным поцелуем, параллельно чуть приподнимая ее, разводя ее ноги шире, вжимаясь сильнее, вторгаясь глубже, прижимая девушку к себе. И глотая один за другим ее тихие, еле сдерживаемые стоны…       — Значит… мальчика хочешь?.. — вдруг неожиданно прошептал он ей на ухо, когда почувствовал, как все внутри нее сжимается и пульсирует.       — Угу… — промычала, скрещивая ноги на его бедрах, будто без остатка вобрать в себя пытаясь. — Чтоб на тебя был похож…       — Но обязательно с твоими глазами…       — Как повезет… Одной рукой он сильнее сжал ее под спиной, замирая, выжимая себя полностью, упираясь влажным лбом в ее такие же влажные волосы, пока вторая его рука скользнула вверх, чуть сминая кожу на бедре, сминая ребра, оглаживая пальцами каждое, сжимая грудь, чувствуя лихорадочное биение ее сердца под правой ладонью.       — Ну… мы очень постараемся.

***

      Алёнка уже привыкла к переездам, поэтому очередную новость об этом от брата восприняла абсолютно спокойно. Может, хотя бы потому, что переезжали они всего лишь в другой район Саратова. Кирилл на сестру не сердился, но все-таки отчитал ее за своеволие с посылкой для отца Космоса, ведь именно из-за нее бригадиры узнали их адрес в этом городе. Во избежание очередных неприятных сюрпризов, после двух месяцев кропотливой работы Кирилла в ЧОПе, Головины наконец переехали в самый дальний угол Саратова. Район, конечно, не мог похвастаться такими же живописными и чистыми местами, как у прежнего, но зато сейчас у Активиста были все возможности обустроить их с сестрой гнездышко, чем он и занялся в сегодняшний выходной. Алёна таскала от дверей коробки, пропуская мимо ушей бурчания старшего брата о том, чтобы она не смела поднимать тяжести.       — Все, что могу унести, то и уношу! — кричала она из огромного зала, уже мысленно представляя, как в скором времени они тут все оборудуют и будет наконец не хуже, чем некогда в родном Ростове.       — Я сказал: отставить! — гаркнул Активист из проема входной двери. — Сам перетащу. Иди лучше приготовь что-нибудь перекусить, не надрывай спину!       — Ты сам это до ночи таскать будешь, — упорствовала сестра. — Взял бы себе кого-нибудь из ребят помочь, так нет же… Головин наградил девчонку тяжелым взглядом, но ничего не сказал, спустился вниз к грузовой машине за очередной партией коробок. Активист на новом рабочем месте хоть и обзавелся приятельскими отношениями с членами своей группы охраны, но пользовался он этими отношениями исключительно в рабочее время. В свою жизнь, в жизнь младшей сестренки и тем более в свой дом-свою крепость он не намеревался впускать никого. Алёна сначала назвала его параноиком, на что он привел контраргументы и отчитал ее за глупую привычку забывать то, что им довелось пережить. Хотя пережитое в лапах Воланда стоило бы забыть девушке как можно быстрее, но вот бдительность нужно было подкрутить до максимального уровня. Когда он поднялся снова на свой этаж и уже почти перешагнул порог квартиры, в проём двери влетело что-то тёмное и юркое, проскользнуло между ног, и Активист покачнулся и впечатался затылком в косяк. Под раздавшийся следом из кухни щенячий визг коробки в его руках, нагроможденные друг на друга и мешающие обзору, дрогнули и посыпались на пол, но зато открыли вид на возможную виновницу хаоса. Вся мокрая и растрепанная девица стояла на пороге новой квартиры Головиных, сдувала с лица влажную блондинистую прядь и виновато улыбалась.       — Простите, пожалуйста! Понимаете, мыла его, а он… — принялась извиняться она, помогая Кириллу поднять все с пола, и параллельно принялась звать своего питомца: — Москвич! Москвич, ко мне! Что за несносная собака, а?! Кирилл быстро просканировал взглядом блондинку, чуть дольше положенного задержавшись на округлых бедрах и на выпирающей груди, которую так некстати подчеркнула мокрая футболка, буквально в облипку ей. Откашлялся, быстро отводя глаза, когда из кухни послышался умилительный писк сестры. Головин потер затылок, привлекая внимание незнакомки.       — Сильно приложились?       — До свадьбы заживет, — фыркнул он.       — Холостой, получается? — усмехнулась она, чем вызвала у Кирилла удивленный залом брови. — Это воодушевляет. Москвич! Москвич, блин!.. Могу я пройти?.. И тут сама Алёнка вышла из кухни и вынесла щенка на… руках. Его хозяйка такому исходу была явно удивлена, но и не менее рада. Приняла из рук Головиной мокрого и пищащего питбуля и снова виновато улыбнулась:       — Вы извините… Он у меня немного невоспитанный.       — А, по-моему, он душка, — улыбнулась Алёна.       — А, по-моему, кто-то здесь лишний и мешает мне заносить вещи, — скопировал такой же приторно-ласковый голосок Головин, но это нисколько не замаскировало, а наоборот лишь подчеркнуло его нетерпение вытурить непрошенную гостью со своего порога. Сестра просверлила его недовольными глазами.       — Кира!       — Че Кира?       — Вы наши новые соседи? — предприняла еще одну попытку наладить диалог с ним блондинка, но ее желание Активист не спешил разделять:       — Мы ваши новые соседи. Ещё вопросы будут? Но девушка, кажется, на такой настрой парня нисколько не обиделась. Кирилл не мог игнорировать тот факт, что смотрела она на него с нескрываемым интересом, в зеленых глазах отражался блеск подвесной к потолку лампочки, создавая ощущения пляшущего огонька. Уголки чувственных алых губ замерли в легкой улыбке. Активист кожей ощущал, что энергия этой девушки была сильна, она питала каждый миллиметр коридора, а потому он и насторожился. Это ему было не нужно. Никак. Блондинка повела плечом, и благодушно добавила:       — Нет. Но если у вас будут вопросы или что-то вдруг понадобится — обращайтесь, я прямо под вами живу. Меня, кстати, Алисой зовут.       — Я Алёна, — улыбнулась по-доброму, в своем стиле Головина и кивнула на брата, — это Кирилл. Активист опять же чисто на автомате обхватил взглядом Алисину фигуру и скривил губы в усмешке:       — А у пса вашего, по-видимому, не только воспитание хромает, но и навигация, раз он не вниз по инерции побежал, а вверх?       — А он от меня не отстает, такой же сказочный, из Зазеркалья же, — Алиса подмигнула, одаривая его в ответ на скептический взгляд очаровательной, хитроватой улыбочкой. — Может, к судьбе привел, откуда нам с вами знать?       — Наглость — второе счастье?       — Первое. На втором шампанское, — она уже смотрела на более расположенную к ней Алёнку, — можно посидеть по-соседски, так что забегай, если надумаешь. Я гостям всегда рада. Ну, — и снова стрельнула глазами в Активиста, — не мешаем вам с моим бандитом, сматываемся. Кстати, с новосельем. Головин лениво помахал рукой, выпроваживая блондинку за порог. Как только он захлопнул за ней дверь, Алёнка сложила руки на груди и возмутилась:       — И что это такое было?..       — Я бы назвал это чёрт знает что в мокрой шерсти, — пожал плечами брат.       — …Как будто к нам, по меньшей мере, террорист ворвался!..       — Хуже.       — …Обязательно было ей хамить?       — Это я еще не хамил, — повел бровью Активист и тут же его ноздри надулись парусами, потому что в дверь позвонили. — А вот сейчас точно не откажу себе в удовольствии. Он нервно распахнул дверь, но слова застряли между зубов, потому что вместо блондинки на пороге стоял высокий худосочный мужчина. Реплика про возможный хоровод соседей тоже отпала, потому что Петрович, порученец Каверина, выдал приветливую ухмылочку из-под седоватых усов и уточнил в лоб:       — Активист? Лицо Головина обтянулось и посуровело. Скулы вдруг заострились, губы сошлись в тонкую, почти невидимую линию, а глаза превратились в две узкие щелочки, как у Александра Матросова, который смотрел на амбразуры дзота. И судя по немой реакции на имя, которое Головин не примерял на себя с прошлого года, Петрович понял, что не ошибся. Поэтому кивнул:       — У меня к вам серьезный разговор.

***

      Потряхивая влажными волосами, Ника вышла из ванной ровно в тот момент, когда по коридору ее квартиры разлилась трель звонка. Она запахнула халат и шагнула к двери. Фил смерил ее взглядом с ног до головы, затем быстро стрельнул глазами в глубь квартиры, откашлялся, поправляя пальто, и уточнил:       — Саша у тебя?       — У меня. Спит в оглоблях, — Ника прислонилась к косяку, освобождая своему приятелю проход. — Заходи. Валера тяжело выдохнул через нос, ощущая себя виноватым до мозга костей перед Ольгой. Ведь с утра он понесся именно на Котельническую, наивно полагая, что Белый соизволил-таки откисать после недельного запоя дома. Но Оля, вся уставшая и явно не сомкнувшая глаз за все эти дни, только покачала головой и встревоженно спросила: «С ним что-то?..», но Филатов поторопился успокоить обманутую жену друга, выдавая базисные отмазки: «Да ты что! Нет, жив-здоров, дел выше крыши, понимаешь… Наверняка в офисе и заночевал…». Не хотелось до последнего верить, что Белый, так чурающийся подлости и измен, сможет послать к чертям свою семью, красавицу-жену и полугодовалого ребенка и зависнуть на хате этой актрисульки. Сняв пальто, Фил бросил его на спинку кресла и по-хозяйски прошел в зал.       — И как, понравилось?       — Не огонь, но… — повела плечами Ника, — спишем на то, что он был очень и очень нетрезв. Валера неодобрительно хмыкнул, оттянул воротник рубашки от горла и шагнул к дверям спальни, намереваясь поднять Сашу. Но в ту же секунду они распахнулись, и перед Филатовым в одних перекошенных трусах появился Белый. Он был похож на вурдалака: помятый, лохматый, с отекшим лицом и красными глазами. Он потянулся, хрустнул шеей, зевнул и вперил в друга сумрачный взгляд.       — Че, воспитатель, воспитывать пришел? Фил, надо отдать должное, не вспыхнул. Спокойно отчеканил:       — Братух, собирайся, и поехали домой.       — Давай ты не будешь говорить мне че делать, а я не скажу тебе, куда пойти… Голова Саши после вчерашнего буквально раскалывалась от ноющей боли. Он застонал, потирая виски, и Валера обернулся на девушку:       — Ник, у тебя рассол есть?       — Найдется. Она исчезла на кухне, а Фил шагнул к Белому, встряхнул его за плечи, заставляя через режущую боль в глазах взглянуть на себя.       — Я ж тебе вчера сказал: хорош бухать. Нам еще надо было, да? — с каждым словом тон его леденел. — Ты как Ольге в глаза смотреть будешь, дурак? Последнюю фразу Белов принципиально проигнорировал, даже ни на секунду не задумавшись, что сделал что-то не так. Будто не помнил того, что было вчера вечером и этой ночью. Но его последующий вопрос все-таки дал понять, что, не смотря на похмелье, помнит он все досконально:       — А я тебе вчера сказал: достань мне Пчёлу. Ты достал? Меньше всего Валера ждал, что друг спросит это. Потому что это больше всего и казалось бредом на фоне всего остального. Он отпустил Сашу, нахмурился, посмотрел на него исподлобья.       — Я звонил. Ты помнишь.       — И?.. Филатов закусил щеки:       — Ты же это не серьезно вчера?..       — А что я сказал вчера? — состроил непонимающий вид Белый.       — Пристрелить его намеревался. Белый хоть и туго соображал из-за жуткой мигрени, прекрасно внутри себя осознавал, что бросаться откровенными фразами было глупо. Усыпить бдительность и создать иллюзию — вот, что необходимо сейчас. Он глянул на Филатова, в глазах которого с возрастом никогда не менялась эмоция преданности к своим пацанам и искренней боли, когда что-то шло не так, потому что верил в крепкий союз, который как душа неразделим и вечен, а вот Белый… Белый уже почти ни во что не верил. Фил никогда не попрет против него аргументами, он в этом не силен, но может, Саша прекрасно помнил и знал, переть силой.       — Дурак, — пожал плечами, снова зевнул, хлопнул Валеру по спине, намеренно придавая голосу дурашливый тон: — Да для дела он мне нужен, Фила. Для дела. Его ж из этого гребаного Питера клещами не вытащить! Набери, спроси… Усыпить подозрения друга для Саши никогда не составляло труда. Валера в дружбе был прост, как газета «Правда», вероятно, у них это с Женькой семейное было. Брат и сестра не могли себе даже представить, что их дружный союз когда-то сможет по-настоящему развалиться. Бывало, не общались, не понимали друг друга, но по итогу все рядом оставались, несмотря на то, что в их квартете и казался кто-нибудь тем самым ослом… Пока Белов плескался в ванной, Ника под пристальным взглядом Валеры, разговаривающего с Витей, готовила опохмелку. Она налила мутноватый рассол в изящный высокий бокал, сунула туда соломинку и увенчала сию композицию ломтиком соленого огурца, кокетливо надев его на край бокала. Когда Саша, умытый и причесанный, вошел на кухню, Ника протянула ему плод своих стараний.       — Ах ты умничка… — благодарно протянул Белый, одной рукой обхватывая ножку бокала, второй — талию девушки. Она хихикнула, кося глаза на сосредоточенного и серьезного Фила. Белов вытащил соломинку, залпом осушил бокал. Поняв, что мало, потянулся к литровой банке и без зазрения осушил ее почти до конца из горла.       — Так Пчёла вылетел или как?..       — Через два часа будет в Москве. Сказать, чтоб ехал в офис? Саша отрицательно закачал головой:       — Отвези меня в тир и туда же Пчёлу привезешь. Фил напрягся, поэтому Белый расплылся в самой радушной улыбке, даже не задумываясь, насколько неискренней она кажется:       — Ну че напрягся, Фила? Когда мы вообще вместе куда-то выбирались, а? Он прожевал соленый огурец, поморщился, но облегчения все-таки не почувствовал. Видимо, прав был Воланд у Булгакова — подобное излечивается подобным. Он оглянулся на висящие над дверью в кухню часы, затем взглянул на Нику:       — Поедешь вместе с нами в тир? Девушка беззаботно тряхнула головой.       — Если берешь. Саша что-то промурлыкал ей в район шеи, затем отпустил ее наконец из рук и двинулся в спальню, где в абсолютно хаотичном беспорядке попытался отыскать свои вещи.       — Фила, маршрут построен? Филатов угукнул.       — Но сначала заедем за Косом.

***

      «Мерседес» Фила остановился на верхнем пандусе аэропорта, возле лестницы на нижний ярус. Под рев идущего на посадку самолета Валера взглянул на часы, просчитывая, успел ли он вовремя, вылез из машины и уже собрался идти в сторону аэропорта, когда увидел, что к нему приближается Пчёлкин. Они обменялись приветливыми полуулыбками, пожали руки и похлопали друг друга по спине. Все-таки не виделись они уже несколько месяцев, да и разногласия из-за опасений Филатова по поводу Женьки еще до нового года сошли на «нет».       — Как долетел?       — Порядок, — брови Вити чуть нахмурились, — поехали. Он рванул на себя дверцу «Мерса» и плюхнулся на переднее пассажирское сиденье. Фил молча последовал за ним. Какое-то время в машине было тихо. Когда они выехали из Химок, сидящий за рулем Фил негромко включил радио, затем скосил глаза на пассажирское кресло, увидел, что Витя нетерпеливо постукивал ногой, коленка его тряслась, а волосы развевались от ветра, врывающего в слегка спущенное боковое стекло.       — Как Женька?       — Хорошо, — несмотря на видимое напряжение в теле, тон Пчёлы при упоминании жены прозвучал спокойно, — учится, помогает подруге с малышкой… У нас же теперь не квартира, а общежитие с яслями.       — Да, Кос рассказывал… Ну Андрюха, ну орел… Витя весело фыркнул. Действительно, орел. Даже обидно как-то в глубине души стало — Дунаев не планируя за раз потомством обзавелся, а вот Пчёлкиным, как по закону подлости, с этим не везло.       — Рассказывай, куда вляпался? — вдруг неожиданно выдал мучающий его вопрос Валера, и было понятно, что Пчёла этого вопроса все-таки ждал, как бы не пытался себя весь перелет настроить на то, что вызов Белого в родную Москву может нести иную причину.       — Че сразу вляпался? Фил вздохнул, крепче сжимая руль. За столько лет он выучил все повадки пацанов, все их защитные реакции. У Пчёлкина начиналась любимая игра «вопросом на вопрос», что сейчас только доказывало, что муж родной сестры не просто так вызвал вчера пьяную бычку Сани. Валера повторять не стал, молчал, давая Вите наконец время настроиться на откровенность. Тот понимал — отпираться бессмысленно. В конечном счете свое решение о выходе из общего бизнеса он собирался этой весной огласить всем. Тяжело выдохнув, Пчёлкин закурил, опустил до упора стекло в дверце и, стряхнув в окошко пепел, коротко, без особо эмоционального окраса изложил о своей деятельности. Не забывая при этом подчеркнуть, что ни о каком крысятничестве речи быть не могло — Белый слышал об этом плане еще год назад, и потом дважды, особенно в канун нового года. И трижды Пчёла получал отказ.       — Я думал полтора года, Фил… Полтора. Подступался со всех сторон, доказывал, понимаешь? До-ка-зы-вал, что это лучший вариант. После этих двух сук меня реально накрыло!.. Я устал Женьке врать. Не могу. Себя дерьмом чувствую. Поэтому все это ради нее. Чтобы все у нее было. Чтобы работала спокойно, в свое удовольствие, чтобы в ее голове не было постоянных дурацких мыслей, что я вечером не вернусь домой… Заебался я как в жопу раненая рысь метаться. Валера не мог не оценить его слова. Он сам выбрал ту же политику. Поэтому и не участвовал весь последний год в их делах, думал о жене, о сестре. Понимал. Но все-таки не со всем планом Вити он был согласен.       — Все это благородно и красиво звучит, Пчёл… Но пойми: она еще слишком молодая, совсем сопливая девчонка… А ты ей такие регалии сразу предложить решил? Всю клинику ей? Не жирно? Пчёлкин чуть поперхнулся дымом, поморщился, ощущая, как фильтр уже жжет пальцы.       — То есть, ты, родной брат, не веришь в нее? В чем Женькиного мужа можно было похвалить — он никогда в ней не сомневался. Обусловлено ли это было сильной любовью или же он все-таки возлагал на ее возможности слишком большие надежды, тем не менее, Витя готов был верить в то, что она все сможет.       — Я в нее верю, но чтобы что-то возглавить, ей нужен огромный опыт. Но это не так важно сейчас. Ты понимаешь, что если Белый не одобрит всю твою инициативу, он с тебя живьем не слезет. Ты говоришь, что подумал о Женьке… А если сейчас ваш разговор возьмет необратимый поворот? Значит, повод собраться все-таки этот. Хотя Фил конкретно об этом и не сказал. Только догадывался. Витя ощутил, как каждая жила его наливается уверенностью.       — Все будет нормально. Я готов уже ко всему.       — К чему всему?       — Я выйду из связки. Займусь своим делом сам. Че, Белый стрелять в меня из-за этого будет? Витя фыркнул, Фил никак не отреагировал. Сказал тоже: стрелять! У Валеры в голове, конечно, яркой вспышкой возник вчерашний монолог Белова около клетки с попугаем, но все это бравада… Как бы Саня сейчас не ссучился, подставить под стволы своего друга он не сможет. Пчёлу он тогда подозревал после взрыва в день свадьбы, но что сделал? Набил морду, но остыл быстро. Потому что знал — надо во всем разобраться. Этим Белый всегда и отличался — он умел ждать, он умел проводить причинно-следственную связь… В конечном счете отдельный бизнес — не повод махать пушкой. Максимум — разорвать к чертям все взаимоотношения. Наверное, на фоне всей их безумной жизни это не самый страшный вариант.

***

      Белый тоже в этот момент думал. Но вот только здравый смысл стремительно тонул во второй бутылке коньяка. На смену размышлениям об исходе диалога с Витей приходила настоящая обида. Обида за то, что он, Саша, черт возьми, просто не заслужил столько дерьма на свою башку! А оно все текло и текло, и кто спонсировал добавку? Его же собственные пацаны. Уже не первый год. Не известно, как бы вел себя Саша сейчас, зная, что началось это все с Космоса. Нет, не с его агитации прибиться к стае рэкетиров и стать со временем самой центровой бригадой. А с убийства Мухи на бое Фила в Раменском. Тогда, когда Холмогоров, осознавая, что еще пару секунд — и перо угодит под ребро Сани, он спустил курок. Тогда все началось… Но Саша не знал, ничего не знал. И как бы за пять лет он не пытался абстрагироваться и жить той жизнью, которая теперь шла, Каверин вчера в красках дал понять, что все это можно было бы избежать. Абсолютно все! Если бы не эта месть, если бы не сама физиономия Белова, которая взбесила Володю в самую их первую встречу — на карьере… Предательство Ленки. Обвинения в убийстве. Побег из родной Москвы на Урал. Кабан и его подвязки, первое серьезное дело… Взрыв на свадьбе. Затем первые трещины в крепкой дружбе из-за подозрений. Глупости Коса и ответка от Чернова — и это самый первый серьезный камень за пазухой Введенского. Затем Воланд — второй булыжник в руках Игоря Леонидовича. Во все эти разборки с криминальными лидерами с других полян Белый ввязывался исключительно из-за пацанов, потому что… А как иначе? Не отдавать же их бошки на съедение! И что в итоге? Переступая через свои принципы, теряя последние нервы, теряя доверительные отношения с женой, теряя навсегда мать, Белов теперь терял и друзей, которых спасал. Вечный примиритель Фил в бизнес не лез, в душу тоже, просто носился с ним, как с малым дитем, не давая оступиться, хотя Саша уже раз сто это сделал и просто уже одной ногой шагнул через край. Но что Валера мог решить? Ничего. Космос не слышал и не видел никого, все шансы на проблески в своем сознании он опять просрал. Страдать в плену белого порошка куда легче и интереснее, чем страдать просто. Он отстранился сначала от своих, затем и от Активиста, закрылся в своем мирке и бычил на всех, кто искренне хотел его оттуда выдернуть. И Белый понял, что уже не сможет доверять другу так искренне и безоглядно, как доверял раньше. Не может, как бы это ему ни хотелось! Потому что стопроцентно надежного и абсолютно верного друга по имени Космос у него не стало. Остался старинный приятель, давно и хорошо знакомый — и только. Пчёла… Все, сучонок, по-своему перевернул, упертый баран, предприниматель херов! Ни с кем из двух других пацанов, а только именно с ним у Саши началась скрытая борьба: за власть, за деньги, за право принимать решения. И невидимая рука насилия, которому они служили уже не первый год, разрушала их самих… А ведь именно Витя был правой рукой. Ведь именно с ним Белый мог выстраивать дальнейшие планы. То, что так упорно предлагал Пчёлкин, приходилось отметать по разумным причинам — Введенский и его министерство. Последняя их встреча дала ясно понять все. Да, он не мог объяснить это друзьям, но неужели его авторитет настолько померк, что Витя решился на своеволие? Послать все нахрен и спеться с тем уродом, который с самого начала хотел его грохнуть? Безысходность. Тоска. Боль. Хотелось в комок сжаться и просто засесть в самом черном-пречерном углу и никого не слышать, не видеть. И все-таки Белый слышал голос прежнего Сашки из глубины своей потемневшей от грязи, обиды и боли души. И этот голос твердил — сделай все, чтобы остановить друга. Методы могут быть разными, но результат — это удержать Пчёлкина. Пусть даже насильно затащить назад на свой порог ту ногу, которой он уже решил ступить на выход. Двери огромного ангара хлопнули с характерным тяжелым железным звуком, оповещая, что приехали Фил и Пчёла. Саша сделал еще несколько глотков из горлышка бутылки, мазнул взглядом по Нике, которая воодушевленно игралась с пистолетом. Ни разу по мишени не попала, расстроилась, но еще не теряла надежды, махнула рукой своему недо-любовнику и улыбкой намекнула, что ей бы не помешал урок от него. Белов достал из-за спины свой пистолет, передернул затвор и вложил оружие в тонкие женские руки.       — Вообще двумя руками держат, когда ждут долго, чтобы не уставать… А для меткости это плохо. Ника повернулась к своему левому плечу, в которое уперся подбородком Саша.       — Я на съемках видела.       — Ну, это просто ваше кино. Актриса послушно убрала одну руку.       — Так, теперь указательным пальцем возьмись за курок. Целься правым глазом, левый закрой. Думай о мишени, дыши ровно… Потом задержишь дыхание и медленно нажмешь на курок, поняла? Громыхнул выстрел. Ника взвизгнула и восторженно посмотрела на Белого.       — Попала! Витя шагал впереди Фила, явно ощущая тяжелую, напряженную атмосферу в тире. Расслабляться в таких местах никогда никто и не планировал, наоборот, место такое, для сосредоточения и выброса агрессии на мишени, но все внутри покрылось коркой льда. Будто бы в офисе такого не было бы… Мрачный Космос, пристроившись на броне БТР, занимался своим любимым делом. Выложив на тыльной стороне ладони две дорожки кокаина, он с наслаждением поочередно втягивал их носом. Дурь сразу ударила в голову. Кос потеребил моментально задеревеневший нос и машинальным движением втер в десны остатки кокса. Увидев в поле зрения Пчёлу, он наградил его диковатым взглядом, исподлобья. Этот же взгляд скопировал и Пчёлкин, ощущая отвращение и осознавая, что все его старания по реанимации Холмогорова полетели в тартарары. Стоило ли жалеть теперь, что он прибрал к своим рукам принадлежащее Космосу? Ответ очевиден: нет. Но большее разочарование кольнуло, когда Витя увидел Белого в тесном, недвусмысленном контакте с Никой. Пчёлкин никогда не мог назвать себя моралистом, но его покоробило. Мысли об Оле и Ваньке сами пришли, он их не звал. Но они физически заставили Витю омерзительно дернуть губой от увиденного. Саша услышал, как шаги стихли у него за спиной, и лениво обернулся на Пчёлу.       — Как полет, нормальный? Витя дернул бровями, затем кивнул подбородком на Нику:       — Это че за мочалка? Белый картинно оскорбился, когда услышал возмущенный выдох от стоящей рядом девицы.       — Тих ты, тих… — он медленно наступил на друга, хмуря брови. — Че ты на девочку наезжаешь? Хорошая девочка. Подающая большие надежды звезда!..       — Ты в последнем слове пару букв перепутал. Белов выдал только «пф-ф-ф», как огнедышащий дракон опаляя Пчёлкина плотным запахом перегара. Витя шмыгнул носом.       — Серьезно? А Ольга? Ванька?..       — Вот ты наверняка подумал: че я тебя позвал?.. — Саша обогнул его, потянулся к бутылке снова, цокнул языком: — Кто бы мне еще напомнил о моих семейных обязанностях, как не ты, Пчëлкин! — и, склонившись к его лицу, добавил рычаще-тихо: — Бывший ёбаный Казанова. Упоминание о старых заслугах Витю даже не покоробили. Он в долгу не остался:       — А ты, надо полагать, нынешний? Белый пожал губами, отпил еще коньяка, нагнулся к окуляру оптической трубы, пытаясь отыскать на мишенях след от пули, выпущенной Никой.       — Ты в левую или в правую стреляла? А, Никусь?.. Куда целилась-то? Ника, улыбнувшись, плечами пожала, пронзила Пчёлу недовольным взглядом и выдала:       — В мишень.       — И говорит: попала, — тон бригадира был весело-развязный, он будто вообще забыл о присутствии Вити и цели их встречи. Будто. Улыбнулся. — Смотри и учись… Он выпрямился, поднял голову, вытянул руку с пистолетом и, целясь, прищурился. Губы его поджались, лицо окаменело. Витя нарочито громко кашлянул, сложил руки на груди. Но Белый так и не выстрелил. Опять обернулся к Пчёлкину:       — Че такой напряженный?       — Я? Да я спокойный, как стадо слонов.       — Ну-ну… Все мышцы у Вити действительно окаменели. Он действительно пребывал в жутком напряжении и больше всего потому, что Белый так ничего и не начинал говорить.       — Че, Пчёл, может, покажем мастер-класс?       — Я пасс. Саша снова пожал губами, снова выпил, снова прицелился.       — Ладно, я сам.       — Да ты кривой, как сабля! — мрачно усмехнулся Пчёлкин.       — Не на-а-адо… Куда надо попаду. Саша один за другим сделал несколько беглых выстрелов, отпустил руку, сжимающую «Стечкина», и кивнул Вите в сторону мишеней.       — Давай, проверь. Если попал — ты проставляешься. Говорил он таким беззаботным, миролюбивым тоном, ни разу за все это время даже взглядом не выказав подозрений и недовольства в сторону Пчёлкина, что тот слегка расслабился, сам тому удивляясь. Может, правда смысл их встречи вовсе не по делу? И медленно направился к мишеням. Проверил. Ни одна пуля так и не попала в цель. Пчёла весело хрюкнул себе под нос — говорил же! уже повернулся, чтобы огласить Сашино поражение… И раздался выстрел. Меткий. Под испуганный взвизг Ники пуля вонзилась ровно в середину мишени, буквально в паре сантиметров от головы Вити. Глаза его округлились и он разъяренно рявкнул:       — Ты че, взбесился?! С лица Белого стерлась мнимая веселость. Скулы его сжались, голубые глаза покрылись льдом. Губы исказились в злой ухмылке:       — А ты че, обосрался? Пчёлкин ощутил, как нервно затряслась его нижняя губа и весь подбородок. Он даже с места не мог сдвинуться, буравя взглядом Белова. Тот еще несколько секунд держал его на мушке, потом наконец опустил пистолет, отбросил его на подставку и кивнул куда-то в пространство:       — Идем. Поговорим. Пока Витя медленно шагал к нему навстречу, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце, Саша что-то шепнул Нике, и та, боязливо поглядывая на парней, скрылась из поля зрения. Белый сделал еще несколько глотков, поморщился, судорожно выдыхая через рот и медленно повернул голову на подошедшего Пчёлкина. Челюсть его была плотно сжата, желваки ходили туда-сюда, глаза беспорядочно бегали по серому лицу друга.       — Ну?.. Что скажешь… Пчёлкин?       — Че ты хочешь услышать? — голос прозвучал будто не Витин. Хриплый, злой, наждачный. — Я много че могу рассказать.       — Угу… Не сомневаюсь, — согласно кивнул Саша, губы втягивая. — А я хочу послушать. Например, про то, как ты за нашими спинами с Иващенко спелся… Как долю Коса отжал… Только погоди, без него не начинай. Кос! На угашенное состояние Холмогорова Белый будто не хотел обращать внимание. Или же наоборот хотел им воспользоваться?.. Витя не понимал. Но понимал, что Космосу только дай легкий пинок — и он сорвется, как бешеная псина. На него, Витю. Этого хотел Саша?       — Кос, блять! — рявкнул уже громче Белый. Какое-то время Космос просто равнодушно смотрел в их сторону, потом медленно слез с БТР и небрежной походкой приблизился к ним.       — Вот давай теперь в красках, в подробностях вещай, Пчёлкин… В тире стало так тихо, что Белову неожиданно показалось, что он слышит, как предательски быстро и злостно бьется в груди у Пчёлы сердце.       — В красках, говоришь? — каждое слово давалось Вите тяжело. Он собирался поднять эту тему. Но сам. Позже. Будучи уверенным, что все решил твердо. Но сейчас, глядя на пацанов, разбитых каждый по своим причинам, ему память стала подбрасывать предательские картины прошлого. Когда все они были вместе. Все, казалось, могли, могли положиться друг на друга. Но еще хуже было понимать, что это уже были не его пацаны. Один превратился в параноика и психа, который спокойно парой минут назад чуть не выстрелил прямо ему в голову. Второй стал лишь своей тенью, долбанным нариком и истеричкой…       — Могу в красках рассказать, как ты нас в хуй не ставишь, Белый. Как решаешь сам, как нам лучше, что делать, куда бабки вливать… Да всё! Как только не дышишь за нас ещё? — Витя старался держаться, но та самая обида, которая уже была известна Саше, была сильнее и прорвалась сквозь холодный чеканный тон: — Только мы это всё вместе начинали! Мы вместе наруливали темы, мы вместе, сообща обсуждали планы! А тут за год с небольшим хером ты из себя короля сделал! Че, думаешь, монетка Папы тебе пропускным билетом везде служит? Белый смотрел в песок под ногами. Губа его дернулась то ли от горькой усмешки, то ли от злости.       — Поэтому независимости от Саши Белого захотелось, да?       — Да. Да, Белый, да, твою ж!.. — еле сдержался, чтоб не договорить про мать, Пчёлкин. Сглотнул громко, мечась на одном месте и нервно сжимая кулаки. — И не делай из меня подонка, не надо! Я к тебе сколько раз подходил? Ну скажи! Или напомнить?       — А я тебе столько же раз говорил: нет!       — Блять, ну раз «нет», ну и хер с тобой! Делай то, что тебе кажется нужным, правильным. И я буду делать то же самое, но сам по себе. Белый понимающе замычал, поднял глаза на молчавшего все время Коса. Тот чуть покачивался, подавляя желание оскалиться на Витю. Тяжелая артиллерия все-таки была необходима. Сам по себе! Как же, Пчёлкин, размечтался ты невовремя!       — Неплохо двигаться самому по себе, когда есть на каком поприще, да, Пчёлкин? Че ж ты молчишь, не благодаришь нашего Коса, что он даровал тебе место?       — Че я даровал? — сквозь стиснутые зубы процедил Холмогоров, обращаясь к Саше, но взглядом уже изучая Витю, будто видел его впервые.       — Как че? Дарственную своей почившей благоверной, — напомнил Белов, но тут же картинно спохватился: — Ой! А ты и не знал!.. Кос угрожающе вскинулся на Пчёлу.       — Чего-о-о?! Витя же даже с места не сдвинулся. Будто его серьезно не волновали чувства и угрозы в глазах Холмогорова. Он набрал в щеки воздух и шумом, порционно выдохнул его.       — Знаешь, в чем твоя ошибка, Белый? — выдал он спокойно, даже благодушно. — В заносчивости и самоуверенности. И проистекающем отсюда комплексе превосходства. Натравишь на меня Коса? Смешно. Он себя не помнит уже несколько лет. И не смотри на меня так! — это уже адресовалось перекошенному от гнева Космосу. Саша снова отпил янтарную жидкость, быстро-быстро закивал.       — А у тебя, значит, грешков нет?.. Но еще и нормальных компаньонов, как выяснилось, тоже… Иващенко! — он вдруг расхохотался негромко, с ленцой. — Понимаю, на безрыбье и жаба соловей…       — Ну, он хотя бы не выказал сомнений в стоящности этого дела, в отличие от тебя. Только когда ты сомневаешься в себе, Белый, не стоит сомневаться и во мне, — помедлив немного, он хрустнул костяшками и подытожил: — Дальше без меня. Я выхожу, Сань. Это окончательно. Холодно. Быстро. Решительно. Так же Витя взглянул и на пацанов. И так же направился в сторону выхода из тира. Саша сощурился, выжигая пристальным взглядом его спину, облаченную в песочного цвета пальто. Ферзь, етиху мать! Всем своим видом, даже в выборе одежды, Витя Пчёлкин будто показывал, что он отличается. Да хренушки!       — Пчёлкин, так просто у тебя не получится! — гаркнул он на весь ангар, и голос его эхом отразился от высоких темных стен. — И так дела не решаются, пойми! Какой, к черту, «выхожу»?.. Стоять, я сказал! Белый поднялся, отпихнул в сторону заторможенного Космоса, схватил свой пистолет и стремительно зашагал следом за Витей, который и не думал останавливаться.       — Проспись, алконавт. Твоя мнительность уже краёв не видит. Потом поговорим, если захочешь.       — Так дела не делаются, я сказал! Просто так ты не выйдешь! Уже около выхода Витя развернулся, активно взмахнул руками:       — Может, ты еще раз в меня стрелять будешь? — и, кажется, сам не заметил, как сорвался на ор: — Ну давай, че ты! Давай! Не промахнись только! Побелев, бухой Белов вскинул на него пистолет, но тут уже не растерялся Пчёла — кулаком, налитым злостью и обидой за произошедшее, он просто прописал ему в челюсть. Фил, все это время пребывавший за дверям ангара, среагировал на громкие выпады пацанов и возню, влетел в тир и молниеносно бросился растаскивать их.       — На папу… — пьяно и злостно усмехаясь, Белый охнул и как-то осел. По подбородку его стекала струйка крови. Пчёлкин, кажется, этим ударом просто лишь дал ответ за ту ночь на Котельнической набережной. И, разминая костяшки, парировал:       — Папа ты дома для Ваньки, понял? Корону сними! Саша уже многого не соображал. Безумство в его глазах граничило с лихорадочным блеском приближающихся слез.       — Да че ты можешь, а? Кто ты? Витя Пчëлкин? Пчëла? У-у-у, смотрите, какое у меня жало! Проткну нахуй! Гроза города, да?       — Поверь, без тебя мое имя не затеряется. Сука… Саша осклабился и, не сумев удержаться, выдернул руку из хватки Валеры и с триумфальным ревом спустил курок. Пуля ударила в асфальт под ногами Пчёлкина.       — Следующая прилетит тебе в башку, если ты сейчас же не съебешься. Витя прекрасно понимал, что это не нахлыв, не влияние момента, не оскорбленная гордость вещует — это полный и окончательный разрыв. А значит, вся прошлая жизнь уходит в небытие. Но ни капли сожаления он отыскать не мог, одно лишь облегчение раба, не просто отпущенного на свободу — самого ставшего господином.       — Смотри, чтоб в тебя не прилетело… Идиот, твою мать. Он запахнулся в отвороты пальто, с ноги распахнув тяжелую дверь, вышел на свежий воздух и закурил дрожащей рукой. В волосах тут же запутался холодный мартовский ветер, пытаясь остудить горящее огнем лицо и влажный взгляд. Пчёлкин зажмурился, вдавливая пальцами основание переносицы, сделал несколько глубоких затяжек подряд. Табачный дым обжег горло, и Витя резко выдохнул вместе с ним все из себя. Пошел наконец вперед, медленно, будто ноги все еще не хотели слушаться его, грозились повернуть назад зачем-то… Поэтому каждый шаг давался Пчёле физически тяжело, даже болезненно. Он не хотел так. Может, наивно с его стороны было полагать, что Белый сможет его выслушать без эмоций и конфликтов, но…       — Остановись! — прилетело в спину. Космос. Витя вскинул голову, болезненно поморщившись от спазма, сковавшего шею. Остановился, но не повернулся. Холмогоров по кривой траектории достиг его, вцепился побелевшими пальцами в его плечо и развернул к себе.       — Ты че ж как сука, а?.. — голос его дрожал, глаза лихорадочно поблескивали. — Ты понимаешь, что это единственное, что у меня от Риты осталось?! Понимаешь, нет? А ты!.. Обиженный ребенок проснулся в нем так невовремя, оголил всю детскую плаксивую душу. Космос Холмогоров был так же разбит. Только единственное отличие его сейчас было в том, что разбил он себя сам. Целенаправленно. Пчёлкин долго жалел его. Сам уже даже не понимал зачем. А сейчас… Сейчас он не жалел ни о чем и никого. Поэтому, выдохнув сизый дым почти прямо в лицо друга, он сдвинул брови и тихо, озлобленно произнес:       — Знаешь, в чем был прав Белый? Наркоман — это чмо. Ты — чмо! Ты за дозу кого угодно продашь: маму, папу, бабу свою, а ты про какую-то дарственную вспомнил! — чуть наступил на него, вбил пальцем черную пуговицу на сером пиджаке Космоса. — Ты её просрал, сам просрал! Что, я виноват в этом? Я в тебя эту дурь пихал? Да ты ей молиться начал, когда у тебя эта подстилка появилась! Не выдержав, оттолкнулся от Холмогорова, головой качнул:       — Нашел бы себе нормальную, так нет же!.. Кос пережевывал эмоции. Глаза его сузились.       — Нормальную? Кто для тебя стандарт нормальности?       — Жена моя!       — Ох ты, жена твоя! — ощетинился Космос и в ярости брызнул слюной: — Только я сестер близких друзей не воспринимаю как объект сексуального домогательства! Пчёлкин смерил его с головы до ног ледяным взглядом, осознавая, что конца и края не будет этому диалогу. У него нет сил. Как и нет смысла что-то доказывать обдолбанному Холмогорову. Для которого всегда во всем будут виноваты все, только не он. Для которого покойная Чернова будет единственной звездой на небосклоне, какой бы грязной шалавой она не казалась другим. И даже смерть ее не могла сейчас Вите показаться поводом никогда больше не вспоминать, сколько проблем Рита принесла.       — Да пошел ты, козел, — морщась от омерзения, выплюнул он ему в лицо. И развернулся спиной, демонстративно показывая, что диалог окончен. Но в голове Космоса все сказанное Белым и осознание всего прогрузилось только сейчас.       — Что ты сказал, сука?! — взревел он и бросился на Пчёлкина. Они сцепились и, не удержав равновесия, покатились кубарем по влажному грязному асфальту.       — Сука!.. Тварь!.. Падла!.. — рычали, осыпая друг друга градом ударов и оскорблений. И только подоспевший Фил, шокированный сегодняшними происшествиями, схватил одного, отпихнул другого… Но разнять их оказалось не так-то просто. Только влепив обоим по увесистой оплеухе, он добился своего. Космос и Пчёлкин разлетелись в разные стороны, грязные, подбитые, с кровавыми подтеками на лицах и сбитыми костяшками, и тут же вскочили, готовые снова ринуться в бой, но между ними уже стоял, набычившись, Валера и сжимал в руке «Стечкина».       — А ну стоять! — решительно гаркнул он. — Рыпнетесь — обоих загашу! Они тяжело дышали, прожигали друг друга насквозь взглядами. Сплюнув кровавую слюну, Витя беззвучно выругался и, отряхиваясь на ходу и не сказав больше ни слова, двинулся прочь по дороге, сам еще не представляя, куда идти. Фил проводил его глазами, затем оглянулся на Холмогорова, буквально схватил его за шкирку и потащил обратно в тир. Саша сидел на бетонном полу, прислонившись к стене. Медленно подняв глаза на замершего рядом с ним Филатова, он слизал кончиком языка кровь с губы и скомандовал:       — Позвони Михаилу Глебовичу… Пусть он заблокирует Пчёлины счета. Фил не знал, как реагировать, на чью сторону вставать. Не знал, способно ли что-то примирить в будущем пацанов и под силу ли это ему или еще кому-то. Но подобное заявление от Белова…       — Сань, ты че, не пори горячку-то! — и понял, что не может так спокойно обвинять Пчёлу. — В конце концов, в его идее было зерно истины… И я честно не понимаю, че ты отмел это все… Легал же, как ты и хотел. Правду бы Саша никогда не сказал.       — Потому что он пошел наперекор всему. Он нихрена не услышал. Чтобы это все заработало, знаешь, сколько еще незаконной херни предстоит провернуть?.. — он попытался подняться, но пьяное тело неумолимо тянуло его назад. Фил протянул руку, помог встать. — Хочет свободного плавания — пусть пиздует. С нуля все строит. Строитель херов… Иуда, бл…       — А Женька? — будущее сестры волновало Валеру больше всего. А ее будущее напрямую зависело от Вити. Как теперь не крути.       — А че Женька? — поморщился Белый, и тут же в его затуманенном сознании начали сходиться пазлы. Действительно, чья ж жена! Он презрительно буркнул: — Хочешь — иди догоняй своего зятька, помогай, спонсируй. Хлопнув его небрежно по плечу, бригадир поплелся обратно к мишеням и своей бутылке. А Фил остался один: злой, растерянный и озадаченный…

***

      Каверин, назначивший встречу в ресторане и ожидающий добрых вестей, ожидал порученца у окна за дальним столиком, ломившимся от разнообразия блюд. Все-таки, как бы не жалел Володя о загубленной карьере мента, но при своем старом доходе не мог он себе позволить и четверть того, что имел сейчас. Налив себе ледяной водки, Каверин поглядел на мелькнувшую у входа в зал знакомую фигуру и махнул рукой. Петрович пролавировал между стульями других гостей и наконец с тяжелым выдохом уселся напротив Володи. Тот вскинул брови, безмолвно интересуясь результатом встречи с Головиным. И тут же с непонимающим видом отметил наличие темных очков на лице порученца.       — Ты окуляры-то сними, в ресторане же!.. Петрович не сразу и нехотя стянул солнечные очки с переносицы и скривился. Володя хрюкнул, но тут же осушил рюмку и догадался:       — Встретили тебя не дружелюбно, да?       — Мягко сказано.       — Но ты хоть привет успел передать? Петрович хмыкнул с издевкой, поглаживая налившийся синяк под глазом и морщась.       — Какое там!.. Он и слушать не стал, как только понял, что речь про Белова пойдет.       — Так с умом ж нужно было… — Каверин налил себе еще водки и оторвал солидный кусок лаваша. И, свысока поглядывая на свою «шестерку», принялся остервенело жевать. — Что не его ты представляешь, а напротив…       — А я как?.. — оскорбился порученец. — Ему до лампочки, этому бугаю. В морду раз — и с лестницы!..       — Ребра-то целы? Петрович нехотя кивнул. Оглядел накрытый стол, слюной уже исходил! Володя прожевал лаваш, осушил рюмку и кивнул на шашлык, негласно давая команду, что можно. Вытерев жирные губы салфеткой, помолчал немного и на выдохе заключил:       — Что ж, раз гора не идет к Магомеду, Магомед сам пойдет к горе. В таком деле гордость можно и отстранить, как считаешь?.. — но увидев в глазах Петровича больше заинтересованность в ужине, чем в деле, отмахнулся и снова наполнил рюмку.

***

      Активист зарулил в свой двор, вышел из машины, взглянул на окна новой квартиры: свет на кухне горел, значит, Алёнка опять не спит. Ждет. Улыбнулся тепло, все-таки всегда приятно, когда ждут… Прошагал всего два шага к подъезду и замер. Тусклый свет фонаря выхватил мрачный образ и лысоватый затылок. Нутро подсказывало — ждут именно его. Кирилл замер, чувствуя, как опускаются внутренности. Никогда, видимо, призраки прошлого не оставят его в покое. Ни в одной точке Земли. Головин медленно приблизился к лавочке, сунул руки в карманы куртки. Каверин исподлобья взглянул на него с ног до головы и вдруг улыбнулся.       — Рад вас видеть, мил человек.       — Да? — саркастично усмехнулся Активист. — Ну это вы просто меня плохо знаете. Володя шутку оценил, хмыкнул, постучал по деревянному сидению лавочки.       — Присядь, мил человек. Разговор у нас с тобой не столь долгий будет. Дела, понимаешь… — но Головин не двинулся с места. — Поздно возвращаетесь, однако. Сестренка-то, небось, ждет? — вкрадчивый, донельзя спокойный голос Володи буквально физически вызвал у Активиста отвращение. А упоминание о сестре заставило напрячься еще больше. И тогда он присел. Не глядя и не говоря ни слова вперился взглядом в дерево напротив. Ждал.       — У нас одна общая головная боль на двоих, — поняв, что сам афганец не станет ничем интересоваться, наконец выдал Каверин. — Знаю, вам этот молодой человек изрядно попортил нервы… Здесь я разделяю ваши чувства.       — Понятия не имею, о ком вы, — сухо отозвался Активист. В ответ он сначала услышал смешок. Володя поднял воротник пальто, прикрывая шею от порыва холодного ночного ветра.       — О том, кто зимой и летом одним цветом. Вы достаточно смышленый молодой человек, не заставляйте меня разочаровываться и думать обратное.       — Ну, тогда поспешу вас огорчить: я все еще без понятия, — Головин медленно повернул голову, и весь его вид и взгляд выдавали только одно — он не намерен сотрудничать. Саша Белый за последние годы для многих стал костью в горле, и многие хотели эту кость вытащить, переломить и выкинуть в урну отходов. Но вот только Кирилл давно отпустил эту ситуацию. Он по-прежнему не готов был ничего слышать о бригаде Белова и о нем самом, но и желания очистить криминальный мир от него тоже не рвался. Потому что понял окончательно — месть редко приносит облегчение. Поэтому не надо воспринимать её как чудесное лекарство от страданий, она так не работает.       — Знаешь, мил человек, мне не хотелось бы включать ни одну манипуляцию, тем более, что подобные трюки не сильно ценятся при сотрудничестве… Да и предостережения по поводу сестренки не вызовут у тебя первобытного ужаса, по крайней мере потому, что подобное случалось в твоей жизни дважды… Активист ощутил, как лицо его каменеет. Завуалированная угроза в адрес Алёнки заставила его автоматически снять с предохранителя лежавший в кармане «Глок» и воткнуть дуло пистолета в бок Каверина. Зубы клацнули злостно и угрожающе в ночной тишине. Володя скосил глаза вниз, но вдруг улыбнулся:       — Ты не горячись, Кирилл Сергеевич. Лучше послушай. Окажешь мне услугу, и обещаю — никто до конца жизни не потревожит ни твой, ни твоей сестрички покой.