Братья по-любому. Вернуть всë

Март 1994-го

      Мимо снятых зеленых железных ворот во двор давно опустевшего райотдела въехал «Шевроле» Самары. На территории вовсю шли строительные работы, была снесена старая кирпичная стена, отделяющая бывшую «ментовку» от симпатичного небоскребчика — облицованной гранитом сталинской семиэтажки, в которой когда-то восседал Константин Чернов. Именно в этой семиэтажке и должна была через три месяца официально открыться клиника. А в двухэтажном здании бывшего райотдела — аптека. Территория обоих зданий была объединена, и масштабы ее впечатляли. Бригада отделочников сновала по усыпанной щебенкой земле, подобно трудолюбивым муравьям. Работа кипела. Пчёлкин мысленно скрестил пальцы в надежде на скорое благополучное завершение. Уже приходилось достаточно сильно напрягаться, чтобы сфокусироваться и не пропустить ничего важного. Он с любопытством опустил стекло до упора, небрежно положив локоть на дверцу, пребывая в самом прекрасном расположении духа, и выглянул из открытого окна машины. Раздался грохот, и со стороны здания в лицо полетела пыль. Он фыркнул, брезгливо передернув плечами, плотно закрыл окно и включил сплит-систему. Наблюдать за стройкой безопаснее изнутри.       — Лично проверять не пойдешь, что ли? — с легкой усмешкой покосился на него Самара. Обычно Витя отличался привычкой досконально все контролировать, но сегодня явно заниматься этим не рвался. Тот только отрицательно покачал головой и закурил, продолжая изучать взглядом отделочных дел мастеров, ловко перемещающихся на лесах. Где-то в глубине души Пчёла не переставал удивляться тому, как быстро и не без некоторого небрежного изящества он стал почти что полноправным хозяином. С Иващенко они все же довольно быстро договорились, какую сумму проставят в договоре, а какая перейдет из рук в руки, не тревожа компьютеры налогового ведомства. Сошлись на том, что налоговая полиция и без их денежек с голоду не подохнет. Одарили друг друга туманно-уголовно-дипломатическими намеками на возможные неприятности, ждущие того из партнеров, кто вздумает предать «союз меча и орала». Выбрали нотариуса, кинув жребий — чтобы не нарваться на «подставу». Кинули жребий вторично — на банк. И занялись делом. Иващенко подогнал хороших спецов, и в прогнозируемые сроки открытия они укладывались, что не могло Витю не радовать. А еще ему не терпелось скорее обрадовать Женьку. Ведь, по большому счету, все эти ухищрения, махинации и сделки были ради нее. Ради их спокойного будущего. Хотя он прекрасно понимал все насчет коммерческой тайны и неуместности преждевременных восторгов. Любой бизнес, как и Восток — дело тонкое, тут возможны самые неожиданные коллизии.       — А кого ждем тогда? — снова поинтересовался Лев, отбив по кожаному рулю незамысловатый такт.       — Иващенко. Самара чуть схмурил брови, хотя вида и не хотел подавать, что отец покойной бывшей пассии командира едва ли мог, по его мнению, претендовать на достойного сторонника. В первую их общую с бригадирами встречу Петр Иванович готов был влегкую пустить Пчёлкину пулю в лоб. Во вторую же спокойно сдал им Чернова и мочканул одного из своих порученцев. Какими уж правдами и неправдами Иващенко смог расположить к себе Пчёлу в этот раз — оставалось для Льва загадкой. Которую он, в прочем, и не хотел разгадывать. Только молча удивлялся и соглашался все с той же заповедью — бизнес дело тонкое.       — И долго ждать? Витя докурил, обеспокоенно посмотрел на часы и нахмурился. Десять минут давно прошли. Букет огромных голландских тюльпанов для Женьки увядал на заднем сидении рядом с упакованным в подарочную бумагу новым платьем, а Петра все не было.       — Да ты не сопи. Я тоже тороплюсь. У нас с Женькой культурная программа на вечер запланирована. В театр решили сгонять, прикинь. Самара одобрительно пожал губами:       — Ну а что, в Питере живете, как-никак, уже пятый год, а всех прелестей досуга интеллигенции не познали. Все по лесам, да на стрелки… Они обменялись грустными усмешками.       — Куда идете?       — В Александринку.       — Не кое-как!.. И что дают нынче в Александрийском?       — «Маскарад». Классика. Могу вам с Полинкой билеты организовать на следующей неделе.       — Что-то ты расщедрился, Палыч… Мне аж страшно, — бесхитростно улыбнулся Самарин.       — Единоразовая акция. Нет — так нет, гуляй, Вася, жуй опилки.       — Да ладно-ладно, я ж не отказывался, — Лев хохотнул и взглянул исподлобья в лобовое стекло: — О, идет… Наконец Иващенко вынырнул из клубов пыли, отряхнул белые брюки с идеально отутюженными стрелками, поправил синюю рубашку под пальто и ловко устроился на заднем сидении «Шевроле».       — Ох ты, какие кадры! — судя по тону голоса, Петр Иванович был в прекрасном расположении духа. — Доброго вечера, молодой человек. Самара в ответ только сухо кивнул в зеркало заднего вида.       — Помнится, я пару лет назад хотел видеть вас в наших рядах. Всегда знал — мечты сбываются.       — Ага, как в «Газпроме», — буркнул охранник в сторону.       — Ну что, красавец, — Иващенко старые привычки панибратствовать не предавал даже будучи теперь компаньоном Пчёлкина, похлопал его по плечу, оставляя на кожаном плаще пыльный отпечаток. Своего рода укор, что добрый молодец не соизволил вместе с ним в пыли прогуляться да работничков проверить. Витя медленно прошелся взглядом по отметине. — Три верхних этажа полностью готовы. По подсчетам к началу лета наши орлы закончат все полностью, соответственно, в сроки сдачи в эксплуатацию мы укладываемся. Комиссией сам займешься. Пчёла терпеливо кивнул.       — Без проблем, Петр Иванович. Вас подвезти?       — Спрашиваешь!       — Заводи, Самар. «Шевроле» ловко развернулся на грунтовой площадке и вылетел со стройки.       — Шикарный букет, — Иващенко только сейчас будто заметил, что чуть не придавил своим седалищем хрупкие бутоны. — Красотке твоей? Пчёла наконец смахнул пыль с плеча своего и покосился на заднее сидение.       — Угу.       — Стало быть, жену очень любишь.       — Очень.       — Ну понятное дело, раз такие грандиозные пакости развернул… — будничным тоном парировал Петр, а у Вити зубы чуть слышно скрипнули. О том, что он работает в обход своей же бригады, Иващенко было известно прекрасно. — Только уверен ли, что красотка твоя такую ответственность потянет?       — Она способная.       — Как жена? — хохотнул Петр, небрежно откладывая подальше от себя тюльпаны. Самара, головы не поворачивая, покосился на Пчёлкина. Желваки того активно двигались, видно было — пережевывает подкатившие «лестные эпитеты».       — Как медицинский работник. Иващенко осклабился.       — Что же, не имею ни одного повода не доверять своему партнеру. Красавец, — он склонился к мирно рулившему Самаре, — к «Айвенго» езжай. Меньше чем через четверть часа «Шевроле» остановился на Большом проспекте около одного из излюбленных ресторанов питерской братвы.       — Не желаете вместе отобедать, молодые люди?       — С удовольствием бы, но спешим очень, Петр Иванович, — Витя слегла перевалился к заднему сидению и протянул руку. — Всего доброго.       — На созвоне, красавец. Как только Иващенко покинул автомобиль, Самара и Пчёлкин, будто бы даже синхронно, бесшумно выдохнули. Витя проверил букет на наличие урона, Лев же провожал пристальным, сосредоточенным взглядом Петра до ресторана. И, как только его спина, обтянутая тканью дорогого пальто, скрылась за дверьми «Айвенго», пробормотал:       — Как тебя угораздило?       — А выбора не было, — признался Пчёла, кивая ему, чтоб трогался. — Так уж вышло, что поддержку я получил только от него. А дареному коню в зубы глядеть не положено.       — Даже если он их скалит не по делу? — фыркнул Самара, намекая на плохо завуалированный пренебрежительный отзыв Иващенко на Женьку.       — А это уже довесок к кошмару, — бригадир опустил окошко и закурил. — Я тебя еще поэксплуатирую на сегодняшний вечер в качестве экипажа? Самара снова весело фыркнул:       — Ей богу, Палыч, не узнаю я тебя. Раньше и в хвост, и в гриву… А щас сама любезность.       — Ты у нас что, приверженец бывших крепостных?       — Чего это?       — А те тоже не шибко довольны были, когда крепостное право отменили. Оказалось, что кнут, что пряник — все едино.       — Ну от пряничка я бы сейчас в самом деле не отказался, — Самара вывернул на вторую полосу, — здесь на повороте отличная шавуха есть. Может, стопанем? Пчёлкин выдал с насмешкой:       — Тебя ж в ресторан приглашали.       — Ага, в компании твоего соучредителя кусок в глотку не полезет. Витя поиграл бровями.       — Зато он как диетолог эффективный. Ладно, втопи уже. И так опаздываем.

***

      Пчёлкин влетел в квартиру с букетом и свертком, на ходу сбрасывая ботинки и ключи на тумбочку у зеркала, и в глубину квартиры помчался. Но обнаружив задремавшую около детской кроватки Женьку, замер в недоумении и протянул:       — Ты что, еще не собрана? Девушка тут же резко голову подняла, проморгалась и растерянно улыбнулась:       — Привет.       — Ага, — Витя фыркнул, к ней подошел, чем заставил жену подняться и с еще более широкой улыбкой принять букет тюльпанов, таинственный сверток и поцелуй в губы. — Я, понимаешь ли, летел на крыльях любви, порешал все дела в срочном порядке, а мадам Пчёлкина тут даже не чешется!..       — Спасибо, — она зарылась носиком в белые свежие бутоны. — У меня уважительная причина — я не могла отойти от малышки.       — А Милка где?       — В институте, оформляет академ. Обещала к пяти вернуться. Не переживай, мы все успеем.       — Конечно успеем, если ты поспешишь собраться. Женька покосилась на Вареньку, которая заворочалась в кроватке и запищала. Витя чуть склонился к ней, скорчил моську и скороговоркой «чш-чш-чш» забормотал.       — Тогда тебе ответственное партийное поручение, Виктор Палыч!       — Выбрать тебе платье? — он повернул к ней голову и улыбнулся. — Я даже это уже предусмотрел. Сверток открой.       — Да? — выгнула бровь Женька, пальцами прощупывая мягкую ткань в обертке. — Спасибо, внимательный ты мой. Но нет, поручение более ответственное — поменять пеленки Варе. Пчёла удивленно поднял глаза, и его бровь поползла вверх, образуя несколько морщин на полуприкрытом волосами лбу.­       — Малыш, ты че, у меня руки-крюки! Да я и не умею… Да и вдруг сломаю ей что-нибудь! Она ж вон какая… маленькая. Его искренний испуг окатил Женькино сердце теплой волной и заставил ее губы растянуться в добродушно-хитроватой улыбке:       — А как ты собрался быть отцом? Пчёлкин откашлялся, поджимая губы. Резонное замечание, конечно, но уверенности взять на руки такую крошку все равно не придало. Он нервно потер шею, поглядывая на жену, которая уже принялась распаковывать новое вечернее платье. И решился спросить то, что уже месяц все никак не удавалось:       — Кстати, как у нас… с этим? Женька оглянулась на него через плечо, которым и пожала:       — Пока тихо. Стараться надо. Маленький камушек в его огород. Ведь дела и не менее важная стройка отнимали у Пчёлы больше времени, чем было до этого. Поздние визиты стали уже традицией. Но по своей привычке бригадир не намерен был быть единственным виновным в том, что у Женьки не наступает запланированная ими в новый год беременность. И теперь ответный камушек полетел уже в ее сторону:       — Так я бы с радостью, но у нас тут пока временные бытовые трудности, — намек, конечно, на то, что их квартира стала пристанищем для молодой мамы с грудным ребенком. Хоть Витя и не был против помочь Милене, но ее проживание здесь внесло свои корректировки. Женька громко фыркнула и лукавые искорки блеснули в ее золотистых глазах:       — А когда ты ограничивался только квартирой? Это заставило его так же лукаво улыбнуться:       — Намек, что вам нужно разнообразие, Евгения Константиновна? Женька ленивой кошачьей походкой приблизилась к нему вплотную, уперлась грудью в его грудь и медленно подняла голову к его лицу:       — Намек, что если мы хотим малыша, попытки должны быть регулярными. А с твоей работой, увы, регулярен только поздний визит. Его ладонь скользнула на ее затылок, и теплые пальцы зарылись в волнистые волосы. Лоб уткнулся в ее лобик.       — Ну я же для нас стараюсь, малыш.       — Знаю, поэтому особо ничего и не говорю. И как только его губы почти накрыли ее, Пчёлкина ловко выскользнула из его рук и кивнула на малышку:       — Так ты проверишь Варьку? Он прищурился и с обиженной интонацией прокомментировал ее хитрую уловку:       — О, женщины, вам имя — вероломство! Женька ехидно хихикнула.       — Давай, вкушай по крупицам всю прелесть родительских обязанностей, — и скрылась, зараза этакая, в спальне с новым платьем. А ребенка с ее исчезновением будто прорвало. Варя больше не пищала — она плакала, ворошилась в своих пеленках, ручки высовывала. Напоминала собой маленького смешного муравейчика, который упал навзничь и потерял всякую веру на то, что сможет перевернуться. Вздохнув, будто перед прыжком в воду, Пчëлкин шагнул к кроватке и, помедлив немного, аккуратно приподнял малышку, даже дышать на неё боясь. Видел он уже новорожденных, но на руках такою кроху держал впервые. Медленно прижал заливающуюся в плаче Варьку к груди и по-доброму фыркнул:       — Ух ты ж милое Дунаевское исчадие, ну не надрывайся ты так, пупок развяжется! — и понял, что не может сдержать широкой улыбки, когда малюсенькие пальчики потянулись к нему. — Смешная ты, блин… Варька икнула от переизбытка слез, причмокнула губами и ее огромные заплаканные глазки с интересом принялись изучать лицо красивого дяди.       — Ну, пойдем проверяться. Витя быстро посеменил в ванную. Не придумав ничего лучше, сдернул с крючка большое банное полотенце, накинул его на крышку стиральной машины и, убедившись в мягкости импровизированного пеленального столика, аккуратно положил Вареньку на него. Грязные пеленки полетели в барабан стиралки, а вот чистые…       — Малы-ыш? А где…       — Прямо над тобой на стеллаже, верхняя полочка! — донесся из спальни голос жены. Пчёлкин выудил из выглаженной стопки пеленок одну и принялся импровизировать теперь уже с коконом, в который предстояло завернуть малышку.       — Только не в одну, а в две пеленки! — снова прилетело из коридора.       — Да етить твою… — прошипел Витя себе под нос и тут же закатил глаза, когда Женька, будто почувствовав, добавила назидательным тоном:       — И не ругайся при ребенке! Дети, как губки, все впитывают!       — Да что вы там впитываете, — шепотом фыркнул бригадир, глядя в личико Вари. — Вы только извергаете в непомерных количествах, да? Да. Наконец, запеленав Дунаевскую дочку, Витя приподнял ее на вытянутых руках, оценивая свой кропотливый труд. Вроде бы и ничего так даже получилось. Справился.       — Ну вот, а я боялся… — глупо хихикнул Пчёлкин, аккуратно и медленно прижал к себе девочку. И тут же довольство собой стерлось с его лица ластиком, когда он ощутил, как под его руками, придерживающими попку, стремительно теплеет и становится влажно.       — Это ты что сейчас сделала? — Пчёлкин отстранил от себя ребенка и столкнулся с ее взглядом. Ему даже показалось, что этот месячный отпрыск Дунаева злорадно хихикнул, когда он снова положил ее на машинку и с тихим рычанием принялся разворачивать пеленки. — Ты что, канистру воды бахнула, что ли? Откуда в тебе столько?! Женька, бесшумно подошедшая к двери ванной, облокотилась на косяк и бесшумно рассмеялась, наблюдая за озадаченным и возмущенным лицом мужа. Что ж, неплохо Варвара Андреевна в свои тридцать два дня заставляла двадцатипятилетнего Пчёлу оттачивать навыки. Тот опять отправил не успевшие и пяти минут прослужить пеленки в стиральную машину, опять достал новые и чистые, опять стал в них ребенка кутать.       — Я с твоего папаши потом за услуги няни обязательно потребую моральной компенсации! Почему я должен страдать за него, а?.. Ладно! Не смотри на меня так, не ругаюсь я, не ругаюсь… Да все, все, ну бывает… Не плачь только, помни про пупок! Звонок в дверь заставил Женьку прервать созерцание забавного в своей озадаченности мужа и пойти открывать. Вернулась Милена, с порога принялась спешно раздеваться и оправдываться:       — Простите, ребят, «Фрунзенскую» закрыли, пришлось от «Технологички» пешком бежать!.. Как у вас здесь, все спокойно?       — Вполне! — улыбнулась Пчёлкина. — Даже Витя нашел с нашей Варварой общий язык. Да, муж? Витя как раз вышел из ванной с малышкой на руках. Венка на его виске едва заметно пульсировала, ноздри сжались — задержал воздух, чтобы членораздельно и спокойно выдать на выдохе:       — Да. Все чудно! А вообще, пеленки — это прошлый век, сейчас в продаже имеются одноразовые подгузники…       — Вот и займись этим, для тебя не проблема, — подмигнула ему Женька. Милена, благодарно улыбнувшись, приняла дочку из Витиных рук и вдруг припомнила, что ее так заинтересовало, когда она в подъезд заходила:       — А еще мне кажется, я видела вашего Льва.       — Льва? — Женька даже встрепенулась. — Самарина?       — Ну того, кто по твоей просьбе постоянно подвозил меня до общаги. Женька изумленно взглянула на Витю, который проверял, не задела ли его пиджак влажная атака Дунаевой-младшей:       — У нас что, Самара вернулся? Почему я не в курсе?       — Хотел сделать тебе типа сюрприз, — пожал он плечами, — да, вернулся, отвезет нас с тобой сегодня в театр. И я наконец смогу пропустить пару стопочек в антракте, все по законам жанра. И… платье отпад! Спасибо мне, такому молодцу́. Пчёлкина весело усмехнулась, поравнялась с мужем и запечатала на его губах недолгий, но теплый поцелуй. Затем еще раз посмотрела на себя в зеркало и поправила уложенные волосы. В сочетании с угольного цвета платьем, украшенным широким золотым поясом, за которое Пчёла сегодня, не задумываясь, выложил довольно внушительную сумму, собственное отражение давало Пчёлкиной повод чувствовать себя настоящей красавицей.       — Прошу, мадам, — Витя подставил ей свой локоть, за который девушка под добрый мягкий смешок Милены тут же ухватилась. — Экипаж давно подан.       — Забыла! Нужно же взять бинокль!       — На кой вам, барышня, сия безделица? Места у нас в первом ряду.       — Идите уже! — окликнула их Гаспарян, прижимая к себе Варьку. — И дайте нам, простым смертным, поспать.       Спектакль, еще с утра должный быть просто приятным времяпровождением с любимой женой, в свой разгар уже вызвал у Пчёлкина неосознанное сравнение кипящей на сцене жизни с жизнью собственной. И оттого он вдруг удивился этому сам. То ли совершенно притерпелся к вольной и наглой жизни, то ли немного зачерствел душой — но раньше Витя даже и не обращал такого внимания на детали и уж на потаенный смысл классического произведения, а сейчас… намеки Казарина и игроков, а потом и прямое признание Арбенина в том, что, играя вместо Звездича, он «честью рисковал», заставили вдруг осознать, что трагический герой лермонтовской драмы оказывается светским шулером, правда, остепенившимся и оставившим прежние привычки после женитьбы…       — …Чтобы здесь выигрывать решиться,       Вам надо кинуть все: родных, друзей и честь,        Вам надо испытать, ощупать беспристрастно       Свои способности и душу: по частям       Их разобрать; привыкнуть ясно        Читать на лицах чуть знакомых вам       Все побужденья, мысли; годы       Употребить на упражненье рук,       Все презирать: закон людей, закон природы.        День думать, ночь играть, от мук не знать свободы,       И чтоб никто не понял ваших мук.       Не трепетать, когда близ вас искусством равный,        Удачи каждый миг постыдный ждать конец       И не краснеть, когда вам скажут явно:        «Подлец!»… Маскарад, он же обитель вечной праздности и торжества лицемерия, так перекликался с современным миром. Блеск и мишура залов, беззаботность и горячность гостей позволяли собравшимся пуститься в свободное плавание по морю безудержного веселья, разгула и кутежа и скрывали бесконечно совершаемые и повторяемые ими пороки.       — Ты любишь женщину… ты жертвуешь ей честью,       Богатством, дружбою и жизнью, может быть;        Ты окружил ее заботами и лестью,       Но ей за что тебя благодарить?       Ты это сделал все из страсти        И самолюбия, отчасти, –        Чтоб ею обладать, пожертвовал ты все,       А не для счастия ее.       Да, — пораздумай-ка об этом хладнокровно        И скажешь сам, что в мире все условно. И Пчёлкин вдруг испытал неожиданную двойную оторопь, потому что по итогу вдруг подумалось ему: так ли все он за эти годы сделал правильно? Почему-то каждое слово им впитывалось и осмыслялось с двойной силой. Вспомнилось, как Женьку добивался и на какие ухищрения пришлось идти… И слезы ее вспомнил. Ведь прежде чем сделать ее счастливой, ему пришлось несколько раз ее разбить… И тут же вновь подумал, что наперекор всему свое дело захотел. Отойти от всех… Но ему до черта надоело вечно делать то, что от него ждут. Надоели тонкие намеки на толстые обстоятельства, что он может лишиться того, что имел. Нет, сам. Теперь только сам. На себя…       — Да, честь не возвратится.        Преграда рушена между добром и злом,        И от тебя весь свет с презреньем отвратится…        Все шумные друзья как листья отпадут        От сгнившей ветви; и, краснея,        Закрыв лицо, в толпе ты будешь проходить, –        И будет больше стыд тебя томить,        Чем преступление — злодея!       Теперь прощай… желаю долго жить. Витя медленно повернул голову к Женьке, которая с нескрываемым и подлинным удовольствием наблюдала за актерами на сцене, и мягко улыбнулся. Красивая. Какая же она красивая! Его прекрасная нимфа в этом сказочном платье черного цвета. Глаза ее блестели… Нет, светились таинственным блеском в сумеречной темноте зала. Ладонь Пчёлкина, покоившаяся на ее колене, нежно скользнула на Женькину руку и сжала тонкие прохладные пальцы. Девушка на миг оторвалась от лицезрения пьесы и глянула быстро на мужа.       — Ты чего? — шепнула тихо.       — Любуюсь, — честно признался он. Женька снисходительно улыбнулась, клюнула носиком в Витину гладковыбритую щеку и кивнула на сцену:       — Смотри спектакль, — и сама вновь погрузилась в сюжет. Но Витя продолжал смотреть на нее и сжимать ее пальцы. «Ты будешь счастлива, малыш, обещаю — будешь, — думал он, ласково оглаживая взглядом профиль жены. — Все сделаю. Клянусь.»

***

      Тем временем в Москве Фил бороздил просторы вселенной всех игорных и увеселительных заведений. Последний месяц для него превратился в его персональный маленький ад — после похорон Татьяны Николаевны Саша запил по-черному, и каждый день, буквально после полудня, он отправлялся в загул. И так уж вышло, что кроме Валеры рядом с главным бригадиром никого из пацанов или людей, которых бы волновало состояние Белого и которые бы были в состоянии обуздать его, больше не наблюдалось. Ольга с малышом на руках сходила с ума; Тамара, в прочем, тоже уже не могла похвастаться терпением, потому что муж превратился в настоящую няньку — допоздна мог пропадать на поисках Белова и заявиться вымотанным далеко за полночь, а иногда даже и не один, а наперевес с телом, еще недавно имевшим облик Саши. Тот отсыпался на диване в их гостиной, а потом все начиналось по кругу… Сегодня Фил отыскал Белого в казино. Правда, предчувствия уверяли его, что друг уже наверняка успел натворить дел и едва ли мог стоять на ногах. Валера спешно припарковался, выскочил из машины и полетел ко входу. У распахнувшего перед ним дверь громилы-швейцара спешно поинтересовался:       — Белый где?       — Наверху, в ВИП-зале, — отрапортовал тот. Филатов быстро поднялся на второй этаж, завернул к дверям ВИП-зала и выдохнул, когда наконец увидел друга, потому что на пару секунд испытал настоящее человеческое облегчение. Сегодня он так долго искал Белова, что сейчас, как только увидел знакомый затылок, даже обрадовался. Саша, чуть раскачиваясь, сидел за столом с рулеткой и двигал все фишки на зеро. Фил беззвучно чертыхнулся и поспешил к нему.       — Сколько здесь? — обратился он к крупье. Тот невозмутимым тоном огласил:       — Примерно пятьдесят тысяч.       — Сколько?! — будто ослышался Фил, не в силах скрыть ошалевшую усмешку. — Да ты че, командир! Он нулями ошибся… И уже двинулся вплотную к столу, но тут оживился Белый, вскинул руки, запротестовал, преграждая другу доступ:       — Тихо, Фил, ты че! Сядь, ну ё-моё!.. — еле вороша языком, отдал команду крупье: — Давай, крути… Валера бесшумно выдохнул и плюхнулся рядом:       — Ну ладно, — и без особых надежд, абсолютно скептически взглянул на то, как колесо рулетки завертелось и крупье метнул серебристый шарик. Наконец, поскакав по ячейкам, шарик остановился в черной под номером «33». О чем тут же известил крупье, фишки сгреб с «зеро». Фил выдул воздух из надутых щек, повернулся к Саше и тоном а-ля «я так и знал!» констатировал:       — Все? Проиграли? Белый безразлично кивнул и полез во внутренний карман пиджака, но его и здесь ждала неудача — он оказался совершенно пуст. К слову, и это не остановило горе-бригадира, в пьяную голову ударила гениальная мысль. Он потянулся к украшающим его левое запястье золотым котлам и попытался расстегнуть ремешок:       — О, у меня еще часы есть, «Радо»!.. Тут уже Фил конкретно засуетился и принялся останавливать и его действия, и поток слов:       — Они не берут часы! Правильно?       — …Пятьдесят штук, с брюликами!..       — Они не принимают, Белый!       — А че это у вас такие правила?.. — сокрушался, правда уже без особого энтузиазма, скорее, как маленький обиженный ребенок Саша, вовсе не препятствуя другу наконец выдернуть его из-за стола, но при этом продолжая поднывать: — Ну а че у вас правила такие, а?.. Фил, дай этому… взаймы, на чай… Валера еле контролировал свое желание хорошенько Белому вмазать и за шкирку вытащить его из зала, но натянул доброжелательную улыбочку, кинул стодолларовую купюру на зеленое сукно с сухим «спасибо» и вытолкал Сашу в холл.       — Присядь-ка на диван, — подтолкнул его к диванчику около огромной золоченой клетки с цветастым попугаем. Сам присел на полированный чайный столик и нашарил во внутреннем кармане своего пиджака флакончик нашатыря.       — Братуха, хорош бухать уже, а?       — Да ладно… — отмахнулся Белый, глядя в одну точку. В его пьяной голове кружил только один неоспоримый, по его собственным меркам, факт — всем абсолютно плевать на то, сколько и, главное, от чего он пьет.       — Просандалил, наверное, штук сто, да? Завтра же жалеть будешь… — Валера обильно смочил ватку нашатырным спиртом и сунул ее под нос Белова: — На-ка, понюхай… Белый же жалобно охнул, уворачиваясь, но все-таки ядреный запашок успел просочиться в носоглотку.       — Давай, давай, в себя придешь! Ну держи сам, давай… Держи-держи. Саша покорно выполнил наставление друга, поводил ваткой вокруг носа и поморщился:       — Фил, ну ты садист, ей богу… Фу, ой!.. На! Сам нюхай ее… Филатов тихо цокнул языком:       — Ну пусть вон птица понюхает…       — Не, тихо-тихо! — оживился Белый, стремительно отталкивая Валерину руку от клетки с попугаем. — Не обижай птичку, ты че! — и с совершенно глупой улыбочкой прижался лбом к прутьям и взглянул на попугая: — Птичка, она… Как… Как зовут вас?.. Птичка? Попугай пару секунд смотрел на него, затем отвернулся, что-то пророкотав. Белов усмехнулся. А затем отчаянно замотал головой:       — Вот, Фил, я те честно скажу… Вот мне птичку жалко! Мне вот человека не жалко, потому что человек — это тварь!.. Мне для человека пули не жалко!.. А птичка… Вот она летает в небе… И мне ее жалко. Потому что птичка — это божье создание… Валера терпеливо слушал этот пьяно-философский монолог, тоже наблюдая за попугаем, который ловко взбирался наверх по клетке, цепляясь за прутья коготками и клювом. Наконец, поняв, что Белый продолжать не собирается, повернул голову к нему и уточнил:       — Ну, ты как себя чувствуешь?       — Как жёлудь… Вокруг одни дубы, и каждая свинья тебя сожрать хочет… — буркнул Саша и тут же воодушевился нелепой идеей касательно птицы: — А давай выпустим ее?       — Потом выпустим…       — Пусть летает!..       — Пойдем, Сань, давай… — Фил помог другу подняться и, придерживая его под локоть, повел по лестнице вниз. Белый же опять принял легкую позицию сопротивляться, намереваясь самому, без всякой помощи спуститься. Что он, в самом деле, не сможет, что ли? Но через пять ступеней ситуация показала ему наглядно, что не сможет — Саша оступился и непременно бы грохнулся на задницу и на ней бы проехался по оставшимся ступенькам, если бы Валера мгновенно не подхватил его под руку.       — Братух, ты в порядке?       — Да, нормально…       — Точно?       — Да!.. Филатов ободряюще хлопнул его по спине:       — Ну все, тогда поехали. Саша искренне изумился:       — Куда поехали?       — Что значит — «куда»? Домой.       — Какой «домой», ты че-е? Фил, во избежание очередной попытки друга от него удрать хоть на метр, обхватил его за плечи и чуть встряхнул:       — Подожди, ты сам сказал: «Едем домой»! Белый расплылся в ухмылке:       — Ты че? Ты не лепи мне!..       — Сань, да с чего бы? — сделал недоуменное лицо Филатов, зеркаля его улыбку, мол, все честно. — Ты пять минут назад сказал!.. Улыбочка вдруг мгновенно улетучилась с лица Белого, он недоверчиво прищурился, развернулся к другу и погрозил ему пальцем:       — Смотри, Фил, если обманываешь, я… Я тебя породил, я тебя и убью… Но сначала… Сначала я убью эту суку… Фил проследил за его взглядом, но никого сомнительного, кто бы мог вызвать в Сане подобные желания, не наблюдалось. Белов смотрел в оббитую темным деревом стену.       — Какую, Сань?       — Пчёлкина… — скривив губы в сожалении, пожал плечами Белов. — А ты много сук еще знаешь?.. Валера нахмурился, но не придал его пьяным словам особого внимания. Недавно как позавчера Белый порывался загасить еще добрую половину своих людей по разным, но весьма глупым причинам. Пьяные бредни…       — Вот помнишь… — Саша икнул, поморщился, потер лицо ладонью. — Помнишь про птичку?.. Вот ее мне жалко…       — Да помню я, помню, братух… Поехали, а?       — А вот Пчёлкина мне не жалко… Вот как ты этой падле свою сестру доверил, а? Судя по тому, как Белый только больше начинал распаляться по поводу Пчёлы, Фил понял, что в очередной раз между пацанами пробежала черная кошка. Вот только из-за чего опять-то? И тут же сделался совсем серьезным:       — Сань, не дело так о друге говорить…       — Проповедник, етиху мать… — Белый снова поморщился и скинул со своих плеч тяжелую Валерину руку. Сам направился в сторону бара. Фил незамедлительно рванул за ним:       — Белый, ну ты куда!.. — и опять схватил его за локоть, возражая против его намерений: — Сань, если в бар, то только чай или кофе!       — Точно! Чай или кофе! — энергично кивнул Саша. Он оперся на барную стойку, щелкнул пальцами, подзывая бармена, и тут же выдал: — виски! Фил рыкнул:       — Братух, ну мы же договорились! — и решительно попытался отобрать у него стакан.       — Ша! — Белов же оттолкнул его руку, залпом проглотил янтарную жидкость и процедил сквозь зубы: — Нарой мне его, сейчас же, понял?!       — Пчёлу, что ль? Да ты…       — Чтобы он завтра свою полосатую задницу притащил в офис!..       — Сань, завтра на трезвую голову… — Валера тут же захлопнулся и плотно сжал скулы, во-первых, потому что эта фраза в данных реалиях сейчас звучала как сказка, а во-вторых, потому что Белый полез за пазуху, где торчал пистолет. Фил тут же накрыл его руку своей, воровато оглядевшись. — С дуба рухнул?.. Саша подался вперед, понижая голос, и выдал абсолютно беззаботным тоном:       — Если ты его мне сейчас же не организуешь, я по бару палить начну. А у меня бабки — фьюх! — присвистнул, выдергивая руку из стальной хватки. — Тебе расплачиваться придется… Звони. Валера еще несколько секунд не мигая смотрел на друга в упор, затем пожал губами и потянулся за мобильником в карман.       — Ладно. Отойду, позвоню. Но уговор — не бухай больше. Лады? — получив вялый кивок в ответ, он медленно принялся отходить от шумного бара. — Приду — проверю. В ту же минуту в дверях зала появились Каверин со своим порученцем Петровичем. Услужливый хостес приветливо кивнул:       — Добрый вечер! Цель вашего визита?       — Поиграть! Поигра-а-ать! Что наша жизнь? Игра! — Володя был возбужден, он широко улыбался и то и дело энергично потирал ладони свои. Петрович скинул в гардероб свой и Каверинский плащи и предложил:       — Может, перекусим сперва?       — Морепродукты?.. — Каверин взмахнул рукой, на часы желая взглянуть, и тут же из его карманов посыпались кредитные карты: — Ух!.. Ну, чувствую, выиграю сегодня! — он чувствительно двинул приятеля локтем в бок. — Ох, выиграю! Они двинулись через зал в сторону свободного столика. Усевшись, Петрович кивнул куда-то за спину.       — Белов здесь… Видел?       — Ага… — не повернув головы, мрачно отозвался Володя, перекатывая язык по нёбу. Воодушевление пропало. Каверин хорошо знал, каким непредсказуемым может оказаться его вынужденный партнер под градусом. Вот почему сейчас ему хотелось только одного — чтобы Белый его не заметил… Саша, отбивая ритм по барной стойке, опустошил очередной стакан, оглянулся в поисках Фила. Валера набирал уже в четвертый раз Пчёлкину, но на звонки никто не спешил отвечать. Тяжело вздохнув, посовещался сам с собой и решил набрать Женьку. Сестра ответила на звонок почти незамедлительно. По голосу было сразу ясно — веселая, довольная. Так и было. Приятный вечер в компании мужа мог творить с Пчёлкиной удивительные вещи. От того Валере так не хотелось портить это ее состояние, поэтому решил зайти издалека:       — Женёк, привет!       — Привет, Большой брат! — хохотнула она, и на заднем фоне послышались мужские голоса. Один точно принадлежал Вите.       — Приятно слышать такой твой голос. Вечер удался?       — Еще как! В театре были. Никогда не думала, что скажу это — но хочу еще! — и правда, Женька никогда особо не была сторонником театров и вообще каких-то культурных программ. Ольга Николаевна в свое время приобщала детей к прекрасному, но что Филу, что его младшей сестренке гораздо больше нравилось шастать по улицам, сидеть в беседке с пацанами, искать на пятую точку приключения, а что до прекрасного — телевизор всегда мог сойти за это. Может, сейчас уже просто настал тот возраст, когда вечно прекрасное понимается и ощущается?       — Я рад, — Фил действительно улыбнулся. Но тут же напрягся, когда увидел в поле зрения Сашу, стремительно направляющегося не на выход из зала, а наоборот в его глубь, и поспешил перейти к делу: — То есть, Пчёла рядом? Старший брат даже не глядя на расстоянии ощутил, как напряглась Женька. Ей вдруг стало страшно, что очарование вечера может лопнуть, как мыльный пузырь. Ее голос потерял всякий окрас:       — Рядом. Что-то случилось?       — Да нет, просто Белый хочет его видеть. Передай ему трубочку лучше… — Филатов подождал, пока мобильник перекочует в руки Вити и, услышав: «Да, Теофила?» не менее веселым тоном, тяжело выдохнул: — Здорово, брат… Тут у нас ситуация… Белый лыка не вяжет, но суть я в целом попробовал понять. Короче, завтра он тебя ждет. И это… не обговаривается. Пчёлкин на том конце провода затих, видимо, думал. И только, казалось, через целую вечность, ответил согласием. Хотя все нутро его подсказывло, что делать этого катастрофически нельзя. Филатов отсоединился, уже сделал пару шагов вперед, когда его окликнул мелодичный женский голосок. Он обернулся и приветливо хмыкнул. Перед ним в прекрасном, стоит отметить, и облегающем платье стояла протеже режиссера, с которым в последнее время приходилось работать Валере.       — Ника, — кивнул он, когда она поравнялась с ним, — чудесно выглядишь!       — Стараюсь, — девица повела плечиком и улыбнулась.       — Поиграть пришла? Одна, что ли?       — Ну почему, — Ника поиграла бровями, — с Масловскими, только эти голубки отпочковались от меня еще в районе туалетов. Лябофь — она ведь места не ищет, понимаешь…       — Понимаю, — сухо кивнул Фил, а сам уже извелся из-за Белого.       — А ты чью компанию составляешь?.. — синие глаза Ники устремились за спину Филатова и разглядели знакомый ей профиль Белова. — А, с Сашей… Может, познакомишь? А то все на словах, да на словах, мельком…       — Знаешь, не вовремя… — немного смущаясь, пробормотал Валера. — А что, очень надо? Саша же уже достиг столика Каверина. Пьяная игривая ухмылочка, больше напоминавшая оскал, стерлась с его губ, и лицо его озарилось угрюмой решительностью.       — Какие люди! Одними дорожками ходим, Саш! — Каверин изобразил радушную улыбку. Белов ответил ему тяжелым взглядом исподлобья. Ломать комедию он явно не собирался. Не глядя на Петровича, кинул ему:       — Слышь? Будь другом, пойди погуляй. Нам с Володей поговорить надо. Петрович поднял взгляд на Каверина, тот, чуть помедлив, моргнул согласно, и только тогда, утерев наспех уголки губ салфеткой, выскочил из кресла:       — Ну, пойду, поиграю…       — Давай… — Белый занял его место, в упор посмотрел на Володю и ленивым тоном проговорил: — Ну что, поговорим по душам, Владимир Евгеньевич? Подошедшая к ним официантка выставила на стол две порции виски. Саша сделал пару глотков:       — Повтори сразу.       — Хорошо.       — И мне еще одну! — глянув на бригадира, крикнул вслед удаляющейся официантке Каверин. Меньше всего на свете ему хотелось сейчас вести разговоры по душам с человеком, которого он искренне ненавидел, но все-таки вопрос задал: — Что-то волнует, Саш? Очень многое Сашу волновало. В первую очередь, каким ветром занесло бывшего мента, хоть уже и последние полтора года прикармливающегося от рук негосударственных, к Введенскому.       — Да много чего… Вот понять хочу. Тревожусь, когда что-то не понимаю.       — Ну, милый… Ты еще столько не понимаешь! — Володя усмехнулся с откровенной издевкой. Белый скрипнул зубами, но сдержался. Развалился вальяжно в кресле и развел ладонями:       — А ты просвети. Бывший мент на секунду задумался, низко опустив голову и отбив пальцами барабанную дробь по подлокотнику. Потом поднял глаза. Сейчас Белов совсем не был похож на пьяного, скорее он выглядел человеком, смертельно уставшим от всего на свете.       — Ладно… Карты под стол, стволы на стол, — без тени улыбки пошутил Володя. Он подался вперед, уже снова не глядя на Белова, и выдал: — Тогда, в восемьдесят девятом… пистолет тебе подбросили по моей наводке. Удивление на Сашином лице было абсолютно искренним.       — Опа… Значит, получается, не я твоего братца застрелил, да? Каверин с ленцой прошелся по нему взглядом.       — Не-а. Не ты.       — А кто тогда?       — Понятия не имею.       — А че ж ты тогда на меня его повесил?       — А потому что ты наглый сучий потрох, который думает, что он умнее всех. И на всех остальных кладет с прибором. Губы Белого тронула кривая усмешка:       — Нет, Володя… Сучий потрох — это ты! И теперь понятно, че тебя из органов турнули…       — А-а… А вот это вообще больная тема… — от злости Каверин размял в пальцах петрушку, украшающую поданное и так толком и не тронутое блюдо. — Я же лучший сыскарь был! Я пахал как папа Карло! Я теперь полканом бы был, не меньше! Но ты встал у меня на дороге, сучонок. Как бревно, как шлагбаум! Ты же меня лишил любимой работы! Ты понимаешь? Я теперь вынужден общаться с отребьем, которое я не-на-ви-жу! Лицо Каверина покрылось испариной и покраснело, будто в казино температура подскочила до немыслимых высот. Бывшего мента несло. Как же давно он хотел сорваться с цепи и выплюнуть в лицо этого щенка все! Да вот только даже слов таких еще не придумали, кажется, чтобы высказать то, что рвало его изнутри.       — Но ты теперь, как самый умный, будешь работаешь на меня! Как миленький будешь работать, как заенька! И выть будешь, и пахать до тех пор, пока я не скажу мясникам «Фас! Рвите его, суку!». Потому что щас за мной государство и спецслужбы. А от тебя даже дружок твой доморощенный сбежал! Я тебе внятно объяснил, а?! Ника, постоянно поглядывавшая в сторону Саши, прервала рассказ Фила о грядущем порядке съемок на воздушном шаре и коснулась его руки:       — Валера, там, по-моему, сейчас что-то будет… Фил мгновенно обернулся и рванул к вскочившему с кресла Саше. Но не успел. За пару секунд до его прибытия на место происшествия Белый с размаху обрушил на голову Каверина брызнувшую осколками бутылку…       — Ой… Извини… — он отбросил на пол, покрытый плотным ковром, «розочку» и шагнул к Филу. Привычный к подобным инцидентам персонал казино быстро и умело разрядил ситуацию: Каверина с окровавленной головой тут же спрятали от глаз развлекающейся клиентуры в медпункте, Белову же в самой корректной форме намекнули на то, что пора бы ему, как говорится, и честь знать.       — Александр Николаич, ну все же договаривались: казино мирной зоны, без разборов…       — Не учи ученого! Считай, что я Саддам Хусейн! — и просунул руки в рукава подставленного ему пальто.       — Слышь, дружище, — Фил отбил указательным пальцем по плечу охранника, намекая на его место, — конкретно с тобой никто не договаривался, да?       — Поехали, Фил.       — Поехали, братуха, — Валера хлопнул Сашу по плечам, за своим пальто потянулся.       — Валера, а вы уже уходите? Ника появилась с ними рядом, будто снова из ниоткуда. Саша, поправив воротник пальто и одернув полы, поднял на нее взгляд. Красивая. Губы красивые, чувственные, ярко-накрашенные кроваво-красной помадой. Ее откровенный взгляд заставил Белого остановить прощающегося с ней Фила своим голосом:       — Нет, не уходим, — он решительно сбросил с плеч пальто, и на его хмуром лице вновь выползла блудливая улыбочка. — Познакомь нас с дамой. И пока Фил, мысленно извиняясь перед Ольгой за своего друга и перед женой (опять же по той причине), знакомил Белого с восходящей звездой российского кинематографа, Каверину уже делали перевязку. Обряд воскрешения над ним совершал Петрович примерно тот же, что и часом ранее Филатов над Сашей — водил ношатырем перед носом. Володя рявкнул, рыкнул, зажмурился от режущей боли, игнорируя просьбу медсестрички не дергаться, пока она бинтует его рану. Он схватил помощника за лацканы пиджака и затряс как грушу:       — Найди мне того вояку, понял?! Завтра же чтоб я знал о нем все!