Долгая ночь: Гнев императора

      Молчание за столом, вызванное неосторожной фразой полковника, становилось гнетущим. Канцлер Вик замер, наклонившись к столу и протянув руку за кружкой. Безмолвный держался, пожалуй, спокойнее всех — сидел, поставив локти на стол и постукивая пальцами друг по другу. Салда, поставив отвисшую при оговорке челюсть на место, расплела косичку и начала по новому кругу её заплетать. Нервозная привычка выдала её с потрохами.              «Итак… что же это значит?» — Безмолвный спрятал затаённую усмешку. Он единственный кое о чём догадывался, но не хотел афишировать своих предположений.              Салда, зафиксировав косичку заколкой, выпалила:              — Ну да, да, да, я по происхождению картианка! Давай, зови палача и руби мне башку на х…й…              «Не позову, и ты знаешь, почему, — Безмолвный покачал головой. — Хотя тебе следовало рассказать обо всём раньше».              — И как ты себе это представляешь? — саркастически поинтересовалась полковник. Сделала по-идиотски счастливое лицо и соответствующим голосом произнесла: — «Ропот, я тут подумала и решила признаться, что по рождению — твой идейный враг?». Так, что ли?!              — Да причём тут происхождение?! — вызверился канцлер. — Ты ж столько лет императору-праймусу отслужила, сейчас на нас работаешь… Мало ли, кто где родился?!              Безмолвный снова перевёл глаза на Салду:              «Не хочешь поделиться своей историей? Думаю, нам всем было бы интересно её выслушать».              — Да что там интересного… — пробурчала Салда, пододвигая себе кресло. Император молча поднял бровь. — Ладно, фиг с тобою. Налейте стопарик для вдохновения, а.              Джунглевая лань пробиралась к реке с максимальной осторожностью. Оглядывалась, шевелила ушами, стараясь уловить каждый звук. Она была не стара, но уже научена жизнью — на шее и возле левого бедра виднелись шрамы, в которых любой опытный охотник без труда узнал бы затянувшиеся раны от стрел. Два раза эта лань уходила в последний момент и теперь поневоле вела себя с утроенной осторожностью.              Нет… никого. Успокоившись, лань спустилась к реке, опустила морду в воду и начала жадно пить. Жара стояла неимоверная, а переносить её в джунглях было ещё сложнее, чем обычно. Увлёкшись питьём, лань утратила осторожность — всего на полминуты, но и этого хватило. Свистнула стрела; наконечник, смазанный смолой дерева чёрного духа, воткнулся точно в ярёмную вену. Лань рухнула, как подкошенная, не успев даже закричать. Крона ближайшего дерева зашевелилась, и на землю легко спрыгнула девушка в юбке из травы. Серая кожа её была облеплена листьями и расписана сложным маскировочным орнаментом, и даже в волосы были вплетены сухие травинки, листья и цветы.              Сняв с лука тетиву, девушка обвязала её вокруг запястья, а сам лук прицепила на пояс к бедру. Пересчитала стрелы в висящем на спине колчане — десятка два ещё осталось. Мало… надо будет выстругать ещё. Родители могут браниться, сколько душе угодно, но всё же именно она, Салька, едва-едва совершеннолетняя охотница, кормит свою семью. С другой стороны… родня-то ей ничего не сделает, а вот если до жрецов дойдут слухи, что она промышляет охотой, не миновать ей бичевания на храмовой площади. С третьей стороны — должен же кто-то их кормить? На хозяйство рассчитывать смысла нет, большую часть собранного урожая храм заберёт себе. Или, чего доброго, рекрутирует её братьев в солдаты. Как раз идёт война с Праймусом… Сдалась жрецам эта клятая война! Шансов на победу нет, и чего они ждут, непонятно… Если солдаты Праймуса явятся в картианские джунгли, их будет, кому встретить, но победить врага, сидя в своих землях, невозможно…              Ладно, потом успеет всё как следует обдумать. Пока что надо брать добычу и сматываться, пока никто не засёк. Салька подхватила лань, легко, без видимого усилия, закинула её на плечи. Чтобы тушка не упала, смотала ей ноги у себя на груди тетивой. Попрыгала — порядок, не падает. Отлично. С ланью на плечах Салька забралась на дерево и двинула в сторону дома. Она прыгала с ветки на ветку, цеплялась и раскачивалась на лианах и всю дорогу ни разу не коснулась земли.              Вот, наконец, и показалась родная деревня — несколько десятков домов на высоких сваях. С каждого крыльца свисала верёвочная лестница. Рядом мирно журчала речка, выходящая из берегов каждый сезон дождей; в такие дни покинуть деревню можно было только по деревьям. Впрочем, это мало кого останавливало. Картианцы рождались и умирали в подобных условиях. Каждый из них был — по крайней мере, кто дожил до совершеннолетия — прирождённым специалистом по выживанию в джунглях. Такой была и Салька, лучшая охотница родной деревни. Кроме неё, охотиться решались только два парня — такие же отчаянные и дерзкие, как и она. Добытое мясо, как правило, более-менее честно расходилось по домам — как же можно обидеть соседей? Тем более, что в случае беды соседи первыми поспешат на выручку.              Салька поднялась в свой дом. На крыльце отряхнулась, вытерла ноги и вошла. Отец, сидящий за столом, недобро посмотрел на неё и пробурчал вместо приветствия:              — Опять прохлаждалась?              — Обед нам достала, — отрезала Салька, сбросив лань на пол. — Этой малышки всей деревне хватит. Как насчёт варёных потрохов?..              — Во имя богов, Салька! — проворчал отец. — Вечно ты оставляешь нам рога, копыта и потроха! Разве ты забыла закон? Охотник вправе оставить себе лучшие куски…              — А ты, видимо, забыл мои принципы. Во-первых, ваши боги — это каменные елды с рожами, вкопанные в землю. А во-вторых… В каждом, считай, доме дети малые или беззубые старики. Их предлагаешь рогами и копытами кормить? Им хорошее мясо нужно. А мы перебьёмся. В крайнем случае, я ещё раз в джунгли выберусь.              — Не спорь с отцом! — велела мать, появившись в двери кухни. — А лань давай сюда.              Салька подхватила лань и довольно грубо всучила её матери. Та утащила тушку на кухню, где её ждал младший сын — единственный несовершеннолетний ребёнок в семье. От рождения он был калекой — сильно хромал, и потому с братьями работать не мог. Помогал матери с домашними делами — в том числе и разделывать туши, которые приносила его сестра.              — Припрячешь кусочки — убью, — бросила Салька, похрустывая плечами. — Лань общая.              — Что-что ты сказала? — нехорошим голосом спросила мать, снова появившись в дверях — уже с окровавленным ножом.              — Что слышала, — отрезала Салька, разминая спину — всё-таки лань была довольно тяжёлой, даже для физически сильной и сравнительно опытной охотницы. — Как только мясо попало в деревню, оно должно идти в общий котёл. Нам из неё принадлежат только обрез.              — Да почему ты вечно за всех решаешь?! — взорвался брат, по-прежнему сидящий в кухне. — Мне надоело жрать похлёбку из копыт!              — Не нравится — охоться сам, — парировала Салька, очищая волосы от травы. — Лук можешь из своей палки сделать. Тетиву я тебе, так и быть, раздобуду.              Брат вместо ответа запустил в неё палкой. Салька сделала элегантный шажок — и палка прилетела в отца. Тот подхватил её и с воплем: «Выпорю!» кинулся в кухню. Салька, отсмеявшись, сказала:              — Ну, ладно. Хватит. Мне нужно ещё стрел сделать.              — А если тебя стража арестует? — спросила мать, вытирая нож о юбку. — Ты об этом подумала?              — А ты не за меня боишься, а что некому вам будет мясо носить, если меня арестуют, — отрезала Салька. — Всё, разговор окончен.              Железа или инструментов для обработки камня у Сальки не было. Стрелы она делала из дерева. Срезала ветки с кустарника, который в изобилии рос вокруг деревни, гладко обстругивала, затачивала, делала в основании несколько надрезов и с помощью пары капель рыбьего клея закрепляла в них перья. Главным оружием были не сами стрелы, а ядовитая смола. Салька собирала её тем же методом, каким добывают древесный сок, вываривала с добавлением нескольких видов трав и получала яд, одной капли которого хватало, чтобы отправить в мир иной любое животное. Был он опасен и для крудов, но высокой температуры не выдерживал — вытапливался, словно сало. Поэтому разделанные туши сперва жарили на огне, обмывали и только после этого пускали в суп.              Настругав ещё несколько десятков стрел, Салька убрала их в колчан с крышкой, сплетённый из коры. Одёрнула ремень, заглянула в висящую на нём склянку. Смола почти закончилась. Она ещё неделю назад поставила на дереве чёрного духа, растущего рядом с деревней, сборщик смолы. Пора его проверить и собрать урожай. А если кому-то попадётся на глаза?.. Ну и пусть. Собирать смолу никто не запрещает. Сама по себе она не опасна, а то, что Салька собирается из неё сделать яд, ещё доказать надо.              И всё же Салька привыкла ничего не оставлять на волю случая, а потому, прежде чем выступать, она не пожалела пяти минут, чтобы забежать домой и повесить на ремень ножны с кинжалом. Его охотница самолично выточила из ребра убитого картианского земляного дракона — огромного ящера, водящегося в джунглях. Охота на него считалась по зубам лишь лучшим. Впрочем, Салька душой не кривила. Ей тогда просто-напросто крупно повезло. Земляной дракон был тяжело ранен, к моменту встречи с ней потерял много крови и был не в состоянии сопротивляться. Салька добила несчастную зверушку, обречённую на смерть от голода, и в память о встрече сделала из драконьего ребра кинжал.              За неделю в сборщике оказалась добрых полпинты смолы. Салька собрала её в несколько склянок, развесила их на поясе так, чтобы при движении не звенели друг о друга и тем более не разбились, и спокойно пошла домой — привычным путём, по деревьям. Пока суд да дело, день уже начал клониться к вечеру. Темнело в джунглях очень быстро. Пока Салька добиралась до дома, на землю спустились сумерки. Жители зажгли факелы в каменных чашах на столбах, и их неровный свет призрачно освещал деревню. Салька поднялась к своему дому, вытерла ноги, беззаботно вошла… и сдавленно зарычала, отчаянно дёргаясь и силясь сбросить с себя повисших на её плечах стражников. Солдаты висли на охотнице, пригибали к полу, а один из них, стоящий в стороне, копался в вещмешке — явно искал верёвку.              Салька моментально поняла, что ей угрожает. Высвободив руку, выхватила кинжал и начала наносить хаотичные удары. Стражники прыснули в стороны. Салька, тяжело переводя дыхание, осмотрелась. За столом по-прежнему сидел отец, стараясь не смотреть в глаза дочери. Мать лежала в дверях кухни; между лопаток у неё торчала рукоять ножа. На кухонном столе Салька рассмотрела своего брата, задушенного, без всякого сомнения, его собственными кишками.              Тошнотворное зрелище не оказало влияние на Сальку. Она была крудом действия и к тому же опытной, несмотря на юность, охотницей. Держа руку с кинжалом у груди для нанесения моментального удара, Салька выпалила:              — В чём нас обвиняют?              — В ереси! — хладнокровно произнёс командир патруля. Его Салька сперва не заметила. Старший стражник стоял у стола рядом с отцом; от остальных он отличался ожерельем из черепов на шее и более мудрёной татуировкой, покрывающей всё тело. — Кажется, именно ты сегодня крайне пренебрежительно отозвалась о наших богах?..              — Х…и на ножках это, а не боги! — ощерилась Салька. — Каменных идолов себе натесали да сами же в их могущество поверили… Интересно, это мне одной очевидно?..              — Довольно! — командир патруля оскалил зубы. — Оскорбления, нанесённого богам, сопротивления страже и убийства солдат уже достаточно для вынесения смертного приговора! Взять!              Стражники не торопились выполнять приказ — топтались в отдалении и подталкивали друг друга. И понятно, почему. У ног Сальки уже лежали два тела убитых солдат. Пополнять их число никто желанием не горел.              — Взять её, я сказал! — повторил командир, отвесив одному из стражников затрещину. — Это всего лишь девка! Ну! Тому, кто её скрутит, я отдам её в пользование! Один хрен её сожгут…              Салька не стала ждать, пока её скрутят — сама кинулась вперёд. Развернула ближайшего стражника за плечо спиной к себе, одним взмахом кинжала раскроила ему горло. Тело ещё не успело упасть на пол, а второй солдат уже получил тот же кинжал в глаз. Салька с хрустом выдернула его; третий стражник ударил её копьём, охотница увернулась, перехватила древко и тупым его концом ударила солдата в пах. Тот согнулся пополам от боли. Рассекающий удар кинжала поставил точку в его жизни. Последний геройствовать не стал — бросил копьё, щит и кинулся бежать. Отточенное ребро дракона воткнулось ему точно в позвоночник.              — Бесполезные сыны дворовой псины! — раздражённо бросил командир патруля, не пошевеливший и пальцем, чтобы помочь своим стражникам. — Наслаждайся сиюминутной победой, еретичка, если тебе так…              Салька, не дослушав его, воткнула последнему стражнику кинжал в горло и резким движением провернула его. Тяжело перевела дыхание, вытерла кинжал о набедренную повязку ближайшего стражника и медленно повернулась к отцу. Тот инстинктивно закрылся руками…              В центре деревни уже был вкопан столб, к которому солдаты принесли охапки хвороста. На грядущую казнь согнали принудительным порядком всех жителей. Среди них виднелись стражники с длинными копьями и овальными щитами. Салька, выглянув в окно со стороны двери, нервно сплюнула — крепко же её обложили… Спокойно уйти не дадут. Не стоит заблуждаться. Она перебила один патруль, но со всем гарнизоном деревни ей не справиться. Что же… пусть попробуют достать её в джунглях! Там она чувствует себя, как рыба в воде.              Сборы были недолгими. Салька нашла старый рюкзачок, положила туда верёвку, точильный камень, немного жареного мяса на первое время (мать начала готовить лань до того, как нагрянула стража), фляжку с подсоленной водой, огниво. К боку рюкзачка прицепила лук, тетиву намотала и завязала узлом на запястье, кинжал вытерла начисто и убрала в ножны. Осмотрелась — ну, вроде бы, всё… Остальное имущество спасать смысла нет. Ей придётся бежать не только из родной деревни, но и из империи, скорее всего. Богохульство для Карты — тяжелейшее преступление… наверное, арест был вопросом времени. Да, пожалуй, стоило думать, что о некоторых вещах не принято говорить вслух… А с другой стороны, Салька лгать и притворяться не привыкла. Как однажды поняла, что боги Карты — всего-навсего каменные изваяния, а жрецы пользуются неграмотностью народа, так с тех пор и уяснила для себя, что в Карте, ультрарелигиозной империи, ей места больше нет.              Салька открыла заднее окно дома, затянула на перилах оградки верёвку хитрым узлом. Окинула в последний раз взглядом свой дом. Убитую мать и брата, тело предателя-отца с перерезанным горлом. Остальные братья сейчас в толпе, ждут её казни… Не добровольно, само собой. Ладно, им предъявить нечего. После побега Сальки всех собак повесят на неё. Ну и к лучшему. Остался последний штрих. Салька сняла со стены масляный светильник, бросила его на пол. Огонь с жадностью накинулся на высушенное тропическим солнцем дерево, но быстро начал тлеть. Как говорили картианцы, «бог огня разочарован»…              Салька тряхнула головой. Да что ж такое! Она же не верит в идолы… Пожалуй, с привычками придётся серьёзно поработать. А огонь надо чем-то подкормить… Ни соломы, ни сухой травы под рукой у неё нет… Или… есть? Ладно, чёрт с ним! Салька сорвала юбку, бросила её в огонь. Убедилась, что пламя разгорается. Отлично, отлично. А одёжку она себе и новую справит, не впервой. Ну или не справит, поселения один хрен придётся обходить, а диким животным на её внешний вид глубоко наплевать.              Выбравшись через заднее окно, Салька забралась по лиане на дерево, растущее за домом, и растворилась в его кроне. Перед ней лежали многие мили джунглей. Куда идти? Сейчас это неважно. Куда подальше от родной деревни — это главное.              Салька ночевала в кроне огромного дерева, которому, возможно, было крепко за сотню лет. Оседлала толстый сук, прислонилась спиной к стволу и задремала, прислушиваясь к окружающим звукам. Но даже в полусне она продолжала думать. Куда бежать? На ум приходил только Праймус. Переплыть пролив, отделяющий Карту от Селлы, не имея лодки, нечего было и мечтать, равно как и перейти без снаряжения Южный Орестанский хребет, за которым лежала Руба. К тому же Салька была научена жизнью не только охотиться. Она знала, что в пустынях Рубы ничего не стоит заблудиться, её солдаты сначала стреляют, потом разбираются, а если она попадёт в плен на корабль селлийских корсаров, смерть станет для неё недостижимой мечтой. Провести остаток своей недолгой жизни в качестве рабыни пиратов… нет, пожалуй, она предпочтёт утопиться. Так что Праймус — это единственный вариант. Там хотя бы есть шанс устроиться.              Приняв такое решение, Салька продремала до утра. Первые лучи солнца разбудили её; перекусив мясом, Салька двинулась в дальнейший путь.              Деревню от границы Праймуса отделяло полсотни миль. Скача по деревьям, огибая поселения, кружа, оставляя ложные следы, чтобы запутать преследователей, Салька, привычная к путешествиям, потратила без малого неделю, чтобы добраться до неё. Припасы подошли к концу очень быстро, а жечь костры было бы по меньшей мере неразумно — высушенные солнцами джунгли могли вспыхнуть, да и кострище для охотников за головами — яркий след. Последние дни Салька питалась диким тростником и кореньями. Страшно измотанная, голая, голодная, на грани обморока вышла она к пограничной военной части Праймуса. Часовые при появлении чужака вскинули винтовки; один из солдат подался вперёд и на ломаном картианском наречии спросил, что она тут делает. Салька, у которой сил едва хватало, чтобы стоять на ногах, смогла выдавить лишь одно слово: «Помоги-те…», прежде чем рухнула на землю без чувств. Командир часовых, поразмыслив полминуты, велел:              — В медсанчасть.              — А если шпионка? — возразил солдат, пытавшийся расспросить Сальку.              — А если шпионка, то её тем более надо держать под надзором. А из медчасти не убежит. Отставить возражать.              — Есть отставить возражать.              — И не вздумайте её лапать! — добавил командир — уже вслед удаляющимся солдатам, несущим Сальку за руки и за ноги.              Салька пришла в себя в палате медсанчасти. Уже на следующий день она была в состоянии отвечать на вопросы. Допросить её решил лично капитан, командир пограничной части. Пока Салька жадно ела тыквенную кашу, капитан, сидя у её койки, сухо спрашивал:              — Как тут появилась?              — Бежала из своей страны, — Салька дёрнула плечами. — Там я приговорена к смерти.              — Преступница, значит?              — Еретичка. Говорила всем, что их боги ложны, что это — каменные статуи, вкопанные в землю.              — Здраво, хоть и неосторожно, — одобрил капитан. — По картианским законам за такое жгут на костре.              — Собирались, — призналась Салька между ложками каши. — Мне удалось бежать.              — Чем занималась до побега?              — Охотница-одиночка. Лучший лучник родного поселения.              — Лучник… — капитан усмехнулся.              — Взрыв пороха на охоте спугнёт дичь, — флегматично ответила Салька. — Стрела же, смазанная особым ядом, летит не сильно медленнее пули, а убивает с одного попадания.              Капитан посмотрел на девушку с уважением:              — А ты не так проста, как кажешься. Как звать-то?              — Саль… — Салька осеклась и исковеркала своё имя первым пришедшим на ум способом: — Салда.              — Салда, значит. Что ж, выправим тебе документы. Отдыхай, приходи в себя. Как очухаешься… первую помощь оказывать умеешь?              — Немного, — призналась Салда. — В основном по-нашему. Ну, рану очистить, перебинтовать, целебные травы приложить… отвар для укрепления иммунитета сварганить.              — Травками пусть дикари лечатся. У нас это дело несколько… лучше поставлено. Ладно, главное, что что-то умеешь. Запишем в медсанчасть сестрой милосердия, поработаешь в паре с опытной сестрой, она всему научит.              — Спасибо, офицер, — Салда кивнула.              Салда внезапно осеклась и надолго замолчала.              — И что же было дальше? — не выдержал Вик.              — Много что, — лаконично ответила Салда. — Не время сейчас языками чесать.              Император многозначительно поднял брови. Салда, закатив глаза, скороговоркой произнесла:              — На часть, где я служила, напали охотники за головами, которых послали по мою душу. Убили капитана, комиссара… командовать было некому. Я поняла — или приму командование на себя, или меня убьют. Построила солдат, каждому показала, где залечь, приказала стрелять залпами. К утру подоспело подкрепление, но убийц уже уничтожили, и помощь не требовалась. Меня отметили, перевели в сержантский состав, дали под командование взвод кирасиров. Ну, х…ли нам, как говорится… Со временем дослужилась до полковника. Упросила маршала, чтобы меня вместо пенсии отправили руководить столичной военной частью. Тихое место, но всяко ж лучше, чем скучать на пенсии. Там и служила, всеми забытая… пока в часть не попали один за другим три молодых разгильдяя.              Безмолвный улыбнулся. Он понял, в чей огород этот камень.              — Очень смешно! — деланно возмутилась Салда. — Мне от целой части меньше головной боли было, чем от вас троих… Знала б я тогда, что один из этих разгильдяев потом сделает мне предложение, от которого я не смогу отказаться…              «Действительно, — флегматично «произнёс» Безмолвный. — Просчитать тебя было несложно. Как ты сама сказала, всеми забытый офицер… Всю жизнь посвятила служению императору-праймусу, а он вместо благодарности засунул тебя в тихую часть, далеко от битвы, твоей стихии. Оставалось только дать тебе надежду снова стать боевым офицером, вести в атаку солдат, сражаться самой и уничтожать врагов во славу короны».              — Жук… Ну, жук, — с неподдельным уважением протянула Салда. — Снимаю свою шляпу с твоего лица.              «Довольно обмена колкостями. К делу. Работаем по плану. Маршал возглавит экспедицию против Селлы. Салда, отбери военные части и научи вежливости своих бывших родичей. Но прежде отправь Солара со штурмовой группой в Рубу».              Оставшись наедине с собой, Безмолвный «прошептал», улыбаясь:              «Ну, вот. Ещё одной тёмной тайной в моём окружении стало меньше. Хотя, признаться, я предпочёл бы, чтобы их не осталось вообще».              Выдохнув, император закончил мысль:              «Ждём и надеемся на лучшее».