Долгая ночь: Гнев императора

      Связной самолёт, появившийся в небе над лагерем картианцев, на посадку не пошёл. Открылся задний люк, и из него градом посыпались парашютисты. Приземляясь, они складывали парашюты и выстраивались двойной шеренгой. Последний, забросив за спину рюкзак, обнажил палаш, кончиком его указал на лагерь. Люпа, наблюдавшая за этим действом, прокомментировала, щуря глаза:              — Рисуются. Мол, «смотрите, что умеем, дикари, и бойтесь нас». Подумать только, Шестая эра на дворе, а кое-где ещё остались дикари. В юбках бегают, копьями машут и военнопленных своим богам в жертву приносят. Навести бы тут порядок, а…              Речевой поток прервал лёгкий подзатыльник, отвешенный ей Лодом.              — Держи язык за зубами, — раздражённо велел первый советник. — Мы всё ещё во вражеском лагере. Лишнее слово — особенно если оно касается картианских богов, жрецов или прочих аспектов их жизни — может послужить основанием для ареста.              — Моралист, — буркнула Люпа, потирая затылок.              Улучив момент, когда первый советник повернулся к ней спиной, Люпа хорошенько прицелилась и дала ему пинка ниже спины. Лод, матерясь, развернулся, зашарил вокруг глазами в поисках хоть чего-то тяжёлого. Люпа откровенно ржала, нарезая круги вокруг первого советника. Из люка самолёта появился Безмолвный. Моментально разобравшись в ситуации, император ловко схватил телохранительницу за шиворот и пару раз хорошенько встряхнул. Смех застрял, забулькал где-то у Люпы в горле.              «Ну! — «рыкнул» Безмолвный, ставя её на землю. — Вы кто — государственные лица или школьники на перемене?! Мы в чужом государстве, тут Лод прав, и должны держать лицо… Держать лицо, б…дь! Ещё одна подобная выходка — и вы оба пожалеете, что на свет родились! Ясно?!».              — Ясно, — выдавил Лод, по старой привычке отдав честь.              — Ясно, — кивнула Люпа, с трудом сдерживая улыбку.              «Очень смешно… — Безмолвный поморщился. — О Создатель, за что ты повесил мне на шею группу детсада?..».              Парашютисты подошли к связному самолёту. Их командир, убрав палаш в ножны, поднял забрало шлема и раздражённо поинтересовался:              — Ропот, ты раздвоением личности не страдаешь?..              «Откуда такой живой интерес к моему здоровью?» — Безмолвный, казалось, едва сдержал улыбку.              — Четвёртое назначение за неделю, вот откуда! — выпалил Игнис. — У тебя желания меняются, как ветер ранней весной…              «Игнис, — голос императора был спокоен и полон терпения, — мы оба знаем, что возможность прислать своего круда в картианскую ставку появилась у меня только на днях… и совершенно случайно. Кроме того, кому я могу доверить такое задание, кроме главного оперативника в своей империи? У тебя единственного есть опыт грязных дел…».              Игнис одарил Безмолвного далёким от симпатии взглядом.              «Ладно, у тебя и у Салды. Но Салда нужна мне под Найдой. Верных мы ещё не добили, да и западный фронт должен возглавить офицер с прямыми руками, холодной головой и опытом боевых действий».              — Ропот, — Игнис тоже старался говорить спокойно, но его голос помимо воли прыгал и вибрировал, — дело не в том, что задание, на которое ты меня посылаешь — чистой воды самоубийство…              «А в чём же тогда?».              — Ладно! — сдался Игнис. — Дело действительно в том, что ты посылаешь меня на самоубийство! Если б от него хотя бы толк был, я б и слова не сказал…              Безмолвный примирительно улыбнулся:              «Пожалуй, нам стоит пройтись».              О чём беседовали император и генерал-майор — так и осталось загадкой. Вдвоём они прогулочным шагом обошли всю немалую поляну по периметру, от связного самолёта, преобразованного в полевой штаб, до палаток картианцев. Небесные легионеры, оставшись без командования, вовсю предались разгулу — бражничали, играли в фишки, распевали похабные песни, а по вечерам расползались по палаткам, и над лагерем долгое время раздавались страстные стоны и вопли.              — Хорошо… — бросил сквозь зубы Игнис, снова поравнявшись с самолётом. — Убедил. Я постараюсь выполнить твоё задание… но ничего не обещаю. Сам понимаешь, какие шансы у меня вернуться из этого осиного гнезда.              «Понимаю, — Безмолвный кивнул. — Но больше некому. И помни — я посылаю тебя не на смерть. Сделай всё возможное, чтобы сохранить мир между Праймусом и Картой. Любая передышка будет нам полезна. Если хотя бы год-другой сможешь выиграть — любую награду проси, какую в силах буду дать».              — К чёрту, — Игнис сплюнул. — Не за награды мы боремся. Не за ордена и нашивки, не за погоны… за то, чтобы империя стояла. Чтобы наша Родина жила. Остальное не так уж и важно. Кто мы такие, как не рабы своего будущего?..              «Не рабы, — жёстко поправил его император, — а кузнецы. Какое будущее хотим видеть, такое и выкуем. Хоть бы ради этого пришлось головы сложить. Но всё это — слова… а строить будущее следует активными действиями».              — Само собой, — Игнис приложил кулак к груди и символически поклонился.              «Вот и отлично. Надеюсь… — Безмолвный посмотрел на оставшихся парашютистов. Те, не получив новых указаний, стояли, вытянувшись по стойке. — Надеюсь, ты не только солдат с собой взял? Тут скорее…».              — Ропот, за идиота меня не держи. Это — оперативники военной жандармерии. Если мы хотим добиться результатов, вокруг императора Карты имеет смысл создать сеть из своих крудов. Пока правит этот кретин, можно рассчитывать на хоть какой-то мир — шаткий, но мир. Если к власти придёт дворцовая клика… ты и сам всё понимаешь.              «Понимаю. Будь осторожен, Игнис. Император Карты — не такой идиот, каким кажется».              — Правильно. Не такой. Ещё больший! — Игнис раздражённо сплюнул. — Я изучил всю информацию по нём, которая у нас есть. Второго такого идиота на всём Круд Примум не найти. Ладно, к чёрту. Нашу работу за нас всё равно никто не сделает. А вы чего встали? — Это было обращено уже к отряду. — Вольно. Отдыхайте… пока что. Потом будет не до отдыха.              Игнис вздохнул, снова сплюнул и замолчал. Что ещё тут скажешь?.. Он много лет был солдатом, привык честно и до конца исполнять приказ. В конце концов, его ведь никто не тащил силком под знамёна нового императора. Причины, по которым он перешёл на сторону новой власти, были довольно просты и прозаичны.              Игнис родился в крупном городе Праймуса, в семье потомственных военных. Когда он только готовился поступать в колледж, пришло похоронное извещение на отца — он погиб во время одного из походов против Рубы. Игнис, старший сын, бросил учёбу, поступил работать на одну из военных мануфактур — зарплаты матери попросту не хватило бы на всю семью. Ему в каком-то смысле повезло — попал на обучение к одному из лучших мастеров своего города. Через несколько декад освоил специальность, получил повышение. Работал самоотверженно. Возвращался домой под ночь, с руками по локоть в оружейной смазке. Братья один за другим заканчивали школу. Кто-то пошёл по стопам отца — на военную службу, кто-то поступил в колледж. Обе его сестры стали сёстрами милосердия. Вскоре после того, как последний из детей выбрал свою судьбу, их мать тихо скончалась. Игнис — уже молодой мужчина — похоронил её, продал квартиру и уехал в Найду — пробиваться в верхи.              Найда встретила провинциала неласково. К тому же Игнис попал в столицу в самый разгар переворота — Берн III пытался удержать власть, но его положение с каждый днём становилось всё более безнадёжным. Чтобы избежать воинской повинности — погибнуть в схватке двух политических титанов желания у него не было никакого — Игнис поступил на одну из столичных военных мануфактур. Надеялся отсидеться, пока всё не успокоится.              Надежды не сбылись. Маршал Ког ввёл в Найду войска. В течение почти полутора декад столица Праймуса была оккупирована собственной армией. Солдаты куражились от души. Императора Берна III арестовали, ослепили и бросили в подземную тюрьму… а потом взялись и за население города. Ког I начал своё правление с введения режима глобального террора. Тех, на кого падала хоть тень подозрений, немедленно задерживали. Под пыткой те признавались во всех смертных грехах. Простых горожан, порой даже не имеющих отношения к императору, ни разу не видевших его в глаза, вешали, жгли и скармливали гаргульям, которых содержали в императорском бестиарии.              Игнис работал на военной мануфактуре — этого хватило для обвинительного приговора. Его арестовали. Игнис оказался в застенках императорской тюрьмы. Ночь он провёл там; утром его вывели наружу — на площадь, где его поджидала виселица. Игнис уже прощался с жизнью. Надеяться на чудо было бессмысленно. Но чудо случилось. Казнью руководил лично маршал, а ныне — император Ког I. В одном из смертников он почувствовал военную косточку. Игниса принудительно отправили на службу. Так начался новый виток его непростой жизни.              Шло время. Игнис призвал на помощь все свои способности, чтобы быстро пробиться в офицерский состав. Умный, изворотливый и беспринципный, он поднимался по карьерной лестнице вдвое быстрее своих сослуживцев. Через четыре года Игнис занял пост главы имперской военной жандармерии — путь, на который у иных крудов уходило лет восемь-десять.              Тем временем ситуация в Праймусе медленно, но верно накалялась. Ког I был жёстким диктатором, но политиком слабым. Свернув все либеральные реформы своего предшественника, он не смог предложить ничего взамен. Кроме того, режим террора ясно дал понять, каким будет правление нового императора. Голоса, призывающие свергнуть его, звучали всё громче и увереннее. Ког I бросил на подавление беспорядков армейские части, сняв их с обоих фронтов. Это едва не привело к краху. Приграничные области оказались захвачены соседями, и по Праймусу прокатилась волна забастовок и бунтов. Император разрывал армию на всё более мелкие отдельные соединения, раскидывал их по городам, чтобы хоть как-то навести порядок. Сил едва хватало, чтобы удерживать фронт от падения, и подавить волнения было уже невозможно. Да и сами солдаты не горели желанием стрелять в граждан своей страны. Итог был прост и предсказуем: армия была близка к мятежу, и, когда появился круд, бросивший вызов правлению Кога I, многие последовали за ним. Игнис, глава военной полиции, понял, что выбора у него нет. На каждую военную часть приходилось в лучшем случае полсотни жандармов. Игнис, уже наделённый сединами, понимал: один неверный шаг — и от него и от его ведомства только клочки полетят. Приказав жандармам не вмешиваться в происходящее, Игнис отправил лучших оперативников разузнать, что за круд рискнул пойти против императора.              Оперативники не подвели своего командира. Через несколько недель на стол Игнису легло полное досье на лейтенанта Ропота Импробуса, возглавившего восстание. Лейтенант был немолод и, судя по действиям, понимал, что делать. Подробно изучив досье, Игнис приказал своим крудам устроить ему встречу с Ропотом. Это не заняло много времени. Встреча состоялась в одном из пригородов Найды, и по её итогам Игнис с несколькими старшими офицерами военной жандармерии принёс новому претенденту на трон клятву верности. Не столько от безысходности, сколько из-за понимания: Ког I погубит империю окончательно. А новая власть давала надежду на хоть какое-то завтра. И Игнис не ошибся.              — Ропот, — Люпа, подошедшая к императору, тревожно понизила голос, — ты уверен в том, что делаешь? Игнис прав, это ж самоубийство…              Безмолвный покачал головой:              «Упускать такую возможность нельзя. Мне не хочется посылать своих лучших офицеров… да что там — своих близких друзей — на верную смерть. Но если им удастся отыграть хотя бы несколько декад мира с Картой… этого времени нам хватит, чтобы добить рубийцев. Ликвидируем один из фронтов, усилим второй… дадим подданным небольшую передышку…».              — Ропот, круды рождены для бесконечной войны.              Безмолвный болезненно улыбнулся:              «И ты в самом деле веришь в этот бред, который вбивают в головы призывникам? Люпа, этот афоризм — детище нашей пропаганды, не более. Оторви глаза от учебной программы армии и посмотри на статистику… Какие потери несёт наша армия, сколько мирных жителей умирает от голода, холода и болезней, потому что почти всю пищу, тёплые вещи и медикаменты жертвуют в пользу армии… Нет, Люпа, передышка необходима. Война на два фронта погубит Праймус быстрее, чем император Ког I…».              — Я верю в победу нашего оружия, Ропот. Не мешало бы и тебе хоть немного верить в своих солдат, если хочешь вдохновить их на победу, а не побег с поля боя. Я верю в стойкость и мужество наших солдат и офицеров, в технологическое превосходство нашей расы, в твоего гения, в конце концов. Далеко не каждый молодой лейтенант может похвастаться тем, что поднял и повёл за собой половину армии своего альянса. Заставил генералов оторвать задницу от кресла, сумел внушить многим, что за будущее можно и нужно бороться, что терять им уже нечего. Ты — гений, Ропот, признавай это или отрицай. И тебе суждено объединить Круд Примум под своим руководством!              Зажигательная речь попала в десятку. Безмолвный, поморщившись и тяжело опустив плечи, «пробормотал»:              «Да… пожалуй, ты права, Люпа. Но чёрт возьми! — любому круду свойственно испытывать отчаяние».              Люпа хлопнула императора по локтю:              — Живём, Ропот, живём… Пока не помрём. Хотелось бы знать, сколько нам ещё отведено.              «Импланты, — раздражённо «уронил» Безмолвный. — Не забывай про импланты, продлевающие жизнь…».              — Импланты… — Люпа виновато улыбнулась. — К этому сложно привыкнуть. Особенно когда тебя всю жизнь воспитывали в атмосфере научного скептицизма…              «С твоей биографией я уже знаком, спасибо. Если нечем заняться, проверь караулы».              — Есть, — Люпа отдала честь бластером и покорно отправилась проверять постовых.              Безмолвный устало вздохнул, проводив её взглядом. Свою телохранительницу, как и большинство офицеров, он знал со службы в армии. И знакомство это было довольно красочным.              Дверь барака медсанчасти открылась и с лязгом захлопнулась. Дежурная сестра милосердия оторвалась от заполнения дневного журнала и, посмотрев на вошедшего солдата, с раздражением отбросила перо.              — Рядовой Ропот Импробус! — выпалила. — Я уже начинаю думать, что нравлюсь тебе… Ты уже пятый раз за месяц появляешься здесь… и именно в мою смену! Почему-то когда мой сменщик дежурит, ты медсанчасть по дуге обходишь… Что на этот раз? На спор прыгнул с крыши казармы? Полез проверять мотор танка, не заглушив его? Вывел из себя полковника Викторию?..              Рядовой качал головой на каждый вопрос.              — Заметь, Импробус, я не придумываю, я вспоминаю… Ну? Объяснишься?              С последними словами Люпа подвинула солдату бумагу и чернильницу, в которой лежало перо. Ропот быстро написал: «Ранили случайной пулей на учениях».              — Такой отмазки у тебя ещё не было… — Люпа вздохнула. — Ну, б…дь, что мне с тобой делать?.. Раздевайся по пояс, герой.              Ропот скинул окровавленную гимнастёрку, стянул майку. Люпа невольно присвистнула — рана была серьёзной. Пуля попала чуть ниже левого пятого ребра, чудом не задев лёгкое. Рана была наскоро перевязана широким бинтом.              — Да, рядовой… — протянула сестра милосердия, изучая рану. — Ещё немного — и тебе б не фельдшер понадобился, а врач… Это точно случайная пуля?              Ропот кивнул.              — Дело твоё, конечно, но я в любом случае должна сообщить военной полиции о происшествии. Может кто-то подтвердить, что именно произошло?              Ропот покачал головой.              — М-да… — протянула Люпа, зажимая кнопку селектора. — Ситуация… Ладно, рядовой. Садись.              Солдат сел на койку. Люпа размотала повязку и снова не сдержала изумлённый присвист: к ране был приложен высушенный белый мох — старый способ остановить кровотечение, известный ещё со времён первого императора-праймуса. Время доказало его низкую эффективность, и в серьёзном лечении его не применяли.              — И какой идиот додумался… — начала было Люпа, но осеклась, вздохнула и махнула рукой. — Что с вас взять… Молодым разгильдяям всегда кажется, что они всё лучше всех знают.              Ропот, подвинув к себе по столу бумагу, написал: «Думать у нас времени не было».              — А вы и когда время есть, не думаете, — отрезала Люпа, выкидывая пропитавшийся кровью мох в мусорное ведро. Натянула резиновые перчатки, открыла ящик с инструментами, достала пинцет, зажгла стоящую на столе свечку. Начала калить пинцет над огнём. — Мало вас, видать, курсантами пороли. И куда только сержанты смотрят?.. Да и офицеры туда же…              Перо снова заскрипело: «Говорю же — случайная пуля».              — И как же ты оказался? Между стрелком и мишенями? — скептически поинтересовалась сестра милосердия, оценивая на глаз, насколько стерилен пинцет. — Нормально вроде.              Отложив пинцет, Люпа достала бутылку медицинского спирта. Плеснула себе полстакана, залпом опрокинула, выдохнув облачко пара с характерным запахом. Промыла рану, стерилизовала её. Снова наполнила стакан спиртом — почти до краёв — и протянула его рядовому:              — На, пей. И не морщи нос, это обезболивающее.              Перо коротко скрипнуло: «Я не пью».              — А я — алкоголичка в третьем поколении, — хмыкнула Люпа. — Пей, говорю! Другой анестезии нет, а без неё ты загнёшься.              Ропот с видимой неохотой выпил залпом спирт, зажав нос.              — Не время нежничать, — заметила сестра милосердия, отбирая у него стакан. — И не дёргайся, будет немного больно.              Взяв с марлевой подкладки пинцет, Люпа раздвинула пальцами края раны и полезла внутрь. Ропот крутил глазами, до скрипа сжимал край койки, открывал и беззвучно закрывал рот — боль была нестерпимой.              — Есть! — На свет появилась сплющенная пуля. Ропот облегчённо перевёл дух. Люпа, осмотрев пулю, озадаченно свистнула и неожиданно спросила: — Рядовой Импробус, а тебя точно на учениях ранили?              Ропот уверенно кивнул.              — Да? А почему тогда пуля пистолетная? — ласково поинтересовалась сестра милосердия. — И выпущена с близкого расстояния… На стрельбах это невозможно, туда пистолет никто не носит… Кроме дежурного офицера…              Рядовой сделал движение, которым символически заталкивают слова обратно в рот.              — Не желаешь поделиться, что там у вас произошло? — спросила Люпа, положив пулю на марлю. — Ты учти, я всё равно вынуждена буду сообщить в военную полицию. В твоих же интересах мне всё рассказать. Это не выйдет из моего кабинета, клянусь. Капитан военной полиции ничего не узнает… а я буду знать, кого мне оперировать без анестезии.              Ропот сдался. Пододвинув к себе бумагу, быстро написал три слова — имя, фамилию и звание.              — Ишь ты, — Люпа озадаченно хмыкнула. — Не думала… эй, ты что творишь?!              Убедившись, что сестра милосердия прочитала и запомнила имя, Ропот затолкал бумагу в рот, с хрустом прожевал и проглотил. Люпа с улыбкой закатила глаза:              — Конспиратор хренов… Мог просто выкинуть. Мусор-то из медсанчасти я выношу.              Ропот помотал головой, морщась от привкуса бумаги и чернил.              — Балда, — почти нежно произнесла Люпа. — Хорошо хоть не в живот пулю загнали… Наша часть не вынесла бы такой потери.              Ропот слабо улыбнулся. Опустил голову, посмотрел на рану.              — Точно! — Люпа спохватилась. — Тьху ты, совсем меня с панталыку сбил…              Достав из того же ящика стерильный бинт, сестра милосердия туго перебинтовала рану. Стянула перчатки, бросила их в мусорку. Хлопнула рядового по плечу:              — Ну, вот и всё.              В кабинет заглянул круд в униформе военной полиции.              — Что случилось? — хмуро спросил.              — А ты не торопишься, — хмыкнула Люпа. — Что, всем составом покурить вышли?              — Типа того, — отрезал офицер. — Что случилось, спрашиваю?              Люпа показала глазами на Ропота:              — Ранен на учениях. Занеси в свои записи, чтоб вопросов не было.              — Точно на учениях? — недоверчиво переспросил офицер.              — Однозначно, — Люпа кивнула, наливая себе ещё спирта. Отсалютовала стаканом и добавила: — Отвечаю.              — Вижу, — буркнул офицер, потирая глаза. — Пёс с вами, на учениях — так на учениях…              Люпа, закрыв за офицером дверь, повернулась к Ропоту, снова облегчённо переводящему дыхание:              — Чуть не погорели, а? Аккуратнее с этим делом, мой тебе на будущее. Свободен. Не спеши возвращаться.              Рядовой тяжело поднялся с койки, натянул гимнастёрку и вышел. Люпа, захлопнув дверь, вернулась за стол, к дневному журналу. Так… занести сегодняшний случай. «Рядовой Ропот Импробус, пулевое ранение в грудь. Проведена манипуляция — дезинфекция раны, извлечение пули, наложение повязки». Поставив точку, Люпа промокнула чернила. Пролистала журнал, нервно усмехнулась: рядовой Импробус и правда был у неё уже пятый раз за месяц. Когда дежурил сменщик, фельдшер Ризо, рядовой в медсанчасть не попадал. Совпадение? Или… Да нет, бред. Если бы Ропот хотел к ней попасть, он бы руку вывихнул — максимум. Пустить себе пулю не рискнул бы. Слишком чревато.              Дверь кабинета снова открылась, и на журнал лёг свежий цветок. Люпа подняла глаза:              — И где, стесняюсь спросить, ты его достал?..              Ропот двусмысленно улыбнулся, развернулся на носках и вышел. Люпа понюхала цветок и, усмехнувшись, сунула его за ухо. Поставила локти на стол, положила подбородок на ладони и мечтательно протянула:              — Романтик, б…дь…              За дверью кабинета Ропот перевёл дух и улыбнулся своим мыслям. Кто знает, может, что и получится с этой недотрогой… Люпа ведь только строит из себя неприступную. На деле она падка на подарки, красивые слова и прочие неизменные атрибуты ухаживания. Это он усвоил накрепко, хоть и служил всего несколько месяцев.              Не успел Ропот отойти от медсанчасти и полсотни шагов, как его пригвоздил к земле суровый голос:              — Стоять.              Рядовой обернулся. Полковник Салда Виктория, начальник части, спросила, нехорошо щуря глаза:              — Рядовой, не желаешь мне объяснить, какого чёрта ты делал на клумбе под штабом части?              Ропот развёл руками. Салда, вздохнув и закатив глаза, пробубнила:              — Создатель, за что ты мне послал таких дуболомов?.. Всыпать бы тебе, конечно, но всё равно ведь не подействует… Пошли, герой-любовник, бляха-муха. Приведёшь клумбу в порядок… и не дай бог я ещё раз тебя там увижу! Не дай, б…дь, бог…              Безмолвный вздохнул и грустно улыбнулся. Да… Много чего случалось. Когда-то давно он бегал за Люпой, пока не сумел затащить её в койку. Потом молодой повеса утратил интерес к ней — вполне обыденное явление. Но Люпа не пожелала так легко расстаться со своим принцем, и до самого конца службы она покоя не давала Ропоту. Обоснованно, более чем обоснованно, надо признать. Хотя тогдашняя мораль и не осуждала внебрачные связи (если только от них не появлялись дети, алименты на их содержание были конские), всё же откровенной ветрености не одобряли. Порой такие случаи доходили и до разбирательств в военной полиции.              Игнис, молчавший в течение всего диалога императора с его телохранительницей, хмуро спросил:              — Когда мне отправляться?              «Незамедлительно. Я могу рассчитывать на твой опыт и осторожность?».              — Более чем, Ропот. Сделаю всё, что в моих силах… и постараюсь выжить.              «Спасибо. Иди».              — Есть.