Песня ветра

      — Антон, я настаиваю! Ты не имеешь права скрывать от меня, как от напарника, свои планы! Это наш общий «подозреваемый»!       Антон себя ненавидит, но его прорывает снова:       — Нет! Это твой бывший и мой главный подозреваемый. Извини уж, но в этом вопросе нет никаких «нас» и «мы», — он руками разводит беспомощно, вообще жалея, что при Арсении заикнулся об этом в кабинете Димы. Только ведь всё наладилось. — Ты слишком заинтересован в том, чтобы я Руслана не трогал.       — Я не заинтересован в подобном, Антон, прекрати. У нас просто нет реальных причин и оснований его подозревать, у него железное алиби! А ублюдский характер ещё никого не делал преступником!       — Да что ты? Не заинтересован, говоришь? Алиби у него есть? — Антон дверью входной хлопает так, что стены в квартире дребезжат, и заходит на кухню, продолжая вещать: — Как чудесно, что алиби у него всё ещё есть благодаря тебе.       — Просто потрясающе. Согласен! — Арсений прямо из прихожей сучно кричит, воздух электризуя и появляясь на пороге следом только через несколько неприятно тянущихся минут, нос свой кнопочный гордо задирая и в сторону кухонного стола мимо Антона отходя, не касаясь его даже порывом воздуха, проплывая.       — Вот и выяснили всё, — усмешка сама по себе с губ срывается, Антон кипит внутренне, потому что достало всё это. Потому что ненависть к этому ублюдку, Руслану, кажется, все остальные чувства собой перекрыть способна. Да он в жизни не думал, что может кого-то настолько сильно ненавидеть. — В следующий раз, когда пойдёшь к нему на встречу, не забудь привет от меня передать, — он к раковине подходит, воды себе в стакан наливая, и делает пару глотков, только для того чтобы хоть чем-то руки занять.       — Обязательно передам! — а вот это было зря, Арсений.       Антон замирает, так и не донося до губ стакан для очередного глотка, не дышит в этот момент почти, моргает пару раз, точно из транса выйти пытаясь и всё-таки заставляет себя взгляд на Арсения поднять.       — Хорошо, я понял, — он стакан на раковину ставит, спиной к Арсению разворачиваясь и руками в стол упираясь. — Ты… Мы, наверное, поторопились, да? Может, тебе не стоило возвращаться сюда, — и к выходу из кухни идёт, только бы закончить с этим поскорее и слабость свою снова перед этим человеком не показывать.       — Сколько тебе лет, Шастун? Девять или десять? — Арсений следом с места срывается, шипит себе под нос взбешённо. У него то рёбра не сломаны, есть видимое преимущество, хоть ноги и чутка короче. Он Антона обгоняет, к входным дверям прилипая, как дополнительная защита, руки на груди демонстративно скрещивая, мол, не пройдёшь ты никуда, Антон, только через мой труп — до Гендальфа конечно не дотягивает, но всё равно уверенности хоть отбавляй. — Не стоило возвращаться сюда? Ты серьёзно? Так что? Мне ехать в гостиницу?       — Уйди с дороги, — Антон просит спокойно, без лишних эмоций. Устал. Надоело. — Пожалуйста, Арсений. Хватит. Просто… делай, что хочешь, ладно? Я по делам поехал, — он ключи от машины, минуту назад тут оставленные, с полки берёт. — Отойди.       — Не отойду, — Арсений губы свои бледные поджимает в акте угрожающего протеста и смотрит так испытующе и цепко, что глаз не отвести. — Ты куда собрался?       — Я уже сказал, что по делам. Подробностями делиться не буду, уж извини, — Антон вздыхает тяжело. — Возьму пример с тебя — буду делать всё за твоей спиной. А теперь свали, пожалуйста, с дороги. Я услышал всё, что было нужно. Знаешь, чего не услышал? Правды.       — Какой к чёрту правды? Антон… — Арсений кулаки сжимает, выдыхая несколько раз очень шумно и порывисто. Явно успокоиться пытается, Антон вот уже не может от слова «вообще». Ему одного упоминания Руслана хватает, чтобы разгореться и вспыхнуть, как сухой хворост, к которому поднесли зажигалку. — Я думал, мы с тобой уже выяснили, что Руслан для меня никто! Но ты по-прежнему цепляешься за несуществующие подозрения. Я просто спросил у тебя о дальнейших планах и это вылилось в очередной скандал! Потрясающе! Ещё и в отель меня гонишь!       — Никуда я тебя не гоню, ты можешь жить тут сколько нужно, — возражает Антон. — Я задам тебе последний вопрос, ладно? Если я пойму, что ты врёшь или не захочешь отвечать… что ж, значит зря мы тут что-то выяснить пытались, — он ближе подходит, в глаза ему пристально глядя. — Что ты делал в отеле с Русланом? Мне поебать, что он говорит. Я хочу знать правду.       Арсений глаза распахивает свои голубые, — те даже в искусственном освещении коридора продолжают оставаться светлыми и яркими, и это что-то волшебное, — смотрит на Антона возмущённо так, с толикой грусти в по-прежнему сжатых в тонкую линию губах. А затем усмехается с тихой горечью, вышептывая вымученно:       — Вот как, то есть Руслан тебе даже что-то сказал? Ты поэтому никак от отеля этого отцепиться не можешь?       — Ещё раз говорю, плевать мне, что он говорил, — повторяет Антон. — Ты слышишь вообще? Плевать. Мне важно, чтобы ты научился мне правду говорить.       — Хочешь правду? — Арсений хмыкает взбешённо абсолютно. — Я понял тебя, Антон!— он рукава рубашки поправляет педантично совершенно, будто это единственное, что его сейчас волнует во всей этой ситуации — и плевать вообще, что он уже дома и эту рубашку скоро снять придётся, какая вообще разница, как там выглядят эти долбанные рукава? — чтобы после вскинуть взгляд глаза в глаза и не отводить его до самого конца. — Он приехал после командировки и выставил мне условие, что встреча будет проходить на нейтральной территории, в отеле — он устал, у него болит голова, он вымотан, и не собирается потом, после разговора со мной, ещё куда-то ехать и тыняться по городу. Сразу хочет попрощаться и лечь спать. И это вполне в его духе, уж я то знаю! Какая мне была разница, где именно мы будем обговаривать с ним мои проблемы? Это в первую очередь нужно было мне… — Арсений вдыхает судорожно, явно истратив весь кислород, на одном дыхании выдавая факты. — Гудков нарыл на меня очередную информацию. Я об этом знал точно, потому что Руслан часто кидает мне приветы перед очередной публикацией шедевра. Но в этот раз я уже просто не выдержал! Вызвал его на откровенный разговор и потребовал прекратить. Даже не надеялся на что-то особо, но личные факты, благо, действительно освещать перестали. Домыслы — нет, но к ним мне и дела нет никакого. Так что, считай, кое-как, но разобрался. Доволен?       — И? — Антон глаза щурит непонимающе. — В чём была тайна? Почему нельзя было сказать, когда я спросил? Когда ты рассказывал про Сашу и свою семью? Почему нельзя было просто помощи попросить? Зачем вечно пытаться всё самому решить?       — Потому что… — Арсений хмурится разозлённо, переносицу свою пальцами потирая до покрасневший кожи. — Потому что, Антон, я захотел. Захотел решить свою проблему сам. Потому что тебе должно быть достаточно моего «я не трахаюсь с Русланом, он мой бывший», — он плечами жмёт абсолютно дёргано и с нескрываемой претензией.       Антон кивает коротко:       — Должно быть, ты прав. И мне достаточно, веришь? Но меня бесит, что он всё ещё крутится вокруг тебя. И меня бесит, что ты его выгораживаешь, — он глаза прикрывает. — Ничего я со своей ревностью поделать не могу. Понимаю, что ненормально это… Знаю…       — Если знаешь, то прекращай! Куда «по делам» ты собрался, Антон? Я еду с тобой!       — Нет. Ты остаёшься дома и ждёшь моего прихода. Можешь ужин приготовить, если совсем скучно.       У Арсения шокировано рот приоткрывается от этой наглости, уж Антон это видит и понимает, а ещё алеют скулы и уши, наверняка из-за злости, которая так и пляшет чертями в его небесных глазах.       — Ты к Руслану собрался, да? Поэтому не можешь ответить мне на вопрос нормально! Я надеваю кроссовки и еду с тобой! Я всё сказал!       Антон рычит тихо, за запястье его хватая и с дороги двигая в сторону.       — Я. Сказал. Ты. Остаёшься. Тут, — тянет он, чеканя каждое слово. — И если я ещё раз услышу что-то про Руслана… Я не железный, Арсений.       — Ты просто в край охренел, Шастун… — Арсений шепчет совсем, одними губами произносит, затихая в момент. И Антон уверен полностью, что он достигает точки кипения, что стоит сейчас выйти за порог и вернуться позже — он не увидит ничего, кроме собранных подчистую вещей и гробовой тишины в опустевшей вновь квартире. Арсений точно от него свалит. Сверкая пятками.       — Я всё сказал, — он сам себя не узнаёт, потому что прежде бы точно никуда не ушёл, из страха всё потерять, а сейчас будто клапан сорвало — слишком много Руслана в их с Арсением жизни. В их, чёрт возьми, жизни. — Вернусь через пару часов, — и дверью хлопает, чтобы точно свои намерения обозначить, кривясь от боли в рёбрах — всё-таки сегодня он свою норму по ходьбе выполнил с лихвой. В смелости тоже. Но назад путь ему заказан точно, сначала нужно с делами закончить, а уже потом исправлять, так сказать, ошибки…       Он выходит на улицу, так быстро минуя лестницы, что одышка тяжёлая по травмированной грудной клетке бьёт. Глаза невольно слезятся, и Антон за стену дома придерживается, чтобы отдышаться. А после к машине своей идёт, за руль садясь и мотор заводя. Но со двора не выезжает, по карманам хлопая и понимая, что удостоверение оставил на полке в прихожей.       Возвращаться не хочется от слова «совсем». По крайней мере точно не сейчас — нужно остыть, чтобы не продолжать дома этот спор. И Антон сигареты достаёт из бардачка, — что-что, а эта дрянь во всех углах лежит, на случай, если он забудет свою пачку дома или на работе — достаёт одну и закуривает, чиркая колесиком зажигалки несколько раз и окно в машине открывая.       Табак догорает до фильтра довольно быстро: то ли изготовители совсем нюх потеряли, набивая сигарету больше воздухом, чем сырьём, то ли за мрачными мыслями время ускользает из пальцев вслед за падающим на асфальт пеплом. Ещё пару минут раздумий, и Антон решает, что возвращаться сейчас точно не хочет, потому и заводит машину, выезжая со двора. Он просто не выдержит очередной спор, схватит первый попавшийся шарф на полке в прихожей и замотает Арсения крепко и надёжно, завязывая на морской узел прямо на губах, чтобы не улизнул никуда и о Руслане не заикался хотя бы предстоящую ночь.       Сил уже никаких нет.       Да, Антон ревнивец и собственник, да, ему крышу рвёт от одной только мысли, что этот ублюдок Руслан, продолжает вокруг Арсения крутиться. А уже после их последней с Арсением встречи в кафе, Антона вообще колбасит от одних только воспоминаний. Поэтому машина медленно петляет по трассе в направлении квартиры Эда. Друг его в любом состоянии примет, позволит просто бурю переждать у себя. Господи, какой абсурд. Он хозяин этой квартиры и вынужден уходить из неё, чтобы скандала избежать. Но он правда откровенно устал от Руслана в своей жизни и объективно не понимает, почему от него не устал Арсений. И это раздражает невыносимо.       Дорога пролетает почти незамеченной, Антон останавливает машину во дворе знакомой многоэтажки, но не выходит на улицу, закуривая ещё одну сигарету. Он в последнее время вообще дымит как паровоз, убивая собственные бедные лёгкие — шутки про то, что его не убьёт Фантом, но погубят сигареты очень даже актуальны.       Интересно, как скоро Арсений соберёт свои вещи, чтобы навсегда покинуть стены его квартиры? Антон отчего-то не сомневается, что так и будет. Что он вернётся уже в пустоту и одиночество. И от этого обиднее в сто раз, ведь они только обо всём поговорили. Но так уж у них завелось: как только на горизонте мелькает Руслан, всё обязательно идёт по детородному органу. Он как чёртов Волан-де-Морт — нужно запретить произносить его имя вслух.       Сигаретный окурок летит в окно, а Антон выбирается из машины, ставит сигнализацию и топает к подъезду Эда — не звонит в домофон даже, потому что дверь снова не заперта. На нужном этаже он оказывается через минуту томительного ожидания лифта, звонит в двери и ждёт ответа, надеюсь что Эд вообще в состоянии ему открыть.       Эд в состоянии нестояния. Приваливается на отворившуюся с трудом дверь, смотрит мутно и совершенно без узнавания — пьяный в драбадан. Но всё же то ли прохладный воздух парадного, то ли минута промедления, но в залитых спиртом глазах маячит узнавание. И это долбанный огонёк надежды Антона.       — Оп, чувак, здаро, — он икает звонко, на месте покачнувшись, — ва… Какими судьбаааами?       — Пустишь? — Антон улыбается, стараясь атмосферу разрядить — если это вообще возможно после сегодняшнего для.       А Эд только плечами жмёт обезоруживающе, в сторону кое-как посторонившись, и улыбается так рассеянно, что у Антона грозится рассыпаться в труху несчастное сердце. Слишком много оно переживает в последнее время. Он проходит в квартиру, сам двери закрывает и оглядывается — такого срача, конечно, здесь не было ещё никогда, хотя Эд уж точно излишней чистоплотностью не отличается: но разбросанные по полу вещи и бутылки из-под алкоголя — это уже даже для него перебор.       Антон всё это никак не комментирует. Они молча на кухню проходят и Эд на стул плюхается, подхватывая стакан с каким-то пойлом янтарного цвета, а у Антона перед глазами спальня друга, на которую он взгляд кинул совсем мельком и потерялся в мыслях: та открыта всегда была, небрежно немного, но привычно. Эд не видел смысла запирать хоть какие-то двери, даже с входными раньше бывали проблемы — привычки полностью соответствовали душе нараспашку — в последнее время, видимо, переучил Егор… а сейчас спальня плотно закрыта, наглухо. И Антон боится спрашивать, что там в ней произошло.       — Мне тоже нальёшь? — Антон хочет сказать что-то банальное вроде: «Брат, прекращай бухать», но сегодня действительно можно. Он Эду лекции после почитает, сейчас просто поддержать хочет и не дать в отчаяние провалиться. — Только Позу и Арсению не говори, что я с обезболами бухаю, — улыбается, присаживаясь на соседний стул. — Они меня с говном сожрут.       — А когда это… — Эд прерывается резко и, по бровям его нахмуренным видно, что потерял мысль и сейчас активно пытается поймать её за хвост. — А когда это обезбол с обезболом мешать запретили, я не понял?       — И то верно, — Антон сам встаёт, чтобы стакан себе в шкафу найти, и только после замечает уже начатую бутылку какого-то низкосортного виски на столе — такие же стоят почти на всех гладких поверхностях кухни. Он возвращается на место, наливает себе и поднимает стакан. — Не чокаясь.       — Да… — у Эда и тень улыбки с лица исчезает от последних слов Антона. И ему жаль становится, что он напомнил, но здравый смысл отчётливо понимает: Эд и не забывал. Просто пытается держаться — пока не выходит. И тишина на кухню опускается такая неприятная, — тиканье настенных часов её только дополняет, делая напряженнее.       Эд стакан в себя опрокидывает полностью, не кривится даже, видно давно сжёг себе во рту всё, что вообще можно было сжечь, так что дешёвое пойло его больше не трогает, стекая по утратившему чувствительность пищеводу.       — Налей пока ещё, я сейчас вернусь, — Антон с места встаёт, волосы пятернёй со лба убирая. — Труба зовёт, — пошутить пытается безуспешно и уходит в сторону коридора, чтобы до туалета добраться, но зависает на полпути, рядом со спальней.       И всё же она, запертая, отдаёт на подкорке сознания нестерпимым зудом любопытства. У Антона это профессиональное. Ну или он просто хочет себя хоть как-то оправдать перед самим собой. Не может он просто пройти её второй раз подряд — тянет разобраться, заглянуть хотя бы одним глазком, понять, почему Эд так несвойственно для самого себя поступил.       Антон почти не сомневается, что, приоткрыв дверь, окунётся в очередную разруху. Квартира Эда сейчас оставляет желать лучшего и в какой-то момент Антону даже становится страшно от всплывающих перед глазами картин раскуроченной мебели, может даже выбитого окна или горы разбитого стекла из-за опрокинутого зеркала и ламп.       И как же его удивляет идеальная чистота. Бытовая такая, естественная, в которой так и ощущается приложенная рука Егора. На прикроватной тумбочке лежит явно кинутая впопыхах футболка, — точно не Эда, тот слишком яркую одежду не любит, предпочитает тёмные цвета, — выдвижной ящик шкафа немного приоткрыт, там виднеются носки со смешными принтами. Антон будто воочию увидеть может, как Эд с Егором собирались утром на работу в тот злополучный день неделю назад. Время в этой комнате застыло. Замерло, как экспозиция музея.       Антон в приоткрытую собой же дверь протискивается, нелепо совершенно себя чувствуя. Не должно его тут быть, не должен он всё это видеть. И тем не менее он к комоду ближе подходит, разглядывая стоящие на нём вещи, улыбается невольно, видя фотографию в простой деревянной рамке: на ней Эд и Егор, счастливые такие, улыбающиеся ярко. Какая же жизнь всё таки сука, играющая с судьбами людей как вздумается. В один момент ты счастлив, влюблён и строишь планы на будущее, а в другой какая то сволочь забирает у тебя всё это, оставляя только боль, отчаяние и пустоту.       — Выйди отсюда, — по-прежнему заплетающийся язык Эда выдаёт эту фразу с настолько стальными нотками, что Антон пугается ощутимо. Сильно так, будто пойманный с поличным вор.       — Эд… я… — он теряется совсем, фотографию на прежнее место возвращая, стараясь поставить так, как она стояла до него, и разворачивается к двери: — Извини… я просто…       — Мне похуй, — рычание в голосе Эда явное настолько, что Антону даже в лицо, испещрённое яростью, смотреть не нужно, чтобы его почувствовать. — Выйди нахуй из этой комнаты!       — Хорошо, я ухожу, — Антон руки в примирительном жесте поднимает, медленно к выходу направляясь, проходит мимо Эда, но замирает в дверях. — Прости. Я не знаю, зачем полез…       Кулак мажет по скуле заслуженно. Стремительно так и дёргано, у Эда явно нет цели ударить ради конфликта, он просто не может держать себя, пьяного и накрытого с головой эмоциями, в руках. Поэтому кулак действительно мажет, не ударяя полноценно, но заставляя место столкновения немного онеметь — рука у Эда тяжёлая, синяку точно быть.       Антон головой встряхивает и снова ровно встаёт, шаг ближе к нему делая.       — Ударь ещё раз, — говорит спокойно совершенно. — Давай, Эд. Бей, если легче станет от этого.       Эда два раза просить не надо, Антон это знает, у него планка падает редко, но сегодня сошлись и встали все планеты в космический ряд. Он бьёт ещё раз, рыча тихо и загнанно, как пойманный в клетку зверь, а потом резко к стене разворачивается, обрушивая ещё несколько сильных ударов на неё, сбивая руку в кровь и замирая на месте с заполошным дыханием, вжимаясь в её шершавую прохладу лбом.       — Я не заходил в эту комнату… с того дня, — Эд говорит то ли той самой злополучной стене, то ли Антону, продолжая оставаться неподвижным.       Антон только сейчас чувствует, как из разбитого носа по губам струйка крови стекает, утирает её тыльной стороной ладони и выдыхает рвано. Он не говорит ничего, просто ближе подходит и руки на плечи Эда укладывает, чтобы к себе лицом развернуть и в объятия крепкие утянуть.       — Не могу зайти… на пороге замираю… и всё… — Эд говорить продолжает, как в каком-то трансе, до боли в руки Антона впиваясь и пачкая рукав кровью. — Я… мне кажется… я Егора предам, Шаст, если хоть к чему-то там прикоснусь, хоть что-то там сдвину — я его предам…       — Ты предашь его, если и дальше себя медленно убивать будешь, — Антон говорит тихо, руками футболку на его спине комкая. — Егор счастья для тебя хотел, а не…       У Эда плечи мелко дрожать начинают, и всхлипывает он украдкой, в молчаливом рыдании кропя рубашку Антона.       — Не могу, брат, я не могу… Как я просто… войду в комнату и уничтожу последнее, что у меня о нём осталось? Его больше нет, Шаст… Я не знаю, что мне делать… я просто не представляю…       — Как это последние? — Антон отстраняется, за плечи его снова берёт и взгляд ловит. — Ну как последние, Эд? Ты ведь не собираешься забывать его, верно? У тебя столько воспоминаний с ним, — он глаза прикрывает в попытке с мыслями собраться — смотреть на такого Эда просто сил нет. — Не заходи туда сейчас, хорошо? Сделаешь это, когда будешь готов.       — Воспоминания… — Эд голову на грудь себе роняет, заплаканный и абсолютно не трезвый, от вспышки истерики потерявший последние крупицы самообладания. — А толку от этих воспоминаний, чувак? Егора уже ничего не вернёт, нахуй они мне не всрались…       — Не вернёт, но ты жить дальше должен, слышишь? — Антон руки чуть сильнее сжимает, пытаясь Эда намного растормошить. — Эд, ты слышишь меня? Ты ради Егора жить должен, потому что он точно не хотел бы, чтобы ты себе жизнь сломал. Я знаю, что больно. Знаю. Тебе обязательно легче станет.       — Я думал об этом, Шаст… Неоднократно. И ща думаю… время лечит — вся хуйня… Но какое я вообще право имею? — Эд головой качает, рот приоткрывает в молчаливом продолжении, пытаясь наверняка слова подобрать. — Типа… жить, когда его… нет больше? А если и жить, то… какого хрена мне должно легчать? Это такое предательство…       — Нет, нет, предательство — это разрушить всё, что у тебя есть. Ну как ты не понимаешь? — Антон не знает, как достучаться, как мысли свою в эту голову дурную донести. — Ты либо Егора совсем не знал, либо забыл уже каким он был. Ты хоть представляешь, что бы он сделал с тобой, услышав твои слова и увидев, как ты тут убиваешься? Что бы он на это сказал, а?       — Блять, завались, Шаст! — Эд дёргается разозлённо, но слишком пьяно, чтобы из хватки Антона соскочить. — Не представляю я, блять! Потому что нет его теперь! Нихуя он не увидит и не услышит! Сука… — он глаза болезненно жмурит, абсолютно сникая в своих мыслях. — Сукааа…       — Так, ладно, — Антон встряхивает его, снова взгляд ловя. — Слушай меня. Если тебе хочется скорбеть и напиваться до беспамятства — пей и скорби. Если тебе хочется врезать мне снова или на стене отыграться — пожалуйста. Если тебе хочется кричать и разносить квартиру в хлам — делай. Делай, что угодно, чтобы легче стало. Но я не позволю тебе жизнь свою ломать, понял меня? Ты не один. Тебе не нужно одному всё это переживать. И ты справишься, ясно? Это, блять, приказ старшего по званию, — он снова его к себе прижимает. — Держись.       — Слушаюсь, товарищ капитан… — у Эда голос совершенно хриплый и севший, и губы, алкоголем сожжённые, дёргаются в слабой и болезненной усмешке. Но уже это не может не радовать — Эд немного приходит в себя выплывая из пучины отчаяния. Пусть и мимолётно, пусть и из-за слов Антона, пусть ненадолго. Рано или поздно Антон его вытащит. Полноценно.       — Вот и молодец, — он его по спине слабо хлопает, и кивает в сторону кухни. — Пойдём выпьем ещё по одной и ты попробуешь отдохнуть, — они оба на кухню возвращаются, когда Эд кивает согласно. — Я не шучу, Выграновский. У тебя неделя, чтобы в себя прийти и в строй вернуться. Иначе я стану твоим главным кошмаром и буду обламывать тебе кайф до конца жизни, — Антон стаканы обновляет и первым свой опустошает, со стуком на место возвращая. — Ты мне нужен, братан.       Эд головой кивает только, без слов указания принимая и проглатывая, не смотрит и это уже слава Богу. А затем свой стакан опрокидывает, выдыхая задушено и приземляясь лицом на своё, лежащее на столе предплечье. Вернее, планируя приземлиться на него — факир был пьян, и фокус не удался — стук столкновения лба со столешницей раздаётся знатный. Но Эд вроде в порядке, вещать начинает через несколько мгновений, будто и не произошло ничего, а слова ленивые такие и Антону вслушиваться приходится, чтобы разобрать, что он там себе в нос мурлыкает:       — Егора… родители… сказали приезжать в гости… мне… в любой момент…       — Обязательно поезжай, когда в себя придёшь, — Антон его по плечу хлопает и вздыхает тяжело — рёбра снова дают о себе знать. — Братан, мне ехать надо. Но ты ведь будешь в порядке, верно?       Антон очень надеется, что правда будет. И остаётся опираться только на неё, — эту мнимую, чёртову надежду, — потому что Эд вместо ответа всхрапывает и пускает ручеёк слюны прямо на стол.

***

      Антон домой поднимается без особого энтузиазма. С одной стороны страшно, что Арсений просто собрал свои вещи и свалил от него куда подальше, а с другой — может оно и к лучшему? После такого сумасшедшего дня он просто не переживёт очередного выяснения отношений. Хочется поскорее снять с себя одежду, принять душ и завалиться спать, чтобы покончить со всем этим уже. Возможно новый день будет чуточку лучше, чем предыдущий?       Он вставляет ключ в дверной замок, но тот не проворачивается — закрыто изнутри. Значит Арсений всё же остался. Только радости от этого нет совсем — её вообще последнее время нет, а эта неделя выжала настолько, что единственное чувство, застывшее в Антоне, — это глубокая апатия. И усталость. Точно, нельзя забывать про усталость.       Антон нажимает на звонок коротко и отходит на пару шагов от двери, чтобы его не прибили в приступе праведного гнева — Арсений то уверен, что он к Руслану ездил и наверняка захочет все кары небесные на него за это обрушить.       Разыгравшееся воображение не соответствует реальности только первые пару минут. Арсений встречает его довольно спокойно, приоткрывает двери с мягкой улыбкой, отошедший, видно, от их недавнего скандала, что удивительно, но сил сейчас в этом копаться нет. А потом на лицо взгляд поднимает, и от былой расслабленности не остаётся и следа.       — Ты… подрался?       — Нет, я… Я не дрался, Арсений, — Антон обувь скидывает с ног и головой едва заметно качает. — Мне просто не повезло под горячую руку попасть… Не важно…       Арсений головой качает в молчаливом недоумении и бессилии, а потом просто берёт и руки в стороны разводит в до боли уютном и родном жесте.       — Иди сюда… Что случилось?       Антон улыбается, делает шаг ближе и в объятия его тёплые ныряет, носом в шею зарываясь и руки на спине складывая.       — Извини, что ушёл и нагрубил тебе, — шепчет тихо, поцелуй на голом участке кожи оставляя. — Я у Эда был. Хотел убедиться, что он в норме.       — Поругались? — у Арсения руки такие нежные, каждое прикосновение к волосам мурашками по всему телу отдаёт. И на холод их наплевать совершенно.       — Нет, не поругались, просто ему плохо было очень, и я позволил на себе выместить… — Антон усмехается тихо. — Никогда не думал, что стану грушей для битья. Зато Эду, вроде, полегче. А ты как? Поужинал?       Прикосновения ласковые к плечам смещаются, невесомо совсем, но приятно. Арсений не давит совсем, а ещё, вредный, старается на Антона вообще не давить, отклоняясь назад и слушая внимательно.       — Нет, тебя ждал, — Арсений морщится вскользь, когда неаккуратный выдох Антона лицо его цепляет. Опростоволосился Антон, ничего не скажешь. — Ты пил?       — Да. С Эдом пару стаканов опрокинул, — он признаётся честно, отлипая от Арсения и улыбаясь. — Сейчас… зубы почищу, чтобы не воняло.       — Дело не в запахе. Ты так свою печень просто убьёшь, Антон, — он головой качает строго, на стену прихожей облокотившись. — Не пей больше. Я серьёзно, ни капли, Шастун. Дай себе поправиться…       — Арсений… — Антон улыбается ещё шире, головой качает, а после и вовсе на смех тихий переходит, опускаясь прямо на обувную тумбу. — Извини, ты просто такой милый, когда ворчишь на меня. Всё хорошо, я не буду больше, обещаю. Просто… Эда когда увидел, в каком он состоянии… — он лицо руками трёт устало. — Мне самому выть захотелось от этой картины.       Арсений оказывается рядом непредвиденно, бесшумно шагающий по полу в мягких, домашних тапках. От его присутствия легчает, отпускает немного, но из-за этих эмоций на языке и больше горечи оседает от осознания, что у Эда такого больше нет. А у него, Антона, есть. И ничего он со своими эмоциями счастья поделать не может, как бы другу погано не было.       — Поужинаешь со мной? — Арсений мягко пальцами позвонки шеи Антона изучает. И это блаженство.       — Поужинаю, только… Я в душ схожу быстро, хорошо? — он улыбается, руку вперёд тянет и вплетает в волосы Арсения, чтобы чёлку со лба убрать. — Ты оброс так сильно, — говорит тихо, глаза прикрывая.       Антон хочет остаться в этом моменте навсегда. Хочет никогда с этой чёртовой прихожей не уходить и присутствие Арсения рядом всегда ощущать. Господи, он так хочет, чтобы этот кошмар вокруг них поскорее закончился.       — Знаешь, — он снова говорить начинает сипло совсем, глухо, — с того момента как Егора не стало, я только и думаю о том, насколько боюсь тебя потерять. Арсений, я… Я не понимаю в какой момент я так сильно к тебе привязался, но я так хочу, чтобы ты рядом был.       Антона только сильнее в безопасность и уют родных прикосновений утягивают. Арсений уже не просто гладит ему шею, склоняется к нему, вновь в объятия бережные утягивая, укладывая ладонь на затылок, — ледяную, но такую согревающую.       — Я тоже этого хочу, слышишь? Антон, я буду… — Арсений шепчет в самую макушку, и Антон поклясться готов, что чувствует в следующую секунду невесомый поцелуй. — Всё будет хорошо, я не дам себя в обиду, ты можешь быть уверен. Твоя задача сейчас поскорее поправиться, не забывай пить лекарства… А хотя плевать! Забывай. Я тебе сам напоминать буду. Поставим тебя на ноги полноценно… и ещё хоть пол рюмки, Шастун… — угроза в голосе почти осязаемая.       — Больше не буду, доктор, — Антон вперёд тянется, трётся своим носом о его в эскимосском поцелуе. — Я быстро схожу в душ и пойдём ужинать, хорошо? — он с места поднимается, ловя руку Арсения, чтобы костяшки пальцев поцеловать.       — Аккуратнее только, — и пальцами своими тонкими за кончик носа щипает украдкой. Невозможный.       Антон смеётся тихо и в комнату идёт, чтобы домашнюю одежду и полотенце взять. А после в ванну направляется, забираясь в неё с трудом и кряхтением из-за боли в рёбрах — достала уже, честное слово. Прохладная вода помогает немного разгрузить голову и расслабиться. Он вылезает из ванной, наспех вытирается полотенцем и ныряет в спортивные штаны и футболку, закидывая грязные вещи в стирку.       На кухню заходит всё ещё вытирая полотенцем влажные волосы и замирает в проходе, разглядывая Арсения, разогревающего ужин. Уютный он такой сейчас, домашний, хочется обнимать его бесконечно и о чувствах своих говорить. Но Антон трус, он банальное «я тебя люблю», которое вертится на языке уже давно, выдавить из себя не может.       — Пахнет очень вкусно, — говорит он, плечом к косяку дверному прижимаясь.       — И даже не пересолено, я попробовал, — Арсений фыркает абсолютно обезоруживающе, лицом к Антону поворачиваясь, и подмигивает смешливо, взглядом приглашая за стол. — Я звонил Димке, он сказал, что с обезболивающим надо быть аккуратнее, но так как ты сегодня надвигался и напряг грудные мышцы, можешь смело выпить сейчас ещё одну таблетку.       Антон не дышит, кажется, от этой информации. Арсений звонил Диме, чтобы спросить про него? Он настолько переживает?       — Ты… Диме звонил? — всё-таки уточняет он, проходя в помещение и занимая предложенное место.       — Ну… да? Извини, конечно, что я так… — Арсений мнётся, уверенность в своих словах мгновенно теряя. Не понимает, трогательный и глупый, что этот вопрос без упрёка был задан, что не против Антон совершенно подобной заботы. Но раньше, чем Антон влезть успевает, его ёж персональный иголки свои пушит самодовольно, нос кнопочный гордо вскидывая. — Имею право, ясно? Раз ты сам о себе нормально не заботишься.       — Эй, эй, — Антон смеётся тихо, с места поднимаясь и ближе к нему подходя, в глаза заглядывает, ловит лицо руками и целует коротко. — Спасибо. Спасибо, что переживаешь и заботишься, — шепчет он и снова к губам прижимается, в этот раз углубляя поцелуй. И сердце у самого замирает каждый раз. Ему вообще кажется, что он от этих поцелуев и прикосновений простых когда-нибудь с ума сойдёт — настолько Арсений волнует и голову кружит.       И то, как Арсений в момент млеть от его прикосновений начинает, расслабляется мигом, теряя ту, обретённую секундой ранее, колкость — всё это только сильнее к черте сумасшествия подводит. Но Антон и не против свихнуться, если Арсений действительно только его будет, рядом, всегда.       — Ну тише… — у Арсения голос такой улыбчивый, он прямо в поцелуе уголки губ вверх тепло тянет. Комфортный такой и бесконечно родной. — Тебе наклоняться не больно?       — Нет, — Антон врёт бессовестно, только чтобы чудо это не волновалось лишний раз. — Не переживай, мне легче уже. Сейчас поем, выпью таблетку и посплю пару часов — вообще буду как новенький, — он серьёзнее в момент становится, взгляд этот невозможный ловя: — Я просто поговорить с ним хочу и попытаться что-нибудь про сотрудницу выяснить. Не буду я его бить или калечить, если ты за это переживаешь. Просто мы уже поняли, что он не очень то хочет с тобой подробностями делиться, а нам хоть что-то узнать нужно.       Антон губу закусывает, вздыхая тихо. Ужасно не хочет этот разговор поднимать, именно поэтому старательно избегает имя Руслана, будто всё рухнуть может, стоит только упомянуть его.       — Что ты приготовил? — он тему спешит перевести, на стул возвращаясь.       — Да ничего такого, — Арсений будто чувствует его состояние, вид делает, что не слышал от Антона ничего. И от этого дышать легче несмотря на недавно сломанные рёбра. — Маялся немного от нечего делать, решил в холодильник к тебе залезть… Как чувствовал, что просрочки найду много, Антон, — взгляд украдкой насмешливо осуждающий кидает. — Отобрал продукты, думал уже не заморачиваться и просто пельмени сварить, но у тебя куриная грудка на днях гавкнуться должна была. Поэтому, мсье, на ужин сегодня «а-ля битки». Ты же ешь куриные?       — Да я всё ем, — Антон кивает, губы облизывая и слюну сглатывая — есть хочется неимоверно. — Хочешь… — он теряется на пару мгновений, но всё же продолжает говорить: — Хочешь что-нибудь посмотреть перед сном? Со мной… вместе.       О стол аккуратно звякают две тарелки с отбитым мясом в румяной панировке. Арсений садится рядом, смотрит прямо в глаза, а у самого на лице улыбка неприкрыто довольная пляшет. Сытая такая, будто он этого приглашения всю свою жизнь ждал — Антону нравится так думать.       — Новый артхаус вышел… — Арсений пальцами хитро по столу шагает, прихватывая согнутой фалангой мизинец Антона. — Премьера была где-то месяц назад, но думаю, что в интернете уже доступно. Посмотрим, мммм? — и глазами хлопает издевательски так, ресницами сдуть грозясь, ей Богу.       Антон вздыхает, глаза прикрывая и руку его перехватывая, чтобы к губам поднести и поцелуй на костяшках пальцев оставить. Его от этого артхауса тошнит откровенно, но ради Арсения он порно с собаками посмотрит, и видео с принесением младенцев в жертву — Господи, он надеется, что об этих мыслях никто и никогда не узнает.       — Конечно, что хочешь посмотрим, — он ещё один поцелуй на запястье оставляет и кивает на тарелки. — Приятного аппетита. Чем ещё занимался, пока меня не было?       — Да ничем особенным, фитнесом немного от нечего делать и твиттер полистал, — Арсений фыркает смешливо, щекоткой лёгкой по щеке колючей пробегаясь. А потом забирает новый антистресс Антона, потому что, для того чтобы порезать биток, нужно две руки и это ужасно.       — Фитнесом? — Антон усмехается тихо. — Знаешь, мы живём в одной квартире… сколько? Две недели? Больше? Я первый раз слышу, что ты занимаешься фитнесом, — он глаза щурит. — Решил дополнительную нагрузку к работе и пробежкам добавить?       Арсений щурится в ответ, держит оборону в гляделках, как партизан на допросе, оголяя зубы в милом и совершенно не опасном оскале.       — Я редко упражняюсь. Сегодня… нахлынуло. Продуктивный день.       — Мне бы такие желания, после подобных дней, — Антон кусок битка отрезает, в рот закидывая и расплывается в довольной котячей улыбке. — Очень вкусно. И действительно не пересолено, — он хихикает тихо.       — Таблетку выпить не забудь, хихикает он, — Арсений хмыкает возмущённо, под столом пинаясь. Несильно, — помнит, что дерётся с инвалидом — но ощутимо. А затем в рот кусочек куриного битка себе закидывает, с места привставая и цепляя блистер из пиалы с противоположной стороны стола.       Антон вздыхает:       — Тебе говорили, что ты своей заботой можешь мёртвого воскресить? — он с места встаёт, чтобы воды себе в кружку набрать, и назад возвращается. — Жуй давай. Я хочу лечь и ничего не делать хотя бы до утра, — и снова за еду принимается.       — Это называется «спать», Антон, — Арсений смех сдерживает, довольный такой придуманной ответкой — и это ребячество согревает похлеще летнего солнца в зените — за биток берётся основательно, чтобы расправиться поскорее. И носком своего мягкого тапка притопывает по пальцам Антона, безболезненно и игриво, мешая сконцентрироваться на еде.       Доедают уже молча, изредка перебрасываясь какими-то будничными фразами. И так хорошо в этом вечере. Антону в этой квартире никогда прежде настолько уютно и тепло не было. Он себя так по домашнему даже в родительском гнезде не ощущал.       — Таблетка, Антон, — и даже подобное ворчащее напоминание, уже, наверное, третье за последние минут пять, ощущение это ни капли не омрачает.       — Я помню, — в который раз отвечает Антон, закидывая обезболивающее в рот и запивая двумя большими глотками воды. Он с места встаёт, тарелки со стола собирает и сгружает их в раковину. — Утром помоем. Пойдём отдыхать, — руку Арсению протягивает, и тот за неё цепляется.       Они доходят до спальни, и Антон взгляд кидает на всклокоченную кровать — точно помнит, что поправлял её перед выходом из дома утром. Он кидает на Арсения прищуренный взгляд, но ничего не говорит. Не говорит до тех самых пор, пока дальше не проходит и не замирает в метре от прикроватной тумбочки, на которой аккуратно так лежит анальная, мать её, пробка. У него аж воздух из груди выбивает от возмущения и неловкости. То есть пока он был у Эда, Арсений здесь…       — Да, ты прав, — выдавливает он, стараясь не улыбаться и не оборачиваться к Арсению, — фитнес — очень полезная штука.       То, с какой скоростью Арсений добирается до тумбочки и настигает свою игрушку — экшен в самом эпичном своём проявлении. Он буквально почти через кровать перелетает, от пола оттолкнувшись, и, падая на неё плашмя, закидывает пробку в выдвижной ящик, судорожно им хлопнув. А потом выдыхает вымученно, ткнувшись лбом в матрас. Незабываемое зрелище, Антона ещё немного и на смех пробьёт.       — Точно артхаус хочешь? — выдыхает как ни в чём не бывало этот Арсений, только лицо от одеяла не отрывает, будто приклеенный, и сам на кровати продолжает лежать неподвижно, во весь рост вытянувшись. — Может что-то другое? Я уступлю…       Антон улыбается широко, всё-таки не сдерживая тихой усмешки, и тоже на кровать забирается, только не ложится, а ноги по обе стороны от бёдер Арсения устраивает, коленями в матрас упираясь. Он руки на чужие плечи укладывает и массирует их слабо.       — М-мм… м-мм? — Арсений сопит смущённо абсолютно, на кровати слабо ёрзая, но всё же повержено замирает. Правда поверженность не полноценная: врагу не сдаётся наш гордый Арсений, продолжая пытаться заговаривать зубы. — Ну, Антон? Что будем смотреть?       — Даже не знаю, — Антон на его ягодицы усаживается, намеренно бёдрами о них потираясь и руками начинает активнее плечи массировать. Склоняется ниже и выдыхает в ухо: — Ты ужасен, знаешь?       — Антон… — выдох уже не такой уверенный и отстранённый, жалобный почти, но только сильнее тему эту развивать провоцирующий. Потому что Арсений очарователен в своём стыде. Просто загляденье. — Это ты ужасен… — и о задницу его тереться одно удовольствие.       — То есть ты самоудовлетворялся в моей квартире, в моей комнате, на моей кровати, пока меня не было дома, и я при этом ужасен? — Антон всё ещё в ухо ему слова выдыхает, продолжая массаж незамысловатый делать. — И как давно ты подобным тут занимаешься?       Да, Антон тоже ужасен.       — Это… допрос? Я ничего вам не расскажу, Антон Андреевич, без своего адвоката… — Арсению прикосновения с оттяжкой к плечам явно приходится по вкусу, он мычит тихо в матрас, пальцами одеяло комкая, и старается не дёргаться, ухо чувствительное вредно плечом закрывая. Думает, что от Антона-следователя так легко спастись.       — Сегодня я твой следователь, адвокат, прокурор и судья, Арсений, — Антон губы облизывает пересохшие и по шее Арсения ими мажет, мурашки короткими поцелуями ловя. Бёдрами снова по его ёрзает. — Поэтому спрошу ещё раз: как давно ты занимаешься подобным? Господи… а ты делал это, пока я за стенкой спал? — ещё пара поцелуев на шею ложиться.       — Особенно… когда ты спал за стенкой, Антон, — Антон не знает, как в Арсении одновременно уживаются стервозность и робость, но у него от этого сочетания самообладание отлетает напрочь. А когда Арсений от массажа прогибается едва заметно, сильнее ягодицами своими в пах Антона вжимаясь — сушите вёсла.       Антон рычит тихо, ногу перекидывая, чтобы слезть с него, зависает на пару секунд и снова улыбается, склоняясь вниз и в ухо его тихо чмокая.       — Арсений, — зовёт он, — повернись ко мне, хочу тебя поцеловать.       — Фильм отменяется, да? — Арсений выдыхает так игриво, с толикой сладкой язвительности, и Антон уверен, что улыбается тот сейчас ну просто незаконно красиво. Хочется эту улыбку сцеловать побыстрее. И как же радует, что несмотря на подначку, разворачивается он всё-таки послушно, в глаза ему заглядывая через полуприкрытые в смущении веки.       Антон ниже к нему склоняется и ловит губы поцелуем долгим, тягучим. Языком в рот пробирается, и руками под футболку его домашнюю ныряет, пересчитывая пальцами рёбра. И Арсений вздрагивает мелко на каждом прикосновении, охотно на поцелуй отвечая.       — Да, пожалуй, отменяется, — кивает Антон, выпрямляясь, и Арсения на себя тянет, чтобы от футболки его через мгновение избавиться.       — Антон, а как же рёбра? — Арсений брови свои заламывает обеспокоенно, и это умильно так, просто сил никаких нет. Переживает, но дышит при этом откровенно сбито, губы краснеющие свои облизывая.       Антон не отвечает, задумываясь на пару секунд, а после с кровати медленно сползает, на пол коленями становясь, и Арсения за бёдра к себе рывком притягивает, наслаждаясь мелодичным ахом. Он вверх смотрит, взгляд его поплывший слега ловя.       — Ты просто… ты… — Арсений губами воздух ловит в переизбытке возмущения, ногами в носках по ковру взбудоражено елозя. — Сил на тебя никаких нет, Господи… невозможный.       — За мной, кажется, должок есть? — Антон хмыкает тихо, чуть вверх приподнимаясь и губы его снова ловя, а после на скулы и шею поцелуями переходит, ещё ниже спускается, до груди, целует мелко косточки ключичные, впадину яремную, пока руками штаны вниз тянет, вместе с боксерами. И Арсений бёдра понятливо приподнимает, помогая, дышит сбито и взгляд от него не отводит.       И наблюдать, как эти водянистые, светлые радужки — чистое июльское небо, — туманной пасмурностью предвкушения и желания наполняются — концентрированное удовольствие. Арсений губу свою нижнюю прикусывает, изящный такой, в окружении тёмного постельного белья кожа у него, будто белый мрамор, усеянная родинками и узорами пробивающихся на тонких запястьях венок. Антон никогда не увлекался фотографией, но такого Арсения с удовольствием бы запечатлел.       — Только осторожнее, я тебя прошу, ладно? — ладонь дрожит от предвкушения, как и её владелец, и оглаживает подбородок Арсения и линию челюсти с таким трепетом, что от всех этих чувств и заботы — даже во время прилива страсти — сердце из груди выпрыгивает, больно по грудной клетке стуча.       Антон кивает, на ладони его чмок оставляя, ниже склоняется, член вставший уже полностью разглядывая с интересом. Он никогда не думал, что члены красивыми могут быть, но в Арсении, кажется, вообще изъянов нет — если бы не скверный временами характер, цены бы ему не было. Но, как говорится, в человеке должна быть изюминка — Арсений у него кекс.       — Осторожнее, помню, — Антон член по всей длине лижет несколько раз, придерживая его рукой у основания, каплю с головки собирает и в рот её берёт. Вылизывает со всей ответственностью — он сосать никогда не умел, это вообще первый раз, когда минет делает он, а не ему, и оттого нервно немного, до потеющих ладоней.       Арсений дышит часто, ртом воздух глотая, вздрагивает на особенно чувствительных прикосновениях языка, и Антон смелеет, глубже насаживаясь, вакуум щеками создавая и выпуская член изо рта, чтобы слюну собственную языком собрать. Он ствол поцелуями покрывает по всей длине и снова в рот берёт. Губы на члене ощутимо растягиваются, и прикосновения к ним постепенно нагревающихся пальцев, как лучшее в этой жизни издевательство.       Арсений смотрит на него очаровано абсолютно, языком постоянно облизывается и подушечками своими подрагивающими контур губ Антона чертит, повторяет форму, поглаживает. И это откровенно так и одновременно нежно, что с членом во рту выть хочется, как невменяемому. Потому что на Антона никто и никогда так не смотрел, и так любовно не касался. Такие эмоции и ощущения — увы — не поджидают на каждом углу. А Антон, вон, нарвался… и это что-то нереальное.       Он двигать головой начинает чуть быстрее, руку Арсения перехватывает и на волосы себе перекладывает. Стонет гортанно, вибрацию по члену пуская, в глаза смотрит неотрывно — тонет в них с каждой секундой всё сильнее. Отстраняется, чтобы ниже наклониться и снова слюну свою собрать, по яичкам языком проводя, и вновь к члену возвращается.       — Ах… Антон… — Арсений всхлипывает так красиво, голову на мгновение к потолку закидывая с каким-то мявкающим и судорожным стоном. И Антону этот стон точно в пах отдаёт, прицельно и неотвратимо. — Ещё… — непонятно даже о чём просит это чудо, но исполнить хочется в момент, чтобы выдохи хриплые эти не прекращались, чтобы рука так и продолжала волосы сжимать подрагивающе. У Антона лицо горит от этих ощущений, и Арсений будто чувствует этот жар, на кровати сильнее выгибается и бёдрами своими мягкими и привлекательными — до истекающего в желании члена — в щёки вжимается, бессильно трясясь.       И Антон даёт ему это «ещё», пару раз повторяя действия с облизыванием поджавшихся яичек, вбирает одно в рот, посасывая и снова к члену возвращается, начиная рукой себе помогать активнее. Он сам дуреет от этой ситуации и кончить готов только от осознания происходящего. Хочется руку в собственные штаны запустить, но не до себя ему сейчас совсем.       От этих бедёр на лице, не менее горячих, о щетину его трущихся, рычать хочется от удовольствия. На коже Арсения по-любому останутся покраснения, кожа нежная, раздражения не избежать, но Антон зацелует каждое пятнышко, не один раз, до той поры, пока они не сойдут, а потом повторит свой лечебный путь снова. Исключительно для профилактики.       Арсений стонет так надсадно и громко, совершенно тихим быть то ли не умеет, то ли не старается, но Антону это даже нравится, пусть соседи потерпят, не каждый день у него праздник. Не каждый день Арсений выгибается только сильнее, пальцами в волосы русые зарываясь уже двумя руками, от нетерпения и предчувствия оргазма — Антон уверен, он его сам на языке ощущает, у Арсения член течёт только сильнее и тело напрягается с каждым движением губ по головке всё ощутимее.       Хватает всего пары мгновений, с мягким нажимом скользнувших по мошонке пальцев и очередного стона с членом во рту в унисон с высоким ахом Арсения. Он на кровать спиной откидывается, бёдрами своими невозможными лицо Антона, похоже, вообще отпускать не собираясь, и изливается вязкой спермой прямо на язык, дыша сбито и шумно с блаженно зажмурившимися глазами.       — Антон… извини, я не… предупредил… — совладать с собой пытается.       Антон губы свои утирает тыльной стороной ладони, облизывается котом сытым и на кровать с пола переползает, укладываясь рядом с Арсением. Руку его в свою ловит, целует костяшки и улыбается блаженно так, точно не член чей-то сосал только что, а миллион выиграл.       — Всё хорошо, — он на бок переворачивается, смотрит на Арсения с пару секунд и в щёку звонко чмокает. — Такая альтернатива вечернему просмотру фильма мне очень даже нравится.       — Всё, что угодно для тебя будет лучше, чем артхаус, Антон, — Арсений смеётся тихо и абсолютно разнежено, на Антона со всей внимательностью посматривая и приподнимаясь немного, голову рукой подперев. — Антон… — голос как-то резко теряет весёлую звонкость, приобретая интимно низкие нотки. Тонкие пальцы ненавязчиво дотрагиваются до низа живота, футболку вверх задирая, а затем прихватывают пояс штанов, тягуче медленно оттягивая резинку и заставляя член предвкушающе дёрнуться. — А тебе… помочь, ммм?       Антон улыбается, уже собираясь на прямой вопрос ответить, когда тишину в комнате звонок телефона прерывает. И так сильно хочется его игнорировать, но он всё же нащупывает его на кровати, куда отбросил ещё в самом начале, смотрит на экран и вздыхает тяжело.       — Извини, — говорит Арсению, принимая сидячее положение. — Павел Алексеевич, — поздний звонок от подполковника не предвещает ничего хорошего, потому что обычно он звонит только для того, чтобы поорать в трубку о том, что «Шастун, ты в печёнках у меня уже сидишь, я уволю тебя к чёртовой матери». — Что случилось?       — Почему для того, чтобы ты соблаговолил явиться на вызов, позвонить тебе должен сам подполковник, Шастун?       — Вызов? — глупо переспрашивает он.       — Вызов. Очередной труп. Хоть до тебя дозвонился, спасибо. Арсений вообще вне зоны действия сети. Я вас скоро реально отстраню. Вызванивай своего Попова, как хочешь вызванивай, и дуйте на всех скоростях. Адрес, считай, уже скинул.       — Вас понял, — Антон трубку кладёт, только сейчас замечая на экране телефона несколько пропущенных звонков от дежурного. — Блядство… Арсений, помощь отменяется, по коням, — он с места тут же встаёт, к шкафу подходя и вещи себе выискивая. — У нас новый подарок от Фантома, судя по всему.