Песня ветра

      Дорога до места преступления тянется каплей конденсата по стеклу, точно такая же капля неприятно срывается с виска куда-то на щёку — хоть на улице кромешная ночь, старательно поджигаемая фонарями и горящими в жилых домах окнами, духота вокруг просто невозможная, а машинный кондиционер полетел, нужно как-то заехать на шиномонтаж и освежить хладагент в системе, ну или компрессор полетел, Антон полицейский, а не автомеханик, уж простите.       Рядом обмахивается каким-то забытым в бардачке блокнотом Арсений. Периодически направляет поток прохлады и на Антона, но это приносит не облегчение, а скорее смех, сопровождаемый ответной улыбкой. Они потные оба, накалённые не только от аномального зноя, но ещё и от предстоящей работы. Кто знает что им придётся увидеть в этот раз? С чем столкнуться? И эта неизвестность просто отвратительна, хуже нет.       У Антона ещё и предчувствие нехорошее набатом по сознанию лупит, и рядом ёрзающий Арсений никакого облегчения своей нервозностью не приносит. Хотя, кого Антон вообще пытается обмануть? Себя? Будь Арсений хоть трижды расслаблен, Антона бы всё равно колотило, ничего он своей интуицией сделать не может — если гудит, то гудит до победного.       Место оцепления — неприглядный и полуразвалившийся дом под снос. Из него давно выехали все жильцы, но, судя по внешнему виду и характерному запаху, овеявшему салон, благодаря открытым на все сто окнам, облюбили это местечко бомжи и наркоманы, что не удивительно. Антон паркуется у первой же попавшейся клумбы, если этот участок, поросший бурьяном и сухостоем, можно ещё так называть. Сердце неприятно бьётся о рёбра.       — Заедем на обратном пути на заправку? Я так кофе холодный хочу, сил нет…       — Конечно, заедем, — кивает Антон, первым выбираясь из машины. — Местечко напоминает тот дом, где мы Полину нашли, помнишь? — он ёжится неприязненно, дожидаясь пока Арсений тоже на улице окажется.       — Помню, — он вздыхает устало, аккуратно ладонью спину Антона огладив в акте поддержки, и вперёд идёт, опять в джинсах своих рваных коленями белыми сверкая. И Антону, не смотря на мерзость эту вокруг и предчувствие очередной катастрофы, вспоминается бесстыже его предложение «помочь». Какой же всё-таки этот маньяк ублюдок. — Фантом вообще какую-то слабость к заброшкам питает…       — А ещё он питает слабость к жестокости, — Антон головой качает. — Впрочем, только в последнее время, — они проходят ленту оцепления без особых препятствий, минуют двор и заходят в дом, двери которого оказываются открыты. — Арсений, может… Может не пойдёшь дальше? Лучше тут постой, не хочу, чтобы тебе плохо снова было.       Арсений головой качает хмуро, оттягивая воротник бежевой футболки, жарко даже в этом сыром доме — Господи, когда уже там осень по расписанию? — и уверенные шаги вперёд делает, обгоняя Антона.       — Антон, это будет некомпетентно с моей стороны, я должен всё видеть своими глазами.       Присутствие Павла Алексеевича удивляет. Он не должен здесь быть, он в принципе никогда не ездит на места преступлений — не его эта забота, как старшего по званию. Муляющая в груди чуйка разгорается до ощутимого жжения. И все собравшиеся на них с Арсением какие-то взгляды подозрительные кидают, только усугубляя это чувство заполняющей тревоги.       — Товарищ подполковник, — Антон руку ему протягивает, жмёт не сильно и проходит чуть дальше, осматривая остальных собравшихся и Диму взглядом вылавливает, но окликнуть его не успевает, потому что Павел Алексеевич голос раньше подаёт, крайне громогласный, отдающий в ушах сюрреалистичным приказом:       — Ладно, парни, пакуйте.       На этих словах в сторону Арсения выдвигаются двое сотрудников из их отдела. Антон даже сообразить не успевает, как они руки ему скручивают, и проговаривают какие-то стандартные фразы про молчание и адвоката.       — Эй! Что происходит? — Антон на Павла Алексеевича смотрит и с места срывается. — Вы что делаете? Отпустите его! Арсений! Да уберите вы руки, — он ближе отказывается, пытаясь своих парней от него оттолкнуть. А Арсений не помогает от слова «совсем», смотрит на него абсолютно дикими глазами, бледный, как мел, шепча только вопросительно-отчаянное «Антон?».       — Шастун, успокойся, пока тебя следом не повязали за препятствие задержанию. Держи себя в руках, — Павел Алексеевич и бровью не ведёт, рычит только зычно и настоятельно, пока на них всё больше глаз смотреть начинают, накаляя ситуацию до вспышки мигрени.       — Да что тут, мать вашу, происходит? — Антон голос в ответ повышает. — Что вы творите? Отошли от него! — он снова Ваню и Дениса оттолкнуть пытается.       — Шастун! — раньше, чем Антон в очередной раз огрызнуться собирается, пытаясь Арсения у сослуживцев отобрать, сзади его под мышки сержант какой-то прихватывает, резко и останавливающе, заставляя тело дрогнуть от вспышки боли, притуплённой таблеткой.       Подошедший в апогее разбирательств Дима смотрит в глаза Антона проникновенно, не пытаясь отвести взгляд. И говорит так чётко и доступно, что Антону хотелось бы в этот самый момент заработать долбанное слабоумие:       — Жертве были нанесены несовместимые с жизнью удары ножом для резки бумаги. Сам нож обнаружился глубоко засаженным в чрево убитой. На нём отпечатки пальцев зарегистрированного в базе Попова Арсения Сергеевича. Нашего Арсения, Шаст…       Антон головой мотает:       — Нет, нет, нет! Это бред! Это же бред, Поз! — он вырваться пытается. — Да отпустите меня! Арсений, слышишь? Скажи им. Ты чего наделал? — последний вопрос сам собой слетает с губ и за него тут же стыдно становится, потому что не так он звучать должен — не так обвиняющие.       — Я ничего не делал… — Арсений так слабо это выдыхает, словно сам в свои слова полноценно не верит, шепчет абсолютно побледневшими губами, кусая нижнюю до появления кровавых потёков на слюне.       — Отставить балаган! — голос Павла Алексеевича Антона когда-нибудь до контузии доведёт, он не сомневается. Даже взрыв на фабрике так сильно не оглушил, как этот повелительный и резкий голос здесь и сейчас. Или Антон просто слишком уязвим сейчас, абсолютно потерян в сложившейся ситуации. — Увозите его, — кивком головы небрежным указывая на Арсения. Хмуро так и беспрекословно, будто о преступнике каком-то говорит. Этого быть просто не может.       Не может ведь…

***

      А дальше вообще всё как в тумане происходит. Антон толком осознать ничего не успевает, а они уже всем скопом в участок возвращаются. И то, как он вообще доехал в таком состоянии за рулём, — загадка на миллион. У него мозг, кажется, на чистом адреналине работает, пытаясь хоть как-то сознание на плаву держать. А Арсения почти сразу в допросную уводят, сообщая, что проводить допрос будут какие-то ребята из другого отделения, на чьей территории произошло последнее убийство — всё это Антон тоже усваивает с огромным трудом, пока Павел Алексеевич вещает ему в своём кабинете.       Арсения. Уводят. В допросную.       Господи, он ведь не преступник. Это не он сделал. Не мог он этого сделать — его Арсений тут не при чём. Этого просто быть не может. И Антону выть хочется в голос от страха и безысходности, от глаз этих синих, смотрящих на него испуганно в момент задержания и голоса тихого. Он в себя приходит только от того, что его Павел Алексеевич уже раз в пятый по фамилии зовёт, из транса вырывая.       — Это… не он… — Антон глаза на него уставшие поднимает — ночь давно за окном, а они не спали. Арсения бы ещё до утра продержали, чтобы он ещё хуже себя чувствовал, но, благодаря подполковнику, который решил «одного из своих» не доводить до ручки, всё организовать быстрее вышло. Был бы на месте Арсения кто-то другой, его бы точно перед допросом через все круги Ада в изоляторе провели, чтобы посговорчивее был. — Вы слышите меня? Арсений этого не делал. Я точно знаю, что он не мог…       — Ну заладил! — Павел Алексеевич и сам не в лучшем от всего происходящего виде. Оно и не мудрено: Егора убили, Эд в себя приходить в ближайшее время не спешит, Арсений главный подозреваемый. У Антона чёртов перелом. В деле принимают активное и даже пассивное участие всё меньше людей, зато в городе появляется всё больше трупов. — Я вызвал тебя не для того, чтобы выслушивать твоё нытьё, Шастун! Ответь мне лучше на следующее… — он моргает глазами с полопавшимися капиллярами и выуживает из общей кипы бумаг один единственный листок. — Я слышал, что Арсений временно проживает у тебя, пока его квартира в ненадлежащем виде. Это правда?       — Правда, — Антон отвечает чётко без заминки. Он понимает, как сейчас всё будет происходить и знает, что хоть кто-то из них с Арсением должен оставаться с холодным рассудком. — Арсений действительно живёт у меня.       — Тогда ты можешь подтвердить его нахождение в твоей квартире в среду десятого июля, в районе шести часов вечера?       — Я… — заминка Антона не остаётся незамеченной. — Нет, не могу подтвердить, — он глаза вниз опускает. — Я был на больничном, мы немного повздорили, и Арсений уехал в гостиницу. Провёл там примерно неделю с третьего по одиннадцатое июля, после вернулся ко мне. Но это я говорю только вам, если будет суд я подтвержу даже то, что мы с ним трахались в этот момент.       Ладонь Павла Алексеевича шлепается об его же лоб с жизнеутверждающим, звонким звуком. А затем медленно сползает по лицу вниз, к подбородку, пока его осуждающий и обречённый взгляд вытягивает из Антона душу. Павел Алексеевич вообще смотрит сейчас так, как обычно уставшая мать в декрете, наконец-то присевшая на скамейку, наблюдает за своим трёхлетним сыном, жрущим в песочнице кошачье говно.       — Ты совсем нюх потерял говорить это старшему по званию, Шастун?       — Пал Алексеич, все мы взрослые люди, просто кто-то любит члены, а кто-то нет, — Антон руками разводит. — Пожалуйста, поверьте мне. Вы ведь ещё с моим отцом работали и знаете, что у него чуйка на такие вещи была. У меня она тоже есть. Я знаю, что Арсений этого не делал.       — Антон, — Павел Алексеевич называет его по имени так редко, что Антон каждый раз изумляется, как в первый раз, что он его всё ещё помнит. — Знать недостаточно… — он выдыхает смиренно, потирая свои прикрытые глаза.       — Я найду доказательства, — Антон с места встаёт. — Нам Фантома ловить нужно. Ясно ведь, что Арсения подставить пытаются. Сами подумайте, ну неужели он такой идиот, чтобы пальчики свои на этом грёбанном ноже оставить? Фантом нас разобщить хочет. Сначала Егора убил, Эда из игры вывел, меня покалечил. Он играет с нами.       — Я на твоей стороне, Шастун. Но не зазнавайся — ищи доказательства, — Павел Алексеевич рукой машет, мол, иди с глаз моих быстрее. И кивает едва заметно, но поощрительно.       — Когда приедут эти типы из другого участка? — уточняет Антон. — Мы с вами успеем с Арсением поговорить? Я хочу пару вопросов ему задать. Вы можете сами, без меня знаете, что спрашивать. Просто… пожалуйста, я должен его увидеть.       Павел Алексеевич держит задумчивую паузу с минуту. И Антону кажется, что не дышит он по времени не меньше, пока ждёт его вердикт.       — Тебе хватит двадцати минут?       — Да! — он отвечает быстрее, чем вопрос вообще прозвучать успевает. — Да, хватит, товарищ подполковник.       — Тогда вперёд и с песней, — Павел Алексеевич из-за стола в ту же секунду встаёт, не суетится, но и время не тянет.       Антон кивает благодарно и следует за ним до допросной. Ему в моменте кажется, что чёртовы коридоры участка просто бесконечные, и они идут так долго, что на улице светать начинает к этому времени. Голова гудит так, что хоть об стену бейся, но от самоуничтожения спасает только одна единственная мысль: Арсению сейчас гораздо хуже, и он, Антон, должен быть сильным ради него. Они справятся.       Правда ведь справятся?       Двери в комнату для допросов открываются со скрипом, и Антон замирает на пороге, глядя на Арсения, руки которого наручниками прикованы к металлическому столу. Он смотрит в столешницу, не поднимая глаз на вошедших и вообще будто не замечая чужого появления.       — Арсений, — Антон шаг вперёд делает, но останавливается на месте, под тяжёлым взглядом Павла Алексеевича.       — Ну, Арсений Сергеевич, рассказывай, чем ты занимался в ночь убийства Ксении Соболевой? — тот садится на стул напротив Арсения, оглядывая его внимательно. — Напомнить тебе, что мы нашли ножик с твоими пальчиками? Позов уже подтвердил это. Так что если хочешь выйти отсюда, начинай говорить. Ты ведь сам детектив, знаешь, как всё это работает.       Ноль на массу. Арсений не реагирует абсолютно никак, одним только взглядом вскользь мажет по ногам Антона, но голову не поднимает совершенно, и в этом улавливается и его упёртость, и принципиальность, и какое-то монолитное решение, план, по которому он будет следовать до конца. Это и восхищает, и желание стукнуть его вызывает неимоверное. Ведь как помочь молчащему?       Антон ближе подходит, листая папку с делом, которую, судя по всему, ребята принесли, вздыхает тяжело и переносицу трёт.       — Арсений, пожалуйста, — тихо просит он. — Не молчи, прошу тебя.       А в ответ снова тишина.       — Товарищ подполковник, — Антон взгляд на Павла Алексеевича переводит. — Позвольте нам с ним наедине поговорить. Пять минут, больше не прошу.       — Шастун, только без глупостей, — тот смотрит очень проникновенно, безмолвно объясняя Антону, что будет, если подосланные к ним полицейские, которые должны прибыть в очень скором времени, узнают про неофициальный допрос.       Антону это и без объяснений кристально известно, но всё же он понимающе кивает. А после провожает Павла Алексеевича внимательным взглядом, двигает стул чуть ближе к столу и сам садится напротив Арсения. Они сидят в этой тишине какое-то мучительно долгое время, но её всё же приходится нарушить:       — Арсений, посмотри на меня, — просит Антон и тянется было к его руке, но вовремя вспоминает, где они вообще находятся. — Прошу тебя, скажи мне, где ты был в ночь убийства Ксении. Я ведь не враг тебе, Арсений.       — Антон… — Арсений взгляд вскидывает, как по команде, хоть Антон и не давил, просто хотел увидеть эти голубые глаза, убедиться, что он в порядке — насколько может быть, но в порядке. — Я никого не убивал, ты мне веришь?       — Я верю. Верю и знаю, что это не ты, — Антон всё же укладывает свою руку поверх его, сжимает слабо. — Слышишь меня? Я верю тебе. Но если ты будешь молчать, я не смогу помочь. Пожалуйста, позволь мне тебе помочь.       У Арсения губы его тонкие дрожат так явно, что вот-вот из глаз хлынут слёзы, Антон буквально чувствует это, предсказывает заранее, и ему хочется Арсения от всех и вся закрыть, от камер этих в допросной навязчивых, от противных коллег, от мира всего в конце то концов. Но он не может, не сейчас, остаётся на эти губы бледные, обескровленные почти, только смотреть. И пытаться решить всё словесно.       — Когда… её убили?       — В среду, десятого. В районе с шести до девяти вечера. Ты тогда… — он голос понижает до шёпота и пальцем большим его ладонь гладит в акте поддержки. — Ты дома не был, помнишь? Постарайся вспомнить, кто может алиби твоё подтвердить.       Арсений и сам ближе подаётся, чтобы тише быть, как можно более неуловимо для устройств записывающих звук.       — Я не знаю, Антон, я не помню, я же комнату в гостинице снял, но вечером в парке был, я… — он тормозит резко, рот свой приоткрывая во внезапной вспышке осенения, ладонью своей бесконечно ледяной подрагивая. — Я говорил с Серёжей по телефону. В это время я точно говорил с ним по телефону, слышишь?       — Хорошо, но телефонный звонок ещё ничего не доказывает. Это уже что-то, но этого мало. Ты ведь не мог говорить с Серёжей четыре часа, верно? — Антон вздыхает тяжело. — Тебя кто-то видел? Может, работники гостиницы видели как ты выходил или в парке кто-то был.       — По-подожди… — Арсений аж сглатывает шумно от усердия, глазами своими блестя лихорадочно. — Я говорил с ним два часа, почти два часа проговорил, а потом… Потом я пошёл в продуктовый… Меня должны были зафиксировать камеры супермаркета, я был в нём!       — Ты молодец. Отлично, — Антон улыбается, пытаясь его подбодрить. — Я проверю камеры и звонок Серёжи, хорошо?       — Хорошо, да, хорошо… конечно… — у Арсения кожа аж серая от переживаний, и у Антона буквально сердце на мелкие кусочки рвётся от запрета быть к нему ближе, поддержать полноценно, дать более уверенную надежду на лучшее. Как же больно. — Я попытаюсь вспомнить что-то ещё, я… у меня голова совсем не работает…       — Арсений, послушай меня. Сейчас приедут парни из другого отдела, чтобы тебя допросить. Пожалуйста, расскажи им то же самое, что и мне, — Антон руку его сильнее сжимает. — Я вытащу тебя отсюда. Веришь мне?       У Арсения влага блестит во внутренних краешках глаз, и у Антона пальцы подрагивают от желания эти выступающие слезинки бережно снять, не дать замарать собой фарфоровую кожу. Но несмотря на этот блеск, на усталость, тронувшую осунувшееся от стресса и переживаний лицо, Арсений смотрит на него открыто, без утайки, даже не думая отвести взгляд.       — Верю, Антон, я тебе верю.       — Держись, родной, — Антон сам не замечает, как это обращение с губ срывается. Он с места встаёт, но не уходит, взгляд на камеры кидает и на шаг ближе оказывается, чтобы склониться и поцелуй на тёмной макушке оставить.       — Антон… — Арсений всхлипывает всё-таки, голову вновь бессильно роняя. — Пожалуйста, пей все лекарства и никакого алкоголя, хорошо? Ты мне обещал.       — Я помню, — Антон улыбается и гладит его по волосам. — Эй, ну не плачь, Арсений. Тебе сильным нужно быть. Потерпи немного, я утром приду к тебе.       — Ой, да иди ты, сначала целует, а потом «не плачь»… — Арсений шелестит едва уловимо и улыбается, слабо так, впервые за весь разговор. И это счастье. Хоть крупица этого сложно получаемого, долбанного счастья. — Всё будет хорошо, Антон, я тебе верю. До завтра.       — До завтра, — Антон к выходу идёт, останавливаясь у двери. — Арсений, только не ругайся с полицейскими, ладно? Я… я в соседней комнате буду, с тобой.       — Я постараюсь, но ничего не обещаю, — и что там Эд говорил про его неуместные шутки? Но то, что Арсений шутит, это уже хорошо.       — Ты невыносимый просто, — фыркает Антон, перед тем как выйти.       Антон заходит в комнату для наблюдений за допросами, становясь рядом с Павлом Алексеевичем, ровно в тот момент, когда в саму допросную входят двое только что прибывших полицейских из другого участка. Они осматриваются, Арсения взглядами сканируют нечитаемыми, и от одного их присутствия даже Антону не по себе становится.       — Ну что, Арсений… — один из них садится напротив Арсения, важно просматривая бумаги с делом. — Сейчас я расскажу как всё будет. Ты — единственный подозреваемый по этому делу за последнее время. Поэтому мы с товарищем сделаем всё, чтобы доказать твою вину, и чтобы ты сел так надолго, как это вообще возможно. И поверь, никакие друзья из полиции и связи тебе не помогут, — он толкает папку с делом под нос Арсению. — Так что начинай говорить правду.       Арсений взгляд на них удивлённый вскидывает, смотрит на стекло — будто помощи за ним ищёт, и у Антона что-то в груди надламывается от этой картины.       — На нас смотри, — вмешивается второй. — До нас дошли слухи о ваших… кхм… — он гордо прочищает. — О ваших не совсем рабочих отношениях с капитаном полиции Шастуном Антоном Андреевичем. Это правда?       У Антона холод по спине пробегает.       — Пал Алексеич, что… Что они делают? — у него глаза так расширяются, точно из орбит выпасть хотят. — Они давят на него и пытаются из колеи выбить. Это незаконно. Нужно что-то сделать.       — Что например? — Павел Алексеевич вскидывает брови. — Шастун, твоего парня обвиняют не просто в убийстве, а в серии. Как думаешь, как надолго его посадят, если он реально не начнёт говорить?       — Он ведь сказал, что ничего не знает об этом! — Антон делает шаг в сторону допросной, но Павел Алексеевич ловит его за руку. — Отпустите! Они, блять, не имеют права так с ним общаться!       — А ты часто права задержанных соблюдаешь? — он качает головой. — Ты сам прекрасно знаешь, как это всё работает. Так что стой спокойно, иначе Арсения заберут в другой участок, и тогда мы точно ничем ему не поможем.       Антон вырывает руку из чужой хватки, рычит зло, но всё же остаётся стоять на месте, продолжая следить за допросом, молясь, чтобы Арсений сейчас держал себя в руках.       — Мы всё ещё ждём ответа, — напоминает тот, что сидит напротив Арсения. А тот, в свою очередь, так и не спешит поднимать на них свои голубые глаза. Рассматривает кроссовки с таким видом, будто это самое интересное из всего, что находится в этой комнате, губы облизывает мельком, выдавая нервозность — Антон очень надеется, что она очевидна только для него. А ещё он надеется, что Арсений не будет нарываться.       — Какое отношение моя личная жизнь имеет непосредственно к делу?       Ладно, Антон уже ни на что не надеется.       — Самое прямое, если мы спрашиваем, — полицейский — ещё бы имя этого мудака знать, чтобы жалобу потом кинуть — через стол перегибается. — Нам нужно знать, как далеко твой друг, — он морщится неприязненно, — зайдёт, чтобы вытащить тебя отсюда.       — Только не психуй, — Антон понятия не имеет, кому это говорит — себе или Арсению. Потому что сам себя уже вряд ли успокоит, а Арсений не слышит.       Зато он наконец-то вскидывает голову вверх, отрывая свой интерес от ног, рассматривает собравшихся с совершенно нечитаемым видом, и выдаёт так по-деловому, словно это он тут допрос ведёт, а не наоборот:       — Вы официально обвиняете капитана Шастуна Антона Андреевича в злоупотреблении должностными полномочиями, статья двести восемьдесят пять УК РФ? Я напомню, что наш разговор фиксируется. Хотя в начале допроса стандартный протокол проговорить мне должны были вы — никак не наоборот.       — Слушай ты, — усмехается второй полицейский. — Если ты думаешь, что у тебя есть право возникать, тебе кажется, — он над столом склоняется, руками упираясь. — Отвечай на вопросы, иначе мы увезём тебя к себе в участок и поговорим уже иначе.       Арсений усмехается в ответ, буквально скалится, и Антон хочет нажать на кнопку пожарной тревоги, выключить во всём здании свет, организовать наводнение — да всё, что угодно, лишь бы заткнуть его и остановить весь этот чёртов кошмар. Не может Антон смириться, осознать даже, что с Арсением действительно общаются, как с последним преступником. А он им отвечает, без суматохи и удивительно ровным тоном:       — Слухи всегда остаются лишь слухами.       Тот, что сидит напротив Арсения открывает папку с делом, двигая ближе к нему и тыча пальцем на фотографию жертвы, сделанную на месте преступления.       — Нож с твоими отпечатками у нас уже есть, — говорит он тихо. — Дальше дело за малым. Хочешь послушать, как всё будет? До рассвета я докажу, что ты спишь с капитаном, к утру мы заберём тебя к себе, а к концу недели ты сядешь за всё это. Мы даже разбираться не станем, просто повесим на тебя всё.       Антон уверен, что в мрачной комнате за зеркалом Гезелла уже воздух искрит от давления и напряжения, которыми два полицейских специально пичкают сознание Арсения. Но тот продолжает сидеть неподвижно, морщится только от чужой грубой речи, показывая всей своей утончённостью и отстранённостью, как ему неприятно здесь с ними находится. Без слов. Словами он проговаривает следующее:       — Так стремитесь забрать меня к себе? Я вам настолько понравился? — и хмыкает тихо, поджимая губы в скабрезной ухмылочке. Тянет время? Сбивает с толку? Антону плевать, что Арсений пытается делать, лучше бы он не делал ничего, чтобы не нарываться.       — Павел Алексеевич, — он горло прочищает, чтобы звучать уверенно. — Если они ещё раз начнут его запугивать, я за себя не отвечаю.       — Вот именно, Шастун, за тебя отвечаю я. Поэтому твоя задача сидеть и не рыпаться, — подполковник говорит ровно и даже тихо, и от этого концентрация его серьёзности только увеличивается. — Вмешаемся — Арсения точно заберут под предлогом: «препятствовали следствию».       — Ладно, — оба полицейских переглядываются как по команде, — мы поговорим с тобой завтра. Посиди, подумай. Может, мысли будут.       — Они это специально… — Антон выдыхает шумно, руки в кулаки сжимая, пока два этих придурка помещение покидают. — Пидорасы… — он с места срывается раньше, чем его Павел Алексеевич остановить успевает. Но цели кого-то бить или размахивать кулаками у него нет. Его цель всё ещё в допросной сидит.       — Шастун! — командный оклик Павла Алексеевича отдаёт разрядом тока где-то в мозжечке. — Вернулся! — он следом за Антоном выходит, ловя его за запястья перед дверью в саму злополучную комнату. — Держи себя в руках, чёрт возьми. Они всё ещё в участке. Просекут, что ты бегаешь к Попову и ситуация усугубится. Я не понимаю, что мне с тобой делать. Отправить домой? Контролируй себя, Шастун.       — Да мне плевать! — Антон руку вырывает, всё-таки заходя в помещение и к Арсению подходя, дверь захлопывая прямо перед носом Павла Алексеевича. Его точно когда-нибудь взашей выгонят из полиции. — Я же просил тебя отвечать на их вопросы и не язвить, — вздыхает он.       Арсений голову свою бедовую запрокидывает, смотрит на Антона насмешливо, наверняка тот вверх ногами выглядит уже не так строго и устрашающе, как бы ему хотелось. Только вот показная лёгкость и веселье Арсения не обманывают совершенно, у него ноги мелко трясутся и руки ритмично отбивают незамысловатую мелодию на столе, по-прежнему прикованные к нему наручниками.       — Ну как можно отвечать на такие вопросы серьёзно?       — Арсений! — Антон шипит тихо. — Ты вообще осознаёшь в каком мы дерьме? Для тебя это шутки?       — Они требовали от меня, чтобы я не молчал. Вот я и не молчал! — Арсений глаза жмурит раздражённо, выпрямляясь резко и шерудя цепями.       Антон вздыхает тяжело:       — Господи, ну почему ты такой? — он на шаг ближе подходит, присаживаясь рядом с Арсением на корточки, взгляд его ловя и руки на коленях устраивая. — Они специально на тебя давят. И допрос тоже специально на завтра перенесли, чтобы ты потомился ночь в камере. Думают, что смогут из тебя признание выбить. Но тебе не в чем признаваться, поэтому, пожалуйста, отвечай завтра на все их вопросы нормально. Тебе нужно немного подождать, я вытащу тебя отсюда быстрее, чем они успеют тебя забрать.       — Антон… как «нормально»? Они ведь все мои ответы будут под себя коверкать. Я отвечу только на то, что имеет прямое отношение к делу. Если они опять будут нести подобную чушь… — Арсений головой качает отрицательно.       — Ты меня слышишь вообще? — перебивает Антон. — Ну мне что, умолять тебя, чтобы ты хоть раз меня послушал?       — Ладно! Ладно… я просто на нервах… Хочешь, чтобы я отвечал на всё, буду отвечать на всё. Я постараюсь.       Антон улыбается, руками его ноги мять любовно начиная, как кот самый настоящий.       — Плевать мне, что они там про нас подумают и скажут. Если им так важно знать вместе ли мы, просто скажи правду, — он губы облизывает пересохшие. — Продержись завтра до моего прихода, хорошо? Я сгоняю утром в тот магазин и сделаю распечатку твоего разговора с Серёжей. Нам хватит этого, чтобы тебя отпустили под залог. Но к тебе, вероятно, охрану приставят, до полного выяснения… Арсений, мы справимся. Я этим уродам забрать тебя не позволю и повесить на тебя ничего тоже. Слышишь?       — Слышу… — Арсений губу закусывает напряжённо, на Антона с таким теплом и нежностью смотря, что у того рёбра ныть начинают, ну или сердце, какая вообще разница? А ещё в этом взгляде страха столько, что хочется всё в момент прекратить, здесь и сейчас, забрать Арсения у всего мира и обеспечить ему комфорт и безопасность. Он хрупкий слишком, уязвимый для всего этого, не заслуживает он эту грязь, не заслуживает обвинений. — Так хочу тебя обнять… — срывается с его губ тихо так, едва различимо, пока он руками прикованными вновь по столу нервно шерудит. А наручники о кожу трутся, оставляя на и так раздражённой коже больше покраснений. Не созданы запястья Арсения для такого к ним отношения.       — Шастун, — дверь в помещение открывается так резко, что они оба вздрагивают. На пороге Ваня стоит, взъерошенный такой и дышащий тяжело. — Я, конечно, всё понимаю, но на меня сейчас Добровольский орал так, что я слух потерял. Сказал в камеру Арсения вести, а тебя домой отправлять, пока он всех нас не уволил. И… он тебя у себя ждёт.       — Может мне к нему в кабинет переехать? — Антон хмыкает тихо, на ноги поднимаясь и кивая согласно. Ему действительно пора, потому что терпение Павла Алексеевича, отнюдь, не безгранично. Он в сторону отходит, дожидаясь пока Ваня наручники с Арсения снимет.       Тонкие пальцы сразу принимаются растирать запястья, они у Арсения горят наверняка, пульсируют, так зацеловать эту потревоженную, мраморную кожу хочется, испещрённую мелкими царапинами от металла. Арсений взглядом с Антоном встречается, ничего не говорит при постороннем и только уголок губ вверх поднимает, подбадривающе так, будто это Антона сейчас в изоляторе на ночь закроют, будто сказать желая, что всё действительно будет хорошо. Справятся.       — Арсений, — Антон зовёт, когда они с Ваней уже почти у выхода из допросной. Он в пару шагов расстояние проходит до них и сгребает Арсения в охапку, крепко прижимая к себе. — Не бойся ничего. Мы справимся.       И чувствует на себе ответные объятия, слабы такие и подрагивающие, Арсений до сих пор о его травме помнит, хоть кто-то из них, несмотря на всю ситуацию. Шепчет тихо, срывающимся голосом:       — Обязательно… Антон, помни про рёбра и лекарства. Всё будет… я справлюсь. Я утром постараюсь.       — Да хватит, серьёзно, там подполковник рвёт и мечет! — Ваня уже не просто просит, стонет буквально, Арсения кое-как от Антона оттягивая, и в коридор направляется вместе с ним.

***

      Антону в моменте кажется, что размеренного и волнительного вечера, гибкого, стройного тела на его простынях, бесценных минут единения и концентрированного уюта просто не существовало. Что не нужно было злоупотреблять виски и мешать его с нестероидными противовоспалительными препаратами и обезболивающим. Кто знает, может они вызывают реалистичный бред и длительные галлюцинации?       Ночь, ясное дело, проходит без отдыха. Антона даже и не тянет — сна ни в одном глазу. Голова полна идей, мыслей, планов, стратегических решений — всего, что может помочь Арсению, смягчить ситуацию, облегчить положение. У Антона есть чёткое представление того, как будут дальше развиваться события. Он уже всё продумал и сейчас просто выполняет, следуя по воображаемому списку.       И в этот список теперь входит ещё и разговор с Эдом.       Машина гудит радио и свистит врывающимся на салон ветром. Антон следует велению сердца спонтанно, без предупреждения, поговорить с давним другом для него сейчас, как единственная панацея для израненной души. Небо уже давно окрашивается цветами — рассвет настойчиво разгоняет тьму, уступая место новому дню. Скоро Антону нужно будет вернуться в участок и забрать Арсения — иного развития событий он просто не допускает. Сейчас же ему нужен Эд, сторонний слушатель, которому не зазорно излить душу, разобраться во всём окончательно, послушать его мнение на весь этот счёт.       Парковка почти пустая — лысая, как любит говорить Дима, — и ставит машину Антон вообще без каких-либо проблем, глушит мотор, покидает салон, коротко пикнув сигнализацией, и вдумчиво хлопает дверью: со своим автомобилем нужно вести себя бережно.       Подъезд, как всегда, не заперт, встречает запахом сигарет, хлоркой и чем-то, характерным только для многоэтажных зданий. Наверное кипящей в них жизнью. Лифт опять дожидаться лень, но лучше подняться на нём, чем преодолевать расстояние по ступенькам — Антону не вовремя вспоминается, что он всё-таки забыл выпить чёртовы лекарства. Но ничего, его квартира рядом, закинется перед участком.       Он выходит из лифта в хорошем расположении духа несмотря ни на что — потому что со всем справятся, со всем разберутся, иначе просто и быть не может, иного исхода Антон не видит. Занеся руку над звонком, он замирает на пару секунд, не совсем уверенный, что Эду сейчас до него, — с другой стороны, может, это поможет друга в строй вернуть — и всё же звонит.       Эд выползает не сразу — через пару томительных и долгих минут. Он двери открывает лениво и выглядит ужасно помятым, но радует, что за окном раннее утро, так что напиться он ещё не успел — как впрочем и протрезветь до конца, после вчерашней попойки. Но похмелье, ещё не пьянка, так что уже хорошо. Он Антону же действительно очень нужен.       — Привет, только не шли меня нахуй, я пришёл не для того, чтобы контролировать твоё состояние, честно, — Антон улыбается, оглядывая Эда с ног до головы. — Пустишь?       — Нет, блять, стой на пороге! Конечно впущу, заходи, — Эда сейчас можно публиковать в викисловаре, как наглядную иллюстрацию слова «жмых». Потому что его реально будто несколько раз отжали и высушили, настолько его внешний вид не радует. Но у них тут не конкурс красоты намечается, а важный консилиум. Поэтому готовность друга к диалогу не радовать не может. — Чё случилось?       — Пи… — Антон замолкает на полуслове, сдерживая в себе любимый ответ самого Эда: «Пизда с хуем разлучилась», переступает порог и вздыхает тяжело, выдавая как на духу: — Арсения подозревают в зверствах Фантома. Он под стражей сейчас.       — Я в ахуе, — Эд всегда поддержит, он настоящий друг. — А с какого хрена? Блять… — он морщится, видно, от головной боли, кивая в сторону кухни. — Пойдём сядем, можешь не разуваться.       Антон кивает благодарно, проходя на кухню следом за ним, осматривается вокруг и подходит к одному из шкафов над кухонным гарнитуром. Проковырявшись пару мину, находит блистер с таблетками от похмелья, наливает в стакан воды, прямо из-под крана и ставит его перед Эдом.       — Выпей, легче станет, — он садится на стул, трёт уставшие от бессонницы глаза и рассказывает тихо: — Они на месте преступления нашли нож с его пальчиками. При чём Дима сказал, что настолько явные, что ему даже в лабораторию для уточнения ехать было не нужно — всё нужное оборудование в их карете установлено, — для чего это уточнение, Антон сам не знает. — Но я ещё не заходил к нему сегодня, чтобы подробности уточнить…       Антон снова затихает, задумываясь над тем, кому он это сейчас рассказывает. А вдруг Эд поверит, что убийца Арсений? Господи, Фантом ведь Егора убил.       — Эд… это не он, клянусь тебе. Арсений тут не при чём.       — Заебал! Ну я ж не совсем конч, шоб в это дерьмо поверить… — Эд стакан с остатками воды на столе пальцами крутит, задумчивый такой, мрачный от услышанного, но выводами своими не подводящий. И это Антона несказанно радует. — Чё делать думаешь? Доказательства невиновности уже нарылись?       — У него есть алиби, но нужно всё проверить. Распечатку с его звонков в день последнего убийства я уже запросил. Он говорит, что в парке гулял и с другом общался. В гостиницу тоже позвонил, они подтвердили что он в тот момент номер снимал. Осталось до магазина доехать, говорит, что был там, — рассказывает Антон, задумчиво крутя в пальцах зажигалку. — А когда мы находили остальных жертв… он со мной был почти всегда.       — Блять, окей, это то всё понятно, мне ваще эта теория с Арсением на голову не налазит, но чё с ножом делать? Как его объяснять? — Эд в волосы свои грязные, отдающие жирным блеском в свете ламп, пальцами зарывается, пряди в мозговом штурме оттягивая безжалостно. — Чё Пашка тебе сказал? Он на нашей стороне?       — На нашей, но у него тоже руки связаны, — Антон плечами жмёт. — Нож ещё доказать нужно, но если я смогу его алиби подтвердить, то его под залог отпустят. Всё лучше, чем в клетке, а потом… Не знаю, Эд, я не знаю. Его успокаиваю, а самого паника берёт… — он голову в стол роняет, ударяясь лбом.       Чужая худощавая рука по плечу бьёт крепко, скривиться от отдачи в рёбра заставляя, но всё-таки приободряющие.       — Всё заебись будет, чувак, вообще свои нервы не трать на эти мысли. Хер мы Арсением дело закроем, пусть подавятся! — Эд сам голову рукой подпирает грузно, к столу приваливаясь и глазами по кухне бегая бесцельно. — Где Арсений мог ваще этот нож потрогать…       — Да где угодно, — Антон задумывается на пару секунд. — Поз сказал, что нож самый обычный, для резки бумаги. Такой много у кого есть… наверное… — он взгляд Эда ловит. — Мне нужна твоя помощь, чувак. Я один не вывезу. Знаю, что права не имею о таком просить, но…       — Ну? Говори. Всё ты имеешь, давай, не имей мне мозги, Шаст! У меня, блять, и так башка трещит, — он за плечо трясёт, видать напрочь про «проблемку» Антона позабыв. — Чё сделать надо?       — В строй вернуться, — Антон понимает, что действительно не имеет никакого права не давать другу скорбеть по любимому человеку и чувствует себя последним уродом, продолжая говорить: — У нас никого не осталось… Мне нужен кто-то свой в участке, Эд. Кто-то в крысу пробрался в архив и спёр все улики, я, блять, не знаю, кому могу верить больше, чем тебе. И мне нужен кто-то, если всё пойдёт не по плану, и Арса не отпустят. Ты не заинтересованное лицо, в отличие от меня. Если на деле останешься хотя бы ты, есть шанс, что у нас его не заберут и Арсения в другой участок не перебросят.       — Бляяять, братан… — Эд глаза кулаками трёт, кисляки с уголков убирая, замолкает на несколько накаляющих бурю в душе Антона секунд, а потом выдаёт уверено так и без толики сомнений: — А может оно и к лучшему, знаешь? Может и к лучшему… Хорошо, Тох, сегодня выхожу. Я в деле.       Антон сейчас готов перед ним на колени упасть и челом бить. Господи, как же он любит этого человека — по-дружески, конечно. Он расплывается в благодарной и слегка виноватой улыбке:       — Спасибо тебе большое. Я не знаю, что делал бы без тебя.       — Ой, сантименты эти твои, я ща розовой водой уссусь! Я в душ, Шастун, скоро буду выдвигаться в участок. Ты ща куда?       — Будешь выделываться, я тебя ещё и расцелую, понял?       — Фу, блять! Изыди.       Антон смеётся тихо.       — Я в гостиницу заеду, чтобы забрать копию бумаг, по которым Арсений к ним заселялся, а потом в этот супермаркет, камеры запросить, Паша мне разрешение дал, — поясняет он. — Поехали со мной? Я тебя дождусь. Потом в участок подброшу. Как в старые-добрые, ммм?       — А поехали! — Эд из-за стола встаёт, снова морщась слабо и ещё раз ладонь свою на плечо Антона монолитно укладывая, а потом всё-таки скрывается в коридоре, кивая короткое: — Пять сек!       Как у Эда выходит мыться за пять минут, учитывая, что три из них он залипает в кафельную стену сидя на толчке — Антон это прекрасно знает, он какое-то время с Эдом даже жилплощадь одну делил, когда у того проблемы с бывшим арендодателем были — одна из нерешённых загадок человечества. Но абсолютно голый из душа Эд выходит реально через минут пять, не больше, чухая без стыда жопу и подходя в гостиную, в поисках, видать, не слишком вонючей, валяющейся там, одежды.       — Бля, Шаст, поищи моё удостоверение, оно где-то на кухне, видать, валяется!       — Сейчас, — Антон морщится от громкого голоса, оглядываясь вокруг. Среди всей этой грязи просто физически невозможно найти хоть что-то. Но удостоверение действительно лежит на микроволновке, которая стоит на кухонном гарнитуре, а рядом с ним ещё одно — Егора. Антону даже открывать его не надо, потому что обложку хорошо помнит. — Нашёл, — оповещает он, решая ни своё, ни Эда внимание на этом не заострять. — Ты готов, лейтенант?       — Ваще нет! — Эд фыркает смешливо, футболку чёрную на тело натягивая, и к выходу сразу босиком топает, кухню без оглядки минуя. — Ну шо? По коням?       — Поехали, — Антон кивает, тоже к выходу направляюсь, а после минут пять ждёт, пока Эд своими руками дрожащими ключом в замок попадёт, но не комментирует никак — ему сейчас что угодно можно. — Знаешь, я всё думаю, почему именно Арсений? То есть… сначала угрозы эти, потом тот парень на него похож был, теперь эта подстава… Чего Фантому так неймётся? У Арсения ведь не больше чем у нас улик.       Эд механизмом наконец-то щёлкает, выдыхает победно, взбешённый заминкой, и дверь не упускает возможности пнуть перед тем, как к Антону во всеоружии развернуться, двинув со всей уверенностью к лифту.       — Бля, Шаст, догадок ноль. Единственное, шо сразу в голову лезет… Может у него какие-то личные счёты с Арсением? Типа зуб на него давно точит, вот и подгаживает конкретно ему. Но и тут несостыковка… — он губы скорбно поджимает, и Антону не нужно провидцем быть, чтобы знать о чём он подумал. — По многим факторам. Он же ж зачем-то и тебе западло готовил. И… не только тебе. Мутная ситуация — пизда.       — Личные счёты с Арсением могут быть только у Белого, — вздыхает Антон, — но я обещал, что перестану до него докапываться. Более того у этого придурка алиби есть на все убийства…       Они выходят из подъезда и направляются к машине молча. Усаживаются на свои места, и Антон выезжает со двора, закуривает и только после начинает говорить снова:       — Знаешь, я очень хочу к нему сгонять и поговорить ещё раз по поводу взлома и убитой сотрудницы. Он отказывается сотрудничать со следствием, но может мы найдём рычаги давления. Как думаешь?       Эд радио подкручивает с умным видом, чтобы мелодия задорная тяжкие думы салона собой дополняла. И разваливается на пассажирским сидении барином, как всегда забыв пристегнуться — ну полная противоположность Арсения.       — Ну ваще так-то… Не может же ж человек пиздец бесстрашным быть, чёт подберём. Мож как-то через сотрудников? Не бывает же такого, шо в коллективе на погибшую всем насрать с высокой колокольни?       — Да у меня такое чувство, что в этом гадюшнике всем на всё насрать, — Антон пепел в окно стряхивает, внимательно следя за дорогой. — Тем более вы с Егором тогда допрашивали сотрудников и охрану в офисе Руслана. Толку не было. Думаешь, сейчас что-то скажут?       — Тох… — Эд плечами передёргивает неуютно, сникая в момент и ковыряя бездумно пальцем обивку салона. — Это наверное пиздец просьба, но давай сделаем вид, что… его никогда не было, окей? Не упоминаем, не говорим. Ничего. Дай мне время…       Антон как раз машину останавливает недалеко от гостиницы, в которой жил Арсений. Он первым выходит, дожидается Эда и кивает запоздало, ставя машину на сигнализацию.       — Я понял тебя… Извини, — что ещё сказать, Антон не знает. Потому что не правильно всё это. Впрочем, они и правильно — понятия не совместимые. Последнее время стойкое чувство, что у них не жизнь, а кромешный Ад.       — Харе извиняться, — Эд гостиницу глазами своими мутными осматривает, присвистывает тихо, оценивая масштабы и внешний вид, и шаг вперёд, к ступеням, делает, руки в боки ставя. — Недурно ахуеть как.       — У Арсения вообще губа не дура, — усмехается Антон, нагоняя его и придерживая дверь на входе. — Не царское это дело — в обычном отеле жить.       Они заходят в здание, и с ресепшена тут же сияет улыбкой молодая девушка лет двадцати пяти. К ней они и направляются.       — Здравствуйте, добро пожаловать в гостиницу «Космос». Меня зовут Мария. Чем могу помочь?       — Добрый день, — Антон возвращает девушке улыбку, показывая удостоверение. — Капитан Шастун, это лейтенант Выграновский. Следственный отдел. Мы можем пообщаться с вашим администратором? — он телефон достаёт, чтобы заумную фамилию вспомнить. — Бебуришвили Андреем Георгиевичем? Он должен быть в курсе нашего прихода, мы говорили с ним по телефону.       Девушка без заминки на кнопки телефонного аппарата жмёт, допотопного, то ли действительно со времён СССР, то ли стилизованного под старину, и трубку к уху прижимает, изрекая звонко:       — Андрей Георгиевич, прибыли представители закона. Да. Да, хорошо, поняла вас! — Мария улыбается Антону с Эдом приветливо, звонок прекращает, концентрируя всё своё внимание обратно на них. — Сейчас подойдёт, извините за задержку, непредвиденная ситуация с клиентами. Сможете немного подождать? Сделать вам чай или кофе?       — Ничего не нужно, — Антон головой отрицательно качает. Во-первых, он ещё со вчерашнего ужина ничего не ел и кофе только усугубит его и без того плачевное состояния не спавшего больше суток человека. Во-вторых, ему не по себе от мысли, что Арсений там в камере один, ждёт его и новостей, а он будет тут кофе распивать из дорогой посуды. — Мы подождём там, — он кивает в сторону диванов и отходит от ресепшена первым.       Эд садится рядом практически сразу, плюхается на пружинящее под ним кресло, стильное такое и тоже, наверняка, искусственно состаренное. Такой мебелью не то что пользоваться страшно — смотреть на неё уже дискомфортно, мозг поверить не может, что она выдержит и не развалится, что это всё один сплошной образ, веяние сталинского ампира. А Эду, видать, вообще всё равно, что там и как рассыпаться может.       — Интересно, скока тут вшивый стандарт стоит? Пол почки? Или всё-таки одна?       — Как две твои рабочие смены, чувак, — усмехается Антон, глаза прикрывая. — Ну где этого Беб… бля как его там? Где его носит? — он пальцы на руках нервно заламывает. Хочется покончить со всем этим скорее и забрать Арсения домой.       — Ты чё фамилию Бербуришили запомнить не мож?       — Прошу прощение, но правильно Бебуришвили, — показательно ровный и нейтральный голос режет слух своей искусственностью. Почему-то Антон уверен на все сто тысяч процентов, что не будь на Андрее бейджика и не дави на плечи рабочая этика, он бы им с Эдом за фамилию выговорил точно пару ласковых. А может и не пару.       — Здравствуйте, — Антон с места поднимается, протягивая ему руку. — Я звонил вам с утра. Вы сделали то, о чём я просил?       — Да, — Андрей руку жмёт слабо, мельком совсем, чтобы папку, под мышкой зажатую, пальцами прихватить. Но вынужденно обрывается, пожимая и руку Эда без особого удовольствия. — Вот, копия журнала постояльцев, отчёт за последний месяц, как и договаривались.       — Спасибо, — Антон забирает бумагу, пробегая по ней взглядом и находя нужное имя. — Вы очень нас выручили, Андрей. Если будут какие-то сложности, обращайтесь. Мой номер у вас есть, — он улыбается дружелюбно и кивает Эду на выход. — Нам с коллегой пора. До свидания.       — Хорошего дня, — администратор улыбается наконец-то, умасленный, видимо, своей значимостью в каком-то важном полицейском расследовании. И улыбался бы и дальше, если бы Эд перед выходом из гостиницы не ляпнул:       — Спасиб ещё раз, Бебушрили!       — Эд! — Антон в двери его выталкивает и ржать начинает, когда они на улице оказываются. — Пиздец, позоришь меня.       — Блять, а я типа выебнуться хотел, шо фамилию его запомнил! Чёт не так сказал?       — Он Бебуришвили. Какую бебру прешили, Выграновский?       — С кем, сука, грешили я не понял, Шастун?       Антон от смеха пополам складывается, пытаясь в себя прийти.       — Придурок, поехали уже, — он слёзы выступившие стирает тыльной стороной ладони и к машине идёт. — Берушибли, блять. Это ж надо такую фамилию… А ты над моей ржал.       — Бибера ушибли… — Эд лицо покрасневшее ладонями прикрывает, всхлипывая тихо от смеха, и головой из стороны в сторону качает, веселье стряхнуть с себя стараясь. — Сукаааа пиздец! С тобой то всё понятно, Шептун-шампунь… куда нам теперь?       — Ля ты крыса, — Антон фыркает тихо, садясь в машину и заводя мотор. — Тут за углом… «Азбука вкуса»? Пиздец. А дешевле магазина эта задница графская не нашла?       — «Губа не дура», — Эд его же слова копирует с карикатурной интонацией, посмеиваться продолжая, и пальцами глаза слезящиеся потирает. — Делаем ставки чё купил? Я за фуа-гра нахуй.       — Профитроли в клюквенном соусе и парочка лобстеров. Это так, на завтрак, — хихикает Антон, сворачивая к супермаркету.       — Чёт не то мы в своей жизни делаем, Шаст, надо было идти в частники, — стендап Эда заканчиваться и не думает, но оно и к лучшему. Пусть лучше шутит, чем грустит, проваливаясь в мысли.       — Действительно, я уже месяц почти об этом думаю, — машина останавливается на парковке у той самой «Азбуки вкуса», Антон глушит двигатель и на Эда смотрит. — Если хочешь, можешь тут подождать, я быстро.       — Хер я себе в бесплатной экскурсии откажу, — Эд дверь свою пассажирскую распахивает и выходит первее Антона, присвистывает опять, как дикарь на этот магазин глядя.       — Так, сынок, веди себя прилично, не позорь маму. Денег нет, но посмотреть можешь, — Антон идёт ко входу, посмеиваясь. — Руками ничего не трогай, а то нам придётся работать на них год бесплатно, — он, конечно, утрирует, но магазин и правда не из дешёвых. Не какая-то рядовая «Пятёрочка» или «Магнит».       — А зубами трогать можно, мам? — Эд в помещение заходит с таким благоговейным видом, будто в Лувр внезапно забрёл, рассматривает стройные продуктовые ряды и людей, решивших именно здесь отовариться. И если рядам абсолютно плевать, кто там и как на них смотрит, то люди от пялящегося на них подозрительного типа явно напрягаются.       — Эд, они сейчас полицию вызовут, потому что два бомжа по магазину ходят, — Антон в плечо друга толкает, когда из-за его взгляда женщина на руки свою собачку породы — не крыса, но и не пёс — поднимает. — Девушка, здравствуйте, — он к продавщице обращается, которая чуть ли не со входа за ними хвостом увязалась, и удостоверение из кармана достаёт, показывая. — Капитан Шастун, лейтенант Выграновский. Нам бы с директором вашим поговорить.       — Ой! — девушка, бейджик которой гласит, что зовут её Яна, руки к груди прижимает. — А у нас ничего не воровали. Мы вас не вызывали.       — Очень за вас рады, — Антон еле сдерживается, чтобы глаза не закатить. — Но мы из следственного отдела. Позовите директора или администратора. Спасибо.       — И чё у вас на некоторых продуктах ценников нет? Как понять, сколько стоит? — Эд пальцем своим тыкает на стеллаж с весами для покупателей, на котором корзина с яблоками стоит.       Антон аж смехом давится, прикрывая рот кулаком и делая вид, что горло прочищает, пока девушка на них как на последних идиотов смотрит.       — Брат, это муляж. Для украшения, — поясняет он.       — Ну блять… — у Эда голос пищит подозрительно, и трясётся он весь, пытаясь лицо держать и не заржать на весь магазин, как конченный. — Покупатель всегда прав, вдруг я хочу приобрести!       — Извините моего друга, у него слабоумие с детства, — Антон снова старается не ржать. — Бог знает, как в полицию взяли. Наверное потому что у него папа депутат. Так о чём это мы?       — Администратора? — уточняет Яна каким-то задушенным голосом.       Антон кивает:       — Да. Позовёте?       — Одну минуту, — она тут же разворачивается и уходит куда-то в сторону служебного помещения.       — Мам, ты ж говорила, что мой папа моряк дальнего плавания… — Эд на весы те самые, злополучные, локти свои острые ставит, трясясь уже безостановочно.       — Это чтобы ты на карманные расходы не просил, — Антон в бок его пихает. — Бля, не ломай весы, чудик. Даже у твоего бати депутата не хватит денег их оплатить.       Администратор появляется спустя пару минут ожиданий, а дальше они быстро получают доступ к камерам наблюдения, берут отрывок подходящий им по времени, на котором Арсений действительно был в данном магазине и уходят, рассыпаясь благодарностями. Что ж, половина дела сделана.