Песня ветра

      Дорога проходит в тишине, они даже радио не включают, хотя обычно оно всегда работает на фоне, да и на разговоры сил нет, только рука Арсения, зажатая в ладони Антона, всё продолжает слегка подрагивать. И его целиком хочется спрятать от этого мира, чтобы никто не нашёл и не смел больше запугивать, обижать и делать больно.       Что там Антон говорил про хорошее утро и прекрасное самочувствие? Ему начинает казаться, что сама Вселенная против его спокойной жизни. И снова вместо улыбки Арсения, которая ещё утром играла на его красивом лице, перед глазами стоит ужасающая картина — очередной труп. И сейчас действительно страшно. Сейчас нельзя списать это на Фантома, не обдумав другие версии. Фантом ведь никогда не страдал особой жестокостью, помнится, Антон говорил, что он и не псих вовсе, потому что каждый свой шаг продумывает и его действия не импульсивны.       Он кидает взгляд на Арсения. Тот в окно смотрит, за которым стремительно проносится город, и выглядит крайне разбитым — бледный до сих пор, губы тонкие сухие совсем, в глазах будто блеск прежний пропал.       — Арсений, — они как раз заезжают на территорию участка, и Антон останавливает машину, оглядываясь вокруг и убеждаясь, что Эд с Егором тоже на месте, — мы приехали, — он руку его к себе тянет, касаясь губами костяшек. — Как ты?       Холодные пальцы Арсения щекотно мажут по подбородку, приободряюще так и мягко, будто это Антон тут в поддержке нуждается. Хотя, да. Он тоже в полнейшем душевном раздрае. Наихудшая для полицейского эмоция — страх. А Антон действительно боится. И не за себя — за Арсения.       — Нормально, — кончики губ его вверх болезненно тянутся, и Антону кажется, что улыбнись он чуть сильнее и натянутее — обязательно лопнет кожа и появятся свежие ранки. — Тому парню явно пришлось хуже, чем мне. Я уже… почти отошёл. Скоро буду бодрячком.       — Арсений, послушай меня, — просит Антон, руку вперёд протягивая, чтобы за подбородок взять и взгляд поймать. — Я не могу пообещать тебе, что мы обязательно найдём этого ублюдка в скором времени, но могу пообещать, что с тобой всё будет хорошо, что я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. Если будет нужно, я больше ни на шаг от тебя не отойду, но причинить тебе вред я не позволю.       — Антон… — у Арсения голос такой задушенный, сиплый невероятно, будто он водой горло смачивал в последний раз в прошлом месяце, не раньше. И губы действительно невероятно сухие, Антон чувствует, когда он к нему подаётся, солнцезащитный козырёк машины вниз отгибая, чтобы закрыть их двоих от лишних глаз. — Я верю тебе, — ладонью подрагивающей по щеке ведёт бережно, скользит к носу и по переносице выше, разглаживая хмурую межбровную морщину. — Пойдём?       Антон улыбается, вперёд подаётся и поцелуй на лбу у Арсения оставляет, а после кивает согласно, первым выбираясь из машины. Они доходят до дверей участка, заходят в здание и тут же застывают на месте, потому что натыкаются на спины коллег, окруживших сидящую на стуле и плачущую Катю. Даже Павел Алексеевич рядом стоит, стакан воды ей протягивая.       — Какого… — Антон на Арсения взгляд кидает и дальше проходит, оглядываясь вокруг и вылавливая взглядом Эда. — Что тут происходит?       — Братан… — Эд и сам выглядит настолько растерянно, что у Антона в голове тысяча предположений калейдоскопом проносится: одно краше другого — поседеть сегодня точно не что-то из разряда фантастики. — Улик по Фантому — хуй. Ничего нет, просто нихера…       — Что? — у Антона по ощущения брови на макушку лезут, он сквозь собравшихся протискивается, чтобы ближе к Кате подойти и на корточки перед ней присесть. Он даже про подполковника забывает, не приветствуя его. — Кать, слышишь? Что случилось? Как…       — Антон! — она всхлипывает громко, лицо в ладонях пряча. — Антон, я не знаю. Я не знала, что… Я ушла к Диме в лабораторию, чтобы бумаги нужные ему оставить, вернулась, а архив открыт… — Катя глаза заплаканные на него поднимает. — Они по Фантому всё забрали. Антон, извини. Я не знала…       — Тихо, тихо, — он по волосам её гладит, по плечу, успокоить пытаясь. — Не плачь, пожалуйста. Ты не виновата. Мы разберёмся, всё нормально, — и на ноги встаёт, на Эда глядя. — Камеры смотрели?       Тот руками разводит совершенно безоружно, на одну из таких для чего-то головой кивает, с мыслями собираясь в короткой заминке.       — Бля, Тох, ты на приколе? Мы только приехали! Вон, Егор кабанчиком разбираться побежал, ща дождёмся… Сука, какой пиздец.       — Выграновский! — рявкает Антон, взгляд на Павла Алексеевича, слушающего этот разговор, кидая. — Мы на работе. Отвечай по уставу и без мата!       — Шаст! — Егор влетает в толпу так резко и с такой отдышкой, будто кросс только что бежал. — Там камеры кто-то зациклил. Момент проникновения не записался ни с одной.       — Что значит «кто-то»? — сказать, что Антон зол — это ничего не сказать. — Кто дежурный сегодня? Кто сидел на камерах? Как, чёрт возьми, в участок мог пробраться кто-то левый, сломать камеры и вычистить архив? Вы в своём уме вообще? Через час чтобы отчёт у меня был с именами всех, кто к этому руку приложил, — он на Эда взгляд переводит: — Живо за работу.       — Но, Шаст… — Эд на взгляд потемневший натыкается, выпрямляясь в струнку, и с места вслед за Егором срывается, кидая мельком: — Так точно!       А вокруг всё ещё толпится народ, все переговариваются, перешёптываются, гудят, как улей, и у Антона мигрень от этого всего бардака начинается, он буквально на грани, единственное, что держит его в рамках, — шокированный и по-прежнему уязвимый владелец чистейших голубых глаз, которые смотрят безотрывно. Арсений остановился возле кулера у стенки, не лезет в эту всю шумиху, но явно слышит всё, что нужно — сложно не услышать, когда новости чуть ли не через рупор транслируют. Тот же Эд — громкоговоритель на полставки, ей Богу, но Эда тут нет, зато есть…       — А нахера далеко ходить, когда главный подозреваемый, вон, стенку подпирает? Я с самого начала говорил, что он — крыса! — знакомый до зубного скрежета голос прорезает общий гул. — Ща начальство специально будет кого-нибудь «левого-правого» со стороны искать, чтобы подсосник Белого не вылетел! Я понять не могу, неужели он настолько хорош, что наработал на все вещдоки? Дорогой нынче эскорт пошёл…       Что Антон там думал на счёт уровня своей злости? Кажется, можно смело забыть об этом, потому что вот сейчас он закипает до такой степени, что даже присутствие Павла Алексеевича его уже ничуть не смущает. Он только взгляд на застывшего и вновь бледного Арсения кидает, делает шаг ближе к Марку и впечатывает кулак в его наглую рожу, вкладывая в удар всю накопленную за время злость.       Марк на пол летит, снося стоящую позади девушку и чуть было ещё пару человек за собой не утягивая. Вокруг шумиха ещё сильнее поднимается, но Антону как-то плевать — у него цель перед глазами маячит, у которой, кажется, слишком много лишних зубов.       — Антон! — Катя аж с места вскакивает и плакать перестаёт, но Антон и её не слышит почти, снова на пытающегося встать Марка надвигаясь. — Прекрати!       — Да он совсем уже мозгами поплыл со своим Поповым! Нихуя под носом своим не видит! — у Марка голос такой булькающий и хрипящий, явно кровью собственной давится, и это единственное, что даёт хоть какую-то толику удовлетворения в этой чёртовой ситуации.       — Сучара! — Антон его за шиворот футболки хватает и замахивается снова, в то же место кулак впечатывая. Кто-то из коллег его оттащить пытается, но это вообще бесполезно, потому что Антон в гневе — стена. Легче убить, чем сдвинуть.       — Пидор вонючий!       — Успокоились! — голос Павла Алексеевича — гром среди ясного неба. Зычный и не обещающий ничего хорошего, только он один Антона хоть немного урезонить в этой ситуации и может. Потому что за Арсения, в первые ряды сорвавшегося и толпой своевременно удерживаемого, хочется переть напролом и давить неугодных. Начиная с Марка. — Шастун, в мой кабинет! Все остальные — разошлись работать! Чтобы к вечеру выдали мне приемлемую версию произошедшего! Иначе зарплату в этом месяце получит только Анна Геннадиевна! — ну, тут Антон даже спорить если что не будет, всё же уборщица действительно заслужила, вечно за ними срач подчищает.       Антон головой встряхивает, Марка из хвата, наконец, выпуская, толпу оглядывает и дышит так загнанно, что в глазах темнеет. Он руку от чужой и собственной крови — снова костяшки о зубы этого придурка разбил — вытирает о штаны и разворачивается вслед за Павлом Алексеевичем.       — Чё встали? За работу все, живо! — Антон взгляд на Марка кидает. — Урода этого в порядок приведите.       До кабинета подполковника они идут молча, хотя Антон каждой клеточкой души чувствует, как сильно Павел Алексеевич хочет рвать и метать. Он вообще из тех людей, которых лучше не злить, потому что себе дороже. И прежде Антон себе никогда подобного не позволял. Да, дрался. Да, порядок при задержании нарушал. Даже подозреваемых избивал — кается. Но никогда не срывался вот так на глазах у старшего по званию. Ещё и Арсения за это осуждал когда-то.       — Товарищ подполковник, — они заходят в кабинет, и Антон по струнке равняется. — Готов понести наказание за своё поведение, но не ждите, что я буду извиняться. Этот придурок заслужил.       Павел Алексеевич с реакцией на чистосердечное не спешит. За стол свой добротный заходит, отодвигая стул и усаживаясь на рабочее место, наливает в стакан воды, делая пару спокойных глотков, и всё это под мерное тиканье часов, как метроном раскачивающих оставшиеся нервные клетки Антона. Но он подполковника дёргать не спешит, задницей чувствует, что он успокоиться старается, чтобы в шредер полицейский значок Антона не засунуть с мрачной улыбкой на губах.       — Шастун, — его вздох не сулит ничего хорошего, — я ведь учил тебя. Никогда не обещай того, что исполнить не сможешь. Равноценное наказание твоему поступку — отстранение от дела. Эмоционально неуравновешенный полицейский — мёртвый полицейский. Ты это осознаёшь?       — Я уравновешен, когда меня не доводят до ручки, — Антон вздыхает тяжело, без приглашения проходя вглубь кабинета и усаживаясь на стул напротив подполковника. — Эта гнида уже достала, он Арсения каждый раз задеть пытается. Сколько можно? Мы в детском саду?       — Да, Шастун! — от рявка Павла Алексеевича вздрагивают стены. — А я, видимо, воспитатель. Вы все взрослые люди, и я не желаю слышать эти оправдания. Ещё раз сорвёшься и нанесёшь увечья сослуживцам — отстраню. Вместе с твоим Поповым, к чертям собачьим у меня за ручку весело промаршируете. Свободен.       — Очень по-взрослому, Павел Алексеевич, — Антон с места поднимается. — Решили проблему, спасибо, — он уже у двери оборачивается, чтобы добавить: — У вас нет больше людей, я с удовольствием посмотрю, кому вы отдадите дело по Фантому. Всего хорошего.       И дверью хлопает показательно так, чтобы ещё сильнее, похоже, из себя вывести. Когда-нибудь его действительно уволят. Спасает только то, что у него раскрываемость выше других, иначе бы давно взашей погнали.       Как Антон доходит до своего кабинета — загадка. Он буквально в какой-то прострации находится, не обращая внимания даже на коллег, которые кидают на него косые взгляды. Оно и понятно. Он на своего товарища налетел, отстаивая честь того, кого тут все недолюбливают. С коммуникацией в коллективе у них с Арсением, конечно, проблем нет.       — Товарищ капитан, — Егор чуть было с ног его не сбивает, вылетая из кабинета и замирая на месте, что аж Эд в его спину врезается. — Нам уехать надо, проверить одного человека, который по наркоте проходит, отчёт по камерам после предоставим.       — Понял, — Антон кивает совершенно безэмоционально. Удивительно, как эти двое по струнке ходить начинают, если один раз на них наорать. — Это всё? Свободны, — он пропускает их, а сам в кабинет заходит, взгляд на Арсения, за его столом рабочим сидящего, кидая. Но не говорит ничего, просто к шкафу подходит, аптечку достаёт и перекись ищет — мало ли, какое бешенство от Марка подцепить можно.       — Давай я помогу, — Арсений поднимается из-за стола резко, будто тоже всё это время в трансе пребывал, реагирует на шорох аптечки, как кот из рекламы на Вискас. — Что Павел Алексеевич тебе сказал? Всё нормально?       — Я справлюсь, — Антон головой качает, присаживаясь за стол Егора. — Ничего не сказал, всё нормально, не переживай.       — Нет! — Арсению, видно, неймётся, он дёрганный такой, кажется, ещё более дёрганный, чем на месте преступления. Запястье Антона деликатно, но настойчиво перехватывает, ватку, из аптечки вытащенную, из пальцев своими выуживает. — Нет, я помогу. Антон… — он мнётся, губу нижнюю закусывая и пузырёк перекиси открывая. — Спасибо, что… заступился за меня. Спасибо.       Антон сдаётся, расслабляясь и позволяя Арсению делать всё, что нужно — не может он ему противостоять, да и не хочет вовсе. Только глаза смиренно прикрывает и старается дышать ровнее, чтобы не сорваться снова, нарываясь на очередную ссору. Кажется, Павел Алексеевич прав — психика у него ни к чёрту.       Сбитые костяшки жжёт от дезинфицирующего средства, Арсений по ранкам елозит мокрой ватой, дует — Господи, он дует ему на руку, как маленькому ребёнку! — чтобы не так щипало, и мазью какой-то жирной, холодной сверху обработанную кожу покрывает.       — Я бинтом перемотаю, хорошо? Буквально два витка, чтобы грязь никакая не попала, — Арсений ответа не дожидается, хитро пользуется промедлением, накрывая костяшки эластичным бинтом, закрепляя его металлической пластинкой.       — Спасибо, — Антон улыбается уголком губ, поднимается с места и аптечку на её законное место возвращает. Курить хочется неимоверно, а ещё очень хочется забрать Арсения, поехать домой и ничего вокруг больше не видеть. — Арсений, — он стол обходит, перед ним вставая, в глаза заглядывает и в губы целует коротко, — забей на них, хорошо? Я верю, что ты к этому всему отношения не имеешь.       Ответом Антону служит более вдумчивый и долгий поцелуй, а ещё руки, хватко впившиеся в его плечи. Арсений дышит едва-едва, замерший весь в этом мгновении, в глаза Антона заглядывает своими — нежное весеннее небо, даже не летнее, — и с этого ракурса, впритык друг к другу, он совсем мелким кажется, трогательным таким: сгрести в объятия и никогда не отпускать.       — У тебя теперь точно проблем не будет? — шелестит он обеспокоенно.       Антон плечами пожимает неоднозначно, улыбается и рукой к его волосам тянется, чтобы чёлку непослушную со лба убрать. Не знает он, что дальше будет — совсем уже в своей жизни не уверен. То, что отношения с коллегами испорчены, — это точно. Да и плевать как-то. Он хоть сто раз готов всё испортить, только бы Арсения в обиду не дать.       — Я не знаю, — говорит честно, лбом в его лоб утыкаясь и глаза прикрывая. — Паша грозится нас от дела отстранить, но у него людей нет, кому его передать можно. Ещё и архив этот… Я понять не могу, как такое вообще случилось. Устал… Я просто устал от этой постоянной беготни по кругу, от… всего.       — Антон… — Арсений дыханием обдаёт тёплым, ещё ближе подаётся, кончиком носа своим приплюснутым об острый Антона потираясь в эскимосском чмоке, и плечи пальцами мять продолжает, едва ощутимо, поддерживающе. — Я рядом, хорошо? Мы со всем разберёмся. Обязательно.       — Обязательно, — вторит Антон, в объятия его утягивая и носом в сгиб плеча и шеи зарываясь. Он дышит тяжело, пытаясь себя в руки взять — слишком много всего в последнее время, и он действительно не справляется. И за пальцы тонкие и холодные, в волосы украдкой зарытые, он душу готов отдать в этот момент единения — они то единственное, что его на плаву держит, не давая в мраке мыслей захлебнуться.       — Ты, кстати, Марку передние зубы проредил, — шёпот Арсения, вскользь такой, к слову, тихо фыркнуть заставляет; вслед мурашками покрываясь из-за лёгкого прикосновения тонких губ к хрящику уха.       — Переживёт, — Антон отстраняется первым, оставляя очередной чмок на губах Арсения, улыбается и на время смотрит. — Предложение пообедать будет лишним, учитывая такое «доброе утро»?       — От кофе не откажусь, — Арсений подмигивает игриво, за шнурок штанов Антона пальцами прихватывает, дёргая в мелком хулиганстве, и на выход из кабинета идёт, улыбаясь уголками губ приободряюще.

***

      Тихие и уютные, разделённые на двоих, вечера входят в привычку настолько естественно и быстро, что Антон даже и не вспомнит уже, зачем у него раньше в гостиной стоял большой и удобный диван. Один он на нём сидел не то чтобы очень часто, больше ютился за столом на кухне перед выходом на работу или разлёживался на кровати, заведомо понимая, что если не ляжет сразу, потом просто не доползёт, когда спадёт тонус. Сейчас же у этого предмета мебели настоящий праздник, длящийся уже несколько дней: если на нём не валяются они вдвоём с Арсением, тюленясь после работы в неком подобии общего досуга, — при этом заниматься могут каждый своим, — то обязательно ночью спит Антон.       В кровать к Арсению — и когда только его собственная кровать и спальня в общем стала принадлежать Арсению? Загадка Жака Фреско — Антон не допущен до сих пор. Или допущен? Они это никак не обговаривают и исправно расходятся «по разным углам», когда нужно погружаться в царство Морфея.       Разойдутся ли сегодня?       По телеку крутят какой-то советский фильм, Антон бы переключил с превеликим удовольствием, но Арсению эта «Ирония судьбы, или с лёгким паром!» нравится. Поэтому кадры с диалогами проигрываются фоном, не отвлекая каждого из них от основных занятий: Антон переписывается с Димой, вызнавая подробности дела и массируя бездумно ледяные — да у Арсения всё ледяное! — босые ступни, Арсений — фиг его знает. Но так или иначе, присутствует в этом всём некая незыблемая идиллия.       — Знаешь, что подумал… — тянет внезапно Арсений, пальцами своими на ноге пытаясь палец Антона прихватить и сжать.       — М-м? — Антон телефон блокирует и в сторону откладывает, поднимая на него взгляд и продолжая ступни разминать. — Что?       Арсений только пристальнее в экран своего телефона всматривается, скролит что-то активно так, листая до победного, а ещё постоянно норовит зажмуриться и вздрогнуть, когда Антон особенно удачно большими пальцами на участки чувствительные надавливает, увлёкшись своим новообретённым званием массажиста.       — Я думаю… — выдыхает носом возмущённо. — Так! А ну замер — руки по швам, я не думаю!       Антон усмехается тихо и головой качает, мол, ещё чего.       — Даже не подумаю, — всё-таки тянет вслух, только активнее на особо чувствительные точки пальцами нажимая. И лыбится шире, когда Арсений мычит что-то неразборчивое и явно обещающее все кары этого мира, на подлокотник дивана затылком откидываясь.       — Я в Твиттере рыскал… — тянет невнятно, охая на очередном нажатии на подушечки пальцев. — Рыскал я, значит, в Твиттере… м-м, Антон! Да дай скажу!       — Говори, говори, я тебя очень внимательно слушаю, — да, Антон издевается, потому что у него тоже есть глаза, и он прекрасно видит, как у Арсения штаны домашние в районе паха ткань поднимают, как подрагивают ресницы длинные, и грудь на вдохах, рванных слегка, вздымается.       У Арсения телефон из руки выскальзывает, стукаясь глухо о грудь и соскальзывая куда-то на саму обивку, — и это лучший белый флаг противника, который Антон лицезреет в своей зрелищной жизни.       — У жертвы брат есть, и в преддверии трагедии Максим с ним поссорился! — он буквально на одном дыхании это тарахтит, вздрагивая всем телом от очередного прикосновения и бёдра напрягая до приятной глазу, видимой дрожи — знал бы Антон раньше, что у Арсения настолько чувствительные ноги… но каждый день узнавать что-то новое тоже необычайно приятно.       Кстати о новом.       — Я знаю, что у него есть брат, — Эд писал в отчёте, — Антон замирает, наконец переставая доводить Арсения, и просто поглаживает лодыжки, пальцами под штаны пробираясь. — Как ты про ссору узнал?       Арсений выдыхает так облегчённо, предплечьем своим тонким лицо накрывая раскрасневшееся. Видимо, пытается обратно настроиться на рабочий лад.       — Он в твиттере с читателями поделился, там мат на мате, но общая суть ясна: они поссорились и в планах у него было тусить и отжигать всю ночь…       — Вот и потусил… — Антон вздыхает, рукой переносицу трёт и с дивана приподнимается, чтобы над Арсением зависнуть и в губы его чмокнуть, намеренно бедром по паху проезжаясь, срывая рваный вздох. — Ты умница. Сгоняем к его брату? — он улыбается и встаёт на ноги, не в силах удержаться от: — А когда тебе табельное выдали?       — Смотри, чтобы я тебя им не застрелил! — Арсений так забавно рычит с дивана, ну просто загляденье. А затем всё-таки нехотя приподнимается — так или иначе, а долг зовёт.       — Преднамеренное убийство. Статья сто пять УК РФ, — Антон усмехается. — От шести до пятнадцати лет. Думаю, оно того не стоит, — он подмигивает и в комнату идёт, чтобы одежду найти.       — Ещё как стои́т, — от Арсения, похоже, не сбежать. И эта смешливая мысль и дальше уголки губ вверх тянуть заставляет, пока он следом в спальню заходит, чтобы из шкафа, наверняка, что-то приличное достать. В этот раз-то они не в угаре спешки, могут позволить себе не выбегать из квартиры в домашнем — благо хоть тапки переодеть тогда не забыли.       Антон с полминуты за Арсением наблюдает, а после ближе подходит, вытягивает с полки футболку и чёрные джинсы, думает пару мгновений и выходит из комнаты, чтобы в гостиной переодеться и Арсению не мешать. Неловко это как-то — вот так друг при друге переодеваться. Даже после всех моментов уединения всё ещё неловко.       Наспех натянув на себя одежду, Антон возвращается на кухню, наливает воды в стакан, пьёт наспех и снова губы в улыбке растягивает, оглядывая появившегося в дверях Арсения с ног до головы — он, как всегда, на мероприятие какое-то светское собрался, а не свидетелей допрашивать. Даже футболка на нём сейчас явно дизайнерская какая-то, нежно-сиреневая под серые брюки. Ну, кошмар, как весёленько.       — Горло что-то у меня болит, — бурчит он вскользь — ну, точно дед, — воду себе из чайника в стакан наливая и осушая в два глотка с довольным выдохом. — Поехали?       — Поехали, — Антон кивает, топая в сторону выхода, ноги в кроссовки пихает и снова на Арсения смотрит, улыбку сдержать не в силах. — Ты уверен, что едешь на допрос, а не на модный показ, м-м?       — А вдруг свидетель потеряет голову от моей красоты и всё нам расскажет? — ехидца в голосе у Арсения настолько явная, что её можно потрогать, Антон уверен. Но пока он предполагает, Арсений действует. Правда, трогает не собственное ехидство, а его, капитана полиции, за задницу. — Адрес я пробил, он буквально все свои фотографии в инстаграме с геолокацией дома публиковал…       — Арсений! — Антон вздрагивает, руку его перехватывая. — Имей совесть, мы работать едем. И вообще… Кто это там от тебя голову потерять должен, а? — он глаза щурит подозрительно. Правда, чмок в нос градус непредвиденного допроса немного снижает.       — Понял, в следующий раз на дело только в мешке из-под картошки! — и веселья скрытого в этом ответе хоть отбавляй.       — На тебе даже мешок из-под картошки будет сексуально смотреться, — бухтит Антон, открывая двери квартиры. — Идём уже.       — Ролевая игра? Я урожай — ты фермер? — и смеётся уже откровенно бесстыже, в парадной скрываясь как можно быстрее.       — Нет, — Антон смех его подхватывает, пока они по лестнице спускаются, — ролевая, в которой я — доктор, а ты — овощ.       — Антоша! Доброе утро! — Антонина Ивановна появляется на лестнице как чёрт из табакерки, вместе со своим верным визави Чарли, который Антона чуть с ног от радости не сбивает, благо, слишком мелкий для таких манёвров. — Давно тебя не слышно. Как дела? В гости совсем не заходишь, — причитает женщина.       — Работа, тёть Тонь, времени нет, — Антон улыбается, наклоняясь, чтобы мопса за ухом почухать. — Обязательно зайду, как только время будет.       — Заходи, заходи и друга своего бери, — она Арсения внимательным взглядом осматривает. — Ишь, я невесту жду твою, а ты всё с друзьями ходишь.       У Арсения так глаза его голубые хитринкой и сдержанными хихиками горят, что Антону сощуриться приходится с неприкрытой угрозой — благо Антонина Ивановна с высоты своего роста, метр шестьдесят с паричком, увидеть этого никак не может, на Чарли отвлекаясь.       — Арсений, — шипит Антон предупреждающе, а заодно и представляя эту парочку друг другу, — это Антонина Ивановна, я тебе про неё рассказывал. Тёть Тонь, это Арсений. Мой коллега, — «и очень дружеский друг» остаётся невысказанным вслух.       — Очень приятно, коллега Арсений, — Антонина Ивановна улыбается дружелюбно. — Тоже полицейский?       — Частный детектив, мадам, — он лыбится так клыкасто и обворожительно, ну просто покоритель пожилых сердец, ручку женскую своей подхватывая и оставляя короткий и галантный чмок на внешней стороне ладони. — Приятно познакомиться.       — Взаимно, Арсюш, — женщина сияет вставной челюстью и снова на Антона смотрит: — До встречи, Антош. У меня там новости начинаются. Заходите в гости. Обязательно заходите.       — Зайдём, — Антон улыбается и Арсения к выходу из подъезда толкает, смехом заливаясь и выдавливая тихое: — Поехали, Арсюш.       — После вас, коллега! — а Арсений шипит, как змеюка растревоженная, за шиворот вслед за собой из здания вытягивая.       — Ну чего ты злишься, Арсень? Я же шучу, — Антон к машине уходит быстрее, чем успевает получить хорошего такого леща, замечая, как Арсений уже руку заносит. — Садись давай, ниндзя, — и прыгает на водительское сидение.       — Ещё раз моё имя сократишь, и я тебе ката сделаю, раз уж я ниндзя, — Арсений садится в машину следом, хмыкает уже более отходчиво, сразу же пристёгивая ремень безопасности — ну, какой же сознательный гражданин.       — Извини, — Антон машину заводит, кидая на него короткий взгляд, — больше не буду. Можно, кстати, тебе вопрос задать? Если не хочешь, можешь не отвечать, — они выезжают со двора, сворачивая в нужную сторону.       Арсений, успевший залезть в телефон, чтобы, наверное, адрес в GPS-трекер забить — Антон старается о других допущениях даже не шутить, — взгляд кидает настороженный, но всё-таки улыбается, давая зелёный свет.       — Что же там за вопрос такой, что я могу не захотеть ответить?       — Ты как-то сказал мне, что машину не водишь, но я знаю, что у тебя есть права… — Антон губу закусывает, обдумывая, стоило ли вообще этот разговор начинать. — Вот я и хотел спросить, почему не водишь. Но правда, если не хочешь — не отвечай. Это я так… разговор поддержать.       Часть пути проезжают молча. Антон даже не уверен, что Арсений услышал его вопрос, хотя это глупо так, максимально бредово, они буквально в одном салоне сидят, и Антон не то чтобы тихим голосом отличается — но всё же переспрашивать или торопить желания никакого нет, хоть попытки о себе напомнить и вертятся на языке. Пересохшем совершенно. Всё от нервов. Действительно, может, не нужно было ему в это лезть? Не тогда, когда наконец-то всё более-менее у них устаканилось.       — Знаешь, в голову лезет такая странная аналогия. С шуткой про красный диплом и подставку под кофе… — голос Арсения, хриплый и тихий, прорезает повисшую тишину так резко, что Антон чуть было не забывает затормозить на красном светофоре. — Тупо так. Глупо совершенно. Я просто попал в серьёзную аварию в решающий экзаменационный день. Со мной и инструктором всё хорошо, с машиной тоже, — смешок надтреснутый такой, будто Арсений сам себя развеселить пытается. — Это вообще не моё ДТП так-то было, я за всем со стороны наблюдал. Просто при мне огромная фура снесла машины четыре, может пять. И все в кювет. Мы потом до автошколы доехали, когда приехавшие на место службы начали ситуацию на дороге урегулировать — ну, ты знаешь, как это происходит: расчистили путь, помогли замершим в ожидании водителям рассосаться, — а я парковался на стоянке, слышал заверения мужика, что сдал… И, Шаст, понимал, что сейчас получу эту карточку и никогда ей больше не воспользуюсь. Мне на пассажирском легче. Не знаю, почему, на самом деле это действительно бред, и так, и так авария возможна, но… Не знаю. За рулём мне страшнее. На пассажирском паникуй-не паникуй, а делов не наделаешь.       — Это не бред, — Антон головой качает, руку его своей нащупывая и сжимая слегка. — Спасибо, что рассказал, — он взгляд на него снова кидает, ладонь к лицу подтягивает и целует пальцы. — Я ведь не рассказывал тебе, как мой отец умер, да?       Арсений мурашками покрывается от его касания — рукава у футболки короткие, все реакции заметны отчётливо. И это приятно.       — Нет. Хочешь рассказать? — Антон чувствует, как его руку в ответ крепче сжимают, уверенно так и жизнеутверждающе, а когда переплетаются пальцы, его сердце вообще кульбит делает.       — Он в нашем участке следователем был, ещё с Пашей работал… я же по его стопам пошёл, — он усмехается тихо, потому что в последнее время часто вспоминает отца и всё, чему он его учил. — Я тогда только работать пришёл после академии, а его в местную группировку под прикрытием внедрили — сейчас они все за решёткой уже, но тогда город на ушах держали. В общем, у них план-перехват был, отец за рулём угнанной этими уродами тачки оказался и его свои же… — Антон руку из руки Арсения забирает, чтобы сигареты в кармане джинсов нащупать, окно открыть и закурить. — Его свои же при захвате с обочины снесли. Двое из отморозков, что сзади сидели, живы остались… а отец на месте погиб, — ещё одна нервная усмешка сама по себе с губ срывается. — Я тогда забухал страшно, уйти со службы хотел. Паша убедил, что не зря всё.       У Арсения рука такая холодная, прямо через джинсы этот мороз ощущается, Антон, наверное, никогда не перестанет этому удивляться — не человек, а ходячий рефрижератор.       — Мне так жаль, Антон… А… — он сглатывает шумно, видимо, сказать что-то ещё, дополнительно, решаясь. — А как ты с мамой? Общаешься?       — С периодическим успехом, — Антон окурок в окно выбрасывает и тормозит на очередном светофоре. — Она тоже хотела, чтобы я ушёл со службы, когда отца не стало. Мы ругались часто, а потом как-то так редко видеться начали… не важно, — он улыбку натягивает. — Ну, куда нам дальше?       — Подожди, успеваем, — Арсений бедро поглаживать робко перестаёт, подаваясь ближе, и, пользуясь до сих пор алым светящимся светофором, перегибается через панель передач, стискивая Антона изо всех своих упёртых и понимающих сил. — И тебе спасибо, что рассказал… Спасибо за доверие.       Антон чмокнуть его в шею успевает, перед тем как светофор переключается, позволяя дальше тронуться. И на душе хорошо так, будто он всю жизнь с этим человеком рука об руку провёл, а Арсений способен все переживания разом забрать, разделить.       — Машину надо заправить, — он на значок бензина указывает, запоздало вспоминая, что иногда не мешало бы на заправку заезжать. — Посмотри, где тут заправка ближайшая, я до сих пор в этом муравейнике не ориентируюсь, хотя живу полжизни.       — О-о, это хорошо, — Арсений чему-то своему отвечает — ну чудо, — но всё-таки в телефоне маршрут меняет, заканчивая свою гениальную мысль: — Сейчас заедем, и я себе холодный кофе возьму. Хочешь тоже? Ещё сто метров вперёд, а потом будет поворот направо — туда нам надо.       Арсений приоткрывает окно со своей стороны, сухой летний ветер врывается в машину неприятным жаром, только усугубляя ситуацию, с которой даже кондиционер справляется через силу — слишком холодно не сделать, ведь Арсения точно продует, — но волосы у Арсения треплются от скорости так необычайно завораживающе, что к Антону закрадываются крамольные мысль, мол, да сколько до этой заправки ехать — и жару можно перетерпеть.       — Хочу, — он отвечает слегка запоздало, понимая, что откровенно пялится на Арсения. Сворачивает, куда ему сказали, и смеётся тихо, тут же поясняя: — Знаешь, ты ведь можешь завезти меня в любую глушь, я всё равно не пойму, пока время не придёт. У меня, как говорит Эд, топографический кретинизм.       — Вот оно как, — Арсений тянет это так зловеще, что Антон почти верит, что действительно попал. — Обязательно возьму на заметку! Всё, теперь прямо, видишь? Вон, «Лукойл» впереди.       Антон кивает. До заправки молча едут, а после он машину паркует у колонки, выходит из неё и спину разминает, глядя, как Арсений тоже салон покидает.       — Идём? — он кивает в сторону входа на заправку и идёт первый, не дожидаясь ответа. Людей не очень много, поэтому на кассу Антон попадает почти сразу. — Здравствуйте, третья колонка, девяносто второй до полного. Спасибо.       — Что-то ещё? — уточняет девушка за кассой.       — Нет. Оплата картой, — он на Арсения смотрит: — Кофе возьмёшь? Я пойду… в одно место.       Арсений кивает, и Антон выискивает взглядом комнату с надписью «WC M», топая прямиком к ней. Но не доходит буквально несколько шагов, замирая у стойки со свежими журналами и газетами, одна из которых — новый тираж «НовСити». Пёстрый заголовок гласит:       «В полиции завелась крыса? Неужели сотрудники органов пригрели на груди змею? О чём молчит полиция?»       Антон сглатывает шумно, беря газету в руки и вчитываясь в строчки:       «Частный детектив Арсений Попов не так прост, как все думают. Он и прежде совал нос в дела полиции, но сейчас всё зашло слишком далеко…»       И подпись статьи именем небезызвестного им Александра Гудкова.       — Антон, чего замер? Слушай, Макиато не было, поэтому я взял нам обычный Латте, не так кофейно, но имеем, что имеем и… — то, как болезненно обрывается и резко затихает подстреленной птицей голос Арсения, заставляет оторваться и затихнуть сердце Антона. На несколько нестерпимых мгновений. Один запечатанный стаканчик плюхается куда-то на пол — разливается или нет, Антон не видит. Как-то сейчас всё равно.       — Арсений, — он в себя приходит быстрее, чем собеседник, газету на место возвращает, извиняется перед сотрудницей, которая уже бежит к ним со шваброй, и Арсения под руку берёт, утягивая в сторону выхода с заправки. Заправщик как раз заканчивает с их машиной, но Антон к ней не спешит, останавливается недалеко от дверей. — Арсений, ты… блять, какие же уроды…       Арсений смотрит на него так долго и пронзительно, у него веки то ли от жалящей погоды, то ли от особенности чувствительной кожи покрасневшие такие, и это явно видно в ярком солнечном свете. Ещё уязвимее кажется. Хочется пойти и сжечь эту редакцию к чёртовой матери. Прямо сейчас, не жалея бензина.       — Кофе разлил, — шелестит он в полном отсутствии эмоций, только брови хмурит, поджимая свои тонкие губы — те дрожат предательски, и у Антона дыхание сбивается от этой картины. — Вот я растяпа. Давай я ещё за одним схожу?       Антон не отвечает ничего, шаг ближе делает и в объятия его крепкие сгребает, прижимая к себе до нехватки воздуха у обоих. Руками по спине гладит, и сам дышит тяжело, будто бежал от кого-то или за кем-то только что.       — Я рядом, — единственное, на что сейчас сил хватает.       Пальцы прохладные потерянно по спине Антона шерудят, вместе со стаканчиком кофе зажатым — от него ещё морознее, — ткань подрагивающе прихватывают, и, по ощущениям, в этом застывшем мгновении вечность пролетает или одна секунда — равнозначно, когда Антон через футболку что-то влажное на коже ощущает, подозрительно тёплое. А потом всё в момент кристально ясно становится, когда притихший и будто не дышащий вовсе Арсений всё-таки носом тихо сопли втягивает, не сдерживая шмыг.       — Стой так… пока я не успокоюсь. Никто на этой чёртовой планете не должен видеть, как я… — сиплое ворчание утопает где-то в складках одежды, угроза Арсения настолько душещипательна, что у Антона у самого начинает щипать в носу.       — Стою. Сколько нужно стоять буду, — Антон руку ему в волосы отросшие на затылке вплетает, гладит, поцелуй на шее оставляет лёгкий. — Арсений, ты помнишь, что я говорил? Мы справимся с этим. Со всем этим дерьмом.       Мимо проходящие люди косые взгляды на них кидают, но Антону так плевать, если честно, он сейчас только одного хочет — спрятать Арсения от этого грёбанного мира, не позволять больше никому ему больно делать. Он ведь этого не заслуживает совсем. Почему остальные не видят, насколько он прекрасный человек?

***

      Он останавливает машину напротив ничем не примечательного пятиэтажного дома. К моменту их приезда погода портится начинает, и тучи на небе сгущаются, обещая разразиться проливным дождём. Даже удивительно, как это всё соответствует шторму в душе. Антон этим мыслям хмыкает тихо, отстёгивая ремень безопасности и переводя взгляд на совсем притихшего Арсения, который за остаток пути ни слова не проронил.       Антон его понимает, самому говорить не очень хочется. Они оба устали от этих постоянных эмоциональных качелей. Они оба хотят простого человеческого «жить спокойно». Но о каком спокойствии вообще идёт речь, когда по городу бегает маньяк, кажется, даже не один. Потому и в руки себя брать приходится, не позволяя эмоциям верх взять.       — Какая там квартира? — уточняет Антон, всё же нарушая царящую тишину салона. Только Арсений будто не слышит его, слишком зарывшийся в свои мысли. — Арсений? — он рукой тянется, на плечо хрупкое её укладывая. — Слышишь? Давай закончим тут и домой поедем?       — Да… — он будто из сна глубокого выныривает, моргать часто начиная и на Антона наконец-то всё своё внимание обращая, ладонь своей, всё такой же ледяной, накрывая. — Да, я что-то задумался. Какая квартира, спрашиваешь? Сейчас, секунду, я посмотрю… — телефон в первую секунду из-за движений дёрганных чуть было куда-то в ноги не роняется, но Арсений его всё-таки удерживает, вдыхает глубоко воздух, выдыхая его в том же темпе, и к работе возвращается, заходя в Инстаграм. Подумать только, у человека в социальной сети есть фотография напротив двери с номером. — Двенадцать. Далеко подниматься не придётся.       Антон кивает, первым из машины выбираясь, дожидается Арсения и ставит на сигнализацию, но к подъезду не спешит, оглядываясь вокруг.       — Тебе это ничего не напоминает? — уточняет, на дом этот в плачевном состоянии кивая. — Помнишь Полину? Её отец в похожем районе жил. Интересно, а у этого Максима семья полная была? Ты в деле не видел?       — Вроде как просто было обозначено, что проживает с братом… — Арсений задумывается, хмыкая сам себе. — Не могу вспомнить. Но по-моему только о брате шла речь. Да, никакого упоминания родителей, — голубые глаза пространство вокруг внимательно обводят, будто сканируют тщательно. — Но местечко и правда… оставляет желать лучшего. Полная, не полная, а погибший в роскоши не купался.       — Я ведь уже говорил тебе, что тоже в таком районе вырос? — Антон улыбается, делая шаг ближе, руку ему на плечо укладывает. — Давай закончим с этим, — и сжимает слегка, подбадривающе. Его всё ещё морозит изнутри от произошедшего на заправке, но серьёзный разговор об этом он предпочитает отложить до лучших времён — ну, или хотя бы до дома.       — Я всё ещё должен тебе кофе, кстати, — тихий, не до конца весёлый, но уже с зачатками, смешок Арсения хоть немного унимает внутреннее напряжение.       — Заедем за хорошим кофе в нашу кофейню? — Антон замолкает, осознавая, что он только что сказал. Потому что это их с Эдом кофейня… была раньше. — Можно и ужин там взять. Только что-то с маленьким содержанием соли, — он усмехается тихо, открывая двери подъезда, скрипучие такие, даже домофоном не богатые.       — Ага, — тон у Арсения такой, будто тем недавним утром не яичница произошла, а Антон в честь протеста против постности опрокинул в себя пол солонки, — ты свою норму на год перевыполнил. Съездим обязательно, только здесь закончим, — и мимо Антона в темноту подъезда с выкрученными лампочками проскальзывает, мазнув мягко кончиками пальцев по его животу.       Антон головой качает ему вслед и сам заходит, нагоняя на лестнице:       — Вообще-то я всё ещё считаю, что яичница была вкусной, — он и сам уже не помнит, сколько раз это повторял, только бы Арсений из-за ерунды этой не расстраивался. — Нам сюда, — оповещает, тормозя у одной из дверей, а после и на звонок жмёт. — Ты помнишь, что нельзя кидаться на людей, даже если они тебе не нравятся? Я так, на всякий случай, раз уж мы про Полину и её отца вспомнили.       — Её отец заслуживал хорошей трёпки, — в выдохе Арсения ни капли раскаяния, — повторись эта ситуация, я бы опять сорвался. Терпеть не могу бухих ублю… — приходится экстренно закрыть рот. И Арсению, и Антону, уже катающему на языке ответку.       Дверь приоткрывается нехотя, и их двоих встречает молодая на вид девушка, которая, видимо, даже не удосужилась посмотреть в глазок перед тем, как выглянуть из квартиры.       — Ой… а Кира дома нет… Вы что-то хотели?       — Здравствуйте, — Антон удостоверение достаёт, — капитан Шастун, это детектив Попов. Следственный отдел. Представьтесь, пожалуйста. Кем вы приходитесь гражданину Дрозду Кириллу Витальевичу?       Девушка на месте как вкопанная замирает, цветом лица сливаясь с сероватыми стенами позади.       — Что… с Кириллом? Что с ним случилось?       — С Кириллом наверняка всё в порядке, не волнуйтесь, — мягко встревает в диалог Арсений, стараясь как можно более располагающее улыбнуться девушке, чтобы та в обморок не дай Бог не плюхнулась, утопая в панике. — И всё же, кем Вы ему приходитесь?       — Я его будущая жена… — она за торец проёма ладонью хватается, чтобы устойчивее себя в вертикальном положении чувствовать, — Антон понимает, сам после всех этих жизненных потрясений едва на ногах стоит, одна только работа и Арсений рядом стрессоустойчивость добавляют.       — Так, не волнуйтесь, пожалуйста, — он шаг ближе делает, в попытке её придержать. — Давайте зайдём в квартиру. Вам присесть нужно.       Девушка только кивает, позволяя им зайти, и Антон её до кухни доводит, на стул усаживая. Квартира, надо признать, выглядит куда лучше, чем представляется, глядя на дом снаружи — ремонт, по крайней мере, точно делался не во времена совка.       — Арсений, налей стакан воды, пожалуйста, — просит Антон и снова на девушку смотрит: — Вы так и не представились.       — Я… спасибо, — кивает дезориентировано, от подоспевшего Арсения стакан воды в руки принимая, а после нескольких глотков отвечает уже более спокойно и вдумчиво: — Марина меня зовут. Так что… с Кириллом?       — Отлично, Марина, — Антон улыбается, — не переживайте Вы так. Мы вообще-то сами очень хотели с Вашим парнем поговорить. Это его брата касается, Вы ведь в курсе, что с ним случилось?       — С Максимом? — она удивляется настолько натурально, с в моменте теряющим звонкость голосом от спазмировавшегося всхлипом горла, что Антону не нужно даже о более официальном допросе задумываться, тут и так всё ясно и видно — Марина не врёт. Профессиональная чуйка, мать его. — А что… с ним? Они поссорились недавно… У них подобное не впервые. Кира не разрешил мне ему названивать, сказал не унижаться и подождать, пока Максим сам одумается, не маленький уже…       — Подождите… — Антон на Арсения оборачивается, такой же непонимающий, как собственный, взгляд ловя. — А Кирилл не рассказал Вам, что Максима… Марин, Максим он… его недавно мёртвым нашли. Извините, мы думали, что Вы в курсе.       — Мёртвым?.. Нет… нет, м-мне… Кира не рассказывал… н-ничего не говорил, что Максим… не говорил… — чашка в девичьих руках начинает ходуном буквально ходить, оно и ясно, такой шок не каждый может воспринять спокойно. Арсений смотрит на неё так же сочувственно, как и сам Антон, одно из наихудшего в их работе — видеть трупы и оповещать родных о потере. И от этого никак не отгородиться.       — Давайте я Вам ещё водички подолью? Хотите пить? Водички холодной? — Арсений стакан аккуратно из пальцев скрюченных изымает, повинуясь заторможенному кивку головы, чтобы новую порцию набрать для Марины.       — Скажите, а где Кирилл сейчас? Вы решили, что с ним случилось что-то, когда мы пришли. Он давно дома не появлялся? — Антон старается спрашивать осторожно, хотя по Марине и так видно, что его вопросы только хуже делают. Она напряжённая вся, как тетива натянутая, и пальцы хватом беспокойным в пижамные шорты впиваются, пока ноги по полу буквально чечётку начинало отбивать.       — Он с друзьями… поехал кому-то забор чинить… что-то такое… Он строи… тельством з-занимается… — Марину так скрючивает резко, что Арсений чуть было второй стакан за сегодня не роняет, на стол его опуская судорожно. Из горла девушки хрип задушенный вырывается, пугающий такой — ничем не отличишь от предсмертной агонии. Глаза её, и до этого напугано распахнутые, сейчас буквально из орбит вылезти грозятся, закатываясь куда-то под череп.       Стул её дергания не выдерживает, Марину крутит так и ломает на нём, что он кренится с предупреждающим треском, и Антон сам не замечает, как вперёд поддаётся, подхватывая в две пары рук с подоспевшим Арсением бьющееся в агонии тело. Сначала темнота такая в голове от ошеломления, но с появлением пены, кое-как пробивающейся сквозь до скрипа сжатые зубы, в сознании ёкает резкое понимание. И, видимо, возникает оно синхронно с осенением Арсения.       — Это очень похоже на эпилептический приступ…       Антон кивает судорожно:       — Это он и есть. Арсений, в скорую звони, быстро, — он на девушку смотрит с таким явным — он уверен — испугом в глазах, что Арсений тут же выполняет просьбу.       А Марину, на пол сползшую, Антон просто не в состоянии её удержать, тело мотает с нечеловеческой силой — всё бить в конвульсиях продолжает, — пока Арсений пытается внятно и популярно объяснить дежурному в телефоне, что если машина не подъедет через пять минут, он посадит всю районную поликлинику, одновременно с этим кидаясь в Антона судорожными, полученными от той же медсестры, советами, что им делать, пока бригада выезжает:       — Её надо подальше от мебели отодвинуть, чтобы головой не ударилась, Антон! Оттяни от стола, ножки эти, Господи, да что ж за… Да, я вас слушаю! Да, приступ очень сильный! Человек на грани смерти!       Антон команды Арсения на каком-то автопилоте выполняет. У него вообще в голове вакуум какой-то вместо мозга сейчас, потому что одно дело трупы постоянно видеть, а совсем другое — умирающего человека рядом с собой. При том не быть способным помочь — скромных знаний, которые в полицейской академии дают, маловато. Да и советы там из разряда: если у человека эпилепсия, запихните ему металлическую ложку в рот.       — Женщина сказала, что бригада уже выехала, дай Бог, — Арсений рядом судорожно приседает, смотрит на Антона беспомощно совершенно и наверняка видит в его глазах ту же эмоцию. У них знаний в этой сфере больше для того, чтобы страждущего добить, чем помочь. Никто серьёзно к оказанию первой помощи никогда не подходит, причём речь не об учащихся, а о системе образования в целом.       У Марины лицо такое красное от напряжения, а неестественно изогнутые конечности наоборот — белеют в районе свёрнутых суставов. И за этим наблюдением и посильной помощью просто голову девушке пытаться в бок отклонить, чтобы она собственной пенистой слюной не захлебнулась, и слежкой за тем, чтобы она ни о какую мебель не ударилась, пролетает несчитанное количество минут. Пока наконец-то спасение не разносится трелью звонка по квартире.       Антон с места подрывается так резко, что чуть было Арсения, сидящего на корточках, не сносит. Он двери перед бригадой скорой распахивает на ходу объясняя, что произошло. А дальше вообще всё как в тумане: в себя он приходит уже стоя на улице и затягиваясь…       Какой там по счёту сигаретой?       Руки всё ещё мелко подрагивают — значит, стоят не долго. А быть может, дело в погоде разгулявшейся? Антон не понимает, не помнит. И Арсений выглядит не лучше: бледный весь, взъерошенный, бёдрами на кривом заборе сидит и взгляд перед собой тупит. Отличный у них сегодня день, ничего не скажешь, ещё парочка таких — и можно смело звонить добрым дядям, чтобы забирали в красивую комнату с мягкими стенами. Ну, хоть питанием и стильной рубашкой обеспечат.       — Кажется, дождь сейчас пойдёт, — Антон очередную затяжку делает, морщась от привкуса бумаги — до буковок докурил, как любит Эд говорить, — выкидывает окурок в урну и ещё одну сигарету достаёт.       — «Кажется, дождь собирается…» — Арсений шепчет какой-то каламбур тонким, на фоне сгущающихся туч и поднимающегося ветра, практически не слышимым голосом. Но Антон всё-таки слышит, запоздало отмечая, что это же… — Пятачок, поделись сигареткой… — и замолкает, щекой к боку Антона прилипая, в тишине уехавшей давно — или недавно — скорой.       — Держи, Винни, — Антон улыбается еле заметно, сигареты ему протягивая и пальцами свободной руки в волосы зарываясь. — Ты как… вообще? — странный, конечно, вопрос, учитывая все обстоятельства.       Арсений вынужденно отстраняется, чтобы сигарету подкурить, Антон буквально это нежелание отлипать от него физически ощущает, и это согревает — единственное, что согревает на резко похолодавшей улице.       — Очень устал за сегодня. Столько пережили и нервных клеток убили, а результата ноль. Я когда услышал, что Кирилл ничего ей не рассказал, у меня сразу будто пазл в голове сошёлся… А в итоге что? Это из-за эпилепсии, скорее всего… — Арсений обрывает себя на полуслове, взгляд свой вымотанный на Антона поднимая. — Антон, поехали домой?       «Домой», — у Антона от этого слова тепло такое в груди разливается, что дышать тяжело становится, и улыбка сама на губы лезет. Он кивает, выкидывая очередной окурок, руку Арсению подаёт и тянет его на себя, помогая встать. А после к губам прижимается в коротком поцелуе. И больше они ничего не говорят, молча садясь в машину, и едут…       Домой.