Песня ветра

      Сказать, что Антон зол — ничего не сказать. Он, наверное, впервые находится в перманентном гневе. Его буквально изнутри колотит, хочется прямо сейчас выйти из машины и устроить в несчастном кафе такой погром, что его и через год не восстановят. Вот только хозяева этого милого заведения совсем не виноваты в том, что Арсений — чёртов лжец. И он снова заставляет на эти грабли с доверием наступить, втаптывая в грязь с новой силой.       Антон не понимает, откуда в нём столько терпения и выдержки, когда он подъезжает за жёлтым такси к небольшой кафешке в центре города, когда видит, как навстречу Арсению Руслан выходит, как они оба за дверьми скрываются. И он вообще понятия не имеет, как опустился до того, чтобы следить за кем-то вне рамок расследования, — это отвратительно.       Но время в машине тянется как резиновое, а вместе с ним и нервы натягиваются до предела. И Антон не выдерживает. Он выходит на улицу, осматриваясь вокруг, поправляет сбитую в кучу толстовку и идёт ко входу. Пусть он ужасный человек, пусть козёл, скотина и… какими там словами Арсений ещё решит его назвать? Плевать вообще. Но делать из себя дурака он точно никому не позволит.       Кафе встречает приятной атмосферой и запахом кофе. Чтобы найти нужный столик, требуется всего один взгляд, потому что людей не так уж и много. И, пожалуй, этот взгляд становится самой главной ошибкой в жизни Шастуна Антона Андреевича. От представшей картины током прошибает: Арсений и Руслан сидят друг напротив друга, и второй руку свою поверх чужой укладывает, по-свойски так, будто имеет на это полное право. А Арсений даже отстраниться не пытается, отвечая на очередную реплику.       Антон было шаг к ним делает, но врезается рассеянно в официантку, от чего та поднос свой на пол с грохотом роняет.       — Извините, я не хотел, — говорит, сам наклоняясь, чтобы поднос с пола поднять, пока девушка в ответ лепечет что-то вроде: «Не волнуйтесь, бывает. Хорошо хоть без еды несла». Антон, если честно, даже не слушает её, тут же на пятках разворачиваясь, будто трезвея в момент и к выходу шагая.       Пальцы таким тремором неслыханным атакуются, что он даже не то, что с первого — с десятого раза ключи в кармане брюк нащупать не может. Всё мимо мажет, в дереализации полнейшей, будто под напряжением в триста восемьдесят вольт пребывает. И какая же отдача происходит мгновенная, когда его до боли привычная ладонь заземляет. Вечно ледяная, вечно хрупкая, но непозволительно цепкая и требовательная в такой ситуации. Впивается в предплечье с ощутимым отчаянием.       — Антон, я тебе кричу, а ты не слышишь совсем. Антон, всё не так. Не так, как ты себе это представил. Подожди, пожалуйста, — тянуть тормозящего Арсения на буксире не составляет никакого труда. Тот не так уж много весит, а Антон уж слишком в ярости.       — Я слышу, Арсений, тебя весь район слышит, — Антон останавливается только у машины, руку его с себя скидывая, осматривает с ног до головы и усмехается: — Как заказ? Забрал? Кстати, владелец магазина, ничего такой, хорошо смотритесь, — и совсем на какой-то истеричный смех срывается. — Снова те же грабли, да?       — Ну, ты бы был против моей с ним встречи. А он сказал, что готов сотрудничать со следствием. Я просто хотел проверить, а уже потом тебе рассказать…       — Да что ты? А тебе не кажется, что можно было что-то новое придумать? — Антону мерзко. Даже смотреть на него сейчас мерзко, до горечи, поперёк глотки встающей. — Хватит. Не нужно оправданий. Я… не хочу ничего слушать. Теперь точно.       — Да подожди, Антон! Ну пожалуйста! Да, я опять на те же грабли, я просто хотел всё быстро сам проверить. Вот, посмотри сообщение, прошу, — Арсений чуть было телефон свой не асфальт плашмя не роняет, кое-как пытаясь руками непослушными открыть переписку с Русланом. И тычет её Антону буквально в нос, чтобы тот точно увидел это злополучное: «Ладно, Арсений, считай, что своего добился. Есть у меня парочка показаний для тебя. Буду ждать в нашем кафе до 19:00 включительно. Потом уйду. Всё в твоих руках».       — «В нашем кафе», до чего же мило. Стошнило бы, да конструкция не позволяет, — Антон телефон от лица своего отпихивает так, что Арсений чуть было его всё-таки не лишается. — И как? Дал он показания? Ты узнал то, зачем ехал? Потому что я застал только самый конец вашего жёсткого допроса… Жаль, не зашёл позже, может, увидел бы, как вы друг другу свои бактерии передаёте.       У Арсения во взгляде — сплошная невысказанная бравада. Но чувство вины, видно, не хило так затыкает рот. Поэтому он только шепчет сипло и совершенно оскорблённо:       — Ты опять за старое?       — Я? — у Антона в который раз за день брови улетают в стратосферу.       — Ты!       — Да нет, Арсений, за «старое», — он пальцами кавычки в воздухе показывает, — тут решил только ты взяться. Я не слепой и не полный придурок, хоть тебе так и кажется.       — Нет уж, Господи, ты действительно полный придурок, если до сих пор думаешь, что у меня с ним что-то есть! Да как ты вообще… Боже, у меня слов нет…       — Что, как я вообще? Как я могу? — перебивает Антон. — Ты стоишь, врёшь мне в глаза, когда я своими двумя всё видел только что, и спрашиваешь, как я, блять, могу?       — Да, я спрашиваю, как ты можешь! Потому что нихера ты не видел! Мы просто сидели в кафе! Хватит навешивать на меня то, что я не делал! — Арсений только сильнее пальцами своими в его руку впивается, до боли лёгкой и онемения, но Антон даже вырываться не спешит, настолько ожесточённой словесной баталией занят.       — Скажи, а у тебя хоть капля… хоть что-то есть ко мне? — Антон ком тугой в горле сглатывает. — Хоть что-то правдой было, а? Я просто понять пытаюсь, почему ты так со мной. Я… я видел, Арсений. Видел, что там происходило… Пожалуйста, хватит… врать.       — Господи, ты серьёзно? Ты, блять… Ничего между нами с Русланом нет и не было. Я просто приехал получить показания по делу. А получил… — Арсений плечами ведёт от дискомфортного положения. Боится, видимо, что новой информацией ещё сильнее Антона распалит. Но смолчать не может — и так доврался до очередного скандала: — Он захотел встретиться со мной, чтобы сказать, как скучал и как ему меня не хватает. Я просто оторопел от новости, потому что… Боже, да ты представь Руслана и это признание! Я всего на секунду выпал от шока! А потом поднос на пол грохнулся, и я к тебе рванул! Да зачем мне вообще было бы перед тобой оправдываться, если бы я к тебе ничего… Опять мысли про «два фронта», Антон? Опять они?       — Даже не думал об этом, — он всё же руку свою вырывает, но только для того, чтобы сигареты пальцами подрагивающими достать из кармана и закурить одну, зажигалкой чиркая. — Я об этом даже не думал, — повторяет тихо совсем, выдыхая дым в сторону. — Только о том, что ты меня за идиота держишь.       — Ни за кого я тебя не держу! Я ведь уже объяснил тебе… Я хотел как лучше.       — А получилось как всегда, да?       — Дай мне тоже… сигарету. Пожалуйста.       Антон молча пачку ему протягивает вместе с зажигалкой, вздыхает тяжело и на машину кивает. Но Арсений только головой трясёт потерянно, будто после разгоревшегося конфликта права на это за собой не чувствует.       — Я наверное всё-таки в отель…       — Какой, нахуй, отель? — Антон клянётся самому себе, что не станет бить его даже если очень захочется — а хочется неимоверно сильно. — В машину, живо. Там покуришь.       Судорожный вздох Арсения — молодец, сдержал порыв повыкаблучиваться, значит, инстинкт самосохранения на месте — подхватывается вечерним прохладным ветром. Он покладисто садится на предложенное переднее сиденье, и это одно из немногого, что он делает правильно за сегодня — слушается Антона, когда дело пахнет жареным.       Всегда бы так.       — Я тебе не верю, ты понимаешь это? — Антон говорит спокойно, усаживаясь за руль и заводя мотор. — Очень хотел бы, но всё это… Арсений, ты обещал не скрывать от меня ничего, что дела касается. Только сегодня обещал ведь.       — Я хотел рассказать тебе сегодня же, просто после того, как хоть что-то… узнаю, понимаешь? Это же Руслан, я ожидал, что только зря съезжу и ничего не добьюсь. Я не хотел… чтобы ты… — он смотрит куда угодно, но только не в глаза Антону, — чтобы ты ревновал, Антон. Я знал, что ты остро на это отреагируешь.       — Не острее, чем вышло сейчас, — они со стоянки выезжают плавно, и Антон окна открывает, чтобы Арсений закурить мог. — Правда была бы лучше, чем то, что я увидел. И дело вовсе не в том, что это именно Руслан, а в том, что ты снова… — он не договаривает, доставая ещё одну сигарету. Закуривает и глаза прикрывает, тормозя на светофоре. — В том, что ты снова соврал.       — Если тебе интересно… — тонкие губы скользят по фильтру сигареты в мрачной задумчивости. Скорость из-за приоткрытых окон треплет тёмные пряди, сизый дым растворяется в пространстве. — Я сожалею о том, что опять решил действовать, не посоветовавшись с тобой заранее. Но и то, что ты подумал, что я поехал изменять тебе с Русланом…       — Я так не думал, пока не увидел, как он тебя лапает…       — Он меня не лапал, — Арсений перебивает на полуслове.       Антон вздыхает:       — Как скажешь. Давай просто… просто доедем до дома и постараемся не обсуждать больше это.       — Нет, Антон, — бить Арсения по-прежнему нельзя, но иногда хочется что-то сделать с ним, сукой стервозной, до одури. И у Антона глаза на лоб лезут от этой наглости. Только что же виновато в глаза смотреть боялся! — Давай обсудим, что для тебя значит «лапать», — прохладная ладонь внезапно щекотно проходится по руке Антона на руле, уверенно так, ныряя пальцами вниз, на венки на запястье. — Это «лапать»?       — Что?.. Арсений, прекращай.       Арсений только хмыкает невозмутимо, бесстыже так, совершенно не ведясь на тихую угрозу в шокированном выдохе Антона. Пальцы проходятся мягкими узорами по предплечью, щипают с издёвкой локоть и срываются вниз, на живот, игриво и едва ощутимо царапнув пупок.       — Ну подожди, Антон, мы ведь ещё не выяснили эту тонкую грань между прикосновениями и лапаньем, — голос бархатистый такой, абсолютно в себе уверенный. Оно и ясно, Антон никак не может оторваться от дороги в оживлённом движении города.       — Я тебя сейчас высажу, — Антон взгляд на него кидает, ворчит как дед старый, потому что злость остаточная всё ещё расслабиться до конца на даёт. — И вообще, какая разница, какая там грань? Он тебя трогал…       — Я тебя сейчас тоже потрогаю. Без разницы, какая там грань, правильно? — голос Арсения становится каким-то подозрительно приглушённым. У Антона опасный поворот, нужно пропустить скорую, поэтому он просто не улавливает этот переломный момент, когда низ живота внезапно опаляёт чужое влажное дыхание. Пальцы Арсения прихватывают край толстовки, бесцеремонно задирая её вверх, чтобы не мешалась.       — Арсений! — Антон дёргается слегка от неожиданности и руками руль поудобнее перехватывает. У него мурашки по всему телу таким роем проносятся, что пытаться оттолкнуть Арсения бесполезно совершенно — тот и так прекрасно видит, как действует на него. — Ты что делаешь?       Тихий, интимный смешок незаконно оглушительный. Живота касаются влажные губы, такие горячие и заставляющие тело вновь покрываться мурашками, что их нужно просто запретить. Арсений скользит языком по блядской дорожке, щекотно так и распаляюще, что у Антона только от этого дыхание сбивается до позорного свиста сквозь зубы.       — Лапаю, — ответ до того очевидный, что это даже не смешно. Арсений просто с ума сошёл и потерял последние капли страха. В салоне оглушительно вжикает молния на джинсах, язык касается наверняка появившегося влажного пятнышка на боксёрах, и Антон понимает — это точка невозврата.       То, как кончик горячего языка вылизывает головку прямо через нижнее бельё — Арсения совершенно не волнует, что его слюна и смазка Антона делают ткань абсолютно непригодной для носки, — выбивает искры из глаз. Ногти царапают чехол на руле, колени начинают мелко трястись от напряжения. Арсений буквально вылизывает его, так грязно и по-животному, широко скользя языком по образовавшейся «палатке». Член уже стоит как каменный, и Антон совершенно ничего не может поделать со своим телом.       — Блять, — Антон голос свой не узнаёт совсем, потому что нет его почти, и только руками до костяшек побелевших в руль цепляется, силясь глаза не закатить в удовольствии. — Арсений, я за рулём, слышишь? Боже…       — А ты не отвлекайся от дороги…       Дыхание Арсения делает только хуже. Шумное совершенно, рваное и невероятно учащённое, он, как оголодавший, припадает губами к текущей головке, высасывает напитывающую ткань смазку, и Антон от наваждения перед глазами отделаться не может: как Арсений щёки свои втягивает с и так выраженными скулами — о них наверняка сейчас порезаться можно по неосторожности, — как глаза свои щурит в блаженстве, ничего Антон с собой сделать не может, он точно уверен, что Арсений сейчас кайфует невероятно, играясь с его членом через злополучное бельё.       Но так хочется большего, Господи.       Арсений как будто слышит этот невербальный сигнал, призыв к действию, губы свои кривит в улыбке — Антон это чувствует, буквально чувствует, потому что Арсений от его члена практически не отлипает. Ткань боксеров тянется вниз, Антон кидает взгляд только на мгновение, видит, как Арсений тянет их своими зубами, и рычит в бессилии, потому что нет сил это всё терпеть и выносить в такой то ситуации.       И когда член неожиданно, но так долгожданно погружается в горячее и влажное, Антон, слава, сука, всем Богам — в такие моменты можно уверовать, серьёзно, — останавливается на светофоре.       — Что же ты твори… ах! — Антон глаза прикрывает, одну руку с руля убирая и в волосы Арсения вплетая. Голову назад, на спинку сидения, откидывает и только сейчас понимает, что у них окна всё ещё открыты — и как он вообще со стороны выглядит в этот момент? Благо, светофор переключается, и он находит в себе силы на газ нажать, но руку вторую так на место и не возвращает. — Пиздец…       Арсений мычит согласно, что, мол, да, пиздец полный, но только повышает его концентрацию в плачевном положении Антона. Он звуки такие издаёт откровенно развязные, слюной хлюпает, стараясь не проронить на сиденье и ноги Антона ни капли, член поглубже взять старается, на не особо ровных местах дороги добивая Антона чёртовой вибрацией. А ещё руке, волосы в кулак сжимающей, поддаётся, позволяет буквально трахать себя в рот, и, будь воля Антона, он бы бёдра напряг и подкинул, но ноги педалями заняты, и это такой величайший облом, что хочется материться и стонать одновременно.       Если кому-то — одному конкретному человеку в этом мире — кажется, что терпение и выдержка Антона безграничны, то у него есть плохие новости. И как же хорошо, что время не час пик и на дороге не так много машин, что позволяет спокойно, даже с одной рукой на руле, перестроиться на другую полосу.       Антон руку с волос Арсения убирает, дотягиваясь до коробки передач с трудом, и сбрасывает скорость, включая поворотники и съезжая в ближайший, попавшийся на пути, двор. Если бы голова соображала, то он, возможно, даже смог бы определить, где они вообще находятся, но сейчас вся концентрация где-то намного ниже.       — Тебе пиздец, Арсений… — выдыхает он с облегчением, потому что теперь за дорогой следить не нужно и можно руку обратно в тёмные пряди вплести, вверх бёдрами толкаясь, с улыбкой какой-то слишком маниакальной для просто припарковавшегося около жилого дома водителя. — Ах-х…       Влажные и булькающие звуки удивлённо и крайне трогательно заломившего брови Арсения — лучшая развязка этого дня. Заслуженная. И как же приятно и легко член скользит по вязкому коктейлю из слюны и смазки, быстро и не щадя, взбивая его у кончиков губ в пену. И это настолько по-блядски откровенное и горячее зрелище, что Антон готов спустить только из-за этого. А ещё из-за того, как Арсений нечестно закатывает свои глаза, покорно расслабляя горло и давая насаживать себя на член по самые гланды, шумно хрипя и щекоча волоски на лобке, пачкая их срывающимися по подбородку пенистыми каплями.       У Антона, кажется, давление скачет до предела, иначе он просто не может объяснить, почему в глазах так резко темнеет. Дыхание сбито уже давно, и толчки более рваными становятся, потому что тело разрядами тока прошибает, которые от кончиков поджимающихся пальцев на ногах вверх проходят, срывая с губ приглушённый стон — даже скорее всхлип.       — Я… сейчас… — он Арсения оттолкнуть пытается, но сил совсем нет. Если ему сейчас к горлу нож подставят, он даже сопротивляться не будет — просто позволит себе глотку вспороть. — Арсений…       Руку потряхивает не на шутку сильно, настолько хочется посильнее шёлк волос прихватить, чтобы вбиться ещё несколько финальных раз, довести всё до апогея. Но Антон держится, старается, по крайней мере, выбор Арсению даёт, а тот будто и не замечает это совершенно, сглатывает пару раз особенно ощутимо, бархатистыми и обжигающими стенками глотки член сжимает до отчаянного рыка и замирает, отстраняться ни в какую не желая.       Антон просто не выдерживает. Возобновляет хватку в волосах, властную такую, жёсткую, в момент оргазма всю свою злость и обиду за этот день вкладывая. А Арсений только стонет довольно, приглушённо так, сперму покорно глотая и не спеша отстраняться, пока из Антона вся страсть вместе с семенем не выйдет, катая на горячем языке постепенно обмякающий член.       — Боже… — Антон расслабляется в кресле, голову на сидение позади откидывая, дышит сбито, в себя прийти пытается. Когда немного выходит себя в руки взять, он Арсения за подбородок пальцами берёт, к себе ближе притягивая и поцелуем в губы впиваясь, вылизывая его рот буквально, свой собственный вкус собирая. — Ты… ужасен.       Арсений не отвечает, только губы припухшие в улыбке сытой тянет и на сидении своём как-то ёрзает подозрительно, закидывая ногу на ногу. И Антон смотрит на него с прищуром, усмехается тихо, но никак не комментирует, потому что чужое смущение под внимательным взглядом и так о многом говорит — он кончил, пока удовлетворял Антона.       — Предлагаю забить на готовку и заказать еду, — предлагает тихо, назад одежду на себя натягивая и машину заводя. Ловит руку Арсения в свою и целует костяшки пальцев, нежно так, благодарно. — Что скажешь?       — От… — Арсений откашливается краснеюще перед тем, как обрести способность разговаривать. Голос так завлекающе хрипит, и Антон от этого только ещё сильнее на сытого кота походит. — Отличная идея. Хочу что-то очень вредное…       Антон придурок, козёл и скотина, но от шутки удержаться не может, начиная ржать бессовестно:       — А тебе сейчас не хватило?       — У меня хороший аппетит, знаешь? — Арсений по цвету сливается со знаком «стоп» вдалеке. Но всё-таки шутку язвительно отбивает, зубами острыми щёлкая и довольно сощуривая глаза. — Так что закажем?       — Ты удивительный человек, — Антон хихикает ещё раз, оставляет пару поцелуев на его запястье и машину заводит, выезжая со двора. — Только ты можешь спокойно, без стеснений, отсосать, а потом краснеть от слова «пупок». Очаровательно, — он снова руку его в свою берёт, поглаживая большим пальцем. — Ты хотел вредного? Что именно?       Слышать, как это милейшее создание тихо бурчит себе под нос проклятья и стенания обо всём, что он думает об Антоне — самое потрясающая на свете симфония. Но всё же гнев сменяется на милость, Арсений даже не пытается забрать захваченную в плен руку, довольно вдыхая прохладу уходящего с концами дня. Теперь-то на улице, после их задержки, темнеет значительно.       — Может, острые крылышки? И много соусов к ним? Особенно тот со сладкой горчицей. Или пиццу с ананасами? Там тоже курица. Хочу что-то с курицей.       — Ты беременный? — усмехается Антон.       — Да. Продолжишь выкаблучиваться — отсужу у тебя все доступные алименты.       — У нас с тобой ничего не было, чудик, — Антон фыркает смешливо и тут же серьёзнее становиться в миг, на очередном светофоре тормозя и на Арсения внимательно глядя: — Арсений, больше никаких секретов и тайных встреч за моей спиной. Это последний раз, когда я просто тебе поверю.       — Я понимаю, Антон, я понимаю…       Блики светофоров, фары машин и горящие по сторонам придорожные фонари — всё смешивается в единый калейдоскоп света. И так красиво отражается на точёном, всё ещё украшенном румянцем, профиле, что Антон невольно засматривается. Засматривается, любуясь и ощущая на своей руке слабое, но ласковое движение пальцев Арсения. Такое деликатное и едва уловимое, как вспорхнувшие в миллиметре от ладони крылья бабочки.

***

      Антон впервые за последнее время просыпается абсолютно одухотворённым, с первым звонком будильника, который оглушительно воет на всю квартиру. Вставать не хочется совершенно, потому что в мыслях всё ещё маячат картинки минувшего вечера — очередной идиотской ссоры и более приятного её завершения. И он испытывает совершенно иррациональную усталость во всём теле, хотя должен быть как огурчик, судя по приятному вечеру.       Вчера они с Арсением вернулись домой почти сразу, всё-таки заказали ужин и, поев, разошлись по разным комнатам — Арсений в его спальню, на его кровать, а Антон на диван в гостиной, потому что оба всё ещё не до конца понимают, в насколько близких они отношениях, потому и неловко идти и ложиться в одну кровать, как семейная пара.       Да и Антон трудоголик ужасный, потому, несмотря на уговоры Арсения бросить дела и отдохнуть, он полночи сидел над делом, пытаясь выискать там хоть какие-то зацепки. Он правда старается Арсению верить, и если тот уверяет, что Руслан ни в чём не виноват, что ж, они отложат эту версию на дальнюю полку, чтобы вернуться к ней чуть позже, если будет такая необходимость — а что-то подсказывает ему, что она обязательно будет.       Чуйка Антона подводит крайне редко.       А ещё его не подводит обоняние, которое улавливает доносящийся с кухни запах кофе и чего-то ещё, от чего желудок жалобно урчит, призывая-таки своего хозяина непутёвого подняться с дивана и пойти на запах. И Антон повинуется, скидывая ноги, в тапки их пихая и выползая из кокона одеяла, которое норовит обратно в лежачие положение утянуть. Забивая совершенно на необходимость натянуть штаны, он выходит на кухню и тут же замирает в дверях, видя Арсения, который стоит у плиты и, кажется, даже не замечает его присутствия.       — Доброе утро, — зевок выходит смачным, и Антон сомневается в том, что Арсений вообще понимает, что он говорит. — Ты… готовишь, что ли?       Арсений поворачивается на его голос, забавно морща нос и пытаясь сдержать зевок. Но несмотря на рефлекторную реакцию тела, выглядит он бодрым до ужаса, и волосы у него ещё влажные — это видно по чёлке. С ума сойти. И у плиты он колдует, и в душ успел сходить. Антон не удивится, если узнает, что Арсений ещё и на пробежку сходить успел, поднявшись ни свет ни заря. Шебутной какой.       — Нет, что ты? Как я могу? Ты всё ещё спишь, и тебе снится странный сон, — в сковородке шкварчит яичница на каком-то мясе вроде бекона — ещё вчера в магазине выцепили, — разнося по квартире вкусный запах. У Антона предательски скапливается во рту слюна.       — Самый странный сон будет тот, в котором ты не язвишь, — Антон глаза закатывает, но всё же улыбается, подходя ближе и опираясь бёдрами на тумбочку у раковины. Он в сковороду украдкой заглядывает, а после на Арсения взгляд переводит, решая для себя, имеет ли право поцеловать его. — Пахнет… потрясающе.       А Арсений только брови свои вскидывает умилительно, смотрит на Антона так пристально, будто всё про его утренние мысли прекрасно знает. И шаг к нему расслабленный делает, впритык становясь и в глаза нечитаемо посматривая.       — Я… — вперёд подаётся, заставляя сердце быстрее забиться и дыхание задержать. — Посолить забыл, — за спину Антона руку заводя и солонку со столешницы подхватывая. — Ты как любишь? Перчить?       — Знаешь, это очень мило с твоей стороны, — Антон усмехается тихо — с самого себя и собственной фантазии, — но я вообще не завтракаю.       И нарывается на непредвиденный поцелуй, клюющий такой, птичий — Арсений с волосами своими влажными действительно на воробья взъерошенного похож. Он касается Антона будто крадучи, отходит, как ни в чём не бывало, и улыбается широко, стоит животу Антона заурчать, как самому настоящему предателю.       — Может сделаешь сегодня исключение, м-м?       — Я ведь зубы даже не чистил, — Антон морщится от самого себя, очень надеясь, что изо рта не воняет, как из помойки — всякое ведь бывает.       — Именно поэтому полноценный поцелуй ты и не заслужил, — Арсений выдыхает совершенно строго, огонь на плите убавляя немного и открывая холодильник, придирчиво осматривая содержимое полок. — Сыр добавить?       — Делай на свой вкус, а я пойду заслужу поцелуй, — фырк тихий сам по себе вырывается, Антон головой качает, взгляд на Арсении, всё ещё у холодильника стоящего, задерживая, и выходит из кухни.       В спальне пахнет так, будто его выселили давно и тут теперь полноценно живёт один наглый голубоглазый тип. Человек вообще-то хороший, но язва страшная. Антон этим мыслям усмехается, выискивая в шкафу полотенце, но вместе с ним с полки рубашка падает. Та самая, которую парни хотели в вещдоки забрать, шёлковая, с какими-то кружевами.       Антон глаза закатывает — уже сам не помнит, в который раз за утро, — поднимает «сбежавшую» с пола и запихивает на полку, которую Арсению освобождал. Тому, похоже, вообще плевать, что ему там освободили — он понемногу всё пространство собой занимает. Впрочем, кто бы был против ещё.       Справившись с задачей под названием: «Постараться не разглядывать остальные вещи Арсения, чтобы не наткнуться на другие недоулики», Антон всё-таки направляется в душ. И снова глаза сами собой вверх ползут, потому что вокруг одного его шампуня, которым он моет всё тело заодно, стоит куча каких-то тюбиков.       — Блять, а свечи тут откуда? — он спрашивает скорее у самого себя, потому что Арсений его задушенного вопроса явно не слышит. Оно и к лучшему.       Антон в ванну забирается, стараясь все эти тюбики — Боже да сколько же их тут? — своими длинными культяпками не уронить. Наспех голову моет, вместе с телом, разглядывает бутыльки, но решает не рисковать, мало ли, что там за зелья. И вылезает через пятнадцать минут бездумного стояния под душем. Зубы наспех чистит и выходит, обмотанный полотенцем на голое тело, заваливаясь на кухню и запоздало вспоминая, что вообще-то не один. Действительно, казалось бы, как о таком вообще можно забыть?       — Я сейчас, — смущается по-детски совершенно и в комнату позорно уползает, натягивая первые попавшиеся рубашку и джинсы. А после возвращается на кухню, с улыбкой за Арсением, что-то разглядывающим в телефоне, наблюдая. — Судя по лицу, у тебя там видео с котиками.       — М-м, — Арсений не дёргается и не спешит выпрямляться, по-прежнему на стол локтями опираясь и продолжая что-то высматривать на экране. А это уже хороший знак, раз не всполошился. Господи, у Антона не жизнь, а программа «В мире животных». — Лучше. Думаю, в кого тебя переименовать: в «Голожопика» или в… нет. Всё-таки «Голожопик» выигрывает.       — А какие ещё были варианты? — Антон своё «Пошёл ты в задницу, пидрила мелкая, сил на тебя никаких нет» куда подальше запихивает, подходя чуть ближе и усаживаясь на один из стульев.       Арсений усмехается таинственно, к плите отходит, а затем и тарелку с глазуньей, мясом и сыром навороченной, перед Антоном ставит, протягивая задумчивое:       — Ещё «Голопопик», но как-то для капитана полиции несолидно, да? Согласись. То ли дело «Голожопик».       — Будешь меня дразнить, расскажу всем в участке, что ты дрочишь на видео с собачьей еблей, — Антон вилку берёт, накалывая на неё кусок яичницы, и тут же в лице меняется. — Очень… вкусно.       Занятно так наблюдать, как Арсений тоже в лице меняется, из язвительности в нечто гордое и важное перетекая. За стол рядом садится и усмехается абсолютно самодовольно:       — Я, знаете ли, Антон Андреевич, и в готовке тоже необычайно хорош. Завидная партия. Приятного аппетита.       — Действительно хорош, — Антон с места встаёт, чтобы воды себе налить и запить это «приятного аппетита» разбавленное, кажется, тонной слёз. Он обратно за стол возвращается, смотрит на Арсения, воодушевлённого такого, и слова из себя выдавить не может, продолжая покорно жевать пересоленную яичницу. — А сам почему не ешь?       — Я уже поел, пока ты спал.       Вообще что-то странное между ними происходит. Арсений отчего-то наблюдает так, как будто ему действительно важно то, с каким аппетитом Антон его кулинарный шедевр поглощает, подбородок рукой подпирает, вжимаясь локтем в стол. По-свойски так, по-семейному. И это настолько необъяснимо и как-то для жизни Антона, и уж тем более для их с Арсением взаимоотношений, нетипично, что он уже даже готов поверить в заверения Арсения, что это всё сон.       — Ты так много пьёшь… — выдыхает Арсений без толики шутки. — Всё точно нормально? Не нравится?       — Я всегда много пью, — Антон врёт нагло, продолжая еду в себя запихивать и запивать. — Всё хорошо.       — Дай-ка мне попробовать… — Арсений из-за стола поднимается спокойно, вилку из сушилки выуживая. Смотрит на неё придирчиво несколько секунд, назад, как ни в чём не бывало, возвращаясь. А потом происходит страшное: Арсений всё-таки подцепляет зубчиками из тарелки Антона небольшой кусочек белка и отправляет его в рот, кривясь в следующую же миллисекунду. — Господи, Антон! Я с ума, что ли, сошёл, куда столько соли… — тарелка отъезжает подальше со скоростью света. — Ты зачем этим давишься?       — Да всё нормально, чего ты? Ну, пересолил слегка, но вкусно ведь, — возражает Антон, пытаясь тарелку себе вернуть, точно грёбанный великомученик, целью жизни которого является не обидеть своего царя.       — Вообще невкусно! Рапа полная! Ты ещё и половину съел!       — Арсений…       — Ну что «Арсений»? Ну что? — он тянет это так расстроено, что Антону самому жалко становится, что он яичницу эту долбанную быстрее не доел, до того, как частный детектив учуял что-то неладное. — Давай я переделаю? Господи… Я впервые пересаливаю еду!       — Арсений, — снова зовёт Антон, за руку его ловя, и свою сторону тянет, заставляя на колени себе упасть. — Слышишь? Нормально всё. Не нужно ничего переделывать. Спасибо. Не парься ты так.       — Ты нормальный? Соли наелся и «не парься»?       — Я люблю соль.       — Не любишь ты соль! — и в руках так забавно барахтается, губы свои непримиримо поджимая. — Сказал бы сразу, я бы переделал!       Антон его только крепче к себе прижимает, не позволяя встать, пальцами за подбородок ловит и улыбается.       — Успокойся. Я не хотел тебя расстраивать, — тянет он виновато и чмок короткий на губах оставляет. — Ты чего так из-за какой-то яичницы завёлся?       В плечо утыкается надкушенный нос, Арсений выдыхает недовольно совершенно, на коленях поудобнее устраивается и слезать с них не спешит. С каждой секундой та ужасно пересоленная глазунья кажется всё менее невкусной.       — Хотел тебе приятно сделать, блин, — Арсений цыкает куда-то в футболку Антона. — Никогда не думал, что способен пересолить еду. Ещё и настолько! Зачем ты это ел, Шастун? Ты ненормальный…       — Ну перестань, — Антон смеётся тихо. — Я и хуже ел, пока на службе был. А ты ведь правда старался. Как я мог сказать, что мне не нравится? — он по спине его поглаживает, одну руку в волосы вплетая и пряди перебирая. — Арсений, — носом в ухо тычется, внимание привлечь пытаясь, — не переживай.       — Всегда теперь буду пробовать перед тем, как тебе, аферисту… давать, — Арсений замирает так резко после сказанного, притихший и неподвижный. Видно, осознаёт, что только что ляпнул, и ждёт реакции Антона. А что Антон? Его такая перспектива даже более, чем устраивает. А если ещё и пересолено больше не будет — вообще сказка.       — Пробуй, — тихую усмешку сдержать всё же не удаётся. А ещё не удаётся сдержать реакцию своего тела на этого человека, особенно после того, что он вчера в машине устроил. — Арсений, нам на работу пора, наверное. М-м?       Арсений от плеча отлипает, выпрямляется на коленях Антона, в глаза ему смотрит серьёзно так и как-то придирчиво, а после в улыбке расплывается, хитрой такой и с веянием чёртовой сучности:       — Пора-пора… А ты, я смотрю, пистолет с собой и по дому носишь, а, капитан?       Антон чувствует, как щёки и кончики ушей пылать начинают, буквально сталкивает Арсения с себя на соседний стул и на ноги встаёт, отдёргивая полы рубашки вниз. Смотрит возмущённо и борется с желанием что-то столь же колкое ответить вроде: «Вчера тебе этот пистолет очень понравился». И уже было даже открывает рот, проигрывая в этой битве, но его телефонный звонок отвлекает.       Он смотрит на номер абонента, брови хмурит с пару секунд и всё же снимает трубку:       — Эд? Если никто не умер, я перезвоню.       — Братан, придётся обойтись без перезвона. У нас новое тело.       — Фантом? — Антон на Арсения взгляд кидает взволнованный, и тот с места поднимается.       — Да вроде его почерк… но, Шаст, — на том конце трубки чем-то неприятно шебуршат. — Нам тут дежурная группа на факс такую хуйню кинула… в общем, нихера неясно! Ждём вас на месте. Ща мы с Егором тоже собираемся.       — Хорошо, адрес скинь, до встречи, — Антон трубку кладёт и снова на Арсения смотрит, но не говорит ничего, молча в коридор направляясь. Обувь наспех натягивает и пистолет с полки берёт, закрепляя кобуру на поясе. — Ты со мной? — уточняет он на всякий случай, потому что Арсений посреди прохода замирает.       — Конечно, — он будто из анабиоза резко выходит, стряхивает с себя наваждение; как был в домашнем — но явно поприличнее прикида Антона, — так в нём и остаётся, в кеды свои ногами поспешно ныряя, прихватывая с полки — и как только умостить уже туда успел? — своё удостоверение. — Ты всё взял? Значок? И что Эд сказал?       — Я умственно отсталый по-твоему? — Антон брови вскидывает, на всякий случай по карману джинсов хлопая, проверяя. — Ничего Эд не сказал, — он из квартиры первым выходит, выпускает Арсения и двери закрывает. — Труп новый, почерк Фантома, но что-то не сходится. Приедем, сами посмотрим.

***

      Порывистый летний ветер гоняет по дорогам небольшого дворика пыль и сожжённые солнцем листья. Район не особо благополучный, трущобы, так что никто эти улочки не облагораживает, дворники разве что периодически подчищают клумбы от сорняков. И то не слишком старательно даруя им вторую жизнь.       В подворотне между двумя домами нестерпимо сильно воняет Богом забытый мусорный бак, который не чистили, наверное, с начала лета, а ещё новоиспечённый труп. Вернее будет подмечено — что от него осталось. То, что за этим стоит Фантом, ясно и видно сразу, характер и подход к убийству тот же, но в этот раз над жертвой явно вдумчиво издевались, и приехавшие на дело судмедэксперты — в том числе Дима — подтверждают, что некоторые раны были нанесены уже после того, как сердце перестало биться и наступила биологическая, насильственная смерть.       Это уже второй случай, когда Фантом отыгрывается на трупе. Антон сразу вспоминает ту самую несчастную журналистку. Но это первый раз, когда жертва…       — Пиздец, блять, это точно мужик? Может, всё-таки баба мужеподобная? Член-то где? Члена нет! — Эд явно недоволен перспективой осложнения следствия.       Антон его понимает. Арсений наверняка тоже, но неудовольствие своё выразить банально не в состоянии. Опять поодаль стоит, носовой платок к губам прижимая и глаза жмуря слезящиеся, пытается справиться с рвотными позывами — Антона самого блевать от представленной картины тянет. Члена, вон, например, на самом деле нет. Теперь. Раньше был наверняка. При жизни.       — Ёб твою… — он себя ближе подойти с таким трудом заставляет, что чуть было рядом с жертвой не падает, но всё же сохраняет равновесие и на корточки присаживается. А после взгляд на Диму поднимает: — Поз, а ты уверен, что это Фантом? Слишком жёстко даже для него.       — Я тебе сейчас вообще ничего сказать не могу, но почерк сходится с последней жертвой, — Дима только руками разводит. — Твои парни улики собрали, а я после вскрытия сказать что-то конкретное смогу. Но накачали его чем-то сто процентов.       — Это ты с чего решил? — вмешивается Егор, который сейчас по цвету кожи примерно на одном уровне с Арсением.       — Это с того, что ему хозяйство отрезали ещё при жизни, но надрез ровный. Видите? — Дима рукой указывает на нужное место, и Антон с такой неохотой взгляд переводит, с трудом сдерживая свой потрясающий завтрак в желудке — вот именно поэтому он утром только кофе пьёт. — Будь жертва в здравом сознании, надрез бы был кривой — он бы дёргался от боли.       — Бля-ять, да ну вас всех нахуй, я пойду с Арсением почилю, — Эда передёргивает так сильно и ощутимо, что у него даже в позвонках что-то слышимо хрустит. А ещё он хозяйство своё ладонью прямо при всех на манер ракушки накрывает, держа, похоже, своего друга в безопасности. — Сука, моему Скруджи на такое смотреть нельзя! — реально в безопасности держа и «глаза» закрывая.       — Может, это не Фан… — Антон морщится как от зубной боли. — Не этот ублюдок? Может, у нас новый завёлся? Странно, — он на ноги поднимается, отходя на пару шагов назад, — что он вот так манеру убийств поменял. И пол жертвы… Егор, нужно пробить по базе все похожие убийства за последние пять… нет, десять лет. Узнай, было ли что-то подобное и посадили ли кого-то. Мне нужны имена. Займитесь с Эдом сегодня же.       — Я понял, можно… я подышу пойду… — Егор глаза прикрывает, рукой на Арсения и Эда указывая: — Туда?       — Да что ж вы все слабые-то такие? — Дима усмехается. Господи, только он может в такой ситуации на позитиве быть. Антон уверен, что если бы была возможность, он бы себе кофе заварил с круассаном вприкуску.       — Дим, я жду результаты до вечера, — Антон оглядывается вокруг и к другим полицейским обращается: — Журналистов отсюда уберите, — рукой указывает на кучку придурков с камерами.       Он дожидается кивка сначала Димы, потом остальных, и сам идёт к «святой троице» — один, чёрт возьми, краше другого. Арсению вообще, кажется, присесть нужно, и Антон как-то на автомате его под руку берёт:       — Ты как?       Арсений действительно пошатывается так ощутимо, платок свой несчастный от губ не отрывая, что, кажется, подуй ветер сильнее, и он улетит вслед за этим злополучным песком и теми самыми листьями.       — Это не может быть Фантом… — Арсений шепчет едва различимо в ткань, в сторону занятого работой Димы косится и снова позыв сглатывает, бледнея буквально на глазах.       Антон его из хватки своей не выпускает, действительно боясь, что он просто упадёт сейчас, а сам ещё раз на труп оглядывается и замирает, потому что только сейчас к общей внешности присматривается: брюнет, лет двадцати шести, высокий…       — Эд, личность ещё не установили? Документы при нём были?       — Было водительское удостоверение, — Эд и сам выглядит не лучше, к стене фасада привалившийся спиной и в небо бездумно смотрящий, руку Егора в своей разминая, как игрушку-антистресс. Всё же профессия профессией, а они все живые люди, и подобные зверства не каждый день, слава Богу, на их службе случаются. — Максим… Егор, какая у него там фамилия, не помнишь?       — Что-то с животными связанное… — тянет Егор, вспомнить пытаясь. — Синицын? Журавлёв?       — Это не животные, — Антон глаза закатывает. — Сосредоточься или иди к Диме за правами.       — Не-не-не, я вспомнил! — Эд хмыкает поспешно, не рвясь обратно на передовую, и Егора из рук, зелёного, не выпуская. — Дрозд у него фамилия. Максим Дрозд.       — Как хорошо работает твоя голова, когда ты боишься за свой… — Антон шутку проглатывает. — Свяжись с родственниками. Позов тут с парнями сам закончит, так что поехали в участок.       Эд хмыкает что-то неопределённое, но согласное, к импровизированной парковке вместе с хвостиком своим в виде Егора заворачивая, лишь бы подальше от всей этой срани и вони, из-за которых они все четверо будто мелом замазанные, уже непозволительное количество, как для блюстителей закона, времени.       А Антон на Арсения взгляд обеспокоенный переводит, за плечи его перехватывает и к своей машине, на которой они приехали, ведёт. Дверь ему открывает, помогая сесть на пассажирское сидение, а сам бутылку воды с заднего достаёт.       — Попей, сейчас легче станет, — он сам пробку откручивает, протягивая бутылку в чужие дрожащие руки.       Арсений пьёт очень дёргано и судорожно, закашливаясь в конце и хрипло выдыхая на грани слышимости:       — Меня так переклинило… он… — головой качая неоднозначно и утираясь треморным предплечьем — вода по подбородку стекает обильно, когда он с «управлением» еле справляется, чуть не захлёбываясь.       — Я бы сказал, что всё хорошо, — Антон воду из его рук забирает, делая пару глотков, — но мы обещали друг другу не врать. Ты…       — Да… он очень похож… — Арсений веки опускает, на спинку кресла откидываясь вымотано. — Очень похож… на меня.       Антон глаза жмурит до белых пятен перед ними, потому что надеялся, что ему показалось, что он один это сходство разглядел, что всё это его фантазия буйная. И дышать в моменте тяжело становится. Он ком мерзкий сглатывает, дверь за Арсением закрывает, обходит машину и за руль садится. Зависает на пару мгновений, всё ещё поглядывая на то, как Дима труп мешком чёрным накрывает.       — Арсений, — зовёт тихо, но ответа не получает, потому и поворачивается к нему, руку ловит в свою и сжимает, пытаясь внимание привлечь. — Арсений, слышишь? Я с тобой. Мы разберёмся.       Арсений не отвечает словесно, но его честным ответом служит открытый и напуганный взгляд, а ещё прикосновение тёплых губ к костяшкам Антона — мимолётное такое, оставляющее после себя влажный след.       — Хочешь домой поехать? — уточняет Антон, заводя машину. — Я в участке сам разберусь. Тебе бы отдохнуть немного, да и… — он переносицу трёт, не зная, что ещё сказать, потому что самому страшно до подрагивающих пальцев.       — Нет. Хочу с тобой поехать. Мне… так легче будет. Не хочу один оставаться, ладно? Так что давай в участок, — у Арсения впервые за все их моменты общения настолько уязвимый и подрагивающий голос. Даже тот проклятый взлом с посланием не выбили его из колеи настолько. Да и Антона тоже. Сегодня они познали какой-то новый, неизведанный ранее, уровень ужаса. И если Антон завтра утром найдёт у себя пару седых прядей — он даже не удивится.       — Хорошо, как скажешь, — машина с места трогается, и он снова руку Арсения ловит, сжимая её и поглаживая большим пальцем по костяшкам. Не знает, как ещё показать, что рядом, да и слов банальных, вроде «всё будет хорошо», «не бойся» и тому подобного, говорить не хочется.       Потому что Антон не знает, можно ли Арсению не бояться.       Потому что не знает, будет ли всё действительно хорошо.       Он впервые в своей жизни вообще ни в чём не уверен.