Песня ветра

      Антон ещё вчера, выходя из бара после пьянки с Эдом, был уверен, что выходной день пройдёт без происшествий, как бы наивно это ни было с его стороны, учитывая все обстоятельства и наличие серийного маньяка. Он ложился спать с мыслями, что его никто не разбудит, что не нужно с утра вставать на работу, что можно будет понежиться в кровати столько, сколько влезет — а для его уставшего организма времени нужно много.       Но Вселенная, кажется, всё ещё упорно против него — ну, не желает она, чтобы он высыпался и отдыхал. А ещё против него, судя по всему, Арсений, который начинает названивать с полшестого утра. И Антон сначала упорно игнорирует эти звонки. Во-первых, потому что решает, что это всего лишь будильник, который он вчера забыл отключить, во-вторых, потому что сил оторвать голову от подушки примерно ноль целых хрен десятых.       И всё же продрать глаза приходится. Первые десять секунд Антон тупо пялится на экран телефона, не в силах поверить в высвеченное на экране имя — прежде Арсений никогда не звонил и не писал ему, тем более первый. Тем более в семь, чёрт его дери, утра в субботу. А когда ступор проходит, побеждая плохо соображающий мозг и вчерашнее похмелье, он всё же снимает трубку.       — Арсений? — спрашивает хрипло, прочищая горло, и трёт рукой заспанные глаза, разглядывая собственный потолок в спальне.       — Долго ты меня скидывать собирался? — вопрос огорошивает до закипающего внутри возмущения. Вообще-то воспитанные и адекватные люди в ранее утро выходного дня подобные выходки себе не позволяют. Но раньше, чем Антон начинает парировать, до его сонного мозга доходит страшное — голос Арсения истерически дрожит и срывается на высокие нотки.       Что-то случилось.       — Да я ведь… — он моргает недоумённо, но тут же пытается с мыслями собраться. — Что случилось? Ты цел? — и на кровати садится, чтобы проснуться уже побыстрее до конца.       — Нет… да, но нет… Антон, приезжай пожалуйста. Просто приедь! Ты можешь… прямо сейчас?       — Погоди-погоди, Арсений, — Антон на ноги поднимается, топая в сторону кухни, чтобы воды попить — когда-нибудь он научится после пьянки ставить стакан воды у кровати, чтобы не умирать утром — и вещи скинутые вчера прямо на пол ногой отталкивает. — Ты можешь объяснить, что стряслось?       — Я не знаю! Ты что, не слышишь меня? Приедь ради Бога, я же попросил! У меня… — что-то едва слышно пиликает на другом конце «провода».       Предупреждение о низкой зарядке?       — Так, спокойно, я… — он на время смотрит, прикидывая, сколько займёт дорога с учётом пробок в выходной день. — Не нервничай так. Я еду. Буду у тебя через полчаса. Хорошо? — ответ Арсения услышать уже не суждено. Антон даже не уверен, были ли его заверения дослушаны до конца. Звонок сброшен. Повторный набор абонента кидает на автоответчик.       Антон очень надеется, что у Арсения просто не вовремя села батарея.       Он всё ещё помнит, как их гоняли сначала в армии, потом в академии, заставляя одеваться за двадцать секунд — среднее время горения спички, — и сейчас, вылетая из квартиры, он думает, что справился куда быстрее, подгоняемый не старшими по званию, а страхом за Арсения. Страх этот мерзкий, липучий такой, пробирает до потеющих, но в то же время ледяных ладоней — безосновательный почти, потому что неясно, что там случилось, но тревожно до безумия. Голос у Арсения слишком взволнованный был, для обычного приглашения на утренний кофе.       Машина с парковки у дома срывается так быстро, что чуть было бабушку из соседнего подъезда не сносит. Антон только морщится неприязненно, ругается себе под нос, выкрикивая в приоткрытое окно: «Извините, долг зовёт», вдавливая педаль газа в пол, а после бубнит себе под нос уже тише: «Взяли моду под машины прыгать, блять».       Он нарушает все допустимые правила, пока на основную трассу выезжает, в сторону дома Арсения. Благо, пробок пока не очень много, и он застревает только на одном светофоре, дальше двигаясь без особых проблем. И хорошо, что все местные сотрудники ГАИ, в их районе, отлично его машину знают, чтобы не тормозить за превышение скорости и пересечение двойной сплошной.       Антон машину бросает прямо за поворотом, недалеко от дома Арсения, потому что мест в выходной на парковке во дворе днём с огнём не сыщешь. Из нужного подъезда выходит мужчина, и он просит двери придержать, чтобы проскочить внутрь и вспомнить, что вообще-то даже номер квартиры не знает. Поднимается пешком, наугад абсолютно, надеясь, что Арсений встретит его на пороге или дверь открыта окажется.       С похмелья преодолевать лестничные ряды — то ещё удовольствие, конечно. Антон чувствует, как у него дыхание сбивается и кровь неприятно пульсирует где-то в висках, вспухая напряжёнными венками, но продолжает подниматься. Этаж за этажом. Пока наконец-то не оказывается на нужном.       Соблазн предъявить Арсению за седьмой этаж велик непомерно. Но настрой сварливого деда рушится, разбивается на мириады частиц от одного только взгляда на эту тонкую и невероятно уязвимую фигуру. Арсений — как чётко представляется эта картина Антону — к полу прирос намертво ещё с момента их телефонного разговора. Вот как тогда встал, как вкопанный, так и стоит до сих пор неподвижно, недалеко от двери, за плечи себя узкие обнимает и жмурится так сильно, что наверняка под веками цветные пятна давно уже расцветают, заставляя ресницы дрожать от напряжения.       А когда глаза открывает — те глубже своим цветом, чем чистейший и величественный Байкал. Водянистые такие, искрящиеся неподдельным страхом и растерянностью. Антону даже кажется, что Арсений во времени потерялся, и для него Антон либо мгновение назад в трубке висел, либо исчез без следа и следствия на долгие годы.       К нему шаг хочется сделать, потому что кажется, что ещё немного и этот сгусток снега, произведение искусства изо льда, просто исстает, распадётся на дюжины снежинок, завихрится бураном и пропадёт, будто никогда и не существовало — Антон и делает. Один шаг, второй, на бег буквально срывается — было бы где в парадном этом разгуляться, — чтобы к Арсению побыстрее добраться, успеть до того, как он рассыпется от ужасов этого мира.       Антон не может этого допустить.       — Ты приехал… — шелестит Арсений едва слышно, сам вперёд подаётся, то ли равновесие от резкого выныривания из мыслей теряя, то ли обнять Антона хочет.       И Антон сам его в руки ловит, к себе прижимая крепко, по сторонам оглядываясь в ужасе: вся квартира вверх дном перевёрнута, по полу вещи разбросаны, стеклянная мебель разбита, шкаф в гостиной — его через арку видно — на бок перевёрнут. Всё всполошено, раскуроченно, будто кто-то что-то очень старательно искал. У него мурашки по спине проходят, когда он понимает, что Арсения ранить могли, навредить ему.       — Конечно, я приехал, — шепчет Антон тихо, ещё крепче Арсения прижимая, руками по спине гладит и говорить продолжат: — Ты цел? Арсений, — он отстраняется, за лицо его перехватывая, — смотри на меня. Я здесь, слышишь? Всё хорошо. Ты не ранен?       Арсений головой машет, как в припадке, бледный такой, точно олицетворение вьюги, из-за освещения коридора ли тени под глазами залегают несчастно так, хочется его в руках своих спрятать абсолютно от всего: хорошего или плохого — не важно совершенно. Антон ему сам всё самое лучшее обеспечит, собственноручно, а от ненужного отгородит. Изо всех сил.       — Я сверхурочно… остался на работе вчера, я же отчёт доделать днём не успел… — у Арсения голос по октавам так болезненно скачет, что хочется его прервать, чтобы не мучатся. Но в то же время и слушать вечность, чтобы понять, разобраться, убедиться, что всё с ним нормально. Более менее. — Я… А если бы я был ночью в квартире… Антон, я не понимаю, что произошло. Я ещё не заходил внутрь… остался здесь. И тебе позвонил…       — Тихо, тихо, — Антон взгляд его ловит, отвернуться не позволяя. — Тише, успокойся. Я с тобой, мы разберёмся, хорошо? Иди сюда, — снова на себя его тянет, чтобы обнять. В висок целует трепетно, одну руку в волосы на затылке зарывая. — Самое главное, что ты цел.       Чувствовать дыхание Арсения на своём плече волнительно. Даже в такой ситуации волнительно. Оно сбитое, рваное абсолютно, горячее такое, он будто только сейчас себе выплеснуть весь страх и панику позволил — в объятиях Антона. И от этого бабочки в животе из коконов повылуплялись бы, но погром в квартире никуда не делся. Как и необходимость изучить, на время опечатать территорию. Территорию, которая какой-то день назад была обжитой и уютной квартирой Арсения.       — Спасибо, — звучит едва слышно, но тем не менее так беспомощно и откровенно, что от одной этой благодарности умереть можно.       — Нужно нашим позвонить, чтобы осмотрели тут всё, — Антон отстраняется, ладони Арсения в своих сжимая. — Пойдём на кухню, тебе бы присесть, а я Эду позвоню, чтобы приехали с парнями. Идём, — и за собой тянет, силой буквально с места сдвигая.       Они на кухню заходят, где всё такое же разгромленное. Ящики выдвинуты, шкафы открыты, посуда разбита, пол осколками и вещами усыпан. Антон перешагивает через них осторожно, какой-то хлам со стула скидывая, чтобы после Арсения на него усадить. А сам на корточки перед ним присаживается, в глаза заглядывая, улыбается еле заметно и телефон из кармана достаёт, отправляя Эду сообщение с адресом и просьбой опер группу привести.       — Арсений, — зовёт, откладывая телефон на край стола, — слушай меня. Сейчас сюда наши ребята приедут. Им нужно будет всё тут осмотреть, опечатать на время и, наверное, они захотят, чтобы ты показания дал, для протокола — сам знаешь, как это работает. Я понимаю, что это не особо приятная процедура, но придётся перетерпеть. Только не ругайся ни с кем, хорошо?       Тихий смешок немного успокаивает. Если Арсений в состоянии находить что-то забавное в этой ситуации — ничего ещё не потеряно.       — Я пострадавший, но не отупевший, Антон, — глаза неверяще прикрывает, не в силах по сторонам смотреть — оно и ясно. — Буду действовать по протоколу.       — Я ничего такого не говорил, почему тебе всегда обязательно такой язвой быть? — Антон глаза закатывает, вздыхая тяжело. — Посидишь тут? Хочу пойти осмотреться, пока ребята не приехали.       — Антон… — пальцы на мгновение прихватывают карман его брюк. Арсений так и не смеет открыть глаза, стараясь дышать глубоко и размеренно. — Хорошо…       Антон зависает на пару секунд, осматривает Арсения с ног до головы и всё же идёт в сторону гостиной, перешагивая через разбросанные по полу вещи. Заходит в большую арку и замирает на пороге, пялясь на стену с широко распахнутыми глазами.       — Пиздец… — выдыхает глухо, назад оборачиваясь, надеясь, что Арсений всё ещё на кухне сидит. А после шаг ближе делает, разглядывая стену, на которой жёлтым баллончиком — кажется, таким же как в офисе у Руслана был — надпись выведена кривая: «Последнее предупреждение». Антон пальцами по ней проводит, но краска высохла уже давно, не оставляя на коже следов.       — Господи… — нет, Арсений определённо не остался смиренно сидеть на кухне.       — Арсений, — Антон резко на пятках к нему разворачивается, вздрагивая слегка, — ну я же просил сидеть на кухне. Когда ты меня слушать начнёшь?       — Полагаешь, я не должен был это видеть? — Арсений улыбнуться пытается уверенно — Антон эту наигранность чувствует настолько, что скулы сводит, — а самого шатает так, что он плечом к стене приваливается, невольно косясь на всё ту же надпись.       — Полагаю, — шаг ближе даётся тяжело, потому что Антона ноги самого не держат — то ли из-за пьянки вчерашней, то ли от нервов и переживаний за дурака этого, — что ты едва на ногах стоишь, — и совсем близко оказывается, готовясь поймать в случае чего.       Но Арсений на романтичный жесты не ведётся, даже не догадывается, какой Антон джентльмен — и это обидно. Глазами своими напуганными всё на надпись смотрит, как будто видит там гораздо больше, чем на первый взгляд представлено. Как будто понимает что-то, что Антон ещё не до конца уловил. Как будто темнит снова, скрывая что-то в чертогах своей своей души.       — Антон, — горло отчаянно прочищает, чтобы голос не так явно петуха давал, срываясь на хрип и позорные поскуливания, — мне надо тебе кое-что рассказать…       — Хорошо, — он кивает только, за плечи его перехватывая и к дивану увести пытаясь, — хорошо, только присядь, пожалуйста.       — Нет… нет-нет-нет, — глаза снова жмурит с неприкрытой подавленностью. — Не хочу здесь сидеть… возле… — на стену кивая неоднозначно. Но и без уточнения всё прекрасно понятно. — Давай на кухню вернёмся?       Антон оглядывается, плечами невольно передёргивая, вздыхает и улыбается уголком губ, подбодрить пытаясь.       — Пойдём, — в глаза заглядывает на мгновение, чтобы после к выходу повести, всё так же за плечи придерживая. Они заходят обратно на кухню, и только после Антон выпускает его из рук, отходя к раковине. Он находит пустую уцелевшую кружку, набирает холодной воды прямо из-под крана и протягивает её Арсению. — Держи, попей и сядь, пожалуйста.       Невыносимо смотреть, как действия Арсения сквозят автоматизмом, пьёт, потому что сказал Антон, садится по этой же причине. До последнего даже не замечает, что пролил немного влаги на подбородок. Утирается тыльной стороной ладони заторможено, весь в мыслях своих каких-то, хмурый такой и сосредоточенный.       — Это не первое… — в формулировках из-за хаоса в мыслях теряется, — предупреждение. Было ещё… несколько. Просто всё не было… настолько… Антон, я не обращал внимания.       — Погоди, ты… — слова где-то в горле застревают. Антон сглатывает шумно, назад на пару шагов отходя, пока в стену не упирается спиной. — Ты серьёзно? То есть тебе уже угрожали, и ты решил только сейчас мне об этом… Ты совсем, что ли?       — Ты мне ещё скажи, что для полиции и частников угрозы — это редкое явление! — в свою защиту Арсений становится тут же, вот только тремор рук и общая напряжённость позы выдают его совершенно неуверенное состояние с головой.       — Не редкое, но это ведь не просто угрозы, Арсений, ты не понимаешь? К тебе в квартиру вломились! А если бы ты дома был в этот момент… Господи, да ты…       — Ко мне впервые вломились! До этого были тоже «просто угрозы»! Откуда я мог знать?       — Ты реально придурок, — у Антона просто слов нет, чтобы выразить то, насколько он возмущён сейчас. — Ты опытный детектив, Арсений. Башкой своей понимать должен, что это уже давно не очередное дело, в которое ты нос свой сунул, — он дышать ровнее старается, чтобы на скандал сейчас не нарваться, и молит всех Богов, в которых даже не верит, чтобы Эд и остальные быстрее приехали. — Значит так, ты сейчас соберёшься и расскажешь мне всё. Подробно. Ясно?       Антон себя строгим преподавателем чувствует, инструктором по вождению, великим начальником — да кем угодно в этот момент! Арсений пристыжённый такой, поникший совершенно, и как бы Антон себя ни корил — в этот момент он испытывает лёгкое удовлетворение. От того, что достучался, что Арсений не пытается доказывать ему обратное и качать свои права и мнения, что просто принимает, как факт, как данность, что полный придурок, что поступил совершенно непрофессионально в своём стремлении со всём разбираться самостоятельно.       Антон выдыхает длинно и размеренно, пытаясь с собой совладать и не думать, что с Арсением случиться могло, не являйся он таким трудоголиком, отчёты по ночам от руки выводящим, а причина его нервов и изношенного сердца начинает вещать. Поначалу пыхтяще, зажато, пытаясь сгладить острые углы — Антон видит это, жопой чувствует, как Арсений замолкает в моменты «жареного» и упускает неважные, как он считает, нюансы. Но, к счастью, прорывает его быстрее, чем Антон вспоминает о своём скверном воронежском характере, бараньем упрямстве и опыте в допросах.       Так Антон узнает и про записку-аппликацию, сунутую в почтовый ящик, с вырезанными из газет буквами, кратко замечающую: «Ты слишком далеко зашёл». И про сообщение на телефон с несуществующего номера: «Не суй свой лисий нос куда не надо». И даже про «Пора остановиться, не думаешь?», выцарапанное каким-то острым предметом на двери его рабочего кабинета.       — И ты решил, что никому об этом не говорить — отличная идея? — заключает Антон. Он себя со стороны не видит, но уверен, что цветом сравнялся со стеной позади. — Да о чём ты думал вообще? Это ведь не рядовые угрозы, когда ты просто под ногами в расследовании очередного наркоши путаешься. Это, блять, серийный маньяк, Арсений! — и голос в конце повышает невольно.       — Не повышай на меня голос, — бросает этот поистине блаженный временами ровно, руки заламывая в неприкрытом стыде — по крайней мере, Антон надеется, что это стыд, а не раздражение, иначе он вместо маньяка Арсения прихлопнет.       — Да я не просто орать на тебя готов, я… — Антон вдыхает шумно. — Сука, я бы ёбнулся, если бы с тобой случилось сегодня что-то. Ты это понимаешь вообще? Или тебе как обычно на всех насрать?       — Да это ты не понимаешь, — Арсений аж с места вскочить пытается, но сила притяжения всё же сегодня — один, Арсений — ноль. Плюхается обратно, как миленький, с дыханием совладать стараясь. — Мне казалось, что если преступник опустился до угроз, значит, я на верном пути! В спину ему дышу! Что осталось ещё немного поднажать, и мы раскроем это дело!       — И как, подышал? Раскрыл дело? Как тебе последствия, нравятся?       Сегодня Антон раскрыл для себя новый звук из категории «музыка для ушей»: Арсений давится воздухом от бессилия и резко исчерпавших себя аргументов. Кашляет, ладонями лицо прикрывая и бездумно подпирая локти коленями.       — Тебе так нравится злорадствовать? — шелестит сипло, пытаясь голос вернуть.       — Да! Да, нравится. Нравится, потому что, может, до тебя дойдёт наконец, что нужно, сука, разговаривать уметь! Что не нужно лезть на рожон и жопой своей рисковать, почём зря, — Антон виски пальцами трёт устало, глаза прикрывает и голову назад откидывает, затылком о стену стукаясь.       — Уметь разговаривать? Это ты мне говоришь? Ты? Серьёзно, Антон? Я просто не хотел застопорить дело! Думал, что мы успеем раньше, чем всё… всё дойдёт вот до этого.       — Отлично сработал, ничего не скажешь! Потрясающе просто. И дело не застопорил, и жив остался. Успех! — иронии в голосе Антона — хоть отбавляй.       — Спасибо, что заметил!       — Знаешь, в следующий раз, когда ты решишь напомнить мне, что мы «напарники» и находимся на равных… просто вспоминай о том, что ты не только себя под удар подставил, но и меня тоже…       — Знаешь что, Антон? — губы сжимает в тонкую линию, Антон уверен, он это по изменившемуся, приглушённому тону определяет — голову Арсений поднять за весь разговор так и не соизволил. — Чтоб я тебе ещё хоть раз доверился и позвонил в такой ситуации…       — Отлично. То есть я ещё виноват? — Антон хочет ударить что-нибудь — желательно стену и наедине с собой, — но только руки в кулаки сжимает. — В чём я, блять, опять перед тобой виноват? В том, что волнуюсь за тебя?       — Ну давай! Перековеркай мои слова на свой лад опять! У тебя это отлично получается! Каждый раз! — явление Христа народу, Антон дождался. Арсений взгляд на него свой злой и блестящий вскидывает, не в силах больше свою скандальную натуру в руках удержать. — Я просто говорю, что ты перебарщиваешь, Антон! Я не маленький мальчик! И я сам понимаю, что произошла полная лажа…       — Нет! Нет, ты не понимаешь! — грубо перебивает Антон. — Ты думаешь, что всё под контролем держишь, а на самом деле всё только хуже становится. Ты, блять, не только нас с тобой подставил, но и всех, кто рядом находится. Хотя какое тебе дело, да? Для тебя ведь люди всегда были способом достижения своей цели.       — Тогда для тебя — фигурами на доске, — Арсений смотрит так цепко, рассерженно, преодолевает какую-то внутреннюю точку кипения. И Антон чувствует, ощущает, что не хочет слышать продолжение этой ответной бравады. Но остаётся стоять на месте, стойко, принимая все эти ментальные пощёчины. Какая же Арсений истеричка. — Или ты уже забыл, как чуть не пожертвовал на задании Эдом? Но почему-то капитан Шастун у нас белый и пушистый, да? А вот детектив Попов та ещё змея и гнида, правда? А ещё гей, подсосник Белого и прочее-прочее…       У Антона воздух в лёгких заканчивается в момент, когда Арсений безжалостно абсолютно напоминает то, о чём он забыть долгое время пытался, за что прощения по сей день у лучшего друга просит. И он замолкает, сглатывая ком в горле, хлопает глазами и не понимает, для чего вообще этот разговор продолжать.       — Ты… ты не знаешь, что там на самом деле случилось… — выдыхает рвано, слыша, как дверь, которую он же и прикрыл, тихо скрипит, оповещая о прибытии оперативной группы. — Сделай мне одолжение, Арсений, не смей больше про это говорить. Никогда.       Антон взглядом его окидывает холодным и выходит в коридор, чтобы парней своих встретить. Но вместо этого только кивает Эду в знак приветствия, указывает на дверь в кухню и идёт к выходу из квартиры — ему перекурить нужно и нервы успокоить.       — Попов там. Сам вам всё расскажет, — говорит тихо. — Я скоро вернусь.       Улица встречает прохладой, Антон дышит глубоко, опускаясь на скамью у дома, и лицом в ладони собственные зарывается. Немного придя в себя, достаёт сигареты, прикуривает и вверх смотрит, на окно кухни Арсения. Мерзко. После этого разговора, от самой ситуации и от себя тоже, потому что по больному ударили умело очень — потому что Арсений знает, куда бить.       Антон с сигаретой в пару тяг расправляется, глаза трёт до белых пятен перед ними, жмурится и с места поднимается, чтобы назад в квартиру вернуться. Как бы там ни было, он всё ещё профессионал и не имеет права позволять эмоциям верх над собой взять. К чёрту Арсения и его загоны, им дело нужно раскрывать. И зацепка к этому самому делу может быть как раз в квартире.       Вот только, чем ближе он подходит к злополучной, но важной двери, тем абсурднее ощущается ситуация. Ведь дело напряжённое, страшное даже, правильно будет сказать — пугающее. Эта угроза на стене, бесчеловечный погром, Арсений, одного взгляда на которого хватает, чтобы проникнуться до дрожи — или это одного Антона так сильно трогает? — а в квартире смех, весёлые, но неразборчивые переговаривания и ажиотаж не типичный для подобного рода вызовов опергруппы.       Так что и в помещение само Антон заходит слегка сконфужено, ловит взгляд нечитаемо застывшего у дверей на кухню Эда. Тот стоит, будто шлагбаум на пропускном пункте, а ещё более точное сравнение — сторожевая собака. И у Антона начинает слабо ворочаться в районе солнечного сплетения ублюдская догадка, почему тот так пристально блюдёт уединение Арсения.       — Что тут происходит? — он сначала на Эде взгляд задерживает, а после звуки голосов откуда-то из спальни слышит и идёт на них.       Напряжённое «чувак» друга теряется где-то позади, за спиной, зато новая развернувшаяся картина совершенно не радует своей живописностью и карикатурностью. Прибывшие на место не просто осматривают улики — потрошат не до конца высыпавшееся содержимое ящиков и роются в образовавшемся хаосе. И если поначалу Антон всё равно слабо вникает в первопричину нездоровой и какой-то лишней в данной ситуации радости коллег, то присмотревшись и вслушиваясь в их нестройные разговоры и смешки — наконец-то складывает дважды два.       Идеальным пазлом ложится и непривычно мрачный секьюрити в виде Эда, и энтузиазм не особо любящих рыться в «чужом грязном белье» представителей закона. Те нагло и абсолютно беспардонно не просто изучают территорию на предмет влияния извне, но ещё и целенаправленно внедряются в личное пространство Арсения.       Просто так, по собственной прихоти и инициативе.       В стерильных пакетиках для улик Антон замечает разное: полупрозрачную чёрную рубашку со стразами, по переливам даже в свете искусственных ламп, очевидно шёлковую, запечатанные капроновые колготки и… секс-игрушку, обычную анальную пробку — гладкий металл и камушек на основании.       — Вы что тут устроили? — Антон голос свой не узнаёт — тот хриплый совсем, не его будто. — Данилов, какого хера тут происходит?       — Собираем вещдоки, капитан! — и отчитывается ещё так невозмутимо, выродок, словно секунду назад не лыбился маслянисто, тыча собственным языком изнутри в мягкость щеки, совершенно недвусмысленно опошляя набор боксеров Арсения. Между прочим, действительно красивый!       — Вы совсем охуели тут все? — Антон рычит злобно, ближе к ним подходя и пакет с очередной «уликой» из рук у Марка вырывая. — Булаткин! — орёт себе за спину, после чего Егор в комнате появляется, будто из-под земли вырос.       — Шаст.       Антон к нему оборачивается с бешеными совершенно глазами:       — Хуяст. «Товарищ капитан», соблюдай субординацию, мы на работе, — пакет с вещдоками на кровать летит. — Глаз с этих дебилов не спускай. Узнаю, что хоть что-то пропало — на компашку во главе с Марком смотрит, — лично заставлю заявление писать, — и снова на Егора: — Тебя это тоже касается.       — Есть, товарищ капитан, — Егор подбирается тут же, честь отдавая, потому что знает прекрасно, что с таким Антоном спорить и ругаться нельзя.       Антон из комнаты выходит злой, как собака, до кухни доходит и на Эда смотрит:       — Чё встал? За работу, живо. Ты за старшего, пока я Арсения домой отвезу. Вечером жду отчёт у себя на столе. Принял?       — Бля, чув… — Эд взглядом с Антоном встречаясь оторопело. — Так точно, товарищ капитан! — выпрямляет резко свои ссутуленные плечи до громкого хруста, в спальню, Егору помогать и остальным мешать, срывается.       — Арсений, иди собери вещи необходимые, — Антон друга взглядом провожает и к Арсению уже спокойнее обращается.       А тот вздрагивает ещё так рассеянно, но эта несобранность отчего-то расслабляет даже немного, хотя и наоборот до ручки должна доводить нестерпимо — Антон ведь уже на грани. Арсений смотрит на него глазами своими васильковыми, как на восьмое чудо света, обрабатывая, видимо, полученный запрос, как перегруженный работой компьютер, а потом выдыхает тихо так, будто они тут с Антоном шифруются, а не по-человечески общаются:       — Зачем? — а про них ли вообще это «по-человечески»?       Антон уже запутался.       — А можно обойтись без глупых вопросов? — вздох тяжёлый со свистом выходит. — Поживёшь пока что у меня. Тут сейчас оставаться нельзя.       — Но… Я могу за себя постоять…       — Я знаю, что можешь, но давай не будем рисковать больше.       — Я так не могу, — Арсений мнётся, как девственница в первую брачную ночь, ей Богу, и мочками ушей своих краснеет ничуть не уступающе. — Может мне снять номер в гостинице? Что если… — взгляд опускает к полу, потемневший от наверняка неприятных мыслей. Арсений ведь сто процентов всё слышал, что в его квартире сейчас происходило. — Слухи новые пойти могут, Антон.       — В гостинице тебя найти могут. У меня спокойнее будет, — возражает Антон, шаг ближе делая. — Арсений, пожалуйста, не спорь со мной хотя бы сейчас. Мне насрать на слухи, на этих придурков и на то, что они думают. Поехали, прошу тебя. Я устал.       Арсений дыхание задерживает на мгновение, будто перед погружением в омут с головой. На Антона свой не менее утомлённый взгляд переводит, кивает коротко и спокойно, сдаваясь наконец-то его заботе и здравому смыслу:       — Хорошо…

***

      У дома они оказываются через полчаса, удачно не попадая ни в одну пробку. Антон молчит всю дорогу, обдумывая случившееся, их с Арсением очередную ссору — кого она вообще может удивить? — и произошедшее во время обыска. И все эти мысли ни на йоту не помогают прийти в себя и успокоить нервы, они как струна натянуты — только дотронься, и всё пропало. По итогу, он Арсению ни слова не говорит за весь путь, только из машины молча выходит, сумку его спортивную сам с заднего сидения забирает и всё в той же тишине к подъезду идёт.       «Или ты уже забыл, как чуть не пожертвовал на задании Эдом?» — Антон головой встряхивает, открывая дверь квартиры, пропускает Арсения первым, как традиционно запускают кота, и сумку на полку обувную кидает. А после обувь с себя стягивает и устало в комнату плетётся, перекладывая свои вещи на другую полку, чтобы место в шкафу для скромных пожитков Арсения освободить, постельное бельё с кровати снимает, находит чистое и застилает обратно — ложиться ещё рано, утро на дворе, но нужно всё заранее подготовить, да и занять себя хоть чем-то.       — Иди в душ, если хочешь, — он на кухню заходит, посреди которой стоит Арсений, жмущийся плечом к стене как бедный родственник, которого приютили на время. — Я тебе в комнате постелил и полку в шкафу освободил. Полотенце в ванной чистое есть. Запасные ключи оставлю в прихожей, если вдруг решишь куда-то уйти, но лучше отдохни сегодня. А я… — голос сухой совсем, впервые, наверное, в разговоре с этим человеком. — А я в участок поеду. У меня дел много.       Арсений был бы не Арсением, если бы понимал и вёлся на намёки. Мог бы хоть банально подыграть, притворившись, что всё идёт по плану. Но нет же:       — Антон, ну какие дела? Ты ведь отчёты поручил Егору и… Эду, — и смотрит так проникновенно, что вот-вот и глупость какую-то несусветную скажет, доведёт до ручки вместо того, чтобы быть хорошим гостем и послушно скрыться в душе. — Давай поговорим? Я не хотел… не подумал перед тем, как ляпнуть. Просто грубостью на грубость ответил…       Вот Антон так и знал, что Арсений его до ручки доведёт. Надо было его, как попугая волнистого, сверху полотенцем злополучным накрыть, чтобы не чирикал, и пронести в ванну бесценным, не болтливым грузом. А потом и из квартиры свинтить.       Но всё пошло не по плану.       — Не думаю, что в наших с тобой разговорах есть хоть какой-то смысл, — Антон головой качает. — Мы с мёртвой точки не двигаемся, надоело. О чём говорить, если ты мои переживания и заботу за грубость принимаешь? О чём говорить, если ты… Ты ведь хотел побольнее ударить, себе хотя бы не ври.       — Ты сказал, что я хожу по головам, — Арсений руки на груди скрещивает в защитном жесте, ершится, но игнорирует нежелание Антона продолжать в полемику. — Я из-за этого разозлился, Антон. Не из-за твоей заботы. И правда… да, в тот момент мне хотелось укусить посильнее. Но, кто, как не ты, должен понять, что я… Боже, Антон, я не хотел, правда! Я просто хотел тебя задеть — в ответ! — но не думал, что… задену настолько.       — Это всё, что ты хотел сказать? — Антон на часы настенные смотрит. — Я могу идти?       — Нет, Антон, ты не можешь идти, — в голосе Арсения столько возмущения и недовольства. Интересно, он воспламенится, если Антон бонусом к своему поведению нацепит на нос его очки и примет похожую позу? Подражать, так полноценно. — Сядь. Мы ещё не поговорили.       — Хорошо, — Антон руки вскидывает в капитулирующем жесте, обходит Арсения так, чтобы не касаться его, садится на один из стульев и взгляд поднимает. — Сел. Ещё приказы будут?       Приятно наблюдать, как у оппонента нервно вздрагивает уголок губ, а ещё глаз — Антон со школы хорош в доведении людей до ручки. Работа в полиции была проложена в его жизненной истории судьбоносной нитью.       — Будут, — Арсений ладони свои в стол вжимает, склоняясь перед ним, как на допросе. Антон даже его дыхание тёплое щекой на мгновений ощутить может, перед тем, как он всё же усмиряет свой напор, чинно отстраняясь. — Давай поговорим, Антон, не маленькие уже! Иначе зачем было везти меня в свою квартиру? Я не хочу тебя теснить. Или мы поговорим, или я всё-таки сниму номер в гостинице, — торгуется, посмотрите на него.       — Ты серьёзно меня сейчас шантажируешь? — Антон от возмущения аж брови вверх вскидывает. — Ты совсем обнаглел? Если тебе настолько на себя плевать, поезжай куда хочешь.       — Да, Антон. Да! Мне настолько на себя плевать. И я буду тебя шантажировать, чтобы мы нормально поговорили, а не как обычно! — Арсений даже голос свой мелодичный повышает, гляньте на него, явно вошёл в роль ведущего их диалога. Чувствует власть в чужой квартире и на чужой кухне. — Тут к нам не ворвётся ни Булаткин, ни Эд, ни сам Павел Алексеевич! И я хочу этот разговор!       — А я хочу закрыть дело, купить дачу, новую машину и сгонять в отпуск, — Антон усмехается невесело. — Говори, я с удовольствием тебя выслушаю. С радостью послушаю очередные упрёки в том, какой я человек ужасный, лезу не в своё дело и вообще жить тебе мешаю, — он взгляд холодный на Арсения поднимает. — Ах, да, я ещё друзей предаю, чуть не забыл.       Как же приятно смотреть, как этот самодовольный и уверенный в себе человек тушуется. Робеет в момент, даже являясь тем, кто на данный момент в разговоре возвышается. Антону не нужно стоять, чтобы помнить о том, кто «сверху». И как бы пафосно в его голове это сейчас ни звучало — это крайне позитивно влияет на его выдержку и вальяжность сидячей позы.       — Какой же ты бесячий, Господи… — Арсений сыпется в своей притворной позиции контролирующего положение. Взглядом по кухне бегает, не задерживаясь долго на глазах Антона. — Я не хотел. Слышишь? Я не хотел. Я сказал полную херню. Я это понимаю. И мне жаль. Потому что ты не ужасный человек. И уж точно не предатель. Но прекрати язвить.       — Сказала самая главная язва в моей жизни, — Антон не хочет больше ругаться, выяснять отношения и даже пытаться понять Арсения не хочет. Он устал. Просто устал от всего этого. Но и всё разрушить окончательно он тоже не хочет, потому и начинает говорить совсем, тихо: — Там ребёнок был… Когда я Эда бросил… — глаза в пол опускает, потому что в глаза напротив нет сил смотреть. — У них в заложниках девочка была. У меня был выбор — её спасти или Эда. Он… он еле выбрался оттуда. Я, блять, себя ненавижу за это решение, но я бы снова так поступил. И Эд это прекрасно понимает. Думаешь, у тебя есть право меня осуждать? — он замолкает на секунду, слова подбирая. — Что бы ты сделал на моём месте? Позволил маленькому ребёнку умереть?       За разговором Антон даже не замечает, как Арсений отходит от него на пару шагов. Застаёт его возле умывальника, облокотившегося бёдрами о кухонную столешницу и бездумно смотрящего в дверной проём. Арсений не сразу на вопрос реагирует, но Антону от этого никак: он не злится, не раздражается от этой заминки, да и никакого сожаления к состоянию Арсения тоже нет. Хотя, казалось бы, на него покушение было совершенно, квартира в полном беспорядке, но Антон тоже человек и он тоже перегорает.       — Антон… — у Арсения губы такие пересохшие, что еле отлипают друг от друга после затяжного молчания. — Я не осуждал тебя ни на миг. Я даже не знал подробности этого дела. Просто ляпнул невпопад. Извини меня… Я поступил, как последний ублюдок. Не подумал прежде, чем сказать…       Антон с места поднимается на ватные ноги, хочет ближе к Арсению подойти, но замирает, точно в пол вростая. Смотрит только неотрывно, моргает пару раз, и стоять продолжает.       — Знаешь, а мы друг друга стоим, — усмехается снова, вымученно совсем. — Ляпнуть что-то глупое, а потом прощения просить… и всё — конфликт улажен… на пару-тройку часов, да? А потом всё снова по кругу. Каждый раз на те же грабли. И снова я стою и думаю о том, как бы не проебать тебя окончательно, как исправить всё, как защитить тебя думаю, пока ты все мои слова и действия в штыки воспринимаешь. Ты меня тоже извини за то, что я такой… постараюсь больше не утомлять тебя своей заботой. Ты прав, ты не маленький мальчик и сам отвечаешь за свои действия. Мне жаль, что я решил, будто имею право тебя отчитывать. И мне очень жаль, что ты так нихуя и не понял, Арсений…       Всё будто в мрачном и тягучем сне. И рука Арсения ощущается с запозданием, ледяная, как и всегда, будто у мертвеца или как холодный нос у кошки. Арсений сжимает его за запястье крепко, поверх браслетов, стискивает до их позвякивания и наверняка ранясь об неровные и острые детальки. Но виду не подаёт, держать продолжая, делая шаг навстречу. Совсем близко оказывается, вынужденно вскинув голову вверх, чтобы зрительный контакт не терять. Маленький такой с этого ракурса — впрочем, он всегда маленький.       — Я стараюсь тебе открыться, Антон. Я каждый день преодолеваю границы своего недоверия, стараюсь полагаться на тебя, хоть мне и тяжело признавать свои слабости и ошибки! Я даже готов снова и снова наступать на эти чёртовы грабли, если это означает… — он глаза прикрывает, будто решает для себя что-то, будто каждое слово для него тяжёлый и непосильный груз. — Банально оставаться рядом с тобой. Так что я не понял, Антон? Может это ты что-то не понял? Сам сказал, что мы стоим друг друга…       Антон зависает, на руку, сжимающую запястье смотрит, глаза снова на Арсения поднимает и губы пересохшие облизывает. Не знает, что на всё это ответить — не понял пока, какие чувства эти слова вызывают. Слишком раздражён и напуган с самого утра, слишком тяжело день начался. В последнее время вообще так много всего происходит, что он порой не успевает от ударов уворачиваться, принимая каждую оплеуху от судьбы, как что-то само собой разумеющиеся — дар свыше, чёрт его дери.       — Я просто очень испугался за тебя, — выдыхает тихо, руку свободную на щёку Арсения перекладывая. — Не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Я… Арсений, я свою собственную жизнь контролировать не могу, постоянно только и делаю, что лажаю. Год за этим уродом охочусь и всё без толку. Я не могу ещё и за тебя постоянно переживать, пожалуйста, не скрывай от меня такие вещи. Я должен знать, что тебе ничего не угрожает… — он большим пальцем по щеке проводит, улыбаясь уголком губ.       И сердце удар пропускает, когда подушечка невольно соскальзывает на чужую, едва различимую, ответную улыбку. Арсений взволнованный такой, по скованности в теле и дыханию тихому заметно, будто разрушить эту устоявшуюся атмосферу боится, лишним движением своим Антона спугнуть. А действительно, мгновение назад убить друг друга были готовы, а теперь стоят, чуть ли руками и ногами не сплетённые.       Ну они точно два сапога пара.       — Не буду… — Арсений выдыхает медленно, опаляя большой палец Антона горячим воздухом, хмыкает чему-то своему, зрительный контакт возобновляя. Тягучий такой и пленительный. — Самонадеянно с моей стороны было… Вот это всё. Я слишком азартный, да? — посмеивается слабо.       — Есть такое, — Антон ему улыбку возвращает, вперёд тянется, чтобы к губам прижаться. Целует медленно, тягуче, и шепчет тихо: — Мы разберёмся с этим всем. Вместе.       Арсений мычит что-то неоднозначное, тянется на носочках вверх, Антон чувствует, как он натягивается весь в секунду, выдыхающий сбито, пытаясь до губ его дотянуться полноценно. И целует вновь, шею Антона руками своими изо всех сил обвивая, будто боясь, что он исчезнет и вообще всё это не взаправду. Жмётся отчаянно, своими зубами с Антона сталкиваясь, царапаясь кромкой и кусаясь мягко в перерывах на слабые вдохи. Чтобы в конце чмоком на губах тягучим задержаться, мокрым таким и желанным до одури, и отстраниться совсем чуть-чуть, дыша тяжело и горя своими нереальными глазами.       Арсений смотрит на Антона внимательно, будто ещё немного и сорвётся на новую порцию поцелуев, а там поминай, как звали. Тянется уже было продолжать свою экзекуцию, но замирает так резко и непредвиденно, что у Антона остатки здравого смысла принимают сторону протестующего сознания. И хочется ляпнуть что-то совершенно по-детски требовательное и бескомпромиссное, вроде: «Ну? Это всё?» Но Антон просто не успевает, потому что Арсений начинает вышёптывать первый:       — Мы просто придурки… — сопя шумно носом в какой-то подозрительной радости. Так обычно собственные недостатки не признают. — Какие же мы дебилы, Антон!       Антон брови вскидывает вверх:       — Потрясающий вывод. Объяснения будут? — уточняет он, шаг назад делая и бёдрами в стол обеденный упираясь.       — «Вместе», Антон! — утираясь рукавом в накатившем энтузиазме. — Мы всё это время ищем одного человека! Но что, если «Фантом» это… не знаю, Боже, дуэт! Может в преступлениях замешаны двое?       Антон аж подбирается весь, глядя теперь трезво и осмысленно, слова его переваривая и обдумывая.       — Хочешь сказать, что у него помощник есть? — уточняет всё так же задумчиво.       — Помощник, подсобник, полноценный второй участник, да кто угодно, Антон! Но это объясняет многие нюансы! Господи… это ведь действительно столько всего объясняет!       — Погоди-погоди, Арсений, это пока что ничего не объясняет. Это просто теория, хорошая, но всё же теория, которую ещё проверить и доказать нужно. А как нам доказать наличие соучастника, если мы даже банально подозреваемых найти на можем?       Арсений, с горящими до сих пор глазами, румянцем на скулах и зацелованными губами — отдельный вид исскуства. Арсений, который осознаёт в момент, что слишком увлёкся своей догадкой и слишком сильно на неё понадеялся, забывшись в моменте триумфа, в сочетании с выше обозначенным — прекраснее вдвойне. Он смеётся так мелодично и хрипло, глаза прикрывая и плюхаясь задницей на стул. Выдыхает расслабленно, зарываясь пальцами в волосы. И всё это на кухне Антона. За его столом.       Опять.       Антону эта тенденция нравится. Слишком.       — А сегодня лимон есть? — тему переводит совершенно неприкрыто, не желая вслух озвучивать, что его опять занесло.       — Откуда ему взяться? — Антон улыбается, ближе шаг делая, обходит его со спины и руки на плечи укладывает, массируя слегка, а после склоняется, чмокает в щёку и подбородок на собственную ладонь укладывает. — Ты молодец, Арсений. Мы обязательно проверим эту теорию. Но сегодня выходной, так? Я хотел в магазин сгонять, до того, как ты меня остановил. У меня холодильник пустой, даже накормить тебя нечем. Заодно лимон тебе куплю.       — Не мне, а себе в первую очередь! — и тон у Арсения такой менторский в секунду становится, что если бы не улыбка его поплывшая, ладонью Антона на лице ощущающаяся, можно было бы подумать, что всё, приплыли, лекция про лимоны. — На кухне всегда должен быть лимон. Что это вообще за кухня без лимона?       — Моя кухня, — Антон смеётся тихо. — Что хочешь на обед? Я, кстати, хорошо готовлю, ты знал?       Арсений из-под ресниц своих густых так неоднозначно посматривает, что ни в какой магазин идти не хочется, вот вообще. Но Антон овен, а у овнов загнутые рога — вот он и продолжает гнуть свою линию. Старается.       — М-м, знаю, в предыдущий раз ты приготовил мне очень памятный кофе. Я на всю жизнь запомнил.       — Очень смешно, — Антон отлипает от него, разминая шею, думает пару секунд и всё же решается сказать: — Слушай, по поводу того, что парни у тебя дома устроили… — губу закусывает взволнованно. — Не обращай внимания. Они дебилы просто и тебя недолюбливают, сам понимаешь… Но мне действительно похуй, что они говорят и думают.       Арсений расслабленный такой наконец-то, голову назад откидывает, затылком на спинку стула укладываясь, да и сам Антон чувствует себя намного лучше, чем несколько минут назад. Как бы изначально ни казалась бесполезной беседа, сейчас он был рад, что они всё-таки выплеснули бурлящие внутри чувства и даже сумели не разругаться. Учатся не по дням, а по часам.       — Так раздражает… — шепчет без толики негативных эмоций, на Антона смотря своим взглядом нечитаемым задумчиво. — Сам этот Марк наверняка по ночам полирует кулак за просмотром гей-порно, гомофоб хренов. Мне абсолютно плевать на всё, что они обо мне говорят. Но то, как они разворотили мою квартиру… Зла не хватает.       — Они ничего не тронут там, не волнуйся, Егор проследит, — Антон улыбается, снова стул вокруг обходит, чтобы в этот раз лицом к лицу с Арсением оказаться, на корточки присаживаясь и руки его перехватывая. — Они просто конченные. Но ты лучше не лезь к ним лишний раз, хорошо? Я сам всё улажу.       — Верю, — кончики прохладных пальцев приятной щекоткой очерчивают линию челюсти, — но… — от этого «но» неприятно скручивает все внутренности. Арсений губу свою покусывает пару раз перед принятием решения, и всё-таки выбирает сказать — по взгляду видно, дискомфортом напитанному: — Антон, когда я… Господи, кто-то меня ущипнул… за задницу, Антон… Когда я в архив за документами спустился. Это начинает превращаться в низкосортный ситком. Я тогда сдержался, не стал выяснять, их там несколько мудаков стояло, и все делали вид, что не при чём. Но в следующий раз я врежу! Всем! У меня нервы не железные, ты знаешь.       — Блять, вот уроды… — у Антона, кажется, воздух в лёгких заканчивается в момент. Он смотрит в глаза эти голубые и сам готов рвать и метать после полученной информации. — Ты почему мне сразу не сказал? Мне нужны фамилии, каждого, кто там был.       — Потому что это… странно, не думаешь? Мужику жаловаться на харасмент… — Арсений губу закусывает, взгляд куда-то в сторону отводя. И так очаровательно краснеют его уши, что Антон бы осудил себя за то, что в момент подобного разговора смеет такое отмечать.       Но Антон не судья, Антон полицейский.       — Нет. Нет, не странно, — он головой активно качает, руки его к своим губам поднося и костяшки пальцев целуя. — Неужели лучше в одиночку со всем разбираться? А если они в следующий раз захотят тебя… Господи… — Антону тошно от одной только мысли. — Фамилии, Арсений, я жду.       Арсений совсем тушуется. Пальцы в хватке Антона подрагивают немного, но стремиться к свободе не спешат — наоборот, губы пухлые чертить мягко и щекотно продолжают, пока сам он совладать с собой пытается, для того ли, чтобы снова сказать Антону, какой он могучий и сильный и с ним никогда ничего не сделают?       — Не знаю я их фамилии… но… — явно недоговаривает что-то, с мыслями собираясь.       — Арсений, — Антон руки его крепче сжимает, — не ври мне, пожалуйста. Ты всех наших знаешь, лучше меня.       — Там Марк был. В этой компании.       — Марк значит, — Антон кивает. — Значит, опять втроём были с Дороховым и Абрамовым. Понятно. Хорошо, я с этим разберусь.       — Спасибо…       Арсению явно некомфортно, всех с детства воспитывали, что «ябедничать нехорошо». А когда ты взрослый мужик, частный детектив, да ещё и человек, который не привык на кого-то полагаться, — Антону остаётся только умилиться, что он действительно ему открывается. Старается. Это греет душу. Как и вновь взыгравшая в грудной клетке ревность из-за всей этой ситуации. Антон, как представит только, что они руками своими мерзкими…       — Антон? Слышишь? Я с тобой в магазин пойду. Не хочу… один оставаться.       — Слышу, — он приподнимается, поцелуй на губах Арсения оставляя. — Тебе спасибо… за то, что рассказываешь. Для меня это действительно очень важно. Поехали, — за руки его тянет, встать помогая с места и улыбается широко, по носу бесцеремонно щёлкая. — Не переживай, я не буду говорить этим уродам, что ты мне что-то рассказал. У меня есть другие способы на них надавить. Тебя это не коснётся, обещаю.       — Вот этого я и боюсь, — Арсений выдыхает насмешливо, поцелуй мягкий на колючей щеке оставляя. — Не хочу, чтобы у тебя проблемы опять были. Ты скоро сотрёшь ковёр Павла Алексеевича.       — Во-первых, у Паши нет ковра, — Антон смеётся глупо совершенно. — Во-вторых, эти придурки у меня в подчинении. Так что мне даже делать ничего не нужно, просто оставлю их без премии на пару-тройку… лет? — хихикает снова. Конечно, он Арсению не скажет, что собирается лицо Марка в очередной раз разукрасить, и, конечно, он не скажет, что ещё хочет сделать с этой компашкой. — Не переживай, говорю же, всё хорошо будет.       — Ай какой строгий начальник, — Арсений смешки его подхватывает так естественно, как только он может. Никто больше с юмора Антона так сильно не сыпется. И это очаровательно до невозможного просто.

***

      Если в начале этого дня Антону казалось, что он в каком-то затяжном и непроглядном кошмаре, то сейчас его сон становится какими-то до абсурдного уютным и семейным: то, как они с Арсением по супермаркету ходят, с одной тележкой, переговариваясь на счёт покупок и планируя свой обед, который по сути плавно перейдёт в ужин, но на самом деле являлся очень поздним завтраком, или хотя бы то, как они сейчас разбирают на кухне продукты, а Арсений любовно моет один из лимонов под тёплой водой, планируя прямо сейчас приготовить им двоим тёплого лимонада — во-первых, это была не шутка с его стороны в предыдущий раз, в этом они уже разобрались, во-вторых, у Антона просто нет выбора «пить или не пить», он не Гамлет. Не хочет — заставят.       И так спокойно от этой развернувшейся суеты, что Антон готов не одно и не два вкусовых извращения Арсения рискнуть на себе испытать, не одну лекцию о полезных свойствах цитрусовых прослушать, не один десяток яиц на дверце холодильника разложить. У Антона вообще никогда не был настолько забит ни холодильник, ни хлебница, ни любой кухонный шкафчик. А теперь на полке над умывальником стоят любимые мюсли Арсения, а в вазочке на столе — которую они тоже зачем-то узрели в магазине и приобрели на кассе — ютятся виноград и яблоки.       — В лимоне, чтоб ты знал, около семи процентов суточной нормы калия! И это я не говорю про другие его достоинства…       Дотошность Арсения к какой-либо теме не бесит совершенно. Это даже трогательно и крайне обыденно, Антон готов слушать это щебетание на своей кухне ежедневно. Да и любые тирады можно заглушить древним, как мир, и невероятно действенным способом.       Правда ненадолго.       У них обоих уже губы припухли и покалывают от постоянных и продолжительных поцелуев, Антон даже подростком таким любителем зажать кого-то у стенки не был — у него просто под рукой Арсения не водилось! — а сейчас в любой подходящий и неподходящий момент стремится. Но самое одуряющее в этом то, что Арсений ой как не против. Даже складывается ощущение, что он специально про эти злополучные лимоны без конца говорит. Но подыгрывать ему в этой схеме — один сплошной и концентрированный кайф.       На очередном поцелуе Арсений выдыхает ему в губы абсолютно томно, разнеженный такой и податливый — всё, как Антон безгранично любит:       — Мы можем отварить спагетти и сделать соус карбонара, м-м? Как думаешь?       — Господи, Арсений, таких страшных слов моя сковорода ещё не слышала, — Антон смеётся тихо, чмок на носу-кнопке оставляя. — Почему бы и нет, только ты говори, что делать, потому что когда я сказал, что хорошо готовлю, я имел ввиду картоху с салом пожарить или яичницу там…       — О Господи, и как вас ещё с руками не оторвали, капитан Шастун? — Арсений хихикает без конца, начиная с шутки про сковородку. И Антон себя таким великим комиком и стендапером ощущает, что в пору приосаниться и важничать.       — Тебе со мной очень повезло, да, — Антон уже откровенно ржёт. — Такие, знаешь, на дороге не валяются. Так, кстати, моя соседка всегда говорит. Прекрасная женщина.       Арсений так глаза красиво щурит, отстраниться пытается наиграно, но с такой неохотой, что отпускать его никуда не хочется точно.       — Ох, вот как? И сколько же этой «прекрасной женщине» лет?       — Тёть Тоне-то? — Антон улыбается, силясь вспомнить. — Без понятия, но столько явно не живут. У неё муж умер не так давно, и теперь она просит хотя бы меня к ней заходить, чтобы не так скучно было. Так что я помимо завидного жениха ещё и лучший друг пенсионеров.       Если бы не поддерживающие и крепкие руки Антона, Арсений бы точно скатился вниз от его очередной «искромётной» шутки. И если раньше Антону казалось всегда, что его юмор не особо тянет на звание «адекватный», то сейчас, глядя на раскрасневшегося и задыхающегося от смеха Арсения, он может уверенно сказать, что да, он невероятно хорош во всём этом.       Несомненно.       — Тогда ладно, «завидный жених», к тёте Тоне ходи, разрешаю… — величественная бравада как-то незаметно стихает из-за блымнувшего светом, лежащего на столе телефона. Арсений — как Антон ещё давненько узнал — ненавидит звук приходящих уведомлений, поэтому тот у него всегда выключен, зато фонарик херачит только так, знаменуя о каких бы то ни было сообщениях. — Ладно, давай тогда ты спагетти на плиту вариться поставишь, а я сейчас соусом потихоньку займусь?       — Да, давай так, — Антон кивает согласно и в шкаф лезет, чтобы кастрюлю нужную достать — вообще-то она у него всего одна. Плюсы холостяцкой жизни, знаете ли.       Арсений мычит что-то согласное, откуда из-за спины будто. И действительно, стоит оглянуться мельком, как он во всей красе предстаёт: над столом склонившийся и читающий что-то сосредоточенно и хмуро на своём экране. И Антон кастрюлю на стол ставит с характерным звуком, чтобы внимание его привлечь.       — Арсений, всё нормально?       Наблюдать, как тот дёргается, будто Антон его с поличным застал — подозрительно до клокочущего внутри нехорошего предчувствия. И то, как Арсений незаметно блокирует телефон, только подтверждает и взращивает что-то тёмное и опасное в груди.       — Да мне надо съездить в центр по-быстрому, я забыл совсем, а там… срочно. Подождёшь меня? Я тогда приеду и доделаем всё, а пока можешь чем-то другим перекусить — столько всего накупили. Ладно?       — Ты меня пугаешь, — Антон глаза подозрительно щурит, но с вопросами не спешит, предлагает только участливо: — Давай я отвезу тебя, если срочно. Быстрее будет, чем такси ждать. М-м?       Смешок Арсения далёк от той искренности, которая сопровождала его всё прошедшее время до этого злополучного сообщения:       — Да зачем? Там срочно, но не так, чтобы прямо лететь. У меня просто… заказ в магазине готов. Я себе запонки заказал. Так что… ну, надо мне съездить, хорошо? Да и, — придумывать на ходу явно не конёк Арсения, — владелец мой хороший друг, а я постоянный клиент… он мне такси за свой счёт заказал. Не буду же я просить его отозвать? Люблю, знаешь ли, бесплатные транспортные средства. А кто не любит, да? В общем, подождёшь меня?       Антон смотрит слегка недоверчиво — отлично сам свой этот «ментовской» взгляд знает, цепляется им, как собака бойцовская, — голову на бок склоняет и в каждом движении Арсения ложь читает. Тот зажатый весь, чушь какую-то абсолютную городит. Но говорить это вслух он не собирается, потому и кивает, натягивая на лицо улыбку:       — Да, без проблем. Я не сильно голодный, так что подожду тебя. Если что, напиши как закончишь, приеду за тобой, хорошо?       — Конечно! Как закончу, обязательно сообщу! — Арсений явно собой доволен, в момент теряет всякое напряжение, расслабленный и уже не пытающийся совладать с лицом, то само по себе по-настоящему безмятежное. — Тогда жди звонка, — чмок в щёку будто раздувает кипящий внутри огонь. И Антон сам не до конца отдаёт себе отчёт, почему ловит Арсения мягко за шею и забирает полноценный поцелуй — губы в губы — перед тем, как отпустить.