В сердце шторма

Застуканные синхронно обернулись, подняв на Химмеля две пары изумлённых глаз. Пару секунд они выжидали, оцепенев, но потом блондин деловито приказал собеседнице, подталкивая её в спину:       — Бегите! Быстро! Пока в дозор не стукнули. Женщина понеслась прочь, громко охая. Богатые оборки фиолетового платья, украшенные камнями, мелодично побренькивали друг о друга. Прямо на бегу дама сорвала с головы шляпу и прикрыла морщинистое лицо. Химмель фыркнул, глядя ей вслед. Могла ли она предположить, что её персона никак не интересовала юношу? Ведь тот, кто привлек его внимание, всё ещё стоял впереди. В жалкой паре метров.       — Привет, Тальен, — Химмель несмело вышел навстречу. Сердце с каждым шагом громко ёкало. А в голове не укладывалось, как его знакомый мог одновременно существовать в двух противоположных ипостасях. И в данный момент предстал тот не в самой лучшей. Оттого Химмель ловил в нём каждую черту на лице, каждое движение тела, опасаясь не то выходки с его стороны, не то потерять из виду.       — Приветик! А я… Я тут совершенно случайно! — словно как ни в чём не бывало отозвался парень.       — Это уже не важно, — Химмель старался собрать мысли воедино. — Так это и есть твоя «другая» подработка? Объяснишь хотя бы парой слов, что я сейчас увидел? Глаза Тальена нервно забегали. Идея о разговоре по душам явно не приводила его в восторг, как было прежде.       — Не могу.       — Не можешь? Почему?       — Ты не поймёшь, — произнёс Тальен с холодком в голосе, и Химмелю показалось, словно он обрастает колючим льдом.       — Чуть раньше ведь понимал, — робко проронил юноша. — И сейчас хочу понять, как ты докатился до такой жизни, что стал промышлять тёмным? Ты хотя бы осознаёшь, что, обманывая людей, поступаешь неправильно?       — К совести взываешь? — Тальен опустил взгляд и стал задумчиво шаркать носком ботинка по щебню, словно высматривая на его поверхности картины будущего. — Многие пытались. И отчего это имеет для тебя такую важность?       — Не смогу сказать наверняка, — признался Химмель. — Может, мне просто любопытно.       — Тогда лучше усмири своё любопытство. Правда тебе не понравится, и мы поссоримся. Задумайся, стоит ли оно того?       — Я… Я, пожалуй, всё же рискну.       — Ладно! — пожав плечом, Тальен пнул камушек. — Что ты хочешь узнать? Учти, подробности своих дел не раскрываю.       — Мне и не нужно, — отрезал Химмель. — Просто ответь, что тебя сподвигло совершать аморальные поступки и пойти на обман? Тальен невесело хохотнул. Звонкий голос жемчужинами рассыпался по изумрудной траве. Неожиданно затуманенные глаза вперились в собеседника, а в голубых глубинах засквозила неприкрытая боль. Тальен перешагнул через стоячую лужицу и стал напирать, как войско на крепость. Опешив, Химмель попятился назад, пока не налетел спиной на замшелую кору.       — Раз уж так, то и ты ответь мне. Ты хоть раз нуждался? Голодал когда-нибудь? Голодал так, что смотрел на крысу как на еду? Просто ответь. Химмель представил себе копошащихся пушистых зверьков со смоляными бусинками глаз, крошечными коготками на лапках и голыми хвостами. К горлу подступила тошнота, и он неосознанно прикрыл рот ладонью.       — Нет, — прошептал он. — Никогда.       — Так знай, когда голод и нужда становятся твоими спутниками, ты забываешь о морали, — горестно констатировал Тальен и отступил назад.       — Почему от тебя это звучит так, словно ты стал сиротой ещё при живых родителях?       — Ну, может, так почти и было, — блондин отвернулся, задрав голову в хмурое небо. — Когда они слишком сильно погрязли в долгах, им стало не до меня. Матушка захворала и чахла на глазах. Отец сутками пропадал на своей бездарной работе. Но проблему это не решило. Заработав гроши, он либо тратил на лекарства, либо отдавал и возвращался ни с чем. Так и сидели впроголодь. Нужно было что-то менять. И вот тогда-то, ища выход, я сбежал из дому, шлялся по подворотням да прибился к плохой компании. Стал воровать. Обманывать. И знаешь… Выкрутился. Более того, закрыл все их хвосты.       — Я, конечно, рад, что ты смог помочь своей семье, хоть и не одобряю твоих методов. Но твоим родителям было известно, чем ты занимался? — вопрос отдавал детской глупостью, но Химмель вынужден был его задать, чтобы избавиться от недосказанности.       — Нет, конечно. Однако вскоре стало, — Тальен тягостно вздохнул. — Тогда я допустил неосторожность и попался. Лидер шайки, что держал меня при себе из жалости, узнав о моей ошибке, тут же отрёкся. Так я в свои десять впервые оказался за решёткой в дозоре. А оттуда уже донесли известие им.       — Ну а-а сейчас? Сейчас они знают?       — Только отец. Оттого и конфликтуем. Но, поверь, его больше заботит собственная репутация. Было бы там что-то ещё, кроме его громкого гонора и бесполезных слов, тогда мы бы вновь не сидели в долгах. И мне бы не пришлось возвращаться к этому.       — Что ни говори, но твои нынешние проблемы можно решить уже и более честным путём, — категорично прокомментировал Химмель.       — Что ни говори, но так убеждены лишь те, кто, жируя на серебряники, не видит настоящих трудностей. Например, такие, как ты, Химмель, — съязвил Тальен, сладостно смакуя каждое слово. — Ведь для тебя самое худшее, что может случиться, — не сбудется заветная мечта. Ты как сопливый, капризный ребёнок! А вот окунулся бы хоть разок в мой тухлый омут, посмотрел бы я, как ты запел иначе. Острое лезвие обиды врезалось в живот, отдавшись тянущей болью в каждой клеточке. Конечно, Тальен понятия не имел о том, какой ценой досталась ему эта благополучная жизнь. Вот только Химмель даже сейчас был готов отдать многое, чтобы пусть даже в нищете, но вновь быть со своей семьёй. Теми, кто его любил по-настоящему. В доме мадам он всегда чувствовал себя чужим. Ведь ранее чуть что, там сразу тыкали носом в его низкое, безродное происхождение. Потому-то, зная, насколько это унизительно, Химмель никогда не делил людей по классовой принадлежности. И никогда не заглядывал в чужие кошельки, в отличие от Тальена.       — Не знал, что ты мне завидуешь. Это низко! — юноша недовольно сморщился. — Так значит, такова твоя истинная самоцель? Сравняться с теми бессердечными толстосумами?       — Я повидал много людей. И знаешь, богатые куда приятнее и добросердечнее бедняков, — бесстрастно отозвался тот.       — Вижу, что не с пустого места знаешь. А ещё я видел, как ты этим пользуешься, — Химмель посмотрел исподлобья. Радужки его переливались чистой синью.       — И что тут такого? — пожал плечами Тальен. — Выгодное партнёрство всегда приветствуется. А в моём деле особенно. Тут главное — не продавать душу. Не изменять тому, что в сердце.       — Понятно. То есть ты и дальше собираешься прибирать всё к своим рукам.       — Всё? Хах! Так мне ничего и не дастся, уж поверь. Нажитое будет ускользать между пальцами. Ведь у этого мира свои законы, познать которые никто не в силах.       — Почему у меня складывается впечатление, что ты и убить готов ради денег?       — Хоть не мать продать. И на этом спасибо. Однако, если уж на то пошло, то вон охотники промышляют убийством, и что-то ни ты, ни кто другой их не осуждает!       — Это иное…       — Конечно, иное! Однако, забавно — цель одна и та же. Те используют туши животных ради собственной наживы. А я — живых людей, что более гуманно. Химмеля передёрнуло. Мурашки заиграли на плечах. Что ж… Первый раз в жизни он кардинально ошибся в человеке! Ведь, как оказалось, собственный мир Тальена — совсем иная система со своими правилами и странной расстановкой приоритетов. Но мог ли он вообще подумать, что у его знакомого, на которого ещё недавно он был готов равняться, такие жизненные принципы?!       — Скажи, ты и меня готов использовать? Слово «дружба» для тебя ещё хоть что-то значит? Или она тоже имеет иной смысл?       — Так… Во-первых, я этого не говорил и тем более не думал. Во-вторых, значит, и довольно много. В-третьих, если под иным смыслом имеется в виду, что дружба — тоже своего рода выгода, то я не вижу в этом ничего плохого! Слова прошлись по сердцу острым лезвием, заставив брезгливо вздрогнуть. Не такого ответа он желал услышать. И как же гадко было осознавать, что на самом деле доброта и дружба в сердце Тальена Минория уже давно примешались с гнильцой: теперь значение имела только выгода, которую можно извлечь любыми доступными способами.       — Чтоб ты знал, дружба — это способность жертвовать прихотями своего эгоизма ради другого. Готовность прийти на помощь в трудную минуту. Вот что такое дружба! В ней не ищут выгоду! Она бескорыстна!       — Сказок перечитал, что ли? — прыснул Тальен. — Сам подумай. Когда ты отдаёшь своё время и жертвуешь всем ради решения чужих проблем, которые тебе небезразличны, то рано или поздно ожидаешь, что и к тебе это вернётся. А если этого не случается — дружба рушится. И где тут бескорыстие?! Вот что я имел в виду под словом «выгода». Просто она здесь более взаимная и равноценная для обеих сторон. А при твоём рассуждении в трудный момент так и вовсе можно плюнуть и спиной повернуться. Но если ты так привык поступать, тогда не удивительно, что у тебя нет друзей!       — Что ты сказал? — процедил Химмель с вальяжным холодком.       — То, что мы поссоримся.       — И видят Высшие, нам же лучше, что так и будет.       — Дай угадаю: ты был обо мне лучшего мнения, — сорвался с губ Тальена хриплый полушёпот.       — Верно… Был, — отчеканил юноша, и холод плащом спустился по спине, сковав мышцы. — Ты казался мне человеком принципа. Честным. Неподкупным. И с добрым сердцем. Жаль, что я по-настоящему ошибся в тебе.       — Химмель, — Тальен приблизился, положив руку на плечо.       — Лучше уходи, — юноша дёрнулся, сбрасывая холодную ладонь.       — Да-а. Прости уж, что не оправдал ожиданий, — губы тронула грустная улыбка. — И, пожалуй, прощай. Отвернувшись, Тальен неспеша потрусил по тропе, и Химмель печально провожал его взглядом, стоя под потоками прохладного воздуха. Силуэт впереди стремительно продолжал уменьшаться. Юркнув на каменистую тропку, ответвляющуюся от аллеи, Тальен прошмыгнул в арку. Светлые волосы вспыхнули огоньком между деревьями и погасли, растворившись в зелёной дымке листвы.       — «Кто это был?» — поинтересовался молчавший до сего времени элементаль.       — Думал, друг. Но, как оказалось, он всего лишь местный прохиндей, что использует людей вешая им лапшу на уши, — расстроенно отозвался Химмель и безотчётно зашагал по тропинке.       — «Лапшу на уши?» — не понял тот. — «Он вроде не обезумел, чтобы носить с собой котелок».       — Нет, Ветерок. Так говорят про тех людей, кто пудрит мозг.       — «Пудрит мозг?.. Что за набор слов? Я не понимаю».       — Это значит, обманывает, — терпеливо разъяснил Химмель.       — «А-а! Так бы сразу и сказал. Ну и причуды у тебя изощряться в выражениях!» Хмыкнув и пожав плечом, юноша молча шёл всё дальше и дальше, шаркая ботинками щебень. Ноги сами по себе вынесли его на черную лестницу и заставили спуститься к пруду. Над водой, шумя длинными косами, как угрюмая невеста, склонилась ива. По краю берега красовались пухлые сердечки кувшинок. А в лёгкой туманной дымке блестели огоньками капельки светлячков. Химмель по привычке взялся за бок, где обычно была лира. Но запоздало вспомнил, что сегодня он её не брал. Тяжело вздохнув, юноша подошёл ближе к кромке и набрал горсть камушков. Первый взмыл в воздух, однако уже во время его полета Химмель понял, что вышло плохо. Вместо того чтобы плавно снижаться, тот полетел по дуге, хлюпнул брызгами и утонул. Следующий же прорезал воздух, отразился от воды всего раз и вновь ушёл в глубину.       — «Дитя ветра, зачем бросать камни в воду? Что она тебе сделала?»       — Вода — ничего. Но лучше уж выместить накипевшее здесь, чем в лицо швырнуть.       — «А?!» — не на шутку взволновавшись, выпорхнул из укрытия элементаль. — «Ты ведь это не всерьёз, да?»       — Да… По-настоящему не смогу. Только словами и мысленно. Юноша взмахнул рукой, и брошенная галька трижды отскочила от поверхности воды идеальным блинчиком, прежде чем скрыться в зеркальном омуте.       — «Разве он настолько плохой?»       — По его речам ясно, что он самобытен и безнравственен. Люди подобных сторонятся, — ещё мгновение Химмель смотрел на расходящиеся по воде круги, а после бросил следующий камень. — Вот и я сторонюсь.       — «А ещё он хитёр и умён, но очень боязлив. И к тому же это ему досаждает», — прошелестел элементаль, гнездуясь у шеи.       — С чего ты взял? — фыркнул юноша, пересыпая гальку из ладони в ладонь.       — «Его голос — лучший рассказчик», — отозвался тот, прильнув ближе. — «Когда он повышал его, то волновался. Словно сомневался в правоте своих слов».       — Это уже не важно. Всё равно он ничего не осознал, — Химмель швырнул оставшуюся горсть. Камешки резво булькнули, оставив за собой тишину.       — «Как бы не так. Что-то он всё же осознал», — элементаль завозился и вновь скрылся за капюшоном. — «Но ему нужно время, чтобы это принять».       — Я… Я не очень хочу это проверять. Не хочу быть обманутым ещё и собственными ожиданиями, — шмыгнул юноша, смотря в отражение хмурого неба. — Хотя, видимо, встретиться придётся…       — «Дитя ветра, в моих словах не было принуждения идти на нежелательный контакт».       — Всё в порядке, Ветерок. Я тут просто вспомнил, что мне нужно вернуть партитуру. А ещё задать пару вопросов. Очень важных. Так что встречи с ним мне всё равно не избежать. Но раз всё складывается так, то я бы хотел, чтобы ты вновь был рядом. С тобой мне спокойнее.       — «Буду столько, сколько пожелаешь», — отозвался элементаль, а затем ощутил дрожь, пробежавшую по телу юноши. — «Думаю, лучше вернуться. Если тебе станет плохо, как вчера, то неспокойно будет уже мне».       — Ну нет! Повторно через это я проходить не желаю! — прогундосил юноша, неприятно вернувшись мыслью к вечерним мучениям. Чтобы отвлечься от гнетущих воспоминаний и хоть как-то поднять испорченное настроение, Химмель всю дорогу напевал незамысловатые песенки, что приходили на ум. Даже покинув сад и уже шагая по людной улице, ему было абсолютно всё равно до косых взглядов и ухмылок, брошенных в его адрес. Ведь в этот миг существовали лишь он и его маленький верный слушатель, что раз за разом упрашивал спеть что-нибудь ещё. Лишь на подходе к зданию швейни юноша затих и прибавил шаг, заметив ожидающую у площадки мадам. Довольно улыбнувшись, она передала ему в руки крафтовый свёрток с готовым костюмом и, приняв помощь возницы, забралась в повозку. И если путь обратно к швейне пролетел как один миг. То вот дорога от центра Атриума до особняка мадам Тильды показалась Химмелю вечностью. Каждый раз, когда колёса попадали в дорожные выбоины, внутренности переворачивались, а сердце заходилось каким-то заполошным, нервным стуком. К тому же стены повозки не спасали от вечернего холода. И всё, что оставалось делать, так это прятать озябшие ладони под плащом. Да ещё и мадам задавала слишком много вопросов о прошедшей прогулке. Так что как бы ему не хотелось говорить, уйти от пересказа общих впечатлений не удалось. Когда повозка же, наконец, остановилась, и возница учтиво распахнул двери, Химмель почувствовал несказанное облегчение. Позволив мадам выбраться первой, он с большой радостью выпорхнул следом. И тут же замер, проглотив страх вместе с вязкой слюной. По обе стороны калитки стояли стражи ордена Буревестника. Широкоплечий бородач обернулся в их сторону и сурово покосился на юношу.       — Здрасьте, — растерянно ляпнул Химмель, заметив прожигающий его кожу взор. Тильда незаметно дёрнула юношу за плащ.       — Прошу прощения, — пробормотала она с неловкостью. — Мой мальчик хотел сказать «Моё почтение». У нас сегодня выдался тяжёлый день, и мы устали с дороги. Не примите его слова за неподобающее невежество.       — Всё в порядке, — раздался басистый ответ. Интонации его голоса заставляли столбенеть от ужаса. — Проходите. Фрейлейн Амос ожидает вас.       — Идём в дом, — пробормотала Тильда побледневшими губами и подтолкнула юношу. Тщетно пытаясь унять дрожь, Химмель в последний раз окинул неуверенным взглядом гостей. Ноги противились идти вперёд, но он упорно заставлял себя двигаться дальше. Старая, подёрнутая моховыми порослями стена казалась бесконечной. Пёстрые камни кладки мелькали перед глазами, заставляя голову кружиться. Напряжение нарастало с каждой секундой. Недоброе предчувствие поднялось в груди, окропило мурашками плечи, словно предупреждая, что вот-вот случится что-то непоправимое. А стоило переступить порог и погрузиться в пространство дома, как оказалось, находиться внутри ещё страшнее, чем снаружи.       — Мадам, вы вернулись! — всполошилась старшая камеристка. — Вам уже наверняка известно, но всё же, к нам прибыла важная гостья. Она терпеливо ожидает ещё с самого утра. И отчего-то желает встретиться именно с Химмелем, вашим подопечным.       — Что ты успел натворить? — не на шутку взволнованно спросила Тильда и с осуждением посмотрела на юношу. Химмель задохнулся, растерявшись. Глаза его взбудоражено забегали по сторонам, будто бы ища ответ. Неприятный холодок закрался в сердце, разливаясь жидким льдом по сосудам.       — Я не знаю, — выпалил он в конце концов и потупил взор.       — Точно не знаешь?       — Да, мадам.       — Чувствую, что‑то серьёзное случилось, и ты явно не договариваешь, — выдохнула Тильда с напряжением. — Раз уж натворил дел, отвечать тебе придётся самому. Не наболтай лишнего. Ступай. Пока ноги пересчитывали вагонку пола, Химмель строил в уме предстоящий разговор. Впрочем, причина появления высокопоставленной гостьи была ему ясна — маленький друг, что до сих пор прятался в его капюшоне. Ведь он появился в этом доме только вчера и уже на тот момент испугался гнева Декарабиана. А если госпожа Амос наведалась аж с утра, то ничего хорошего ждать не следовало. И от того, как сильно притих Ветерок, словно подтверждая все догадки, становилось только страшнее. Юноша отворил дверь, в смятении зашаркал ботинками, а затем замер, так и не перешагнув порога. Ноги вросли в пол, как прочно укоренившиеся деревья. Необъяснимое предчувствие самого худшего мучило и душило. Хотелось распахнуть дверь и убежать прочь. Без остановок. Не оглядываясь назад. Оборвав все нити. Чтобы их никто и никогда не нашёл. А ещё хотелось, чтобы время тянулось дольше! Чтобы секунды становились минутами, минуты — часами… Но в этот раз путь оказался особенно коротким, а шаги — особенно торопливыми.       — Химмель Омбенант, — раздался мягкий голос, и, отвернувшись от расшторенного окна, гостья снисходительно улыбнулась. — Вот мы и встретились вновь. Маленький беглец и предположительно будущий бард.       — Моё почтение, госпожа, — он неуверенно сделал несколько шагов вглубь и замер.              — Я ждала долго, поэтому давай перейдём сразу к делу. Ты ведь умный мальчик и понимаешь, зачем я здесь, верно? Сердце, громко ёкнув, упало в пятки. Мороз защекотал кожу. Конечно, Химмель понимал. Как и понимал, что скрыть правду вряд ли получится. А также боялся, что если начнёт отвечать как есть и соглашаться на условия, то станет предателем в глазах маленького друга. Потому единственный оставшийся у него выход — отрицать всё до последнего. Что ж…       — Хотите поговорить о выступлении? — недоумённо спросил Химмель и улыбнулся. — Так время ещё не пришло. Я пока не готов.       — А ты хороший лицедей, — Амос невесело закивала, постукивая пальцами по подоконнику. — Ведь знаешь же, что говорю о нём. По глазам вижу.       — О ком, о нём? Не понимаю. Здесь кроме меня никого нет, — юноша изо всех сил старался, чтобы голос звучал твёрдо.       — Разве? — Амос склонила голову. В тяжёлом взгляде читалась усталость и неопределённость. — Мне вот донесли об обратном. Что сегодня утром он покинул дом с тобой. И вернулся тоже с тобой. Скажи честно, где ты его прячешь сейчас?       — Я ничего и никого не прячу, госпожа, — повторил Химмель тише.       — Не обманывай. Я не так глупа, как тебе кажется, — строго отозвалась гостья.       — И в мыслях не было…       — Вот как, значит? — Амос робко улыбнулась и отвернулась к окну. — Хм-м. Видимо, я и вправду ошиблась. Мне действительно следовало сперва удостовериться ещё раз, прежде чем предъявлять к тебе требования. Прошу прощения за мою оплошность. Что-то шло не так. Пугающий холодок напряжённости сквозил в голосе девушки. Вот только едва он успел что-либо понять, как гостья дёрнула за крючок и толкнула раму. В тот же миг ветер яростным разбойником ворвался в комнату, притащив с собой комочки пожухших листьев. Невесомая тюль крыльями разлетелась в стороны. А слух прорезали шепчущие голосочки:       — «Слышит?»       — «Слышит».       — «Смотрит».       — «Удивляется».       — «Знает». Химмель завертел головой в поисках обладателей этих голосов. Но не обнаружил рядом никого. А спустя мгновение вздрогнул, осознав, что выдал себя с потрохами. Горячая волна крови отхлынула от лица и устремилась вниз, породив резкое головокружение. Ноги ослабли: ещё секунда, и колени подогнутся! Чтобы избежать курьёзов, он попятился к стене.       — Можешь притворяться и отрицать сколько угодно. Но меня не проведёшь. Врунишка, — нахмурилась девушка. Химмель замер, кусая губу. Он чувствовал себя загнанной мышью в лапах голодной кошки. Потому, стараясь оградить себя от пронзительного взгляда Амос, затравленно опустил взгляд в пол. Выполнить требование означало выдать собственные слабости и подвести друга. Не выполнить — проявить непозволительное высокомерие и нажить проблем. И как тут поступить лучше? Ответить было сложно. Лишь одно было ясно — врать дальше не было смысла.       — Я знаю, тебе не хочется с ним расставаться. Бриз хоть и прилипчивый, но весьма добрый и искренний. Такое не может не нравиться. Однако, как бы там ни было, это не значит, что он тебе друг или домашняя зверюшка. Он вестник владыки Декарабиана. Верни его, и я, так и быть, закрою глаза на случившееся недоразумение. Вязкое молчание заполнило комнату. Воздух накалился так, что, казалось, вот-вот затрещит, порождая разряды молний. Взгляд Амос не сжигал и не ранил, но настойчиво и медленно уничтожал. Сравнивал с землёй, как коса — траву.       — Хорошо. Можешь и дальше молчать, — кивнула Амос, а затем приказала властным жестом. — Найдите его. Холодный ветер вздыбил волосы. Мурашки помчались по коже ледяными иголками. Задержав дыхание от волнения, Химмель старался не подавать испуга, но страх давно уже покоробил кожу.       — «Прячется».       — «Чувствует».       — «Тревога».       — «Неминуемо», — зашелестели голосочки и, окружив юношу, вздыбили плащ потоком ветра.       — Так он всё это время был здесь, — Амос сложила руки на груди и укоризненно покачала головой. — Бриз, прятаться больше нет смысла. Покажись.       — «Дева Амос, вы так сильно желаете меня забрать?» — отозвался элементаль, опасливо выглядывая из укрытия капюшона.       — Твоё дальнейшее прибывание в этом доме не является возможным. Ты ведь должен это понимать. Своим присутствием ты ставишь под угрозу жизнь этого юноши. И если сейчас не уйдёшь со мной добровольно, вам обоим станет хуже, — слова прогремели похлеще ночного грома.       — Что значит «хуже»? — юноша поднял виноватый взгляд.       — В данном случае для тебя всё будет зависеть от степени твоей провинности. От обычного домашнего ареста или отказа принятия тебя на слушание до более строгих мер в случае неподчинения.       — А если я… Допустим… Всё же не подчинюсь?       — Это смелое заявление, даже если образное. Но отвечу, что в таком случае тебя на полном основании можно будет объявить диссидентом и сослать на «Мельницы». Твоя прежняя жизнь на этом этапе закончится. Дальнейшая станет под вопросом. Ведь обезличенным нет места в городе, только в пропасти.       — Пропасти? — тихо повторил юноша, тут же вспомнив просьбу из послания.       — Поверь на слово, тебе придётся не по нраву такой исход, — выговорила гостья монотонно.       — «Дева Амос права. Там тебе не место. И я не желаю обрекать тебя на такой путь», — прошелестел элементаль и уже более смело выпорхнул в комнату. — «Прости меня, дитя ветра, но я всё же отправлюсь к Нему».       — Что? — прошептал Химмель, чувствуя, как в носу нещадно защекотало от непрошеных слёз. — Н-нет. Не надо, Ветерок. Я не знаю, что тебя там ждёт. Но мы ведь и правда сможем преодолеть все трудности вместе.       — «Даже не сомневаюсь в этом».       — Тогда не уходи. Ты очень нужен мне.       — Как бы ты в нём не нуждался, решение забрать остаётся за мной, — голос Амос был холоден и строг. — Прими наконец, что ваша встреча была чистой случайностью. Простой ошибкой, породившей быструю привязанность. Не более того. Я попрошу не забирать твои воспоминания. Потому можешь вспоминать об этом как о прекрасном мгновении, которое закончилось. Ведь больше вы не увидитесь. Сердце валуном бухнулось в пятки. Выдох застрял в горле. Остатки самообладания вырвались наружу вместе с судорожным всхлипом. Задрожав, юноша упал на дверной косяк. Плечо, ощутив удар, жалобно заныло.       — «Не печалься так, дитя ветра. Исполни свою мечту. Ради меня. Ради нас».       — Нет, — выдавил Химмель, дрожа, как осиновый лист. — Нет, пожалуйста…        Мысли отчаянно рвались наружу, но никак не желали обретать форму. Юноша протянул руку, желая коснуться его. Удержать. Прижать ближе. Но существо плавно отпархнуло в сторону, подлетев к девушке.       — Прошу, разрешите нам побыть вместе хотя бы до выступления.       — Моё слово неоспоримо. На уступки не пойду.       — Умоляю вас… Ветерок. Ветерок, не надо! — Химмель сделал шаг, как Амос вытянула руку, жестом не позволяя подходить ближе.       — Лучше выполни обещание. И уж постарайся. Не подводи того, кто в тебя искренне верит, — строго отозвалась она, обходя его стороной. Едва дверь захлопнулась и шаги затихли в глубине коридора, превратившись в неразличимый шелест, юноша безвольно упал на колени. Неудержимые солёные капли снова обожгли веки. Пол затрясся перед глазами, рассыпаясь на осколки. Безысходность пробрала мелкой дрожью, затуманив голову.       — «Закрывается».       — «Страдает».       — «Бедняжка», — напоследок прошипели голосочки, прежде чем улетучиться через открытое окно. Послышался шорох шагов за спиной, и кто-то, присев рядом, мягко опустил ладони ему на плечи. Пальцы сжались, проминая ткань плаща, и осторожно развернули его к себе, заключив в объятия. Химмель уткнулся в чужое плечо, роняя слёзы на грубую ткань платья. Тихий голос что-то шептал. Мягкие руки с заботой гладили по голове. Но плечи юноши по-прежнему вздрагивали, а с губ срывались лишь прерывистые вдохи. Было слишком больно. Слишком одиноко. И впервые в жизни неоткуда было ждать помощи.