В сердце шторма

      — «Ну-у. А теперь? Теперь-то меня слышишь?» Слова ввинтились в голову напряжённо громко, введя юношу в оцепенение и на мгновение оглушив звоном тысячи хрустальных колокольчиков.       — Ты… Говоришь? — он осознал всю глупость вопроса уже через пару секунд. Но голос, сжавшись мячиком, уже укатился по старым доскам в дальний угол.       — «Или кто-то понимает ветер», — с легкой смешинкой последовал ответ. Вот так новости! Химмель старался держать себя в руках, но здравый смысл наотрез отказывался принимать услышанное. Любому явлению должно существовать рациональное, логичное объяснение! А всё это походило на бред умалишённого. Тем временем его головная боль и плохое самочувствие оповещали о том, что либо после недавнего приключения под дождём его резко залихорадило… Либо то, что происходило с ним сейчас, всё же не имело к злоключению недуга ни малейшего отношения. Но как различить одно от другого, когда состояние столь паршивое? Белый пласт судорожно покачнулся перед глазами, побежав по потолку тенями, — вспышка молнии очертила другие контуры, привлекая внимание юноши. Стекло загудело от налетевшего урагана, распевая унылый реквием межсезонья, перемешанный с цоканьем дождевых капель о подоконник.       — «Боишься меня? Хочешь, чтобы я за окно уветрился?» — прозвучал обеспокоенный голосок после долгих, растянутых до предела секунд молчания.       — Нет, — Химмель напряжённо мотнул головой и, запустив руки в волосы, с тихим стоном принялся растирать виски кончиками пальцев. — Что ты сделал со мной?       — «Ничего, о чём следовало бы тревожиться, благословлённый штормом», — успокаивающе прошелестел элементаль и подался ближе к юноше. Воздух качнулся перед его лицом, приподняв волосы надо лбом.       — Благословлённый… Штормом? Самим владыкой Декарабианом? С-с чего мне такие почести?       — «На то его воля. Мне лишь известно, что подобные дары не раздаются попросту. Иначе бы нас понимали все люди в Мондштадте».       — Почему тогда я раньше не мог понять тебя? — спросил он, поморщившись от очередного спазма.       — «Это потому, что случилось нечто… Невероятное. Такое странное. Незнакомое прежде. Да даже сейчас оно словно крутит вихри внутри меня. Это неведомое придало мне сил и уверенности. Я решил попытаться. И та-да!» — радостно поведал элементаль и тут же стушевался, открыто прочитав на лице юноши полнейшее непонимание. — «Прости. Я пока не силён в сложных объяснениях. Но разве не замечательно, что у меня получилось? Ведь теперь мы можем понимать друг друга».       — Да. Это просто замечательно, — попытавшись разделить энтузиазм, отозвался Химмель. — И-и с многими ты так уже пытался?       — «Вообще-то… Только с тобой», — ещё больше замялся элементаль, как только юноша подтянул к себе подушку и уткнулся в неё лицом, раз за разом выдавая невнятное жалобное бурчание. — «Дитя ветра, ты что-то говоришь, но твои слова мне совсем не разобрать сейчас».       — Мф-ф, — выдохнул Химмель, а затем приподнялся над подушкой. — Прости, но у меня сейчас так болит голова, что не знаю, радоваться или нет таким новостям.       — «Может, тебе полегчает, если станет известно, что ты не единственный, кто нас понимает. По желанию властителя, ещё его наречённая тоже нас слышит. Вот только нам запрещено общаться на вольные темы. Велено только наблюдать и нести важные вести».       — И поэтому ты решил пообщаться со мной? — уже более мягко спросил юноша.       — «Не совсем. Так совпало. Изначально мне просто нужно было незаметно передать тебе что-то записное. Но не получилось. Сперва ты заметил, а потом сам с тобой забылся. Сегодня я вложил это туда, откуда ты меня вышвырнул. Но куда оно подевалось теперь, не знаю». Заинтересованный подобным поворотом событий, Химмель приподнялся на локтях, однако стремительное головокружение едва не уложило его обратно. Он чувствовал себя как на третий день после стойкой лихорадки, когда самое худшее уже позади, но больному всё ещё плохо и, что особенно неприятно, начинает казаться, что теперь так будет всегда. Пришлось даже изо всех сил напрячь мышцы, чтобы сесть. И всё потому, что грядущий интерес известий оказался сильнее возникшего слабосилия. Осмотрев пол у изножья, да не обнаружив там ничего, кроме разбросанных яблок, юноша опустился на корточки и заглянул под кровать. Небольшой сложенный листок лежал чуть поодаль с другой стороны резной ножки. До которой, к счастью, не сложно было дотянуться. Чернила проступали сквозь бумажный квадратик, демонстрируя наличие текста, но еще не предлагая его смысл. И, развернув желтоватую поверхность, он пробежался взглядом по бисерному почерку.

«Мёртвые Земли не такие уж и мёртвые. Да и Бореалис не зло. От нас многое утаивают. А всё рассказать я пока не могу. Прошу лишь, найди обезличенных, они знают о стенах. Прости, что вновь оставляю столько недосказанности. Береги себя и храни это в тайне. Если всё сложится, мы встретимся вновь.

Гуннхильдра».

Частый пульс распирал виски. Думать было сложно, однако вопросы копились сами собой, угрожая прорваться и выбрызнуться, как гной из назревшего нарыва. Вот и как он должен воспринимать эту информацию? Для чего ему знать о Бореалисе? Как они смогут встретиться? Зачем искать обезличенных, когда его с ними уже ничего не связывает? Что такого можно узнать о стенах? Да и почему это всё так походит на сподвиг к смутьянству?! Химмель мысленно вопрошал себя раз за разом, но не получал ответа ни от рассудка, ни от подсознания. Мир перед глазами заплясал, словно его закружило в безумном вихре, и он на всякий случай поудобнее притулился у изножья.       — «Что-то не так?» — подлетая ближе, обеспокоенно прошелестел элементаль.       — Ветерок, скажи… — сжав листок, Химмель задержал дыхание, пытаясь собрать уходящие мысли и сформулировать вопрос так, чтобы пока не выдать суть. — Как Гуннхильдра передала тебе это послание?       — «Мне казалось, людям это не трудно», — недоумевающе отозвался элементаль.       — Я совсем не о том, — Химмель решил начать издалека. — Просто оно написано красными чернилами. А такими у нас не пишут. Да и бумага странная. Слишком грубая.       — «Что-то тебя в этом встревожило?» — забеспокоился элементаль, склонившись ближе. Ласковый ветерок тут же взъерошил волосы юноши.       — Скорее, озадачило. Неужели Запределье — не Мёртвые Земли? — подняв голову, Химмель проникновенно посмотрел ему в глаза, будто читая мысли. И что‑то неоднозначное скользнуло в его синем омуте.       — «Царство Андриуса покоится в вечных снегах, и это правда. Оно опасно для вас», — подтвердил элементаль, почему-то поспешно отведя взор.       — Однако, выходит, люди там тоже живут. Так ведь? — спросил Химмель, ожидая ответа. Но прыткий и находчивый ранее элементаль, вместо того чтобы отрицать, замолчал, опустив взгляд в пол. И юноша предположил, что это либо оттого, что он не догадался, к чему весь разговор… Либо потому, что знал всё с самого начала.       — «Мёртвые Земли не такие уж и мёртвые». Так сказала Гуннхильдра в послании. Можешь, пожалуйста, объяснить, что это значит?       — «Ты весьма пытлив, но я не смею ведать», — неожиданно твёрдо отрезал он. Вдох оборвался гулким хлопком. Такого он услышать не ожидал, но зато теперь сомнений не осталось. Вот только эмоции сражали безумием напора. А сердце гонгом забилось о рёбра, посылая в голову горячие волны пульсации, что даже скомканный лист неожиданно показался тяжёлым, как свинцовый шар.       — Значит, это правда. И про Бореалиса. И про то, что нас многое утаивают, тоже. Поэтому ты идёшь на попятную.       — «Любопытство — порок. Запретные знания — скверное искушение. Так твердит Он, и так вторят ветра. Прислушайся к ним», — очередные слова хлестнули подобно кнутам, смоченным в уксусе.       — Ну уж нет! — резко возразил Химмель, на что элементаль отпрянул. — К тому же, ты сам доставил это послание, разжигая во мне все пункты из высказанного правила!       — «Не испытывай судьбу, дитя ветра. Худо не будет. Но если они узнают, ты всё забудешь. И их тоже».       — Что?! Т-ты… Ты ведь это не всерьёз, правда? Да только вместо ответа элементаль просто развеялся в комнате, а вмиг возникшую тишину пробороздили приближающиеся шаги. Легкие, как перешёптывание пожухлых листьев в четвёртом сезоне. Химмель метнул опасливый взгляд на дверь и неожиданно для себя слишком резво подскочил с пола. Тело тут же повело вбок, а в ушах появился нарастающий шум, похожий на громыхание повозки. Не став испытывать себя на стойкость, он лёг обратно на постель. Дверь скрипнула, и камеристка шустро проскользнула между мебелью. Поставив на тумбочку кружку с ароматной жидкостью, она тут же склонилась над кроватью и своей загрубевшей ладонью коснулась лба юноши.       — Жара нет. Это хорошо. Я уж испугалась, подумав, что вы бредите, когда с лестницы услышала ваш голос.       — Вам, наверное, послышалось, — едва ли нашёлся Химмель, мысленно отчитав себя, что следовало бы говорить на полтона тише.       — Возможно, — устало согласилась женщина. Присев на край кровати, она настойчиво потянула юношу за локоть, помогая сесть. И, поддерживая его под спину, протянула взвар. Едва его дрожащие руки обхватили кружку, как поверхность жидкости, сминаясь, заходила ходуном. Химмель осторожно поднёс ближе ко рту ободок сосуда, отхлебнул и тут же поджал губы. Сладко-ягодный привкус обжёг нёбо, язык и опустился пламенным смерчем.       — Горячий… — прошипел юноша и хотел было отставить обратно, как встретился со строгим взглядом женщины.       — Попрошу не привередничать. Иначе мне крепко достанется из-за вас.       — Хоть мадам ныне небывало внимательна, но уверяю, я не собираюсь создавать вам проблем, — утомлённо вздохнул Химмель, опустив взгляд на дно. Горячий пар заструился вокруг лица, обдавая щёки крошечными капельками.       — Вы как ушли, совсем по-другому разговаривать стали. Неужто это правда, что все твердят в доме? О вашей ближайшей встрече с владыкой Декарабианом, — поинтересовалась женщина и в ответ получила краткий кивок. — Странный вы юноша, Химмель. Какой-то ребенок не мира сего.       — Снова попрекнуть решили? — спросил он почти равнодушно.       — Как вы могли так подумать? — возмутилась камеристка и покачала головой. — Я просто не узнаю вас, и всего-то. Ведь вы обычно столь чудной, пугливый и застенчивый. А тут так изменились. Думаю, вам следовало бы остаться таким открытым и смелым, как сейчас.       — Чтобы навлечь на себя гнев мадам или дать лишний повод Полю? — Химмель искоса посмотрел на неё.       — Глупости! — камеристка попыталась изобразить возмущение. — Хотя вам достаётся здесь, это правда.       — Тогда к чему этот совет? — сорвался с языка вопрос.       — Не думала, что когда-либо это скажу, но я хочу, чтобы вас услышали. Там и здесь, – отметила та, склонив голову к плечу.       — Вы серьёзно? — изумился Химмель, подняв глаза на собеседницу. — Это не шутка?       — Ну разумеется! — оживилась женщина и бесцеремонно приобняла его за плечи. — Однако, если вы будете бояться своих стремлений, вас не станут любить. Потому, пообещайте мне, что, чтобы ни случилось, вы никогда не отпустите руки. А будете всегда смело идти вперёд и отстаивать своё до самого конца. Но при этом, я так же прошу вас остаться славным юношей и поменьше дерзить, как только вам что-нибудь порезче скажут. А то это ужасно раздражает. Вы мне обещаете?       — Хорошо. Я. Обещаю.       — Ох! Это замечательно! Надеюсь, наконец вы станете счастливее и перестанете испытывать терпение мадам. И моё тоже. Пейте! От столь неожиданно-резкого тона жидкость в кружке качнулась сильнее, едва не расплескавшись на одежду. Оставаясь под прицельным взором, Химмель не осмелился перечить, опасаясь, как бы за её словами не последовали более настойчивые действия. Потому глоток за глотком он осушил содержимое, оставив лишь едва заметную лужицу на донышке.       — Может быть, вы теперь заснете? — вновь с необычайной мягкостью спросила женщина, погладив его по волосам.       — Пос-стараюсь, — смешался он, как от непонятных перемен настроения, так и от небывалого внимания.       — Тогда я, пожалуй, пойду. Но вы меня кликните, если вам вдруг станет хуже, — порывшись в кармане, она достала маленький пузырёк, пахнущий терпкой пихтой. — Оставлю здесь, вдруг вам понадобится. Тряхнув тёмной юбкой, торчащей из‑под фартука, камеристка направилась к выходу. Однако, сделав пару шагов, забывшись, подопнула разбросанные на полу яблоки. Цокнув языком, она молча навела порядок и вышла, глухо хлопнув за собой дверью.       — Ветерок? Ветерок, прошу, отзовись. Ты ещё тут? — оглядываясь по сторонам, прошептал Химмель, но ответом ему стала привычная тишина в комнате. Шумный выдох, пронизанный горьким сожалением, сорвался с губ. Сглотнув подступающий комок, Химмель поджал колени к груди и обхватил их руками, пытаясь унять охватившую тело дрожь. Никогда в жизни ему ещё не было так по-странному плохо, как сейчас. Осознание, что всё же не стоило бестактно допытывать едва доверившееся ему существо, окатило непреодолимым чувством вины и сдавило горло, как ладони чужих рук. Хотелось поговорить, объясниться, как-то исправить ситуацию. Да только исправлять уже было нечего. И виноват в том, что ему теперь стыдно и гадко, лишь он сам. Странное лёгкое покалывание побежало по коже, что аж передёрнуло. А едва притихшая было головная боль вновь напомнила о себе, расходясь краткими импульсами, не давая думать ни о чём другом. Распрямив скомканную записку, что всё ещё сжимал в кулаке, Химмель поднёс уголок листа к свече, что тут же вспыхнул оранжевым пламенем. Чёрное пятно расползалось, сжирая строчки и осыпаясь пеплом. Оставив его догорать, юноша откинулся на подушку и, отвернувшись, потянул на себя одеяло. Мало-помалу сон подступал, и бороться с ним становилось всё сложнее. Вязкая дремота окутала тело тёплым коконом, погладив плечи, как мать, и одурманив голову. Перед глазами понеслись образы, состоящие из тревожных и бессвязных картинок, где он всё время пытался что-то или кого-то найти, но в самый неподходящий момент обстановка менялась, а он испытывал смешанное чувство страха да разочарования. Всё это продолжалось до тех пор, пока громкий бас раската не вырвал его обратно в реальность, заставив испуганно вскочить. Осоловелый и взлохмаченный юноша спросонья сощурился и скользнул по комнате мутным взглядом: за окном темно, хоть глаз выколи. А это значило, что до рассвета ещё далеко. Однако хуже всего оказалось то, что прогулка под дождём всё же дала о себе знать — дышать он мог только через рот. Ведь стоило ему попытаться вдохнуть поглубже, и внутри тут же проклокотало влажное бульканье.       — Гадкий насморк, тебя ещё не хватало! Жалобно застонав, Химмель лёг обратно, как вдруг что-то зашевелилось на подушке вместе с волосами на его голове. Страх, безудержный ужас мгновенно заполонил сознание. Он шарахнулся в сторону, спеша оказаться как можно дальше от неизвестного, однако запутался ногой в спеленавшей его ткани и полетел на пол.       — «А?! Что?! Что такое?» — прозвучал в голове перешуганный, но знакомый голосок. Мгновенье на осознание происходящего, и в свете комнатного очага мелькнула маленькая фигурка. Прежний страх отступил, вырвав из горла юноши истерический смешок, который тут же был прикрыт ладонью. Ибо даже без странного чувства юмора в такой ситуации впору было свихнуться.       — «С тобой всё хорошо?» — взволнованно поинтересовался элементаль, не до конца понимая подобной реакции.       — Ну как сказать? Ты меня напугал! Я от страха чуть к пращурам не отправился, — кое-как выпутавшись из плена ткани, юноша сел на кровать.       — «Дитя ветра, ты сам испугался, и я тут ни при чём», — возразило существо хрустальным голоском.       — Отчасти правда, — шмыгнув заложенным носом, согласился Химмель. — Но я признаю это только оттого, что не ожидал увидеть тебя здесь. Ведь ты так быстро исчез, и я уже было решил, что мы впредь не увидимся.       — «Мне подумалось, ты будешь не против, если задержусь», — элементаль было подался ближе к юноше, как тот отвернулся и сдавленно чихнул. — «Или нет?»       — Не обращай внимания, — гнусаво отозвался юноша, а затем пошарил рукой по тумбочке, отыскивая оставленное ему лекарство. — И если только ветрам не страшна простуда, то я действительно не против, что ты рядом.       — «Хе-хе. Ты забавен. Но, насколько мне известно, болезни — удел людей».       — Какая несправедливость, — прогундосил Химмель наигранно печально. Откупорив крышку пузырька, он через силу подышал над содержимым. — Кстати, раз уж ты снова здесь, то почему сразу не остался? Если это из-за моих резких высказываний, то сможешь ли простить? Не знаю, что на меня нашло. Я не хотел срываться. В комнате на несколько секунд повисла мёртвая тишина. Лишь молния прорезала небо за окном, очертив кривые силуэты пространства. Да дождь заплакал сильнее, отчего раскат грома показался приглушённым всхлипом.       — «Не кори себя, дитя ветра», — наконец произнёс элементаль каким-то странным сдавленным голоском. — «Меня звали. И мне должно было вернуться к Нему».       — Но ты не вернулся, — поняв суть, подытожил Химмель и, свободно вдохнув тягучий запах хвои, отставил лекарство.       — «Он знает. Всё знает».       — Как… Знает. Страх пополз по позвоночнику, на мгновение парализовав. Новость абсолютно не радовала, и новые вопросы тут же задрожали на языке: вот уж близится встреча с Декарабианом, вдруг ему не следует появляться там? Как же тогда быть с выступлением? А может, всё обойдётся? А если нет? Что ему теперь делать? Как быть? Хотелось плюнуть на такт и открыто спросить обо всём! Вот только вид проникшего элементаля оказался сильнее всех пугающих обстоятельств. Химмель прекрасно видел, что того страшило нечто большее, чем его самого. И осознавал, что если он вновь начнёт настойчиво допрашивать, то сделает хуже им обоим. Потому промелькнувшая мысль — пока попытаться успокоиться, а потом уж вместе найти выход из их положения — показалась более правильным решением.       — Я, конечно, вряд ли чем-то смогу помочь. И ты можешь не рассказывать, если не хочется. Но обычно, если внутри что-то сильно тревожит, у нас принято высказываться тем, кому доверяешь. Знаю, мы едва знакомы. Но я даю слово, Ветерок, что никому и никогда не расскажу.       — «Не сомневаюсь в твоих словах, дитя ветра. Но всё не так просто…»       — Знаешь, мне тут вспомнилось. Когда в детстве меня наказывала мадам, она постоянно твердила, что «все поступки имеют последствия». Однако господин Гуннхильдр утверждал, что «если только ты не совершил то, что невозможно простить, многим из них можно найти объяснение».              — «Вот как. Тогда, это невозможно», — обречённо отозвался он своим голоском и ещё сильнее поник.       — А может, всё не настолько ужасно, как кажется на первый взгляд? Химмель решил было приблизиться, но элементаль спешно вспорхнул с места, спрятавшись под скомканным одеялом. Юноша прилёг рядом, поддел пальцем край, а затем тут же убрал руку, решив пока не беспокоить и без того встревоженное существо.       — Хэй! Ну ты чего? Неужели я что-то опять сказал не так?       — «Тут только моя вина», — отозвался он из своего укрытия. — «Видишь ли, дитя ветра, нам запрещено знаться с вами. Находится во владениях Андриуса — подавно. Но те люди так отчаянно звали, что я просто не мог не откликнуться. А потом не смог отказать в просьбе».       — Но ведь ты оказался неравнодушен к чужой судьбе. А это, наоборот, замечательный поступок, — улыбнулся Химмель.       — «Самовольство непозволительно», — не унимаясь твердило существо.       — Это не самовольство, а благородство, — поправил его юноша. — В людях такое очень высоко ценится. Недаром же подобные качества восхваляют в легендах и воспевают в песнях.       — «А разве люди от этого становятся… Другими?» — растерянно прошелестел элементаль.       — Другими? В каком смысле? — Химмель изумлённо наморщил лоб.       — «Сильно ли меняются? Могут ли они сотворить такое, что не могли раньше?»       — А-а-а. Я не знаю. Вроде оно не так действует. Да и что такого можно вообще сотворить, чтобы потом считать это, не знаю даже, преступлением что-ли?       — «Понимать нас, может…» — начал было элементаль, как тут же осёкся. Химмель вздрогнул. Странные слова, которые произнёс он ранее, воскресли в памяти.       — Так вот, что значило твоё «только с тобой».       — «Мне не хотелось, чтобы так вышло. Но ветра шумят. Следят. Осуждают. Вести разлетаются быстрее. И Он гневается…»       — Тише-тише, Ветерок, не бойся, — склонившись ближе к одеялу, успокаивающе протянул Химмель. — Конечно, мне тоже немного страшно, ведь с таким я сталкиваюсь впервые. Однако раз уж так сложилось, легче будет преодолеть это вместе, чем в одиночку. Понимаешь?       — «Разве тебе не хочется прогнать меня?» — словно не веря в сказанное, уточнил элементаль.       — Нет! Конечно нет! — возразил юноша. — К тому же, знакомство с тобой — лучшее, что случилось в моей жизни. Пусть даже оно слегка омрачилось некоторыми обстоятельствами.       — «Правда?» Одеяло зашуршало. Из-под приподнятого края засветились бирюзовые бусинки. Химмель протянул руку к существу, и оно, словно ища в этом жесте поддержки, подалось вперёд, пока не оказалось заключено в тёплых, бережных объятьях.       — Знай, Ветерок, я ни о чём не жалею. Даже более того, хочу стать тебе другом.       — «Ты невероятное дитя», — отозвался элементаль, прижимаясь к груди юноши. — «Позволь и мне быть рядом».