В сердце шторма

Часы на стене неумолимо считали секунды. Золотая стрелка неслась по кругу, размеряя время по шагам. Полдня Химмеля прошли по непривычной рабочей колее: убрать, помыть, переставить, протереть, подлатать, встретить редких покупателей, показать, убрать. Но продолжалось это до тех пор, пока мелодичный звон колокольчика не оповестил о прибытии хозяйки лавки. Казалось, эта женщина была олицетворением благородства и изящества, отчего становилось совершенно неважно, что её платье давно вышло из моды. Радушно поприветствовав гостя, она грациозно проплыла по помещению, по-хозяйски оценивая уборку. И, оставшись довольной, вручила Тальену горсть монет, Химмелю — расшитый мешочек с душистыми яблоками, а также разрешила закончить пораньше. Но тяжёлые капли, стукнувшие по окну, маячили перспективой вымокнуть до нитки, — что было весьма некстати. Влага, сгустившаяся в воздухе, осела на плащи, едва юноши сошли с крыльца. Переглянувшись между собой, они стремглав промчались меж прилавков и суетливых людей, спеша скрыться от надвигающейся непогоды. Вот только чем дальше они удалялись от книжной лавки, тем крепче стегал дождь. Переходя в ливень, он забирал естественные очертания улиц и превращал их в бесцветные коридоры. Капли барабанили по листьям над головой. Улицы становились бушующими реками, ибо быстро переполненные водостоки извергали воду обратно на мостовую. Пробежав рабочий квартал, они ворвались на узкую улочку и нырнули в деревянный сектор. Химмель не без удивления осознал, что семья Минорий проживала в самом хмуром районе Мондштадта. Здесь, на самой окраине городка, не было мощёных тротуаров, лишь тропинки с разбитым щебнем, тянущиеся вдоль домиков с просмоленными крышами. Лужи лежали сплошняком, перемежаясь с островками густой грязи, что пузырилась под ногами, как ведьмино варево. Пара километров напролом — и вода захлюпала в ботинках. Обувь юношей промокла насквозь, да так, что от холода коченели стопы.       — Ещё… Рывок! — успокаивал себя Химмель. Отрывая ноги от вязкой земли, он каждый раз опасался, что подошва останется в придорожной луже. А в это же время слякоть с хлюпаньем выплюнула ногу Тальена. Он вывернул стопу, пытаясь посадить обувь на место, но пятка зашла в вырез так неудачно, что тот не смог удержать равновесие и бухнулся на одно колено. Жидкая грязь поползла по штанине, пропитывая ткань.       — Всё! Пришли! — сквозь заливистый смех прорвался голос Тальена. Приняв руку помощи, он указал в сторону одной из фатер, покрытой паутиной виноградника. — Нам туда! Химмель с трудом посмотрел вперёд: потоки дождя неприятно лились в глаза, кромсая картину на дрожащие лоскуты. Только подходя ближе, он различил проёмы с выбитыми дверьми, меж которых сочилась смрадная темень, напоминая беззубый рот. Однако к тому моменту, когда они добрались до входа, их ботинки превратились в грязевые комки. Из-за этого юношам пришлось вставать у желоба водостока и устраивать им водные процедуры, прежде чем ступить внутрь.       — Наконец-то, — выдохнул Химмель, ворвавшись в мрачное помещение, где сырой воздух до оскомины был пропитан плесенью и жжённой верёвкой. Прохладный ветерок скользнул вслед за ним и прошмыгнул по спине, вызвав волну мурашек.       — Не твои хоромы, но жить здесь тоже можно, — отозвался Тальен, глядя на скривившееся лицо.       — Лучше уж здесь, чем там, — еле слышно ответил Химмель, трясущимися руками пытаясь отжать подол плаща. — Запах только убивает.       — Это да. Архонт милостивый! На кого я похож?! Да бродячие псы и то чище! — воскликнул блондин, разглядывая свою перепачканную одежду. Пальцы сильно дрожали, пока вода с шумом ударялась об пол, разбрызгиваясь в очередных лужах под ногами. Зуб на зуб не попадал. Мокрые волосы облепили лицо, стекая за шиворот, а прилипшая одежда неприятно холодила. Тело, содрогаясь от сильного озноба, казалось, перестало подчиняться сознанию. Внутри остались одни рефлексы: никаких чувств и эмоций. Дождь и холод съели всё без остатка. Единственное, что погоняло не стоять на месте, — это желание тепла: переодеться в сухую одежду, погреться у очага и испить горячего взвару.       — Пойдём. А то я тоже замёрз, — позвал Тальен, перекинув через плечо выжатый плащ, что теперь больше походил на отрез половой тряпки. Поднявшись по лестнице на второй этаж, он снял с шеи цепочку с ключом и поднёс к дверной скважине. Механизм замка натужно щёлкнул, старая дверца распахнулась и, взвизгнув петлями, стукнулась о стену. Химмель неловко переступил порог и погрузился в мягкий полумрак. Глубокая тень тут же поглотила половину его лица, очертив профиль.       — Добро пожаловать! — воскликнул блондин и откинул искорёженную обувь в угол. — Не стой столбом. Разувайся. Проходи. Дверь за спиной бухнула о косяк, и последняя волна сквозняка ворвалась в щель, просвистев по ногам. Химмель оставил ботинки и плащ у порога и робко протопал по дощатому полу, оставляя за собой мокрые следы.       — Нам сюда, — юный хозяин дома подтолкнул нерешительного гостя к широкому проходу. Первое, что бросилось в глаза, — небольшой беспорядок, что удивительным образом уживался с образцовой чистотой. Доски пола разве что не переливались от воска. Многометровые отрезы цветных тканей лежали везде, где только могли поместиться. То тут, то там высились островки книг. В центре просторной комнаты стоял обеденный стол. Из противоположного угла выступал камин. К нему жались два кресла, потёртые от старости, но такие уютные, что Химмелю тут же захотелось свернуться калачиком на одном из них. По обе стороны находились дубовые двери — гостиная оказалась проходной. В самом доме Минорий умиротворённо пахло медовым воском и чем-то пленительно сдобным. А ещё, вопреки всем словам Тальена, здесь ощущалось нечто тёплое, чего Химмелю так не хватало… И не будет хватать. Так пахло ушедшее время. Ностальгия по прошлому. Лишённое семьи детство, что неожиданно всплыло воспоминанием, заключённым глубоко в сердце. Когда он, сорвав маленький букет, бежал со всех ног домой, а затем, заключая маму в объятья, прижимался к её перепачканному переднику, отчего щёки покрывались белыми пятнами от муки. Тогда он был совершенно счастлив…       — Держи, — успев быстро привести себя в порядок, Тальен всучил гостю полотенце и кивнул на стул, где лежала стопка сухих вещей. — Переоденься. Тебе должны подойти.       — А у вас… Очень уютно, — признался Химмель, вытирая мокрые волосы.       — Неужто ты считал, что я живу в каком-то захудалом бараке? — охапка поленьев с грохотом обрушилась в топку.       — Не задумывался об этом, — пожал плечами Химмель. — Но, даже если бы так и оказалось, мне было бы всё равно. Я не разделяю людей по материальным статусам.       — Немного странно это слышать от воспитанника высшего общества.       — Почему?       — Наверное, потому, что в большинстве случаев, люди, имеющие статус, слишком высокомерны. Тальен поджёг огнивом немного древесной коры и бросил в топку к поленьям. Жадное пламя поползло по сухим веткам, выплёвывая искры. Но тепло дарить не спешило.       — А если честно, то я пригласил тебя в лавку чисто из вежливости. И как-то даже не надеялся, что ты на самом деле придёшь. Мы весело пообщались, да. Но по пути домой я сразу смирился с мыслью, что ты со мной терпеливо любезничал. Просто от скуки.       — Вот как. Выходит, я и сейчас по-твоему лебезю? Интересно, что будет дальше. Посчитаешь, что пользуюсь твоим радушием, чтобы потом манипулировать тобой? — с усмешкой поинтересовался юноша, с трудом стянув вымокший жилет и блузу.       — А ты воспользуешься? — обернувшись, со странным прищуром уточнил Тальен, на что Химмель в ответ расплылся в ехидной ухмылке.       — Разуме-ется! — он торопливо накинул сухую рубаху, ощущая, как по телу пробежала волна лёгкой дрожи. — Как я могу упустить такой шанс. Знаешь, в моей голове сейчас роются самые коварные планы, которые ты безотказно осуществишь.       — Да неужели? — блондин обошёл гостя стороной и встал у окна. — Вот только я не лыком шит. Так что бросай свою затею. Тебе не со мной не справиться.       — Это, что, вызов? — окончательно переодевшись, Химмель стрельнул пристальным взглядом ему в спину.       — Да. Так и есть! — Тальен резко развернулся и швырнул маленькую подушку. А следом за ней — другую, что так же быстро достигла цели и ещё больше раззадорила гостя. Химмель, схватив своё мягкое оружие, отправил один снаряд обратно — но мимо. Тальен проворно ушёл в сторону, перемахнул через кресло и, прихватив с собой ещё одну подушку, ринулся вдогонку за убегающим. А через некоторое время они уже толком не помнили, из-за чего началась шуточная баталия, и небольшая комнатушка превратилась в поле боевых действий, где теперь, по прихоти юного хозяина, были задействованы все мягкие предметы в доме. Азарт плескался на дне глаз противников. Их губы растянулись в предвкушающей улыбке. Ни один из них не собирался сдаваться. Очередная брошенная подушка гостя была ловко отбита Тальеном. Довольный собой, он предчувствовал победу, но споткнулся об коварно подброшенный снаряд и упал. Не теряя времени, Химмель налетел на него и, привалившись, хитро завернул в кокон из обреза ткани, на что блондин перечислил штук двадцать сочных эпитетов, пока выбирался.       — Всё! Официально объявляю бой подушками законченным! — уставшим тоном заявил Тальен.       — Может, окошко откроем? — распластавшись и тяжело дыша, предложил Химмель. — А то как-то душно стало.       — Ага, — выражая своё согласие, он махнул рукой, но остался лежать на полу. На мгновение комнату укутала тишина, а потом раздался дружный смех, что знаменовал зарождение чего-то крепкого и надежного. Веселье и удовлетворенность закрутились волчком в животе. Химмель уже и забыл, когда испытывал нечто подобное. Из-за этого ощущение отозвалось чем-то новым. Необычным. Хотелось, чтобы этот момент никогда не заканчивался, но…       — Талье-ен, — протянул юноша, нехотя приняв сидячее положение. — Как скоро твои родители вернутся домой?       — С недавних пор, где-то за час до введённого запрета. А что? — лениво донёсся голос с пола.       — Да так, думаю, понравятся ли им наши нововведения? — саркастично поинтересовался Химмель.       — Высших… Мать! Это всё мы?! — воскликнул парень, стоило ему только приподняться и здраво оценить масштаб последствий подушечной войны.       — Не знаю, каких Высших, но вспоминать мы их будем точно, когда они это увидят. Их пытливому взору предстал настоящий кавардак из перевёрнутых кресел, стульев, беспорядочно разбросанных вещей и разостланных отрезов цветной ткани. Всё выглядело так, словно по комнате пронёсся настоящий ураган, что сметал всё на своём пути. Совесть и стыд заскреблась за грудиной нашкодившим котёнком. В мыслях Химмеля неожиданно всплыл фантомный образ мадам и представление её глубокого потрясения с кипящей яростью, вытвори он такое в доме. А после картинка резко сменилась на самого Минория, что бесцеремонно выдворил его за шиворот в чём есть, запретив впредь не то что на пороге объявиться, но и видеться с Тальеном. И чтобы последний образ не перетёк в реальность, он первым принялся за ликвидирование последствий. Действуя быстро и слаженно, юноши расставили всё по местам и сложили разбросанные вещи. Тальен для убедительности прошёлся по верхам влажной тряпочкой. А Химмель развесил сушиться одежду у камина. И лишь после они оглядели безукоризненно прибранную комнату. Результат радовал до радужных пятен перед глазами, сигнализируя, что работа выполнена на совесть.       — Что там было про коварный план? Такова была твоя задумка на сегодняшний день? — блондин с любопытством приподнял бровь, пиля гостя смешливым взглядом.       — Нет. Но я тут вдруг понял, что не лыком шитому нравятся уборки, — усмехнулся Химмель, на что получил дружеский тычок в плечо.       — Начнём? — Тальен сперва помаячил ему пред глазами откуда-то взятой лирой, а затем передал инструмент в руки. — Мне, несомненно, будет приятно, если ты просто решишь погостить. Вот только в ближайшее время меня ожидает другая подработка, так что нам навряд ли удастся с тобой встретиться. И тебе придётся решать свои проблемы самому.       — Чтобы погостить или встретиться, можно выбрать и другое время. Может быть, в следующий раз я даже приглашу тебя, — мягко пройдясь рукой по струнам, по комнате разлилась приятная мелодия.       — А твоя мадам меня не съест? — палец тут же сорвался со струн, вырвав долгий заунывный звук. — Просто после твоей прошлой физиономии мне как-то страшновато к вам домой соваться.       — Не хочу оправдывать мадам, но, несмотря на тяжёлый нрав, при посторонних она резко меняется. Сразу становится любезной и обходительной. Даже улыбаться умеет. Хотя… Нет. Лучше всё же видеться на нейтральной территории.       — Ладно, обсудим это после, а сейчас лучше подыщем что-нибудь из мелодий. Иначе до этого дело никогда не дойдёт, — Тальен мигом сорвался с места и скрылся в одной из дверей. За окном мелькнула молния, распоров пополам облачную завесу. Из комнаты стук капель казался приглушённым шёпотом, а гром — нелепой вознёй. Присев неподалёку от камина, Химмель более внимательно осмотрел вверенный музыкальный инструмент: на старой, изношенной временем лире были очень тонкие струны, что казалось, стоит только подуть на них, и мелодия сама заиграет. Юноше тут же вспомнилось маленькое существо, что отчаянно пыталось сыграть подобным образом. В одно мгновение на губах расцвела лёгкая улыбка, а в голове стрельнула мысль: будь у него эта лира, удалось бы ветерку осуществить задуманное и исполнить что-нибудь этакое на свой лад? Вот только идея выглядела несколько глупой, странной и бессмысленной. Во-первых, он не был уверен, встретятся ли они снова. Во-вторых, толковых объяснений, для чего ему необходимо одолжить лиру на время, не нашлось. А поскольку рассказывать о сильфе пока не хотелось, пришлось оставить задумку как есть. Краем уха юноша уловил поскрипывание старых досок и приближающиеся шаги. Тальен возвращался из комнаты с увесистой стопкой партитур и, присев напротив, обрушил их на пол. Аккуратные нотные листы, исписанные без единой помарки, были бережно подвязаны лентами.       — Выбирай! — с тяжёлым выдохом вырвалось из груди парня.       — Ого, — только и смог выговорить Химмель, не понимая, как за остаток времени среди этого разнообразия он сможет найти что-то, что заинтересует не только его, но и впечатлит самого архонта.       — Да не переживай ты так. Сперва определимся, что ты собираешься исполнять, — успокоил Тальен, а затем разделил стопки партитур на два ряда. — Если хочешь спеть, то здесь есть элегии, баллады и серенады. А если же просто сыграть, то выбирай либо сюиту, либо ноктюрн.       — А-а… Я не особо пока разбираюсь в некоторых жанрах и о них лишь наслышан. Но мне кажется, если я начну петь, то в нужный момент у меня пропадёт голос от волнения. Всё-таки это игра не простую публику. Так что пусть будет что-то из последнего.       — Химмель? — блондин, не скрывая любопытства, наградил его испытывающим взглядом. — Как так вышло, что ты умеешь читать ноты и играть на лире, но толком не разбираешься в музыке и при этом хочешь стать бардом? Юноша почесал кончик носа и потупился. Появившийся на его щеках румянец вещал о том, что вопрос привёл его в замешательство.       — Ну-у. Я, можно сказать, самоучка, — смущённо признался он, чем нехило удивил и загрузил Тальена. А осознав, что между ними повисло натянутое непонимание, объяснился: — Кажется, тогда мне было шесть или семь. Это был какой-то большой праздник, и господин Гуннхильдр впервые взял меня с собой на площадь. Наверно, тогда ещё не было такого строгого запрета, и среди общего шума и веселья играло довольно много разных бардов. Но лишь один из них исполнял музыку так, что у меня просто захватывало дух. К сожалению, я не помню, кто это был и как он выглядел. Однако именно в тот момент во мне что-то загорелось, и я буквально стал грезить этой мечтой.       — И ты просто взял лиру в руки и чудом научился? — проговорил тот не без сарказма.       — Нет. Нет, конечно, — Химмель поднял на него удивлённый взгляд. — Сначала я неоднократно подходил к мадам, излагая своё желание, но всегда слышал строгий отказ. А в последний раз она… Очень сильно отчитала меня за настойчивость, и я, ища утешение в одиночестве, забрался на чердак. Там-то среди кучи хлама и старых вещей случайно отыскал лиру, да только как пользоваться ей не знал. Сообщать о находке мадам не хотелось, как, впрочем, и просить о чём-то впредь. Потому начал втихаря сбегать из дома, ища помощи у встречных бардов. В итоге таким образом я познакомился с одним стариком, что обучил меня всем азам. А когда его не стало, дальше, методом проб и ошибок, уже научился всему сам. Закончив рассказ, юноша поймал тёплый, душевный взгляд напротив и неожиданно заметил, что тоже улыбается. Теперь ещё один человек, кроме Гуннхильдра, знал его маленькую тайну.       — Я, честно, поражён и восхищён твоим упорством, — признался Тальен. — Мне отчего-то кажется, что нам при жизни следовало поменяться местами. Я вот никогда не мечтал об уроках музыки. Но в мои четыре отец решил, что мне это нужно, как воздух. И, как говорится в таких случаях, «выбор есть, и он один». Отец сказал — значит, так оно и будет. Вот только когда он возвращался домой, я уже обычно очень хотел спать и мало что соображал. До сих пор помню, как он показывал мне какие-то крючки и строго спрашивал, а я, борясь со сном, пытался отгадать, чтобы только не расстраивать его. Конечно, матушка заступалась за меня и просила оставить в покое. Но отец был непреклонен, и с его настойчивостью я всё же выучил весь нотный стан, все основные ключи, все диезы и бемоли. Вот только по итогу все его усилия пропали втуне.       — Я бы так не сказал, — с теплом произнёс Химмель, отчего Тальен замялся, глядя в лучащиеся добротой глаза. — Может, музыка и не твоё призвание, но твоя помощь и советы сейчас очень меня выручают. Кашлянув в кулак, блондин отвёл взгляд и начал усердно копошиться в стопках. Достав нужную, он развернул ленточку и, быстро прошуршав листами, вынул из середины несколько страниц.       — Раз уж ты так доверяешь мне, то сыграй это. Приняв листы, Химмель вдумчиво пробежался взглядом по нотным строчкам, мысленно представляя звучание музыки.       — Начинай. А я послушаю, хорош ли вышел самоучка.       — Сомневаюсь, что тебе понравится слушать непрерывную череду ошибок, — отозвался юноша, а затем взял первый аккорд.       — Ой, да не принижайся только! — скривился Тальен. — Это всего лишь пробная репетиция. Да и сомневаюсь я, что у тебя всё настолько плохо. Так что сядь ровно, не забывай о том, как держать руки и гриф… Готов? Начинай. Не став спорить, Химмель выполнил требование и, смотря в лист, подщипнул пальцами струны. Сначала получалось коряво, иногда ноты взвизгивали и фальшивили. На что Тальен, морщась, словно от зубной боли, требовал начать с начала или по нескольку раз пройтись по отрывку. И от этого раз за разом повторявшаяся неторопливая мелодия стала звучать увереннее, а вскоре отозвалась нежной россыпью звуков. Трепетная, как порхание бабочки, она медленно обрастала аккордами, становясь всё более захватывающей и объемной. Тальен, начав расхаживать по комнате, всё глубже и глубже погружался в мир, в который приглашали его звуки. Что-то новое, необузданное и чарующее звучало уже в знакомой ему мелодии, которая бурлящим потоком разливалась по его дому. А когда прозвучал последний аккорд, он в задумчивости смотрел в окно. Химмель приподнял голову, и, как по волшебству, его преображение испарилось, оставив лишь неуверенного юношу, ждущего приговора. На всякий случай он сделал лицо максимально серьезным, словно ему так было бы проще пережить фиаско. Но Тальен демонстративно выдержал паузу и, обернувшись с улыбкой, похлопал в ладоши.       — Вау! Мои тебе овации. Я даже почти не заметил фальшивых нот. А это… Действительно впечатляет, — интонация выдавала его восхищение ничуть не меньше, чем выражение лица. — Возьми-ка ты лист с собой и порепетируй дома. Уверен, у тебя получится ещё лучше, чем сегодня. Юноша позволил себе выдохнуть. Нахлынувшее облегчение расслабило тело. Но едва он открыл рот, чтобы ответить, как из коридора донёсся тихий щелчок, а затем смущённый скрип открывающейся двери, что заставил их обоих вздрогнуть.       — Спрячь. Быстро! — прошипел Тальен и, спешно сгрузив охапку партитур, скрылся в комнате. Сердце, громко ёкнув, улетело вниз. Испуг блуждал по венам сгустком яда, наполняя мышцы расплавленным свинцом. Однако движения давались по-прежнему легко и непринуждённо. Не зная, куда девать лиру, он плавно зашвырнул её под кресло и, сев сверху, наспех сложил лист вчетверо и спрятал под подушку. А подняв голову и поймав на себе шокированный взгляд мужчины, Химмель попытался натянуть улыбку и сдержанно кивнул в знак почтения.       — Добрый вечер, мистер Минорий, — как ни в чём не бывало поприветствовал он объявившегося хозяина дома.       — Какого? Что ты здесь забыл? — замерев у прохода, опешил мужчина. Казалось, появление юноши отрезвило его за считанное мгновение.       — В гости пришёл. К Тальену.       — Додумался же…       — А? Простите, но что я должен был додуматься? Причину, что вы ни с того ни с сего решили выставить мне запреты? — слова сорвались с языка быстрее, чем Химмель отдал себе отчёт, что в чужом доме так говорить не стоило.       — В общем… — начал было он, но тут же замялся, заметив выскользнувшего из комнаты сына. — Я… Да, в общем, это я так просто. Думаю иногда вслух. Доброго вам вечера. Не сказав ни слова больше, Минорий удалился в ту же комнату, шумно захлопнув за собой дверь. Неловкое молчание затрепетало в воздухе. Тишина пропитала стены: совершенная и безупречная. Казалось, даже сероватый полумрак вечера издавал шорох, просачиваясь сквозь окна.       — Что тут между вами произошло? — неожиданно заговорил Тальен, смотря то на Химмеля, то на дверь.       — Да если б я и сам знал, — пожал плечом юноша и, достав сложенный листок из-под подушки, глянул в окно. — Поздно уже. Я, пожалуй, пойду домой.       — Тебя проводить?       — Не. Не стоит. Я доберусь. Проверив на сухость одежду, Химмель быстро переоделся и направился к выходу. Вот только про плащ и обувь он вспомнил, уже оказавшись у порога. И если верхний предмет гардероба он решил не надевать, то с обувью всё оказалось сложнее. Сырая и влажная, она неприятно холодила стопы.       — Постой! — окликнул его Тальен и протянул забытый мешочек с гостинцами. — Это твоё.       — Да оставь себе, — предложил Химмель. Но блондин отрицательно покачал головой, а он упрямо разделил румяные яблоки поровну.       — Поскольку теперь мы оба будем заняты, то на ближайшие встречи рассчитывать не стоит. Тогда, может, встретимся на празднике? Заодно расскажешь, как прошло твоё выступление, — произнёс Тальен с надеждой.       — Договорились, — кивнул юноша и махнул рукой на прощание. Шероховатые ступени тихонько поскрипывали в сгущающемся сумраке, пока он спускался вниз. А освежающая прохлада скользнула по лицу, стоило только выйти на улицу. Дождь, наконец, успокоился: теперь лишь редкие капли падали вниз, оставаясь кругами на лужах. Улицы, ранее наполненные суетой, гомоном голосов, затихали. Вечер стирал людей с лика города, оставляя взамен нечёткие тени и спутанные ароматы. Химмель достал яблоко и с аппетитом надкусил гладкую кожицу. Мякоть засияла белизной из надлома, кисловато-сладкий сок окропил губы. Ноги уверенно несли его вглубь квартала: туда, где мрачный лоскут неба сходился с дорожкой. Острые углы крыш с чешуёй черепицы выплывали из-за деревьев и тут же уносились назад. «Родной» дом уже было заметно за километр. Он, как маяк, манил торчащей в небо серой башенкой. Стрелочка-флюгер гуляла по кругу, покоряясь забавам ветерка. Треугольная крыша с мансардой, увитая сетью плюща, как и прежде ехидно щурила окна. Дойти оставалось всего немного, как резкий ураган ударил по калитке, расшатав её на ржавых петлях. Кованая дверца ехидно скрипнула, ударилась об опору и тут же отлетела назад, подмяв густую поросль иссохших роз. Увядшие цветы в агонии дёрнули свесившимися головками, выплёвывая остатки лепестков, словно выбитые зубы. Оставив размеренную походку, Химмель резво полетел к веранде. А стоило нырнуть за дверь, как сквозняк засвистел за спиной, принося с собой удушающий аромат соснового леса.       — С возвращением, Химмель. Вы опоздали к ужину. Мадам потребовала встретить вас и убедиться, что вы поели, — слишком быстро протараторила камеристка, словно часами ожидала его на месте и от скуки повторяла монотонную речь.       — Можно я сперва поднимусь к себе? Мне нужно оставить свои вещи, — немного замялся юноша, не ожидав такого обращения с порога.       — Не задерживайтесь. Иначе я поведу вас силой, — слишком хмуро отозвалась она, отчего Химмель молча разулся, обошёл её по широкой дуге и юркнул по лестнице в свою комнату. Оставив мешочек и сложенный лист на столе, он развесил плащ у разогретой комнатной печи.       «Откуда это у тебя? Где ты это взял?» — слишком громко всплыло в мыслях воспоминание, случившееся в таверне, стоило только случайно коснуться броши. Тёмные домыслы мигом полезли в голову, как ядовитые пауки. А странное, неподвластное рассудку чувство заколотилось в груди. Что-то связывало его с Минорием, но он никак не мог понять, что именно. Ведь не с пустого места он так сильно поменялся в лице и поинтересовался простой на вид безделушкой. Внезапное предположение ошеломило, как обухом по голове. Оно будоражило, гранича со странной гневностью и страхом истины, и юноша внутренне одёрнул себя, чтобы лишний раз не загоняться в пустых размышлениях. Всё, что оставалось, — подтверждение. Маленькое. Незначительное. И при следующей встрече с Тальеном он решил обязательно уточнить этот момент. Странное шуршание, возникшее в абсолютной тишине комнаты, мгновенно отвлекло от мыслей. Химмель прислушался. Кто-то явно здесь был, и этот «кто-то» с большим усердием шуршал в его гостинцах. И более того, тихонько, с аппетитом их хрумкал.       «Мышь? Не помню, чтобы здесь когда-либо водились мыши». Приподнявшись на цыпочках, юноша пристально поглядел на стол: кто-то трепыхался в недрах мешочка, затихал и снова начинал смачно похрумкивать. Любопытство подогревало живой интерес, заставляя осторожно приближаться к источнику шума, чтобы заранее не спугнуть бессовестного халявщика. Химмель задержал дыхание. Рука зависла над предметом.       «Раз… Два… Три!» Резкий рывок, и яблоки разлетелись по сторонам друг за другом, а вместе с ними на полу оказалось знакомое маленькое существо. Тихо шипя, оно потряхивало своей головкой, словно пытаясь прийти в себя после столь непредвиденного потрясения.       — Ой! Прости-прости! Я не хотел! — выпалил Химмель и, припав на колени, бережно подхватил кроху на руки. Существо, посвистывая, с гримасой недовольства посмотрело на юношу. — Сильно ударился? Взмыв с ладоней, оно стало возмущённо шипеть, делая различные пируэты и поднимая в комнате маленький пылевой вихрь.       — Прости, я правда не знал, что это ты. Знаю, виноват и не отрицаю этого, — примирительно произносил Химмель, примерно догадываясь, о чём распылялся элементаль. Громко шикнув под конец своей ветряной триады, ветерок сперва метнулся к окну, но, словно передумав и успокоившись после множества извинений, завис в воздухе, начав выдавать странные рванные шипения разной тональности, словно ведая о чём-то известном только ему.       — Я бы очень хотел понять, что ты говоришь, но… Не понимаю. Существо обернулось и задумчиво склонило голову. А после отчего-то заметалось по комнате, продолжая свой цикл странных обрывочных звуков.       — Ветерок, мне жаль, но я правда тебя не понимаю. Остановившись от беспорядочного порхания, элементаль медленно приблизился к юноше. Всматриваясь в глаза, словно спрашивая разрешения, он робко коснулся его лба и окутал мягкой прохладой. Всего мгновение, и прежняя улыбка юноши сошла на нет. Образы перед глазами начали двоиться и сливаться в непонятный круговорот, перемешиваясь в оранжевом пламени растопленной печи. А в голове появился нарастающий шум, похожий на громыхание повозки.       — Что… Что происходит? — с трудом произнёс Химмель, пытаясь подняться с места. Но головокружение заставило рухнуть обратно.       — «Сш-ш-ш-ш…» Слабость нарастала в геометрической прогрессии. Голова надрывно болела, словно по ней молотили чугунным молотом. Юноша не сразу понял, что стучали на самом деле в дверь.       — Химмель, имейте совесть, долго мне ещё вас ждать?       — Да что же это... Такое.       — «Слы-ш-ш-ш…» Волны воздуха холодным ветерком пробежались по разгорячённой коже. В ушах завибрировала низкая трель. Пересилив себя, Химмель не понимая как добрался до кровати и безвольно рухнул. В висках гулко пульсировала кровь. Головокружение оглушало, разгоняя разум по нисходящей спирали. Запах вокруг приобрёл навязчивую тошнотворность.       — Уф, ну и бардак! — донёсся сквозь плотную стену тумана голос камеристки, что неведомо когда зашла и склонилась над кроватью. — Вы побледнели. Вам нехорошо?       — Дурно уж очень, — пробормотал Химмель, приложив руку ко лбу. — Голова кружится.       — Так бывает, в особенности с теми, кто ограничивает себя в еде, — строго отчитала камеристка, что с осуждением поглядывала на лежащего юношу.       — Я уже ничего не хочу. Спасибо.       — И всё же я принесу вам ягодного взвару. Немного сладкого улучшит ваше самочувствие, — тяжело вздохнув, женщина торопливо покинула комнату.       — С чего это вдруг? — задался Химмель вопросом, глядя в вылепленный потолок, над которым вновь возникло маленькое существо.       — «Ну-у. А теперь? Теперь-то меня слышишь?»