Разбуди меня

Один год два месяца назад Это было для него особенное кафе, в котором он последнее время постоянно пропадал. Именно здесь он впервые встретил её. Четыре года назад, будучи ещё студенткой, она готовилась к экзаменам, сидя за тем самым столом, за которым сейчас сидит он. Он чувствовал некоторую близость с ней, думая о том, что сейчас находится в точности там, где когда-то сидела она. Он рисовал её. Это были наброски на тетрадных листах, мятые, с пятнами чая и слёз, совершенно недостойные художника с именем Ксавье Торп. Но это было единственным, что он мог сейчас делать. Единственным, на что был способен. — У вас свободно? — выдернул его из задумчивости незнакомый голос. — Тут все занято, а я хотела перекусить. Это не займёт много времени. Темнокожая девушка присела напротив, на тот самый стул, где когда-то сидела она, и кулаки Ксавье непроизвольно сжались от злости. Никто не смеет занимать её места. — Кстати, я Бьянка, — девушка показала свои белоснежные зубы. — Ты рисуешь? — она взглянула на мятый листок в его руке, но Ксавье поспешно убрал его во внутренний карман куртки. — Прости, я не хотела тебя смутить. Просто это интересно. Мне показалось, у тебя талант. — Тебе показалось, — он и сам не знал, почему решил ответить на странные и немного бесцеремонные реплики незнакомки. — Ты так и не назвал своего имени, — она снова улыбнулась. — Ксавье Торп, — ему не хотелось говорить, но по инерции он отвечал. — Ксавье, мне кажется, тебе не помешает кофе. Похоже, ты засыпаешь на ходу, — и она засмеялась, без лишних слов отойдя к кассе, чтобы заказать напиток ещё и ему. Он не желал никаких знакомств, и особенно он не желал, чтобы какая-то девушка сидела сейчас на её месте, но сил отгонять этих лишних в его жизни людей у него не было. Он уже год просто плыл по течению, ничего с этим не делая. *** Это были те самые дни, когда время летело так быстро, что мозг просто не успевал реагировать на все события, разворачивающиеся вокруг. На следующий после их с Уэнсдей встречи день Ксавье провалялся в кровати полдня, пытаясь осознать реальность происходящего. Несмотря на её категоричный отказ принимать какое-либо участие в возврате её чувств, его сердце подсказывало, что какая-то надежда всё равно остаётся. Ему казалось, они помирились. В каком-то смысле, другом, немного новом для них обоих. Она с ним снова разговаривала. Она была к нему добра. А потом ему позвонил Аякс, что-то воодушевленно рассказывая, запинаясь и путаясь в собственных мыслях. Или, быть может, это Ксавье никак не мог уловить, о чём говорит его друг. Кажется, он даже не замечал, что Торп его не понимает, пока сам Аякс невнятно спрашивал о том, как он, пытаясь даже узнать его адрес, чтобы приехать. — Включи в конце концов телевизор, если ты не понимаешь, о чём я! — выпалил он в ответ на уточняющие вопросы Ксавье. Но когда Торп, следуя совету друга, включил телевизор, понятней не стало. Точнее, стало очевидно, что прямо сейчас происходят какие-то важные события. — Ты только встал? — Бьянка вышла из своей комнаты, садясь к нему на диван. Сегодня у неё был выходной, и она была довольно расслабленна в своей домашней одежде, в кои то веки никуда не спеша. — Утром они рассказывали о твоей выставке, по всем каналам трубили. Некоторые в нейтральном ключе, но большинство в негативном. Мол, возмутительный вызов гениальнейшему из изобретений человечества. Ксавье посмотрел на девушку. Она поджала губы, как будто хотела сказать что-то ещё, взвешивая, стоит ли. — То было ранним утром, а уже к полудню люди вышли на улицы, — тяжело вздохнув, она кивнула в сторону телевизора. На экране мелькали кадры демонстраций, толпы людей, какие-то отдельные лица и полиция, пытающаяся утихомирить безумных. Некоторые были с плакатами, разобрать надписи на которых не представлялось возможным. — Они вышли на улицы после сообщения о твоей выставке, Ксавье… — протянула Бьянка, очевидно пытаясь донести до него какую-то очевидную мысль, которая всё ещё была ему не понятна. — Но зачем? — Торп нахмурился, пытаясь осознать услышанное. — Что я такого сделал? — Ты дал им надежду, — она пожала плечами. — Новость о твоей выставке вызвала наибольший резонанс с того момента, как людей стали массово прививать. Все, кто был с этим молча несогласен, решили, что сейчас, после твоего крика о помощи, самое время выйти на улицы. Какое-то время Ксавье просто сидел, глядя то на Бьянку, то в телевизор. Мысль о том, что именно он запустил некий процесс, который обернулся всеобщими протестами, никак не могла уместиться в его голове. Не привыкший вообще как-либо участвовать в политической жизни своей страны, сейчас он чувствовал себя тем, кто случайно запустил какой-то сложный и непонятный ему механизм. На экране мелькали Капитолии разных штатов, в основном республиканских, где люди собирались в толпы, а ведущая каналов слишком уж осуждающе о них отзывалась. Настолько, что, казалось очевидным, что вышедшие на улицы — это безумцы, не принимающие современные блага цивилизации. — Но ведь это всего лишь митинг, так? — Ксавье непонимающе уставился на Бьянку. — Митинги же не запрещены законом? — Конечно, нет, — она улыбнулась, будто он сморозил какую-то глупость. — У нас демократия, митинги — их часть. Просто некоторые из них подрывают демократические устои своим выходом на улицу. — Как это может подрывать устои? Они не согласны с происходящим так же, как и я, и они имеют право об этом заявить… Тем временем нарушителей один за другим арестовывали, ссылаясь на то, что они пытаются свергнуть нынешнюю власть и вообще изменить всю систему правления США. Репортажи о митингах и забастовках сменялись другими новостями, где, в связи с сегодняшними событиями, собирались ввести несколько новых законов, запрещающих сомневаться в важности новой вакцины. — Им повезло, что и Сенат, и Палата представителей сейчас за демократами, — проговорила Бьянка. — И президент. Они действительно смогут принять, что хотят. Республиканцы бы не позволили им этого сделать просто из вредности. Да и, надо признать, они не так уж фанатеют от новой реальности. Внезапно на экране мелькнуло знакомое лицо — Ноубул Уокер, чернокожий мэр какого-то никому неизвестного Джерико, которого Ксавье несколько раз видел у Аякса, стоял у Капитолия в Чарлстоне, в Западной Вирджинии, и слишком уж отважно толкал на камеру какие-то провокационные речи. — Чёрт возьми, я ведь знаю этого мужчину, — вдруг выпалила Бьянка. — Точнее, его сына. Он учился на пару курсов младше меня, так что мы иногда пересекались. Ксавье чувствовал себя странно. Желая наконец абстрагироваться от происходящего и позавтракать, он поплелся к столу, где всё ещё лежали уже остывшие с утра панкейки. Мысли никак не собирались в кучу, а идея о том, что именно его выставка спровоцировала подобные митинги, вызывала скорее недоумение, чем гордость. — Обязательно попробуй с мёдом, — прокомментировала Бьянка с дивана. — Уж не знаю, где ты его взял, но это что-то нереальное. — А теперь к новостям этого часа, — послышался голос диктора. — Наконец установлена личность девушки, изображённой на картинах влюблённого художника Ксавье Торпа. Ею неожиданно оказалась специальный агент ФБР, ныне служащий в Отделе по Борьбе с Отказниками, Уэнсдей Аддамс. Как так вышло, что девушка, верно исполняющая свой долг перед государством, оказалась на таких провокационных картинах, большой вопрос. Следствие уже организовало проверку на этот счёт. Обязательно будем держать вас в курсе событий! Внутри Ксавье всё похолодело, а он замер, так, что кусок панкейка так и застрял во рту. Ему и в голову не приходило, что своей выставкой он как-то мог подставить её. А если на неё что-то найдут? Что угодно… Если они захотят её арестовать, они найдут повод. Он уже не верил ни в какую демократию. Ни в какую свободу действий. Ни в какой справедливый суд. Та Америка, та великая страна, которую он знал, пала. На её месте сейчас было какое-то жалкое подобие, по инерции прикрывающееся принципами демократии и свободы слова, а на деле всё решающее за них, в хитрой и коварной форме. Уж лучше бы они явно сказали, что больше у людей нет прав, чем вот так хитро, прикрываясь благими намерениями, отбирали у людей всё то, что им когда-то было дорого. *** Следующие несколько дней были не менее насыщены на события. СМИ, устроив такой ажиотаж вокруг его выставки, невольно сделали ей прекрасную антирекламу, после чего её решили посетить все. Даже те, кто не планировал. Даже совсем не интересующиеся искусством люди. Ксавье пришлось чаще там бывать — вообще, это было не обязательно, но его слишком уж слёзно об этом попросил Стив — сам не ожидая подобного развития событий, он не очень понимал, что следует говорить обо всём этом журналистам, и Ксавье своим присутствием мог перетянуть это одеяло возмущения на себя. Сам Торп тоже не представлял, что нужно высказывать по этому поводу, но всё же неизменно приходил в галерею каждый божий день и отвечал журналистам на одни и те же вопросы. Чаще всего на те же самые, что звучали ещё в первый день. Все эти дни его постоянно гложила тревога за Уэнсдей, о которой так и не было ничего слышно. В новостях о ней больше не упоминали, и Торп не знал, хороший ли это знак или дурной. Поэтому единственное, пожалуй, что он неустанно повторял по своей инициативе было то, что девушка с его картин не имеет ко всему этому никакого отношения. Избегая лишних вопросов, он не упоминал её имени, молясь, чтобы всё обошлось и её эта история никак не тронула. Уэнсдей не оставила ему своего номера телефона, хоть он и просил её об этом под конец их ужина пару дней назад. Она тогда выглядела сомневающийся в том, стоит ли всё-таки поддерживать связь со своим бывшим парнем, расставание с которым, как оказалось, было болезненно для них обоих, но теперь, после ажиотажа вокруг его выставки, беспокойство за девушку волнами накатывало на него, не давая рационально мыслить, и ему казалось необходимым справиться о том, как обстоят её дела. Иногда ему приходило в голову связаться с Тайлером или Юджином, чтобы через них выйти на Уэнсдей, но пока не было никаких радикальных новостей, он сдерживал себя от подобных порывов. Митинги продолжались, но уже довольно вяло — полиция делала своё дело, оштрафовывая и даже арестовывая самых ярых борцов за свои права прошлого, которым уже не было места в настоящем. Про Ксавье перестали говорить. Вообще, всё снова как будто бы утихло. Вот только отчего-то казалось, что всё только начинается. На четвертый день с момента открытия выставки неожиданно собрала вещи Бьянка. — Прости, Ксавье, — она, уже с чемоданом в руках, стояла у входа и мялась, а у Торпа тем временем возникло неприятное чувство дежавю. — Слишком много внимания сейчас к тебе. Я не хочу, чтобы кто-то прознал, что я живу здесь, с тобой. Я просто не хочу проблем. Ксавье в недоумении уставился на неё, взглядом окидывая весь её образ в теплом кашемировом пальто. — Возможно, я вернусь, — она будто продолжала его успокаивать. — А может и нет… Ты ведь хотел снова сойтись с Уэнсдей? В общем, если будет нужно что-то, пожалуйста, пиши. Я помогу и поддержу, если нужно. Несмотря на то, что они с Бьянкой уже последние пару месяцев практически не пересекались друг с другом, живя в доме скорее как соседи, ему всё равно было чертовски не по себе от её ухода. Торп, конечно же, предложил её подвезти и помочь донести чемоданы до подруги, у которой она собиралась остановиться на первое время, но девушка наотрез отказалась, сославшись на то, что к нему сейчас приковано повышенное внимание, а она хочет уйти «по-тихому». Едва за ней захлопнулась дверь, в доме стало непривычно тихо, и на какой-то момент он снова стал ощущать себя так же тяжело, как это было пару месяцев назад, когда ничего его в жизни не радовало. Усилием воли отгоняя извечно депрессивные мысли, он напоминал себе, что надежды ещё есть, что есть даже какое-то жалкое подобие плана, который, правда, казался таким шатким, что едва ли на него можно было надеяться. А на следующий день к нему неожиданно заявился Аякс, которому он всё-таки дал свой адрес несколько дней назад. Да ещё и не один, а с Энид. И с пятью чемоданами. — Чувак, прости! — протянул тот, хлопнув Торпа по плечу, а сзади стоящая в розовой меховой шубе Энид виновато пожала плечами, как бы призывая к снисхождению. — Они каким-то образом прознали про наш дом, про то, что мы там собирались… Я им сказал, что я понятия не имею, о чём речь, и что мы этот дом просто сняли на выходные. Что мы из Висконсина… Наплел им с три короба… И мы по-быстрому съехали, чтобы нас не вычислили. Сердце Ксавье ухнуло куда-то вниз. Да за ними ведь даже сейчас идёт прослушка, пока беспечный Аякс держит свой телефон в кармане, пренебрегая железными ящиками, про которые Торп ему неоднократно рассказывал. Пока Аякс не наговорил чего-то ещё, Торп, быстро сунув все телефоны в свой металлический кейс, помог ребятам раздеться и провёл их к дивану. — Аякс, это не сработает, ты же понимаешь? Разве не ты собственник этого жилья? — На самом деле не я, а моя мать, — беспечно пожал плечами друг. — Так получилось. А она сейчас в Европе, так что до неё они не доберутся. Ксавье покачал головой. — А если придут сюда? В свете последних событий можно ожидать чего угодно. Своим нахождением здесь вы только усугубите своё положение. — Да брось, что будет? Тебя же не трогают, ты свободно ходишь на работу, хотя казалось бы, ты выступил довольно оппозиционно. А мы с тобой просто друзья, и познакомились между прочим в ФБР. Не имея ни сил, ни желания отказывать друзьям в жилье, он предоставил ребятам только что опустевшую комнату Бьянки. Как знать, может Аякс прав и им нечего опасаться? В конце концов, они всего лишь не привиты от этой чёртовой вакцины. Надо признать, с Аяксом в доме сразу стало веселее. Хоть он и продолжал пренебрегать элементарными правилами безопасности и доставать свой телефон одновременно с довольно провокационными речами, но его присутствие явно действовало на Торпа благоприятно. Извечная подавленность уходила на второй план, пока его друг беспечно шутил по вечерам, сидя на диване, а Энид готовила ужин, ловко заменив Бьянку. Однако через несколько дней к нему неожиданно пришли с обыском. Аякса и Энид каким-то чудом не было дома — но их вещи всё ещё были тут. Особенно выделялись девчачьи вещи Энид, которые вряд ли принадлежали самому Ксавье. Пришлось соврать, что это вещи его бывшей девушки, которая ещё не всё забрала с собой. Как потом выяснилось, приходили и в галерею, и даже домой к Стиву. Добрались и до Бьянки — о том, что обыскивали и её, она сообщила через неделю. Вообще, казалось, что полиция прошлась по всем, кого он так или иначе знал, включая даже некоторых посетителей тех самых вечеринок Аякса. Все эти обыски как правило ничем не заканчивались, по крайней мере полиция ничего не комментировала и не изымала. Разве что они обнаружили железный ящик для глушения сигналов смартфонов при обыске дома Ксавье — но он был пуст, и Ксавье сделал вид, что это не более чем какой-то кейс, которым он уже не пользуется. По новостям больше вообще не обсуждались недавние события, да и вообще ничего, что с этим связано. Аякс радостно выключал телевизор, говорил, что всё позади, и о них уже давно забыли, но тревога противно растекалась по венам Ксавье, отравляя его изнутри, не давая спокойно жить и мечтать. Всё это выглядело как какое-то затишье перед бурей. А потом ему под дверью оставили листок — он не знал этого почерка — с датой и временем встречи и координатами. Координаты указывали на лесной массив в районе национального парка Шенандоа в Виржинии, в двух с половиной часах езды от дома Ксавье. Это было крайне странно — но не более странно, чем всё остальное, что происходило вокруг него. Он понимал, что в лесу его могло ожидать всё, что угодно — и даже, возможно, смерть по заказу тех, кому он помешал. Но анализировать он уже не мог — его закрутил этот водоворот безумия, состоящий из всевозможных интервью и новостей, обысков и проверок, страха за друзей и близких, что всё, что оставалось — это поддаться какому-то безумному шансу, что даёт ему жизнь. Шансу встретиться с кем-то, кто может сказать ему что-то судьбоносное, что вытащит его из этого водоворота. Или же наоборот, уничтожит.