Разбуди меня

Один год девять месяцев назад — Ты всё-таки пришла, — на выдохе прошептал он. По телу прошла волна дрожи. Они не виделись больше трёх недель, и он уже успел порядком соскучиться. — Привет, Ксавье, — она села на скамейку Юнион-сквера, где её ждал Торп. В её руках было два стаканчика с кофе — американо для неё и латте для него. — Как ты? — Ты и так знаешь, что так себе, Уэнс, — он тяжело вздохнул. — Послушай… Я консультировался с врачами. Возможно, тебе нужно просто сдать анализы. Проверить гормоны. Я уверен, всё будет в порядке. Витамины какие-нибудь пропьёшь, и всё придёт в норму. Она смотрела на него исподлобья, нахмурившись, будто совершенно не одобряя то, что он говорил. Её взгляд оставался равнодушным и глядя на неё он всё больше убеждался, что у её здоровья просто какой-то стандартный сбой, который, возможно, довольно просто лечится. — Ты можешь говорить о чем-то другом? — она злобно выплюнула эту фразу. — Или больше нет других тем? — Уэнсдей, я же хочу всё исправить! — он выпалил в возмущении. — Ты ушла от меня при том, что мы любили друг друга! Я просто хочу вернуть твою любовь! Она смотрела на него с какой-то обидой во взгляде, и, нервно сглотнув, она протянула ему его стаканчик с кофе. — Спасибо, Ксавье, за встречу, — она поднялась на ноги. — Я так и знала, что это бесполезно. И он снова смотрел ей в след, не в силах даже окликнуть, пока его сердце болезненно сжималось от очередной неудачной попытки наладить отношения. *** Путь из галереи в кофейню занимал минут пять — Ксавье даже не удосужился накинуть пальто, решив, что ощущение весенней прохлады его взбодрит перед встречей, о которой он мечтал последние пару лет. Тело немного колотило от волнения — чем меньше оставалось времени до встречи, тем больше он понимал, что совершенно к ней не готов. Как с ней разговаривать? А главное — как это вынести, зная, что она для него — всё, а он для неё — лишь недоразумение прошлого, которое никогда не станет будущим? Однако он всё равно абсолютно точно хотел этого разговора. Боялся, не знал, как себя вести, но хотел. Последние недели Ксавье так любил у всех спрашивать, что же люди чувствуют после вакцинации… Но на самом деле его волновало всё это время только то, что же чувствует теперь она. Кажется, настала пора об этом спросить ту, ради которой он пытается свернуть горы. Как бы ни было страшно — он должен узнать у неё как можно больше сегодня, потому что второго шанса может не быть. Она уже была на месте — сидела за дальним столиком кофейни, немного скрытым от посторонних глаз полупрозрачной перегородкой. Ноги были скрещены, руки теребили стоящую на столе сахарницу — весь её облик выдавал волнение. Казалось, эмоций в ней — хоть отбавляй. Нервно вздохнув напоследок, он на ватных негнущихся ногах проследовал к столику, за которым сидела она. Пальцы, непроизвольно сжатые в кулаки, онемели так, что он уже не совсем их чувствовал. — Привет, — второй раз за день поприветствовал он её, улыбнувшись, а его глаза болезненно сощурились от вновь нахлынувших эмоций. Он так и не мог спокойно смотреть на неё, а теперь, выиграв первую неформальную встречу за последние два года, он и вовсе едва себя сдерживал. — Привет, Ксавье, — она тоже едва заметно улыбнулась уголками губ. — Хорошо выглядишь. — Спасибо, — он мигом растерялся, совершенно не ожидая услышать от неё какие-либо комплименты. — Ты тоже… Точнее, ты выглядишь прекрасно, как всегда. Повисла неловкая пауза. Возможно, девушка уже жалела, что ляпнула подобное — по крайней мере сейчас она старательно разглядывала свои ноги. Ксавье взялся за меню, решив с напускным энтузиазмом его изучать — хотя сам раздумывал, как следует себя с ней вести и что вообще говорить, чтобы всё не испортить. Но никакого плана у него не было — он оказался совершенно не готов к той встрече, о которой грезил последние два года. Как они и договорились, они встретились в тот же день, через два часа, и Ксавье даже не успел заскочить домой и переодеться, так и придя в кофейню в полуформальном костюме, который хоть и был более молодежным и современным, чем надетый им на их первую с Уэнсдей встречу в ФБР, но всё же казался ему чуть более официальным, чем ему бы хотелось. Пальцы нервно впивались в ламинированный лист с не самым широким ассортиментом напитков, пока он боялся снова взглянуть на неё — от волнения к горлу так некстати подкатывала противная тошнота, и он сидел, раздраженный настолько слабым здоровьем, которое не позволяет ему вести себя уверенно тогда, когда больше всего это было необходимо. — Я возьму сэндвичи, — послышался её голос, и Ксавье только сейчас понял, что к ним уже подошёл официант принять заказ. Господи, должно быть, он выглядит как полный мудак, который даже не понимает, где он вообще находится. — Чайник горячего чёрного чая с мятой, — выпалил Ксавье на автомате, быстро прикинув, что от кофе ему может стать ещё хуже, а мята, возможно, его успокоит. Только задним числом до него дошло, что они с Уэнсдей обычно предпочитали именно такой чай, который он почти никогда потом не пил без неё. Официант, приняв заказ, ушёл, забрав меню и оставив Ксавье один на один с этими пронзительными глазами без какой-либо возможности больше тянуть это вязкое время. На ней было то же чёрное платье-футляр, в котором она только что была на открытии его выставки, за исключением того, что теперь на плечи она накинула белый пиджак. Ткань платья идеально подчеркивала её фигуру, и взгляд Ксавье невольно цеплялся за её тонкую талию, поднимался выше, к её аккуратной груди, так элегантно обтянутой плотной тканью, которая, впрочем, не спасала его от незамедлительно возникших воспоминаний о её теле. — Я рада, что твоя выставка состоялась, — начала она, так и не дождавшись от него никаких реплик. — Вышло очень… необычно. Не знаю, сколько подобному искусству позволят в наше время висеть в выставочном зале, но, кажется, про это завтра напишут во всех газетах. Даже я не могу предсказать, что тебя ждёт дальше. Жаркое обсуждение во всех СМИ — это как минимум. Было странно говорить с ней об этом — в голове крутилась мысль о том, что она работает инспектором — по сути, человеком, чья роль заключается в том, чтобы убедить всех вакцинировать. Её относительно нейтральный комментарий по части его выставки, наверное, можно считать дружелюбным. — А ты что думаешь на этот счёт? — решился он спросить. — Какого будущего для этого мира хочешь ты? Она тяжело вздохнула и отвела взгляд, снова уставившись куда-то в сахарницу, которую всё ещё держала в руках. — Послушай… Так вышло, что у нас не спросили, понимаешь? Наверное, это неправильно, это грустно. Но уже ничего не изменишь. Будущее уже предопределено. Остаётся только принять его. Её голос звучал уверенно, будто она действительно верила в то, о чём говорит. Будто всё уже давно решено и только безумец идёт против системы, сохраняя в себе жалкие остатки тех чувств, которые когда-то были. Которые уже давно превратились в болезненные, истерзанные в клочья рваные раны души. — И это то, что ты действительно бы пожелала для меня? — он, в отличие от неё, смотрел ей в глаза. — Забыть обо всём, что между нами было, вакцинироваться и жить счастливо? Она снова взглянула на него, чуть прищурив глаза. Смотрела так, будто пыталась отыскать в его облике какую-то истину, ответы на свои собственные неозвученные вопросы. — Ты не забудешь всё, что было, Ксавье, — она горько ухмыльнулась. — Этот препарат не отключает память, нет. Только лишь выключает чувства. Она слегка поджала губы — так она раньше делала, когда была чем-то расстроена. Он вдруг поймал себя на мысли, что знает её, как облупленную, чувствует малейшие изменения её мимики, считывает всё эмоции. Это было так странно — вновь видеть её здесь, напротив себя. — Почему ты наконец-то согласилась встретиться? — спросил Ксавье, хотя в голове вертелись намного более важные вопросы, которые он боялся озвучивать, по крайней мере сразу. — Я давно искал встречи с тобой, но согласилась ты лишь сейчас… — Прошло так много времени, Ксавье… — она задумалась, вглядываясь куда-то вдаль. — Наверное, нам действительно стоит поговорить. Наверное, в глубине души я знала, что без этого не обойтись. Он сидел и не понимал, что ему говорить. Как вести этот разговор? Девушка, которая была для него самым близким человеком во вселенной, теперь сидит напротив, а между ними образовалась целая пропасть. Пропасть из недосказанного, из горечи и обиды последних двух лет. Она молчала, будто тоже не знала, что сказать. Впервые за долгое время он мог в деталях разглядеть её лицо — хоть он и знал его идеально, но смотреть вживую в эти глубокие карие глаза, на чуть выступающие скулы, немного вздёрнутый аккуратный нос и вишнёвые пухлые губы казалось какой-то особой магией. Как будто за всё то время, что он любил издалека, он уже потерял надежду снова к ней однажды приблизиться. — Уэнсдей… — из последних сил пытаясь собраться, чтобы сказать ей хоть что-то важное, он вдохнул побольше воздуха в лёгкие. — Я скучаю. Знаешь… Мы могли бы возобновить общение… хоть в какой-то форме. Она взглянула на него немного удивлённо, будто в самом деле не ожидала от него подобной реплики. — Ксавье… Ты действительно не понимаешь, почему мы не общаемся? — чуть более эмоционально сказала она. — Почему мне пришлось уйти? Она нахмурилась, и между бровей Уэнсдей залегла морщинка, которая показалась ему более глубокой, чем раньше. На её лице отразилось страдание, и ему инстинктивно захотелось уберечь её от этого, обнять и успокоить, сказать, что впредь всё будет хорошо. Вот только будет ли? — Я ведь пыталась остаться, — она снова понизила голос, взяв себя в руки. — Хотела сохранить отношения хоть в каком-то виде. Но ты не сделал ничего, чтобы их сберечь! — Что ты такое говоришь, Уэнс? — Ксавье тут же забыл о своих мыслях успокоить девушку, задетый её словами. — Как ты можешь? Да я только и мечтал о том, чтобы мы с тобой были вместе! Только и думал о том, как вернуть твои чувства ко мне… — Вот именно, Ксавье! Вот именно, что ты думал лишь о том, как вернуть мои чувства! — совершенно неожиданно для парня она была на редкость эмоциональна, хоть и пыталась говорить так, чтобы за соседним столом их не услышали. — Тебе ведь даже ни разу не пришло в голову то, чтобы поинтересоваться, что об этом думаю я! Что я испытываю после всего! Тебя, казалось, совершенно не волновало, что у меня отобрали базовую способность любить, что безвозвратно изменили мой геном! Ты думал лишь о том, чего лишился ты. Воздух в кофейне становился каким-то плотным и не позволял дышать так же свободно, как прежде. Официант, так не вовремя подошедший с сэндвичами и чаем, немного переключил внимание на себя и подарил небольшую передышку, во время которой до Ксавье начало доходить ужасное — он сам поспособствовал тому, что их отношения развалились. Он сам вёл себя как чёртов эгоист, отчего-то решив, что раз она больше не испытывает к нему чувств, то ей должно быть всё равно и на их отношения в целом. — Я помнила всё — все наши свидания, наши разговоры, наше общее счастье, но больше не могла испытывать ничего подобного! — она продолжила, как только они снова остались одни. — Как думаешь, хорошо мне от этого было? Хорошо мне было от того, что я больше не чувствую того, что было между нами прежде? Но тебя тогда волновало лишь то, чего лишился ты! — она глубоко вздохнула и прикрыла глаза. — Все мы эгоисты, Ксавье, я понимаю. Но если ты меня любил так, как ты об этом говорил, то почему ты ни разу, ни разу чёрт возьми не поинтересовался у меня, что я насчёт всего этого чувствую? Какого мне стало жить в этой новой для меня реальности? Нет, ты так и не спросил меня об этом. В голове Ксавье одна за другой крутились сцены из их прошлой жизни — тот недолгий период времени их отношений, которые происходили уже после её вакцинации. Страх потерять девушку, досада от мыслей, что только что у них было всё прекрасно и она должна была вот-вот стать его невестой, заполонили тогда всё вокруг, и он не мог больше и думать ни о чём, кроме как о том, что она от него ежедневно отдаляется всё сильнее, что он теряет свою любовь, ту самую, встретив которую однажды, понимаешь, что это навсегда. Да, похоже, что он, раненый собственными переживаниями, действительно тогда не особенно думал о её чувствах. Вероятно, захлестнувшие его тогда эмоции и вправду были той самой причиной, почему она ушла. Уэнсдей, наконец высказавшись, замолчала, внимательно глядя на парня. В его груди щемило и кололо, жгло, словно какая-то горячая лава разливалась по всему телу. Кажется, он совсем не ожидал чего-то подобного. Думал, она будет такой же, вечно равнодушной и безразличной. — Уэнсдей… — его связки смыкались недостаточно хорошо, так, что голос казался каким-то хриплым и вымученным. — Уэнсдей, я не знал… Чёрт, знаю, что это не оправдывает меня, но я просто тогда и не подумал, что тебе тоже плохо. Да, наверное я вёл себя эгоистично… Просто я почему-то подумал, что раз ты больше меня не любишь, то тебе всё равно. Они смотрели друг на друга, каждый пытаясь отыскать в другом какую-то свою правду, ответы на те вопросы, что так долго не были заданы. Гул голосов других посетителей казался таким далёким, словно происходил на другой планете. Чтобы хоть как-то себя занять, Ксавье разлил чай по кружкам, в глубине души со страхом ожидая какой-нибудь очередной реплики Уэнсдей. Например, фразы о том, что она не сможет простить его за то равнодушие, что он проявил по отношению к ней тогда, два года назад. — Прости, Ксавье, — вдруг сказала она, протянув руку к чашке чая. — На самом деле я так много думала об этом, о том, как ты был тогда одержим этими моими чувствами, пыталась как-то сопоставить это с собой. Вспоминала свои чувства к тебе. И я думаю, что то, что тогда с тобой происходило — это нормально. Да, ты, наверное, мог бы чуть более откровенно говорить со мной о том, что чувствую я, но, я помню, ты был в таком отрицании происходящего, что, очевидно, ты сам нуждался в помощи. А я припоминаю тебе это так, как будто ты мог мне чем-то помочь. Она сидела перед ним, чуть опустив глаза, глядя куда-то в стол, будто боялась снова посмотреть. Она была красива, как всегда. С длинными изящными ресницами. Высокими точеными скулами. Чувственным изгибом её губ. Его всё ещё мутило. Отхлебнув чая, уже остывшего до нужной температуры, он сделал глубокий вдох и выдох, пыталась взять себя в руки. Даже если когда-то его собственными стараниями она от него ушла, это не повод опускать руки и перестать бороться. — Мне жаль, что это случилось с тобой, Уэнсдей. Мне жаль, что это случилось с нами. Я думаю, ты права, и я был тем самым чёртовым эгоистом тогда. Если ты когда-нибудь сможешь меня простить… И даже если не сможешь… Просто знай, Уэнсдей. Я всё решил. Я буду бороться за твоё сердце до конца. Она подняла на него взгляд, полный смеси удивления и какого-то робкого страха. — Я больше не держу на тебя зла, Ксавье. Да, мне было тяжело тогда, но прошло время. Я справилась, и я привыкла. Но я не хочу, чтобы ты напрасно надеялся на что-то. Вакцина работает. Работает хорошо. И, боюсь, моё сердце больше никогда не станет прежним. — А что, если есть шанс вернуть твои чувства? — Ксавье подошёл к главному, пока внутри него всё колотило от удушающего страха. — Ты бы попробовала принять антидот, если бы он существовал? Она отпила чая, слабо улыбнувшись и размышляя над его словами. Ксавье перестал дышать, ожидая её ответа на самый главный для него вопрос. — Знаешь, этот мир не так плох, как могло бы показаться, — она пожала плечами. — Макроэкономические показатели действительно улучшились. Убийств стало меньше. Люди спокойнее. На две трети сократилось число тех, кто прибегает к помощи психотерапевтов, — она сделала небольшую паузу, снова отпив чай. — Да, знаешь, мне иногда действительно грустно от того, что мы с тобой потеряли что-то, что, судя по моим воспоминаниям, было прекрасным и приятным. Но, объективно говоря, мне нравится этот новый мир. Думаю, когда вакцинируются все, человечество действительно сможет достичь каких-то великих целей, потому что любовь больше не будет нам мешать. — Каких, чёрт возьми, целей? — её слова снова больно ранили его. — Я готов был достигать целей ради тебя, ради нашей любви! А что сейчас? — он хотел договорить, высказать всю ту безнадежность своего нынешнего существования, но его голос задрожал, выдавая слишком сильные эмоции, так, что он больше не был готов продолжать. — Быть может, тебе просто следует вакцинироваться? — она посмотрела ему в глаза, а Торп не мог не обратить внимания на странную вопросительную интонацию и так неуверенно сформулированную фразу. — Тебе станет легче, обещаю. Я же вижу, что ты страдаешь… — она тяжело вздохнула. — Послушай… Мне жаль, что это произошло. Но что случилось, то случилось. В этом ведь нет никакого смысла теперь. Я понимаю тех, у кого любовь. Но у тебя больше нет любви. Он смотрел на неё — в эти пустые глаза, которые своим взглядом только подтверждали её слова о том, что их любви давно пришёл конец, и каждое мгновение, когда их взгляды соприкасались, его это больно ранило, но даже это было для него благом, чем-то намного более живым и правильным, чем существование без неё. — Быть может, вакцинируйся ты — и мы смогли бы снова общаться нормально, — её пустой взгляд был полным грусти. — Знаешь, я тоже скучаю. Ведь мы были не только любовниками, но и друзьями. — Мы можем общаться и сейчас, — возразил он. — И я готов к этому. Знаешь… Даже если не выйдет вернуть твои чувства, я готов. Их встреча была такой странной, и одновременно такой родной. Как будто он наконец вернулся домой после долгих скитаний и смог выдохнуть. Периодические вспышки возмущений быстро затухали, и на первое место выходило такое привычное в присутствии друг друга спокойствие. Уэнсдей была непреклонна в своём решении всё оставить, как есть и не идти против новой системы, в эффективность которой она, похоже, поверила. Ксавье не получил того, чего хотел. Но он получил даже больше — она снова была с ним, хоть и в роли собеседника, знакомой или же даже друга, и она готова была вот так сидеть напротив и говорить, пусть даже этот бессмысленный разговор больше не касался самого главного и болезненного.