Разбуди меня

Четыре с половиной года назад Ксавье уже который раз поворачивал ключ в замочной скважине, но она никак не поддавалась. — Что же это такое-то? — вздохнул он. — Давай я, — Уэнс улыбнулась и аккуратно забрала у парня ключ. Каким-то магическим образом дверь в галерею сразу же ей поддалась, и они вошли внутрь. — Нужно было просто слегка тянуть на себя, — пожала она плечами, оглядывая пространство вокруг. — Значит, здесь ты теперь будешь работать? — Да, всё верно, — Ксавье улыбнулся собственной удаче. — Это чудо, что я приглянулся такому требовательному человеку, как Стив! Здесь положен хороший оклад, а ещё премии и дополнительная оплата за участие в выставках! И тебе не нужно будет работать, пока ты учишься! — Не планирую висеть у тебя на шее, — Уэнс скромно пожала плечами, как бы показывая своё равнодушие к его деньгам. — Главное, что тебе здесь нравится. — Я бы хотел, чтобы ты переехала ко мне, Уэнс, — Ксавье притянул её за талию поближе. — И не думала о деньгах. Лучше мечтай. Например, о том, как ты когда-нибудь будешь открывать здесь выставку коллекции картин своего мужа… — Даже не знаю, о ком ты, — прыснула Аддамс, закатив глаза. — И к твоему сведению, я пока что вообще не планирую замуж… — Даже за того, кого по-настоящему любишь? — Ксавье уткнулся носом в её волосы и вдохнул такой родной запах его любимой девушки. — В детстве я всем говорила, что никогда не влюблюсь, не выйду замуж и не буду домохозяйкой… — она притянула его ближе, проводя рукой по его волосам. — Я была убеждена, что любовь и вовсе не нужна мне. И всем остальным тоже. Я думала, что она только мешает. — А что ты думаешь сейчас? — Ксавье медленно прикоснулся губами к её шее, оставляя там мокрую дорожку из поцелуев и замечая, как девушка в его руках начинает дышать тяжелее обычного. — Я всё ещё думаю, что любовь не нужна, — со сбившимся дыханием промолвила она, прикрыв глаза от наслаждения. — Неужели? — Торп ухмыльнулся, резко прекратив целовать. — Продолжай… — она с досадой застонала. — Любовь ведь не нужна? — он прищурился, заглянув в её блестящие и точно влюбленные в него глаза. — Любовь не нужна, но в тебе есть что-то такое, что меня уже не отпустит, — она ухмыльнулась. — И если без любви я, пожалуй, проживу, то без тебя уж точно не выйдет… Губы Ксавье расплылись в широкой улыбке. — Меня это устраивает… И он резко прильнул к её губам в поцелуе, прижав девушку к двери. *** — И всё же, главное, что следует понять, ввязываясь в такое дело — что нет какого-то единого чувства любви, которое этот препарат отключает, — рассказывал Юджин, сидя на полу в домашней мастерской Торпа. — Любовь сложнее, чем ты думаешь. Её нельзя просто взять и полностью отключить, как и нельзя взять и вернуть по щелчку пальцев. Они сидели так уже часа полтора — Торп рисовал, поддавшись вновь нахлынувшему на него в связи с приятными новостями вдохновению, а Юджин всё время что-то рассказывал — то о том, как создавалась вакцина, то вообще о чем-то отвлеченном и не связанном с этой темой. О том, как именно нужно действовать, чтобы вернуть чувства Уэнсдей, никто из них пока не обсуждал. — Когда я пришёл в лабораторный отдел, остальные уже занимались исследованиями, на базе которых потом и был создан препарат, — продолжал парень, иногда бросая взгляды на рисующего Торпа. — Так что я прошёл этот путь не от и до, а присоединился ближе к концу, когда уже были первые разработки, и по сути занимался поиском идеального состава и тестировал его на мышах. Но я, конечно же, все исследования своей команды читал, и хорошо разбираюсь в том, почему для вакцины были выбраны конкретно эти компоненты. Юджин прервался, решив съесть ещё один, уже пятый, панкейк — один из тех, которые неизменно готовила по утрам Бьянка. Кленовый сироп Оттингера не устроил, и он достал из своей сумки банку свежего меда, которая удивительным образом была у него с собой. — Если хочешь, я оставлю тебе мёд, — вдруг сказал он, набив рот. — Я знаю этих пчел — раньше сам держал пасеку, ту самую, где его производят, но родители меня убедили, что следует работать там, где мой интеллект будет по максимуму применен… Может, они ошиблись, и не нужно было лезть туда, куда не следовало. Торп ненадолго прервался, посмотрев на парня. Значит, он, сам создав эту вакцину, тоже считал, что это было не нужно? Что вообще он сам думает об этом? Ксавье только сейчас пришло в голову, что по сути он сейчас сидит с одним из тех, кто всё это затеял — и отнял у него любимую, на два года лишив его красок жизни. — Ты сам вакцинирован, Юджин? — спросил его в лоб Ксавье. — Или ты тоже думаешь, что не любовь главное зло, а этот препарат? Юджин вздохнул и поджал губы. Медленно покачав головой, он, казалось, витал где-то в своих мыслях, и Торп даже не был уверен, раздумывает ли тот над вопросом, или же думает о чем-то своём. — Я ведь тоже когда-то потерял любовь… — неожиданно сказал он. — Не так, как ты, конечно. У меня было всё слишком банально. Это было ещё в школе, и она училась на год старше меня. Она просто уехала сюда, в Вашингтон, учиться, да и рассталась со мной по видеосвзязи через пару месяцев. Даже приезжать не стала, чтобы лично всё сказать. Ксавье стало немного не по себе от этого разговора, и он снова принялся рисовать. Образ Уэнсдей, держащей его за руку на фоне разлученных препаратом парочек Вашингтона был почти завершён — для более реалистичной картины он добавил пару агитационных билбордов, которые призывают немедленно вакцинироваться всем, кто ещё этого не сделал. — Препарат не несёт в себе зла, нет, — решился-таки ответить Юджин. — Изначально задумка была прекрасна — например, избавиться от неразделенной любви. Жена ушла к другому, муж гулящий — а от этого, представь себе, есть лекарство, которое не делает тебя равнодушным ко всему, а только к любовным отношениям. У кого-то умер партнёр и человек слишком сильно переживает, уходит в годы терапии — а тут всего одно лекарство — и ты здоров. Ксавье вдруг вспомнил о Бьянке, которая приняла препарат с довольно позитивным настроем, действительно избавившись от неразделенных чувств к нему. В самом деле, была ли эта идея настолько уж плохой, если бы это применялось с осторожностью? Если бы его не вводили вот так вот, без спроса, тем, кто счастлив в своих отношениях? — Ещё в теории можно было бы отключить, скажем, только ревность. Любовь осталась, но больше нет этого давящего и отравляющего некоторых изнутри чувства. Но до этого не дошло. В какой-то момент наше начальство решило, что применить разработку ко всему населению Земли — хорошая идея. Юджин, похоже, любил много рассказывать. Ксавье было интересно, и чем больше он слушал — тем больше, похоже, понимал, что же в самом деле произошло с миром за последние годы. Оставалось только понять, что же всё-таки эта вакцина оставляет из чувств, и о каких шансах частично вернуть утерянное говорил Юджин пару часов назад. — Так ты говорил, что любовь отключена не полностью? — решился спросить Торп. — И, что можно частично вернуть чувства тем, кому был введён препарат? — Учёные и сейчас не знают, что такое любовь. Да, в основном этим управляют гормоны, но их тоже довольно много, да и каждый из них помимо любви отвечает за много чего ещё, — рассказывал парень. — Так что, оказалось, что не так-то очевидно, что именно нужно отключить. Вся наша команда пыталась выяснить, как, например, заставить какой-нибудь гормон работать частично, блокируя в нем только интерес к партнёру, и оставляя многое другое. Нашей задачей ведь было оставить дружбу. Оставить сострадание. Оставить человечность. Отключить всё было бы намного проще, но нам пришлось лезть глубже, выяснять, где заканчивается теплое отношение к другу и начинается что-то большее. Ксавье, внимательно слушая всё, о чем говорит Юджин, дорисовывал картину. Остались буквально последние штрихи — и через несколько минут уже последнее произведение его коллекции будет готово. Её чёрные как смоль волосы здесь приятно отливали на солнце, и, стоя вполоборота, она мягко улыбалась, а её глаза блестели тем самым влюблённым блеском, который пришлось у неё наблюдать только ему, и который навсегда угас в тот роковой день. — И любовь эта, как оказалось, у всех пар очень и очень разная. У некоторых она почти не отличается от дружбы — и тут уже, пожалуй, препарат оказался бессилен. У кого-то напротив — одна сплошная страсть, не подкреплённая ничем другим — и эти пары распались сразу же, как только им ввели вещество. Каждый гормон пришлось подробно исследовать, изучать его влияние на организм, и отключать ровно так, чтобы человек не казался роботом. Взять, например, эндорфины. Один из гормонов, отвечающих за так называемую влюбленность. Можно просто отказаться от них, но это приведет к тому, что люди впадут в апатию, у них пропадёт желание что-либо делать, а нам это не нужно. Нам нужно только, чтобы пропала та самая, «любовная» составляющая. Мы проделали огромную работу, чтобы разделить все гормоны на эти самые составляющие и отключить лишь некоторые. Это был гигантский прорыв, исследование двадцать первого века! Уэнсдей с полотна выглядела умиротворённо и успокаивала его, будто она действительно была здесь, с этим самым влюблённым взглядом, а речи Юджина только больше создавали ощущение реальности того, что его любимая действительно с ним. — А ещё мы, похоже, не смогли продумать всё, — сказал Оттингер, устало потягиваясь. — На некоторые из ощущений нам в принципе не удалось повлиять. Планировалось, что люди просто перестанут любить. А они и правда больше не чувствуют ни влюбленности, ни страсти, ни привязанности. Но будто всё ещё волнуются друг за друга. Не стремятся так уж быстро расставаться. Многие живут под одной крышей даже после вакцинации. В общем, считаю, что в том виде, в котором это было исполнено, проект оказался провальным. Дорисовав картину, Торп тоже резко почувствовал усталость. Часы показывали пол третьего ночи — а, если он всё-таки хочет, чтобы последнее его творение участвовало в выставке, то завтра ему нужно было ехать в галерею для очередной оценки экспертов, после чего ещё полдня готовиться с открытию. — Похоже, уже поздно совсем, — зевнув, сказал Торп. — Давай встретимся недели через три, под конец моей выставки, и обсудим, что именно можно сделать, и какие у тебя будут условия. Юджин устало кивнул, и Ксавье повёл его в гостиную, чтобы распрощаться. — Держи мёд, ты не пожалеешь, — Юджин протягивал ему банку. — Это мои пчёлы, — он расплылся в улыбке так, будто говорил не о насекомых, а о своих детях. — Спасибо, Юджин. Как я могу быть уверен, что мы с тобой ещё встретимся? Не хочу, чтобы ты пропал. — Через пару недель я загляну на твою выставку, и мы поговорим. Обещаю, — и Оттингер пожал Торпу руку. От души поблагодарив парня за сегодняшнюю встречу, Ксавье проводил Юджина и направился прямиком в свою спальню, чтобы успеть поспать хотя бы несколько часов. Вероятно, Юджин тоже внёс свой вклад в его выставку — ведь тот самый блеск в глазах было бы сложно изобразить с той щемящей душу тоской, которая неизменно присутствовала в нём и которая сегодня, после разговора с парнем, хоть немного, но ослабла. *** Гул неумолкающих голосов преследовал его уже второй час — Торп совершенно отвык от подобных мероприятий, где нужно было в течение длительного времени держать лицо, и улыбаться всем присутствующим, и без умолку разговаривать с людьми, которых он впервые видит. Несколько часов назад прошло торжественное открытие его выставки — она была не первая в его жизни, но первая за долгое время. И, вероятно, последняя. Небольшая пресс-конференция, которую Ксавье изначально категорически не хотел устраивать, всё же прошла — на этом настоял Стив, а на него в свою очередь опять же надавили инвесторы, заинтересованные в том, чтобы о выставке узнало как можно больше людей. Нетрудно догадаться, какие у прессы были к нему вопросы — спрашивали и про то, что же он хотел сказать этими картинами, и про некий вызов новому миропорядку, который улавливался на последней его работе, и про его личную жизнь и вакцинацию. И особенно про девушку, изорбаженную на каждом полотне. Ещё вчера Ксавье пообещал Стиву, что, сформулировав всё расплывчато и обтекаемо, он всё же скажет, что не имеет ничего против вакцинации населения и считает это личным делом каждого. Это даже было правдой — вот только с самого начала это не было делом добровольным. С того самого момента, как девушку с его полотен вакцинировали обманом. Но он не стал ничего говорить о ней, ответив, что эта девушка — просто выдумка художника, его фантазия. Она действительно была его фантазией — такая настоящая, влюблённая, с этим неповторимым блеском в глазах, который придавал её лицу столько жизни, сколько в ней нынешней больше не помещалось. Иногда ему казалось, что этого и вправду не было никогда, а он — просто сумасшедший, пытающийся всем доказать, что он не спятил. И тем не менее, фантазия сумасшедшего художника была на каждой картине — где-то глядя вдаль пейзажа, а где-то впиваясь своими манящими карими глазами в смотрящего на неё, оставаясь неизменной константой, нитью, соединяющей все эти картины, все самые необычные места на этой планете. Соединяющей даже прошлое, настоящее и будущее. Гул голосов, казалось, становился только громче, отчего голова Ксавье с непривычки начала побаливать. Сегодня, в честь открытия, здесь был организован небольшой фуршетный стол и разливалось шампанское. Сказать, что всё было по высшему классу, было бы неправильно — для выставок подобного рода сам факт того, что организованы напитки и закуски был чем-то сверх нормы, так что вместо официантов в отутюженных фраках и белых скатертей здесь просто стояло несколько стильных высоких столиков, где самые известные люди города из области искусств обсуждали друг с другом только что увиденное. — И всё-таки, не поймите, что я нападаю на Вас, МакКинли, — послышался голос высокой темнокожей шатенки средних лет, которая стояла за столиком Стива. — Но я в этой выставке явно вижу некоторый вызов вакцинации и всему современному обществу, построенному на концепции отказа от привязанностей. — Было бы глупо ожидать, что не будет тех, кто бросит вызов всем этим паршивым теориям, — вдруг вмешался в их разговор изящно одетый пожилой мужчина с тростью, которому, скорее всего, было уже за девяносто. — У нас в департаменте искусств и культуры, конечно же, эту тему стараются замять, но, в самом деле, не будешь же ты спорить с тем, Кэрол, что большинство из нас восприняли скорее негативно то, что собираются сделать с населением Соединённых Штатов, а потом и остального мира? — Я знаю, что у нас много обсуждалось то, что вакцинация может негативно повлиять на искусство, — кивнула Кэрол. — Но этот начинающий талантливый художник, мистер Торп, явно хочет заставить нас задуматься над тем, хотим ли мы все видеть перед собой этот мир без любви. Несмотря на то, что любовь всё ещё легальна, это довольно серьезный вызов обществу. Из надёжных источников я обладаю информацией о том, что до чистого принуждения ждать осталось недолго. Ксавье стоял чуть в стороне, так, что его было почти не видно беседующей рядом со Стивом паре людей, которые, похоже, работали в департаменте искусств и культуры. От последних слов женщины о том, что скоро всех без исключения ждёт принуждение к вакцинации, по его спине пробежал ощутимый холодок, от которого все мышцы напряглись, как перед прыжком. Что ж, не то, чтобы он ожидал чего-то иного, но слышать подтверждения того, что этот мир скоро безвозвратно станет равнодушным друг к другу, что люди перестанут влюбляться и заводить семьи было действительно тяжело. Возможно, его выставка действительно будет последним криком о помощи, прежде чем всех насильно вакцинируют, и тогда уже никому, включая него самого, не будет никакого дела до любви. — Торп, — Ксавье и не заметил, как к нему подошёл Стив, окликнув со спины. — Слышишь, Торп, — его голос был на пару тонов тише, чем следовало. — Да, Стив? Что-то не так? — Ксавье взглянул ему в лицо, на котором застыло какое-то напряжённое, нечитаемое выражение. — В прессе написали что-то не то? Или ты об этой паре из департамента? Я слышал ваш разговор… — Ксавье… — Стив снова окликнул его, не дав договорить. — Она пришла. Воздух вдруг стал вязким, тягучим, и каждый вдох давался тяжело. О ком он? Неужели и вправду о… ней? Ксавье стал мотать головой в поисках одной единственной, той, которая когда-то, целых два с лишним года назад, сказала, что придёт на открытие… Но мысль, что она действительно пришла сюда сегодня, казалась фантастикой, чем-то из ряда вон выходящим. Особенно после того, как она старательно избегала встречи с ним в ФБР в качестве его инспектора. И тем не менее она действительно стояла здесь. С распущенными, красиво уложенными волосами и в маленьком черном платье, словно она собиралась вовсе не в галерею, а на свидание. Она стояла у его последней работы, и смотрела, как они держатся за руки. Уэнсдей… На ватных ногах он зашагал к ней. В голове всё гудело, и он ничего вокруг больше не слышал — или слышал отдалённо, словно всё это происходило на другой планете. Всё, кроме неё. — Уэнсдей, — на выдохе сказал он, подойдя к ней. — Рад тебя видеть. Сохранять спокойствие было трудно — его голос ощутимо дрожал. Уэнсдей слегка вздрогнула, но быстро взяла себя в руки, повернувшись к своему бывшему возлюбленному. — Ксавье, — она коротко кивнула и слабо улыбнулась. Её глаза как-то необычно блестели, словно в них скопилось немного слёз. — Ты пришла… Ксавье совершенно не знал, что говорить и как вообще себя вести — он так давно мечтал о встрече с ней, о встрече вне стен ФБР и камер, которые фиксируют каждую реплику. Он так по ней скучал. — Я же говорила, что приду, Ксавье, — она слегка ухмыльнулась и пожала плечами. — Долго же ты их рисовал… Он смотрел на неё, не в силах оторвать глаз. Такая красивая, совершенная. Идеальная. Зачем она здесь? Она ведь знала, что неминуемо встретит сегодня здесь его. Значит, она хотела его встретить. Она искала встречи с ним. — Уэнсдей… — справившись с охрипшим от волнения голосом, начал Ксавье. — Как насчёт выпить кофе сегодня? Через пару часов? Она посмотрела на него, широко раскрыв глаза. Они больше не блестели от слез и снова казались такими же пустыми, как и всегда. Эти глаза, в которых не было любви, ранили его больше всего остального, обижали его одним своим существованием, царапали его душу и раздирали её в мелкие клочья. Глаза, которые он, даже после всего, что было, любил, как и прежде. — Я согласна, — кивнула Уэнсдей, слегка улыбнувшись, а сердце Ксавье пропустило очередной удар.