Покинувший отражение

Даже учитывая, что это на один день — находиться за генеральским столом было странно. Жилин снова чувствовал себя ребёнком, которым сидел на работе у отца: всё было интересно и всё было необычно, всё было в тишине и в полумраке от прокуренных портьер. Манил шкаф с личными делами, заводившимися здесь на каждого сотрудника в двух экземплярах: первый был официальным, второй же генерал заводил лично для себя. Манил сейф — в нём наверняка должен был лежать загранпаспорт Жилина, но за незнанием цифр проверять это было невозможно. Довольствоваться приходилось малым. Под мрачное, приглушённое тиканье настенных часов, Жилин принялся изучать собственные дела. В первой, официальной папке, не было никакого подвоха — умница, красавец, комсомолец, куда не брось взгляд — сплошные заслуги, чуть ли не подвиги, и в таком количестве, которое ни одному маршалу и не снилось; если бы всё написанное было правдой, Жилину бы пришлось завесить всё лицо орденами. К сожалению, или к счастью, правды в этом документе было около трети, всё остальное же представляло из себя продукт состояния полёта фантазии генерала. Однако, одна правдивая вещь всё-таки заставила Жилина улыбнуться:

Особые заметки: склонен к выполнению служебных обязанностей в состоянии алкогольного опьянения

Но настоящая, полная правда содержалась во второй папке, по совместительству являвшейся компроматом, которого бы хватило для того, чтобы Жилин сидел до конца жизни по весьма законным основаниям. Здесь — досье каждого убитого и замученного Жилиным человека, краткое, ведь в противном случае пришлось бы тратить куда больше бумаги. По датам были расписаны опоздания, случаи нахождения Сергея Орестовича в нетрезвом виде на рабочем месте, случаи превышения должностных полномочий — всё в аккуратной рукописной табличке, и не было среди этих записей ни одного, утратившего силу. Эту папку можно было выкрасть и сжечь. Сжечь и обрести свободу и спокойствие — да только генерал бы хватился.

«Интересно, сколько копий этой папки лежат у него дома?»

Мысли были прерваны робким стуком. — Войдите. Из-за приоткрывшейся двери сначала показалась голова, а затем и весь Олег. Он плавно затёк в кабинет, не проронив ни слова, огляделся, и робко присел напротив. — Он уехал? На долго? — Заболел. Завтра будет. Они говорили шёпотом, будто кто-то мог их услышать, хотя и знали: из этого кабинета не слышны даже самые душераздирающие вопли и плачь. — Жаль. Уже хотел обрадоваться, что его никогда не будет. Уже ходят слухи, что ты хочешь на это место, а старого — куда подальше. — Олег начал бесхитростно выкладывать услышанное вперемешку со своими мыслями, но сразу осёкся и замолчал, и всё-таки спросил: — Это правда? Жилин позволил себе полуулыбку в обществе Олега, первый раз в новейшем времени. — Ты уши больше развешивай. Ты же знаешь, что я хочу довести это дело и навсегда уехать. — Жаль. — Олег выдохнул совсем горестно, при этом совершенно не меняясь в лице. — А тебе очень идёт этот кабинет. — Зубы мне не заговаривай. Знаю, что идёт. Давай по делу: ты же пришёл не меня хвалить. — Ты прав. — Олег спрятал взгляд. — Я пришёл поговорить с ним про нашу… Про твою операцию в новолуние. Но ты не захочешь обсуждать это со мной. — Не захочу. Жилин сжимал волю в кулак, сжимался сам, как ржавая пружина, со скрежетом, в попытке найти единственное верное решение. «Как специально нас врагами делал, не обращал внимания?» Пытаясь поступить умнее, пытаясь продумать на два шага вперёд, всё равно оставался стоять в тумане. «Зачем он это делал? Стравливал нас?» Жилин стоял по колено в зыбком болоте, медленно засасывающем его. Он не знал, как поступить хитрее, не был уверен, что его самого не обхитрили. — Не захочу, ты прав. Но работа — это работа. Олег тяжело взглянул из-под прямых бровей, и значение этого взгляда было известно одному Богу. Он говорил тихо и сдавленно: — Я хотел говорить с ним, чтобы не говорить с тобой, а теперь ты тут, и всё стало совсем плохо… — Что ты хотел? — Жилин говорил сдержанно, но было слышно, как в его руке под столом карандаш переломился пополам. — Видимо, я хотел предать тебя во второй раз. Не по своей воле. Если ты не забыл, у меня здесь вообще нет воли. Ты же знаешь: знаешь, как он держит за горло, — Олег наглядно сжал руку вокруг своей шеи, — и знаешь, что другого пути нет. Даже когда мы бунтуем — мы пляшем под его дудку. Что бы мы не делали, мы делаем это потому, что всё было решено за нас. Потому что он всё знает. Всё видит, и даже сейчас… — Сейчас его здесь нет. — Жилин подался корпусом навстречу, не понимая, в какой момент начал жалеть своего убийцу, — Олег, поговори со мной нормально. Если мы не будем говорить, мы никогда не сможем раскрыть наше дело. — Здесь он уже осёкся, напрягся и продолжил напористее: — Почему ты меня предаешь? Зачем? Это он придумал? Дай угадаю: он попросил тебя сорвать мне операцию, чтобы выставить меня дураком и продержать тут ещё пару лет? Это так? Олег смотрел в упор, не моргая, едва заметно качаясь из стороны в сторону, как змея, а потом заговорил неестественно бодрым голосом при каменном лице: — В общем и целом, да. Я бы подставил тебя, получил бы какое-нибудь повышение, забрал бы себе лавры, когда раскрыл бы дело. — Олег отвернулся, и его глаза сузились в попытке что-то вспомнить, — но теперь этого не будет. Теперь мне влетит по первое число. — Не влетит. Забыл? Ты теперь мой подчинённый. Я решаю, что с тобой будет. Если проблема только в страхе, то я могу тебе помочь. Жилин пытался заглянуть ему в лицо, пытался поймать контакт, как это было раньше, но Олег только глубже уходил в себя, становясь не просто нечитаемым, а полностью непроницаемым. — Я смогу тебя защитить, если понадобится. Я не дам тебя в обиду. Слышишь? Мне не нужен ещё один враг, и тебе, кстати говоря, тоже. «Я хочу простить тебя» — чуть не срывается с губ, но сквозит в воздухе. «Я ничем не лучше тебя, я сам был на твоём месте, я знаю, больше других знаю, что тебе нужен кулак, тебе нужна протянутая ладонь, так возьми её» — хочется закричать, но этого не происходит. Олег встал, и не показывая лица подошёл к двери, и уже оттуда бросил: — Ты хороший человек, Серёжа. Правда. Ты много понял с нашей последней встречи. Но я не могу просить у тебя помощи после того, что было. Олег ушёл, оставив после себя только новые вопросы. Жилин закурил и начал говорить сам с собой: — Тю, блядь! Сделав две затяжки, он продолжил монолог: — Ёбнутый, сука, на всю голову. Он совершенно не услышал ни стука в дверь, ни того, как она открылась, впустив в себя посетителя, ни прошения зайти. — Уебан, блядь. Конченный. — Я? Седовласый мужчина, чей стук был проигнорирован, находился в лёгком замешательстве. — Да и ты тоже. И я. И кто из нас больший? А кто хороший-то, в нашей-то сфере? Жилин совершенно забыл о том, что на тот день становился маленьким генералом и должен был принимать таких же генералов. Мысли касательно Олега совершенно забили собой голову. Приходилось принимать вежливый вид, хотя общая задумчивость от этого никуда не пропала.