Между панельных домов

– А вата у вас есть? – Есть, молодой человек. – Дайте, пожалуйста. Побольше. Наклоняясь к окошку выдачи, Антоха упирается лобешником в витрину со средствами от кашля. На улице, как говорила мама, самый настоящий дубак, и в очереди в аптеке Шуджин нашел свои очевидные плюсы – по крайней мере он успел согреться. – Побольше – это сколько? И какая вата нужна, стерильная или нестерильная? – Без разницы, мне просто щели в окне заткнуть, – честно выпаливает Шуджин. – Давайте пять штук пока, там посмотрим уже. Тяжело вздыхая, фармацевт все же выбивает Шуджину пять средних упаковок самой дешевой нестерильной ваты. Антон, всматриваясь в витрину, с ноги на ногу переминается, искоса поглядывая на нагрянувшего в гости товарища. До Кисакина дозвониться как до Смольного. Сколько Тоха ни писал, сколько ни звонил, тот пропадал целыми днями бог знает где и так же внезапно потом появлялся в диалоге со словами «щас такой прикол расскажу вообще сдохнешь». Тоха знал его уже давно и к подобным выходкам в принципе привык – ну, мало ли, какие там тараканы у него в голове пляшут, всякие же люди бывают, но сегодня Кисакин сам предложил «по району пошароебиться», и хоть погода к променаду не то чтобы располагала, отказаться Шуджин не смог – слишком давно они не виделись. Вот и стоит теперь Кисакин рядом в очереди в аптеке, ценники на таблетки от желудка рассматривает и незаконно громко чупа-чупс грызет, терпеливо выжидая, пока Антон закончит с покупками. – Что-нибудь еще? – Да, дайте еще, пожалуйста, парацетамола пачку, пару пакетиков терафлю и аскорбинки, только не в банке и не конфеты, а которые, знаете, в белых пачках таких советских. На Антона смотрят исподлобья. – Аскорбиновую кислоту? – Наверное. Три давайте. Нет, подождите, давайте четыре. И антиполицая пачку. – Нет такого, – вздыхает фармацевт, не застрявший, в отличие от Шуджина, где-то в десятых годах. – Алкоклин есть. – Не надо тогда, – отмахивается Тоха. Тот факт, что посоветованный алкоклин – та же бадяга, что и антиполицай, даже в голову не приходит. Он поворачивается к Кисакину. – Тебе взять че? – Не надо. Антон смотрит на него лишь пару секунд и цокает. – Дайте еще гематогенку яблочную. Сумма на чеке, как и стоило ожидать, больше похожа на номер этой самой аптеки. Деньги с карточки понемногу утекают, и не думая прибавляться – со своими прогулами и наплевательским отношением к учебе со стипендии Антон слетел со второй космической, а значит, пришло время подумать, какие статьи расходов есть вариант урезать, чтобы в итоге не пришлось питаться одной только купленной ватой. Пихая Кисакину в карман гематогенку, Антон тащит его до ларька, где шикует на последние гроши и покупает два адреналина, а после устало плетется на соседнюю площадку, чтобы усесться на детскую карусель, постелив на сырое сидение аптечный пакет и поджав свои километровые ноги, да медленно раскручиваться, слушая истории товарища, который все время так любил пропадать. В теории, конечно, можно было бы попытаться провести Кисакина в общагу. Там и теплее, и уютнее, и ветра нет – ну, может, все-таки и есть, но сквозь оконные щели его задувает все же меньше, да и сам Кисакин мелкий – его хоть в кармане пронести можно, но закрадывались у Антохи подозрения, что комендантша на таких гостей, а уж тем более гостей Антохи, как пес цепной натаскана. Грустно, конечно, но ничего не поделаешь – она его самого-то через раз пускает, когда тот снова теряет где-то пропуск. Как Кеше удается каждый раз без проблем приводить в комнату поганого Максима, у Шуджина не было ни малейшей догадки. Благо, площадка совсем недалеко, и в случае чего Антон просто нырнет в тепло общажных коридоров. Может, нашкуляет мелочи и, отогревшись, ближе к вечеру спустится до Магнита за чебупиццей по акции, или, может, и вовсе отчается и позвонит матери с нескромной просьбой закинуть пару соток «на тройку». Не то чтобы Антон был бездарностью и пропитанным ленью, но на работе он не обитал – так, лишь изредка перебивался спонтанными заработками вроде помощи с переездом старому корешу, карточных побед на нечастых пьянках да милостынью от недовольного положением дел отца. Менять, конечно, что-то стоило, но где себя искать – этот вопрос разум Тохи занимал давно и безрезультатно. Ну вот если не попрут его из универа, что, конечно, маловероятно, ну вот закончит он и получит свой выстраданный синенький диплом бакалавра философии – куда он с ним пойдет? Варианта два: или в магистратуру, чтобы потом пойти эту самую философию преподавать в этом же универе на зло всем преподам, которые так старательно заваливали его на сессиях, или он смоет четыре года учебы в унитаз и нацелится на что-то новое. А на что? Можно было бы пойти учиться на тату-мастера, так ведь и там нужны деньги. Можно было бы забить и пойти на автомеханика, но душа у него к этому не лежит. Можно было бы сесть на шею родителям и терпеливо ждать, пока судьба не одарит его милой невестой, дочерью какого-нибудь депутата с квартирой на Патриках, которая содержала бы его всю жизнь и готовила на завтрак что-то посерьезнее бутербродов, но в нынешних условиях такой вариант тоже казался не самым надежным. Даже в пресловутом вебкаме Тоха вряд ли сыскал бы какого-то успеха, хотя, стоит признать, как бы стыдно ему ни было, подобная мысль в его голове уже мелькала. Кисакину повезло. Учился хорошо, хоть и на совершенно бесполезной специальности, получал какую-никакую, а стипендию – да еще и повышенную, жил у родителей дома и ни в чем себе, кроме Антохиной компании, не отказывал. Вот же, думалось Шуджину, судьба как развела: одному – все, другому – ничего. Все у Кисакина было хорошо, ни на что тот никогда не жаловался, вечно был чем-то занят – значит, и жилось ему не то чтобы скучно. Завидовать было некрасиво, особенно товарищу, но Шуджин ничего с собой поделать не мог. В моменты особо сильного бурления желчи Тоха думал, что на фоне Кисакина выигрывает разве что внешне: Тиман-то был мелким, совсем смешным со стороны, уж никак не тянул на свой возраст, да и очки дурацкие его совсем не красили – не то оправа не шла, не то сам факт дурацкой близорукости; Тоха же, с другой стороны, считал себя красавцем – высокий, крепкий, спортсмен, на лицо приятнее среднестатистического парня по СНГ, да еще и член большой – ну это так, по собственным меркам, разве что похвастаться не перед кем. И пока Кисакин все ходил да страдал по какой-то Нинке, за которую Антон не упускал возможности его подколоть, сам он трахался с кем хотел, таскаясь по чужим общажным комнатам под покровом ночи. Правда, ни одна из девчонок ему в итоге не перезванивала и потом при встрече делала вид, что вовсе его не знает, но об этой мелочи, считал Антоха, можно было умолчать. – Ты слушаешь вообще? – Кисакин щелкает перед застывшими глазами пальцами, и Антон ежится. Задница на холодной карусели быстро замерзает, и он неловко поднимается, пропустив мимо ушей вообще все, что ему рассказывали. – Сорян, задумался, – честно в ответ бросает, втягивая голову в плечи и пряча лицо за воротником потертой парки. – Ветрища ужас, пошли до меня. Кисакин хмурится недовольно, но с карусели тоже поднимается. А «до меня» – это куда? Ведь сколько ни пытались, Кисакину вход в общагу будто законодательно закрыт – хотя Тоха бы поспорил, что хоть один закон в этой стране соблюдается так строго, как запрет Тиману на вход в святую святых. Тащить Кисакина в торговый центр греться на фудкорте Антону не позволит последняя кроха совести, а сам Кисакин в гости не зовет, отмахиваясь и ссылаясь то на долгую дорогу, то на родителей, которые, как Антон ни спросит, неизменно оказываются дома, будто и вовсе не работают. В такие моменты Тохе кажется, что и не дружба между ними, а вообще хер знает что, и бороться за нее смысла нет – как будто надо это только ему, но выкинуть Тиму из своей жизни он все не может. Как-никак, а пока все же товарищ. И он плетется до общаги позади, молча сгребая под ногами сырые листья да раздумывая, что же, собственно, не так с его жизнью. Ни денег, ни девчонки, ни перспектив, ни желания просыпаться по утрам. Встает с горем пополам, натягивает на себя привычную шутовскую маску и веселит особо грустных, лишь бы о собственных проблемах не думать, а потому и слывет местным клоуном – да он, наверное, и не против. Кисакин шагает впереди, тоже не спеша заводить разговор, быстро строча что-то в телефоне, и Тоха думает, что будет даже лучше, если сейчас его на вахте снова не впустят – так у него хотя бы найдется повод сплавить неразговорчивого кореша побыстрее, не задев его хрупкое мужское эго. – Куда? – только и выпаливает он за всю дорогу, грубо хватая за капюшон да отдергивая Кисакина на себя, когда тот выскакивает на красный и едва не летит под колеса сигналящего грузовика. «Петрович – вам везет», – отдается эхом в голове напечатанный на плотном брезенте слоган, и Антон думает, что, если бы не он, Кисакину не повезло бы точно. – Сдохнуть решил? И он едва не дотаскивает его до общаги за шкирку. Думает, что вот уже сейчас вахтерша отправит его восвояси, и Антон спокойно пойдет греться под душем и отпаиваться горячим кофе, но Кисакин замечает Рюгужина издалека, а потому лишь предлагает подождать, пока тот приблизится, чтобы проскользнуть в общагу вместе. Кеша, завидев Шуджина, на секунду замирает, но не сбавляет шага, и неизменно крутящийся рядом Макс переходит на легкий галоп, чтобы не отставать. – Здорово, – устало бросает Антон, когда Кеша с Максом ровняются с ними у крыльца, и Кеша нехотя, но руку Тохе все же пожимает. – С вами пройдем? – А чего она, не пускает? – спрашивает Максим так, будто сам живет в этой общаге и имеет непосредственные дела с вахтершей. Кеша же перебивает его, не давая Антону ответить. – У нас дела. – Это и моя комната тоже, – напоминает Шуджин. Странно, что Кеше приходится напоминать. Странно, что они все еще живут вместе и не переубивали друг друга, хотя все только к тому и вело с самого начала. Странно, что Рюгужин спокойно проходит мимо вахты, не здороваясь, а поганый Максим задорно машет рукой и звонко орет «здрасьте!» на весь этаж, даже не стараясь прятаться – как к себе домой заходит. Странно, что Кисакина выставляют из общаги сразу, хоть он и пытался проскользнуть, прячась за почти что двухметровым Тохой, и Тоха даже не стал уговаривать вахтершу на «один раз», привычно кричать, что Максим тут даже не живет, да и провожать Кисакина не стал – отмахнулся только, бросив напоследок «напиши, как дома будешь», зная, что тот все равно не напишет, и потащился к лестницам вслед за Кешей. Настроение пропало совсем внезапно. Вроде, хорошо все было, и Кисакин сам гулять позвал, а потом – раз, и нет его. И погода испортилась, и ветер поднялся, и Кисакин заткнулся, потерявшись в своих мыслях и телефоне, да и проблемы вдруг о себе напомнили. Еще этот чек аптечный – вроде, не взял ничего, а карточка как-то ощутимо попустела. Неприятно. – Да че ты ворчишь, – почти что тихо цокает Максим, шлепая по лестнице до третьего этажа вслед за Кешей. Тоха слышит их, шагая пролетом ниже, и кажется, что Макс знает, что тот слышит, но Тохе, честно говоря, сегодня совсем не хочется к ним лезть. – Нормальный он парень, посидели бы все вместе, поугарали. – Он не нормальный парень, – громко бурчит Кеша в ответ. – Обсос он конченный. Макс как-то даже сочувственно оборачивается, но Тоха уже сворачивает резко, даже для себя самого неожиданно, и обнаруживает себя под порогом двери коменды с занесенным над головой кулаком. Удар, удар и еще один – и она открывает недовольно, на голове – бигуди, закутанные шалью, в халате. Гостей явно не ждала. И это тоже странно, думается Тохе. В нулевых как будто застряли. – Чего долбишься? – Расселите нас, – без приветствий и всяких условных «пожалуйста». Коменда вздыхает и уже готовится закрыть дверь, как Тоха ногой подпирает косяк. – Заебал он меня, не могу. – Нет комнат, – заученно, предсказуемо. – Как появится что-то, скажу. Ради бога, иди отсюда. – Расселите, – повторяет Тоха. – Реально, все закончится бойней, я отвечаю. Вам трупы тут нужны? И как бы ни хотелось пободаться, коменда все-таки оставалась женщиной, а с ней Антон готов был бороться только словесно, а потому, когда сама она грубо отпихивает прилипшего к двери студента, Шуджин опускает руки и молча позволяет ей захлопнуть перед своим носом дверь.