Между панельных домов

− Ну я же сто раз говорила, − хмуря брови, мать выхватывает вилку, оттесняя Сашку плечом и перехватывая еще почти пустую тарелку. – Просила же казан мне не царапать. − Да я поухаживать хотел, − Инупин цокает в ответ, но тут же замолкает под грозным взглядом. − Отойди отсюда ради бога. И Сашка отходит. Хитро поглядывая на сидящего рядом Колю, он поджимает губы, сдерживая дурацкий смешок, пока мама тихо причитает о его безалаберности. Ставит перед Колей тарелку плова, желает приятного аппетита и торжественно вручает Саше деревянную лопатку. − А мне? − Сам себе накладывай. И казан царапать мне не вздумай. Домашняя обстановка приятно обволакивает Колю теплом и уютом. Где-то за окном, прыгая по лужам в резиновых сапожках, звонко смеются дети, где-то заливисто каркают смольные вороны, а по окнам тихо стучит ветка качающегося на осеннем ветру дерева. Пока одной рукой Инупин умело орудует лопаткой, накладывая себе совсем горячий, только приготовленный обед, а второй щелкает чайник, Коля рассматривает кухню, в которой никогда не бывал раньше. Тесная, небольшая, но комфортная, с новым ярко-красным гарнитуром, электрической плитой и увешанным всевозможными магнитиками высоченным холодильником. Там же − фотография с маленьким Сашкой, список покупок и записка «суп в кастрюле, грейте на плите». Кружка с чаем звонко опускается перед Колей, и не успевает он за нее взяться, как Саша отодвигает ее в сторону. − Это мой. Тебе какой? Черный, зеленый? − Мне любой. − Сахар? − Не надо. Коля по-хозяйски щелкает пультом. Когда Саша усаживается рядом, поговорить уже толком не удается, и обедают они молча, тупо уставившись во включенный телевизор – баскетбольный матч по кабельному транслируется на английском, и ни один из них толком не понимает, о чем вообще болтают комментаторы. Коля раньше у Саши не был. В гости он позвал его совсем спонтанно и неожиданно: просто заявился в комнату со словами «мама плов готовит, поехали поедим». Коле он выбора не оставил, торопил его, пока тот искал носки поприличнее, ворчал о том, что плевать на носки, тапочки даст, там плов стынет, «Коль, сейчас трамвай пропустим, потом минут двадцать ждать придется». Вот по чему-чему, а по домашней еде Саша соскучился. Заявляться домой к Инупину было неловко и неудобно. Наверное, если смотреть на ситуацию через призму предлога «два друга идут обедать пловом», ничего неловкого или неудобного вырисовываться не должно было, но Хаджимаев любил себя накрутить: вот она, Сашкина обитель. Квартира, где он родился и вырос. Комната и кровать, в которой он спал все свое детство. Балкон, на котором пылится его старый, поцарапанный, уже со сдувшимися колесами синенький стэлс. Ступеньки подъезда, о которые он наверняка спотыкался, возвращаясь из школы домой – потому что Коля знает, что Сашка Инупин ходить спокойно не умеет, по лестницам он только бегает. Вся хоть и тесная, но все-таки трешка – в каждом шве на обоях, в каждом стыке плитки на полу кухни, в каждом дурацком магнитике на холодильнике – целая история о простом московском мальчике Саше Инупине, с которым Коле так повезло однажды повстречаться. Честно говоря, по домашней еде Коля тоже скучал. Домой ехать было дороговато и далековато, а готовить так, как готовила его мама, он не умеет. Он в принципе готовит нечасто, в основном на всю их компанию что-то варганит Ринат, но даже его стряпня – надо признать, довольно неплохая – и рядом не стоит с маминой. Или с пловом Сашкиной мамы. − Еще будешь? – спрашивает Саша, поднимаясь из-за стола и сыто потягиваясь, лишь на долю секунды нескромно оголяя живот. Коля старается не пялиться и мотает головой, но Саша не слушает − только выхватывает его пустую тарелку и возвращается к горячему казану. – Ты не скромничай. Мы с тобой сюда только поесть и заехали, так что давай, постарайся, иначе мне в тебя пихать придется. А Коля-то, конечно, и не против – и плова это, в принципе, тоже касается. Баскетбол наскучивает быстро. Раз уж Саша позволяет себе отвешивать шутки с набитым ртом, чем уж Коля хуже? Отпивая чай, он отвечает на его подколы и комфортно заводит привычный диалог обо всем и ни о чем одновременно, но вдруг всматривается в кружку Саши: совершенно дурацкая, темно-синяя, с рисунком водолея. − Ты февральский, что ли? − С чего бы? А, да нет, октябрьский, − отмахивается, и Коля мысленно отвешивает себе пощечину за то, что не поинтересовался раньше и не удосужился поздравить. − Это мамина, я тебе в свою налил. И действительно – только сейчас Коля замечает, что кружка в его руках такая же уродливая, такая же несуразная и с такой же неудобной ручкой, только нарисованы на ней уже весы. Мысль скользит самая неуместная, отвратительная: Саша пил из этой кружки, губами к ней прикладывался, наверняка, собирал с ее стенки стекающие капли юрким языком. Чай ощущается в ладонях еще горячее, и Коля щедро отпивает. Все-таки, Сашку он не понимал. В голове не укладывалось, как можно было сознательно променять домашнее тепло на вонючую общагу. Дома ведь и плов горячий, и из кружки твоей никакой условный Харучевский не пьет, и с окон не сквозит, и душ можно принимать не по расписанию, в одиночку, не чувствуя на себе чужие взгляды. От квартиры Сашиных родителей даже до универа ехать быстрее – минут пятнадцать на автобусе, если повезет без пробок. Будь у Коли возможность, он бы все бросил и домой вернулся, жил бы спокойно у родителей и не парился, что не может наскрести элементарно на приличную однушку. В общаге Саша, если Коля не путает, жил с каким-то мальком. В его комнате он никогда не бывал, лишь на пороге появлялся, когда искал Инупина по срочному делу – например, по средам, когда в кфс открывались купоны два по цене одного. Что заставило Сашку променять свою собственную комнату на общагу, какие бы хоромы он там себе ни устроил, у Коли не было вообще ни единой мысли. Догадка, правда, все-таки вырисовывается, когда на кухню возвращается мама, и Саша неловко замолкает, выжидая, пока она уйдет. Не то чтобы отношения у него с родителями были напряженные – да и сам Саша не особо любил об этом распыляться, но делиться чем-то и впускать в свою зону комфорта он их не спешил. Мама же, нарезая уже остывшую шарлотку к чаю, вроде и нехотя, но с трепетом в голосе все же пытается завязать отстраненный разговор, на что Саша тут же корчится, с Колей переглядывается. − А в нашем районе смотрели? У нас там за Магнитом, ну вот как через садик идти, женщина с работы живет, так вот у нее в доме, по-моему, сдается двухкомнатная на первом этаже. Там, правда, ремонт старый. − Мам, − Саша цокает, − хорош уже со своими женщинами с работы. Говорил же, что у нас по деньгам лимит, ну какая двушка? Что-то подсказывает Коле, что дело далеко не в деньгах, и Сашка с полпинка завелся совершенно по другой причине, но встревать в разговор Инупиных он не решается. Откусывает остывшую шарлотку и запивает чаем из самой уродливой кружки из всех, что когда-либо видел. − Ну так выйдешь на работу после учебы, сможешь себе позволить. − А до этого ты мне что предлагаешь делать? Сашина мама замолкает недовольно. Взглядом указывает на Колю, искренне веря, что тот, специально уткнувшись в телефон, не замечает ее намеков не разводить ругань при гостях, но Саша пыхтит, как чайник, и недовольно хмурится. Инупин – часовая бомба, и часики его, судя по нервному притопыванию под столом, тикают неумолимо. − Поживите в общаге, если с деньгами совсем туго. Мы с папой поможем, но оплачивать тебе квартиру сейчас тоже не можем целиком, − вздыхает. Саша-то и не просил никогда – они только-только расплатились за ипотеку, отец совсем недавно сменил побитую временем машину на хоть и поддержанную, но все же живую и вполне приличную тойоту, да и Сашкина учеба им влетела в копейку – так что лишних денег на разные капризы вроде «хочу жить отдельно и подальше от вас» у Инупиных сейчас нет. – У меня на работе еще Наталья есть, у нее вот сына в армию забрали, я могу спросить, вдруг она его комнату сдавать будет. Саша едва по лбу себя не хлопает, и Коля ощутимо толкает его колено своим, стараясь угомонить и не дать раскочегариться сильнее. − А из армии он вернется, и что? Нас на улицу попрут? Такая ты, конечно, мам, интересная. Наталье твоей нормально будет, если у нее два незнакомых мужика в соседней комнате будут ошиваться? − Наталья знает тебя еще с садика. − Да не в этом дело вообще. Сашка сразу уяснил, что разговаривать с мамой насчет квартиры было бесполезно. Все, что она могла предложить, или било по карману, или напрямую было связано с людьми, которые потенциально смогут ей на сына доносить. «Чего это ваш Сашка домой так поздно возвращается? В компанию плохую попал, что ли?» «Видела вашего Сашку вчера, мусор выносил – бутылки гремели страшно, неужели пьет?» «А чего это ваш Сашка с мальчиком живет? С девочками-то, кстати, так и не клеится?» И как бы смешно ни звучало, мама Сашу контролировать пыталась до сих пор, и неважно, что ему уже двадцать, что он сам себе взрослый и вправе делать все, что только захочет, возвращаться домой, во сколько захочет, и жить с тем, с кем хочет. Еще, конечно, не хватало что-то в родном районе снять, чтобы его домашние с балкона высматривали. Эту идею Инупин пресек на корню. − Грубить прекращай, − строго перебивает мама. – Не можешь найти себе жилье – вернись домой и подкопи денег, потом уже думать будешь. − А Коля? Коля косится на Инупина с укором. Вот чего-чего, а быть хотя бы косвенно причастным к семейной ссоре Инупиных ему хотелось меньше всего на свете. Он снова откусывает шарлотку, чтобы сослаться на набитый рот, если вдруг кто-то решит спросить его мнения. − Что Коля? − Ну вернусь я, а Коля что? Ему домой после выпуска ехать? Мы сразу решили снимать вместе, примерно посчитали, что там по деньгам получаться будет, это к чему тогда все было? Я не собираюсь его бросать. Не найдем жилье – будем жить вдвоем на улице, но один я сюда не вернусь. Заявление, конечно, громкое, и Сашка рубит с плеча, но в груди все равно приятно греет. Коля только и успевает, что рот раскрыть, торопится перебить Сашку, отмахнуться, мол «да чего ты, перестань», но мама не дает ему вступиться. − Бери Колю, значит, и живи тут с ним. Хотя бы первое время, раз вам так приспичило с общаги съехать. − Ты предлагаешь нам вдвоем в моей комнате ютиться? − Так вы же однокомнатную изначально и искали, − напоминает мама, и Саша устало запрокидывает голову, упираясь ею в стену прямо возле пыльного бра. − Да, только в однушке не было бы тебя со своими советами, не было бы папы, вот этого капания на мозги, как будто мне опять двенадцать, и никто бы не воспринимал Колю как своего сына. Никто бы не навязывал свои правила. А еще там бы не ошивалась Аня, которую с детства никто не учил стучаться, − Саша громко хлопает ладонью по столу, заставляя кружку подпрыгнуть, а Колю – вздрогнуть. Он не кричит и говорит совсем спокойно, но взгляд у него бешеный. Коля никогда не видел Сашку таким и искренне не представляет, как реагировать и как себя вести. Мама Саши, судя по всему, к подобным выходкам привыкла, а потому и бровью не ведет, когда у Сашки срывает крышу. – Мне хватило. Мама молчит. Сашкины слова ее совсем не ранят, потому что говорит он их не со зла и далеко не впервые, и она дает ему пару секунд передохнуть, прежде чем выуживает из холодильника тетрапак ряженки, отрезает уголок ножницами и недовольно швыряет их в верхний ящик столешницы. − Так что же ты так часто приезжаешь, если тебе всего хватило? − Потому что скучаю! – неожиданно громко выпаливает Инупин. – Это мой дом, и я имею право скучать и возвращаться сюда. И по еде твоей скучаю! − Посуду сам помоешь, − бросает мама напоследок, снова пожелав Коле приятного аппетита, и выходит из кухни, в проеме сталкиваясь с Аней. Саша пыхтит недовольно, снова прикладывается к кружке с чаем и буравит Колю злым взглядом. − Чего разорался? – легко интересуется Аня, и Саша игнорирует ее вопрос, заботливо пододвигая тарелку с шарлоткой к Хаджимаеву поближе. Коля Аньку не знал. Слышал мельком от Саши, что есть у него старшая сестра, видел где-то в инстаграме в отметках у Инупина, но никогда не встречал лично. Невысокая, миниатюрная вся, со светлыми, как у Сашки, волосами по лопатки. Совершенно по-домашнему уютная, в пижамных шортах и мягких тапочках, она рыскает по полкам в поисках своей кружки и без тени смущения приседает да наклоняется к нижним ящикам. − Ты бы еще голая вышла, − Сашка цокает, перехватывая Колин взгляд на ноги сестры, и протягивает ей вафельное полотенце, чтобы та прикрылась, но Анька выхватывает его и запускает им в Сашку в ответ. – У нас гость вообще-то. А когда она протягивает Коле руку и, очаровательно улыбаясь, представляется, Коля не успевает даже протянуть ладонь в ответ − Сашка подрывается во внезапном порыве сполоснуть руки, оттесняя сестру от стола плечом. − Он тебя знает. Это Коля. − Приятно познакомиться, − ничуть не лукавит Анька. Заливает кипяток в услужливо поданную Сашей кружку и забрасывает вслед за пакетиком малинового гринфилда два кубика рафинада. – Как шарлотка? − Это ты пекла? – подает голос Коля, и Анька довольно кивает. − Кислятина, − заключает вдруг Саша, не попробовавший ни кусочка, и тянет Колю за капюшон толстовки вслед за собой прочь из кухни. – Пойдем, я возьму кое-что, и в общагу поедем, дела еще есть. Какие же эти Инупины, думается Коле, одинаковые. Невольно, но он все же задерживается на Ане взглядом, и Сашка дергает его за капюшон сильнее, все-таки заставляя подняться. Пока Инупин копошится в комнате в поисках «кое-чего», Коля наспех зашнуровывает кроссовки в прихожей. Пальцы путаются в шнурках, когда почти вплотную с кружкой чая подходит решившая проводить их Аня. Коля изо всех сил старается смотреть на свои ноги, а не на ее. Все-таки, она ужасно похожа на Сашку, и мысли в голову лезут самые неприличные. − Это раньше он у нас мелкий был, − слышит Саша из прихожей, на ходу накидывая на себя ветровку. – Мы на этом косяке когда-то отмечали рост, так вот Саша мне вот такой когда-то был, − Аня указывает ладонью на уровне ребер, подпирая ладонью грудь, и Коля – не то действительно увлекшийся ее разговорами дурачок, не то заслуженный артист казахстанской киноакадемии – лучезарно улыбается, посмеиваясь над ее историями. – Сейчас там, конечно, уже нет отметок, но я все помню. − А почему нет? − Потому что мы погорели, − наспех засунув ноги в кроссовки и стоптав задники, Саша снова проталкивается мимо сестры и почти прижимает Колю к двери собственным телом, потягиваясь к замку. – Косяки меняли. Скажи маме, что я на выходных стирку завезу. И Коля выходит из квартиры первым. Аня кричит что-то о том, как рада была познакомиться, но Саша хлопает за собой дверью прежде, чем Коля успевает ответить. Подталкивая его ладонью в спину, он спускается следом, и только уже на улице, когда дверь подъезда плотно закрылась, а Саша убедился, что никто из домашних не провожает их взглядом, он спокойно выдыхает, зашнуровывает обувь и забрасывает в рот жвачку, предлагая пачку и Коле. − Что-то ты разулыбался, − замечает Саша, и Коля без задней мысли пожимает плечами. – Из-за дуры Аньки, что ли? Но Коля, кажется, вектора вопроса не улавливает, не совсем догоняя, о чем именно интересуется Саша. Он оттесняет его ближе к бордюру, когда за спиной сигналит машина. − Почему дуры-то? Нормальная девчонка, − емко заключает он, и Саша задумчиво кивает. – Чего ты реально так вспылил? − Потому что меня эта семейка своими советами доведет когда-нибудь, и эта нормальная девчонка забьет в мой гроб последний гвоздь, вот увидишь. Я слишком долго жил с ней в одной квартире. Сначала думал, типа, ну возраст такой, а потом мы выросли, и ничего не поменялось. Пиная сухие листья под ногами, Коля теряется в собственных мыслях – таких отстраненных и таких неуместных. Не то чтобы Сашка испортил ему настроение – совсем нет, просто теперь он плетется рядом хмурый и уставший, и как поддержать его, что сказать и что сделать – этого Коля не знает. Он вспоминает, как все-таки похожи Аня с Сашей, как резко Саша разговаривал с сестрой, какие неприличные мысли посещали его, когда Анька вышла на кухню в шортах – не об Аньке совсем даже, а о Сашке, о том, как он выглядел бы в таких же шортах, и как бы краснели его щеки, когда Коля бы с него их стягивал, и это тревожило сильнее. В теории, конечно, «ютиться» в Сашкиной комнате у него дома – еще не худший вариант из возможных, и Коля бы даже согласился попробовать, посмотреть – вдруг выгорит, но, если Инупин будет и дальше так реагировать на собственную семью, тут не хватит уже самого Сашки. Кроме того, Аня, судя по всему, действительно никогда не стучится, и в этом Коля видел очередное неудобство. В конце концов, кто знает, куда однажды может зайти их дружба, и лишних случайных свидетелей в лице взрослой девушки, которая «вечно тут ошивается», ему бы видеть не хотелось. Странно, правда, что Аня до сих пор живет у родителей, когда Сашка, будучи младше, так отчаянно пытается из отцовского дома вырваться. Или она тоже, как и Сашка, приезжает исключительно на плов да постираться? − Аня, получается, дома у вас живет? – спрашивает он, и Саша мычит в ответ. Но вопросов меньше не становится − не съезжает, потому что удобно сидеть у родителей на шее? Не съезжает, потому что не может обеспечить себя вместе со съемной квартирой? Не съезжает, потому что некому ее обеспечить? Все это Колю волновать и касаться не должно, но любопытство сжирает изнутри, да и разговор какой-то завязать нужно, чтобы Сашка не раскис, и он решает зайти издалека, а потому из всех вопросов, что только могли прийти в его светлую голову, Коля задает самый неуместный. – А у нее есть кто-нибудь? Сашка, оторвавшись от телефона, вскидывает голову. Ветер перебрасывает на лицо светлые отросшие пряди, и Коле так хочется протянуть к ним руку, смахнуть с глаз, может, за ухо заправить. Инупин хмурится, выжидает, что Коля свой вопрос уточнит, но Коля молчит, и Сашка снова утыкается взглядом в треснутый экран уже давно глючащего седьмого айфона. − Понятия не имею, − бросает он, сверяясь с картами и хватая Колю под руку. – Там до трамвая четыре минуты, пошли, может, успеем еще.