Антология искренности

— Закурить найдётся?   У левого плеча выросла фигура: тёмная, статная, широкоплечая, жутко пахнущая ранней весной. Треснувшим озёрным льдом, талым снегом, влажным воздухом. Феликс затянулся этим запахом вместо сигареты, и чуть закружилась голова. Кивнул, вытянул пожёванную карманом пачку, шабаркнул картоном крышки большим пальцем и, глянув с секундным сомнением на одинокую перевёрнутую сигарету, протянул руку.   — Последняя? — острая ухмылка влезла между позвонками, а чернота взгляда растеклась по плечам странно знакомым ощущением. Неотвратимость. Катастрофическая неизбежность. Чёрт.   Ветер шумно заглянул за угол дома и потрепал полы тёмного пальто незнакомца — сильнее запахло первыми проталинами и чуть тёплым мартовским солнцем. Чернота взгляда обжигающая, как уголь в ночном костре. Феликс поднёс к пришпаренным губам сигарету, затянулся и повёл плечом, мол, как видишь. Незнакомец потянул тишину, перекатывая между щеками не то азарт, не то любопытство, задумчиво зажал между зубами нижнюю губу и склонил голову:   — Такие не отдают, — тон игривый, почти насмешливый.   Феликс полоснул взглядом полные губы, резкость скул, иголки ресниц, изогнутую бровь с поблёскивающим металлическим кольцом, небрежно собранные в пучок тёмные волосы. За рёбрами засквозило.   — Я отдаю, — пожал плечами, с усердием втягивая запах мартовского ветра и мокрых голых веток деревьев.   Уголь взгляда прижёг веки, и захотелось зажмуриться. Выразительно. Ощущение неотвратимости закололо в затылке. Тонкие пальцы, обвитые сверкающими кандалами разномастных колец, влезли в пасть сигаретной пачки. Феликс бросил её, опустевшую, в урну рядом и достал малиновый «крикет». Незнакомец зажал сигарету между губами и приблизился, предлагая подкурить. Подумалось, что ему с этими углями вместо глаз достаточно просто глянуть на кончик — и займётся. Мысль Феликс не озвучил — поднёс зажигалку к сигарете и вжикнул колёсиком. Вышло громко в тишине полуночных сумерек.   — Спасибо, — выдохнул с дымом незнакомец и отшагнул. Не так далеко, как стоило бы.   Феликс сунул зажигалку в карман и затянулся, глядя на фонарное пятно на асфальте неподалёку. Запах табака и ранней весны ощущается причудливо: пьяняще, резко — даже жёлтая клякса света чуть двоится в глазах.   От нового порыва ветра обмурашило, и Феликс поёжился, плотнее кутаясь в кардиган. Стоило надеть куртку — ноябрьские ночи холодные. Или стоило не выходить, а перевернуться на другой бок и снова попробовать заснуть. Или стоило оставить перевёрнутую себе на утро, а не делиться великодушно со случайным прохожим.   — Я Хёнджин, — слетело с полных губ, и Феликс снова глянул на незнакомца. Руки́ тот не протянул — поднял её с зажатой между пальцами сигаретой к губам и затянулся, выжигая углями глаз что-то на Феликсовой щеке. Скорее всего, то самое слово «неотвратимость» — Феликс, кажется, почувствовал оттиски первых букв на коже.   Сомнение хрустнуло парой рёбер: сдаться без сопротивления или попробовать пойти на поводу у бессмысленной надежды избежать неизбежного? Феликс прежде пробовал и то и другое, но итог всё равно всегда один. Феликс в итоге всё равно всегда один.   — Феликс, — просипел едва слышно: пускай будет путь наименьшего. На щеке вывелась ещё пара букв «неотвратимости».   — Феликс... — задумчиво повторил назвавшийся Хёнджином, не переставая смотреть в упор. — Красивое.   — «А вы рыбов продаёте?» — ухмыльнулся Феликс и получил в ответ ещё одно остриё ухмылки между позвонков.   Сколько-то затяжек тлела тишина глаза в глаза. Приятно вязкая и невозможно сладкая, как налить в рот солёной карамели из банки. Феликс разглядывал совершенно бесстыдно — ответный взгляд тоже изучающий. Внимательный, сосредоточенный, задумчивый. И с потехой на самом дне зрачков. Этот Хёнджин знает, что неотвратимый, и беззастенчиво лепит на щёку букву за буквой. Вот так с ходу, почти нагло. Оно всегда так начинается, и Феликс знает, что будет дальше: ещё одна игра с нулевой суммой. Ему пока ни разу не вышло выйти из подобных игр победителем и, наверное, поэтому так тянет попробовать снова — треклятая ошибка игрока. Если столько раз подряд проиграл в прошлом, теперь должен выиграть. Не то чтобы Феликс не знает о теории вероятностей, но почему-то каждый раз хочется на неё наплевать и сочинить закономерность. Пожалуй, затем, чтобы побольнее было проигрывать. Все ведь люди зависимы от самоистязаний?   — Ты отдал мне своё желание, Феликс, — Хёнджин облизался, вероятно, собирая осевшую на губах сладость с фильтра, и качнул в воздухе сигаретой.   Феликс на ухмылке затянулся вместо ответа. Перевёрнутая. Символично вышло. В прошлые разы так символично не было, но дежавю это не умаляет: Феликс каждый раз отдаёт желание с надеждой, что загадают его самого, и проигрывает. И улыбается. И опять лезет в игру. Наверное, он просто азартный.   Ветер снова тряхнул полы чёрного пальто, и запах ранней весны ударил в нос. Он растёкся по телу лёгкой дрожью, как от мартовского ветра под курткой. Или от ощущения промоченных в первых лужах кроссовок.   — Не жалко? — Хёнджин дёрнул бровями с лукавой улыбкой и выжег на щеке последнюю букву.   Не-от-вра-ти-мость.   Горячая, отчётливая, отдающая ноющей болью неотвратимость.   — Посмотрим, — Феликс дотянул до фильтра, просмаковал последнюю затяжку, глядя на мерцание углей глаз напротив, и потушил сигарету. Искры крохотным фейерверком рассыпались на грязный асфальт возле урны.   Хёнджин молча достал телефон, не переставая лукаво улыбаться, разблокировал и протянул. Феликс мгновение смотрел на горящий дисплей в тонких пальцах, потом чуть дольше — в глаза. Нельзя верить взгляду опытных игроков: там то, что до́лжно видеть оппоненту. Феликс знает, но ловушка эта настолько очевидная, что каждый раз хочется попасться из принципа. Хочется поверить в мнимую закономерность и поставить всё.   Феликс вбил свой номер.   Хёнджин удовлетворённо выдохнул последнюю порцию дыма, пряча телефон в карман, и шагнул к урне:   — Не хочешь узнать, что я загадал? — полоснул ожогом от взгляда по губам, а запахом половодья — по носу.   Феликс качнул головой, чуть улыбаясь:   — Не рассказывай, а то не сбудется, — и зашагал к подъезду.