Антология искренности

Удержать Хёнджина хотелось жутко. Всеми конечностями обвить, сделаться жидким стеклом и раздуться вокруг него куполом. Ключицы щёлкали от силы этого желания, трескались, и из трещин тёк белый липкий сок одуванчиков, горький на вкус. Конечности вязли в воздухе, как в трясине, — не двинуться, не поднять руки́, не согнуть даже пальцев. От зуда в носу хотелось чихнуть или напиться. Может, сначала напиться, а потом чихнуть и взорваться, чтобы кусочки перепутались и пересобрались в правильном порядке. Тот, что ощущался клеточками сейчас, ужасно неправильный, с каким-то запредельным уровнем энтропии. Хёнджин взял с полки фотоаппарат. Старый, исцарапанный, выторгованный на рынке за полцены. Сунул в сумку меж футболок, даже не удосужившись найти цветастый чехол, что связала мама Минхо. Достал из среднего ящика блокноты, куда вместе записывали всякие глупые фразы из книг и жизни, и отправил в один из карманов сумки на застёжке. Кучу зарядников, которые вечно теряет, разномастным змеиным клубком бросил в портфель. Сгрёб благовония с комода, хлестнув смесью запахов по лицу. Хо вечно бурчал, когда Хёнджин зажигал эти чёртовы палки, что дома пахнет, как в церкви. Теперь не будет пахнуть, хотя не то чтобы Минхо когда-нибудь действительно серьёзно был недоволен запахом. Один ему даже нравился, мозг каким-то неведомым образом запечатал в дальнем углу название «Наг чампа». Не вышло бы объяснить, чем пахнет, даже если бы постарался. Хёнджин достал кучу ручек и приблуд для скрапбукинга, которые вечно валялись в беспорядке в нижнем ящике комода. На это Хо тоже бурчал и тоже не особенно серьёзно. Документы, за частью из которых ездили вместе в налоговую и в поликлинику, ноутбук, что Минхо подарил на прошлое Рождество, мелкая косметика из ванной, пахнущая сладостью и утренними заспанными улыбками. Хёнджин расхаживал по квартире, скрупулёзно собирая совершенно точно не свои вещи — он собирал воспоминания Минхо. Собирал, укладывал неряшливо и торопливо, чтобы диссипировать, едва шагнёт за порог. Уничтожить, оставив лишь намёки, налёт мыслей, что не развить, как ни копайся в голове. Ведь именно так делают люди, когда расстаются — вырезают друг друга из жизней, как ножницами неугодного человека на общем фото? Удержать Хёнджина хотелось жутко. Не выпустить из общего прошлого в будущее порознь. Отменить его выбор, закрыть дверь на замок и заколотить поперёк досками. Вырвать из рук сумку, вывернуть содержимое так же неряшливо и торопливо, как он его собирал, раскидать воспоминания по комнате обратно — им тут место. Их нельзя отсюда вынести, иначе они истлеют, как древние рукописи на открытом воздухе. Всё больше противного сока одуванчиков течёт из потрескавшихся костей. Хёнджин словно бы не чувствует горечи, хотя Минхо видит, что на его коже тоже выступают белые липкие капли. Сдавленный крик молнии на сумке глушит работающий кондиционер. Повысить бы температуру — жутко мурашливо, аж зубы почти стучат, но пульт на комоде, а конечности всё ещё глубоко в болотине. Хёнджин встал осередь спальни, глядя на последнюю вещь, что ещё не забрал — аквариум. На эту рыбу, которую ему подарили на день рождения, Минхо бурчал чаще прочего. Не потому что не любил рыб, просто из-за этого подарка пришлось отправить котов бессрочно жить у родителей — они очень недвусмысленно пытались поужинать Ккоми (так Хёнджин назвал эту маленькую катастрофу). — Ты не против, если я оставлю его? — Хёнджин повернулся, и Хо почти вздрогнул. «Лучше бы ты остался сам», — застряло между зубами. Минхо почти машинально кивнул, и единственный плюс сложившейся ситуации — возвращение СуниДуниДори — потерялся на каком-то шаге решения этого уравнения. Хёнджин отвернулся и долго стоял, молча глядя в окно. Его профиль — геометрия лунного света, его кожа — нелинованная страница. Минхо смотрел и моргал. Удержать Хёнджина хотелось жутко. И хотелось (конечно, беспочвенно) верить, что Хёнджин тоже этого желал, потому он и стоял столько времени в тишине и статике. Мозг отказывался принимать иное. Но и лживость этого отлично распознавал. Минхо продолжал молчать. Тело всё ещё сковано тиной и грязью, а от болотных испарений кружится голова. Или от собственной глупости. Хёнджин улыбнулся какой-то своей мысли, и Минхо очень хотел бы знать, какой, но она так и не была озвучена (улыбка вышла не ядовитая, так что навряд ли мысль о Хо). Он продолжал стоять в тишине ещё сколько-то оборотов секундой стрелки по циферблату на стене, а потом взял сумку и прошёл в прихожую. Тихо, будто бы на носочках. Минхо не пошёл следом. Не сказал ничего на прощание, не обнял в последний раз. Не потому что не хотел, а потому что не имел права. И не слишком хотел получить по лицу снова. Да, Хёнджин тогда залепил ему смачную пощёчину, рука у него тяжёлая, Хо прочувствовал и не жаждал повторить. До случившегося он вообще не думал, что парень на такое способен. Как не думал, что он способен уйти. Но дверь хлопнула, ворвавшись аккурат между выдохами кондиционера. Минхо не двигался. Он не думал, что и сам способен на то, что сделал. Но слова Хёнджина застряли в непрекращающемся головокружении: — Не смей прикасаться ко мне после того, как касался кого-то другого! — он тогда так громко кричал эту фразу, словно к связкам подключили усилитель, высокая морская волна слёз в его глазах грозилась накрыть побережье. Смертельно. Прошла почти неделя с тех пор, как Хо захлебнулся. Новая волна мурашек прошлась по сочащейся горечью коже. Всё ещё не было никаких сил выключить кондиционер. Ккоми размеренно плавал по аквариуму, глядя за стекло пустыми глазами. Наверное, должно быть страшно плавать в посудине без шанса выбраться. Наверное, должно быть обидно зависеть от кого-то настолько, что, не поменяй этот кто-то воду, задохнёшься. Наверное, должно быть грустно в одиночестве. Но рыба не выглядит так, будто ей грустно или больно. Она выглядит так, будто ей уже совершенно плевать. Принятие неизбежного. И полное отсутствие цели. Минхо в кои-то веки понимает эту рыбу. Удержать Хёнджина хотелось жутко. Ещё сильнее хотелось заплакать. Ни то, ни другое Минхо позволить себе не мог. Тина расступилась, выпуская из своих щупалец, только спустя десяток оборотов минутной стрелки по циферблату. Хо следил — отвлекает от неосуществимых желаний. Кондиционер сотрудничать отказался — Минхо снова забыл поменять батарейки в пульте, — так что пришлось влезть на комод, дабы отключить вручную. Головокружение продолжало резонировать: — Ты предал меня. Ты мне противен, Ли Минхо. И хотелось бы злиться за эти слова на Хёнджина, но получалось — только на себя. И удержать Хёнджина хотелось жутко. Но получалось только держаться за эфемерную диффузию воспоминаний, горький сок одуванчиков и треск костей.