Marauders. Soul shards

      1978 год

(три года назад)

      Питер Маузес              Начало января. Тот-Кого-Нельзя-Называть официально объявил войну. Нападения и убийства по всей стране — показательный акт запугивания, демонстрация силы. Родители Питера стали одни из первых, кто попал под раздачу Пожирателей смерти. Они не были членам Ордена Феникса, не служили в Министерстве, не бросали вызов Тому-Кого-Нельзя-Называть. Они — обыкновенные маглы, которые оказались не в том месте, не в то время. Случайная и нелепая, но жестокая смерть. У Питера был обычный рабочий день в аптеке Малпеппера, когда он об этом узнал.       Питер долго их оплакивал, его родители были замечательными людьми. И его таким же воспитывали — с уважением к окружающим, с верой в лучшее. Его мама часто говорила, что «добрые люди меняют мир больше, чем те, кто стоит с мечом в руках ради побед», как и отец его всегда учил, что «необязательно быть самым сильным и умным, чтобы быть важным. Каждый человек уникален, и этого уже достаточно». Родители поддерживали все его мечты и начинания, говорили о том, чтобы он искал именно свой путь и слушал свое сердце. Они были его самыми близкими людьми. И после их смерти из родни у него осталась только полуслепая и полуглухая бабушка со стороны матери, живущая на окраине Лондона, да дальние родственники со стороны отца, которых он раньше никогда не видел. А друзей у него никогда особо не было. Нет, у Питера было много приятелей — в школе он хорошо общался со всеми своими сокурсниками (он не пропускал ни одной факультетской вечеринки!); на курсах в Мунго он тоже всем нравился (и даже несколько раз ходил гулять с одной из студенток); да и когда устроился в аптеку Малпеппера, он знал многих работников в Косом переулке и запросто с кем-то из них мог сходить на обед. Но лучших друзей, по-настоящему близких у него никогда не было. Он всегда был «просто Питером» — просто хорошим парнем из Гриффиндора; просто хорошим парнем с курсов; просто хорошим парнем из аптеки в Косом переулке. И никто не видел в нем чего-то большего. Большинство из них даже не знали его фамилию.       В целом, Питера устраивала его жизнь. Хотя иногда и хотелось… чего-то другого — это неопределенное желание сидело внутри него не один год. У него не было цели отомстить за смерть родителей — Питер понимал, что шансы у него нулевые. И все же, война набирала обороты, убивали таких, как его родители, убивали таких, как он. Летом, когда многим уже стало страшно выходить на улицу, мистер Малпеппер, владелец аптеки, предлагал ему перевестись в его аптекарскую лавку в Эдинбурге, подальше от эпицентра военных действий. Но Питер отказался. Ему приходилось иногда захаживать к бабушке, чтобы проведать ее и купить всего необходимого. Но парой месяцев ранее случилось еще кое-что.       Весной к нему в аптеку зашли двое. Низкорослый мужчина в фиолетовой мантии и высоком цилиндре был Питеру не знаком, а вот Фрэнка Лонгботтома он хорошо знал — они семь лет жили в одной спальне в башне Гриффиндора; Питер помогал Фрэнку с Зельями и Травологией, а Фрэнк давал ему списывать эссе по Чарам и Защите. Фрэнк искренне обрадовался старому приятелю, а у Питера нечто шевельнулось в груди — редко кто был настолько рад видеть его. Незнакомого мужчину Фрэнк представил как Дедалуса Дингла, своего напарника.       Они долго ходили по аптеке с длинным списком. Дингл оказался человеком взбудораженным и неспокойным. Он без конца трогал все, что стояло на полках, разглядывал этикетки, много суетился и то и дело восклицал: «Дамблдор уже несколько месяцев не может найти зельевара!» или «Купим мы это, а готовить кто будет?», или «Вот у тебя, Фрэнк, как с зельями? Лично я и чай могу с трудом приготовить!». Фрэнк на него постоянно шикал и просил быть тише, с опаской бросая взгляды на Питера, который делал вид, что расставляет товар на витрине, а сам прислушивался к каждому брошенному слову.       Питер часто гулял по Косому переулку, общался со многими работниками и он прекрасно знал, что у директора Хогвартса есть тайное общество, которое борется с Тем-Кого-Нельзя-Называть. Когда у него мелькнула мысль: «А не вступить ли в это общество?» — Питер сам себя испугался.       Питер помнил, как он, будучи ребенком, сидел на трехногом табурете с Волшебной Шляпой на голове и слушал ее рассуждения. Шляпа говорила, что он трудолюбивый и дружелюбный, как истинный пуффендуец, но у него и есть качества гриффиндорца — ему присуща честность и у него есть задатки смелости и благородства. Питер, не знавший ничего о факультетах, выбрал Гриффиндор — озвученные качества показались ему более привлекательными. На протяжении следующих семи лет он регулярно задавался вопросом, что его дернуло выбрать факультет самых отважных, ведь он совсем не такой. Он не чувствовал родства с гриффиндорцами, которых вечно тянуло на подвиги, даже если это было всего лишь нарушение школьных правил. И все же, может быть, пришло время что-то менять? Может быть, Шляпа не зря в нем что-то увидела, и сейчас у него появился шанс проявить себя?       Питер несколько недель думал о словах Дедалуса Дингла, о Дамблдоре и об Ордене Феникса. Может, он и правда предназначен для чего-то большего, чем продавать ингредиенты и зелья? Он весьма неплохо разбирается в них, на курсах в Мунго был в числе лучших, и он мог бы помогать Ордену. Ему даже не пришлось бы сражаться!       Каждый раз, когда в аптеку заходил Фрэнк, Питер порывался завести с ним откровенный разговор о работе в Ордене, но ему каждый раз не хватало духу. Вдруг, Фрэнк рассмеется ему в лицо?       Но последние несколько недель не только Фрэнк регулярно захаживал в аптеку, но и Кристиан Гринграсс. Питер знал, что это наследник одной из старинных чистокровных семей, которая негласно поддерживает Того-Кого-Нельзя-Называть. Одет всегда с иголочки, с безупречной волной каштановых волос и белозубой улыбкой — он казался приятным и обаятельным человеком, но у Питера что-то тошнотворно сжималось внутри от его взгляда.       Гринграсс всегда покупал один и тот же список ингредиентов, но при этом часто задерживался на пару минут, чтобы поддержать бессмысленную беседу — у Питера в такие моменты всегда душа была не на месте. Что ему нужно? Они совершенно из разных слоев общества, у них ничего общего, чтобы вести светскую болтовню. Но Гринграсс определенно что-то задумал. Несколько раз он и вовсе обмолвился, что услуги Питера пригодились бы Тому-Кого-Нельзя-Называть. Говорил он то ли с иронией, то ли с насмешкой. Питер понимал, что это какая-то злая шутка, уловка — Тот-Кого-Нельзя-Называть никогда бы не стал пользоваться услугами маглорожденного; его услугами. Но какой в этом смысл? Страх, что он может быть нужен Пожирателям смерти, еще больше подталкивал его искать союзников среди сильных волшебников. И Орден подходил лучше всех.       А потому, в последний визит Фрэнка, Питер попросил у него устроить встречу с Дамблдором. Фрэнк удивился, но быстро согласился и даже сказал, что «будет рад видеть Питера в их рядах». Питер прокручивал эти слова в своей голове все те дни, пока не увидел Дамблдора.       Встреча с ним прошла отвратительно. Ему было трудно дышать от волнения — он еще никогда не оставался один на один со столь великим волшебником. Да и речь его получилась сбивчивая и неуверенная, он мямлил что-то о том, что хочет бороться за благое дело, хочет быть полезным. Но Питер немного приободрился, когда в его голосе проскользнула уверенность и твердость, стоило ему заговорить о зельях и их приготовлении для Ордена. Кажется, именно это заставило Дамблдора дать ему шанс. Питера это настолько воодушевило, что с третьей попытки ему даже удалось создать Патронус — всего на пару секунд, но в воздухе проскочил серебристый мышонок, прежде чем растаять.       Уже через два дня Питер был в штабе Ордена Феникса. Его немного потряхивало от волнения и тревоги, но все приняли его дружелюбно. После собрания он вместе с Лили и Леви составил список необходимых ингредиентов и зелий, которые ему нужно будет начать готовить уже на следующий день.       Домой Питер возвращался воодушевленным. Он будет помогать Ордену, он будет приносить пользу всему волшебному миру, пусть и работать будет в тени. Может быть, героя из него не выйдет, да ему и не хотелось геройствовать, но он однозначно может поспособствовать общему благому делу. Родители бы им гордились!       Но радость не продлилась долго. Стоило ему открыть дверь в квартиру, как в нос ударил ядовитый запах, а веки налились таким свинцом, что он без чувств рухнул на пол.             

***

             Приходил в себя он мучительно долго. Ядовитый привкус все еще ощущался на слизистых носа и рта. По сладко-горьким ноткам с ярким ароматом полыни Питер опознал сироп Морфея — одно из сильнодействующих снотворных. Одна лишняя капля полностью расслабляет сознание, путает мысли и дезориентирует. Питер с трудом соображал, где он находится. Вокруг были синие стены, из высоких окон проникал слабый свет. До него доносились приглушенные голоса. Он сидел на стуле, привязанный к высокой спинке и подлокотникам — веревки болезненно резали по голой коже запястий.       С трудом сфокусировав взгляд, он прищурился, вглядываясь в две фигуры перед ним. В голове немного прояснилось, к нему вернулось зрение, когда он увидел Его. Питеру хотелось завопить от ужаса, когда перед собой он увидел чудовище — бледная, серо-зеленоватая кожа натянута на череп, сквозь нее видно паутинку синих вен; нос приплюснутый, будто змеиный; вместо рта лишь прорезь, а глаза красные с тонким вертикальным черным зрачком. Но он лишь раскрыл рот в безмолвном крике.       — Идеальный кандидат, — речь у чудовища тихая, со свистящими шипящими нотками. Питеру казалось, что он слышит в его голосе удовлетворение.       — Идеальный? — с презрением переспросил другой голос — резкий, четкий, чуть бархатистый — женский.       Питер с трудом отвел взгляд от чудовища. Невысокая и хрупкая женщина, но она источала такую угрозу, что ему хотелось вжаться в стул. Черные блестящие глаза были прикованы к Питеру, от чего у него перехватывало дыхание. Вьющаяся копна черных волос была перекинута за спину, а на груди она сложила руки. Она кривила губы в усмешке и не спускала с него взгляда, полного отвращения. Питеру знаком этот взгляд — любой слизеринец из благородного дома так смотрел на «грязнокровок, недостойных зваться волшебниками».       — Я не стану притворяться им! — женщина повысила голос, переводя взгляд на чудовище. — Почему нельзя выбрать кого-то другого?! Медоуз, к примеру! Пусть полукровка, но она хоть что-то из себя представляет!       Из Питера вырвался слабый писк, когда чудовище разразилось высоким смехом. Женщина же с опаской прищурила глаза, глядя на чудовище.       — Медоуз? — с насмешкой переспросил он. — Да, Медоуз «что-то из себя представляет», ты права. И как ты думаешь, Адара, ты сможешь имитировать ее способности?       — Я что-нибудь придумаю, — уверенно заявила она.       — У Медоуз масса друзей, — прервало чудовище, — семья и Мортем. А у нашего маленького друга — никого, — он обошел Питера со спины и положил ладонь ему на плечо. Питера сотрясла дрожь от макушки до пят. Он с опаской покосился на бледные, тонкие паучьи пальцы, что сжимали его плечо.       — И ты хочешь, чтобы я притворялась этим ничтожеством?! — вспылила Адара. — Он же трясется от ужаса!       — И я уверен, ты что-нибудь придумаешь, — с издевкой сказало чудовище. — Тебе не привыкать имитировать человеческие страхи.       Питера словно парализовало, когда взгляд черных глаз вновь впился в него. Адара пробралась не в голову или его мысли, а словно заглянула еще глубже, в самое его нутро, по крупинкам разбирая все его страхи и сомнения, все его переживания и чувства. Пробралась так глубоко, что у него к горлу подкатила тошнота.       Он судорожно выдохнул, когда Адара исчезла, а на ее месте появилась черная блестящая змея с серебристыми полосками. Еще одно жуткое чудовище. Скользнув по полу, она в считанные секунды оказалась возле него и поднялась до уровня лица, раскрывая капюшон и обнажая клыки. Питеру казалось, он сейчас сознание от страха потеряет. Перед глазами плыло, он где-то вдалеке слышал шипение змеи. Или же это говорило чудовище? А другое чудовище ему отвечало с такими же резкими и шипящими нотками. Но разве человек может говорить по-змеиному? Или у него окончательно помутился разум? У него перед глазами мелькала карусель воспоминаний: детство, школьные годы, уроки и практические занятия, общение с приятелями, курсы в Мунго, смерть родителей и больная бабушка, разговор с Дамблдором — одно событие сменялось другим, пока он смотрел уже в багровые глаза, не в силах зажмуриться или отвернуться.       — Наш Питер весьма неплохой зельевар. Как и ты, Адара. Тебе не составит труда работать в аптеке и варить зелья для Ордена.       — Может, я всех этих предателей отравлю разом? Или взорву, — Адара вновь превратилась в человека.       — Оставим это как запасной вариант. Всех разом тебе их все равно не одолеть, а для меня куда ценнее информация. Тебе нужно будет только появляться в аптеке и в Ордене. Родни у Питера нет, кроме бабки, которую он навещает два раза в неделю.       — Я не стану этого делать!       — Другого я от тебя и не ожидал. Эту проблему мы устраним.       Услышав о бабушке, Питер начал немного приходить в себя. Он с ужасом осознавал, что задумали два чудовища. Змея под его личиной проберется в Орден Феникса, чтобы шпионить для Того-Кого-Нельзя-Называть. Из-за него пострадает бабушка. Из-за него пострадают смелые и отважные люди Ордена, что сражаются за их страну и свободу. К страху примешалось отчаяние. И что его дернуло пойти в Орден?! Он же сразу знал, что никакой пользы не принесет! А сейчас он может всех подставить.       — Питер весьма посредственный волшебник, — продолжало чудовище. — А потому тебе будет легко изображать его. Он даже Патронус далеко не всегда может вызвать, что ты сможешь списывать на волнение и страх.       Адара с недовольством смотрела на чудовище, но уже ничего не возражала.       — А благодаря твоему дару в окклюменции, Дамблдор никогда не увидит в твоей голове ничего лишнего, — чудовище практически любовно провел паучьей бледной ладонью по волосам Адары. — Он будет видеть только настоящего Питера, чью шкуру ты на себя и наденешь.       — Ничего лишнего он, может быть, и не увидит, но что, если я не сдержусь?       — Уверен, ради меня ты сможешь держать себя в руках.       Отбросив его руку от своей головы, она широким шагом начала мерять комнату.       — Я все равно не согласна. Там же столько предателей, — прошипела она. — Пруэтты, Лонгботтом, Боунс… Вот бы их всех разом…       — И все они будут уничтожены, — перебило чудовище. — Твое дело — передавать мне информацию, а об остальном позаботятся другие.             

Сентябрь, 1981 год

             Адара Лестрейндж              В комнате стоял полумрак, несколько свечей освещали лишь небольшое пространство возле туалетного столика. Адара сидела напротив зеркала, трясущимися от перенапряжения пальцами замазывая ссадины и глубокие раны на своем лице и руках. Во время обрушения дома ей тоже немало досталось. За секунду, прежде чем обернуться и улизнуть, ее саму задело взрывом. Но, безусловно, ей повезло куда больше, чем остальным.       Позади нее, не шелохнувшись, стоял Милорд, сложив руки на груди и не спуская с нее гневного взгляда.       — Хватит так смотреть на меня, — бросила она, перехватив его взгляд в зеркале. — Я едва ноги унесла.       — И чья же это вина?       Отложив баночку с заживляющей мазью собственного изготовления, она отпила красного вина из высокого бокала и поднялась, разворачиваясь к нему.       — Я уверена, что Поттер знал обо мне! — выпалила она. — И знаешь, кто ему рассказал? Снейп!       Милорд прищурился, вглядываясь в ее глаза. Пробраться в ее голову он не мог, но он все равно скривил губы в злой усмешке:       — Не злоупотребляй моим доверием, дорогая. Ты знаешь, что с такими бывает.       Она опустила глаза. Да, никакой уверенности у нее не было. Поттер никудышный актер, но он весьма искренне удивился, увидев ее. Это было от неожиданности нападения или же он действительно не знал, кто Питер на самом деле? Она не знала ответ. Но чутье ей подсказывало, что Снейпу верить нельзя, и она хотела донести это до Милорда любым способом, даже если придется лгать.       — Так почему же ты сделала это, Адара? У нас был план…       — Это была идеальная возможность, — перебила она. — Другой такой бы не подвернулось! И если бы не Фенвик, Поттер уже был бы здесь!       — Ах, если бы… — презрительно усмехнулся он. — Вот видишь, до чего тебя довела твоя слабость. Ты позволила жалкому отбросу встать у тебя на пути.       Адара в ответ метнула на него злой взгляд.       — Это был… тактический просчет! Я его недооценила.       — Тактический просчет… Сколько у тебя таких уже было? И один хуже другого.       Да, Милорд прав. Ее подвела слабость. Будь на месте Фенвика любой другой член Ордена, она бы ему перерезала горло, глазом не моргнув. Но Фенвик… Этот человек был воплощением всего, что она презирала, но в то же время он являлся источником странного и неудержимого любопытства. Фенвик — предатель крови и любитель грязнокровок. Порой он был до неприличия бесцеремонным. Его бесконечная болтовня и иногда чересчур дерзкие реплики раздражали ее. Фенвику везде нужно было быть первым. Но при этом он образован и умен, и она не раз искренне смеялась от его шуток, каждый раз ловя себя на этом и ужасаясь. А ведь раньше ее так рассмешить мог только Никки, ее самый близкий друг юности. Фенвик был прямолинеен и даже порой честен до оскорбительного, как никто в ее окружении, а она ценила эти качества, несмотря на то, что притворялась и лгала всю свою жизнь.       Наверное, больше всего они сблизились на одной из отвратительных посиделок Ордена. Все уже давно разошлись, а они с Фенвиком остались в гостиной. Он весь вечер усердно налегал на алкоголь, и Адара хотела попробовать выудить у него какие-нибудь секретные сведения, но Фенвик совсем ее не слышал, ударившись в рассуждения о своей семье. Она сама ценила свою родословную и знала ее историю от самых первых представителей семьи Лестрейндж. Но неожиданно оказалось, что у Фенвика не менее захватывающее происхождение. Их род берет начало в глубоком средневековье. В их семье были рыцари, епископы, астрономы и ученые, судьи и лекари. У Фенвика глаза горели, когда он об этом рассказывал — горели не самодовольством, а искренней гордостью и восхищением. Он сокрушался о том, что подводит семью, что в нем и вполовину нет того, что в предках. Но Адара увидела это в нем — рыцарское достоинство и тягу к знаниям и наукам, увидела — он еще всех своих предков обойдет. А ее всегда тянуло к выдающимся и заметным личностям.       Еще Фенвик часто носил странные свитера. Адара сочла бы их чудаковатыми и безвкусными, но на них всегда были вышиты или нарисованы птицы — от орлов и фениксов, до пингвинов и гусей. Свою окончательную слабость к нему она приняла, когда он показал ей свою коллекцию перьев — их было почти четыре десятка, от самых обычных, до самых редких — гиппогрифа, фестрала или гарпии. Адара пришла в восторг! Она с самого детства собирала черепа птиц. Она до безумия хотела показать ему свою коллекцию, но вовремя вспомнила слова Никки, который, увидев однажды ее сокровище, сказал, что нормальным людям такое показывать запрещено, а ей не хотелось спугнуть Фенвика, да и вряд ли бы он поверил в подобное увлечение Питера. Но еще больше ей было жаль, что такой достойный волшебник выбрал неправильную сторону.       — Не переживай, — бросила она Милорду, — в следующую нашу встречу он будет мертв. Вероятно, он уже мертв, — Адара растянула губы в кровожадной улыбке. — А знаешь, кто точно мертв? Невыносимая пигалица Пазори и придурковатый Дингл.       — Ты уверена?       — О да, я видела своими глазами, как их разорвало на кусочки. Особенно этот позор чистокровных, — с отвращением проговорила Адара, вспоминая вечно вульгарную и шумную младшую Пазори. — Бочонок для дешевого пойла. Ей было самое место на трактирной кухне, а не среди благородных семей. Не удивительно, что она спелась с этим еврейским отродьем. Но ничего, больше она докучать не станет.       — Что ж, это действительно хорошие новости.       Адара чуть выше приподняла подбородок и ухватила бокал с вином, делая медленный глоток. Младшую Пазори на дух не переносила не только она, но и Темный Лорд. Девчонка появилась из ниоткуда, слишком юная и беспечная, не окончившая школу, но она была на уровне самых опытных дуэлянтов среди Пожирателей смерти. Во всем Ордене лучше нее был только ничтожный предатель Блэк да Грюм с Дамблдором. Она не сражалась, она развлекалась и играла, и Милорда с его верными сторонниками это еще больше выводило из себя — они никак не могли у нее выиграть.       Возможно, Адару раздражало еще и то, что Мартиша тоже была бесстрашной и дерзкой. Но если у Адары это родовая особенность, то у Мартиши — недостаток ума или же лишняя самоуверенность. Каждую встречу с ней у Адары руки чесались придушить ее лично. И наконец, ее мечта осуществилась.       Смерть Дингла тоже была им на руку. Он занимался закупками и различного рода поставками для Ордена, а также разведкой и сбором информации — Дингла знали во всех кабаках и тавернах. Так же, как и Флетчера, только у Дингла была репутация добропорядочного гражданина, а не помойной крысы. Вообще-то, Адаре он был безразличен, но его высокий фиолетовый и до ужаса нелепый цилиндр был верхом безвкусицы.       — Фенвик и Поттер, скорее всего, выжили, — с разочарованием протянула Адара, поставив на столик пустой бокал и взявшись за бутылку, чтобы его наполнить, — но их серьезно завалило камнями. Как минимум на ближайший месяц они нейтрализованы. И еще одна хорошая новость, — добавила она с острой улыбочкой, — я разрушила защиту штаба, доступ открыт.       — Знаю, я уже отправил туда отряд.       Адара неожиданно подумала о членах Ордена Феникса, которые сейчас наверняка сбегутся на трагедию. Раньше и ей приходилось бежать на сражения по первому зову. Может быть, она всех их и презирала, но надо было отдать им должное — действовали они всегда слаженно, защищали спины друг друга и никого не бросали в беде, готовы были грудью броситься на смертельные чары, чтобы защитить напарника. Вальпургиевым рыцарям и Пожирателям смерти не хватало столь слепой преданности и искренности к товарищам по команде. Или же это наоборот хорошо, а излишнее доверие лишь погубит? Ведь никто из членов Ордена никогда не подозревал Питера в предательстве, все ему верили, все его защищали, а некоторые даже ценили. И где они сейчас? А вот среди Рыцарей и Пожирателей никогда не было особого доверия друг к другу, и большая часть из них живы, кто не успел перейти дорогу Милорду.       — Что с тобой? — с подозрением спросил Милорд, вглядываясь в ее лицо. — Только не говори, что переживаешь за треклятый Орден?       — Издеваешься? — оскорбилась она. — Сегодня лучший день, потому что мои мучения наконец-то закончились! Три года в шкуре этой бездарности, в окружении предателей и недоносков. Ты бы такое никогда в жизни не вынес.       — Как хорошо, что у меня есть ты.       Адара отвернулась и вновь села перед зеркалом, отпив немного вина и взяв другую склянку с мазью. Рваные раны уже затянулись, теперь нужно избавиться от рубцов и синяков.       Да, сегодня лучший день за последние три года. И она отработала эти три года великолепно. Она добывала для Милорда информацию, рассказывала о планах Ордена, о том, кто там состоит, их слабые и сильные стороны. Именно благодаря ей выследили и убили Дирборна. Благодаря ее наводке напали на родителей МакКиннон, прикончив и ее саму, и одного из Пруэттов. Благодаря ей уничтожили Боунсов. Благодаря ей вышли на след Медоуз.       Хотя… надо признать, Медоуз ей было жаль. Она до последнего тянула, не раскрывая адрес ее очередного места жительства Милорду. Адара понимала, что она их враг, сильный враг, и все же… В этом мире было не так много настолько талантливых волшебниц. Медоуз была восхитительна с темно-карамельной кожей и блестящими карими глазами, со своей экзотической внешностью, с умением обращаться волшебной палочкой и колоссальной силой, что шла от ее сердца. Пусть всего лишь полукровка, но в ней была грация и изящество, утонченность и достоинство, какими обладали далеко не все леди из благородных домов. Она завораживала и приковывала взгляды не только искусством на поле боя, но и даже просто сидя на диване. Адара ею искренне восхищалась — она знала, среди полукровок встречаются уникумы, и Медоуз тому подтверждение.       Схожие эмоции у нее вызывала и старшая Пазори, настолько отличная от своей младшей сестры. Невероятная от макушки до пят. Начиная с ее инопланетного личика и пронзительного взгляда, заканчивая ее уникальными способностями. Волшебная до последней клеточки тела — она источала мягкую и обволакивающую магию. Адаре до безумия хотелось пробраться в ее голову и разобрать там все на составляющие, узнать, из чего она состоит, как работают ее мысли. Адара могла пробраться в любую личность, ощутить эмоции, уловить настроение, но Айви всегда оставалась для нее неприступной загадкой.       Больше интереса вызывал, разве что, Люпин. Вот кто интриговал ее с первых дней общения. Адара далеко не сразу узнала, что он — оборотень. Но с их первого разговора она чувствовала скрывающуюся силу в нем. Ее змеиная сущность никогда не обманывала, а от Люпина за версту несло опасностью и мощью, которые скрывались за аккуратными прическами, приличными рубашками и скромными улыбками. В первое время, узнав о ликантропии, ее разрывало отвращение к нему и восхищение. Она видела оборотней — необузданные дикари, не умеющие колдовать, живущие как последние отбросы, грязные животные. Но Люпин был совершенно иным — умным, талантливым, сдержанным — он контролировал себя получше, чем обычные люди. Она бы многое отдала, чтобы хотя бы раз посмотреть на него в волчьем обличии.       — Что ты собираешься делать с Питером? — спросила Адара.       — В целом, он больше нам не нужен, но… я придумаю, как выжать из него остатки пользы.       У нее внутри шевельнулось что-то нехорошее, похожее на жалость. Питер, может быть, и ничтожество, но она три года провела в его шкуре, три года провела в его голове, три года жила его жизнью, отзывалась на его имя, притворялась им. Она смотрела в зеркало и вместно черных жестких волос видела мягкие светлые волны, вместо черных глаз встречала наивные голубые глаза. Собственную ненависть к предателям она превратила в страх и волнение Питера; свое отвращение она преобразила в его раболепие; свою язвительность она обернула в его добродушие; свою жесткость она превратила в его мягкость. И сейчас, видимо, слишком долго прожив в сущности Питера, она подцепила какую-то заразу — жалостливость, мягкотелость или еще что похуже — ведь ее сердце билось в его груди.       Но на самом деле ее настоящей второй сущностью всегда была Королевская кобра — гладкая и блестящая черная змея с серебристыми полосами и ядовитыми клыками — она защищала ее от проникновений в разум; она мгновенно считывала любые повадки людей, подстраиваясь под них; она угадывала чужие настроения; она опасность чуяла за версту; она надевала на себя чужую шкуру, вливаясь в общество. Эта сущность жила глубоко внутри, но иногда проявлялась в мелочах: в тихом и угрожающем голосе; в гипнотическом взгляде, от которого собеседник терялся; в ледяных ощущениях, что чешуйками скользили по всему телу от кончиков пальцев. Это была часть ее магической природы, змея была ее союзником, советчиком, ее вторым «я», а часто и оружием — инстинктивным и смертельным.       И сейчас она пораженно поняла, что эти две сущности в ней смешались. Ей хотелось сказать: «Не будь с Питером слишком жесток» (Милорд к ней бы прислушался!), но вместо этого, подавив слабые эмоции в себе, она произнесла:       — Можно использовать его как приманку для этих предателей. Весь бравый Орден обязательно сбежится выручать бедняжку Питера.       — Спасибо за подсказку, Адара, — насмешливо отозвался Милорд. — Кстати, что делать с тобой, я тоже придумаю.       — Я уже сама придумала, — Адара вновь поднялась. — Сейчас я смогу полноценно заняться противоядием для тебя. И выясню, кто на самом деле тебя отравил.       — Ты хочешь работать в лаборатории?       — Да. А заодно я тебе докажу, что Снейп — предатель.             

***

      

Четыре дня спустя

             Джеймс Поттер              Джеймс пришел в себя в Мунго, спустя трое суток и рядом с взволнованной Лили. Он даже не знал, чего испугался больше — того, что он в больнице и по ощущениям его переехал поезд, или того, что Лили вышла из дома, хотя до этого она даже в их сад выглядывала с опаской.       Несмотря на возражения целителей, уже на следующий день он отправился домой. Тело разваливалось на части, каждый шаг давался с трудом. Как успела рассказать Лили, в момент взрыва и обрушения дома у него половина костей переломалось и повредилось несколько органов. Чудо, что он остался жив. Кости ему срастили, какие-то вырастили заново, как и часть поврежденных органов, но до полного восстановления ему прописаны лекарства и постельный режим на ближайшие несколько недель. Лили все это говорила ему с горящими недовольством глазами и подрагивающим голосом. Он не представлял, сколько усилий она прикладывает, чтобы не вывалить на него поток обвинений, что он рискует собой, что он — не думает о ней и Гарри. Но Джеймс знал, стоит ему прийти в себя, и она устроит ему полный разбор полетов, а потому он, даже несмотря на улучшающееся самочувствие и приличную дозу обезболивающего внутри, притворялся больным и немощным.       Еще одним неприятным сюрпризом стало то, что волна жара от взрыва задела и его. Кожа лица и шеи сильно обгорели, и сейчас их приходилось мазать толстым слоем желтоватой и вонючей жижи, чтобы она восстановилась. У него напрочь сгорели ресницы и брови, и заметно подпалилась его великолепная шевелюра. Джеймс не сдержал судорожный возглас, когда впервые по старой привычке запустил пальцы в волосы — его роскошные кудри (пусть и подпаленные) обкорнали практически полностью, оставив лишь сантиметровый «ежик».       — Выглядишь чудовищно, — заметил Сириус.       Он сидел у них в гостиной и держал на коленях Гарри, пока Лили устраивала Джеймсу на диване удобное ложе, взбивая подушки и то и дело метая на него суровые взгляды.       Рука Джеймса вновь по привычке взметнулась к волосам, и он поморщился от досады — волос чудовищно не хватало.       — Лили приготовит зелье, чтобы у меня волосы уже к вечеру обратно отрасли. Так ведь, Лили? — он устремил на нее полный нежности несчастный взгляд.       — О да, ведь твоя прическа меня заботит больше всего, — в ее голосе затрещали опасные угрожающие нотки. Кажется, она не собиралась ждать, когда ему станет легче. Джеймс бросил взгляд на Сириуса, безмолвно умоляя о помощи.       — Кстати! — воскликнул Сириус. — Я нашел вашу Мантию.       Он взял с пола сумку и, достав из нее Мантию-невидимку, кинул ее Джеймсу.       — Пришлось повозиться, — добавил Сириус. — Она оказалась под завалами, на самой глубине. Но, вроде бы, целая.       — Дом сильно пострадал? — Джеймс ухватился за новую тему.       — Ну, прилично… Вход, холл и часть гостиной разрушены.       — Черт… — виновато протянул Джеймс. — Я могу возместить…       — Шутишь? — перебил Сириус, усмехнувшись. — Твоей вины ни в чем нет! Пусть Лестрейнджи возмещают. Эта тварь, когда сбегала, разрушила защиту Дамблдора, пожирательская мразь как это пронюхала, сразу налетела. Но к тому моменту уже и Орден подоспел. Так что еще и часть территории повредили в ходе сражения. Я на днях как раз иду к Арктурусу, «обрадую» его, что их родственница развалила часть нашего родового поместья.       — Мерлин, он взорвется от злости, — развеселился Джеймс, но тут же стер улыбку с лица под мрачным взглядом Лили.       — Мне тоже очень жаль твой дом, Сириус, — строго произнесла она. — Но, по-моему, вы не понимаете весь масштаб случившегося. Погиб человек! Наш с вами друг! Марти… — она прикрыла глаза, тяжело выдыхая. — Вы не видели, что с ней стало…       — Лили, — миролюбиво начал Джеймс, — мы все прекрасно понимаем…       — Нет, Джеймс, — сурово перебила она. — Не понимаешь. Как ты оказался в штабе? Ты мне сказал, что отправляешься к Сириусу. А спустя несколько часов я узнаю, что ты едва живой в Мунго! Что тебя всего переломанного вытащили из развалин!       — Да, виноват… — Джеймс показательно опустил несчастный взгляд.       — Что ты там делал? — требовательно спросила она. — Какой очередной повод тебя опять потянул на приключения? Ты пытался вывести Питера на чистую воду?       — Нет! — оскорбленно воскликнул Джеймс. — Я даже не знал, что он там будет! Я просто… Ну… Я приходил к Марти! — признался он. — Хотел с ней договориться, чтобы она мне Патронус отправляла во время нападений Пожирателей!       Лили прикрыла глаза, ее губы сжались в тонкую полоску.       — Ох боже, за что мне это… — сокрушенно прошептала она.       Джеймс попытался приподняться на диване, но лишь поморщился от боли — любое движение отдавалось острым раздражением по всему телу, казалось, кости были настолько хрупкие, что начинали крошиться, разрезая плоть изнутри.       — Лили, как можно победить, избегая сражений? — яростно спросил Джеймс и, не давая ей ответить, продолжил: — Ждать и надеяться, что кто-то победит за нас? А если этого не случится? У этих тварей преимущество, как минимум, по количеству!       — И ты, разумеется, сравняешь наши шансы? — скептически усмехнулась Лили.       — А что, если — да?! Мы никогда не узнаем, если я тут за чужими спинами буду прятаться!       — Прятаться? — презрительно переспросила она. — Это делается ради защиты Гарри! Напомню, одного ребенка мы уже потеряли!       — Вот именно! Потеряли, пока я прятался дома! Но больше этого не случится! Вы с Гарри переедете в безопасное место и…       — Я с места не сдвинусь, пока у тебя эти безумные мысли в голове, — перебила она.       — Слушайте, а у меня идея! — воскликнул вдруг Сириус. — Может, вам переехать к нам?       Подобного предложения даже Джеймс не ожидал. Переглянувшись с Лили, они устремили на друга идентично сомневающиеся взгляды. Джеймсу совершенно не нравилась мысль, что Лили и Гарри будут жить под одной крышей с неконтролируемым Регулусом. К тому же, за домом Софии следят едва ли меньше, чем за их домом — бессмысленная замена.       — Но ведь это хорошая идея! — воскликнул Сириус. — Лили, тебе нужно просто смириться — Джеймс не передумает. А мы все будем друг за другом приглядывать. Мы будем помогать вам с Гарри! Вы… вы будете помогать присматривать за Регом! И… может, Софи быстрее в себя придет, если вы рядом будете… Да и вам веселее станет.       Джеймс вновь переглянулся с Лили. Он без лишних слов понимал, что идея ей не нравится. Но не нравится по иным причинам — Джеймса ничего не будет сдерживать от сражений и «лишнего риска». А Джеймс начинал думать, что это не такой уж и плохой вариант. Защита Бланк держится на доме уже три года, и она однозначно не хуже, чем их Фиделиус. Еще один плюс — Джеймс будет в курсе всех сражений, на которые вызывают Сириуса. И уходя на них, он не будет оставлять Лили один на один со своей тревогой и страхами, с ней будет София… и Регулус. От него, конечно, неизвестно, чего ждать, но Джеймс искренне верил, что младший Блэк не причинит им вреда. Он верил в это, когда согласился сделать его Хранителем Тайны, и он верит в это сейчас — Регулус никогда не подставит Лили и Гарри под угрозу. А если с ним вдруг что-то случится, Сириус никогда не бросит их в беде и защитит, как свою родную семью.       Минусов много, но и плюсов достаточно.       — Надо подумать об этом, — произнес Джеймс.       — Мы никуда не переедем, — отрезала Лили.       — Наверху есть свободная спальня, — сказал Сириус, — а внизу пустует кабинет, в котором ты, Лили, сможешь устроить лабораторию.       Лили задержала на Сириусе подозрительно долгий взгляд, неожиданно смягчаясь и ничего не возражая.       — В общем, я сейчас приду в себя, — отозвался Джеймс, — через пару дней буду на ногах, уничтожим крестражи и там о переезде подумаем.       — Вряд ли через два дня ты будешь на ногах, — скептически заметила Лили. — Тебе почки заново вырастили, у тебя половина костей было переломано. Они только-только срослись и им надо время окрепнуть. Даже не надейся, что в ближайшие две недели ты выйдешь из дома.       — Лили, у меня нет столько времени! — возмутился Джеймс. — Регулусу нельзя давать столько времени! Мерлин, — прошептал Джеймс, устремляя взгляд на Сириуса — кажется, у него повредилась еще и голова, потому что весь ужас до него дошел только сейчас. — Ты оставил Регулуса одного?!       — За ним Софи присматривает…       — Он ее однажды уже обманул!       — И Рем пришел, — добавил Сириус. — Хочет посмотреть на крестражи, «подержать их в руках, чтобы понимать, с чем предстоит работать».       — А, ну, это хорошо, — Джеймс мгновенно успокоился — Ремусу он доверял едва ли не больше, чем самому себе. Он мечтательно улыбнулся: — Представляю, как Гадина бесится от одного только вида, что его драгоценные крестражи в чужих руках.       — Я так понимаю, — мрачно произнесла Лили, — переехать к ним ты хочешь, чтобы лично смотреть, как Гадина бесится.       — О да, всю жизнь мечтал о таком соседе! — Джеймс посмотрел на Сириуса и усмехнулся: — Обрадуй Регулуса, скажи, что мы будем жить в соседней комнате.       — Он будет счастлив. Для него это будет лишним поводом на все совместные завтраки и ужины надевать свои лучшие мантии.       — Лучше не давать Регулусу ложных надежд, — сказала Лили. — Потому что мы не переедем.       — Еще ничего не решено, — возразил Джеймс. — И мы об этом еще подумаем.       — Хорошо, — отчеканила она, — переезжай хоть прямо сейчас! И пусть Регулус за тобой ухаживает, как за инвалидом. Вы оба будете счастливы!       Лили бросила на него уничтожающий взгляд, забрала у Сириуса Гарри и с гордостью удалилась из комнаты. Вполне очевидно, что скандал еще не исчерпан. Джеймс не любил ссориться с Лили, но в этом случае он не собирался отступать.       Он вновь по привычке запустил пальцы в волосы, но наткнулся лишь на колючую щетину. Посмотрев на Сириуса, он встретил его сочувствующий и понимающий взгляд.       — Все нормально, — Джеймс неестественно усмехнулся. — Она пошла мне зелье для волос готовить.       — Либо зелье для волос готовить, — кивнул Сириус, — либо вещи в чемоданы собирать.