Чертёнок хочет поиграть

— Ша-а-аст! — как только молодой человек переступил порог комнаты, из неё раздался крик, эхом пронёсшийся по длинному коридору. На этаже тихо и безлюдно. Стекло в единственном окне этого конца коридора было разбито на какой-то студенческой вечеринке ещё летом и с тех пор не менялось, поэтому сейчас лёгкий ветерок пошатывает ближайшую к нему лампочку, что, по классике, держалась лишь на проводке. На плечо опять упала штукатурка – уже традиция, каждое утро в течение трёх лет, что он тут живёт, отпадает. Антон, повернувшись на громкий для такого помещения звук, перехватывает протянутый сожителем пакет с мусором и двигается к лестнице. На третьей ступеньке валяется бычок, на седьмой – использованный презерватив. На старом подоконнике стоит банка из-под тушёнки – бумага давно облезла, но он по-прежнему помнил: это Димка прошлой осенью поставил, когда комендант начал ругаться на залежи окурков у входа в корпус. Это его родное общежитие, его родной этаж, на котором он может ориентироваться с закрытыми глазами: назвать диаметр каждого отверстия в стенах, вспомнить марку краски, которой была покрашена кухня в ноябре прошлого года им же самим, да и, что уж тут скромничать, даже мог определить, кто из соседей идёт в сторону общей ванной комнаты, по шагам. Пятый этаж, четвёртый, третий — спустился. Кинул в мусорный бак чёрный мешок да поплёлся себе дальше. Грёбаная пересдача. Грёбаный Павел Алексеевич: вечно всех валит из-за каких-то личных принципов. Или не принципов вовсе? Может, просто студенты ему глупые попадаются? Хотя, конечно, тут получается неоднозначно: мужик-то Павел Алексеевич хороший, просто студенты почему-то считают, что образование, тем более театральное, в России нынче даётся легко, вот и не устают капризничать и ругать преподавателя, когда не слышат свои фамилии в списках на автоматы; он всегда спрашивал с них ровно то, что давал и доходчиво объяснял на лекциях и семинарах, а «записали вы или нет — проблемы уже, извините, ваши». Кто-то, конечно, считает, что так делать нельзя и бла-бла-бла, но, в основном, все просто матерятся себе под нос и готовятся к пересдаче; хорошо хоть, что есть эта возможность пересдать, и на пересдачах стараются не валить, а оценивать по-справедливому лояльно. Не обходится и без странных людей, которые обладают таким необычным и полезным предметом, как мозги, или, к примеру, ещё такие сообразительные, что честно отсиживают полтора часа пары, внимательно слушают преподавателя (или делают вид) и делают какие-то пометки в тетради. Такие люди на плаву оставались и будут оставаться долго, ведь именно они зачастую получают или автомат, или свою пятёрку после минуты пустой болтовни. Несмотря на то, что их корпус общежития при ВУЗе был расположен дальше всех остальных, дорога до университета редко занимала больше тридцати минут: нужно было пройти два квартала и завернуть за библиотекой. Районная библиотека находилась в отдельном здании и стояла в целости и сохранности без всяких внешних ремонтов, чему парень, честно говоря, вообще был удивлён, ибо, если верить рассказам одного из работников, заведение было построено в конце девятнадцатого века и пережило кучу исторических событий. Если бы Антон мог, он бы проводил в ней всё своё свободное время: уж очень уютно. Пару лет назад внутри сделали новый ремонт, поставили современную мебель в читальном зале, завезли много современных книг, и теперь это не просто постсоветская читальня, а идеально подходящее место для отдыха зимой или поздней осенью, особенно если купить горячий напиток в хипстерской кафешке через дорогу. До учебного заведения Антон добрался без всяких проблем, не считая небольшой пробки в одном из дворов: какая-то легковая машина застряла в снегу, который из-за перепадов температуры и таял, и замерзал уже несколько раз, так что пришлось вытаскивать её буксиром, перекрыв единственный выход со двора. Нет, конечно, можно было поехать на метро или автобусе и вообще не париться, но прогуляться хотелось больше; есть в этом что-то чарующее. Оказавшись в здании, молодой человек подошёл к списку аудиторий, лишний раз напомнил своему мозгу, который находился в дичайшей эйфории после весёлого воскресенья, когда они небольшой компанией решили выпить пивка и поиграть в настолки, что нужная ему находится на третьем этаже, и двинулся к лестнице. По-быстрому поднялся, свернул два раза направо, и вот — прибыл. Стоит под дверью, смотрит на табличку с номером кабинета. Вот вроде и боязно, но настрой боевой: он готов размазать преподавателя, разбить в пух и прах. Пусть этот п-п-Павел Алексеевич только попробует во второй раз завалить! Самое печальное, что это был дифференцированный зачёт, который его группе поставили аж в начале декабря, за две недели до начала зачётных недель, просто из-за какой-то конференции, на которую преподавателя и забирают. Узнали студенты об этом лишь в середине ноября, когда на сайте появилось новое расписание. Антон к зачёту подготовиться не смог и планировал сдать его на «хорошо» лишь с божьей помощью, но не повезло: конечно, милосердный Павел Алексеевич не поставил в ведомость оценку «неудовлетворительно» и сказал приходить на неофициальную пересдачу через неделю. Неделя прошла, и все студенты, которые тоже попали под щедрую раздачу двоек, начали собираться в назначенном месте к назначенному времени. Антон тянет дверь на себя и слегка наклоняется корпусом вперёд, заглядывая внутрь: — Здравствуйте, можно? Преподаватель бросает в его сторону неоднозначный взгляд и кивает, закрывая какую-то папку. Парень проходит, замечая, что ему внезапно стало некомфортно из-за непривычной тишины. Точнее, она была привычной для Павла и непривычной для студентов: они-то и портили тишину постоянно. Даже когда на парах было от силы человек десять, всё равно был шумок, который, казалось, сильно раздражал такого перфекциониста, как Павел Алексеевич. Он не терпит лишних слов и звуков, не любит, когда его перебивают на лекциях. Но вот когда злится, голос не повышает и по столу не стучит чем попало, как это делает «старая гвардия» в лице той же преподши по сценической речи, Натальи Ивановны. Та уж как гаркнет, как стукнет по столу своей записной книжечкой — мало не покажется! Павел, хвала небесам, лишь смолкает и продолжает только в тот момент, когда студенты соизволят посмотреть в его сторону из-за нехватки звонкого мужского голоса. Возможно, это и являлось одной из причин его популярности среди студентов; его любили за шутки и весёлые истории, но уважали и боялись. — Давайте зачётку. Антон, не додумавшийся подготовить её заранее, лезет в рюкзак. Рыщет по всем отделам, доставая зачётную книжку из какой-то тетрадки, которая осталась ещё со второго курса и давно лежит без дела. Опускает её на стол, а мужчина, притянув книжечку к себе двумя пальцами, открывает и ставит свою аккуратную подпись рядом с оценкой «удовлетворительно». Молодой человек, по-прежнему ожидая уже давно известные слова или хотя бы специально подготовленный для него билет со сложными и заковыристыми вопросами, молча смотрит на занавески, в то время как преподаватель смотрит на него. — Свободны, — слова Павла эхом разносятся по аудитории. — Простите? Это что, тот самый желанный сон многих студентов, где Павел Алексеевич поставил зачёт автоматом (пусть и во второй раз), не задав ни единого вопроса, даже самого глупого, по типу «Назовите полное название предмета и ФИО преподавателя», ему, обычному, ничем не примечательному студенту? Сейчас прозвенит будильник, Дима издаст привычный недовольный вопль и пойдёт расталкивать друга, чтобы тот не опоздал к суровому испытанию; Антон отправится на грёбаную пересдачу, может даже опоздает из-за застрявшей в снегу машины, и Павел Алексеевич, наверняка, снова его завалит из-за дурацких принципов или плохого настроения. Уж лучше б всё было именно так. — Шастун, я Вам русским языком сказал: свободны. Забирайте зачётку и гуляйте. Что ж, необычно. Какой-то счастливый день сегодня, хотя дождя и не было; когда ты студент одного из престижных ВУЗов столицы, верить начинаешь во все приметы. — А-а... спасибо, — сунув зачётку обратно в рюкзак, а левую руку за незнанием, куда ещё можно пристроить, чтобы от радости не разворотить тут всё, в карман свободных серых джинсов, молодой человек подходит к двери, берётся за ручку. — До свидания, Павел Алексеевич. Хорошего дня, — выходит, и с его губ слетает напряжённый выдох. Кто-то сегодня напьётся. Один ли, в компании — наплевать. Абсолютно. Это нужно отметить. Первый автомат от Павла Алексеевича в его жизни. И последний, да. Но на это уже так похуй, честное слово — живём здесь и сейчас. — О, Шаст! — Антон оборачивается и видит Серёжу. Точнее, сначала его глаза цепляются за большое пятно рядом, а потом уже взгляд фокусируется на друге. С Арсением ему довелось познакомиться только полтора года назад, когда тот переехал в их общежитие: просто получал вторую "вышку" и в какой-то момент, тщательно всё обдумав, решил, что больше нет смысла тратить деньги на съём квартиры в Марьино, потому что ему, как иногороднему студенту, были готовы предоставить место в общежитии, и этой возможностью он с радостью воспользовался. Его нельзя назвать плохим человеком: позитивный, приветливый, общительный, всегда стремился помочь даже в обычном бытовом деле, да и, что уж греха таить, внешне тоже, гад, вышел. Высокий, подтянутый, так ещё брюнет и глаза у него светлые, ясные и безумно красивые, ну первый красавец и фотомодель, не иначе. Только вот эта фотомодель Антону не приглянулась: тот невзлюбил новенького на их этаже ещё в первый день. На это не было особых причин, просто ему так захотелось: он всегда считал себя человеком, способным видеть людей насквозь и распознавать хороших среди плохих и плохих среди хороших, пусть и ошибался в восьмидесяти процентах из всех случаев. Арсения он отнёс ко второму типу, но на это причин тоже не было: просто ему показалось, что во взгляде голубых глаз проскочило что-то нехорошее, а якобы приветливая улыбка была лукавой и неискренней. Кроме Антона так никто не считал: соседи сразу же, как только узнали о новеньком, его полюбили и приняли в компанию, а девчонки, как выяснилось, чуть ли не вешались на него целыми группами, подходя за советами и с незначительными просьбами; особенно его любили молоденькие первокурсницы, что невинно хлопали наращёнными ресницами при одном только виде статного брюнета. — Привет, Серый, — он искренне улыбнулся Сергею и обменялся с ним рукопожатиями, а Арсению, как бы в знак приличия, просто кивнул, потому что до рукопожатий они ещё "не дообщались". — Что, тоже должки? — Ага, прикинь, меня хмырь по актёрке не хочет к зачёту допускать, а у нас две пары всего осталось: иду плакаться, — переводя взгляд с весёлого друга на его спутника, Антон случайно наткнулся на глаза этого самого спутника и презрительно хмыкнул. Матвиенко посмотрел на номер аудитории, в которой почти всегда проходили занятия одного лишь преподавателя. — О, да ты от Алексеича. И как он сегодня? — Да чёт вообще, судя по всему, не в настроении он. У меня типа пересдача, так он мне просто тройку влепил и отпустил, — в ответ тот присвистнул. — А что сказал? — Ничего, — Антон равнодушно пожал плечами, — представьте себе. Сказал, типа, давай зачётку и проваливай. — Кста-ати, — протянул Сергей, когда Антон уже собрался уходить. — наша староста писала, что искусство речи и драматургию принимать будут в триста седьмой только числа двадцать пятого, не раньше: преподша куда-то сваливает, у всех групп в этих числах зачёты будут. В ответ тот кивает, точно зная, что по одной из этих дисциплин у него планируется зачёт, и, не дождавшись прощаний, специально стараясь сделать это максимально вальяжно и пафосно (выходит это спешно и суетливо), пролетает меж знакомых и скрывается за поворотом. Продолжать разговор не хотелось. Нет, хотелось, конечно, поговорить со старым другом Серёгой, но только не в присутствии этого. Выйдя на улицу, он поздоровался с идущим навстречу преподавателем, поджёг сигарету и позвонил Диме. Из быстрого разговора удалось узнать, что его сосед по комнате вернётся в общежитие только к десяти, что, в общем-то, было обыденно: тот, в свободное от сессии время, работает в каком-то детском центре практически на другом конце Москвы, и дорога от «рабочей» до «домашней» станции метро занимает где-то пятьдесят минут. Весь оставшийся день Антон может спокойно посвятить себе и своему одиночеству. Времени полно, планов вообще не было, но несколько вариантов появились в голове достаточно быстро: можно заглянуть к Макару, посидеть за баночкой пивка и немного порубиться в плойку, можно сходить за выпивкой и посидеть одному, включив какое-нибудь шоу с ТНТ и тому подобных каналов на том же Ютубе, можно просто убраться в комнате и приготовить что-нибудь на ужин, пока на кухне максимум полтора человека – в час дня эти полтора человека набираются либо из-за везунчиков, которые уже вернулись с пар, либо из-за везунчиков, которые на эти пары уже давно забили. Сегодня вместо полезных и не очень дел Антон решил поваляться на кровати и посидеть в ноутбуке без всяких шоу и сериалов. Чисто машинально зашёл в браузер, окинул взглядом табло, зачем-то направил курсор на последний добавленный туда сайт. Блять. — Дим, — незапертая дверь распахивается, впуская в комнату сквозняк и Арсения, который, оглядевшись и не найдя нужного человека, снова открыл рот для речи, но сказать ничего не успел: его опередили. — Ебать, а у нас тут что, проходной двор? — хозяин комнаты, прикрыв ноутбук и отставив его к стене, поднимается и снова переводит взгляд на незваного гостя. — Чё надо? — Помощь. Изначально не твоя, а Димина, но я буду очень признателен, если ты вспомнишь, есть ли у вас какой-нибудь припрятанный алкоголь или хотя бы минералка. Просто на улице такая метель, и бежать в магазин уж совсем не хочется. Антон скептически на него взглянул, но всё же обернулся, чтобы во всём убедиться. За окном и в самом деле шёл сильный снег, который, наверное, он просто не заметил из-за потока мыслей (но он всё же был готов поспорить, что десять минут назад никакого снега в воздухе не наблюдалось). Красивая, конечно, картина, но такую наглость со стороны соседа не очень-то оправдывает. — Попов, иди на хер, — Антон начал приближаться к двери с целью выпроводить наглеца, но тот даже не шелохнулся: — Антон, — и будто заставил их взгляды пересечься. — Пожалуйста, посмотри. Когда их взгляды пересекаются на столь долгое время, кажется, впервые за эти годы, Антон невольно ловит себя на мысли, что ему внезапно начали нравиться светлые глаза, которые раньше не являлись для него чем-то особенно важным во внешности человека. Он то ли пересмотрел мнение, то ли кардинально изменил свой вкус — в любом случае, никаких выводов он пока сделать не мог, а мог лишь резко качнуть головой, словно отгоняя наступающее погружение в транс (явно принимая чужой взгляд за что-то искуственно успокаивающее и усыпляющее бдительность), и, недовольно цокнув, подойти к небольшому хохолодильку. Но это вовсе не означало знак какого-то снисхождения или, что еще хуже, доброты — так, просто пустой манёвр, чтобы парень из комнаты напротив убедился, что у соседей искать ему нечего, отстал и ушёл восвояси, но, на большое удивление, минералка откуда-то там взялась. Антон, совершенно забыв, что он сам клал туда бутылку, купленную по акции в Магнолии, ещё неделю назад, принял это за акт волшебства. — Только это, — протягивает прозрачную бутылку, встав в полный рост. Чувствует, что сегодня его пылкий нрав проиграл лисьей хитрости ненавистного знакомого — думает, что он, действительно, сильно «раздобрелся». — Спасибо, — Арсений мягко улыбается, и эту улыбку студент не любил, ибо находил искуственной, дежурной и просто противной. Постоянный обитатель комнаты, так по-гостеприимному распахнувшей дверь перед наглыми гостями, делает шаг вперёд, давая понять, что его гостеприимство уже по полной себя исчерпало. Но просто так отпустить Арсения он не мог: — Меня это, конечно, мало волнует, но на кой хер она тебе сдалась? — Почему спрашиваешь? — Антон как бы взглядом сказал ему «Завали», и этот взгляд был понят. — Просто хочу немного расслабиться и сделать крюшон. — Крюшон?