❄️Вальс во время зимы

      

      Ночь с воскресенья на понедельник была для всех тяжелой.

             Дом Генерала Самсона затих после провального обеда. В стенах всё ещё отдавалось эхо ссоры. От ужина все члены семьи отказались.              Сон никак не хотел идти к Яньциню. Удивительно, но с Предвестников за стенкой ему было намного легче. Уютнее, что ли. Не было ощущения, словно сидишь на пороховой бочке. И любой шорох, всхлип, может спровоцировать новую ссору, которая точно станет билетом в один конец. Поэтому мальчишка принял взрослое решение — начать сборы вместо беспокойного сна. Яньцин отказался от помощи Лисаветы, которая была согласна остаться подольше на работе, ради помощи маленькому Господину. Яньцин отпустил горничную. Пускай хоть она будет в кругу любящей семьи.              В повисшей тишине казалось было слышно ветер, гуляющий в стенах их дома.              Этой ночью наступала весна.              Наконец закончились метели и небо открылось для неудержимо-ярких звезд. Северное сияние редкими всполохами красило небосвод. Яньцин, под светом лампы, выбирал, какой меч с собой взять, стоит ли брать больше теплых вещей, или же они вообще ему в пути не пригодятся.              Мальчик за эти дни успел вырастить в юношу.              С горечью Яньцин принимает, что в родной дом он больше не вернется.              Поэтому сумки остаются предельно легкими. В чем смысл вести всё это, если в Ли Юэ придется начинать жить с чистого листа? Эта перспектива Яньциню нравилась больше, чем возможность вернуться в холодную и темную камеру Сиверской крепости.              Из-за ночных сборов юноша услышал, как половицы второго этажа заскрипели под тяжестью. Это Мари спускается по лестнице.              Печаль тянулась за Мари как подвенечная фата за невестой. Глаза горят после долгих часов бесшумных слез. Опустошение. Одиночество. Злость на саму себя. Все сделанные выборы становятся кандалами на конечностях, из-за чего её привычная бесшумная поступь превратилась в человечное нечто.              Лед тает, обнажая уродливую почву. Вода долго уходит в глубь, оставаясь влажными лужами и слякотью. Мари сама чувствовала себя этой грязью. Смесь счастья и тошнотворной мерзости. Силу выйти из комнаты этой ночью она находит в вещи, которую ненавидела даже больше, чем саму себя.              Мать в её больной голове смеялась над ней. Мари из принципа не позволит себе уничтожить свою семью. Поэтому, ушедшая Мари Де ля Кур, спускается Марией Самсоновой. А может и вовсе никем. Тем златовласым ребенком на заснеженном поле. Одинокая и потерянная.              Без стука девушка возвращается в зал. К камину, знакомой софе и любимому человеку, державший ту же самую книгу. Мари смаргивает медный огонь с рыжих волос, понимая, что перед ней сидел платиновый блондин, почти седой.              Цзин Юань не посмел подняться к ней. Торопливо отвел взгляд, когда Лисавета предупредила хозяина дома о том, что Одиннадцатый Предвестник заезжал. Но повода беспокоиться словно бы и не было. Мари быстро прогнала парнишку. Сама. Неприятная мысль проскользнула в голове у Цзин Юаня. Её тут же тушит Лисавета, напомнив, что в кладовке сейчас стоят коробки с подарками именно Предвестника его семье. Это логичный повод заехать к ним. Да, Цзин Юань любил закрывать глаза на очевидные вещи, ведь это позволяло в полной мере погрузиться в свои раздумья. Словно в дреме бывший Генерал, а с недавних пор Предвестник, перелистывал старые страниц хорошо знакомой книжки.              Почему он нашел её не на своём месте он так и не понял. И кто такой варвар, заламывать страницы старой книги в качестве закладки? Почти дочитали до конца.              Но все возможные возмущения уходят прочь, когда на пороге появляется Мари. Старая книга со сказками о героях, монстрах и богах Ли Юэ становится такой пустой. Ненужной. Ничто не значимо по сравнению с заплаканным лицом Мари. Девушка тихо закрывает за собой дверь. Стоит одиноко, не подходит. Губы Цзин Юаня размыкаются, а затем смыкаются, так и не сказам и слова. Вместо этого он раскрывает объятия. Прямо так, сидя на софе. Как в старые добрые времена, когда Мари была совсем малышкой, и вместе с ней он читал эту проклятую книжку.              Где они свернули не туда? Где им вновь найти хоть кроху взаимопонимания?              Мари не падает ему в объятия. Не оплетает руками шею, садясь удобно на бедра. Нет. Вместо этого она скромно садится на софу рядом, а затем опускает свою голову ему на колени. Так и замирает, смотря на огонь в камине. Тепло от него выжигает набирающие слезы. Чужая рука, не сразу, но опускается на её голову, мягко перебирая расплетенные волосы. Ни о каком уюте между ними не могло идти и речи.              Мари пыталась сама себе напомнить, что Цзин Юань для неё всё ещё семья. Кем бы он на самом деле не был. Как бы его не звали. Да даже если он на самом деле не смертный человек. Цзин Юань — семья.              

Семья.

             

Семья.

             Яньцин напряженно прислушивается к тишине, боясь услышать очередной скандал.       Цзин Юань гладит девичью голову на своих коленях, не смея говорить лишних слов.       Мари смотрела на огонь, ощущая тепло родного тела, и мечтала истлеть, как и эти дрова.              — Ты правда всё ещё считаешь меня своей семьей?              Вопрос сквозняком проходится по всему дому, скрипит в несущих конструкциях и почти срывает крышу. Дрова в камине стрельнули искрами.              Мари не забыла своих слов и не отрекается от них. Она всё ещё не понимает, кто перед ней сидел. На чьих коленях покоилась её голова. Единственное, что Мари понимала, так это то, что даже если ей сейчас свернут шею из-за раскрытого секрета, жалеть она будет лишь о покинутом Яньцине.              Не переставая нежно гладить голову своей воспитанницы, Цзин Юань шепчет на ушко:       — Ненавидишь меня. Презираешь. Любишь. Это всё не важно. Ведь для меня ты всегда останешься родным человеком. Сколько бы ты ошибок не натворила, сколько бы злодеяний не совершила, я всегда тебя прощу и приму обратно. Прости меня, если я за все эти годы так и не смог донести до тебя эту истину.              Её внутренние демоны никогда не говорили голосом Цзин Юаня.              На мгновение она просто допустила мысль: «А что, если рассказать?». Сознаться в том, что она делала на этом диване. В кровати. Насколько страстно её губы сминали чужие. Но холод, пробежавший по телу, заставил съежиться.              Теплая рука продолжала гладить её волосы.              Цзин Юань может сколько угодно прощать, но Мари себя — никогда.              

Тарталья всё никак не может понять, в какой момент всё пошло не так.

             В первую встречу, на плацу, им двигала лишь та самая демоническая ярость. На бальном паркете желание потаскать льва за хвост. В шатрах на передовой раздраженное непонимание. В суровой метели — чувство сопричастности, схожести, сочувствия к такому же как ты. В Морепесок искреннее желание научить, показать, раскрыть глаза. В генеральском доме — желание быть рядом, томящееся под кожей тепло, ощущение сопричастности.              Что же теперь им движет, в квартире родной старшей сестры?              Катя вернулась в Столицу намного раньше, чем планировала. Уже в понедельник она и Олег были в своих столичных квартирах, тем самым спасая множество жизней. У Чайльда появилось за что зацепиться, не утонуть окончательно в этом дерьме.              Сидя в тесном кресле, укутанный в свой плащ, юноша замер недвижимой фигурой, немигающим взглядом уставился на языки пламени в камине. Тени плясали в его душе, демоны жрали друг друга, оставляя лишь тишину внутри него. С одной стороны, это было даже хорошо, Тарталья мог на трезвую голову принять решение. Но с другой…              Катя тревожно заламывала пальцы, смотря на остывшую чашку чая, которую она предложила младшему брату ещё полчаса назад. Девушка пыталась не суетиться, не заполнять тишину своей бесполезной болтовнёй. Теперь остались лишь сожаления. Ей нужно было раньше додуматься, что братца нельзя было отправлять в это путешествие в один конец. Что-то страшное произошло. Намного более ужасающее, чем новости в газетах.              — Похороны Восьмой Предвестницы пройдут в закрытом режиме. Согласно заявлению царской канцелярии, гражданская панихида пройдет с утра вторника по вечер четверга. Тогда же Заполярный дворец анонсировал официальное обращение, в котором…              — В котором новый Предвестник предъявит общественности заявление Сёгуната о том, что именно они казнили Прекрасную даму, клевете на Царицу и необходимость выступить с войском на другом концу света.              Олег ошарашенно поднял глаза с газеты на перебивавшего его брата. Чайльд даже не обернулся, продолжая наблюдать, как всё постепенно сгорает. И никаких эмоций. Это право он оставляет старшим.              В повисшей тишине особенно громко прозвучал скрип дивана, на который опустилась Катя.              — Какой ужас…              Чайльд не выдержал. Хмыкнул язвительно, едва ядом в огонь не плюнув. Самое ужасное только впереди. Или уже произошло. Смотря как посмотреть.              Останки Восьмой Предвестницы не просто были возвращены на родину, их отправили по отдельности. Тело и голову. Чайльд не был другом Сильоры, но даже такой как он посчитал этот жест — личным оскорблением. Не Снежная объявила войну, а Инадзума. А Царица желает всё выкрутить так, словно бы это её народ так дружно пошел мстить за блондинку, в которой не было ни капли крови Снежной. И даже зная, что всё это — план, трюк, спектакль — внутри Чайльда клокотало раздражение.              Нервы юноши потрескивали как дрова в камине, хотя сам он оставался мрачной тенью самого себя.              Старшему брату огромные очки были явно нужны не для того, чтобы хорошо видеть других. Потому что иначе он бы придержал язык за зубами и не стал донимать младшего.              — Ты сказал «новый предвестник»?              — Да Олег, ты не ослышался, — раздраженно клацает Аякс, — Что мне ещё тебе пояснить, если ты такой непонятливый?              — Прекрати, — вмешалась Катя, — Мы, в отличие от тебя, ничего вообще не понимаем.              — И не нужно, — уже куда спокойнее, сдержанней, — Я ведь сказал. Думайте над тем, как семью из деревни вывести. Старики оставшимися зубами в половицу вонзятся, но не съедут.              Ошибкой было полагать, что старшие послушаются просто за счет его статуса. Аякс же Предвестник, верный воин Царицы, стоящий буквально подле неё. Он знает намного больше, и считает, что понимает тоже. Только вот эта власть уже не дала ему увидеть истинные желания Маши, теперь ещё и семью подминает под себя.              Но Аякс, разумеется, верит в чистоту своих намерений.              С чем он согласен с Цзин Юанем, так это в том, что семью нужно вытаскивать. Они вернутся, обязательно, потому что Морепесок — их дом и малая родина. Его семья не покинет те леса навсегда, они все вернутся обратно, когда вновь придет зима. Война обернется победой над Бездной, Орден не посмеет и дальше отнимать у человечества землю и души. Для этого Чайльд сделает всё возможное. Но пока…              — Я не представляю, куда меня Царица направит сражаться, на чужбину или же на границу Снежной, но мне нужно точно знать, что вам ничего угрожать не будет. Поэтому лучше, если вы уедите на нейтральную территорию.              В полумраке крошечной гостиной, в игре теней от камина, под тяжелыми веками, Чайльд видит образ испуганного мальчишки, которого обнимает сестра, покрытая чужой кровью.              — Разве в Снежной нам не безопаснее всего? Почему не в Столицу? — рассудительности Олега есть место, если бы только он знал, что и в ней никому нет покоя. Не сейчас.              Муравьи под кожей начинают свой ход, когда юноша понимает — тот безумный взгляд будет и у него, если с семьей поступят так же. Только вот у Мари выдержки больше, чем у него. На её месте Тарталья бы не удовлетворился разрушенной стеной и ледяными иглами повсюду.              И только Катя потворствует образу хорошей семьи:       — Аякс, ты ведь знаешь, что нам ты можешь доверять. Кому как не нам рассказать все твои переживания?              Чайльд не знал, чего больше хотел, рассмеяться или расплакаться.              — Я не хочу вас посвящать… В эти мерзкие дела. Оно не должно касаться вас, — ком в горле не даёт голосу звучать так же твердо, как и всегда.       — Но так или иначе коснется, если даже ты уже понимаешь опасность, — промолвил Олег, складывая дочитанную газету в своих руках.              Вот за что Чайльд слегка недолюбливал Олежку. С этим и родители постоянно борются, но давно уже опустили руки. Монстр внутри него. Хаос, который подчинить просто невозможно. Мари удалось его направить в нужное направление, следовать рядом с ним, порой сама страдая. А родители вместе со старшим братом каждый раз напоминают — ты всего лишь средний сын. Сколько бы Чайльд не был Предвестником, он останется сыном, младшим, а значит к его словам могут лишь прислушиваться, а не выполнять неукоснительно, как приказ.              Водоворот мыслей уносит Аякса куда-то на дно. Как в детстве. В самую Бездну.              Катя недовольно пихнула Олега, отлично видя состояние младшего брата. Её проницательные глаза замечают, что дело было вовсе не в возможном политическом перевороте или войне. И даже не в Бездне. Лишь один человек вызывал столько именно у такого Аякса. И раз в их отношениях пробежала черная кошка, значит причина должна быть весомой. Это больше пугало Катю, чем временный переезд.              — Милый мой брат, — со вздохом начала сестра, — Прошу тебя принять во внимание, что договариваться с родными будем именно мы. Не нужно вдаваться в подробности, но наше понимание собственного положения сыграет тебе же на пользу.              — Прекрати так говорить… — стонет Аякс, — Словно на собрание Предвестников вернулся.              — Тогда и ты разговаривай с нами нормально, как семья. И не огрызайся на Олега, он в отличие от меня, ближе к Заполярному дворцу.              Закутанная в плащ фигура встрепенулась, словно медведь в берлоге переминается. Это Чайльд утрамбовывает в себе раздражение.              — Что ты хочешь услышать от меня? Что я боюсь за всех вас? За то, что я не хочу даже шанса давать особо деятельным людям воспользоваться вами? Кать, если бы я не считал, что это необходимо, я бы не стал говорить вам.              Царица обещала безопасность его семье, но она неспособна помешать использованию чужих семей. Пьеро ни перед чем не остановится перед своей целью, пускай придется улицы утопить в крови. И даже Градоначальник за спиной сменяет улыбку на безразличие и холодные цифры заводов.              Когда его заставят выбирать, Царица или семья, что он выберет? Сомнений просто не было.              И Аякс искренне счастлив, что его семья тоже не лыком шита.              — Именно. Раз ты делишься с нами, а не приказываешь, значит это лишь твои опасения. И я не говорю, что они беспочвенные.              Потому что семья, даже с демоном под одной крышей, остается семьей.              — Не ты один хочешь защитить семью, брат. Но я с тобой согласен. Из Морепесок действительно стоит уехать. И если ты против Столицы, тогда, вероятно, уже имеешь представление, куда податься.              Как бы его Олег не раздражал порой. Какой бы он не считал Катю наивной. Аяксу сейчас не нужно выживать в Бездне один одинёшенький. Он спасает не свою шкуру, а жизни самых близких людей.              Вот почему Тарталья принимает это решение.              — Кать.              — М?              — Он ведь тебе сказал, как связаться с ним?              — Что?!              Олег недоуменно мечется глазами под огромными линзами, совершенно не понимая, о ком резко переменилась речь. Младшие брат с сестрой держат тайну за его спиной! Хотя было всё написано на лицах.              Аякс поднимается с кресла. Шуршит фатуйский плащ. Предвестник подходит к окну. Несмотря на то, что оно было плотно закрыто, рядом с ним была прохладная свежесть. Проясняет мысли после сидения у камина. И даже на холодную голову юноша убеждается в правильности этого шага.              — Мне нужно с ним поговорить. И как можно скорее.              На стекле всё ещё зимние узоры. В слабом отражении Аякс видит растерянную сестру. Пытается утаить?              — Не понимаю…              — Я тоже.              — Олег!              Напряженные младшие общим криком отсекают брата от общей тайны.              — Ладно, молчу. Может мне вообще стоит выйти, пока вы обговорите свои особо важные заговоры?! — вопрос был риторический, но его восприняли вполне серьезно, — А почему тишина в ответ? Аякс, я же пошутил. Ты что?!..              — Иди уже Олег! — махнул рукой младший брат, — Не знаю, подыши немного воздухом. А то в комнате и так душно.              Это должно было обидеть его, но внезапное напряжение заставляет недовольство затолкать поглубже. Судя по выражению сестры дело было действительно важным.              — Кать?              — Иди, — намного мягче гонит его сестра, — Это просто… Личное.              Со вздохом Олег встает с дивана:       — Если что я на первом.              Стоило двери за ним тихонько закрыться, как Катя без промедления спрашивает:       — Зачем он тебе?              Аякс знает, что Катя не глупа. И вовсе не из-за работы в школе. Хотя и не без этого, отмечает для себя юноша. Катя умела разглядывать в людях скрытое и главное вовремя этим пользоваться. Чайльд ещё не забыл её хитрый ход в первую встречу с этим красноволосым паршивцем! И даже сейчас она выгораживает его за своей значимости для него.       Не зная, насколько много Дилюк успел рассказать сестре, Аякс старательно отбирал информацию.              — Он и его семья занимается перевозкой людей из Снежной в Мондштат. Помощь беженцам. И если он имеет с этим дело, значит знает, как безопасно вас всех перевезти в нейтральную страну.              Удивленных криков не последовало. Тарталья даже на мгновение подумал, что Дилюк всё же успел проболтаться его дорогой сестренке, подвергнуть опасности… Но нет. Просто Катя умела держать себя в руках и трезво смотреть на ситуацию.              — А как же Царица? Предвестники не посчитают это подозрительным?              Губы юноши дернулись в улыбке.              — Если некоторые люди спохватятся уже после того, как вы пересечете границу Снежной, и если я договорюсь с ещё одним Предвестником… То нет, — юноша встряхнул плечами, возвращая себе на лицо маску непринужденности, силы, — Всё будет хорошо. Считай на юга съездите, отдохнуть. В Мондштате, говорят, природа похожая на нашу, только теплей.              — Ему грозит опасность? Он не пострадает из-за помощи нам?              Это даже немного обидно. Детская ревность просыпается в брате. Хотя, едва ли были на то причины.              — Напротив. Он пострадает если не примет моё предложение, — решает ответить честно, — Ему тоже не стоит оставаться в Снежной.              Но затем Катя произносит самое страшное.              — Аякс, меня всё это пугает.              Чайльд словно в ледяную воду упал.              Ему привычно переживать за выстроенную сказку вокруг младших. Гнев, вызванный покушением на Тевкра, всё ещё скребётся под ребрами и шепчет ему на ухо проучить Дилюка. Он тоже виноват в этом инциденте, чтобы не говорил. Но вот перед ним сиди старшая сестра, а старшие должны быть сильными, верно? Старшие ничего не боятся, они со всем справятся. Как родители — всемогущи и праведны.              Только вот Катя плачет. В её глазах стояли слезы, переливающиеся в пламени камина. Тени танцуют, и Чайльду чудится тот проклятый бал, на котором черти плясали и плясали. Как маленькая Тоня рыдала от жалости к «невесте». Как на него смотрела семья, когда Царица наградила его этим «именем».              Не случись всей истории с Машей, Чайльд бы никогда бы не сделал того, на что он с духом собирается.              Диван под ним просел. Катя плотнее сжимает колени, пока Аякс расставляет шире да локтями о них опирается.              Его синие глаза устремлены на языки пламени. Они отражаются бликами в темных омутах, но на деле света в них нет.              — Ты знаешь, Катя. Я видел много страшных вещей. Совершал кучу ужасных поступков, и ужасные поступки совершались со мной. Но ничто не приводит меня в такой ужас, как возможная ваша гибель. Родители меня считают психом…              — Это не так!              — Так, Катя. Иначе бы отец и не отдал меня в Фатуи. Иначе бы Царица и не опустила свой взор на меня. Но я уберегу вас любой ценой.              Даже если для этого ему придется пролить реки крови, растоптать собственную гордость и отсечь от себя своё счастье.              

***

      

Катя — далеко не главное действующее лицо всего этого безумия, но именно в её руках оказывается судьбоносное решение для своей семьи.

             Всю жизнь Екатерина заботилась: о семье, о младших, о ближних. Она — старшая дочь, преподаватель младших классов. Будь уже матерью, то Катя бы и о своём чаде заботилась. Не сказать, что всё это было ей в тягость. Да, это тяжело, но Катя чувствовала в этом своё место, предназначение.              И вот сейчас этот путь привел её к окну собственной крошечной квартирки. В руках — ваза с одинокой Светяшкой. Синий свет тускло освещал молодое лицо.              Как же она сейчас жалеет, что не приехала намного раньше в родную деревню.              Будь Катя дальновиднее, она бы намного раньше познакомилась с Марией Самсоновой. Та, о ком так тепло отзывалась семья, оставалась для Кати той ещё загадочной фигурой. Но сейчас её не было рядом и посоветоваться у нее было не с кем.              Что случилось, раз Аякс поругался с Машей? Совершает ли Аякс сейчас обдуманные поступки, а не на эмоциях после ссоры? Верно ли делает Катя, что потворствует его решению?              В чем она точно уверена, так это в том, что Аякс не предаст её доверие. Катя не станет виновницей трагедии. Поэтому она всё же ставит цветок на подоконник, чтобы в окне его свет был точно виден. Дилюк не говорил ей о том, сколько времени потребуется, чтобы он её нашел. Лишь этот условный знак. Олег уехал к себе домой, который был на другой стороне реки, оставляя Катю бороться со сном у камина.              Тикали часы. Время уходило сквозь пальцы.              Пока внезапно в окно кто-то не поскребся.              Кате подумалось, что ей просто показалось. На грани дремы многое может почудиться. Но нет. Птица опустилась на оконный откос, скребясь длинными когтями и клювом ударяя по стеклу. Примета гласила, что, если птица постучала в окно, это к вестям. Катя спешно запахивает халат плотнее, направляясь к окну. Весть действительно пришла.              Стоило Кате открыть окно нараспашку, как в комнату проскользнула темная фигура. Ну как проскользнула. Катя едва успела отскочить в сторону. Она ведь даже не ожидала, что гость с крыши ухитрится в окно влететь. Словно птица.              Она вообще, если честно, не рассчитывала на то, что это сработает. Поэтому замерла у открытого окна, во все глаза смотря на гостя.              — Вы всё же пришли… — с трудом выговаривает хозяйка квартиры.              Из-под капюшона показались красные глаза и улыбка. Дилюк поднимается с пола, неловко стряхивая с плаща снег. Пока Катя отходила от шока, он подошел к окну и закрыл его. Медная защелка противно лязгнула, словно ненастроенная струна. Её звук ещё долго жил в тишине. До тех пор, пока мужчина не нарушил её.              — Я обещал, что приду к вам, — красные глаза почти заигрывающее блестели в тени плаща, — Несмотря на то, что я давно не рыцарь, я бы не посмел предать вашего доверия.              — Из-за моего брата?              Не нужно быть особенно проницательным, чтобы заметить нервозность девушки. Время, когда его вызвали, совсем не располагает для светских бесед. Значит девушке нужна была помощь. Чтобы успокоить Катю, Дилюк выбирает отвечать на её странные вопросы правдой, даже несмотря на то, что его не пригласили присесть. Не говоря уже о чае.              — Меня не он спас, а вы. Я вам обязан.              — Господин Рагнвиндр, вы лукавите, это был равноценный обмен, — смущенно улыбается в ответ. Катя зябко обняла себя за плечи. В окне всё такая же ясная ночь, — Вы, как никак, спасли меня и старшего брата от демона. А я — вас от другого.              Она улыбнулась, а значит уже не всё так плохо. Дилюк сбрасывает со своей головы капюшон. Не снимает теплый плащ, не проходит дальше в комнату в грязных сапогах, а приваливается поясницей к подоконнику. Прохладой веет из щелей и свет ярких звезд блестит в его чистых глазах.       — Это была моя обязанность, а не одолжение. Но если вам так угодно, Госпожа Катерина, сойдемся на том, что мы оба друг другу больше не обязаны, — взгляд его был не менее красноречивым, чем изгиб губ. Но чтобы и дальше не смущать девушку, ночной гость вернулся к делу, — Тогда зачем вы меня вызвали? Не самое лучшее время для похода в театр, не находите?              Меньше смущать? Да Катя готова со стыда сгореть прямо на месте!              — Даже в траур Большой театр продолжает давать представления, — теребит рыжие волосы, — Но вы правы, позвала я вас не по желанию скрасить досуг хорошей компанией.              — Тогда что? Быть может, я могу вам оказать услугу?              — Да, — почти облегченно вздохнула. Из-за спавшего напряжения от судорожного подбора слов Катя вся сжалась, но затем резко расслабилась. Руки её упали по швам. Больше девушка не прятала глаза, — Моя семья нуждается в ваших услугах, Господин Рагнвиндр.              В этой просьбе было всё. Её неуверенность в происходящем и надежда на то, что именно он поможет ей разобраться. Страх за близких и отчаяние.       Маски сброшены.              Тайны играючи становятся былью.              Сказки развеялись, оставляя лишь нелицеприятную реальность.              — Он вам рассказал, верно? — сорвался с потрескавшихся губ вопрос, — Как много?              Почему-то Кате резко захотелось извиниться перед ним. Эту тень разочарования девушка восприняла на свой счёт. Болезненный укол. Но извиниться её не позволят. Её роль здесь была отыграна до конца.              — Только то, что необходимо, — послышалось из-под кровати.              Сначала Дилюк испугался, что его предали. Ястребиный взгляд метнулся к источнику звука, ожидая нападения. Но чем дальше Предвестник вылезал из-под кровати сестры, словно вредный мальчишка, тем больше Дилюк испытывал власть. Хотя, кто ему поверит, скажи он о такой забавной ситуации.              Пока Одиннадцатый предвестник выбирался из своего укрытия, он умудрился сбить на пол несколько подушек и зацепиться за покрывало. Катя, как адепт порядка, не выдержала и направилась к своему спальному месту, пока младший брат фривольно зашагал по комнате.              — Я думал в твоем стиле прятаться под кроватями любовниц, а не сестры, — едко бросил Дилюк, не выказывая никакой радости от встречи.              — Ауч, — усмехается в ответ, — Я ведь с тобой поговорить хотел. По-дружески.              — С каких пор мы стали друзьями?              — С тех самых, когда я доверил тебе свою семью. И в твоих же интересах оставаться мне другом, потому что друзьям свойственно друг другу помогать.              Всё с такой же улыбкой и пустыми глазами Тарталья, не используя Глаз Бога, приставляет оружие к глотке Дилюка. Сквозящее обещание убить в случае неповиновения. Не на глазах у сестры, а чуть позже.              — И что же, — осторожно прощупывает границы дозволенного Дилюк, — Одиннадцатому Предвестнику внезапно потребовалась моя «дружеская помощь»?              — Ошибаешься, друг, — сверкая зубами в улыбке, — Тебе она тоже ой как не повредит.              Не сорваться в очередную драку помогла Катя, которая с особым остервенением отряхивала упавшие подушки. Так яростно, словно представляла на их месте кого-то определенного. Не текстильное изделие.              — Ты ужасно договариваешься, брат, — сказывается опыт преподавания. Замечание было сказано самым ровным тоном, на который был вообще способен человек.              — От чего же, — закатывает глаза младший брат, фривольно упираясь руками в бока, — На меня всё ещё не набросились с мечом, а значит это успех в переговорах!              — Вот именно из-за этого.              Не об этом мечтала Катя, но любовь к семье в ней сильнее любого возмущения. Катя могла переступить через свои хотелки, поэтому садится на покрывало и начинает говорить несвойственные для себя слова. Словно не принадлежащие её жизни.              — Господин Рагнвиндр, моей семье нужно в срочном порядке уехать из Снежной. Мне, моему старшему брату Олегу, и всем родным, оставшимся в Морепесок. Вам под силу организовать переход через границу и перемещение по территории Мондштата?              В её обращенном на него взгляде читалась новая мольба о спасении. Только придавлена она в этот раз не санями, а обстоятельствами.              — Не совсем понимаю, — сдавленно отвечает Дилюк, — Мы стоим в одной комнате с Одиннадцатым Предвестником. Неужели он не может?..              Тарталья тут же замахал руками:       — Представь, что сейчас перед тобой не Предвестник, а деревенский парень. Да, понимаю, тяжело, но постарайся, — шутки его никто не оценил.              — Вы хотите в тайне… Это будет нелегко… Из-за его положения.              В тишине раздался протяжный вздох.              — С моей стороны я договорюсь с нужными людьми, которые закроют глаза, — Тарталья говорит параллельно шагам через комнату. Тени двинулись вслед за ним, — С этим проблем не будет. Но мне нужно, чтобы их сопроводил тот, кто знает леса. Как Снежной, так и Монда. С морой тоже проблем не будет. Самое главное — это нужно сделать сейчас. К четвергу они должны быть уже с другой стороны владений Царицы.              Предвестник падает обратно в полюбившееся кресло. Тени улеглись поверх него.       — Назови мне причину.              Тишина.              — Кать. Я бы попросил тебя выйти.              Сестра недовольно скривилась, теперь понимая, что ощущал Олег совсем недавно:       — Я свою часть работы уже сделала?              — Это не работа, Катя, это забота. И его тайны.              Этот клинок обоюдоострый, поэтому Катя поддается:       — Веди себя прилично, Аякс.              — Ну разумеется! — возвращая себе образ клоуна, — Мне теперь портить с ним отношения не выгодно!              Но эта маска снова очень быстро спадает, стоило сестре выйти из комнаты. Дилюка никто не пригласил сесть, он так же стоит у окна, пока Предвестник восседал словно бы на троне. И огонь рылся в его волосах медными всполохами. Синие глаза, устремленные на него, становились почти черными, как самые страшные глубины морские.              И слова его были такими же страшными. Зато честными. Это Дилюк в Тарталье уважает.              — Мы не друзья. Меня не сковывает мораль. Я вкладываю в твои руки самое дорогое, что у меня есть, потому что знаю, что ты как раз благородством скован по руки и ноги. Но и я не настолько подонок, чтобы не заплатить достойную цену за твои услуги.              — Говори, — ответил Дилюк слишком скоро. Показал эмоцию резвостью своего приказа.              Уголок губ Предвестника презрительно дернулся.              — Мне поручено поубивать вас как можно больше. Это будет зачистка. Совместная операция меня и Слуги, под руководством Первого. Мы знаем, сколько вас и где вы прячетесь. Я тебе дарую шанс спасти, кого ты считаешь нужным.              Дилюк совершил ошибку уже на том моменте, когда позволил себе поверить ему. Поверить в себя.              — А если я спасу всех?              — Народ и Царица жаждут крови, — не своими словами ответил Тарталья, устремляя свой взор на догорающие угли, играя великого слепого, — «Кровавый понедельник» не забыт. Если они посчитают вашу опасность исчерпанной, вы сможете действовать в тени внимания Царицы.              — О каких действиях ты говоришь, когда некому будет сражаться?!              Чайльд находит это забавным.              Громче всего о сражении говорят те, кто не являются плотью и кровью Снежной. Мари, родившаяся на одной земле с ним, на самом деле имела сильное влияние той примеси Фонтейна, которая досталась от матери. Из Предвестников Фатуи, настоящим снежевицем является один он, парень из деревни, упавший по собственной глупости в Бездну.              Настоящие снежевицы не кричат о битвах, ведь вся их жизнь — и есть одна бесконечная война. Иного они просто не знали.       — Всегда будет кому сражаться. В каждом снеживице вечная борьба. Не подумай, что я разделяю точку зрения революционеров, но и ты ведь не свержения Царицы ищешь. Справедливость, да. Твои цели просто схожи с ними. Как и цели Цзин Юаня. Вы все пользуетесь страданиями Снежной, но не её кровь проливаете в боях.              Чайльд ожидал резкого протеста Дилюка. Он ведь сейчас очень четко указал на его место, но на удивление со своим положением Рагнвиндр молчаливо согласился.              А может Предвестнику и хотелось услышать заверение о другом? Что на самом деле все эти люди действительно хотят мира, а не загнанные в угол крысы. Что тот понедельник — лишь ошибка, неудачное стечение обстоятельств. Может Чайльд и хотел бы поверить в Цзин Юаня. Всё же мужчина обладал той самой уникальной харизмой, за которым охотилось идти и умирать.              Но вот безымянный Агент стал Одиннадцатым Предвестником и увидел, что сияющие Генералы на самом деле слабые люди. Что непобедимые Лейтенанты, узнаваемые своей несгибаемостью, на самом деле сломленные люди.              Чайльд одни — несгибаемый и сияющий, призванный уничтожать, а вокруг него все слишком хрупкие. Врагов он разобьет, но близких сломает так же легко. У Аякса ещё есть что схоронить. Даже если для этого ему нужно будет всё дорогое прогнать прочь от себя.              — Сколько у меня времени? — сдается Дилюк.              — В следующую полночь всё начнется, — Чайльд объявляет капитуляцию следом.              Это всего лишь временное перемирие. Они оба это понимают.              И в отличие от Тартальи, Дилюк драгоценного времени не стал терять. Даже не договорив, ринулся к окну. Скрежет старых петель и ночной холод полился в комнату.              — Скажи Кате и Олегу, чтобы они были готовы к полудню, — дал короткие указания Рагнвиндр тоном свойственным для аристократии, — И обеспечь в Морепесок добротные сани.              — Сделаю, — только лишь ответил юноша.              Обычно принято провожать гостей, тем более званных. Предвестник же не окажет таких почестей, не встанет перед уходом Рагнвиндра. Он на него даже не посмотрит, продолжая наблюдать за уже почерневшими, тлеющими поленьями. Огонь почти полностью потух с открытым сквозняком. И свет теперь был лишь из открытых ставней, мерцающие звезды, окна чужих семей, сияющий Заполярный дворец вдалеке и небесные огни.              — Чайльд.              — Что-то ещё?              Его окликнули, а он даже не поднял глаз. Те совсем стали черными. Дилюк не мог ничего прочитать в них, и всё же тоже решает быть немного честным.              — Ты прав. Мы не друзья. Но я уважаю твою любовь к семье. Они достойные люди, в отличие от тебя. Им я помогу из личных побуждений. Но когда я выполню свою часть сделки, я приду за тобой, где бы ты не был. И тогда я жду от тебя ответную услугу.              — Почему не попросишь сейчас?              Дверь тихо отворилась.              Хозяйка вошла в свои покои без стука. Разрешение ей было не нужно.       — Кать, ты рано. Мы не договорили.              Сквозящий скрип в голосе брата девушка благополучно игнорирует, перетягивая всё внимание на себя. Чайльд не сопротивляется.              — Хватит с вас разговоров, — эти слова адресованы не только Аяксу. Именно к Дилюку девушка подходит, не боясь сильного сквозняка. Холод трепал её домашнее платье и рыжие кудри. Не самый лучший образ для встречи, но их обоих это не смущает, — Господин Рагнвиндр, до встречи.              И несмотря на обрушившуюся на него информацию, Дилюк поступает достойно. Короткий поцелуй в тыльную сторону женской ладони запечатывает и так очевидное.              — До скорой встречи.              Катя сама закрывает за гостем окно. И в этом жесте нет ничего изящного. Скорее по-деревенски прямолинейное раздражение.              — Ты подслушивала! — кричит Аякс первым.              А Катя только усмехается, стреляя глазами:       — Ты просил меня выйти, но не сказал, насколько далеко.              — Олег вот ушел достаточно далеко…              Зима закончилась, но они всё так же нуждаются в тепле. Поэтому Катя, вместо заслуженного отдыха, корячится над камином, чтобы разжечь потухшее пламя. Брат ей в этом не помогает. Его веки устало опущены, а глубокие тени под глазами сгустились. Действительно, хватит с них разговоров. Их ждет много работы. Одну проблему Тарталья теоретически решил, груз с плеч должен был хотя бы частично упасть, но на деле усталость лишь сильнее вдавливает его в треклятое кресло. Парень почти сливается со своим фатуйским плащом.              Утонуть бы…              На дне тихо и спокойно.              Провалиться бы под лёд.              На грани этого вечного сна Чайльд ощущает прикосновение к себе. Сон как рукой сняло.              — У тебя есть куда идти?              Вопрос обескураживает. А может просто голова начала плавиться после тяжелого дня. Столько ещё дел нужно сделать…              Катя присаживается на подлокотник кресла, перебирая рыжие вихры младшего брата. Вид у него был совсем не подобающий элите общества Снежной.              — Я могу постелить тебе на диване, — знает, что к Олегу он ни под каким предлогом не пойдет.              Вот кто никогда не отвернется от него. Семья. И Аякс тоже никогда её не бросит.              Не накричит. Не скажет, как всех он ненавидит за одну ошибку. Аякс никогда не обвинить родителей в своих собственных деяниях. Аякс никогда не даст младших в обиду. В отличие от Мари.              Её глаза, с которыми она говорила о том, что лучше она будет совсем одной, чем с ним.              Этот образ режет без ножа.              — Нет, — выдавливает наконец из себя Чайльд, — Мне нужно во дворец. Завтра утром будет поминовение Синьоры, а мне ещё… — глаза жмурит до ярких пятен, — Дела нужно сделать.              Катя лишь вздохнула тихонько, отлично зная, что переубедить брата не сможет.              Девушка лишь подходит к полке над камином, где стояла крошечная шкатулка, которую забрала из отчего дома. Резная, с цветной эмалью. Огненные цветы на неё не жгли руку, но вот серебро кольца — да.       — Раз мне так скоро предстоит вернуться, отдай его Маше за меня.              Катя протягивает то самое кольцо со сверкающим бриллиантом. Знак того, что Мари ответила Цзин Юаню «да». И всегда его будет ему говорить.              — И спасибо тебе. Я рада, что ты мой брат, Аякс.              Аякс тоже рад, что является её братом.              И принимает последнюю просьбу сестры перед расставанием.       

      ***

      

      Прошлый его визит не задался. Можно сказать — это был провал. Но в этот раз он справится.

             Чайльд прибыл к дому Самсоновых сразу как появилась возможность. Остаток ночи он, разумеется, не спал, а провел в Сиверской крепости. Даже подремать никто не дал, подготовка к операции шла полным ходом. Пока в Заполярном дворце, под чутким руководством Царицы, готовили храм для погребения Предвестницы, в Сиверской крепости готовились окрасить снег в алый, словно бы в её честь. Чайльд искал знакомое лицо среди сотни прибывающих солдат, но Лейтенанта не оказалось в первых рядах. А сосредоточиться на своих переживаниях не дает Капитано, словно бы сговорившись с Цзин Юаянем. В прошлый раз, сразу после собрания, он одернул его от Мари, и сейчас делает тоже самое. Всё этим безумием его занимает. Тарталья порывался найти предлог отправиться в Заполярный дворец. Ему думалось, что там найдет Мари с Десятым, но прибывшая в крепость Слуга огорошила его простым заявлением.              — Лейтенант сегодня не сопровождает бывшего Генерала.              — А где же она тогда? — вырывалось у него по-деревенски просто, за что получил презрительный взгляд Предвестницы.              — Мне нет сейчас до неё дела. Благодаря тебе, младший.              Чайльд едва удержался от того, чтобы не цыкнуть ей прямо в лицо. Вот так и делай хорошие дела. Это благодаря ему решился вопрос с четой Самсоновых, а в итоге, когда ему понадобилась помощь, всем резко стало не до него.              В итоге юноша просто сбегает.              Арлекино, словно бы паучиха, так оплела его своими путами, что вырваться едва получилось. Сослался на желание прибыть на поминовение Синьоры пораньше. Так что, у него есть меньше час, чтобы договорить всё, что он не успел. Если не помириться, то хотя бы выстроить план действий на будущее. Чайльд отказывается признавать, что их дороги вот так легко разошлись в разные стороны.              Солнце было особенно ярким в первый весенний день. Всё ещё лежавшие сугробы, даже не думающие таять, резали глаза своей чистотой. И снеговик, который он с мелким лепил, приветливо стоял, раскинув руки-веточки. В окнах никого не было видно. Не появится образ девушки среди заправленных штор. Это одновременно хорошо и плохо. Чайльд не признаете себе, что боялся этой встречи — как огня.              Сейчас было позднее утро. Если Мари нет с Цзин Юанем в Заполярном дворце, так может она осталась дома? После всего пережитого это было бы ей наиболее свойственно. Только вот следы на дорожке подсказывают ему обратное. Слишком много их было.              Так и застыл Аякс на крыльце чужого дома, боясь постучаться.              В нагрудном кармане, у сердца, лежало серебряное колечко. Оно, словно раскалённое, жгло ему кожу. Их общая тайна отняла у Мари возможность носить его, пускай девушка давно сама его сняла со своего пальца.              Почему она сказала все эти жестокие слова? Она действительно его теперь ненавидит, или же это было сказано на эмоциях? Да, возможно он поступил не совсем правильно, не предупредив Мари о своем решении. Но сейчас Чайльд хочет, чтобы она выбрала сама.              После того, как он умоется в человеческой крови, шанс на взаимопонимание растает, словно снежинка на горячих камнях Ли Юэ.       Поэтому Аякс открывает дверь без стука. Просто дергает ручку, уповая на судьбу. Если никого нет, так пусть тому и быть.              Только вот дверь легко поддалась.              Теплый воздух обдал его словно бы чужое дыхание. Золотой свет из окон попадал в коридор. Пылинки витали в воздухе, словно бы медленно падающий снег. Открытая в коморку дверь откидывала длинную тень. А в прихожей всё копился багаж, словно бы кто-то собирался уезжать. Не ступить спокойно.              Ни то из-за шума, ни то из-за проникшего холода, из этой самой каморки выглядывает золотая макушка.              — О! А ты что здесь делаешь? — вполне приветливо отозвался Яньцин. Чайльд ожидал быть посланным сразу.              Вместо нормального ответа Предвестник топчется на пороге, пряча смущенно глаза:       — Ты бы хоть их ставил в сторонку… — сквозит свойская нотка.              — Я собирался поставить! — воскликнул обижено Яньцин, уже появившийся рядом, — Откуда я знал, что ты придешь?              — Нужно быть всегда готовым к гостям. Тебя не учили этому? Моя матушка всегда держит в идеальной чистоте как раз на такой случай.              Тарталья наконец закрыл за собой дверь. Снег с его сапог быстро таял на коврике.              — А тебя учили, что без приглашения обычно в гости не приходят? — язвительно бросил мальчишка, но чемоданы действительно оттащил с прохода, — Ладно. Ты чай будешь? Извини, обеда нет, Лисавета ещё не приготовила. Ты проходи, проходи. Что топтаться на пороге.              Мальчишка объят солнечным светом, словно бы ангел. Вознесшийся к Селестии мученик, несчастный ребенок. На мгновение Чайльд теряется. Ему кажется, словно бы его не спасли, а обнимала Мари тогда в холодной камере уже бездыханное тело. Но вот он, стоит в домашней одежде и его длинные золотые волосы светящейся дымкой окутывали голову. Невинный мордашкой, только на язык острый. Глаза у него ещё блестели, а в отличие от омутов Тартальи.              Наблюдая, как Яньцин направляется на кухню, чтобы как подобает встретить его, незваного гостя, Чайльд ощущает странное…              Словно бы его действительно рады видеть, даже несмотря на внезапный приход.       — Прости, но я откажусь. Времени мало, — ответил Предвестник, даже не снимая своего плаща, — Так-то я бы с удовольствие поживился борщом. Ты лучше скажи, сестра твоя дома?              Яньцин застыл на полпути к кухне.              — Нет. А почему должна быть?              Это звучит почти как обвинение. Пристыженный Чайльд подбирает оправдания:       — Она вчера была такой…              — Вымотанной? — закончил за него мальчик особенно резким тоном.              — Да.              Трезвой головой Чайльд понимает, почему Мари так жестоко отправила его прочь со своего порога, пускай сердце продолжает сопротивляться. Это же было очевидно… И Чайльд не хотел оставлять её вновь в компании Цзин Юаня! Если бы только не Капитано, если бы только не эта свалившаяся как снег на голову новость об облаве…              — Мне думалось, что твой отец даст ей время… отдохнуть. Или хотя бы сама твоя сестра!.. Мне казалось, она много переосмыслила. И не стала бы вновь всю себя бросать в жертву ради твоего отца. Извини, если задел.              Под фатуйским плащом становится невыносимо жарко. Предвестник расстегивает застежку, освобождая шею от черного меха. Только вот это не помогает избавиться от удушения и кома в горле. Его знобит, а не жаром поливает.              Из-за своего странного состояния, которое он смахивает на недосып, Чайльд почти пропустил этот проникновенный детский взгляд.              Порой Антон тоже так смотрел на него, словно бы всё понимал, хоть и не говорил об этом.              — Мы уезжаем.              Слова мальчика доносятся до него как эхо. Да, уезжают. Это очевидно, что кто-то уезжает, раз столько чемоданов собрано у входа. А затем Аякс понимает.              Уезжают.       Они уезжают.       Мари покидает Снежную.              — Как уезжаете?.. Куда?! — затараторил юноша, не зная за что хвататься первым. Будто бы ухватившись за чемодан он не даст ей покинуть его.              Только вот нет здесь и духа Мари, не то что её самой. Ускользающий образ улыбчивой и румяной красавицы, словно выточенная изо льда Снегурочка, таяла под этим ярким весенним солнцем.              — В Ли Юэ, — легко полетел ответ, — Это отчасти приказ отца… Хотя скорее просьба. Нет… Мари нашла лишь повод уехать подальше от него. Отсюда. Она хочет увести меня как можно дальше от Снежной, чтобы меня вновь не использовали как заложника, — Яньцин вздохнул протяжно, как взрослый, решив вернуться к гостю, который всё так же стоял на пороге. Ни о каком чае и речи не может идти.              Так они и стояли среди чемоданов, сундуков и коробок. Нажитое богатство семьи. Только вот всё это — фасад, скрывающий глубоко раненых людей.              — Ты мне не очень-то и нравишься, — внезапно признался мальчишка, — Не люблю таких прохвостов, как ты. Ты дерешься грязно, без благородства. Мне кажется ты не настолько умен, каким хочешь казаться. Да, боевая интуиция у тебя на высоте, и ты действительно силён, но мой отец лучше тебя. И я хочу, чтобы Мари с ним помирилась. Мы в первую очередь семья. Но именно из-за того, что мы семья… — голосок мальчишки надломился. И весь он сам, вся его храбрость, ломается с треском, — Я никогда не видел её такой… счастливой.              Чайльду не дано понять, какого это — жить в такой семье. Какого это жить с ненавистью в сердце по отношению к родителям. Не знать безвозмездной любви, ласки, поддержки. Эту любовь Аякс обменял на силу и власть, пыл сражения. Мари же искала в нем то счастье, которое должно быть у всех. Аяксу больно осознавать, что мальчик перед ним — на том же пути.              — Поэтому, если она счастлива рядом с тобой, я приму это. Если ты к ней хорошо относишься. Если ты заботишься о ней… Она не просто принимает твою помощь, она просит её у тебя! Раз Мари так к тебе относится, значит ты достоин этого!              Тарталье хотелось рассмеяться в голос. Он — последний кто заслуживает доверия у этой семьи.              — Не отказывайся от неё. Пожалуйста.              Ему доводилось совершать самые ужасные поступки. Совсем скоро он зальёт себя кровью, но почему-то Чайльд переживает больше о преданном детском доверии. Эти янтарные глаза, чистые и сверкающие, видели за маской симпатичного юноши — монстра.              Входная дверь внезапно появляется за спиной. Чайльд загнан в угол, хотя его никто и не теснил. Без шанса отступить ещё дальше он по идее должен чувствовать тревогу, но вместо этого опора дает ему ощущение… дома. Места, где обязательно поймут.              Поэтому Аякс говорит Яньцину слава, которые сам хотел в его годы услышать. Предвестник делает гулкий шаг по паркету. Шуршит плащ, когда юноша опускается на колено перед мальчиком, чтобы быть одного роста.              — Не обижайся, ты ещё слишком маленький, чтобы понимать такие вещи, — и пускай его руки заляпаны по локоть в крови, людей и чудовищ, Тарталья кладет её на жилистое плечо мальчишки, — Но я уважаю твою любовь к семье. Это хорошо. И дальше защищай свою сестру и отца. Ведь ты — сын. Если твой отец не может справиться с этой задачей, тогда это должен сделать ты.              Яньцин помнит…       Как в этой самой прихожей, в один из понедельников, в начала зимы, он канючил и подначивал сестру. Помнит её холодную, отстраненную, хоть и пыталась делать вид, словно ей не плевать на него. Его раздражал преданный взгляд, который всегда был устремлен только на одного отца. Папа твердил ему «беречь сестру», но Яньцин по своей наивности не понимал, какие трудности превозмогала ради них двоих. Тепло родного дома ему казалось постоянным, неизменным. Ничего не могло пошатнуть их маленькую семью.              Яньцин помнит…       Как отчаянно сестра сражалась на плацу перед этим самым человеком, который сейчас стал желанным гостем в их доме. Он считал, что ненависть к этому вору, который украл заслуженное место папы, невозможно простить. Но вот слова этого самого вора становятся ценным подарком.              — Забавно, папа всегда мне говорил, что я должен защищать сестру, но я был несносным братом.              Усмешку мальчишки Аякс принимает за согласие. Принятие той благодарности, которую пытался выразить Предвестник. Кто знает, встретятся ли они ещё хоть раз.       — Теперь у тебя есть шанс исправить это, — шуршит плащ, когда Одиннадцатый поднимается с колена, — Не оплошай.              — Мари сегодня в офицерском корпусе, — резво отбивает мальчишка, да язвительно улыбается, — Ты тоже не оплошай.              Удивительно, ком в горле внезапно исчез. Словно бы узел внутри развязался, пуская из тисков его пропитанную Бездной душу. Подобную легкость Чайльд испытывал только в общении со своей семьей. На всех остальных людей ему было совершенно плевать.              А теперь ещё и на Мари с этим золотым мальчишкой.              Поэтому, совершенно не боясь, Аякс начинает ворошить эти самые золотые волосы, создавая одно большое облако света.              — Эх, а я хотел тебя похвалить. А ты взрослых передразниваешь! — всё приговаривает в процессе, толком не скрывая смеха.              — Нет! Что ты делаешь?! Прекрати! Я тебе твои подарки не отдам!              — Точно! Совсем забыл. Вы надеюсь их не увезёте в Ли Юэ с собой?              По идее у него еще была возможность передать их семье, только вот помогут ли они скрасить печальную новость о внезапном путешествии в Мондштат?              А не возненавидят ли его домашние так же, как Мари?              — Нам чужого не надо. Они все в коморке лежат. Попроси Лисавету, она остается здесь с папой. Отдаст тебе. А! Погоди минутку.              Яньцин, весь взъерошенный, убегает в гостиную, оставляя Чайльда в тишине и солнце. Витает пыль словно снег, а в голове всё роятся мрачные мысли.              А не пожалеет ли он о своих решениях?       Поможет ли всё это уберечь семью?       Он предаёт Царицу этим шагом?              Но вот ресницы смахнули черную пелену с тусклых глаз. Яньцин вернулся.              В руках мальчика старая потрепанная книжка.              — Я книжку не дочитал… — произносит вслух мысль.              Эту самую книжку, чьи последние страницы были прерваны жаркими поцелуями и объятиями.              Чем закончилась история Заоблачного квинтета для него всё ещё оставалось тайной.              — Держи, — протягивая эту треклятую книгу, — Дарю.              Смысл слов доходит туго и так же туго выходил ответ.              — Разве это не твоего отца? Разве ты можешь?..              Тарталья не хотел брать эту книгу. Он ощущал странный надлом, эту самую черную грязь, которая обязательно запачкает этого мальчика, если возьмет её в руки. Жаль что сам Яньцин опасность не чувствовал, а лишь настойчивее стал пихать свой подарок.              — Мы все знаем её наизусть. Давно пора переписать её. Может, этим и займусь в Ли Юэ. Лучше узнаю свою родную культуру.              Страшно давать такие обещания. Кто знает, как обернётся судьба. Но видимо волнует это лишь одного Аякса.              — Ты не рассчитываешь вернуться?              Рано ещё этому мальчишке задумываться о своей жизни, но в янтарных глазах напротив Аякс видит больше осмысленности, чем у него было в те же годы.              Слитным движением Яньцин всучивает книгу в безвольные руки Предвестника и отвечает твердо, словно бы не думал над этим всего лишь ночь.              — Я надеюсь там найти своё место. Правильно же говорят — где родился там и пригодился.              Нет, каждому будет тяжело покидать места, где провел своё детство. Место, которое ты называл домом. Поэтому эта широкая улыбка, которая озаряет лицо мальчишки — лишь отблеск на водной гляди бездонного омута души.              Яньцин храбр, и всё же тревожно заламывает пальцы за спиной.              — Тогда удачи тебе, — застегивая обратно плащ и пряча под него книжку.              — Тебе тоже, рыжий прохвост, — хихикает, — Не помри раньше времени.              — Сам лучше береги себя. И сестру свою.              Дверь распахнулась, впуская в дом свежий воздух. Ему чудится запах солнца и земли. Так пахнет ранняя весна.              Стучат сапоги по ступеням крыльца. Скрипит под ними снег на дорожке.              Только вот дверь позади него не закрылась.              Яньцин, не одетый и в тапочках, выскакивает на крыльцо. Из рта его валит пар во время крика:       — Эй! Чайльд!              Предвестник послушно остановился и обернулся.              — Я знаю, что не должен лезть в ваши дела, но Мари рядом с тобой было хорошо. Лучше, чем рядом с отцом.              Вот главный подарок, который мог сделать Яньцин для него.              Улыбка рассекла лицо Предвестника словно трещина. В ней видна вся чернота Бездны, несущая смерть.              — Не понимаю. К чему ты это говоришь?              Мрачные мысли призывают его устранить возможную проблему. Если мальчишка знает об измене, то легко проболтается…              — Сам не знаю, — сам того не зная, спасает себя Яньцин.              Демоны внутри Тартальи утихли.              Как тишина в зимнем лесу.              Как медленно опадающий снег.              — Я просто хочу, чтобы моя сестра была счастлива. А единожды, когда я видел её такой счастливой, это когда мы ходили на масленичную ярмарку. Я мечтаю, чтобы она была каждый день такой.              — Эх, мелочь, в этом и вся ценность счастья, что оно не может быть постоянным. Чтобы испытать радость встречи, нужно для начала расстаться.              Ветер звал их на восток.       

***

В их мире есть силы, способные стирать горы, иссушать моря и убивать бессмертных. Эта сила — эрозия.

Дань Фен рассказывал совсем юному А-Юаню о далеких временах, когда на небе не парила Селестия, луны были две, а правили Тейватом совсем иные короли. Если верить его словам, он пришел сюда «извне», когда этот мир только создавался. Но было это так давно, столько жизней назад, что вся эта эпоха осталась в сознании Дань Фена лишь образами и ощущениями звездной пыли на рогах. По законам Тейвата, никто не может жить вечно. Ни одной сущности не удалось обмануть время. Кроме Пожирателя луны. Неся венец из нефритовых рогов, он раз за разом умирает и воскресает, словно бы следуя за лунным циклом. Это сильнее феномена перерождения. Его сила не иссекает, но и не растет. Неизменность — вот его сущность. Постоянство — великий дар, которым он не мог ни с кем поделиться. Великое благо и наказание. Наказание — ведь в войну за небесный престол он проиграл Властелину камня. И благо — ведь со временем сила Гео Архонта покрывалась пылью, пока власть нефритового венца оставалась непоколебимой.

Постоянной.

А-Юань стал последователем Пожирателя луны уже намного позже его проигрыша Мораксу. Именно это воплощение, Дань Фен, приняло решение разделить свою силу — не раздирая её на кусочки, а дарованием знаний, сплоченного братства, цели. Как Моракс подчинил себе всё Ли Юэ контрактами, так Пожиратель луны создавал сеть обязанных ему людей. И начал он с Малой луны империи. По рассказам болтушки-Байхен, Цзинлю была подобрана Дань Феном ещё совсем маленькой. Всю её деревню уничтожили демоны, ведь ряды Якш к тому моменту значительно поредели, Адепты закрылись в своих обителях, а Моракс устремил взор на Гавань, позабыв о защите всех своих обширных владений. Тогда-то Дань Фен и стал создавать свой Заоблачный квинтет. Не из ненависти к сковывающему его контракту, словно цепей, но из необходимости. Нужны были новые герои. Старые покрылись пылью и обломали себе клыки. Цзинлю стала бедствием для орд демонов. Холодная, как убывающий месяц на небосклоне, и беспощадная, как суровая зима. Даже Охотник на демонов, сражавшийся с Мораксом ещё в войну Архонтов, признал её силу. Пока она уничтожала врагов, ему не было нужды входить в конфронтацию с чужим Адептом. Но вмешался сам Властелин камня. — Адепт моего Адепта — не мой Адепт, — мудро заключил тогда Моракс, — Я не могу приказывать ей, но ты сам понимаешь, Пожиратель луны, что так будет всем лучше. Я уважаю и поддерживаю твоё стремление бороться с демонами. Заключив контракт со мной, Цзинлю ничего не потеряет. На самом деле предложение правящего Архонта было вовсе не заботой о самой Цзинлю. Хотя… Как посмотреть. Цзинлю была смертным человеком, но имела в себе колоссальный элементальный потенциал к Крио. В её силах было не просто заморозить орды демонов, но и саму себя. Года шли, а Цзинлю не старела, всё больше походя на ледяную статую, призванную только убивать. Моракс желал себе такого воина. А может Архонт уже тогда предугадал, что случится с играми в растяжение смертной души? — Знаешь, что у тебя забрала эрозия? — ответил Дань Фен тоном свойским, словно бы они с Мораксом давние товарищи, отбросившие все формальности, — Понятие дружбы. Я не заключал с ней контрактов, я не приказывал её сражаться. Она со мной, потому что так желает, и в любой момент может уйти. По собственной воле. Спроси у неё сам, желает ли она сковать себя контрактом с тобой, — Дань Фен победоносно улыбался. Никто. Никогда. Ни сковывал себя контрактом с Мораксом. Это был великий дар Дань Фена, который он преподнес своим друзьям. Рогатый венец на его голове оплетен золотом и цепочками, они переливаются в его длинных ушах и вьются в волосах. Но они… В знак своего братства, Заоблачного квинтета, связал себя красным цветом. Долго старшая и младшая луна под покровом ночи исполняли свою волю. Холодные порывы ветра простой народ боялся и одновременно боготворил, ведь в такие ночи люди точно знали — демоны им не страшны. Всё поменялось, когда к ним присоединилась Байхен — божественный зверь, посчитавшая свободу Пожирателя луны намного привлекательней, чем вечный долг у Властелина камня. Она привнесла в дуо лун свет. Буквально. Байхен принесла Инсиня. Она на своих руках принесла человеческого мальчишку на их гору. Их хмурое и серьезное солнышко. Инсиня Моракс возжелал особенно страстно. Выдающийся кузнец, создатель, способный мощь звезд заключить в оружие. С ним Архонт встречался лично. По какой причине для А-Юаня оставалось загадкой, но как-то раз Дань Фен неосторожно бросил: — Я думал эрозия уже давно отобрала у него память о ней… На бесконечных равнинах Гуйли ходят сказания о слабой богине, чей конструкторский гений остается в Ли Юэ потерянными артефактами, загадочными устройствами и руинах старых городов. Она тоже была слабой телом, но восхитительно умной. Инсинь такой же. Почти лишенный элементальных сил, но создающий самое грозное оружие. Если бы хотел, взяв его в руки, Инсинь бы обошел самых яростных Адептов Моракса по разрушительной мощи. Инсинь добровольно отказался в пользу одноручного меча. — Ты слабый, — безжалостно заявляла Цзинлю во время их тренировок, — Ты ничтожен телом. Ты постареешь раньше всех, станешь совсем немощным и превратишься в тень себя нынешнего. — Не волнуйся, я останусь мечом в твоих руках. И буду тебе в кошмарах сниться, — шутил Инсинь с первой проседью в черных волосах. Сотня осколков клинка не задели партнера по спаррингу, возвращаясь в прежнее положение, стройный меч. Но когда А-Юань присоединился к Заоблачному квинтету, Моракс даже не попытался с ним поговорить. Словно бы младшее солнце было столь незначительным… Он не обладал талантом к созданию. Он не был выдающимся мечником, хотя сражался на достойным уровне. Он не был божественным зверем, чьё существование словно бы поддерживает магию в их мире. А-Юань был самым человечным из обитателей Заоблачного предела. Пожиратель луны считал, что в этом и есть его главная сила. К сожалению, эта человеческая черта не помогла А-Юаню сохранить своих друзей. Первой ушла Байхен. Во всеобщем трауре по ушедшей подруге, только у А-Юаня нашлись силы не утонуть в своём горе. Он видел, как Инсинь погрузился в тишину своей мастерской, заботился о его питании и сне. Безмолвной тенью ученик следовал за Цзинлю, ступаю по её ледяным следам. И только у него нашлась сила сопротивляться ненависти. — Так правильно, — тихо говорил Дань Фен, среди увядающих лотосов, — Я не воскресил её не из прихоти… — Я знаю, — коротко ответил младший, пресекая ненужные оправдания, — И не мне тебя судить. Едва ли мы вообще можем понять, через что ты проходишь. — Но ты хотя бы пытаешься. Это уже много. — В чем толк, если всё равно не могу разделить бремя дорогих мне людей? — в голосе юноши звучит эхо другого, отчаявшегося человека. Пожиратель луны смеется, и смех его не громче перезвона золотых цепей. Смех уносится ветром, искрами лунного света. Растекается по воде полноликая луна. Рябью впервые пошел омут, предвещая перемены. — Ты хороший ученик, А-Юань, но и ты должен помнить, что твой учитель — всего лишь человек. Не важно, какие бы силы не были подвластны, человеческую сущность не искоренить. Это сама душа. Вот что отличает нас от божественных сущностей. Не могу сказать, что это хорошо или плохо. Это постоянство. Неизменное. С этим нужно учиться жить. Собственно, это и называется человеческим веком. — Но ведь у тебя тоже есть душа, — голос юноши дрогнул, — Ты не безжалостное божество. Равнодушный демон. — С каждым перерождением я прохожу цикл очищения кармы. Я буду выглядеть так же, но душа изменится. Я буду помнить вас, все предыдущие жизни, но… Я буду другим. В шелесте увядающей природы обители Пожирателя луны А-Юань загадывает желание: — Я хочу стать с тобой друзьями и в следующей жизни. — Я тоже, — ответил венценосный бог прежде, чем подняться с травы, — Я не жалею об этой прожитой жизни. И ты, А-Юань, проживи так, чтобы уйти без сожалений.       Вторым ушел Дань Фен. С приходом зимы А-Юань потерял себя. У этой зимы было хорошо знакомое лицо. Её руки выковывали из него воина. Её холодные слова закаляли душу, но не смогли уничтожить солнечный свет в сердце. Его тепло не дало А-Юань покрыться такой же коркой льда, как сама Цзинлю. Дань Фен был символом полноликой луны, жидкого золота, лотоса на водной глади пруда. Цзинлю была символом перемены, клонящийся к новолунию месяц, несущий хлад.       Третьим ушел Инсинь.