❄️Вальс во время зимы

      Дань Фен часто поучал А-Юаня в том, что несмотря на его прозорливый ум, он намеренно закрывал глаза на очевидные вещи.              Как-то раз их знакомая «Лисичка» забралась туда, откуда свой фиолетовый хвост вовремя убрать не смогла. Удача отвернулась от неё, хотя была её давней подругой. Лисичка заразилась самой страшной хворью, от которой в Тейвате не было спасения. Даже сама «Лисичка» знала, что смерть неминуемо явится за ней. Её друзья лишь оттягивают приход незваной гостьи. Растягивали её мучения. Однако А-Юань настолько плотно зажмурил глаза, что даже сама «Лисица» позабыла о том, что постепенно умирала.              В их мире всё имеет конец. Даже бессмертные Боги встретят свой конец. Старость им не страшна, тела их не будут преданы земле или огню. Но Эрозия — страшнее всего на свете, потому что она неминуемо придет. Она приходит к старикам, приходит к тысячелетним элементальным сущностям, приходит к правителям небесных престолов. Ты её приход не сразу почувствуешь, она трещинами заставит покрыться тело и саму душу. Изменит твое восприятие. Друзья станут для тебя врагами, на лезвия врагов ты сам насадишься грудью. А затем развалишься на тысячи песчинок, словно бы песок на морском берегу.              Как пыль.              «Лисичка» была не простым зверем, а божественным. Она могла принимать подобие человеческой формы, с забавными ушками и пушистым хвостом. Она жила долго по меркам божественных зверей. Жизнь её была насыщенной и удача, ступающая с ней одной ногой, заставила «Лисицу» забыть об опасностях.              — Любопытная лисица обеими ногами в капкан попадает.              К сожалению, «Лисица» не прислушалась к наставлениям. Нет, в случившемся не была только её вина. Бездна чувствует ослабевших духом. Капкан захлопнулся, переломав «Лисице» ноги. Бездна, как настоящий охотник, могла бы оставить от неё только холеный хвост, да меховую оторочку себе сделать, но её друзья пришли ей на помощь. «Лисицу» вытащили из Бездны, разжали тиски капкана.              Но очень скоро стало ясно — это конец. Не только для неё. Для всех.              Пока А-Юань, как самый младший среди Адептов, заботился днем и ночью о раненой Байхен, все остальные словно бы треснули вместе с ней. Инсинь каждый раз, когда хотел навестить Лисицу, замирал на пороге обители, так и не сделав шаг внутрь. Он чувствовал запах дурно пахнущих настоек, ничего не имеющих общего с эфирными маслами для лоснящейся шерсти. Каждый раз, когда А-Юань отдавал пропитанные черной кровью бинты — потому что у него и так не хватало рук, пускай хоть так помогает — Инсинь замирал и просто смотрел.              Бинты, бинты, бинты.              Они пытались ими остановить тело Байхен от «разваливания». Перетягивали конечности бинтами, смазывали зельями, даже печати использовали. Но ничего. Не. Помогало.              — Зачем ты так себя изводишь, А-Юань? — хрипела некогда прекрасная «Лисица». Глаза её потускнели, шерсть извалялась, а уши уныло лежали на голове.              А-Юань не спал, почти не ел и сводил свои уходы от кровати больной к минимуму. Он не лекарь, его призвание в военных книгах и шахматной доске, но никак не в сотнях лекарственных трав, которые растут в Заоблачном пределе. И всё же он оставался здесь.              — Извожу? Брось, Цзинлю и не так изведывалась надо мной. Я склонен воспринимать это как очередную тренировку. Когда ты встанешь на ноги, тогда-то отдохну, — отвечал ей юноша с теплой улыбкой и следами усталости на лице.              В его глазах Байхен могла видеть солнце, на которое давно уже не могла взглянуть. Настоящее, в смертном мире, а не в вымышленной фантазии обители. Такое теплое, сверкающее, как блики в журчащей водной глади. Как отражение желтой луны в чарке вина. Эта картина так четко всплывает в ускользающих воспоминаниях Байхен, что сердце забилось из последних сил.              — Где Цзинлю? Почему она не навещает меня? Я ей противна в таком виде, да? — слезы наворачивались в её помутненном взгляде.              А-Юань давал ей возможности пролить скупые слезы. Они — последнее чистое, что осталось в её теле.              — Она сражается у склона Уван. Хочет навсегда отогнать оттуда Бездну.              — Одна?              — Я с тобой. Инсинь где-то рядом бродит. А Дань Фен… Он погрузился в глубокий раздумья. Видимо время его нового перерождения пришло.              Обветренные губы Байхен растягиваются в подобии улыбки.              — Всегда она так… Ринется одна в бой и никому не позволит себе помочь, — бред Байхен подбрасывает неведомые А-Юаню картинки. Но он чувствует, насколько они были светлыми.              А-Юань не скажет, что Цзинлю уничтожает легионы демонов просто потому, что иначе своё отчаяние ей не выплеснуть. Покрываются льдом горы, реки, лоснящиеся травой холмы. Цзинлю несет смерть не только монстрам, но и всему живому. Погружает мир в ледяную сказку. Словно бы время пыталась на том проклятом холме заморозить. Ученик старался не трогать своего учителя, зная, что этот выплеск ей был просто необходим.              Иначе сама замерзнет насмерть.              А-Юань молча будет наблюдать, как разваливается по частям Инсинь. Это ли имел ввиду Дань Фен, когда говорил А-Юаню о его привычке закрывать глаза на очевидное? Сколько бы не говорил он соученику о скором выздоровлении Байхен, ничего не помогало. Инсинь уже похоронил Байхен, хотя та всё ещё дышала и страдала от одиночества. Инсинь не перешагнет порог обители.              Потому что видеть, как твоя любовь умирает — страшнее всего.              Вместо бессмысленных стараний в перевязках, Инсинь молил на коленях ночью и днем их Бога.              — Ты ведь можешь её спасти! — кричал он в порывах отчаяния, жалкий и разбитый, — В твоих руках сосредоточена такая мощь, которая и не снится Мораксу! Но ты о чем-то продолжаешь думать! Какие могут быть сомнения? Байхен не заслуживает такой смерти. Без права на перерождение.              Пораженные Порчей души Бездна забирает себе. Это её трофей.              Однако, Божество лишь смиренно принимало гнев своего ученика, как отец принимал злые слова сына. Венценосную корону из нефритовых рогов становилось всё тяжелее держать. Покачивающиеся золотые цепочки на длинных вытянутых ушах потеряли свой блеск.              — Инсинь, ты заблуждаешься, если считаешь, что мне всё равно на её смерть. Но ещё больше ты заблуждаешься, если искренне считаешь, что у меня есть сила обмануть саму Смерть. Нет. Я не обманываю мир с каждым новым циклом. Я каждый раз умираю и возрождаюсь. Моя сила лишь оставляет мне память прошлый моих воплощений. Ты должен это знать.              Но Инсинь оставался глух.              — Ты знаешь, — рычал он словно зверь, с пеной у рта — Ты знаешь, как её спасти.              А-Юань лишь стоял в стороне и наблюдал. Единственное, что он мог сделать, это положить руку на плечо друга и тихо попросить.              — Сходи к ней, пока можешь.              Пока есть такая возможность.              Пока Цзинлю день и ночь рубила демонов.       Пока Инсинь день и ночь проклинал небеса.       Пока А-Юань день и ночь провожал в последний путь.              Нет смены времен года в обители. Здесь всегда цветущая весна. Всегда неизменное прекрасное небо, журчащая вода, стол для совместных попоек сладким вином, что теперь опустел.              Верховный Адепт пришел к ней на рассвете. В шелках, газовой накидке, словно бы сам сотканный из предрассветного тумана. Он возвышался над постелью Байхен, словно дух, пришедший за ней.              — Тьма отступит от тебя, как солнце прогоняет прошлый день. Но с закатом ты погрузишься во мрак. Я сделаю так, чтобы тебе было не больно. Не бойся. Я найду тебя в Бездне и выведу из неё. Чтобы на рассвете ты вошла в новый цикл. Когда твоя душа очистится, мы вновь встретимся.              — И выпьем вина?              — Да. Твоё любимое. Что послаще.              В последний день Байхен стало действительно легче. Порча отступила от неё, разжала тиски. Тело словно бы победило, и дух её окреп достаточно, чтобы суметь выйти на поверхность. Вдохнуть терпкий ветер, гуляющий между каменных столбов Заоблачного предела. Коснуться руками облаков. Поваляться в траве и половить мышек-полевок. Посмеяться с того, как зяблики прячутся в пушистой голове А-Юаня.               Как прежде старшая перекладывает кусочки мяса в миску младшего.              — Кушай. Кушай хорошо, А-Юань. Тебе нужно стать сильнее. Бездна не дремлет, как Небесный остров. Тебе предстоит столько работы. Мне даже тебя жалко. Хотя… Это всё так странно…              — О чем ты?              А-Юань не делал дурочка, он искренне не понимает. Сидя с «Лисицей» на холме, смотря на проплывающие облака над головой и теряющееся в них солнце, он словно бы сам делал путешествие в один конце. Прощался с прежним собой.              — Дань Фен говорит, что в нашем мире все взаимосвязано. Селестия перекраивала наш мир для создания баланса. На то и нужна была Война Архонтов. Вот я и думаю. Может Бездна становится такой сильной не потому, что в ней появилось нечто не от мира сего, а мы становимся такими сильными? Сам подумай. Раньше у Пожирателя луны была лишь Цзинлю, малая луна. А теперь ты и Инсинь.              — А ты? — тут же дернулся А-Юань, — Ты ведь тоже Адепт. Ты часть Заоблачного квинтета!              — Знаешь, я надеюсь, что моя фигура была настолько незначительной, что вы без меня справитесь.              Байхен улыбается ему, потому что знает точно — А-Юань достаточно сильный, чтобы суметь справиться с любой напастью.              Но остальные…              Инсинь смог найти силы прийти только на закате. А-Юань разлил вино по чаркам. Беседка полнилась золотым светом, запахом благовоний и звонким смехом. Младший поддерживал веселый настрой «Лисицы», но кажется только хуже делал. С каждой шуткой Инсинь становился всё мрачнее, словно умирал вместе с Байхен.              Её прикосновение пустило первые трещины на его физической оболочке.              — Ну что ты такой хмурый! Улыбнись, — мурчала девушка, выглядящая как девица, но на деле имела внушительный возраст. Намного больше самого Инсиня, — Ты ведь не будешь вечно таким ходить, да? А-Юань устанет пытаться из тебя выдавить улыбку.              — Байхен… — сдавленно произнес соученик и А-Юань понял.              Он молча встает из-за стола, оставляя свою нетронутую чарку вина.              Шаги его по жухлой траве, такой же колючей, как острые осколки. В белых волосах путался ветер и красная лента, которой юноша повязывал себе волосы. Он всё шел и шел, по холмам и горам, наблюдая за падающих за горизонт солнцем. В небе появляются первые звезды.              Ошибкой было думать, что А-Юань не жаль расставаться с Байхен. Словно ему плевать. Словно…              Этот закат был таким же обычным, как и все предыдущие, но он забирает с собой очень важного человека. Он забирает у него юность.              Цзинлю пришла вместе с восходом луны. Когда звезды неистово засверкали над головой. Её прощанье было тихим. Если Байхен на прощания оставляла всем свои слова, наставления, память, то Цзинлю это было совершенно не нужно. Это Цзинлю принесла с собой ей подарок.              Вечный хлад.              Рассыпающееся тело покрылось тонкой коркой инея. Шерсть заблестела, как и прежде. Только снежинки на ресницах всё никак не тают.              И не распахнутся больше глаза.                     

***

Ты видишь во спасенье, я вижу в тебе проклятье.

У меня аромат весенний, у тебя аромат распятья.

Ты мой яд, ты моя тревога, я твоё дорогое лекарство.

У меня прямая дорогая, у тебя она безобразна.

Я твой самый желанный сон, ты моя ночная бессонница.

У тебя нулевой урона, в моём сердце шрамы расходятся.

У меня кровоточат раны, ты в руках своих держишь меч.

Ты забыл меня слишком рано. У меня не упал камень с плеч.

Шема — Отпусти

***

             Байхен была права. Цзин Юаню предстоял настолько трудный и тяжелый путь, что его судьба едва ли была лучше остальных.              Сидеть за одним столом с сильнейшими личностями Снежной, но быть единственным, кого жизни самих снежевицев волнуют. Провал переговоров с Инадзумой? Ну разумеется, а какой может быть другой исход, если мы направили туда части для такой крупной диверсии. Цзин Юань всё отлично понимал. Прекрасная дева была одной из самых преданных Предвестников. У неё не было личных мотивов, как месть Сумерской академии или же самому Электро Архонту. Она идеальная жертва. Её смерти Цзин Юань ожидал.              Но узнать, что Царица сама направила свою любимицу, одаренную Крио глазом порчи на смерть, наталкивает Цзин Юаня на мысль, что он сделал всё правильно. Ставка была идеальной. Его жизнь на жизнь его родных. Самому положит голову на плаху — не так страшно, как не знать, целы ли самые близки.              Большой ошибкой считать, что Цзин Юань не ценил свою семью.              Просто её существование рядом, в поле зрения, с возможностью вдохнуть запах её морозной свежести… Он сам не ожидал, что всё это окажет на него такое сильное влияние. Даст силы выдержать абсолютно всё. Доклады о переброске войск, планы внутреннего подрыва в Инадзуме, скорую чистку внутри самой Снежной. И, разумеется, этот абсурд с «другой стороной разлома».              Война вновь ложится на его плечи тяжелым грузом, но, когда рядом стоит его дорогая Мари, он выдержит всё.              Царица поднимается со своего ледяного трона и зачитывает всем собравшимся приговор.              — Начнем же работу, мои дорогие дети.              Первым зал заседаний покидает Царица в сопровождении Пьеро. Следом выметается Дотторе, выказывая тем самым ноту презрения. Коломбина просто исчезла, словно бы и не появлялась никогда в этих стенах. Арлекино, с благородством голубых кровей, собрала бумаги и размеренно поднялась со своего кресла, задвинув его нарочито громко.              Этот скрип становится триггером для Скарамуччи. Из Шестого вырывается смех, сотрясающий заметенный снегом стеклянный купол. Даже слезы пустил, настолько его представление это повеселило. Всё так же надсмехаясь, он направился по своим делам, но Цзин Юань уже знает, что с ним ему ещё придется повоевать.              Пульчинелла, пыхтя выбирается из-за стола, своей невысокой фигурой направляясь к выходу. Градоначальник пытался догнать банкира. И нарочно старался не оборачиваться.              А вот Арлекино всё же обернулась, бросив напоследок:       — Мне жаль, что вы не заняли это место. Я была готова поддержать вашу кандидатуру, Лейтенант.              Он запрокидывает голову, но не находит рядом с собой Мари. Она уже давно отшатнулась прочь, замерла на месте с пустыми глазами. Вся белая, от щек отлила кровь, делая её похожей на мраморное изваяние. Прекрасное, в бело-золотой парадной форме Фатуи.              Цзин Юань свою голову на плаху положил, но почему-то с петлей на шее выглядела именно Мари.              — Благодарю, — только и отвечает Лейтенант искусанными губами. Да так слабо, почти надрывно, что выдержаться было просто невозможно.              Только вот к ней подорвался не Цзин Юань, а Чайльд Тарталья.              Ошибкой считать, что всё это проходит сквозь него так просто. Словно бы он сам не режется о свой сжатый в руке меч. Абстрагироваться — единственный способ спрятать своё сердце. Поэтому Цзин Юань не рванул к Мари. В своей душе он был уже рядом с ней, но тело осталось неподвижным, со сжатыми руками на подлокотнике.              Мари бы не упала. Она достаточно сильная, чтобы выдержать отказ.              И она действительно выдерживает. Мария Самсонова отбивает от себя протянутые руки Одиннадцатого Предвестника. Рыжий юноша не отступает, продолжает наступать, готовый ловить за плечи, но девушка отступает от него на несколько шагов. Их звуки растворяются в шуме шагов робота Сандроне. Они уходят в слепую зону Цзин Юаня и именно это заставляет его тело наконец действовать.              Только вот ничего не успевает заметить, а что замечает, предпочитает оставить до объяснений Марии. Ведь она отступает на достаточное расстояние, а Чайльд останавливается. Всё его тело замерло в стремлении к ней, только вот сама Лейтенант встает по муштре. Ровная спина, собранные стопы, руки за спиной. И высоко поднятая голова.              Глаза её — разбитые мокрые льдины. Так выглядит река в начале ледохода.              — Приказывайте, Генерал.              Генерал. Не Десятый Предвестник.              Ох, Мари. Его дорогая, самая ценная, самая лучшая. Самая любимая. Стоит так отважно, смотрит лишь на него, ждет от него указаний как быть. Как он мог не позаботиться о этой крохе. И пускай ей уже внушительные двадцать шесть, для него она всегда останется шестнадцатилетней малышкой, что так отважно отдавала всю себя службе.              Поэтому, вместо приказа, Цзин Юань произносит простую просьбу:       — Пойдем домой.              Дом. Где их ждет Яньцин, родные стены, вкусная еда и безопасность.              Цзин Юань приобнимает Мари одной рукой за плечи. Она утыкается лбом в его грудь, уже не видя ни синих глаз Чайльда, ни молчаливого Первого Предвестника. Девушка охотно поддается, когда её уводят прочь. Вместе, под руку, словно бы и не были они в отношениях «начальник-подчиненный». Словно бы…              Чайльд ощущает себя в самом начале пути. В роскошном золотом бальном зале, когда Мария Самсонову вновь уводит этот проклятый старик под венец. А она и не сопротивляется. И фата инеевым саваном тянется за ней. Свидетелями станет вся Снежная, от Заполярного дворца и игрушечных теремов центра до громаден заводов окраин.              У Чайльда только один вопрос: «Почему?». Его он хочет задать ей лично, остановить это безумия сразу, только вот двери захлопнулись, стоило юноше сделать первый шаг. Второй обрывает Капитано.              — Задержись.              — Но я… — пытается перечить приказу.              — Чайльд, — отрезает Первый строго и бескомпромиссно, возможно тем самым спасая всех.              Цзин Юань имел свойство порой не замечать очевидных вещей. Он думает о том, какой дальше сделать шаг. О том, что сейчас из каждой щели за ними могли наблюдать. Думает о том, какая у Мари холодная ладонь. Галантно поданный локоть и мужская ладонь поверх изящной женской. Мягкой, такой отвыкшей от сражений и долгих походов. Его же обзавелась новыми загрубевшими шрамами.              Они не разговаривают до самой кареты. Слишком много личного, слишком много упущенного, что необходимо восполнить. Цзин Юань держался очень хорошо. Его высокая фигура была опорой её ослабевшим ногам. Его рука была ей помощью, когда колени дрожали при входе в экипаж. Бедняжка так переволновалась. Но она молодец. Мари такая большая молодец!              Больше не способный терпеть эти чувства, Цзин Юань бросается к замороженной девушке. Не садится как обычно, напротив неё, а рядом с ней, да в объятия заключая как в тиски.              Это и есть — счастье. Иметь возможность ощутить тепло её тела. Перебирать пальцами пряди золотых кос. Носом зарываться в виски, вдыхать её запах. И шептать всё:       — Прости что так долго. Прости.              Он ведь не опоздал, да?              Верно?              Он не может перестать её трогать. Оглаживает плечи, руки, очерчивает спину, сжимает колено. Он собой унимает её дрожь, пытается забрать страх и наконец вернуть её к себе. В его глазах такой солнце, которое должно было растопить её льды. И он видит. Они давно оттаяли. И слезы постепенно набухаю, как и полные губы. К ним возвращается краска. Розовыми пятнами покрывается всё, щеки, уши, даже редкие открытые участки шеи. Высокий ворот формы закрывал ему вид на её изящные изгибы.              Грохочущему ледоходу дают движение его губы, что припадают к чужим.              Из него вырывается судорожный выдох, словно бы не поцеловал свою дорогую Мари, а получил нож в живот. Этот болезненный спазм всего Цзин Юаня переламывает, заставляет ладони трястись. Он их кладёт на её щеки, пальцами утирая побежавшие слезы. И вновь целует, нежно и отчаянно. Не пытается языком в рот лезть, кусать до крови, лишь делится теплом и всей болью.              Большой ошибкой считать, что Цзин Юань с охотой готов бросить свою любовь на шахматную доску.              — Ты такая молодец, милая, — шепчет он в её влажные губы, свою похвалу закрепляя целомудренным чмоком, — Я ни на мгновение в тебе не сомневался.              Зато вот в нем — сотни раз. Какая жалость, что сейчас Цзин Юань настолько ослеплен своими чувствами, что едва ли был способен допустить мысль о том, насколько же на самом деле Мари было трудно всё это время. Уже давно, не только с момента попадания в Морепесок.              — Я старалась поступать правильно, — шепотом отвечает Мари, словно бы боясь, что иначе её ложь раскроют, — Я пыталась, правда.              — И ты молодец. Ты в порядке и это самое главное, — поцелуй в уголок губ, — Конечно не хорошо, что тебя все эти звери видели, но ты молодец.              Но Цзин Юань не знает, что эти звери уже почуяли кровь.              — Мы справимся, — уверяет её спаситель и самый злейший враг, — Всё изменится.              Да. Больше ничего не будет как прежде. Один Цзин Юань пока ещё не замечает.              Когда они подъехали к дому, их не ждут у ворот. Следы на заметенной тропинке к дому. Широкие и мужские. Лисавета давно не появлялась? И кто слепил снежную бабу на газоне? И морковку не пожалел для длинного крючковатого носа. Вокруг неё больше всего вытоптано.              Цзин Юань смотрит на свой дом и пытается понять, что так в глаз бросается. Словно соринка, которую всё никак не получается вытащить из-под века. Мари уже убежала вперед, вспорхнула на низкое крыльцо и дернула за ручку. Оказалось, не закрыто.              — Яньцин! Я же просила закрыть дверь! — кричит недовольно блондинка в глубь.              Ответ донесся из гостиной:       — А самой никак?!              — Чем ты так занят там? — не разуваясь и не закрывая за собой дверь, спрашивает Мари таким удивительным тоном… Он её такой так давно не видел.              — Чем, чем. Домашкой. Я уже достаточно пропустил занятий в корпусе.       — Какой ты ответственный кадет.       — Да какой ответственный. Этот рыжий пообещал сводить меня в царскую оружейную, если я догоню программу.              Мари смеется легко, упираясь руками в бока. Свой сверкающий взгляд она направляет с гостиной на выход, где стоял Цзин Юань. На губах исцелованных крошки сахара и света.              — Оторвись на минутку, тут кое-кто пришел.       — Если вы решили меня разыграть, я тебя ударю, — нехотя поднялся мальчишка и так же недовольно побрел в прихожую.       — Вот как! На сестру руку поднимать?              Но возмущения Мари уже никто не слушает. Яньцин замечает знакомую фигуру в дверях и уже полностью забывает и о уроках, и о ключах, и о сестре. Мальчишка срывается на бег и летит в распахнутые объятия.              С сапог Мари натекла лужа. Снег тает, воды всё больше, и всё это придется убирать. Но трудности эти её не страшат. В этот момент самой Мари так всё равно на войну, недомолвки, ложь. Она просто счастлива, что её семья вновь в сборе.              И только образ преданного Аякса заставляет с усилием натянуть улыбку шире.              

***

Закрываю руками сердце, ты умнее и целишься в душу.

Я прошу себя быть сильнее, но эмоции рвутся наружу.

За меня говорят мои чувства, за тебя отреченные руки по швам.

Знаешь, правда, казаться счастливым искусство, когда изнутри тебя рвет по частям.

***

      Мари всегда проигрывала Цзин Юаню в шахматах, но сейчас у неё был только один выход — победа.              С одного поля боя она переходит на другое. Заполярный дворец сменился столовой родного дома. А ещё у неё остается преимущество — только Мари знает, что сейчас ведется бой не на жизнь, а насмерть. Предателей ждет лишь одна мера наказания — высшая — смерть. А вот кто кого предал ещё предстоит узнать.              Будь у Мари выбор, она бы вновь использовала тактику нападения. Подавить Цзин Юаня, заставить поступить как ей того хочется. Но сейчас с ними Яньцин. А его делать жертвой этого противостояния Мария не хочет. Вот и остается только улыбаться и вальсировать на краю бездны.              Это её последний танец.              Ведь если Цзин Юань предал её, тогда у неё ничего не осталось. Просто ничего. Это конец. Её самой не станет.              Лисавета держала язык за зубами. Она девушка умная, и несмотря на хороших хозяев, умела вовремя отстраниться. Стать незаметной мышкой. Так и сейчас, подавая обед, она лишь разложила порции борща и поспешила скрыться в кухне.              — Борщ? Давно его не ел, — усмехнулся Цзин Юань вороша вареную капусту со свеклой, — Ты ведь не любишь борщ. С чего это вдруг?              Начинать партию с того, что борщ — любимое блюда Чайльда, точно не стоит.              — В Морепесок часто готовили его. Уже привыкла ко вкусу. Хотя сметану всё ещё не сильно жалую, — отшучивается вполне правдоподобно Мари. Залог успеха этой тактики — действительно говорить правду. Она нигде не соврала. Не договаривает. Как и Цзин Юань, — А вот Яньцин уплетает за обе щеки.              — Главное без сала. Брех, — мальчик встрепенулся всем телом, что едва ложку не выронил в тарелку, — Самая мерзкая вещь на свете. Сало с чесноком. Вообще не понимаю. Потом от этого придурка несло им за километр. Лисавете пришлось благовонии зажигать, чтобы вывести этот запах из гостиной.              Мари хлопает глазами. А ведь она даже не помнит это. Точнее ей было настолько все равно, как от Чайльда пахло, и как он влиял на дом. Главное сыт и доволен.              По-хорошему Яньциня нужно отругать за такую речь, но глава семейства цепляется за действительно важную тему.              — Значит, он правда жил с вами эти дни? — протянул разочарованно Цзин Юань. Для него этот факт такой же постыдный, как оставленная в Морепесок Мари. Не этого Цзин Юань желал. И всё же у него получается затолкать своё личное недовольство поглубже. Натянуть улыбку, — И как? Надеюсь, он не доставил вам много хлопот. Лисавету не обижал?              — Да куда там! Он с ней так спелся! Вот, борщи ему всё готовила, даже нас не спрашивая.              — Я не замечала, чтобы ты давился ими, — поддела его Мари.              Мальчик скорчил ей страшную рожицу. В такие моменты рядом с отцом он становился совсем ребенком. Каким и был.              — В любом случае, — махнул ложкой Яньцин. На столе остались красные капельки, — Я бы сказал, что не всё так плохо. Он забавный. Показал, как лепить снежную бабу. Ты видел во дворе? Понравилась?              Цзин Юань расплывается в улыбке:       — Получилось необычно. И кто же такой нос придумал ей сделать?              — Чайльд! Сказал, что он похож на нос Мари.              — Эй! Не правда! Не такой у меня нос…              — Яньцин, я надеялся ты будешь защищать свою сестру, а не задирать её. Ей было непросто с таким особенным гостем. Ты вел себя хорошо?              Но не успел мальчик и слово молвить, как его затыкает сестра, пихнув попутно под столом ногой.              — У нас были трудности в нахождении общего языка, но в общем всё прошло хорошо. Мы ходили на каток, и участвовали в снежной битве.              — Да! И угадай кто победил?              — Кто же? — с живым интересом подыграл Цзин Юань.              — Я!              — Мы, — поправила Мари.              — Нет, я. Потому что на катке Мари была не лучше коровы на льду, а этот рыжий балбес её держал всю дорогу. А в снежной битве победил Чайльда я. Мари решила сыграть жертву, чтобы обмануть его. Я смогу зайти со спины, пока он развлекался с ней. Победа была быстро. И к тому же, наши силы были намного слабее его.              По сути ничего страшного Яньцин не рассказал. Только правду. Цзин Юань знает, что на коньках она держится отвратительно. В участии снежных баталий ничего странного нет, это общественная забава. Традиция даже. Единственное, что могло смутить, так это замечание по поводу их близости. Но и его она могла легко отбить.              В голове Мари уже просчитала сотни тысяч ходов, но никак не…              — Ты молодец! Горжусь тобой. Но мне интересно, кто придумал такую стратегию? Наверняка кто-то с прозорливым умом и хорошей наблюдательностью.              Две пары золотых глаз уставились на неё. Одни посветлее, вторые уходили в янтарь. И ни тени на лице. Лишь светлые улыбки. Цзин Юань искренне был рад слышать радостные истории своей семьи. Могли ли он большего желать, что оба были в безопасности и хорошо провели время?              — Это ты про меня?              — Ну а про кого же ещё, — улыбка растягивается в сытую усмешку. Так львы смотрят на львицу с хорошей добычей, — Насколько эта схема отработана?              Вот его с первого взгляда незаметный, но нападающий ход. Кто кого переиграл, Мари?              В её руках серебряная ложка теряется в красном борще.              От прежней Мари не остается и следа. Никакого веселья, никаких счастливых эмоций. В голове собираются по кусочкам предложения.              — Игры — это не боевые действия, — не поднимая головы, — Он был не прочь быть обманутым. И поверженным. Поэтому я не могу ручаться за гарантию этого метода. Но да. У Одиннадцатого Предвестника есть такой недостаток. Однако он может нивелироваться.              — Чем?              Молодой лед тут же треснул.              — Ты знаешь чем.              Настроение за столом резко меняется, пока Мари медленно поднимает глаза на Цзин Юаня.              Мари никогда в бой с ним не вступала. На шахматной доске он побеждал всегда, на тренировочном поле — неизменно. Он и не был никогда для неё врагом, с которым нужно бороться. Так почему сейчас она воспринимает всё как битву, а не семейную беседу?              — Яньцин… — хочет попросить удалиться.              — Нет, — перечит ему Мари жестко, как никогда не смела, — Он останется здесь. После того, что он пережил, он заслуживает знать всё. И почему с ним это случилось, — но тут до Мари доходит. Она видит, как отливает кровь от лица Цзин Юаня. Как замирает с таким же немигающим, невидящим взглядом, — Ты не знаешь?              — Последнее сообщение, которое я смог тебе отправить, это то самое письмо. О том, что я потерял связь с Яньцинем. Больше я ничего не отправлял и не получал.              — Почему?              Страшная догадка выедает червем мозг. А что, если в этом замешен Чайльд? От одной только мысли, что он мог перехватывать письма и тем самым изолируя Мари от информации…              — Как бы тебе сказать, — он повел плечами, — Последние две недели я заметил, как кольцо изоляции вокруг меня сжималось. Как железный купол. Внутри него я мог делать всё что требуется от ситуации, но пробиться сквозь него у меня не получалось. В один день я узнаю, что Второго и Первого Предвестников вызывают в Столицу вместе с моей армией. А меня оставляют там, держать оборону с оставшимися приграничными дивизиями.              — Что?..              — Он тебе не сказал? — без осуждения, удивительно смиренно, — Значит это не его рук, — тяжело вздыхает, — Всё же лично Царица. Жаль.              — Да о чем ты?!              Десертные вилки и ложки зазвенели от её удара об стол.              Цзин Юань сохранял хладнокровие. Ему напоминает это всё уже случившуюся ссору, после Кровавого понедельника. В прошлый раз он был честен, даже скорее прагматичен. Голые факты. Так он обычно поступал со вспыльчивостью Мари. Стоило только ей столкнуться со стеной, так она отступала, становясь вновь покладистой. Но теперь…              С болью он признает:       — Приказом Царицы меня сняли с поста главнокомандующего армией. Я больше не Генерал.              — Нет!              Крик разорвал семейную идиллию. Мари вскакивает со своего стула, опираясь руками о стол. Одно неудачное движение и она кулаком попадет по тарелке борща. Только вот это её волновало в последнюю очередь.              — Так не должно было получиться. Чайльд сказал, что для этого нужны были веские основания. Вещественное доказательство твоего предательства Фатуи. Его не было! Я лично его уничтожила!              — Значит, либо они нашли другое, либо же им уже не нужно было искать оправдания. Все же Царица на то и царица, чтобы одним взмахом руки казнить целые сотни.              Ругань взрослых останавливает слабый детский голосок.              — Что значит «предательство»?              Яньцин — ребенок, но Мари искренне считает, что он должен знать. Она не поступит так же, как Аякс выкручивается с младшими. Потому что её брат уже был втянут во всё это. У него нет роскоши оставаться в безопасности. Не в нынешних реалиях.              — Расскажи нам. Всё. Без прикрас, — возвращает себе самообладание.              Только вот теперь сам Цзин Юань опускает железный занавес. Говорят, что родители всегда должны оставаться сильными в глазах своих детей. Слабым он не может выглядеть перед своими подчиненными. Он давно лишился такой привилегии. И потому он почти отчаялся.              — А нужно? Ты вроде всё для себя решила.              В этот момент Мари ощущает себя наедине с ним. Сердце к сердцу. Те самые моменты в одной постели, губы в губы. Как человек к человеку. Без титулов, семейного положения или прочей чепухи.              Это ощущение выкручивает ей руки.              Мари потеряла этой ночью право на игру в любовников.              Ей не хочется потерять хотя бы свою семью.              — Я хочу услышать твою точку зрения. Расскажи. Пожалуйста.       Цзин Юань долго думал.              Молчание томило собравшихся.              И некогда теплый дом покрывается инеем.              Мари подобный уже уничтожила своими руками. Что в реальности, что в своей голове. Повторения она так сильно не хотела. Девушка жмурит глаза до цветных пятен и молится. Так судорожно, отчаянно.              

Пожалуйста.

      

      

Прошу тебя.

      

      

Я умоляю.

      — Они искали соратников среди верхушки. Они планировали вооруженный мятеж. Восстание. Я настоял на том, чтобы они выбрали мирную демонстрацию. Это соберет наибольшее количество толпы и совершило бы больший резонанс в рабочих кругах. Я думал так будет меньше жертв.              Слова ощущаются утекающей кровью сквозь пальцы.              — Ну разумеется, — Мария кривится уродливо, — Ты ведь у нас за мирные методы.              Ведь Генерал Самсон так бережет свой личный состав.              Мария только сейчас падает обратно на свой стул, возвращаясь в семейный круг.              — Я понял, как сильно ошибался, Мари. Не только на тебя эта трагедия сильно повлияла. Вся эта кровь на моих руках. Вот результат моих решений.              Они оба помнят это ощущение. Самый страшный момент, когда пытались утащить раненных с улицы. Когда снег под ногами хлюпал. А сквозь пальцы время утекало как кровь…              Канонада выстрелов будет вечно преследовать Мари.              Тот самый, роковой, остался выедающей внутренности пулей.              — И тогда я понял, что всё это не может так продолжаться. Нужно что-то менять. Фатуи, как организация, дала столько людям. Образование, рабочие места, возможность сплотиться. Но то, какие личности встали во главе, какие страшные поступки они заставляют совершать людей… Это неправильно. И я согласился на предложение присоединиться к революционному движению. Они потребовали гарантии. Моё письменное соглашение и обязательство передать им нужное количество оружия.              — Да. Я видела его. И именно его уничтожила.              Ей хочется верить, что это было самым верным решением в жизни.              Единственное правильное.              — Да. Значит ты знакома с «Полуночным героем»?              — Он назвался как Дилюк Рагнвиндр. Не знаю, настоящее имя или нет. Сказал, что из Мондштата.              — Да. Он мне говорил тоже самое. В любом случае, от меня требовалось лишь доставлять оружие в условное место. Их задача была перевозить незаметно в Столицу, но это уже не было в моей компетенции.              — Вот значит что они делали в лесу тогда… — Мари решает всем уточнить. Если она требует правды от Цзин Юаня, тогда и она будет в этом вопросе предельно открытой, — Мы с Чайльдом поверили ему только потому, что он спас нас в буран. В тот день, когда… я провалилась в Бездну. Чайльд меня вытащил, но мы переместились в другое место, ближе к Морепесок. Поэтому Цзин Юань не сразу меня нашел.              Мари смотрит на своего брата и видит, как он взрослеет. Прямо здесь, за этим обеденным столом.       — Почему я этого не знал? — сипло спрашивает у пустоты мальчишка.              Отвечает ему отец:       — Потому что мы не считали нужным тебя беспокоить этим.              К ужасу Мари, это самая мягкая формулировка для Яньциня. На самом деле им просто было совсем не до него. Они отбросили его, полные своих забот. А на деле мальчик так же тянулся к своей семье, как сама Мари.              — Я ведь… Столько гадостей наговорил… Я ведь думал… А Чайльд оказывается тебе жизнь спас, — крупные слезы набухают на светлых ресницах, но Яньцин держится. Сжимает ложку в кулаке и терпит. Позже Мари его обязательно похвалит.              Ну а сейчас лишь подтверждает:       — Да. Вытащил из Бездны, выходил мои раны, позволил остаться со своей семьей в Морепесок, чтобы я могла восстановиться. И много ещё чего. А за эту доброту знаешь, чем отплатил твой отец?              Это и есть разговоры по-взрослому? Когда друг другу раны наносят. Гной выпускают из застарелых ран.              — Я отправил трехмесячное жалование.              Вся эта история завязана на недопонимании и манипуляциях со стороны. Ошибочном взгляде каждого. И не способности сразу видеть реальность.              А ещё неспособность договориться.              Невозможности достичь взаимопонимания.              — Ты ведь мог сказать Дилюку и остальным обождать. Не действовать в масленичную неделю, когда там и так все на ушах. Когда там был Чайльд и он черт возьми ждал их. Но вместо этого ты направил их ко мне, без нормального объяснения со мной! Если бы ты с самого начала мне всё это рассказал…              — То что? Ты бы поступила по-другому? Выдала их?              — Они попытались убить его младшего брата, Цзин Юань. Чем ты тогда лучше Царицы, скажи мне?              — Я никого не приказывал убивать!              — Разумеется! Царица тоже не приказывала Яньциня убивать! Просто держать в Сиверской крепости, в самой темной темнице, чтобы тебя за горло взять! Отвлечь от своих игр, как это и сделали те двое сволочей. Где они сейчас? Их отрубленные головы валяются в глухом лесу. И знаешь, я поступила бы так же. Я почти сделала тоже самое, когда разрушила к черту бастион крепости, лишь бы Яньциня оттуда вытащить.              Время покажет, чем обернутся уроки Чайльда для них — благословением или проклятьем. Единственное, что Мари сейчас точно понимала, так это то, что как прежде ничего не будет.              Если Цзин Юань за свою семью не борется, эту войну Мари взвалит на свои плечи.              — Я спасла его брата. Я на преступление пошла, вытаскивая Яньциня. Я спасла тебя, когда выбрала уничтожить то проклятое письмо. Как ты вообще додумался ставить настоящую печать?! Ты им буквально руку на отсечение отдал! Честность? Благородство? Себя не жалко?! Ты этим нас обоих подставил.              Раньше Мари никогда бы не пошла против решений Цзин Юаня. Теперь же она сама ставит условия.              — Ты разорвешь все связи с ними.              Разумеется, ему это не понравилось:       — Мари, при всем моем уважении к тебе…              — Что? Собираешься и дальше играть с ними? Хорошо, вперёд, но только без меня и Яньциня.              Хозяйка дома берет в руки ложку, тем самым давая понять, что она ставит своеобразную точку на этом разговоре. Так она по крайней мере пытается.              Но Мари в столовой не одна. И принимать решения за других ей не следует.              — Сестра… — лепечет в повисший тишине обескураженный мальчишка.              Лед на её сердце не успевает окрепнуть. Каждый раз его разбивают, как карамальную корочку на десерте. И вновь все внутренности её выедают.              — Я больше тебя не оставлю, — говорит Мари самое честное. Клянется всеми хорошими воспоминаниями, которые появились благодаря Чайльду. — Черт… — серебряная ложка складывается пополам от её силы сжатия. И сквозь зубы Мари выдавливает из себя, — Ради чего всё это, Цзин Юань?              Не правильный вопрос.              Ради чего ты всё это делаешь, Цзин Юань?              Мари это делает для того, чтобы иметь возможность вместе разделить ужин. Чтобы гулять по улицам цветастой Столицы, любоваться видами Заполярного дворца, кушать сладости на улице. Лепить снежную бабу, петь песни за столом, танцевать под пластинки. Кататься на санях, гулять по заснеженному лесу. Помогать по хозяйству и вкушать блюда, приготовленные общим трудом.              Самый ценный подарок Чайльда заключался в том, что он показал ей, какая может быть жизнь. Теперь Мари хочет построить её в своей семье. Если не для себя, так хотя бы для маленького Яньциня.              Где они оступились? Мари ведь помнит, как всё было хорошо. Цзин Юань заботился о ней так трепетно. Продолжает. Он на коленях в Морепесок стоял перед ней. Какие-то часы назад он целовал её так отчаянно и любовно.              Так почему её разрывает между ощущением полного предательства и собственной отвратительностью?              — Ты всё сделала правильно.              Да. Она бы поступила так вновь. Только вот…              — Какой ценой.              Если в первый раз Бездна забрала у неё цепи слепого долга, то во второй раз она забрала у неё невинность.              — Он тебя к чему-то принуждал?..              В гробовой тишине раздался нервный смех.              — Ничего ты не понимаешь в людях.              Если она прямо сейчас снимет с себя парадную форму, под ней можно будет увидеть следы. Гематомы засосов, кольца синяков, отметины от зубов. Всё это — засохшая кровь, которую так сильно хотелось поскорее смыть с себя.              Воды, чтобы умыться, у неё нет, но есть ледяные ладони, которыми может утирать своё лицо. Больше нет масок, лишь открытая честность. Она заключается в усталости, в разочаровании и тотальном одиночестве.              Мари устала. Этот разговор выжрал из неё всё то светлое, что с таким трудом Чайльд в неё вливал. Заталкивал с блинами и сметаной в рот. Она не понимает, как поступить, что именно она хочет. Чем больше она узнает, тем меньше остается понимания — кто друг, а кто враг.              Чайльд научил её слушать своё сердце.       — И что ты собираешься делать дальше? Десятый Предвестник.              Тут Яньцин встрепенулся.              — Что?! Десятый? Неужели?! — мальчик светится от счастья, а вот взрослые мрачнее грозовой тучи.              С него всё и началось. Ради этого места Яньцин столько страдал.              Этот номер окроплён кровью его сына и дочери.              — Это ещё не официально, Яньцин, — отвечает Цзин Юань глубокий голосом, с расправленной спиной. Как положено Генералу и Предвестнику, — И едва ли с этим можно поздравить, — золотой взгляд как молния пронзил Лейтенанта, — Ты спрашиваешь, что я буду делать дальше? В первую очередь я хочу тебя с Яньцинем отправить в Ли Юэ. Подальше от Снежной. Ты полностью права. Для вас обоих здесь сейчас не безопасно. Давно пора было сделать.              Давно Мари с ним не соглашалась молча. А вот Яньцин напротив, совсем иначе понял весь их долгий разговор.       — Что?! Нет! Я не хочу уезжать. Мы не может бросить отца, Мари!              Последние решающие ходы на шахматной доске. Последнюю свою фишку Мари прячет в рукаве, как её учил сам Цзин Юань. Мари точно знает, что у него самого козырь прячется, он им вертит между пальцев, но всё никак не хочет использовать. Придерживает до нужного случая.              — Вы не бросите меня. По крайне мере, я надеюсь, что твоя сестра найдет в себе силы простить мои ошибки.              Есть одна большая разница между Чайльдом и Цзин Юанем. У последнего просто нет причин её обманывать. Мари — дочь человека, которого он так уважал. Мари — его воспитанница. Мари — буквально вылепленный его руками воин. То, что пешка начала брыкаться, вольность в границах допустимого.              И Цзин Юаня, и Чайльда, и Мари объединяет одно — желание делать правильные вещи. Только вот это «правильно» у троих совершенно разное.              Но сейчас, то правильно, что предлагает Цзин Юань, кажется ей более схожим с её собственным.              — Что ты хочешь от меня?              — Мне дали новое имя ради того, чтобы я повел армию. Мне нужен человек, который бы смог всё уладить в Ли Юэ. Более надежного, чем ты, я не знаю.              — Если мы проиграем, это всё будет напрасным, да?              — Пока мы с вами живы, ничто не напрасно.              Живы, да?              Насколько долго это продлится?              Над их головами занесен топор палача, но на чьи шеи он обрушится?              Мари умрет раньше от удушения.              И только последний, самый незначительный вопрос, застрял в горле как рыбья кость. Никак не вымолвить. От него страх наибольший.              

Кто ты вообще такой?

             Больше не способная терпеть эти унижения, Мария Самсонова вновь поднимается из-за стола. Нарочита аккуратно отставляет от себя стул, выходит и молча направляется к двери.              — Куда ты? — разбивается ей о спину.              Она была готова рассыпаться на тысячу осколков. Мари тонет, льда, чтобы удержаться, нет. Только черная вода, бездонная пропасть.              — Аппетит пропал.              Интересно, всё пройденное ею было для того, чтобы она сейчас вновь повиновалась приказу Цзин Юаня? Вот так молча, послушно.              Мари хватается за ручку двери. Чувство дежавю набатом бьется в висках.              Одни удар сердца. Второй. На третий Мари не выдерживает и порывисто оборачивается на самых родных для неё людей. Её отношения с Аяксом — то единственное личное, что она хочет оставить только для себя. Но сейчас… Когда звон в ушах стоит такой, словно бы ей дубиной по голове вдарили, Мари больше не может молчать.              Зло. Чеканя каждое слово.              — У Царицы получилось ослабить тебя как никогда. Ты стремился к титулу Предвестника ради власти и возможностей, но теперь для тебя это ничто иное, как бремя.              Шаг к нему. Цзин Юань опускает виновато голову. Старательно не замечает её состояния.              Хватит его жалеть. Он её никогда не пожалеет.              — Она переиграла тебя, Цзин Юань. Царица — Архонт любви, человеческих сердец. Когда ты решил сыграть с ней в эту игру, ты был уже обречен на поражение. Потому что ты пустил в ход самое дорогое, что у тебя было!              Чайльд ей сделал самый щедрый подарок в её жизни. Он научил ценить свою семью. Ценить себя.              — Именно поэтому она не сделала меня Предвестником! Да! Для меня самое важное — это ты и Яньцин. Я себя не жалела! Я всю себя отдала тебе и буду продолжать несмотря ни на что! Но ты… — Мари подходит близко, возвышаясь над сидящим Цзин Юанем и совершенно не жалеет. Ни его, ни своего праведного гнева, — Ну же. Скажи мне. Ради чего всё это? Неужели ради благополучия народа Снежной? Ради победы над Бездной? А может ты всерьез намереваешься свергнуть Царицу? Ради чего ты вновь собираешься нас бросить на чашу весов?              — Вы уедите отсюда.              — Не ври мне. Хотя бы сейчас. Думаешь, в Ли Юэ будет безопаснее? Нет. Ты найдешь способы найти новых союзников, если не уже. Ты найдешь способы заручиться поддержкой Властелина камня. И тогда в твоих руках будет не просто самая лучшая армия Снежной, но и поддержка великой державы. Это твой план? И мы с Яньцинем будем разменными монетами вновь.              Только вот не одна Мари чувствует себя разбито и брошенной. У Цзин Юаня тоже есть сердце.              — Я не понимаю, чего ты хочешь. Когда я огораживаю тебя от своих планов, ты чувствуешь себя брошенной. Когда я прошу тебя помочь мне, ты жалуешься на то, что я тебя использую. Может быть это тебе пора определиться, что ты на самом деле хочешь?!              — Прекратите! — кричит Яньцин громче всех, — Мы ведь семья. Хватит ругаться!              — Семья? Человек, сидящий передо мной мне не семья. Как тебя Капитано назвал? «Старшее солнце империи»? Хорошо ты следишь за языком. За все эти годы ни разу не проболтался кто ты на самом деле такой!              — Мари!              — Может нам пора звать друг друга настоящими именами? Их у тебя и так слишком много!              — Гневайся на меня, ты имеешь право, но не говори, что мы не семья!              Вот тут уже не выдерживает Цзин Юань. Стол позади него покачнулся, но устоял. Как и сам мужчина. Совершенно обескураженный и разбитый. На ногах разница в росте колоссальная, но именно Мари была сейчас выше всех на свете.              — Ты сделал меня в чужих глазах своей невестой. Почти Госпожа Самсонова. Я служила в Фатуи как Лейтенант Мария Самсонова. Я росла как Маша, воспитанница Генерала Самсона. Но родилась я как Мари де Ля Кур!              Был ли это всё план Царицы? Заставить разрастись зерно противоречий. Расцвести пышный пламенными цветами. Кровавыми засосами и бордовыми укусами. Чтобы затем пожинать плоды — их рухнувшие мосты.              Мари не перестанет любить его. Не перестанет любить Яньциня. Злость пройдёт, но ведь всё это говорит не из ненависти. Эта боль шла из большого сердца. Раненного.              Эти слова давно зрели внутри неё. И наконец Цзин Юань вкусил кислоту плодов его действий.              — Я знаю каждое твоё имя, — стоически терпит мужчина, — И каждую тебя я буду любить несмотря ни на что.              Это добивает её.              Слезы потекли по щекам словно бы кровь из разбитой брови.              И всё срывается в Бездну.              Мари убегает прочь. Распахиваются двери, скрипят половицы в коридоре от её шагов, грохочет распахнувшаяся входная дверь о стену. Лёд заполняет её легкие, как ледяная черная вода, и всё топит, топит, топит… И с каждый вздохом её ломает пополам от всхлипов.              Снег последнего дня зимы медленно посыпал её голову белыми хлопьями.              Она набирает полные ладони снега. Обтирает им своё лицо, скрывая слезы. Убирает этот проклятый жар.              Когда внутри всё было заморожено — всё было проще.              Но теперь…              Теперь…              За забором послышался недовольный цокот копыт. Серый хвост и грива показались за каленой изгородью. Сухой плющ едва ли скрывал красивый перелив серебристой шеи.              

Серый конь в яблоках.

             И Мари уже не думает о том, что она могла не закрыть дверь. Что могли её увидеть. Что могла побежать за ней и раскрыть её личную тайну. А тайна в том, что она черт возьми живой человек, и хочет совершать глупые эгоистичные поступки. Поэтому она поднимается и бежит.              Пускай в ногах путается. Пускай долго возится с замком. Всё становится ничтожным по сравнению с колыхнувшимся серым плащом.              И пламенно-рыжей шевелюрой.              — Блять так и знал! Что он тебе сделал?! Ты в порядке?!              Конь позади Чайльда недовольно ворчит, пуская клубы пара в опустившемся морозе.              Мари ничего не говорит. Лишь выбегает ему навстречу и бросается на шею.              Ей не хочется верить, что бешеный стук сердца в груди напротив — это лишь игра. Она не верит, что руки, поймавшие её в объятия, лишь претворяются самыми надежными и нежными. Она не поверит, что короткий взмах полами плаща, чтобы спрятать её от холодной улицы — это всё большая ложь.              — Эй! Мари, скажи, что он тебя не тронул. Почему ты плачешь?              Когда её ноги в домашних тапочках опускаются на столичную брусчатку, девушка шумно шмыгает носом. Утирает уродливые сопли и улыбается во все зубы. С красными щеками, блестящими глазами и слипшимися ресницами.              Весна в её сердце пришла рано.              Где-то на площади торжественно сжигают соломенное чучело.              Катя с Олегом встречают весну в санях.              Дилюк с печалью окидывает взглядом пейзаж огромной Столицы, скучая по родному Мондштату.              Светлана Федоровна в Морепесок гладит голову скучающего по старшим Тевкра.              Цзин Юань в столовой опускается обратно на стул и сжимает голову руками, словно бы желая её раздавить.              Яньцин закрывает входную дверь. Молча, с пониманием, которого взрослым так не хватает.              Плачет Мари как маленький ребенок. Как на похоронах своего отца. Как над первой убитой дичью.              — Прости, что оттолкнула твою руку.              А Чайльд замирает. У него земля из-под ног уходит, словно бы вновь падает в Бездну, как в детстве.              — Не нужно… Просить у меня прощения. Я ведь не говорил тебе о своем плане сделать тебя Предвестницей. Я…              — Ты ведь это хотел сделать ради меня, да? Я знаю твою нелюбовь к Цзин Юаню, но ты ведь не хотел мне вреда, правда?              Вот она — душа нараспашку. Она вновь стоит перед ним обнаженная, трогательно раскрытая, и тянет к нему руки.              Раньше бы Чайльд продолжал молчать, выполнять свой приказ, но видимо и сама Мария Самсонова за всё это время научила его.              Тому, что доверие нужно не только заслужить, но и не предать.              Чайльд хорошо умеет играть. Маска на голом лице. Но её он больше не хочет использовать. Науськивать. Наводить на нужные мысли.              Аякс отбрасывает свою маску и произносит самое честное.              — С бала в мою честь и до Сиверской крепости я делал это всё для того, чтобы преподнести тебя Царица как её новое лучшее оружие. Но в Морепесок… Я увидел тебя другую. И этой ночью… Я больше не хочу тебя отдавать ей. Я хочу, чтобы ты вместе со мной служила ей и Снежной!              Девичьи руки, изломленные и растерзанные, наконец вспомнящие нежность и заботу, опускаются по швам.              — Брось его. Забери с собой Яньциня, ты достаточно взрослая чтобы оформить на него опеку. Его больше никто не тронет, не посмеет. Он поладит с моими младшими! Ты не обязана ничем этому ублюдку!              Мари ни о чем не жалела так сильно, как он том, что не лежит вместе со своим Пятым отрядом Рейнджеров в братской могиле.              Мария Самсонова умеет убивать только демонов. Людей не научили. Но Мари сожалеет, что мама не научила убивать. Сейчас бы было проще.              — Уходи.              — Нет.              — Пошел вон! Уйди! Просто прошу… уйди. Я… Я уже за сегодня наговорила слишком много. Хватит. Хватит…              — Ни в одном своем слове я не врал тебе. Я искренне верю, что это правильно. Ты тоже знаешь, что так правильно! Ты не будешь рядом с ним счастлива!              Мари обернется к юноше и скажет обронит самое болезненное.              — Лучше быть одной, чем с таким как ты.              Возвращается Мари домой, но поднимается в свою комнату. И лестница была ей дорого по наклонной. В самые глубины отчаяния.              Лисавета из оконца кухни печально проводит взглядом удаляющегося серого коня в яблоках.