❄️Вальс во время зимы

Чайльд растерялся.

      Знакомство Мари с его семьей было незапланированным. Вынужденная метра, переросшая в идеальную возможность наладить контакт. Чайльд ощущал себя в выигрышном положении, ведь впускал на свою территорию. Однако, когда они меняются местами, юноша… Теряется.              Добралась их троица до дома на экипаже. Руководство Сиверской крепости само выделило средство передвижения, чтобы поскорее избавиться от таких гостей. Чайльд всё улыбался и хохотал, сохраняя маску добродушия. Благодарил за такой дальновидный жест и «просил прощения» за беспорядок. Стены придётся ещё долго восстанавливать. А ещё отирать кровь. Благо Мари в пылу битвы никого не поубивала, лишь немного покалечила. Хотя, Чайльд даже чуть-чуть разочарован. Ей скоро придётся начать убивать людей, а не демонов. Он бы ей желал адаптации куда более щадящей, чем сразу в пекло.              Однако радость длилась не долго. Как старшая в семье на данный момент, все дела она взвалила на свои плечи. Выходя из экипажа, Мари тут же закутала ещё плотнее Яньцина. Мальчик всё ещё был в тюремной робе, да в ботиночках, выглядящие не особо теплыми. Но несмотря на всё пережитое, он всё ещё оставался достаточно бодрым. Видимо адреналин ещё не окончательно спал. Мальчик хотел помочь сестре, которая полезла за массивную клумбу, доставать запасные ключи. Разумеется, она лишь строго пригрозит стоять спокойно, пока разбиралась с железными воротами.              — Вы всегда в таком месте ключи держите? — язвительно отпустил свой особо важный комментарий Чайльд.              — Нет, — не поняв, что это была шутка, — Обычно мы перед приездом предупреждаем Лисавету, нашу домработницу. Но сегодня не тот случай. Всё равно придётся сейчас за ней бежать.              Железные ворота заскрипели. Снег с кованых завитков посыпался вниз, но Мари не испытывает дискомфорта. Широко распахивает створки, шага я припорошенной снегом тропинке. Видно, что чистили не так давно, но из-за снегопада все труды пошли прахом. Чайльд проходит последним. Взгляд любопытно бегает по фасаду богатого дома. Пришибленно толкает ворота позади себя. Те с грохотом затворились.              Дом Генерала Самсона наполняется светом одним движением выключателя. Счастье электрифицированной Столицы. Теперь даже близящийся к концу день был не страшен.              — Яньцин! В ванную, — командует Мари, даже не разуваясь. И на бурчание рядом реагирует достаточно резко, — Быстро! И не отнекивайся. Вымойся хорошенько, или я возьмусь сама за это дело.              — Я взрослый! Не надо меня мыть!              — Отлично. Проверю. Одежду найдешь сменную?              Мальчишка побрел вглубь дома, тоже не разуваясь и не отдавая хозяйке её плащ. Мари не особо расстраивается. У нее в голове столько дел и проблем, которые не требовали отлагательств. Перед выходом Чайльд ловит девушку за локоть. И говорит негромко, только ей.              — Ты можешь успокоиться. Всё закончилось.              — Мне нужно поскорее найти Лисавету и вызвать врача.              — Это я уже понял. Просто хотел напомнить, что ты можешь не спешить. Я ведь здесь. Присмотрю за ним. Что там, вымыть надо мальчишку? Сделаю. Не привыкать.              Мари глазами хлопает растерянно.              — Если тебе не трудно… Я просто не хочу, чтобы он и правда разболелся…              — Мылом отмоем, чаем отпоем, у бога отмолим.              — Чайльд!              — Всё, беги, — и сам выставил за дверь хозяйку дома, — Ты слышал, мелочь?! Я за главного остался!              — Катись в Бездну!              — Не соблазняй случайно тебя утопить в ванной!              С криком Яньцин закрывается на все замки и намыливает себя так быстро, как никогда. От греха подальше.              Чайльд — Одиннадцатый Предвестник. Ему нипочём горы и моря. Но с чужими братьями оказалось справляться сложнее. Тем более, когда не можешь хорошенько по голове двинуть. В итоге ванная комната была затоплена, зеркало треснуло, трубы, к счастью, не прорвало.              — А ну вернись! — кричит Тарталья, бегом нагоняя мальчишку в столовой.              Да только Яньцин умудрился на скорости проскользнуть под обеденным столом и оказаться на безопасной стороне, когда Чайльд хорошенько врезался в него. Посыпалась сервировка. Ваза с сухостоем опасно покачнулась, но Чайльд успел длинными руками дотянуться и удержать её, всё ещё продолжая лежать на этом несчастно столе.              — Паршивец.              — Я тебе не дамся! Шею ещё свернешь.              — О, не беспокойся, я это сделаю сразу после того, как расчешу твои белые патлы.              — Только не волосы!              — В твоих же интересах сделать это быстрее и с меньшими разрушениями. А то от твоей сестры оба получим.              — Ладно! Сворачивай шею, это хотя бы быстрее.              Весь мокрый, толком не обтершийся после ванны, с домашней рубашкой набекрень, Яньцин продолжает порхать по дому, как выпущенная канарейка. И хрен ты её обратно запихнешь.              Но какое же было уморительное выражение лица у Мари, когда та пришла, вся в мыле, облаченная в форму, в компании миленькой горничной и врача. А находит это — сидящего на стуле Яньцина и выдирающего клок за клоком волосы Чайльда, державший большую деревянную расчёску.              — Архонты, ты где её откопал… — едва не плача выдала Мари. Девушка ни то всхлипывает, ни то смеется, пряча лицо за руками.              — Что не так? Я попытался сделать всё, как ты просила! Только ещё чаем не отпаивал.              Положение спасает Лисавета. Та мягко коснулась плеча Марии, заверяя ту в полном контроле ситуации. Домработница выпроваживает растерянного Чайльда из гостиной, а сама с врачом остаётся наедине с мальчишкой.              А Мари оказывается наедине с Чайльдом.              В её доме.              Слишком долго доходит до неё эта мысль. Чайльда Тарталья, тот самый паршивец, чье появление было звонкой пощёчиной Цзин Юаню. Тот самый псих, который при первой встрече избил её младшего брата. Того самого, над которым в этот раз Чайльд проводил экзекуцию.              — Я нашел эту расчёску в ванне, — искренне не понимая, что с деревянным гребнем было не так, — А и… Ну ты когда будешь заходить туда, будь внимательна. Под ноги смотри.              Аякс моложе её на добрые пять лет, если не больше. Его существование рядом с ней должно со стороны выглядеть неправильным, диссонансом.              Но почему-то несмотря на всё… Мари ощущает себя так комфортно. Прямо сейчас. Наедине с этим рыжим юношей.              — Ты что, мне ещё и ванную разнес? — ещё пытаясь скрыть улыбку.              — Не я один. Общими усилиями, — защищает себя Предвестник и забавно вздергивает нос, — Эта мелочь словно не проводил в карцере Сиверской крепости чёрти сколько времени. Здоров как бык!              Мари фыркнула от смеха, но для вида упирается руками в бока:       — Ага, вы скорее два слона в посудной лавке. Ладно, я поняла, больше не буду пытаться оставить вас наедине.              — Нет, ты, конечно, можешь, — тянет Чайльд, запрокидывая голову, — Но за сохранность этого дома не отвечаю. Кстати, симпатичный достаточно, — а сам оглядывается по сторонам, — Я ожидал больше золотых львов. Всё же обитель Генерала Самсона.              Они вместе начинают рассматривать убранство дома, как в первый раз. Пыли не было, комнаты не выглядели заброшенными. Всё благодаря усилиям Лисаветы.              — Весь этот интерьер уже был, когда мы въехали. Он нам не так важен, — повела плечами Самсонова, — Едва ли наберется пару месяцев за год, как мы здесь.              — А что так? — искренне невдупляя.              — Ну ты голову включи. Мы оба на фронте, Яньцин в кадетском училище. Поэтому за домом присматривает Лисавета. Я вас чуть позже познакомлю, — а затем оборачивается с видом, словно в её руках был тесак для мяса, — И не смей к ней ласты клеить, понял?              Чайльд машинально поднимает руки. Сдаётся сразу.              — Да полня я, понял. За кого меня принимаешь?              — За того, кто любит издеваться над людьми, — ворчит Мари, оставляя угрозы.              — И пальцем её не трону. Клянусь.              На такой негостеприимный шаг Чайльд должен был обидеться, но вместо этого расплывается в улыбке. Он знает это чувство. Сам так делал. И этот факт, их схожесть, оседает теплом в груди. Мягким отголоском томительной привязанности Мари.              — Она правда хорошая, — едва слышно обронила, но это мгновение длилось так недолго. Со следующим стуком сердца Мари уже подняла глаза на Чайльда со всей присущей твердость, — Так что я серьезно.              — Я тоже серьезен.              Между ними повисает нечто неизведанное. Неозвученное. Что прятали за шутками и сарказмом, а сейчас обнажили ни то из-за усталости, ни то из-за возникшего доверия. Доверия друг другу, но не самим себе.              Первой взгляд опускает Мари. Смущается глупым мыслям в голове. Пытается успокоить сердце, но вместо этого лишь может трусливо отмалчиваться.              А вот Чайльд мечется в пределах собственного тела. Разжимает и сжимает кулаки. Кожа зудит коснуться розовых щек напротив. Но вместо того, чтобы протянуть руку, юноша их закидывает за голову и сцепляет в замок. Чтобы точно ничего не сломать.              — Ладно! — бросил Предвестник, разворачиваясь на пятках. Куда идёт сам не знает. Лишь бы занять тело делом, — Экскурсию по дому устроишь?       — А к себе не собираешься уходить? — голос хрипит как после долгого молчания. Маша старается незаметно прочистить горло. Да едва ли получалось.              Ведомая здесь Мари. Она идёт вслед за Предвестником, который по-хозяйски шагает по коридорам. Находит кухню.              — Куда к себе? В Морепесок? — рассуждает в слух, не смотря на хозяйку дома, — Эх, не, такие путешествия даже на мне не очень хорошо отражаются. Устал страсть как!              Девушка встаёт на пороге кухни. Всё ещё грязная, в пыли и крови. Она, в отличие от брата, ещё ванную не принимала.              — Я имела ввиду в Заполярный дворец, — через сопротивление произносит, — Разве не так Предвестники живут во время прибывания в Столице?              А Чайльд бродит вдоль кухонной столешницы, печки, плиты, шкафов и сервантов. Всё здесь было на манер Фонтейна. Проклятая мода. И на вопрос Мари несмотря на то, что тот казался совершенно глупым, Чайльд отвечает честно.              — Сейчас не лучшее время появляться под носом у Царицы. Подожду до воскресенья. Но ты же меня приютишь, да?              И вновь Мари проигрывает его щенячьим глазам и обворожительной улыбке. А может она просто устала ужасно, чтобы давать этому безумию отпор.              — Яньцин будет против.              — Но ты же главная здесь. Хозяйка, — наигранно делая особый акцент на последнем слове.              Да. Она определенно устала. Просто устала. Ладонью грязной Мари трёт глаза, сдирая остатки чужой запекшийся крови. Черт, она же ходила по улицам в таком виде…              — Он такой же хозяин здесь, как и я, — стряхивают с пальцев кровавую корочку, — Я поговорю с ним. Но будь готов взять ноги в руки по потопать во дворец.              — Жестокая ты.              — Какая есть, — только и разводит руками.              А Чайльд стоит на чужой кухне. В чужом доме. В чужом месте. Столица ему не родная, это не Морепесок. Но и для Мари эта улица не является родиной, и всё же она считает это своим домом. Способы оказаться в разных местах могут быть всяческими, но Чайльд это видит. И смело делится своим наблюдением.              — Ты здесь совсем другая, нежели в деревне. Там ты была робкой. Прямо мышка запуганная, — а сам проводит рукой по каменной столешнице. Такой дома у него нет.              — Разумеется. Там ведь был не мой дом, не моя семья, не мои обычаи. Но, как вижу, ты не сковываешь себя стеснением, — и в этом нет укора. Мари бросает ему легкую усмешку. Уголками бледных губ, — Так что просто веди себя прилично, а всем можешь пользоваться, — и уже собралась уходить в ванную, потому что Яньцина могла с чистой совестью оставить на Лисавету, — А! И что ты говорил про ванную?              Попал.              — Хе-хе… Ой…              Ругаться у Мари не было просто сил.              Падает форма прямо на пол. Пару плиток разбилось. Осколки были предусмотрительно отброшены в угол, чтобы не порезаться. Разбросаны пузырьки с лосьонами, маслами, жидким мылом и шампунем. Словно здесь было настоящее побоище.              Обнажённой Мари опускается в пустую ванную. И тянется по привычке к холодной воде. Но чуть подумав, Мари включает кипяток. Наполняется паром ванная. Эх, ей будет не хватать крепких рук Светланы Фёдоровны и её веника. Сейчас бы не помешало. Горячая вода расслабляет мышцы, но боль в них остается. Мари не получила за сегодня сильные ранения, даже синяков. Но боль… Усталость вновь копится в теле.              И самое обидное, так это то, что болевой порок понизился. Раньше Мари не обращала внимания ни на какие царапины, синяки, гематомы. Ей было плевать на температуру воды. Она сражалась и могла многие километры пробежать. Сейчас же Мари ощущает усталость и не желает её терпеть больше, чем это необходимо.              Мари не понимает, стала она сильнее или же лишилась своей главной силы.              Но она решает подумать об этом потом. Время тянется неминуемо. Приходит в ванную Лисавета. Она не испытывает дискомфорта, ей это привычно. Оставляет чистую одежду на тумбочке, забирает грязную форму, сообщая о том, что выстирает её как можно скорее.              — Она ведь вам потребуется ещё?              — Знаешь. Я от неё немного устала. Пожалуй, завтра одену обычную форму. Но это завтра… Ты разместила Предвестника в гостевой комнате?              — Да, Господин Тарталья уже вовсю хозяйничает по дому. Я не смогла его остановить. Он пихнул свой нос буквально везде. И выказал желание на ужин отобедать борщом. С Яном всё хорошо. Врач исцелил все царапины и сказал, что признаков простуды не наблюдается. Но всё равно настоял на том, чтобы он отлежался пару дней в тепле и безопасности. Про безопасность он особенно настоял.              Мари вздыхает, чуть глубже погружаясь в воду. Спина соскользнула с бортика.              — Он уже пошёл спать?              — Сон скосил его сразу, как врач ушел. Господин Тарталья помог мне дотащить его до комнаты.              — Какой Господин Тарталья добрый сегодня. Даже страшно.              — Честно говоря, мне тоже.              Всплеск воды. Мария садится в воде, обнимая колени руками. И смотрит на домработницу серьезно. Выискивая истинные эмоции.              — Если тебе некомфортно с ним, ты можешь вернуться домой. Без вопросов. С Яньцином я справлюсь, только готовка мне никак не даётся…              — Я совсем не об этом. Господин Цзин Юань…              — Точно… — почти скорбно прошептала Мари, знатно остывшей водой умывая лицо, — Я отправлю ему письмо. В любом случае, он сейчас занимается делами. Не думаю, что он будет против, если мы воспользуемся гостевой комнатой по назначению.              — Хорошо, — смиренно отвечает домработница, — Тогда я пойду. Борщ сам собой не приготовится.              — Он правда будет ждать до ночи свой борщ? Он же не быстро готовится.              — Господин Тарталья настроен решительно. Но мне не трудно. Утром его попробуете. Вы же любите на завтрак первое.              — М-м-м, — мечтательно протянула хозяйка дома, — Звучит отлично.              — Вот и хорошо. Тогда не засиживайтесь здесь. И завтра я вызову плиточника.              Лисавета уходит, тихо затворив за собой дверь.              Когда Мари выбирается из ванны, она чувствует себя разбитой. Такой же разбитой, как зеркало, через которое наискосок пролегла длинная трещина. Кажется, придётся звать не только плиточника. И несмотря на то, что Мари знает примету, она продолжает рассматривать себя. Вода стекает с её обнаженного тела, очерчивает изгибы. От разницы температур кожа покрывается мурашками.              Раньше она смотрела на своё отражение с равнодушием и пренебрежением. То что Мари видела, ей не нравилось. Все шрамы остались, но тело словно наполнилось силой. Кожа перестала быть настолько мертвецки бледной, кости не так сильно выпирают. По-хорошему ей бы сбросить пару лишних килограмм.              Но больше она не испытывает невыносимую тягу к насилию над самой собой. Мари просто облачается в ночную сорочку, накидывает поверх халат и выходит прочь.              В доме тепло. Из камина по трубам расходится тепло. Бесшумно девушка ступает до гостиной. Как и думала, находит Предвестника именно здесь.              В этой самой комнате из сна. В большом камне горит жгучее пламя. Тяжелые шторы стекают по окну. А за стеклом холод зимы и загорающиеся огни других семей. Где-то на кухне хлопочет Лисавета над борщом, а Тарталья сидел на диване с книжкой.              — Ты любишь читать? — говорит больше не из-за удивления, а из-за желания завести новый диалог. Услышать его голос.              — Не хочется признавать, но у Самсона хорошая коллекция. Мой папа тоже любит сказки. Моё имя с Тевкром он, кстати, нашел в подобной. Только это легенды Ли Юэ, да? Хотел пробежаться. Может отправлю подобную семье, — рассуждает в пол голоса юноша, не открывая глаз от текста.              — Это его любимая.              Мари ожидала, что Чайльд от подобного заявления выбросит книжку в огонь, но вместо этого просто ещё раз посмотрел на автора.              — Запомню. А ты что стоишь? Присаживайся. Хочешь тебе почитаю?              Полуспящая Маша падает на диван слишком близко к нему. Чайльд удобно устроился, на мягком подлокотнике, среди подушек. А Маша на нём.              — Хочу, — утыкаясь лбом в плечо.              Чайльд ещё не мылся. Его одежда всё ещё пахнет хвоей, кровью и Бездной. Но почему-то Мари ощущает себя так спокойно рядом с ним. Прямо сейчас. Усталость окончательно её побеждает и вскоре она проваливается в дрему под шум чужого дыхания. Юноша не будет сопротивляться. Лишь удобнее устроит девушку у себя на плече, начиная читать истории, которые девушка по многу раз слышала.              Война Архонтов, злые Боги, подвиги Адептов и сила Воинствующего Бога.              Очень быстро Мари засыпает, так и позабыв поблагодарить Аякса за всё. Но ему было это не нужно. Без особых усилий он отнесет хозяйку в свою комнату на втором этаже, под чутким руководством Лисаветы. А затем с Лисаветой будет до поздней ночи гнать борщи на кухне.              — Вы очень на самом деле помогли, — говорит домработница за всех здешних.              — Не стоит благодарности.              Тарталья знает, что будет дальше.       Чайльд ждёт будущего с нетерпением.       Аякс испытывает вину перед Машей.              — Правда. Не стоит.              

      ***

      

Беда пришла откуда её не ждали.

             — Почему он всё ещё здесь?              Нет, Мари не питала иллюзий по поводу закопанного топора войны между её младшим братом и Предвестником. Понимала, что не имела просто права требовать чего-то иного, ведь это лишь она эти месяцы проводила время так, как хотела. Яньцин же сейчас был в той реальности, до бала в Заполярном дворце. Обиженный за избиение на глазах служивых. За отобранное у отца место Предвестника. Яньцин всё ещё полон той желчью, которой полнились некогда его старшие.              Мари и та личность, которая в последний раз была в этом доме — две стороны одной медали.              Мари всё ещё выглядит как Лейтенант Рейнджеров. Утром переоделась в столичную форму, сменив доспехи на облегающий комбинезон в синий рубчик и плотные колготки. Заплела вымытые волосы в колосок, а косу пустила за спиной. Лисавета долго ворчала по поводу выбранного образа, ведь будучи в Столице Мария могла бы и принарядиться. Столько нарядов разных фасонов прятались в её шкафу, а выбирала всегда форму.              Как раз рукава этой самой формы Мари нервно теребила, пытаясь подобрать нужные слова.              — Чтобы твои патлы расчёсывать! — ехидно бросил с дивана Чайльд, глаз не отрывая от страниц этой злополучной книги, — Я слышал, что в кадетском училище жесточайшая дисциплина. А ты, стоит только переступить порог дома, сразу от рук отбиваешься?              — Ты мне клок волос выдрал! — прокричал в ответ мальчишка. Да так дернулся, что стол и вся посуда на нём покачнулись.              Мари удержала стол своей стольной хваткой, но кричать не стала. Лишь сдержанно процедила:       — Успокойся, Яньцин, и выслушай меня.              Чайльд делал всеми силами безучастный вид. Завтрак давно закончился, чаёвничать он не изволил, а предпочёл усесться у камина с книжкой. Сказки Ли Юэ ему пришлись по душе. И, разумеется, Предвестник не отказал себе в удовольствии погреть уши. Злилась ли Мари на такое поведение? Скорее раздражалась. Маячил своими рыжими волосами, ни давая покоя и не бросая на произвол.              — Мы сейчас в затруднительном положении. Сразу говорю, не из-за тебя. Это всё последствия многих решений и поступков. Но в данный момент, безопасность в Столице нам может обеспечить только Чайльд, — выверенно до каждого слова произнесла старшая сестра.              — Да он же и главная опасность!              — Яньцин! — строго давит Мари, — Я тебе говорю, как есть. Если бы не он, я бы не успела так быстро, и не смогла бы тебя вытащить из крепости.              Какую главную ошибку совершила Мари? Вновь смотрит однобоко на ситуацию. Она искренне благодарна Чайльду за помощь, не видела ничего плохого воспользоваться ею. Но совершенно забыла о том, как это могло выглядеть со стороны.              Как это видят другие.              — Так значит… это правда…              Омерзение. Обида. Непонимание.              Всё это отражается на лице брата. Родного человека. Мари бросила всё, всех отодвинула, заставила делать то, что нужно ей. И всё ради него — Яньцина. А тот на неё смотрит как на предателя.              Хотя…              Красивая чашечка из тончайшего фарфора с уже остывшим чаем. Изогнутую ручку потирают между большим и указательным пальцами.              — Не знаю, что наговорил тебе Сказитель… — голос оседает на дно.              Сидя за столом в гостиной. В своём доме. Мари задумывается о том, насколько она… Сделала всё правильно?              Если она всё это делала ради своей семьи, то почему она видела только печаль и боль в их глазах? Если она делала всё это для себя, тогда почему в груди так больно?              — Он сказал, что ты всё это время… была с этим.              — Да, — Мари выбирает честность, — Предвестник спас мне жизнь… Я проходила лечение. Цзин Юань знает, он был и видел. Он разрешил!              — Ну ты мне хотя бы не ври.              Обезоруживающе. Как хлесткая пощёчина.              — Я не вру… — лепечет в ответ Мари, едва сдерживая слезы, — Почему ты считаешь, что я могу врать?..              Книжка громко захлопнулась.              Тарталья поднимается с дивана. Не проронив и слова, юноша скидывает небрежно книжку на маленький столик. Потягивается демонстративно и без комментариев уходит прочь.              Каждое движение и шаг Предвестника Яньцин провожает красноречивым взглядом. Весь напряженный, готовый к битве.              Нет, Мари не этого хочет.              — Ты в заложниках у него? — озвучивает брат полушепотом сразу как опасность скрылась за дверью, — Отец сказал тебе пользоваться его расположением, да? Ты же всё это делаешь, ради нашего благополучия, верно? — только тишина в ответ лишь поднимает градус, — Скажи мне, сестра! Пожалуйста, скажи, что ты не предавала нашу семью!              Маленький кулачок обрушился на стол.              Фарфор запел от вибрации.              Мари не кричит. Не бьёт кулаками о стол и не бьет посуду. Она не делает резких движений, а лишь продолжает сжимать между пальцев тонкий фарфор. И с полной уверенностью, твердостью человека прошедший огонь, воду и Бездну, цедит ответ.              — Не смей сомневаться во мне. Я никогда не делала ничего, что могло бы поставить под сомнение мою преданность. Все мы совершаем ошибки. Быть может, я уделяла тебе не так много времени, как-то было нужно. Редко говорила о том, как ты мне важен. Но мы семья, Яньцин. Я тебе семья. И я бы никогда не пошла на то, что могло бы навредить тебе или Цзин Юаню.              Но он не верит. Не понимает её чувств. Мальчишка зло скрипит зубами, мечется и в итоге просто выскакивает из-за стола.              — Сядь! — командует Мари жестко, — Яньцин!              — Не хочу! — кричит брат в ответ, — Не хочу с тобой! Хочу к папе!              — Я через Бездну прошла, чтобы тебя спасти! Тебе этого мало?! Тебе нужен отец, из-за которого всё это и случилось?!              В дверях Яньцин оборачивается на неё с шоком на лице. Словно ему в спину прилетела стрела. А пустила её Мари. В ней так сильно вскипела обида, что даже не заметила, как отбросила чашечку с остывшим чаем, который теперь растекался мокрым пятном по узорчатой скатерти.              Яньцин не верит, что через Бездну возможно пройти. Из неё не выбираются. Обычный человек навсегда бы так сгинул. Но больше его поражает сам факт того, что его сестра, некогда самая преданная их отцу… На которую Ян равнялся…              — Ты не моя сестра.              И всё рухнуло внутри.              А это оказалось больно. Слушать подобные слова от призраков в своей голове привычно. Мари привыкла, Мари смирилась и отбросила прочь. Но слышать подобное от брата, пускай и не родного… Ради которого она уловками и мольбами добивалась помощи от Чайльда. Ради которого она кинулась как можно скорее. Ради которого разрушила целый бастион в крепости, ранила людей, которые носили тот же фатуйский знак, что и она. Да Мари нужно под суд отдать! Но Чайльд её так просто не отпустит. Мари знает это. Мари сама едва ли хочет, чтобы он её отпускал.              Да. Но её нельзя осуждать за такое. Это несправедливо!              — Ты кто-то другой, — добавляет тише Яньцин. Он своими медовыми глазами цепляется за каждую перемену в лице сестры. В позе. В дрожи рук. И застрявших в глотке словах.              А затем Ян просто выскакивает прочь из гостиной, оставив сестру позади. Шаги у брата легкие, словно был легче перышка, и от того замечает неладно только со звуком распахнувшийся входной двери. Грохота, с которой она ударилась о стену. И крики.              — Вор! Верни мне мою сестру!              Звуки борьбы заставляют колени девушки подогнуться. Но Мария собирается и бежит следом. Благо не далеко. Проскальзывая по полу, врезаясь в углы и стены, она оказывается в прихожей. А там Яньцин сцепившийся с Чайльдом.              — Не смей забирать её!              К счастью, в этот раз Чайльд не отвечает мальчишке так, как мог. Крови не было. Мальчишку просто скрутили, по рукам и ногам, что несчастный Яньцин мог только и делать, что кричать. Даже укусить за ухо не смог, не дотянулся. И сколько бы Мари не ругалась, пыталась вразумить его, всё было бесполезно. Он словно с цепи сорвался.              Дети повторяют за старшими. Неужели они раньше так себя вели? Это её прошла злость взошла ростком в юном Яньцине.              — Лисавета! Запри его в комнате! И пускай не выходит никуда! Пускай подумает о своём поведении, — заявляет по-хозяйски Чайльд, когда вкидывает мальчишку обратно в дом. Буквально вкидывает. Яньцин кубарем прокатился по прихожей, верх ногами останавливаясь в подножья лестницы.              Достаточно быстро мальчишка возвращается в нормальное положение. Но головой приложился хорошо.              — Не смей командовать в моём доме! Прочь! Вы оба! Видеть вас не желаю!              И захлопнул дверь с оглушительным грохотом.              Мария была не просто в шоке, она была в полном а…              — Вот тебе и полноправный хозяин, — решил припомнить Чайльд её слова именно в этот момент.              Разумеется, дверь потом откроет Лисавета. Яньцин запрется у себя в комнате. А несчастная девушка будет топтаться в домашних тапочках на пороге собственного дома, совершенно не представляя, куда податься.              Но спасителем в этот раз вновь становится Чайльд. Он то был уже одет, теплый шарф плотно опоясывал его горло.              — Слушай, не хочешь пройтись?              И она соглашается.              

      ***

      

      Столица никак не изменилась за это время. Изменила сама Мари.

             Тянутся знакомые улицы. Поскрипывает снег под ногами. Шуршит метла дворника, который со скрюченной спиной подметал узкие улочки. Ей знаком здесь каждый угол, поворот и перекресток. Её узнаю соседи на улице. И несмотря на то, что район, в котором они жили, был для элиты, Мари чувствовала себя не в своей тарелке.              Словно Яньцин не просто выгнул её за дверь, а выгнал из всей этой жизнь.              И вот она осталась одна, неприкаянная, бродить по улицам в поисках покоя. Но он ей лишь снится. С горем Мари принимает простой факт — будь Цзин Юань здесь, всё было бы намного проще. Но девушка сомневается, что хотела бы сейчас его видеть.              Человек, которого она безмерно уважала, любила и ценила — потерял такое сильное влияние над ней.              Его место занял кто-то иной. Рыжеволосый юноша, шедший молча рядом с ней. Держал руки в карманах серого плаща, спина ровная, а взгляд устремлён перед собой. Он был спокоен, по крайней мере со стороны. В отличие от Мари.              Сначала ей казалось, что ведущая именно она, но очень скоро поняла, что просто шла за Чайльдом даже не отдавая себе отчёта.              — Может хватит так себя съедать? — прервал наконец молчание между ними.              Не сказать, что ему было некомфортно. Просто чувствовал расцветающие гнилью мысли внутри светлой головушки Маши. А он и так слишком много сделал, чтобы наконец прополоть сорняки в ней. Прогулка должна была взбодрить Машу, но пока что результата не было. И от всего этого Чайльд сам начинал перенимать тревожность. В карманах он трепал подкладку. Нервно повел плечом.              — Вот, посмотри какая лучше вокруг нас красота!              Шли они правда по очень симпатичным улочкам. Цветастые витрины первых этажей, богатые украшения домов. Блестящие квартиры внутри.              Но разве сейчас Мари могло это хоть как-то зацепить? Сердце её тяжело стучало, а на языке вертелись слова. Не злые. В носу свербело и грудь щемило. И всё же она решается сказать. Поделиться своей болью.              — Я не понимаю, как у тебя получается так хорошо находить общий язык с братьями. Они тебя так любят и уважают, а мой вот как поступает. И воспитывать его уже поздно. Где я допустила ошибку?..              — Твоя правда, — протянул Чайльд невесело, — Он уже достаточно взрослый, чтобы можно было легко его подстроить под себя, — укол попал в слабое место, — Так что, придётся тебе выкручиваться. И пытаться договориться.              — Спасибо за поддержку! — тут же выпалила раздраженно.              А Чайльд смеется. И его смех такой теплый, сильный. По блеску в хитрых глазах она легко поняла — специально. Он её провоцирует на эмоции! От возмущения Мари надувается словно шар. И краснеет как помидор.              Забавная. У Чайльда руки чесались коснуться её. Ущипнуть, взъерошить волосы, подтянуть меховую оборку зимнего пальто, которое было на ней поверх тонкого трикотажного комбинезона.              Хотелось провести по изгибу тонкой талии, так ярко выделяющаяся в этом наряде…              — Думаю я последний человек, который мог бы тебе помочь сейчас.              Мари не замечает ни тона, который стал ниже, ни потемневшего взгляда. Ничего. Она лишь театрально закатила глаза.              — С учетом того, что всё именно из-за тебя… Думаю да.              Толпа проглатывает их быстро и неожиданно.              Они вышли на широкую улицу, на которой растянулась масленичная ярмарка. Если пойти по ней, то можно прийти на большую площадь.              Краски и запахи переплетаются с морозом уходящей зимы. Перезвон бубенцов на упряжках и крики зазывал в свои лавки. Здесь продавалось всё. От платков до фонтейнских инструментов. А где-то ближе к площади доносился запах свежих блинов, напоминая, что праздник всё ещё продолжается.              Пока у них война, люди радуются жизни. Бегают дети, ворчат старики, ругаются хамоватые бабы. Обычная жизнь улиц Столицы. Вне заводов, казарм и дорогих салонов.              Мари по началу растерялась. Застыла на месте, пока толпы её огибали, пихали плечами. Она ведь никогда не проводила праздник провода зимы в Столице…              А затем её берут за руку. Холодную, ведь она опять не посчитала нужным взять перчатки. Чайльд проглатывает недовольство. И вместо нотаций просто тянет на себя. Девушка поддаётся, растерянная и неловкая, как поломанная кукла. Предвестник уже знает, она всегда такой становится, когда зацикливается мыслями о своей поломанной семье. О тех, кто сделал её такой.              Ему бы злиться, но вместо этого лишь сжимает крепче её ладонь и запихивает к себе в теплый карман. А там, внутри, где никто не видит, переплетает их пальцы.              Этим жестом он пытался показать ей, что та не одна.              — Будь я на твоём месте… — вздыхает натужно, — Я бы дал ему время. Очевидно, Ян волнуется за тебя и за отца. Это нормально для любого младшего. Но я не одобряю его методы донесения этого до тебя. С его стороны было действительно грубо выставлять тебя за дверь.              — А ты?              Слова осыпалось как бусина с оборванной нити. И жемчуг покатился по дороге, под ногами, делая её шаги ещё более неуверенными.              — А я сам вышел. Так что меня это никак не задело.              И, разумеется, Тарталью ничего не волновало. Не такие мелочи.              — А меня задело. И сильно.              — Я понимаю, что это больно, но не думаю, что Ян специально хотел тебя ранить.              — Я тоже все понимаю, но мне от этого не становится легче! — она сильней сжимает его руку, — Я не знаю, как убедить его, что все в порядке. Как убедить Яньцина, что ты хороший. Хотя нет, ты совсем не хороший человек. Что ж, по крайней мере, ты не так плох, как казался!              На такие речи Чайльд лишь хихикнул, успокаивающе поглаживая костяшки. Даже через перчатки он чувствовал какие они холодные.              — Приятно знать, что ты не считаешь меня отпетым подонком.              — Я не знаю, что мне делать…              Яркие краски ярмарки режут глаз. Развиваются цветные ленты, блестят игрушки из стекла и расписная керамика. Манят к себе петушки из карамели. И они всё идут в своём неспешном темпе. Проходят мимо, огибают зазывал. Руки их всё ещё переплетены. Тонкая нить, связывающая сейчас. Но она едва ли помогала достучаться друг до друга.              — Послушай… — подступает осторожно Чайльд. Чувствует, насколько стал тонким лёд, — Если ты правда хочешь, я могу попробовать с ним поговорить. Он не может решать за тебя, с кем тебе общаться или работать. Это взрослые решают, а не он.              — Не надо! Ты сделаешь только хуже! — грубо и нервно. Мари даже не ожидала от себя такой пылкости. Слова лезвием бритвы на языке режет полость рта. И наполняется кровью, — Уже наломал дров.              Нужно отдать должное Чайльду. Он терпел всё это отважно. В его семье все ссоры и ругать проходили быстро. Да, бывало, родители покричат друг на друга, побьют посуду, но всё возвращалось на круги своя. Здесь же изначально ничего правильного не было. Но Чайльд верит в Мари. Она сильная. Справится. Сможет найти правильные выводы.              — Нет. Я переживаю не из-за тебя, — свою боль объезжая, как строптивую лошадь, — Я беспокоюсь, что мой брат мне не верит. Он думает, что ты мной помыкаешь. Ты меня используешь. Но я могу постоять за себя. И я могу поставить тебя на место!              Ах, когда Лейтенант становилась такой пылкой, Чайльд вполне готов был податься ей. Уступить место сверху. Но подразнить — это дело святое.              — Я что, в твоих глазах выгляжу как человек, который может кем-то пользоваться? — наивная простота. Невиннее только младенцы.              — О да, ты именно такой. Ради твоего замысла или приказа, ты не задумываясь будешь использовать человека в своих целях. Я знаю это. И даже зная, продолжаю с тобой общаться. Потому что, когда у тебя нет нужды в чем-то или приказа, ты искренний в общении со мной. Такие моменты мне очень ценны.              — Давай на чистоту. Все так поступают. Каждый кем-то пользуется, а в нашем положении… Я уверен, ты всё прекрасно понимаешь. Но я хочу, чтобы ты знала. Я никогда не воспринимал тебя, как «инструмент». С нашей первой встречи, я чувствовал твою потрясающую силу. Объединяющее нас безумие. Но ты отказывалась от самой себя. И тогда я решил, что сделаю всё возможное, чтобы освободить тебя от этих оков, которые ты сама на себя позволила нацепить. Поэтому… Да, ты для меня намного ценнее, чем простой человек, которым можно воспользоваться.              Это были самые честные слова, которые когда-либо говорил Чайльд вслух. Хаос внутри него никогда не даст ничего построить, лишь разрушить. Так пускай его способности обрушат замки недостойных и переломят хребты надменных слабаков.              Он готов молиться Царице, чтобы её сила направила их всех.              Так пускай всё горит. Всё в Бездну обрушится!              Но они стоят на ярмарке, посреди красок и жизни. Их серые одежды, с вкраплениями алого и синего, станут им скромными монашескими рясами. И будут они вместе кричать молитвы Царице ради прихода такой нужной им весны.              Лёд внутри Мари давно треснул. Дал ход. И сейчас ледоход набирает такие нешуточные обороты. Грохочут льдины в груди, разрывая само мироздание. Рвут её душу в клочья.              Разбиваются оковы. Мари сама их рвёт.              Их руки разбиваются. Касание исчезает. Девушка делает шаг назад, едва не столкнувшись с купцом спиной. Она смотрит на Чайльда так, словно перед ней стоял враг. Но на самом деле врагом для себя она считала лишь саму себя.              — Моя семья любит меня очень сильно, но я никогда не воспринимала себя как нечто ценное. Да, я сильная, я хороший боец и выполняла все приказы Цзин Юаня достойно. Но… Я себя никогда не ценила…              — Ты должна ценить себя больше, — делая шаг к ней навстречу. Не позволит между ними ходит людям, как проплывающие животные в быстром потоке ледохода, — Ты этого заслуживаешь. Запомни, Маша, ты должна ценить себя в первую очередь. Ты сильная, бесспорно, но ты также добрая, заботливая и решительная. Ты человек, который борется за то, во что верит. Это то, на что способны не многие.              А Мари усмехается криво. Полные губы обветрились, разошлись трещинами. В них чудится алая кровь.              Юноша пытается наладить контакт. Протягивает к ней руку, но девушка отмахивается. Не позволяет.              Она же сильная. Она может отстоять свою независимость. Пускай и на самый короткий миг.              — Все, во что я верила… — вдох полной грудью, — Я верила, что Цзин Юань делает только хорошее для нашей страны, но оказывается он помогал революционерам. Я всегда служила своему Генералу беспрекословно, со всей отдачей, но в итоге сама нарушила его планы, чтобы защитить его от обвинений в предательстве Снежной. Я всю жизнь сражаюсь, но, когда моя помощь была важнее всего, я эгоистично отдыхала и веселилась! — но на злость давно не осталось сил. Губы трясутся, горло болит, а противные слезы застилают взор, — А брата я спасла только благодаря твоей помощи, и тот теперь сломлен тем фактом, что я это сделала вместе с тобой. Нет, Чайльд, я не сражаюсь за свои убеждения, я просто пытаюсь делать плавильные вещи, но только делаю положение хуже!              — Хватит!              Он нашёл её в Бездне. Вытащил на своей спине из смертоносного бурана. Преодолеть жалкие метры ему вполне по силу. И это его главный подвиг.              Дотянуться до человека. Схватить её за плечи, до боли сжимая. Встряхнуть хорошенько, что прохожие будут сворачивать головы от любопытства.              В нем вспыхивает такая страшная злость. Она ведь не напрашивается на комплементы, Мари действительно во все эти бредни верит. Именно что бредни, потому что их окружают куда более страшные и могущие звери, чем в тенях собственного больного разума.              — Прекрати. Ты сделала более чем достаточно. Сделала больше, чем многие другие попытались бы сделать. Чёрт возьми, да ты в Бездну дважды вошла! И всё ради них. Никто не может ожидать или требовать от тебя большего.              Почему-то поверить в слова чужого человека проще, чем самой себе. Когда ты вынужден искать подтверждение у людей, а не у себя внутри. Сделала ли я правильно? Действительно ли я так выгляжу? Действительно ли я достойна? Мари бы и дальше делала то, что считала нужным, без чужого одобрения.              Но эти слова оказываются именно тем, что было так нужно.              Марии Самсоновой хочется поверить в слова Одиннадцатого Предвестника.              И вместо ответа, который бы обязательно всё испортил, Мари просто утыкается лбом в грудь Аякса. Вот так, коротко, делая последний шаг. Безмолвно прося спрятать от всего мира.              Кем будет Чайльд, если откажет в такой просьбе.              Тяжелый фатуйский плащ покрывает их обоих. Полы сходятся за её спиной, черный мех щекочет лоб, но всё это становится таким прекрасным, когда руки юноши опускаются на лопатки. Раскрытые ладони гладят между лопаток, словно утешая.              Шум города затихает. Звуки ярмарки стали доноситься словно сквозь морскую толщу. Полумрак под плащом, пронзающие тени тонкие полоски света. И стремительно кончающийся воздух. Становилось душно, жарко. И так прекрасно.              Он сентименты не любил, но этот миг заставляет улыбнуться. А может это всё из-за девушки, которая прижалась к нему? Может это потому, что он решил её защитить по собственной воле. Даже не задумываясь о политических перипетиях и приказах Царицы.              Может, потому что волосы её пахнут душистым заморским шампунем? И такие мягкие, что не удержался. Потерся щекой о пряди, постепенно склоняясь ближе к ушку.              — Любишь же ты находить проблемы на свой очаровательный зад, — тихо, бархатно. Как волны прибоя ласкают жаркий берег, — Может мне пора официально стать твоим защитником?              Ей кажутся его слова шуткой. Очень смущающей шуткой. Его почти пробирает на смех, когда Мари обхватывает его торс своими руками и прижимается ближе. Зарывается лицом куда-то в ключицы.              — Из нас двоих только ты Предвестника. А я обычный Лейтенант, — ворчит и так известный им факт.              — И не поспоришь, — усмехается он прямо ей в ухо, щекоча горячим дыханием, — Но… Как Предвестник, я полагаю, что сделать исключение только для тебя было бы позволительно, — Чайльд не даст вырваться, сильнее зажимая в своих объятиях и полах плаща. Как маленького ребенка кутают плотно в пеленки, чтобы сам себя не испугался. Так и Чайльд сожмет, — Я не против приглядывать за тобой. Кто знает, когда ты снова попадешь в беду и тебе понадобится помощь.              Мари замирает в его руках.              — Буду для тебя исключением из правил?              — Ты не обязана быть для меня «исключением». Ты можешь быть моей «единственной». Единственной, кому бы такое позволил.              — Ты… Понимаешь, как это звучит?              Они словно взлетают на самую высокую гору. Ни воздуха, ни давления, ничего не остаётся внутри. Только головокружение и колотящееся сердце.              — Да, я знаю, — отвечают ей серьезно, без намёка на очередную шутку, — Я в здравом рассудке и отдаю себе отчёт. Мне просто хочется, чтобы ты знала. Ты гораздо больше, чем просто «исключение». Разве это ещё не поняла?              — Чего ты добиваешься от меня?              — Добиваюсь? Нет, Мари, сейчас я самый щедрый человек на свете. Была бы моя мама здесь, сказала бы из меня веревки вить.              Его руки дрожат, когда поднимает руки, чтобы полностью закрыть их обоих плащом от любопытных взглядов. Лишь немного света пробивалось из щели над головами. Этот свет струился через его рыжие волосы.              Медной нитью поблескивают.              Он улыбался ей.              — Хочешь стать моей единственной? Не исключением, не кем-то менее значимой. Я бы научил тебя, как любить правильно.              А как это — любить правильно? Где задокументированы все догмы о том, кого любить нужно, каким образом и как часто?              За всю свою жизнь она нигде не была кроме родных просторов Снежной. Не ступала её нога на землю предков, не видела красот Ли Юэ. У неё никогда не было друзей, только сослуживцы и информаторы. Никто из противоположного пола не проявлял к ней ни доброты, ты других светлых чувств. А если и тянули руки, все они были для Мари омерзительны.              Но почему, когда Чайльд гладит её спину, очерчивает изгибы, перебирает выбившиеся пряди, Мари ощущает себя как никогда правильно.              Слова давно зрели внутри. Ответ родился естественно, правильно.              — Можешь не отвечать сейчас, — обрывает её юноша, — У тебя есть выбор. Чтобы ты не ответила, я буду продолжать делать то, что считаю нужным. Даже если тебе этого не захочется.              — Возьмёшь меня силой?              — Что? Нет!              Их окружает полумрак, блеск ярмарки и шум людских толп. На них ругаются прохожие, но им плевать.              Мари 26 лет, и она всегда старалась поступать правильно. Сейчас она хочет делать то, что желает.              Сжимая красный шарф в кулаке, Лейтенант Мария Самсонова тянет на себе Одиннадцатого Предвестника и затыкает его поцелуем.              На вкус он пробивающийся сквозь мрак свет. Сладкий как жженая карамель и горячий как обласканный солнцем песок. И желанный, словно наступившая долгожданная весна.               Юноша ответит ей пылко, тягуче, с оттяжкой. И плевать было на людей.              Этот миг они оставят эгоистично только себе.              А что завтра будет — уже не так важно.              — Приму это за ответ, — выдыхает Чайльд жарко в чужие опухшие губы. Облизывает свои, собирая вкус взрывающийся карамели.              — Аванс, — поправляет его Мари. Оглаживает его лицо, пробивающуюся рыжую щетину на подбородке.              Да, Мари хочется быть эгоисткой. Но она не дура.              Прекрасно понимает, что сам Тарталья её никогда не будет.              Сейчас, когда он готов давать всего себя… Ей хочется забрать себе всё, что он готов дать.              Познавшие голод никогда не насытятся.              

      ****

      

На другом конце материка солнце грело многовековые горы.

      Нефритовый дворец, парящий над Гаванью Ли Юэ, создавал обманчивое представление о себе. Словно обитель Богов. Блестящий золотом ярче солнца, дворец заставлял простых смертны ломать шеи от желания прикоснуться к этому великолепию хоть немножко. Хотя бы камушек…              По мелкому камушку Нин Гуан строила этот дворец. Своими руками добывала летающие камни, добыла подробное описание технологии, которая смогла воплотить её замысел в реальность. Именно что добыла, потом и кровью. Договора и контракт — такая же кровь для Ли Юэ, как и та жидкость, что текла по венам человека.              Она сотворила шедевр, который оказался по душе самому Властелину Камня.              Однако же это не хоромы праздного развлечения. Из вырезанных в нефрите курильниц вился дым успокаивающих благовоний, но те лишь призваны унять вечную головную боль, которая стала сопутствовать рабочие часы Воли Небес всё чаще. Нестабильная политическая обстановка повода для отдыха не давала.              Большой стол уже забыл о пустоте. Горы свитков всё росли подобно горам Заоблачного передела. Стопки контрактов угрожающе покачивались, готовые вот-вот разлететься по всему кабинету. А женщина, как назло, была обернута к ним спиной, лицом к карте на стене.              На красивом лице, выбеленное белилами и разукрашенное алыми красками, хмурость была такой же инородной, как угольная пыль на её дорогой парчовой одежде.              В последний миг, когда бумаги были обречены рассыпаться по всему кабинету, их останавливает непреодолимая стена мужской ладони.        — Работа смелого боится. Воля Небес не вздрагивает от раздавшегося мужского голоса позади себя, хотя отлично помнила, что была всё это время в кабинете одна. Её губы, покрытые алой краской, изгибаются в деловитой улыбке. Она с благородной грацией оборачивается к гостю и так же намеренно вежливо, с интонацией искреннего почитания, произносит:       — Ваше появление всегда становится неожиданностью.              Властелин камня мало чем отличался от смертного чиновника или прославленного военноначальника. Его одежды были относительно скромны. Относительно парадного облачения Бога Контрактов и Войны, хотя последнее прозвище он меньше всего любил. Божество сняло с голову царственный венец из янтарных рогов, предпочитая слегка небрежную причёску. На затылке волосы были длинными, ниспадали с плеча на грудь змеей. Отголосок традиций Ли Юэ. Тёмное облачение с длинными рукавами и массивными наплечниками испещрено жилами цвета кор ляписа.              Он выглядел как Бог, источал ауру Бога, но делал всё, лишь бы люди не воспринимали его таковым.              Ведь такой знаменитый Архонт не мог задорно улыбаться, поблескивая своими особенными глазами.              — Неужели я здесь нежеланный гость? — едва не посмеивается над замершей Волей Небес, а сам без какого либо стеснения устраивает свой порядок на чужом рабочем столе. Вносит стабильность.              Нин Гуан не останавливает. Властелин Камня всегда был доходчив на помощь.              — Двери Нефритового дворца всегда для вас открыты, но чай всё ещё не готов.              — Это не проблема, — только и отмахивается дружелюбно, а сам садится на кресло у противоположной от карты стены, — Я терпелив.              Бог деловито скрестил ноги, положил на колени ладони и со взглядом внимательного слушателя воззрился на Волю Небес.              Нин Гуан сдержала смешок. Кто бы ей в детстве сказал, что сам Властелин камня будет захаживать к ней домой как к себе… За такое в масле сварить мало. Но для Нин Гуан это стало рабочий обыденностью.              В свои годы она не просто притянула взор Бога Контрактов на себя, а стала отличной чиновницей, на которую свалили всю ответственность за целую страну. Не сказать, что Нин Гуан жалела… Но не этого ожидаешь от тысячелетнего бога, который на протяжении всего этого времени очень кропотливо занимался развитием своей страны. Нет, Властелин Камня всё так же посещал чиновников. В обличие божественного зверя спускался к смертным раз в год для наставления своей нации. Однако Нин Гуан всё ещё не привыкнет к тому, что Бог вместо приказов ведет с ней беседы. Как уважающие друг друга товарищи.              Он слушал, кивал и изредка давал свои комментарии, пока Госпожа Воля Небес рассказывала ему о положении рынка, вестях о внутренней разведке, политических интригах и новых заключенных контрактах. С изяществом золотой павлина она перескакивала от одной стороны карты на другую.              Секретарши, зная правила и обычаи Нефритового дворца, молча принесли чай скромно восседавшему Архонту. Ароматный пар вился в воздухе подобно благовониям. Секретарши воробушками пархали по кабинету, умело во время доклада Воли Небес поднося нужные документы. Властелин камня пробегался янтарным взглядом по печатям и чернилам, довольно кивая или же прося их отложить на столик у его левого локтя. Рядом с подносом, на котором стоял пузатенький чайничек.              — Пока что я не решил, проводить ли церемонию Сошествия пораньше. Точно придётся устраивать обращение к чиновникам, но простой народ… — томился в своих размышлениях мужчина, растирая висок двумя пальцами. Властелин камня делает глубокий вдох, словно находя компромисс внутри себя, — Проведем церемонию Сошествия раньше. Это станет хорошим напутствием на грядущий тяжелый год. Лета ждать бессмысленно.              — Существует «условие», которым вы руководствуетесь?              — Я жду новость. И думается мне ты понимаешь, какую именно.              Нин Гуан кивнула больше самой себе и опустила взор. Она всегда хладнокровна, рассматривает каждый кризис как возможность. Но грядут воистину тяжелые времена. Нин Гуан видит это по карте, по отчётам, по контрактам.              — Стоит ли нам готовиться заранее?              Архонт отмахивается:       — Это на твоё усмотрение.              Нин Гуан предпочтёт как можно скорее скупить всё необходимое прежде, чем взлетят цены. А ещё, чтобы Архонт не отмахивался так легко от настолько важных дел.              Что ж, ей не впервой брать дело в свои руки.              Однако вернуться к своему монологу Воле Небес не дают. Госпожа сама останавливается, ступающую к кабинету прекрасную деву. Длинный плащ, подбитый светлым мехом, следует за её стремительными шагами. Перед самым порогом одна из секретарш подхватывает верхнюю накидку Адепта.              Облачённая в прекрасный наряд, увенчанная черными рогами, Гань Юй склоняется в поклоне перед восседавшим Архонтом.              — Приветствую Бога Императора, — и замирает, держа руки перед собой. Длинные рукава стекали легкими тканями.              — Эх, видимо закалка Хранительницы облаков настолько ужасающая, что даже я не смогу тебя отучить обращаться ко мне так. Выпрямись, — жестом подзывая к себе, — А лучше присядь со мной. Выпей чаю. Чудесный сорт.              — Я вынуждена отказаться, — отвечает просветленный Адепт, выпрямляясь. Она достаёт из длинного рукава небольшой свиток, легко помещающийся в её изящной ладони, — Пришла печальная весть. Из замка Наруками Огосё.              Госпожа Воля Небес шагнула в сторону Адепта, желая принять важные сведения, однако Властелин Камня её опережает. Гань Юй скромно держала взгляд опущенным.              Шуршит свиток. Дорогая тесьма фиолетового цвета с вышивкой белого золота. Символы Инадзумы. Нити блестели Электро энергией. Личная печать Сёгуна.              Некогда веселый, расслабленный, непринужденный мужчина становится тем, кем он является. Богом Контрактов и Войны. Силой неба и земли.              — Умеющий управлять другими — силён, но умеющий владеть собой — ещё сильнее.              Архонт сворачивает свиток и передаёт его сам Воле Небес. Женщина принимает его со сдержанной тревогой. Ей хватило одного взгляда в написанное внутри.              — Тогда немедленно начну приготовления.