❄️Вальс во время зимы

      

За стол мирных переговоров противоборствующие стороны посадила тяжелая отцовская рука и свежесваренный борщ бабушки Софы.

             Откуда Светлана Фёдоровна знала, что с голодным львом разговор не сложится, Мария не знала, но её привели обратно в избу уже после того, как Цзин Юань доел вкуснейший борщ. И то, за общий стол не посадили, женщина определила ей место у печи. Чтобы мокрые после бани волосы обсохли, аргументировала мать семейства, прекрасно видя, как сильно Мари хотела в самую гущу событий. За столом напряжение искрилось золотыми молниями.              Чайльд всем своим видом показывал своё пренебрежение, то есть выглядел обычно. Уселся поперек лавки, словно для удобства вовремя сбежать из-за стола. Корпус его был обращён в сторону Мари, а локоть упёрся в край стола. Он скучающе разглядывал потолок, нарочито избегая встречи со взволнованной Марией. Во главе стола восседал Алексей Семёнович. Его лица она совершенно не видела, лишь напряженную сутулую спину да ладони, складывающие и раскладывающие расшитую салфетку. В самом углу избы сидел тихонько дедушка Сеня, делавший вид, что дремлет, а на самом деле поблескивал глазами, наблюдая.              А Цзин Юань…              Он выглядел плохо. Уставший, кожа посерела и весь он словно постарел на десяток лет. Всё такой же красивый, эту красоту у него не отнять, но жизненных сил словно поубавилось в ощутимые разы. И это пугает.              Мари не видела его в обычной солдатской форме уже очень и очень давно. Золотой нимб генеральского амплуа стал неотъемлемой частью Генерала Самсона, а теперь она видела перед собой кого-то другого. Она знала Цзин Юаня, но не этого человека. Он её не пугал и не отталкивал, скорее заставлял погружаться в свои собственные пучины отчаяния. Тяжело видеть, как непобедимые по твоему мнению люди, внезапно ломаются.              — Маша, — бьёт её по рукам Светлана Фёдоровна, — Хватит ковырять руки.              Девушка хлопает глазами, только сейчас заметив, что под ногтями скопилась собственная кровь, а заусенцы сорваны в мясо. После замечания она действительно останавливается, переключаясь на просторный традиционный сарафан. Нет, хватит этой боли. Мари заставляет себя сделать вдох и медленно выдохнуть, расслабляясь.              Теперь всё обязано наладиться. Иначе быть не могло.              —… Если вы не верите мне, я могу вас проводить к лечащему её целителю. Он заверит тяжесть ранений Марии Самсоновой, — спокойно рассуждал Алексей Семёнович, — Мы не удерживаем силой, но для её же здоровья лучше будет, если Маша окрепнет здесь. Она уже идет на поправку…              — Алексей Семёнович, дело не в вас, а в вашем сыне, — грохочет голос Цзин Юаня в резкой тишине, — Он намеренно не сообщал мне о том, что Мари жива. Покинул свой пост, сбежал с фронта и нарушил приказ вышестоящего. Первый Предвестник его просто отправит под трибунал. И тогда Царица быстро узнает…              — О-о-о, не тебе ею угрожать. Я как раз выполняю её приказ. Думаю, слово Царицы будет весомее Капитана, — Тарталья безжалостным взглядом, острее всех своих клинков, пронзает Цзин Юаня. Тот не дрогнул, словно скала под натиском волны. Та беспомощно разбивалась о него, только брызги метая во все стороны, — А что насчёт тебя, Генерал? Думаешь Царица оценит твоё поведение?              — Мари моя невеста. Думаю, она поймёт и простит.              — А вы не хотите спросить меня?              Мужская половина обращает внимание на сидящую до этого безмолвно Марию Самсонову, которая и стала камнем преткновения в данном противостоянии. Да, её могли поучать не лезть в мужские разговоры, таковы порядки и нравы деревень, но Мария — Лейтенант Рейнджеров, и для неё «женщина» не что-то сильно отличающееся от «мужчина». Человек. Личность.              Солдат.              Чайльд недовольно вонзил в неё свой холодный синий взгляд, словно та ему в спину нож всадила. Обижено даже, будто бы он её сейчас спасает всеми силами, а она вот такая, не ценит старания. Может быть. Но ведь Цзин Юань всегда её слушал, старался к ней прислушиваться, и сейчас…              — Цзин Юань, — язык внезапно перестал слушаться, и слова тяжело выдавливать из себя, — Это правда. Всё это время за мою жизнь боролось множество людей, и то, что я сейчас могу здесь сидеть, заслуга многих. В том числе и Одиннадцатого Предвестника. Ты не можешь умалять его заслуги. Однако, как только я пришла в себя, я сразу же попросила его сообщить тебе. То, что Чайльд этого не сделал, его поступок, за который ему нести ответ. Но пожалуйста, не будь таким со Светланой Фёдоровной и Алексеем Семёновичем. Они слишком много сделали для меня. Ты должен их поблагодарить.              Спокойно, но как никогда тверда в своих убеждениях.              — Ты не понимаешь… — начинает уже заводиться Цзин Юань, однако его собственная гроза встречается со спокойным серым небом её глаз.              — Я понимаю, что сейчас вы между собой не сможете найти общий язык, а этот дом не заслуживает таких конфликтов. Поэтому моё предложение таково. Если Алексей Семёнович разрешит, а Светлана Фёдоровна готова потрать ещё немного сил на меня, то я остаюсь здесь, в Морепесок, до моего полного восстановления. По документам можешь отправить меня в отпуск, так как лежу не в военном госпитале, — а затем продолжает так, как ни с кем не говорила, кроме как с ним, Цзин Юанем. Мягко, с трепетом и болезненной дрожью, — Ты возвращаешься на фронт, где действительно нужен. И забираешь с собой Тарталью.              Разумеется, рыжий юноша тут же встрепенулся:       — А какого черта ты тут командуешь?              Игнорируя возмущения Предвестника, Мария незамедлительно продолжила уже куда твёрже, всё так же не отрывая глаз от Цзин Юаня. Откровенно говоря, она боялась встречаться с кобальтовой бездной:       — Залогом безопасности его семьи я могу отдать Чайльду свой Глаз Бога. Во время лечения он мне не понадобится. Из своего жалования я покрою расходы за своё пребывания в этом доме, потому что совсем нахлебником я так же быть не желаю. А ты мне в свою очередь оставляешь нашего черного ворона, чтобы у меня всегда была доступная связь с тобой.              Таким тоном Мария Самсонова заслушивала приказы и отчитывалась высшему командованию. Так Мария налаживала контакт со своим отрядом и старалась балансировать между интересами каждого. Поэтому сейчас она никак не могла пренебречь всем этим накалом ситуации. Будь они на настоящем поле боя, в Заполярном дворце, да даже в их столичном доме, можно было бы начать крушить всё выстроенное ранее, но…              Эти люди не заслуживаю такого.              — Это не решение, — вкрадчиво отвечает Цзин Юань. Его кулаки сжаты, линия плеч напряжена, и он явно хотел выразиться иначе, но выбрал именно так.              Чайльд же просто молчал, продолжая смотреть только на неё одну. Мария набирается решимости, хотя скорее безысходности, потому что…              — Мы втроём сражаемся ради одного и того же. Чтобы такие деревни, как Морепесок, продолжали процветать. Чтобы такие дома, как этот, продолжали быть… Тёплыми. Чтобы семьи были счастливы. Да! Это не решит всей ситуации, но отсрочит его до появления лучших условий.              Честно, Мария не понимает Тарталью. Он набор противоречий внутри себя, которые прорываются в его решения и действия. Сначала он может избить до полусмерти, попытаться убить родных, а затем помогать и вытаскивать из настоящего ада. Однако, Мария на удивление осознает — Аякс сам не знает, чего он хочет.              Удивление, гнев, обида. Всё направленное на неё, готовое выплеснуться злыми словами, криками, болью. Всё остаётся в пределах его тела. И пока Чайльд мог себя контролировать, он выбирает временный побег. Шаги грохотом отзываются в самой Мари, дверь в избу захлопнулась, словно закрывая для её тот второй путь.              — Простите моего сына, — извиняется за своего сына Алексей Семёнович в повисшей тишине. Голова мужская опускается под весом всех накопившихся проблем.              Лишь сидящий в углу дедушка Сеня прокашлялся. Ворчит себе что-то под нос, толи смеясь над всеми собравшимися, толи молясь за них.              — Я… — размыкаются сухие губы Цзин Юаня, — Я могу поговорить с Мари… наедине?              Светлана Фёдоровна словно отмерев, сразу засуетилась. Какие-то кастрюли срочно закрывает, бренчит крышками, накрывает кувшин с компотом полотенцем, не зная куда деться. Глава семейства понимающе кивает, поднимаясь со своей табуретки. Он ловит под руку жену и вместе с ней скрывается за пределами видимости. Слышатся их голоса, зовут детей помогать собирать яйца в курятнике на первом этаже. И даже дедушка Сеня, которого до этого не слишком замечали и так, поднялся с лавки. Шуршит лаптями по полу. Старичок, кряхтя, плотно закрывает за собою дверь в горницу.              Мария даже не успевает слова вставить. Все они разбиваются об истошный скрип скамьи.              Тяжелый шаг. Второй. Цзин Юань стремительно надвигается на неё пугающе огромной фигурой.              Он всегда был высоким, широким в плечах, но с поразительно узкой талией. С косматой гривой на голове и ярким взглядом. Под рубахой бугрятся напряженные мышцы. Кулаки сжаты и на мгновение Мари показалось, что он направлялся к ней для того, чтобы хорошенько вдарить…              Цзин Юань падает на колени перед ней.              Так рушатся самые сильные люди. В горестном признании своего отчаяния. В леденящем ужасе принятия и горячей радости оправданных внутри надежд.              Его голова утыкается ей в бедра. Руки обнимают худые женские колени. Сам он полностью оседает на половицы, а печка грела ему бок, как и самой Мари. Но теплее было его живое тело.              — Прости меня, — шепчет ей в колени Цзин Юань, почти захлебываясь своими эмоциями. Они как прорванная плотина, обрушиваются на неё сносящим все препятствия потоком, — Прости меня. Селестия, прости меня!.. Я не должен был тебя отправлять… Я…              Поверх его спины опускается её корпус. Ей не удобно, раны напоминают о себе. Голова Цзин Юаня оказывается прижата животом, левая рука накрывают широкую спину, гладят размашисто, чувственно, как прибой ласкает берег. А раненая правая — грузом. Ранит без ножа.              — Ты вверил нам эту миссию, потому что знал, что мы справимся. Мы справились. Я добила его. Там. В Бездне. Так что это всё было не зря.              — Зря.              Мари дрогнула.              Он слишком близко к её плоти. Он в груди, кишках и печенке. Он внутри её души. Без него там появилось место, с ним вновь не осталось пространства даже для вдоха, ни то что для себя. Холодею ладони, но продолжают словно по привычке нежно поглаживать.              — Чудовищный креститель был не один. Я выследил ещё одного. И притащил ко Второму Предвестнику, словно добычу. Да. Это была моя плата. За тебя. Мне стоило самому пойти. Не отправлять тебя.              Что на это ответить Мари не знала. Вместо этого тихо спросила, пользуясь внезапно откровенностью.              — Дилюк связался с тобой? — тихо-тихо, чтобы никакая мышка не услышала.              И пускай всё было и так очевидно.              — Да.              — С каких пор?..              — Нет, Мари, я не желал тебя впутывать, ты не захотела, и теперь я точно не могу… — вскидывает голову, больно боднув в живот, совершенно позабыв о её состоянии.              Он не видел её тела. Он не знал новых шрамов. Он не знал, как с ней стоит обращаться. А Мари не подскажет, лишь скрипя зубами откидываясь обратно на спинку стула. Хмурится, пряча кривизну за строгостью. За злостью.              — Я хочу знать, что ты всё ещё на стороне жителей Снежной.              Он влажными глазами глядит на неё словно побитый щенок. Буря эмоций мотает его из стороны в сторону, не давая придерживаться выбранного курса.              — Откуда… сомнения? Всегда. Ты ведь знаешь!..              — Я знаю то, что видела в тот день. Я знаю снег, пропитанный кровью. Ты вновь заставил меня столкнуться с этим, Цзин Юань. И вновь я не смогла предотвратить. Если бы я остановила того стрелка, не дала ему выстрелить, получилось бы всё остановить тогда? Если бы я бросилась в бой в одиночку, смогла бы уберечь тем самым свой отряд? Знаешь, я долго думала об этом. О том, почему всё так получилось, и почему мы с тобой остаёмся несчастными. Может быть Чайльд прав, и Бездна забрала у меня нечто…              — Мари, не смей его слушать, — всё так же сидя у неё в ногах, Цзин Юань вновь становится серьезней.              Да только перед ним уже сидела не там Мари. Да, такая же серьёзная и отважная, как его любимая Мария, но…              В её сером взгляде появились незнакомые тени. В них плещется жестокость.              — Я всю сознательную жизнь потратила на то, чтобы стать тебе полезной. И я об этом не жалею. Но теперь мне мало быть твоим верным Лейтенантом Рейнджеров. Не надо меня жалеть, если я потеряю способность сражаться правой рукой. Даже калекой я продолжу помогать тебе по пути, потому что наша цель — одна на двоих. Потому что ты — моя семья.              Мария обнимает левой ладонью его лицо, заставляя запрокинуть голову выше и глядеть прямо ей в глаза. Распахнуть губы в трепещущем выдохе.              Она ранена и покалечена, но обладала удивительной силой заставить таких могучих созданий подчиняться ей.              — Царица хочет заполучить меня. Она этого больше никогда не добьется. Чайльд желает сделать из меня достойное оружие. Себе подобного. Пускай рискнёт, я обращу его стремления против него самого. Но не ради мести, не ради вымещения гнева на эту чертову судьбу, а ради того, чтобы такие хорошие люди, как Светлана Фёрдоровна и Алексей Семёнович не знали горя. Я восстановлюсь настолько, чтобы стать сильнее прежнего. И тогда я пойду с тобой в ногу, в одном направлении. Вместе. На равных. И тогда больше не надо ничего от меня скрывать.              Её нежная ладонь такая теплая, а знакомая светлая щетина колет пальцы. Это так знакомо, это так по родному. Несмотря на перемены, её любовь к нему не исчезла. Он часть её, и хотелось бы верить, что и она стала его частью. Потому что тогда почему он на неё смотрит такими невыносимыми глазами. Почему кусает губы, полный горечи.              — Ты… Всегда меня восхищала. Моя Мари.              Большой кошкой мужчина ластится к ней. Трется щекой о ладонь, ворошит ткани сарафана на коленях, бодает бедра лбом. Запах незнакомого мыла, трав, одежд.              — Если ты согласен, тогда сделай так, как я сказала. Чайльд не сможет вернуться раньше, чем я окрепну, и тогда он мне уже ничем не сможет навредить. Глаз Бога всё равно вернёт.              — Ты уверена? — ещё пытается склонить к себе.              Однако последние крохи надежды на сохранность тех счастливых времен рассеялись с ответом.              — А ты был уверен, когда ввязывался во всё это?              Mood: Женя Трофимов & Комната культуры — Больше никому меня не прощай              Они не выбирали такую жизнь, обстоятельства из них лепят уродливые фигуры. Шрамы — их ордена за заслуги. От детской веры в него ничего не осталось, как и от его Мари. Её милый образ маленькой девчушки с золотыми волосами Цзин Юань будет хранить в сердце.              Мария перед ним — кто-то ему незнакомый, но не менее прекрасный. С темными от влаги прядями, в чужих одеждах и взглядом, видящий Бездну.              Цзин Юань вытаскивает кольцо, висящее у него на шее. Цепочка позвякивает, волосы спутанные цепляются, мешают, но он справляется. Расстегивает внезапно ставшими непослушными пальцами. И всё для того, чтобы сделать это приближенному к правильному.              — Тогда пусть оно будет с тобой.              Сейчас нет глаз Царицы, которой нужен был этот спектакль. Больше нет масок, сегодня они стараются быть честными с друг другом.              — Будут вопросы, если я буду представляться в деревне как твоя невеста.              — Пускай, — он вкладывает серебреное колечко в её ладонь, накрывая своей, — Можешь его не носить, просто пусть оно будет с тобой, и ты помнила. Знала.              — Что я фальшивая невеста? — с ироничной улыбкой.              — Что ты моя невеста. Никакая не фальшивка, — и тут же тушуется. Совершенно неестественная краска мажет его скулы. Цзин Юань пытается её скрыть за чёлкой, начиная бормотать, — Если ты конечно хочешь этого. Когда весь этот ужас закончится, даже если на нашем веку победить Бездну не получится… Когда мы сделаем жизнь в Снежной лучше.              А такое возможно?              Если их не казнят за измену, если войны не будет, если Орден Бездны остановится… Они бы могли жить не бесконечной войной.              Цзин Юань бы совсем ушел в тылы, в офицерские кабинеты. Он говорить с высокопоставленными чиновниками умел. Делился опытом с молодыми офицерами, готовил себе молодую замену. Его седина бы не была заметной, его волосы и так — благородная платина. Его лицо бы начало покрывать шрамами красивых морщин, и спать бы он стал ещё больше, потому что мог бы себе позволить. А она была бы рядом с ним, красавица-жена, журящая бы заваливающегося к ним подкрепиться Яньцина.              В этом чудесном мире бы она позволила себе рискнуть стать матерью. Такой, какой у неё самой не было. Если бы первенцем был мальчик, то не стала бы настаивать идти по стопам отца, а помогла бы выбрать иной прекрасный путь. Была бы дочка… Она бы её каждое утро обнимала. Мария бы независимо от пола ребенка каждый день говорила, как его любит. Что они вместе с папой любят, независимо от того, какие они. Что им не нужно ничего делать, чтобы эту любовь заслужить. Дети бы любили приходящего Яньцина, который обязательно бы на последние с жалования деньги покупал бы баснословно дорогие подарки. Мари бы учила их помогать людям в тяжелых жизненных ситуациях. Тем, кто этого действительно заслужил. Кто своими руками не разрушил сам себя, а просто оказался с тяжелой судьбой.              Ей бы хотелось их огородить от жестокого мира, но лучше они будут знать его таким, какой он есть. С плохими и хорошими моментами. Не всё белая полоса. Не всё черная полоса. Он просто есть. И ты тоже просто есть. Шаг за шагом проходя свою собственную уникальную жизнь.              А такая жизнь вообще возможна?              — Клянёшься?              Мари сжимает кольцо в похолодевшей ладони. Камень больно впивается в кожу.              — Клянусь.              Цзин Юань видит её. Разбитую, собранную заново по кусочкам. Собрал её некто другой, а может она сама. Цзин Юань тоже разбил себя, а затем заново собрал, потому что тот, другой, никогда бы не нашел в себе смелости сказать.              — Клянусь, я буду твоим мужем, а ты моей женой. У нас будет своя счастливая семья, Мари. Клянусь.              — Докажи. Мне нужен аванс.              И всё же Чайльд её многому научил. Ему она за это благодарна.              Словно почувствовав примись этого рыжего, как огнь в печке рядом, Цзин Юань нападает.              Стул протяжно скрипнул от напора. Мужчина подрывается, цепляясь руками в спинку со всей силы. Со всей яростью, пылкостью и страстью, которую на её тело сейчас выплеснуть не мог.              Цзин Юань с рокотом вгрызается в её покусанные губы.              Так ломаются самые сильные люди. С грохотом доломанных осколков. С хрустом костей и разрывом плоти. Если он в эти раны запустит руки, что там найдет? Мария надеется, нечто стоящее, раз продолжает в неё верить и в ней нуждаться. Это любовь? То, как жадно он целуется. До скулежа присасывается к губам. До дрожи в позвоночнике вылизывая её приветственно распахнутый рот.              До побелевших костяшек сжатая спинка стула.              Цзин Юань покрывается трещинами от мягкого прикосновения её ладони к своему лицу. Она запрокидывает голову почти до асфиксии. До невозможного сделать вдох. А может это из-за него так? Жарко. От печки ли? Каждый вдох он выпивает из неё, словно жизнь, наполняя чем-то золотым. Надеждой на светлое будущее. Мари ему всегда верила.              Та, кто вышел из Бездны, теперь так просто доверить свою жизнь в чужие руки не могла. Не в руки Цзин Юаня точно.              Поэтому она сама зажимает его планиновые волосы в кулак. Да, удивленный выдох заставляет её саму мурчать. Лизнуть самой, прикусить губу, но не до крови. Провести ногтями по коже головы, словно сдирая эту самую кожу лоскутами. Его потряхивает крупной дрожью. Ладони отпускают спинку стула, а горячий выдох осушает влажные губы. В этом жарком мареве Цзин Юань вновь опускается на колени.              — Чертов сарафан, — хрипит он тихо, чтобы никто ненароком не услышал.              Руки его проходятся по голым щиколоткам, тянутся выше. Поднимает подол сарафана, нижний рубахи…              — нет… — тихо выдохнула Мария, да только её не услышали. Не послушались, — Нет.              Его насильно останавливают между разведённых женских коленей. Волосы до боли натягивают, заставляя отпрянуть от чистой мягкой кожи. В свежих шрамах.              — Не здесь. Не сейчас.              Цзин Юань кусает её за внутреннюю сторону бедра. Не слишком высоко, у колена, но ощутимо, до яркого следа.              — Вот твой аванс.              Мария же целует его нежно в губы, закрепляя клятву.              Входная дверь с грохотом закрылась. Вибрация проходится по всему огромному дому. Не сложно было догадаться, кто это вернулся.              Опасения подтвердились, когда в горницу вваливается рыжеволосы юноша. От него веет морозом. Щеки и нос красные, дыхание тяжелое, словно бежал. Так и есть. Понял, какую оплошность совершил, когда оставил их наедине. Собственный гнев перенаправлен был на одного единственного виновника.              Если бы не этот никчёмный трус…              — Чтобы он тебе не наговорил… Не слушай его!              Марию это уже даже забавляет. Они похожи больше, чем сами готовы в этом себе признаться.              Подняться с колен Цзин Юаня не позволяют. Накрывают ладонью затылок, заставляя даже не смотреть на рыжего юношу. Мария приглаживает взъерошенные волосы мужчины, пока тот поправляет подол сарафана. Серые глаза с удивительной ясностью устремлены в сверкающий кобальт.              Она улыбается. Так улыбается Царица, лишь с одним различием — губы красные. Налитые кровью, опухшие от страсти. Чайльду отчаянно хочется утереть их от чужой слюны и этой грязи. Это мерзко. Ледяным троном служит ей обычный стул, верный лев грел ноги. Послушен, как ни перед кем. От такой картины внутри Чайльда нечто дрогнуло. До мурашек по спине.              Да… Черт возьми! Да! Он этого и добивался.              — Ты согласен с моим предложением? — спокойно, с чистотой льда кристальных озёр. Рокот метелей звучит вибрацией осевшего голоса. Смертоносный хлад таился в передах её костей и кожи, но не вырывался наружу.              Кажется, Чайльд недооценил её.              — Если то, что я вижу перед собою, правда… То да. Думаю меня устраивает. Пока что.              Мария усмехнулась. Отпускает Цзин Юаня, а тот незамедлительно поднимается. Не бросается в бой, не пытается вырвать язык юноше. Широкая спина искажается, сутулится, накрывая своей фигурой восседающую Марию Самсонову. В традиционном расшитом сарафане, с волнистыми от влаги волосами и взглядом той, кого он всё это время ждал.              Прощаются со слезами младших. Тевкр всё канючил, не хотел отпускать так скоро брата. Аякс не прощается со своей семьей, лишь говорит им до скорой встречи. Гнедой жеребец недовольно стучит копытами по снегу. Ему в пусть пуститься невтерпеж. Цзин Юань же долго кланяется хозяевам дома, всё благодаря им за их отзывчивость. Серый конь в яблоки спокойно стоял рядом, пожёвывая уздечку. Его шею Мари поглаживает с неким примирением.              На прощание Цзин Юань скромно целует Мари в уголок губ, так и не заметив на пальце заветного кольца.              Чайльд прерывает совершенно бесцеремонно, считай руку в пасть льва засовывая и не боясь, что тот откусит. Буквально вешается ему на шею, оттягивая от Мари.              — Поехали уже, старик! Хватит лобызаться.              — Ты просто завидуешь, что у тебя такого никогда не будет.              — С чего бы это?              — Потому что ты балбес невоспитанный.              У Чайльда под солнечным светом красиво отливают волосы. Медной проволокой, живым огнём. В кобальте пляшут бесы.              Цзин Юань не знает ничего, что между ними уже происходило. И не чувствует, наивный, натягивающейся нити.              Потому что Чайльд смеет ступить к ней навстречу. С такой уверенностью, снег под ногами скрипнул. Конь ступил следом за хозяином. Шеей закрывая на короткий миг их двоих от лишних глаз. От всего мира.              В этом порыве Мари увидела всего Чайльда Тарталью. Что он осмелился дразниться, но поцеловать не посмеет. Дыхания смешались на вдох. Его рука потянулась к ней, но обнять не посмеет. Забирается в карман тулупа и забирает обещанный по договору Глаз Бога.              — Веди себя хорошо, — бросил ей Тарталья с видом полного превосходства. Эти же слова он говорил своим младшим.              И глаза его будто бы становятся живыми. Сердце в груди почти забилось. Вместо него оказывается кусок льда — Крио Глаз Бога Марии Самсоновой.              Уносят кони мужчин в даль.              — Берегите себя, — нашептывает ветру для них обоих.               Черный ворон с умными глазами сидел на флигеле дома, наблюдая за скачущими прочь мужчинами.       

***

      

      Снежная — край метелей и льда, который вовсе не вечный, потому что даже в самой Марии тронулась смертельная стужа.

             Тем же днем, когда Аякс покинул отчий дом вместе с Генералом Самсоном, Мария рассказала всю правду о себе. Последнее дело было врать людям, которые приютили её. Они согласились, даже несмотря на недовольства родного сына. Не то что Аякс был против пребывания Маши с семьёй, он боялся оставлять её наедине с ними. Но никто в их доме не пожалеет о сделанном выборе.              Маша заслуживала помощи. Она в ней нуждалась. И главное, была готова её принять.              Долго лила слезы Маша. Оплакивала она все свои прожитые годы.              Для жизни нужно тепло. Солнце, жар огня. Как горят ладони от сжатого в них снежка, так горят сердца людей Снежной. Лишь благодаря этому теплу им всё ещё удаётся выживать.              Но несмотря на все опасности, которая приносила с собою зима, родной сезон Царицы уважал каждый. Да, уносятся жизни в безжалостных буранах. Остаются погребенными навечно под лавинами. Уносят в океан на оторванных льдинах. Но также, благодаря зиме можно почувствовать то счастье, с которым ты входишь в избу. Запах снега, смешанный с еловыми ветками и терпкостью дыма. Как ярок день становится, стоит солнышку выглянуть из облаков и подсветить рассыпанные драгоценные камни на сугробах.              Зима раскрывается совершенно иными сторонами, когда у тебя есть этот огонек в сердце. Печь в доме не остывает. Масляные лампы побеждают мрак беззвездных ночей, а толстый тулуп с шапкой защищают от самых лютых морозов. Разумеется, самое лучшее средство — это труд. За домашним очагом все присматривают. Мальчишки таскают поленья к печке, отец рубит во дворе. Тоня умело затапливает печь. А Мари вынуждена придерживаться постельного режима. Ей в ночь подкладывают грелку с углями. Чтобы точно больше не боялась замёрзнуть.              Безопасность — вот что дала семья Чайльда ей. Самый ценный подарок.              Ворон принесет в ставку командования письмо. Генерал едва не запаникует, чувствуя неладное, однако Одиннадцатый Предвестник, который нагло влезет в чужое письмо, его успокоит.              — О! Это мамин почерк. У неё же рабочая рука сломана. Разумно, что напишет письмо кто-нибудь за неё.              «Дорогой Цзин Юань,       У меня всё хорошо. Потихоньку иду на поправку. Целитель говорит, в этом виновата моя тяжелая жизнь. Ресурсы организма истощились. Моё «медленно» на самом деле «нормально» для обычного человека. Мне, конечно, хочется поскорее стать полезной по хозяйству, но пока лежу смирно.       Свою благодарность всем окружающим я стараюсь проявить заботой к самой себе. Я никогда так долго и хорошо не спала. Словно в Морепесок воздух какой-то другой. Я забыла, какого это бояться холода. Я даже полюбила те блюда, от которых раньше отказывалась! Мне очень понравилось слушать сказки на ночь от бабушки Софы. Болтаю целыми днями с дедушкой Сеней, которому явно не хватало жертвы. Мальчики расспрашивают меня о Фатуи, как там их брат и прочие вещи, но я отнекиваюсь. Молчу. Не стоит детишкам знать. Тем более, раз этого не хочет их старший брат.       Большое тебе спасибо, что исполнил мой наказ так скоро. Как оказалось, вся моя одежда и форма к обычной жизни непригодна. Из-за Глаза Бога я была менее восприимчива к морозам, но без него теперь вынуждена кутаться в тулуп и расхаживать в больших валенках. Светлане Фёдоровне очень забавен мой внешний вид. Но на днях должна приехать ярмарка, на которой она пообещала всё необходимое для моего комфортного пребывания в Морепесок купить. Много говорит о красном платке и о том, как он будет мне к лицу с моими золотыми волосами.       Я молю Царицу, чтобы она уберегла тебя от опасностей. Надеюсь, у Яньцина тоже всё будет хорошо.              С любовью в сердце,       Твоя Мари        p/s Они очень скучают и переживают о нём.»              Последняя строка была написана рукой Марии. Корявой, дрожащей. Чайльд сразу понял, о ком в строке шла речь. Она написала это своей рукой, а всё остальное было рукой чужого человека.              Молчаливое противостояние продолжало искриться между мужчинами.              Чайльду плевать на то, что Генерал отправил в ответ. Пускай летит чёрный ворон, Тарталья отправляет письма по собственному каналу связи. Попутно с подарками для младших, лекарствами для отца и прочими мелочами для хозяйства, была отправлена стопка писем. Родителям, Тоне и Мари.              «Знаешь, мне даже немного обидно, что ты не написала для меня письма.       Ты ведь обязана своим спасением не этому старику, помнишь? Да, я буду каждый раз об этом напоминать. Ты можешь не испытывать по отношению ко мне благодарности. Ненавидь меня! Будем честными, поводов для этого у тебя много. Но ради самой себя, не начинай снова боготворить этого человека.       Это ты смогла победить чудовище из Бездны. Смогла пережить снежную бурю. У тебя получается вернуться к нормальной жизни. По крайне мере я надеюсь, что ты узнаешь, какого это вообще — настоящая семья. Не поломанное нечто с этим старым извращенцем.       Если тебе понравились сказки, попроси моего отца тебе рассказать. Он раньше часто это делал, когда мы вместе ходили на подледную рыбалку. Ты не пожалеешь.       Ты обязана к моему возвращению стать самой сильной. Сильнее кого-либо. Даже меня! Я всё жду, когда мы вновь схлестнёмся в битве. Я бы показал тебе всю мою настоящую мощь, а ты бы стала наконец свободной. Ты ведь тоже ищешь этой свободы, верно? Ты на самом деле устала от ограничений, цепей, но сама уже забыла, какого это бороться. Наслаждайся подаренной мною свободой, не возвращайся к своему хозяину.       Ты можешь поводок обратить в своё оружие. Уже это сделала. Показала мне, на что способна. Чёрт возьми, ты была восхитительна. Этот неудачник не заслуживает места даже у твоих ног. А ты позволяешь ему себя касаться…       Сделай сама правильные выводы в своём отпуске в Морепесок. Потому что иначе, по возвращению я сам возьмусь за твоё перевоспитание.       И только попробуй не ответить мне!              Хотя бы пару слов начеркай»              Мари не узнает, насколько долго Чайльд писал это треклятое письмо. Как его распирала неведомая ранее ревность. Он не напишет о том, что теперь ходит к Генералу просто ради того, чтобы подсмотреть. Вдруг вновь прилетела весточка от Маши. Но ответа не было долго. Чайльд следил за поведением Генерала. Он бы обязательно выдал, если бы Маша дала повод для ревности.              Чайльда съедала лютая обида. Почему она продолжает слать письма едва ли не каждый день, но лишь своему Генералу? Цзин Юань спрашивает у него, действительно ли пуховые платки настолько теплые. Правда ли свиньи могут съесть человека. О том, чем можно отблагодарить всю его семью. И в эти моменты Генерал становился удивительно молодым, словно ему был ровесник. У Цзин Юаня есть живой блеск в глазах, Чайльд его подделать не мог.              — У вас хороший деревенский целитель. Она уже во всю бегает по дому, — улыбался мужчина, потому что это правда великая радость.              А внутри Чайльда тьма клубится. Червями выжирает в нём пропасти вопросов.              «Ты ведь знаешь, что он надо мной издевается. Ты даешь ему для этого поводы. Зачем?»              «Уважаемый Одиннадцатый Предвестник,       Просто признай, что ты сам хочешь быть на его месте.       С наилучшими пожеланиями,       Мария Самсонова»              И Мари позабыла о своей грубости за время проблем и личных дел. Ответ от Предвестника не пришёл ни через неделю, ни через две. Цзин Юань удивлялся в письмах, что же такого Мари умудрилась сделать. Юный Предвестник весь отдался делу. Сражался не покладая рук. Даже досаждать своим неуемным любопытством ему перестал.              В канун Масленицы Мари пришёл ответ со вложенным её же письмом и дописанным в нём ответом.              «Я покажу тебе своё место, когда вернусь»              Удержать смешок у Маши не получилось.              — Хорошие вести пришли? — интерисуется Светлана Фёдоровна, заискивающе поглядывая через плечо. Она продолжала подавать ленты своему мужу, который маленькими гвоздиками пришпиливал под потолком. Бабушка Софа своими узловатыми пальцами умело привязывала высушенные еловые шишки к нитке, делая из них гирлянду. Дети усердно вырезали из цветной бумаги украшения.              — Ой, это братец Аякс написал? — вдруг появляется за плечом Тоня.              — Эй! — воскликнула Мари совсем по-детски, — Подсматривать не хорошо!              — Что? Братец Аякс приехал? — тут же встрепенулся Тевкр, а за ним Антон, который судорожно стал собирать разбросанные аппликации младшим.              Мари пугается. Её мотает в один момент между страхом получить по заслугам и внезапным желанием увидеть этого рыжего наглеца.              Бабушка Софа заулыбалась, тихо с соседней скамьи поясняя Маше:       — Аякс всегда приезжает на Масленицу. И сейчас приедет, не волнуйся. Тем более, когда здесь его гостья.              Да только больше Маша от такого краснеет. Неловко сворачивает обратно проклятое письмо, решая вернуться за работу.              — Я помогу, Алексей Семёнович, — и тут же забралась на лавку, легко дотягиваясь до самых укромных уголков.              — Хорошо, тогда избу оставляю на вас, дамы. Тевкр, Антон! Хватит паясничать, одевайтесь. Пойдем сани украшать.              Мальчишки побежали за отцом наперегонки, попутно кажется в сенях что-то свалив.       

***

             Несмотря на то, что Снежная — край зимы, главный праздник у людей — проводы этой самой зимы.              Так получилось, что за свои годы Мари никогда не участвовала в праздничных гуляниях правильно. Да, обычный люд в столице праздновал с размахом, пытаясь сделать свою жизнь хотя бы на неделю менее невыносимой. Однако аристократия, к которой так или иначе Мария была вынуждена относиться — праздновать уход родного сезона Царицы считала дурным тоном. Хотя на самом деле это было страшным невежеством к старым обычаям Снежной.              Люди последнюю зимнюю неделю перед наступлением весны чествуют Царицу. Благодарят за то, что не была так сурова к ним в этом году и просят быть милостивой в следующей. Люди огнём, солнцем и радостным смехом благодарят любимую Богиню. Сгорают прошлые обиды, боли и несчастья, уступая место любви.              — Как Царица может оскорбляться на празднование Масленицы? — удивлённо вытаращился на глупый вопрос Мари дедушка Сеня, — Она же Богиня наших сердец. Для неё радость наша радость. Провожаю одну зиму, мы готовимся встречать следующую. Кто мне говорил, что лично знаком с Царицей? Так как у тебя в голове могут быть такие глупости?              А Маша не знает. Есть Царица-правитель, есть Царица-Богиня, есть Царица-Архонт. И как тут выбрать одну?              Деревня Морепесок готовилась к празднику заранее. К бабушке Софе приходили деревенские, чтобы заказать у неё вышитые полотенца. Дедушка Сеня пропадал у соседей, помогая им строить качели. Алексей Семёнович занимался самыми красивыми санями, а Маша помогала с заготовками для недельного пиршества.              В ночь на понедельник Морепесок погрузилось в тишину.              А утро началось с возни. Мария проснулась от того, что Тоня пыталась угомонить Тевкра на втором этаже. Антон присоединился к брату, все топая туда-сюда над головой Маши. Пытаться заснуть было бессмысленно. Солнце уже встало из-за горизонта.              Умытое лицо холодило на морозе. Мари нравилась возможность в любой момент выйти на улицу. Вздохнуть полной грудью свежего воздуха. Солнышко уже начинало греть, но без тулупа выходить было совсем дурной идеей. Пар валит из её рта. Сердце взволнованно отбивает сбивчивый ритм. Надо бы подмести крыльцо.              Цветные ленты развиваются на легком ветерке. Они с голубым небом добавляют красок в их жизнь.              Понедельник — день встречи Масленицы. Заканчиваются все приготовления к гуляниям, начинаются первые походы по соседям, гостям, родственникам. Начинается жарка блинов.              Однако для Марии этот день — встреча в буквальном смысле.              Она опускает свой взгляд с ясного неба на скрипнувшую калитку. Ещё сонная, разомлевшая после теплой постели. Золотые волосы собраны в слабую косу, убранную на одно плечо. Меховая оторочка обрамляет голову. Платок на голову даже не накинула, ни то, что шапку.               Замка на воротах нет, значит кто-то раньше нее поднялся. Наверное, дедушка Сеня уже бродит по округе.              Фатуйский длинный плащ волочится по снегу. Рыжие волосы отливают живым пламенем. Он действует тихо, стараясь не выдать своего присутствия слишком быстро. Закрывает бесшумно за собою калитку, уже оборачиваясь на крыльцо… И замирая.              Кто это такая? Это не оставленная им на попечение семьи Мария Самсонова.              В накинутом поверх сарафана тулупе она выглядела до умиления трогательно. Едва ли не крохотной. Золотые волосы легкими волнами лились с её головы, стекали светом с плеча на грудь. Лицо такого живого оттенка, с красными скулами и распахнутыми губами. В нём нет намёка на тёмные круги под глазами. Утренняя припухлость ещё не спала. Удивительно! У неё появились очаровательные щёчки!              И только этот взгляд серой бури напомнил Чайльду — это та самая Мария Самсонова.              Юноша делает шаг. Девушка дрогнула. Пока она металась, не зная куда деть себя, Предвестник без раздумий поддался этому порыву. Чайльд перепрыгивает ступени, буквально взлетает к ней на высокое крыльцом. Шаг навстречу. Мари замирает и жмурится, готовая к удару. Готовая принять удар.              Но вместо этого ничего не происходит.              И только боязливо девушка приоткрывает глаза, как ей в лицо проказливо дунули.              — Эй!              А Чайльд смеется, довольный своей шалость. Он улыбается до ямочек на щеках. Мари с ужасом понимает — она заметила эти чертовы ямочки. Она замечает появляющиеся веснушки от солнца на его носу. Что в кобальте глаз появляется живой блеск. Топорщились от долгого пути рыжие волосы. Лезут медные завитки в глаза.              Вместо того, чтобы лесть к нему в лицо руками, Мари повторяет за Предвестником. Тоже дунула, заставляя прядь вспорхнуть и лечь удобнее.              Он почувствовал запах мятного зубного порошка.              Они близко. Подол плаща касается её ног. Мари продолжает обнимать себя руками, придерживая тулуп на плечах, а Чайльд не знал куда деть свои руки. Чесались что-то сделать, и сердце билось в груди как во время жестокой битвы. Гулко, гоняя с усердием кровь по венам.              — Ещё немного и я прощу тебе твоё отвратительно поведение, — в полголоса произносит юноша, усмехаясь беззлобно.              — Ещё немного и я отдам тебя на растерзание малышне. Они скучали по тебе, — зеркально отвечает Маша, и всё же искренне.              И сама не замечает, как улыбается ему в ответ.              Юноша легко посмеялся, становясь ещё тише:       — Не испугаешь, я ждал этой участи слишком долго.              В образовавшийся тишине дыхания горячими волнами ласкают лица. Мари не посмеет проиграть, дать слабину, отстраниться. А Чайльд не найдёт повода преодолеть последние сантиметры. Хочет, а что сделать именно, не знает. Слова вертятся на языке, только он не знает, в какую форму их необходимо обратить. Облизывает губу, даже не догадываясь, какой внутри Мари вызовет панический кульбит этим движением.              Но опасения не оправдались. Юноша лишь коротко успел бросить:       — Ты выглядишь лучше.              А затем тяжёлая дверь резко распахивается, детский гомон наполняет тишину крыльца, а Мари не убили косяком только благодаря реакции Чайльда. Юноша вовремя отвёл в сторону, найдя наконец повод сократить эти сантиметры. Это короткое объятие доходит до рыжей головы слишком поздно, уже после того, как Мари извернутся и скроется внутри дома.              Только и оставила в руках юноши ощущение мягкости. Неужели она поправилась?              Да, определенно.              Родной дом уже украшен по всем канонам. Ленты, гирлянды, фигурки цветастых баб. Вырезанные солнца, налепленные тут и там, словно оставшиеся солнечные зайчики. Сквозь оконца и зеленые занавески пробирается в избу яркий свет. Он греет спину Мари, скромно присевшую на лавку.              Младшие отпускать брата не хотели, даже раздеться нормально не давали. Во всю затапливалась печь. Светлана Фёдоровна собирала заранее выложенные банки варенья, яйца, муку и молоко. В огромной кастрюле смешивалось тесто.              — Я хочу помочь, — появляется скромно Мари рядом, и так чувствуя, что дом весь зашевелился. Не хотелось чувствовать себя здесь лишней.              — Тогда бери блюдца и выкладывай варенье. По две на каждый вид. Только блюдца те, что по наряднее! И ложку к ним.              — Сметану нести? — заранее спрашивает взявшаяся за работу Мария. Она легко развязывает салфетку с банки, а вот с крышкой так легко справиться не получается. Пускай работать правой рукой уже могла, но тяжелые нагрузки ей продолжали даваться с болью.               Сзади подкрадывается Чайльд:       — Ты полюбила сметану?              Выронить банку варенья ей не дал Предвестник. Подхватил ловко и с щелчком раскрыл крышку.              Так же легко он может сворачивать людям шеи.              — Можно и так сказать, — дует губы девушка, забирая банку себе, — Мне говорили блины со сметаной самые лучшие.              — Лучше налегай на сладкое.              Мама Аякса рядом посмеивается, на что получает немой вопрос от Мари. Не переставая венчиком перемешивать тесто, женщина наконец ответила:       — Примета такая. Если зять налегает на блины солёной начинкой, то характер его трудный. А если со сладким, то он такой же сладенький. Но Аякс, она же не зять!              — Чем она уже! Во, какая строгая. Аж дрожь меня берёт, — всё продолжает издеваться юноша, — Ладно, скоро вернусь. Жарка на мне!              — Знаю! — крикнула мать в ответ, пока сын уже бежал по лестнице на второй этаж, — Ох, Машенька, тебе так повезло. Аякс лучшие блины на деревне жарит. Твой первый раз в надёжных руках! Но ты знаешь, в сметану варенье добавь.              Мари стало неловко до пылающих ушей. Не то что лица.              Дом наполняется звуками и теплом. Становится тесно. Стол полнится угощениями. Дети сбегают с лестницы, хохоча, а им вдогонку бабушка кричит не бегать. Аякс смеется, вваливаясь в жилую часть избы.              Волосы так и не причесал. Тяжёлый фатуский плащ оставлен на входе, на нём осталась лишь красная рубашка, чьи рукава на ходу закатывают. Узкие серые форменные штаны сильнее обычного выделяют его длинные ноги. С домашними тапочками. Мари молча наблюдает, как Предвестник берется за работу. Контролирует жар печки, насколько раскалились чугунные сковороды. Он умело перемешивает половником кастрюлю с тестом, убеждаясь, что консистенция идеальная. Под руку, на столешницу, ему ставят большую тарелку, куда, как поняла Мари, он будет складывать блины. Детей отвадили от плиты. Тевкр с горящими глазами, явно не впервой, уселся наблюдать за работой брата.              Семья интересуется о том, как у их сына дела. Хорошо ли чувствует, удачно прошла работа и на всю ли праздничную неделю у сына отпуск.              Из беседы Мари вычленяет, что к ним приедут и старшие дети. Катя и Олег, которые к началу празднеств прибыть не успели из-за проблем обеспечении безопасности. Даже высокопоставленны чин младшего брата не помог. Но это и не страшно, главное безопасность. На этом сошлись все. Лишь Мария думала о том, куда бы притулиться, с учетом ограниченных спальных мест.              — Первый блин всегда комом, но даже он у братца Аякса получается хорошим! — гордо заявил Тевкр, перекладывая ком горячего теста на блюдце.              На удивленные глаза Маши бабушка Софа поясняет:       — Первый блин во встречу Масленицы отдают на поминовение усопших в этом году. Мы ставим блюдце на оконце либо под лики Царицы.              — Да, — грустно выдыхает Маша, поглаживая ноющую правую руку, — В этом году много близких ушло.              — Кстати! — вдруг подал голос Аякс, не отходя от плиты, — Миша приехал вместе со мной, — и оборачивается через плечо с деревянной лопаткой в руках.              Девушка в ответ потупила глаза:       — Какой Миша?              — Ну как какой. Лейтенант, вы совсем позабыли о своём отряде? Сержант Михаил. Новенький твой. Он же мой сосед по улице!              — Правда?!              — Правда. Стал бы я врать о таком? На гуляниях точно пересечёмся. Но если тебе невтерпеж, могу сегодня проводить. Обменяетесь парой ласковых.              Чайльд снова отворачивается к плите, не понимая, горит у него лицо от жара горящих сковородок или тихого огонька в груди. Эту информацию он не планировал использовать против Марии. Он сказал это, чтобы порадовать её. Убрать с её лица эту неловкость. Растерянность. Одиночество.              Вот она уже хохочет вместе с остальными. Ест горячие блины руками, вся измазывается в розовой сметане с малиновым вареньем. Веселится вместе с младшими, потому что те подарки, которые привез Чайльд, были действительно необычными. Замысловатая фигурка руинного-молотильщика для Тевкра, красные сапожки для Тони, Антону большую подзорную трубу с изысканной гравировкой. Бабушке Софе дорогие цветные нити для вышивки, матушке набор специй из Сумеру, дедушке Сене перепал табачок. Только Алексей Семёнович распространяться гостинцем сына не стал, лишь тихо вышел из-за стола и унёс с собой коробочку.              — Я остальное Олегу с Катей, когда приедут. Так что не ворошите. Тоня! Я же попросил.              — Ну я немного, одним глазком подсмотрю. Опять книжки?              Чайльд раскрыл рот, уже готовый и что-то Мари сказать, но осёкся. Решил подождать, пока людей станет поменьше. Не то что Мари ждала и себе гостинца, даже помыслить о такой наглости не могла. Ей было просто… Интересно? Ей хотелось с ним поговорить на те темы, о которых при детских ушах говорить нельзя. Ей хотелось позлить его, подразнить, просто поговорить.              С прискорбием Мария признаётся сама себе, что она немного соскучилась по этому рыжему балбесу. Аяксу с большой семьей, скрывающий за этой маской страшное чудовище.              Теста для блинов было настолько много, что все объелись ещё до окончания дела. Дедушка Сеня под недовольства бабушки пошел опробовать табачок с друзьями. Алексей Семёнович ушел немного отдохнуть в тишине. Светлана Фёдоровна повела детей умываться после объедения вареньем.              — Аякс, тебе хватит оставшегося варенья? — кряхтит бабулька, собирая грязную посуду для помывки. Внук что-то буркнул несвязное, мол ему и сметаны будет достаточно, а сам ругается на сковороду, которая совсем перестала отдавать ему целые блины. Всё чаще стали рваться, — Тогда новую банку нести не буду.              — Бабушка, давайте помогу, — тут же спохватилась Мари, выскакивая из-за стола следом.              — Да сиди уже, куда выскочила? — шаркает ногами, — А вот верку подержать я буду не против, милочка, — она посмеивается, явно что-то задумав. Но Маша без лишних вопросов подержала дверь, — Аякс, веди себя прилично.              — Бабуль! Не понимаю, когда я вел себя неподобающе?!              А та лишь стреляет глазками, скрываясь за дверью.              Они остаются наедине. Не считая двух раскаленных сковород и стопки блинов.              В солнечном свете витает пыль. Пространство заполнил запах блинов, варенья, чая с самоваром от дедушки Сени. А главное этой невыносимой неловкости. И не знания, как себя повести лучше.              — Я думала ты поешь вместе со всеми, — тихонько отозвалась Маша, решив первой начать беседу. Лучшая защита — это нападение.              — Ну, как можешь видеть, тут работы ещё непочатый край, — пожимает плечами Предвестник, скидывая очередной блин к остальным в стопку. Шипит тесто, льющееся с половника. Его умело распределяют по всей поверхности, ставя обратно жариться. Блин вскоре пошёл мелкими дырочками, — Тебе хоть как? Понравилось?              Он чувствует — она подходит ближе. Её походка остается такой же бесшумной, как и у любого убийцы, несмотря на округлившиеся щёчки. У неё всё так же свисает с плеча слабая коса. Нижняя рубашка белая, с широкими рукавами. Ворот расшит узором, узелок бантика покачивается от движений, а в зазоре между тканей виднеется кожа ключиц.              — Да, у тебя замечательная семья. Эти три недели были лучшими в моей жизни, — легко бросает, прекрасно зная, что он желал услышать ответ на другой вопрос.              Аякс недовольно зыркнул, угрожая половником.              — Тесто капает! Ну Чайльд!              — Вот как получишь половником по лбу, сразу перестанешь паясничать! — а сам краснеет до кончиков ушей. Половник булькнул, брошенный в кастрюлю. Ему на замену приходит деревянная лопатка. Он яростно принимается отскрёбывать блин, переворачивая тот на другую сторону. Ещё немного и несчастную лопатку пополам сломает.              — По теме паясничества это ты ответственный, — в полголоса поддела Мари. Всё же не удержалась, но затем продолжила, решив потешить хрупкое юношеское самолюбие, — Да, у тебя очень вкусные блины получаются. По крайней мере пока у тебя не начала пригорать эта сковорода, и вместо красивых солнышек начали появляться обугленные комочки.              Юноша недовольно хмыкнул. По факту ведь всё сказала. Старая сковорода совсем перестала быть пригодной.              — Я рад, что все наелись.              Не все. Аякс за всё это время даже не присел, а уже успели не только на стол накрыть, но и поесть. Даже убраться частично. Мари сомневается, что Предвестник завтракал сегодня. Наверняка гнал лошадь и отряд, лишь бы успеть к началу праздника. К своей любимой жарке блинов.              Мари старается не мешать. Стоит рядом, наблюдая, как юноша работает. Между ними вновь тишина. Что сказать?              Им привычно друг друга задевать, в противоборстве не отдавать преимущества. И всё же именно сейчас… Словно он вошёл не с той ноги! Бороться с ним расхотелось.              Самый верхний блин берут прямо так, руками. Пальцы жжёт, он горячий, пар от него так и валит. Мари отрывает кусочек, закидывая себе в рот. Сойдёт.              — Эй, — пихнула девушка его локтем в бок, — Пробуй свою работу. Они недожаренные внутри.              — Что? Правда?              Юноша наклоняется к ней, раскрывая рот. Ему в пасть закидывают кусочек, старательно избегая губ. Великий жарщик блинов пожевал, забавно нахмурившись.              — Да, ты права. Тогда последи за блинами, я сейчас что-нибудь придумаю, — вручая Мари лопатку.              — Куда? Я не знаю, как следит за ними. Что делать?!              — Да не волнуйся ты так, я никуда от тебя не ухожу. Сейчас пошерудю угли, получше станет. Не хочешь сама попробовать по переворачивать блины? Я лично буду только рад. Уже устал стоять.              Мари разбирается в артиллерии, в магии, демонах, но бой со сковородой её ставит в затруднительное положение. Она трусит, когда слишком рано начала подцеплять блин. Аякс внизу пытается наладить огонь в печи. Сквозь потрескивание поленьев раздаются подбадривающие слова, хотя совершенно не видел ужасного результата на деле. Мари старается, правда старается. Сама покрывается испариной, от печки идёт страшный жар. Как Аякс тут простоял столько времени?              — Ну, не всем быть талантливыми во всём, но в принципе сойдет. За неделю освоишься.              Они поменялись местами. Теперь Мари трудится, а Чайльд наблюдает. Встал с блюдцем малинового варенья. Юноша раздаёт указания, как правильно держать сковороду, как с непривычки перевернуть проще, но физически не помогает. Пока готовый комок жареного теста не сбросили поверх основной стопки, Чайльд успевает себе сложить конвертиком. Обмакнул в остатки сладкого варенья да откусывает довольно.              — Как твоя рука? — как бы невзначай спрашивает Предвестник, а сам всё смотрит внимательно. За языком тела, движений, концентрации.              — Уже могу пользоваться, но тяжести носить запрещено. Мне бы уже возвращаться к тренировкам, да только целитель отговаривает. Всё просит меня обождать на недельку хоть.              — Значит обождём.              Эта простота, граничащая с домашним теплом, вызывает в Мари табун мурашек. Дрожь, как при выходе с тепла на холод. Оно щекочет в рёбрах.              — Я задержалась здесь. Ты не подумай, твоя семья лучшая из всех, которые я встречала. И я благодарна, что ты смог дотащить меня сюда… Но из меня уже невозможно вытравить яд Порчи. Мне нужно будет вернуться на фронт.              Со стороны Предвестника послышался смешок. С набитым блином ртом юноша довольно улыбается. Кобальт синих глаз мрачно темнеет, и бездны разевают пасти. Они пожирают домашний образ Марии Самсоновой в отражении.              Маша ругается, ей не нравится, что над ней смеются. Вместо нового скандала Чайльд лишь кладёт ладонь на макушку, поглаживая.              — У тебя руки в масле! Ты что делаешь?!              Чайльд может ей понять как никто другой. Иначе бы не был Предвестником Фатуи, приезжающий на праздники к своей семье в деревню. За свои годы жития с личной Бездной внутри, он понял простую истину — лучше всего разделять эти две части. Есть Аякс — любящий внук, сын, брат. А есть Тарталья — хаос в человеческом теле. Их ненужно смешивать.       

***

Мари жилось туго потому, что не было у неё разделения внутреннего «Маша» и «Мария».

             Убеждается в своей правоте Чайльд, когда выходит с девушкой на мороз. Закончилась трапеза, все разбредаются по своим делам. Чайльд выбегает на крыльцо, попутно натягивая на себя тёплый фатуйский плащ. У ворот его уже ожидали.              Маша приоделась. Расчесалась, заплела волосы в косу и вокруг головы пустила. Благо волосы маслом он сильно не испачкал. Цветастый платок лежал на плечах поверх теплого тулупа. Серый мех закрывал её шею. А взгляд какой… Недовольство пускает грозовые молнии.              — Прости, прости. Я заходил проведать отца.              И, разумеется, подобная отговорка тут же смягчает девушку:       — Алексею Семёновичу нездоровится?              — Опять головные боли мучают. Я привёз ему лекарства, так что должно быть получше. Но всё равно, сани сегодня на мне, — и улыбается ничуть не расстроившись, — Тевкр! Антон! Пойдёмте, проводим Машу. Тоня убежала к подружке? Ну ничего, на площади пересечёмся.              Всё напряжение и недовольство смахивается этой безусловной любовью Аякса к своим младшим. Как он с ними разговаривает, не пускает шанса взъерошить волосы. Мальчишки тоже в свою очередь не упускают шанс. Тейвкр так точно. Напросился покатать себя на плечах, чтобы с вершины макушки старшего братика разглядеть летающие в далеке ленты. Антон, напротив, уже считает себя достаточно взрослым, чтобы виснуть на шее Аякса, потому хмурый повёл Машу к соседям. Братья за дорогой совсем не следили.              — Антон, с тобой я точно не заблужусь, — улыбается Маша. Мальчик довольно хмыкнул, чем-то напоминая самого Аякса.              До нужного дома идти было не слишком долго. С места, где обосновался дом Чайльда, не было видно порта никаким образом. Сержан Михаил же жил с лучшим видом на Морепесок. Разве что склон совсем уж крутой, его немолодым родителям приходилось делать большой крюк. Маша знала это, потому что часто во время прогулок встречала их.              — Я должна была раньше догадаться, — серо произносит Мария, а в глазах лики мёртвых, — Никита Мельник упоминал, что Морепесок твоя родная деревня, но тогда я не знала… что сложится всё вот так.              Её пригласили в дом. Миша всё ещё в фатуской форме Агента, как, собственно, и Предвестник.              Почему они всё ещё в форме?              Мария Самсонова чувствует себя чуждой в личине гражданского.              — Вы и не могли знать, Лейтенант, — пытается подбодрить ей юноша, да только он скован, сам нервничает, — Признаюсь, я был недоволен вынесенным вами решением, но именно оно спасло мне жизнь. Спасибо вам. Я единственный сын в семье и… Мои родители…              Это тяжело. Рамки фатуйского устава размылись. На ней нет сейчас формы и Глаза Бога, но обращаются к ней как к Лейтенанту.              Это напоминает ей, кто она на самом деле такая.              — Значит, ты теперь под командованием Одиннадцатого Предвестника? — решает сменить тему. Нет нужны раскрывать сердца, когда все и так всё понимают, — И как? Нравится?              Миша усмехнулся, неловко почесав затылок:       — Нравится, не нравится, такая работа. Я… Ему полезен. Я выполняю поставленные задачи. Так что… Да. Думаю, мне нравится с ним работать.              — Ты изменился, — мягко произносит Мария, плотнее укутываясь в тёплые платок, лежащий на плечах, — Буду верить, что эти изменения тебе пойдут в перспективе на пользу.              Потому что Мария не могла дать гарантию, прирежет ли Тарталья несчастного Мишу в порыве ярости.              Скромный дом. Маленькая изба с лучшим видом. Предложенный ей как гостье чай с баранками и блины. Маша же к еде не притронулась, задумчиво смотрела в полную кружку. В голове её родились мысли.              Чутьё ей кричало об опасности.              А может Мари просто надумывает?              Стук в окно.              От внезапного звука рядом девушка испуганно вздрагивает. Её словно вновь затягивает в этот ранимый образ Маши, которая имела право испугаться внезапного звука. И в особенности показавшейся в окне рыжей макушки.              Чайльд с грохотом шагов влетает в чужую избёнку, остукивая сапоги от снега.              — Ну что, начаёвничалась?              — Ага, после твоих блинов есть ничего не могу.              — Разумеется! Мои блины самые лучшие! Миша, это не камень в огород твоей мамы.              — Да ничего такого… — растерянно пролепетал сержант, заперев на месте. Он не знал, как себя вести. Формально или же нет?              Однако, Предвестник делает вид, что игнорирует такое поведение:       — Собирайся, Маш. Прокачу с ветерком.              — Куда? — неспешно поднимается Лейтенант с насиженного места на лавке.              — Как куда? На ярмарку. Там сейчас самое веселье. Даже матушка уже там. Давай, давай, ноги в руки и в сани. Там Тевкр с Антоном уже заждались.              — Ты оставил их одних там?!              Да, Чайльд определенно нашел рычаг давления на эту дурочку. И вроде бы, он должен ревновать, но её искреннее беспокойство за младших льёт мёдом душу.              Кажется, Чайльд начинает вестись на свою же манипуляцию.              Вдохнув, Тарталья выходит на свободу.              В тишине маленькой избы его голос звучит чем-то загробным. Несущая смерть Бездна.              — Собирай наших ребят по округе. Усиль патруль на улицах и окраинах. Старайся людей не тревожить, не пугайте. За ярмаркой я сам присмотрю.              — Наводки остаются теми же? — серьезно ответил сержант Михаил.              — Да. Но этот красноволосый навряд ли выйдет в открытую. Присматривайся к чужакам. Ты знаешь, кто наш, а кто чужой, — сапоги шумно стучат о половицы. Тарталья уже подходит к двери, когда замирает. Он чувствует пристальный взгляд Миши на своём затылке, — Слушаю. Говори.              — Лейтенант Мария Самсонова. Какие по ней указания?              Хорошо, что Миша не видел этого убийственного взгляда истинного мрака.              — Я сам о ней позабочусь.              Тарталья отворяет дверь.              За ней никого не оказалось. Да, было бы совсем глупо, если бы Маша подслушивала прямо за дверью. Но её не оказалось ни за домом, ни под окнами. Мари честно отправилась следит за детьми в украшенных санях.              И всё равно его не отпускает ощущение. За ним продолжают наблюдать.              Гидро Глаз Бога недобро блеснул, но затем потух.              Нет, братья рядом.              Поэтому Тарталья уходит к саням, вновь натягивая на себя маску Аякса, так и не проверив «метким» выстрелом густые кроны сосен.              По возвращению его ждут они — взволнованные Тевкр и восхищённая Маша. Она всё лошадь хвалит. Поглаживает её по яркому «чепчику», закрывающий уши лошади. Поправляет часть ушек, уходящую на лоб, проверяет налобный ремень. И сама она чем-то напоминает ему эту цветасто украшенную лошадку.              Думать, что приручил её — самообман. Но ещё более глупая затея — отрицать её красоту.              — Красавица, — с широкой улыбкой произносит Маша, когда слышит его шаги.              — Да. Очень красивая.              Маша в последний раз погладила кобылу, обращаясь к подошедшему юноше.              А тот смотрит на неё бездонной морской пучиной.              И словно из глубины, утыкаясь в покрытую льдом поверхность, Мари смотрит на своё отражение…              Пока братья опять начали ругаться, Аякс стоял с Машей в шаге от неё. Бездна клокочет, порыкивает, а руки чешутся. Чайльд их тянет к Мари, но боли не причиняет. Лишь стягивает медленно красный платок с плеч. Расправляет, складывает, откуда-то зная лучше самой Маши, как его правильно на голову повязывать.              На голову в этот раз опускается ни терновый венец, ни драгоценный кокошник, а огненной-красный пуховый платок с узором пламенных цветов.              — Чтобы уши не надуло, — в полголоса, а затем отшатывается, разрывая нить, — Тевкр! Мы договаривались, шапку не снимать. Антон — вот молодец, даже покрепче её завязал.              А Антон был готов словно к выстрелу из пушки. Вжался в сидение саней, судорожно хватаясь руками за всё возможное, хотя даже движение ещё не начали. Тевкр в отличие от брата был радостен, уже дождаться не мог. А Маша даже не представляла…              — Держись крепче! — только и бросил через плечо Чайльд.       

***

      

Какой снежевиц не любит быструю езду?

             Когда от скорости сердце замирает и само галопом пускается. Свистят полозья саней о снег, бубенцы звенят на дуге. Когда на поворотах становится страшно за то, а не вылитишь ли ты из этих несчастных саней. Тевкр радостно хохочет, держась за брата. Мальчишка бесстрашный, сидит уверенно на месте кучера. Это Маша с Антоном вжались в сиденья, молясь Царице за их сохранность.              В итоге даже выбраться оказалось испытанием. Ноги дрожали.              — Ой, ты мне льстишь, — всё издевается над ней Тарталья, подавая руку, когда девушка выбиралась из саней.              — Это всё из-за тебя! — шипит раздражённо Мари, вынужденная взяться за подставленную руку.              — Я об этом и говорю.              — Ты просто невыносим!              — Сочту за комплемент.              — Чайльд!              — А как звучит…              В итоге перепалка заканчивается дракой. Тевкр защищает брата, Антон тоже старается их разнять, а у Маши всё. Уши красные, щёки горят, вся паром пышет. Устала от этих… Совершенно глупых, двухсмысленных фраз и намёков.              Она чувствует, что тем самым её отвлекают от чего-то по-настоящему важного. Что у глаз Тартальи есть двойное дно, в отражении которого видела саму себя. А тут он… Голову пудрит! Мысли путает.              Ну что за чертовщина?!              Аякс остался с шишкой на лбу.              — Кажется её правая рука уже в полном порядке, — неловко улыбается старший брат младшим.              Ярмарка в Морепесок бывает разной. Обычно приезжают странствующие торговцы, вереницы телег. В праздники к ним присоединяются деревенский. На масленицу организуют развлечения, как, например, катание на санях. Горят костры, кипят начищенные самовары, всюду пахнет вкусностями.              Светлана Фёдоровна и Тоня встречают из-за своим собственным прилавком. Заканчивают украшать, расставляют посуду, затапливают печку.              — Кажется, скоро я уже не смогу видеть блины, — вырвалось из Маши раньше, чем успела подумать.              — Ты что такое говоришь! Откормим блинами так, что из ушей полезут, — смеется женщина, закатывая воинственно рукава.              Семья Тартальи не нуждалась в подработке на ярмарке, это личная инициатива Предвестника и его близких. Жарка лучших блинов на деревне. Плата — какие-то гроши, одна мора за один блин. Таких же золотистых, как сама монетка.              — Мам, я Машу поднатаскал на жарку блинов. Так что она сегодня меня подменит, пока я за отца на санях, — буквально вталкивает рыжий юноша за прилавок, сам проходя следом. Быстро хлебнув воды, толком не слушая возмущений, — Тевкр на мне. Антон, ты за старшего! Всем удачи!              И исчез.              — Антон, тебя вновь укачало от езды Аякса? Попросил бы ехать тише, что ты так… — причитала Светлана Фёдоровна, пытаясь откачать зеленого сына.              Мари была не против работы. Рука у нее и правда стала лучше, и даже почти не ныла, хотя сковороды были действительно тяжёлыми. Чугунные, раскалённые, всё как и учил её Чайльд. Тоня была за прилавком. Стоя на подставке, она раздавала желающим блины на бумажных салфетках, попутно забирая монетки моры. Получалось у неё профессионально, работать с людьми она умела. А вот Светлана Фёдоровна была ответственная за жарку. Маша была на подхвате. То подменит, то новый кусок масла подкинет, то с печкой полезет разбираться.              — Завтра работы будет больше, — утирала взмокший лоб полотенцем женщина, — Блины от Предвестника захочет каждый.              — Вы каждый год такое устраиваете?              — Разумеется. А нам за это бочку кваса или пива подарит староста. Кто нам чего хорошего ещё подарит. В масленицу так принято. Делать добро и получать его взамен. В гости звать, подарки дарить.              — А в Морепесок Аякса любили до того, как он стал Предвестником? Просто…              Мари знает, каким он может быть на самом деле.              Светлана Фёдоровна мнётся. Не хочется отвечать на такой вопрос. Он трудный, такое принято замалчивать. Игнорировать. Они порядочная, хорошая семья. Пример для деревни. Их сын стал Предвестником Фатуи! Приближённым Царицы! Они у себя в гостях держат Генерала Самсона и его невесту!              Семья Чайльда не держит масок — они искренне стараются верить в ширму.              — Маша, блин подгорает, — отстранённо отвечает мать семейства.              — Простите, — извиняется она далеко не за блин.              Почему Мария Самсонова только сейчас задумалась о такой важной детали? Потому что даже без Предвестника за плитой, к ним приходят люди. Благодарят, ведут беседы со Светланой Фёдоровной. Тоня старается держаться взросло, такая серьезная, а Маша тут… лишняя? Теперь нет. Она помогает жарить блины, ей приветливо улыбаются деревенский. Поздравляют с наступлением праздника, скорой весны.              Неужели она наконец дождётся весны?              — Добрый день, Мария.              Сковорода жжёт руку, пока внутри всё холодеет.              — Дилюк?..              Алые рубины. Только по ярким глазам Мари смогла так быстро опознать этого мужчину. Одежды обычные, теплые, а голова облачена в большую меховую шапку-ушанку. Ни волоска пламенных волос.              — Можно мне один блинчик? — как ни в чём небывало произносит парень, протгивая Тоне золотую монетку.              — Конечно! У нас самые вкусные блины, — щебечет девочка в ответ, а Дилюк улыбается.              — Это твой друг? — интерисуется Светлана Фёдоровна, заметив замешательство Маши.              — Да, — тут же отвечает, — Я ему жизнью обязана.              В глазах лехорадочный блеск, по ошибке принятый за радость.              Это конец.              Светлана Фёдоровна оттесняет Машу от плиты, сама обслуживая гостя:       — Тогда поболтайте, погуляйте. Праздник же!              Это не прогулка. Это не дружба. Это не счастье.              Это ужас.              Тогда всё так же начиналось. Праздник, чествующий Царицу. Люди отправляли к ней мольбы о лучшей жизни, молились Богу во спасение своё.              На ярмарке слишком много людей, а это даже не воскресенье!              Сегодня понедельник.              Кровавый.              Поэтому так много фатуистов в форме маячит на горизонте? Разумеется, организовать безопасность…              Тогда обеспечение безопасности обошлось сотнями трупами.              — Мария.              Приходит в себя Лейтенант уже в толпе людей, судорожно сжимающая мускулистое предплечье.              — Ты ведешь себя слишком подозрительно. Не надо, — всё таким же ровным, спокойным тоном осаждает её Дилюк.              Мимо неё проходят радостные люди. Яркие ленты летят в синем небе, и солнце блестит в стёклах и подтаявшем льде. Жар огня и запах дома.              Мари никак не может вернуться сюда, в Морепесок, вместо улиц Столицы.              — Пойдем, пройдемся.              Мари ощущает себя заложницей. Она не знает, что делать. Нет, знает.               Нужно сразу убивать, не ждать, когда подаст знак. Промедление может ей стоить ещё сотней жизней. В ледяном мареве Мария уже привычно шевелит пальцами, призывая силы Крио…              Глаза Бога нет.              — Блять.              — Мари — нет.              Поводок на шее сжимается петлёй.              Мари скалит зубы:       — Только посмейте, я голыми руками вас разорву.              Она не ощущает дрожи в правой руке. Скрипа костей.              Дилюк остаётся относительно спокойным. Всё пошло не по плану, но он продолжает его придерживаться.              — Я тебе не враг, Мария. Наш общий знакомый попросил меня связаться с тобой. Привычный метод сейчас слишком опасен. Поэтому я пришёл лично.              — Зачем?              — Чтобы ты не обманулась. Ты была там. В первых рядах. И сейчас можешь оказаться.              — Уже.              — Тогда тебе стоит направить свой гнев на Предвестника, а не на меня. Если ты, разумеется, знаешь правду.              — Чайльд не сделает этого.              — Ты была такого же мнения о Царице?              — Ты не знаешь его!              — А ты знаешь?              — Я знаю, что для него самое дорогое — это семья.              — Морепесок — это не только его семья. Как ты думаешь, что он сделает с остальными?              — Если ты хочешь спасти людей, то уходи прочь отсюда. Одно твоё нахождение здесь может стать поводом для его действий.              — Поэтому мне порекомендовали обратиться к тебе.              — Чтобы покрывать тебя?              — Чтобы ты помогла обеспечить безопасность всем во время Масленицы.              — Не знаю, что… он… пообещал тебе, но я не получала приказа. Поэтому я буду действовать сама, по своему усмотрению.              — Большего мне и не надо. Спасибо.              — Не за что ещё благодарить.              В шуме праздника Мария Самсонова вновь оказывается как на поле боя. Нет ничего хорошего, нет ничего безопасного. Праздник снаружи, а внутри война.              Пока Царица устраивает балы, фронт рушился.              — Маша! — раздаётся позади детский возглас.              Теперь Маша была одна посреди ярмарочной площади. Словно всё это ей почудилось, бродила в бреду.              — Антон? Иду!       

***

Это был трудный день, дальше будет лишь сложнее.

      Mood: Оркестр не за горами – Думать о делах       Опустилась ночь. Все уставшие за день улеглись спать. Дети долго не могли заснуть, возбужденные праздником. Но стоило Аяксу начать им долгую сказку, как тут же троица засопела. Отцу стало лучше, встречался со старостой во второй половине дня и принёс с собою приглашение в гости. Матушка так умаялась за первый день масленичной недели, что тоже ушла раньше обычного отдыхать.              В оконцах избы отражался свет масляной лампы. Огонёк освещал ему стол и письма. Тарталья бегал уставших взглядом вновь и вновь по одним и тем же строкам, словно пытаясь вычленить из них нечто новое. Всё ещё в форме, баня небось уже вся остыла, придется мыться холодной водой. Только ему пока совсем не до этого.              Дверь загрохотала. Мари старалась войти тихо, но в повисшей тишине всё было громким. Чайльд резко оборачивается к ней, вошедшей в жилую часть избы из горницы.              — Я думал ты уже спишь.              — Долго вымывала масло с волос, — поддевает его девушка, проходя дальше в помещение. Игнорирует опасность, — Я подкинула в печку ещё дров, так что ты ещё успеешь тёплой помыться.              — Спасибо, — только и буркнул Предвестник, возвращаясь к бумагам.              «Схватить подозреваемого, чтобы получить неоспоримые доказательства причастности Генерала Самсона к революционному движению»              Какая жалость, что он ещё тогда этого ублюдка не прирезал. Столько возможностей было. Но нет, Царица продолжает играть в эти игры. Просто так убить Генерала не может, а рычагов давления на него остаётся всё меньше. Маша сама как рычаг давления на Царицу.              — Чайльд…              Половицы скрипнули.              — Тебе не стоит подходить. Если ты, конечно, не готова поклясться мне и Царице в верности.              Предвестник ожидал иного поведения. Та Мария Самсонова, которую он знал, должна была возмутиться. Либо начать блефовать, а может вообще вполне серьезно угрожать. У той Марии Самсоновой был нож под платьем.              У этой Маши тонкая ночная рубаха, под которой явно нет ножа. Под ней вообще хоть что-то было?..              Юноша старается на неё тоже не смотреть. Лишь на ненавистные строки, выведенные рукою самой Царицы. Его личный приговор.              Он слышит её вздох, треск догорающих углей в печке. Когда она делала шаг дрогнул огонёк лампы. Тени зашевелились. Демоны внутри него скалят мокрые пасти. Облизываются склизкими языками. И руки его едва заметно дрогнули в сдерживаемом порыве…              — Я верна Снежной и её людям.              И пускай клятву её принимал Цзин Юань.              Мари не чувствует, что предаёт его, идя на конфронтацию с Дилюком. Она чувствует себя предателем, когда касается плеча Тартальи.              Он в красной рубашке. Напряженный, сутулится над столом. Не поднимает взгляда на неё, оно и к лучшему. Её ладонь проходиться от плеча выше, к шее, поднимая воротник рубашки. Ещё выше, по перекатам мышц и его капитуляции. Потому что юноша сам подставляется. Неосознанно для самого себя. Её теплые пальцы зарываются в рыжие волосы на затылке, ворошит их, скребет ногтями. Скользят медные кудри сквозь пальцы, и кажутся они ей настоящим огнём. Почти обжигают. На правой руке всё ещё остаётся ожог от раскалённой сковороды.              Она могла бы подсмотреть документы. Стоя за его спиной, отвлекая касаниями… Это был идеальный момент. Он сам позволяет. Откидывается назад, касаясь спиной её ног. Затылок опускается на живот. Но вместо писем она наблюдает за распахивающимися губами юноши и ловит вместо слов его свистящий выдох.              Юноша открывает глаза — в них мрак.              — Какой вид, — язвит он, смотря снизу вверх на склоняющуюся над ним Мари.              — Да, неплохой.              Её правая рука продолжает ворошить рыжие локоны, а левая опускается на выгнутую шею.              У неё нет ножа, нет Глаза Бога, даже когти и то — все обломались.              Острый кадык подскочил. Юноша с трудом сглатывает набежавшую слюну.              Мари ведёт пальцами по шее, поперек, как проводят ножом по глотке.              Мурашки покрывают его кожу.              — Если хочешь убить меня, сделай сейчас, — произносит Чайльд низким, словно не своим, голосом, — Второго шанса не дам.              — У нас уже было столько шансов убить друг друга, — полушепотом, закусывая полную губу, — И будет ещё много.              — Откуда такая уверенность?              Руки Мари с шеи опускаются на грудь. Через обнажённые ключицы, перебирая пуговицы, скользя по красному хлопку. Её голова опускается к нему на уровень, прижимаясь щекой к щеке.              В этих объятиях он должен испытывать тревогу. Она могла бы его просто задушить, шею сломать. И его руки на инстинкте тянутся к ней. Только отталкивать не хотят.              Он зарывается пятернёй в её мокрые волосы.              Их тени угрожающе нависают позади. Один единственный источник света.              — Когда Царица прикажет меня устранить, тогда ты и дашь мне последний шанс забрать твою жизнь.              И голос её звучит родными морозными просторами. Теплая кожа, прижавшаяся к его спине мягкая грудь, и дыхание, щекочущее шею.              Чёрт…              Гадство…              Всё рушится. В Бездну всё.              Лавка скрипнула, стол протяжно грохочет. Лампа опасно покачнулась, но удержала равновесие.              Мари притягивают за ворот спальной сорочки, заставляя упасть одним коленом на лавку, а рукой упереться в стол. Сам юноша тоже оказывается вполоборота к ней.              И всё для того, чтобы наконец сделать то, что так яростно хотели демоны внутри. Голодные, жадные.              Это не поцелуй — обещанный бой. Мокро, кусаясь, рыча в чужой рот. И жар в теле поднимается такой, словно его родной Глаз Бога не Гидро, а самый настоящий Пиро. Трещит угрожающе ткань в его руках, он бы с удовольствие разорвал эту сорочку прямо на ней. Он оставляет синяки, напитывает её полные губы кровью.              Он хотел показать ей своё место?              Тогда почему несмотря на его иступлённую ярость, сверху вниз смотрит именно Мари? Серые глаза почти что черные. Губы делают одолжение, неохотно приоткрываются, не мешают юноше сделать свои грязные дела.              А руки её — на его затылке.              И вновь натягивает волосы.              Сейчас на нём нет парадной формы, а на ней нет драгоценного платья. Они не в кабинете Царицы, и если бы он не сидел на лавке, то упал бы на колени перед ней.              — Блять. Нет.              Вновь грохот. Предвестник подрывается на ноги, отскакивает от девушки, которая упала на скамью без опоры. Вот теперь они должны быть на верных местах.              Тогда почему Чайльд ощущает себя настолько мерзко?              Он проиграл. Не первым сорвавшись на поцелуй, не первым признав влечения.              Его проигрыш был в тот момент, когда он сам себе признался — он хочет, чтобы она искренне его поцеловала первой.              Чтобы она сама этого захотела.              — Дура, — привычно по-мальчишески бросает Предвестник, сбегая из дома.              А Мари остаётся наедине с секретными документами, разбросанными по обеденному столу.              И чувствует себя проигравшей, когда впервые ощущает вину.              И перед Чайльдом, и перед Цзин Юанем. И перед самой собой.