❄️Вальс во время зимы

      Mood: КарелиЯ - Не оставайся

Посреди бушующей метели складывается впечатление, словно Боги от них окончательно отвернулись.

Тарталья создан для того, чтобы убивать, а не спасать. Он сеет хаос и пожинает победу. Но когда перед ним встала задача спасти человека — он растерялся. Вытащить из Бездны Лейтенанта Рейнджеров оказалось самым простым этапом. Чайльду казалось, что будет достаточно становить кровь и зашить рваные раны, чтобы спасти Марию. Обеспечить себе лучшую битву за последние года. Только вот психологически вытаскивать солдат с поля боя он не умел. — Ты балбес, — неутешительно заявил ему Дилюк, самый разговорчивый из троицы путников. Такие же заплутавшие, запертые в скудном перелеске посреди снежной пустыни. Самый молодой, примерно такого же возраста, если не моложе самого Тартальи, и при этом имевший наглости его поучать, — По поведению легко понять, когда человек в шоковом состоянии. Ты добить её решил этим? — Я ей сказал правду. Люди, о которых она говорила, действительно мертвы. Чем быстрее до нее это дойдет, тем быстрее смерится с реальностью. — Говорить правду это хорошо, но порой бывают моменты, когда стоит подождать с откровениями. Огонь костра отражался в рубиновых глазах собеседника. Палкой он ворошил стреляющие ветки. Искры взмыли в мрачную серость туч, быстро потухая от жестокого ветра. — Если ты действительно хочешь дотащить её до деревни живой, то впредь не касайся никаким образом болезненных моментов. Концентрируй её внимание на окружении, на том, что скоро она будет в безопасности и скоро всё наладится. Следующий такой приступ она может не пережить. Я подлатал швы, но правая рука… Совсем плоха. Ей нужен хороший маг-целитель, а не ты. А ещё спина. — А что со спиной? На самом деле это достаточно сильно начинало раздражать. Переговоры с этими путниками вёл исключительно Чайльд, но те двое мужиков с ним даже не обменялись словом, а этот красновласый шкет продолжал поучать. И ведь правда имел право, не Чайльд зашивал её раны каленой иглой. — Если она перестанет ходить, это не моя вина. Мороз шепотом Царица прошелся по хребту Предвестника. Если Мария станет прикованной к кровати, то все планы рухнут! Их пакт о битве, всё это глупое дело с мятежным Самсоном и зреющей революцией. Машу их Архонт так просто не отпустит. Так почему же она продолжает поливать морозом поля? В самую пору помолиться славной Царице, чтобы хоть немного помогла своему нерадивому Предвестнику! Чайльд не станет молиться, понадеясь на тонкие судьбоносные нити. Если она продолжает бороться за жизнь, значит так оно и будет. Она хочет жить — Чайльд ей поможет выкарабкаться. Только вот будет ли это для неё спасением? В рыжую голову приходит мысль, что лучше бы было ей взаправду умереть. Меньше бы мучилась. Хруст снега под подошвой. — Эй! — слишком поздно спохватился Тарталья, — Куда ты? — Проверить её, — даже не оборачиваясь. Нет, это уже хамство. Чайльду было бы куда проще, если бы Дилюк, как и его товарищи, оказал бы лишь минимальную помощь. Искреннего сочувствия к Мари Предвестник не требовал, а этот наглец… У самой палатки на тонкий плащ Дилюка «случайно» наступают. — Дай лучше мне. — Я лучше о ней позабочусь. Кобальт глаз настоящего убийцы недобро блеснул. — Она — моя. — Ты реально балбес… — натужно вздохнул Дилюк, — Хорошо! Раз твоя то и спину обрабатывать будешь ей сам. Управишься же сам? — Легко! Нет ничего, с чем бы Чайльд не справился. Верно ведь? Не может быть сомнений! Злой на собственные сомнения, на всю этому абсурдность ситуации и жгучее ощущение в груди, Чайльд забирается в уже знакомую палатку. Тут было достаточно тепло. Своды палатки пускай и колыхались от сильных порывов ветра, но не продувались. Снимая перчатки, Тарталья уже привычно забирается ладонью под ворох одеял, туда, где была водяная грелка. Ещё теплая, но можно было бы поменять. Затем проверяет лоб. Осторожно, даже нежно прикасаясь ладонью к лицу. Кожа чистая, он лично оттирал засохшую кровь. Если несколько часов ранее она была мертвенно-холодная, то теперь горячая. — У неё начинается жар, — в полголоса произносит Чайльд стоящему у палатки парню. — Это ожидаемо. Она спит? Чайльд глядит на девичье лицо будто бы впервые. Синяки, сухая корочка на губах, морщинка между бровей. Кровь в спутанных золотых прядях. — Вроде бы. — Тогда переверни её на бок. С рукой поосторожнее, и переворачивай всем корпусом. Мы ей рубашку застежкой на спину натягивали. Расстегни пуговицы и проверь, не видно ли на бинтах крови. А ещё синяки. Насколько они плохи? И есть ли гематомы в районе позвоночника. Хотя нет, лучше разбуди её тихонько. Нужно убедиться, что она чувствует ноги. И может ими двигать. Дилюк не медик, Джин в годы учебы куда лучше успевала на уроках первой помощи. Он может управиться с двуручным мечом, рубить монстров ночи на пролет, но помочь… Спасти слабый огонек жизни в теле человека едва ли способен. Зашить рану — да, прижечь — легко, но нечто большее… Этой девушке нужно было намного больше. Состояние стабилизировали, но это краткое затишье перед настоящей бурей. Ей нужно как можно скорее ко врачу. К целителям. К кому угодно, но не оставаться здесь. Пока этот балбес копошился в палатке, Дилюк продолжал попытки придумать, как их вытащить из этой западни. — Ей нельзя дольше здесь задерживаться. Метель не успокоится, разве что чуть затихнет. — Я знаю, это мои родные места, — с издевкой и чувством собственной важности, — Здешний климат мне лучше знаком. — Сможешь дотащить через метель? — Смогу, — в своих собственных силах Чайльд не сомневался, — Но не уверен, что она выдержит. — Лучше хоть какой-то шанс, чем однозначная смерть здесь. Мария не спала. Её телом управляли как поломанной куклой, с боязливостью доломать окончательно. Повернутая на бок, она пустыми глазами смотрела в пустоту, а видела белое поле. Пропитанный кровью снег припорошится белым, и тела останутся прикрытые белым покрывалом. Руины некогда родного дома исковерканы, ледяными иглами пронзенные. И в бушующей метели всполохи элементальные сгустков знаменуют собою приход их личной Смерти. Ей в глаза отважно смотрел Пятый отряд Рейнджеров, и так же отважно сразил. — Вася. Он спасся? Пальцы вмиг одеревенели. В этот раз это не вина Чайльда, он правда старался делать всё как можно тише и аккуратнее. Мария сама задала этот вопрос. Мария сама решает вновь коснуться этой боли. Почему-то собственное сердце в груди забилось чаще. Это страх? Он боится за её состояние? Дилюк учил его держать правду до тех пор, пока она не будет готова, но собственные убеждения твердили ему сказать ей правду прямо сейчас. Потому что хватит её жалеть! Мария достаточно сильная, чтобы справиться со своими собственными страхами самостоятельно. Ответ он прошептал ей на самое ушко, чтобы никто кроме нее не услышал: — Василий Павличенко отправил ворона в штаб к Самсону. Добрался ли до лагеря — не знаю. Я пошел за тобой сразу как увидел письмо. Жив. — А Миша? Сержант… — Ворчал, что вы его оставили, но я думаю ему передадут, что своим решением ты ему шкуру спасла, — с улыбкой в голосе. Трое из Пятого отряда живы. Трое — это уже что-то. Не один. Она не одинока. В блаженном успокоении Мария растекается. Вся стальная натянутость схлынывает с нее, заполняя взамен болью. Физической. Ощущение чужих рук — иглы холода и разряды электричества. Чувствует — значит живая. — Мне нужно проверить ноги. Можешь ими подвигать? Чайльд сам от себя не ожидал такого мягкого тона. Что руки будут со страхом надавить слишком сильно касаться голой женской кожи. Кто б ему сказал, что будет наблюдать за женскими ножками не в похабном порыве, а в наблюдении физического состояния — рассмеялся бы. — Дилюк, — в полную силу голоса бросил Чайльд, не отрываясь от тела Марии, — Она может двигать ногами. Но синяки сильные. — Тогда попробуй затянуть её плотнее в бинты. Привяжем к твоей спине рюкзаком. Я пойду организую веревку, а ты укутай её потеплее. — Понял, — и молча приступил к делу. Собственная мать в далекие годы с раздражением отзывалась о том, что Мари не могла правильно сама завязать бант. Не желая быть ещё большей обузой Цзин Юаню, юная Мари гордо делала все дела сама, радуясь похвале мужчины за её «самостоятельность». В кадетском училище никто и никогда за тебя ничего не сделает, а за помятую форму могли избить розгами. Уже во взрослом возрасте принимать помощь от горничной казалось правильным, ей за это семья Самсона платит. Но сейчас ощущать, как ей на ноги натягивают сапоги, шнуровку терпеливо подгоняя под раненые ноги… — Потерпи немного, — внезапно спокойно, терпеливо, как старший. Как тот, кто должен быть примером. Как тот, кто ей маяком спокойствия служит. Потому что Чайльд чувствует её дрожь от холода, когда полностью откидывает одеяла и плащ, чтобы замотать плотнее в бинты ребра и спину. Больно, знает, и в нем нет никакого осуждения. Ей противна эта беспомощность. Её тошнит от помощи рыжего юнца. Ей невыносимо быть ему чем-то обязанной. Она убеждает себя — никакого долга нет, потому что он сам, по собственному желанию её спасает. Она его не просила. Мария вообще никого не молила о том, чтобы её спасли. Напротив… — Я тебя вытащу отсюда, слышишь? Ты будешь жить, как бы тебе это не было противно принимать. У тебя есть люди, которые не готовы тебя отпускать. У тебя есть Царица, которой ты обязана. Подумай о том, что война всё ещё не окончена, и если тебе действительно не всё равно на потерю своего отряда, сделай всё, чтобы других такая участь не настигла. Василий жив. Михаил жив. Самсон жив. Тот мелкий шкет тоже жив! Кровь на снегу. Вновь. В голове всплывают воспоминания «Кровавого Понедельника». Нет, не ради Царицы жить. Будет ли от нее после всего этого хоть какая-то польза Цзин Юаню, чтобы ради служения ему жить? Мария нелицеприятное пятно на репутации совсем юного Яньцина. Вася сможет работать в одиночку, переведут в другой отряд. А Миша их даже не успел узнать, зачем ему помнить о тех, кого сам ругал. — Дай мне поговорить с тем мужчиной, — выдавливает из себя сдержанно, лишь бы не дать волю слезам. В чем их смысл? Кровотечение остановили, а душу зашить забыли. Мария не видит лица Чайльда, но ощущает силу его раздражения, когда особенно сильно затянул бинты на ребрах. Хруст пережевываемых слов: — Я ему не доверяю. Он подозрительный. Особенно двое его товарищей. — Ты хочешь отправиться в путь сейчас? — Да. Пока они не решились попытаться нас прирезать. — Ты ведь этого не допустишь. Чайльд улыбнулся. Жаль, что эту искреннюю радость она сможет только услышать. Ощутить упругостью его сжатой ладони на плече. — Мне очень льстит, что ты это понимаешь. Но мне не хотелось бы эти леса портить замерзшими трупами. Если у тебя ещё остался запал на такие игры, выясни кто они и куда идут. Причем со стороны фронта. — Я просто хотела поблагодарить за помощь, — увиливает удивительно для себя правдоподобно. — А меня когда благодарить будешь? — Перед расставанием. Что их разлучит? Смерть, обида или возвращение под власть Генерала Самсона? Чайльд убеждает себя в том, что их разлука будет сотворена его собственными гидро-клинками, что это он станет её смертью. Тарталья будет последним, кого Мария увидит в этой жизни! — Долго же мне ждать… Ей хотелось просить, почему её слова вызвали в нем улыбку, но сдержалась. Не удалось удержать внутри себя крика от потревоженной правой руки. Парень даже коротко извиняется. Чайльд Тарталья извинялся перед ней! От волн боли едва ли Мария могла в полной мере оценить ужас этого факта. Мучения прекратились, когда её, укутанную в собственный теплый фатуйский плащ, переворачивают на спину. Тяжелое дыхание шумело, словно Мария пробежала приличное расстояние, а не пыталась одеться. Одно это действие выжрало у нее все скопленные силы. Плохо. Чайльд хмурится, что-то обдумывая, но иного выхода так и не находил. Наблюдая за тем, как Мария выравнивает дыхание, с потом на лбу выдерживает боль, убеждается — она сможет пережить. — Не выдавай ему наших чинов, — только и бросил напоследок Предвестник, выбираясь из палатки на снег. Однако, стоило только спасителю сесть на место Тартальи, Мария сразу же произносит без тени сомнений. — Меня зовут Мария Самсонова. Я Лейтенант Пятого отряда Рейнджеров Фатуи под руководством армии Генерала Самсона. Мой отряд выполнял разведывательную миссию и столкнулся с чудовищем Ордена Бездны. Мы понесли потери, но сразили врага и не дали случиться новому пролому. Внимательно наблюдая за переменой эмоций на лице, Мария не смогла уловить истинны. Нечто похожее на успокоение после подтвержденной догадки, да только покой не пересилил тревог иных. Лишь больше мыслей добавляет. — А меня зовут Дилюк, — кратко и без лишних подробностей. — Спасибо тебе, Дилюк, что не бросил нас двоих на растерзание метели. Мария не собирается быть очередным инструментом получения информации, только в этот раз руках Тартальи. Она по собственной воле раскрывает правду о себе. Это решение только Тартальи не раскрывать свою личность, так что Мария не имела права касаться его. Однако, простой благодарности хватает, чтобы увидеть на лице этого юнца улыбку. Молодой, но взгляд человека, видящий смерть. Приносящий её, но поставивший ей высокую цену. Рубиновые глаза и красные волосы словно пламя, но при этом Мария не видела у него Пиро глаза бога. Её Крио лежал стекляшкой рядом. — Твоей лучшей благодарностью мне будет выжить. Восстановиться, не только физически, но и здесь, — он тукнул пальцем ей в лоб, нарушая личное пространство, — в голове. Иначе все мои старания будут зря. — Почему? Я понимаю мотивы моего товарища по несчастью, но твои?.. Мы ведь незнакомы, да? — Даже если бы ты мне не представилась, я бы всё равно тебе помог. Потому что твои раны получены от тех, кто человеческую жизнь ни во что не ставит. Ты сражалась за людей, и всем своим сердцем скорбишь по их утрате. По моему мнению это стоит того, чтобы хотя бы попытаться помочь. — Но твои товарищи были явно против. — Думаю ты сама понимаешь, что были причины с недоверием относиться к вам. Да, мои товарищи остаются против моего решения, потому что их личная неприязнь к Фатуи сильнее, чем оставшееся в них любовь. Признаюсь тебе, я сам не пышу восторгом от Фатуи, но твой товарищ искренне хотел спасти твою жизнь. И я подумал, что можно рискнуть. Мария верит, что Дилюк правда такой человек, который попытается спасти умирающего человека. Что он достаточно проницательный, чтобы просто по характеру ран понять, достоин ли он помощи ли же нет. Значит, он знает, как выглядят раны полученные от людей. В Снежной до сих пор сильна любовь к Царице. Вера, что она приведет свой народ к спасению. Но та иссякла, как и терпение… — Ты знаешь о «Кровавом понедельнике»? Знает. По глазам видит — знает. — Я вмешалась в план сильных этого мира ради собственных идеалов, тем самым подвергнув свою семью опасности. Я попыталась загладить вину перед ними, исполняла приказы отважно, но лишь больше притягивала к себе недоброжелателей. Моя самоотверженность, пролитая мною кровь привлекла хищников и те теперь играют со мной, как с пойманной жертвой. Пока ещё не хотят съесть, но обязательно вонзят клыки в мою плоть. — Тогда ты должна успеть восстановиться до того, как звери захотят тебя окончательно растерзать, — перебил её Дилюк с неким страхом. С учасностью в её маленькой лично трагедии. — А ты берегись рыжих лис. Видимо, в этих лесах они чувствуют себя хозяевами. — Мой сокол достаточно высоко летает, чтобы его никакие лисы не поймали. — Вот чьи крылья я слышала… Сокол. — А вы своего черного ворона совсем не кормите. И лишь после шепота на ухо она в полной мере осознает весь ужас ситуации. — Я сообщу ему, что ты жива. Только доберись до Морепесок.

Привязанная к спине Предвестника, Мария отдаётся судьбе и решимости Аякса пройти через метель к морю.

      Mood: Manizha - надежда — Маша, ты ведь помнишь, что у меня большая семья? Ты их видела на балу. Тоня тогда ещё столько слёз выплакала за тебя. Обязательно извинись перед ней. Его спектакль не заслуживает слёз моей дорогой сестрёнки. Рокочет голос Предвестника наперекор стихии. Вибрация ощущается сквозь бинты и теплые одежды. Щека к щеке, сползает прохладой к его горячей шее, а нос зарывается в красный шарф. — Тоня младшая девочка в нашей семье. Ей 12 лет, она очень добрая и отважная, хотя в последние годы стала такой колючей. То и дело дерется с братьями. Они с Катей совершенно отличаются друг от друга. Катька это сестра моя старшая, ты навряд ли её дома застанешь, недавно переехала в столицу, но на балу она тоже была. Всегда спокойная, изящная, как весенний цветок, и умная страсть какая. Раньше она деревенский детишек подтягивала по учебе, а сейчас вот, в столице решила учителем стать. Набраться опыта и в Морепесок сделать школу лучше, чем была. Хотя мне страшно за ребятню, она в учении очень строгая. Ему тяжело идти с грузом через сугробы, но Чайльд не жалуется. Поддерживает руками её под бедра, продолжая куда-то шагать через светлый лес. Березы голые качаются от ветра, а порывы ей по щекам бьют. Тишина леса. Шорох скользящего снега по идеальной глади сугробов. И голос, продолжавший её держать в реальности. — Олег, — выдавливает из себя тяжело, когда перешагивает упавшее на тропу деревце. Его серый фатуйский плащ был достаточно большим, чтобы спрятать их от метели вдвоем, пускай и делая из них страшную большую неповоротливую фигуру. Мария здоровой рукой колыхнула плащ, чтобы тот легко соскочил с зацепленного сучка, — Олег первенец. Он должен быть примерно твоего возраста. 25 недавно исполнилось. И он тоже на службе у Царицы. Но такой, в бумажках капается в столичной канцелярии. Из-за них зрение себе посадил и теперь в очках круглых ходит. Слепой как крот, — со смехом журит старшего брата Чайльд. Он улыбался. Эту улыбку Мария чувствовала всеми напряженными мышцами, перекатом жил на шее, — Но он хороший человек. Пускай тот ещё трус. Когда ей в последний раз рассказывали сказки перед сном? Это ощущается чем-то теплым, как его спина и кожа на шее. Запахом шерсти, красного шарфа. Запахом дыма от костра, кислыми ягодами и оседающим жаром от глотка кипятка. Марии представляется светлый теплый дом. Деревянный, из бруса. На окнах узора инея, но тот не проникал внутрь. Там нет сквозняков и полы обязательно теплые. — А младшие те ещё непоседы. Тевкр самый младший. Ему 7, а Антону 9. Антошка последнее время особенно сильно страдает, потому что несмотря на то, что он старше Тевкра, тот его уже обогнал по росту. Мы ему не говорим, наверное он всё же пошел в деда. Тот тоже ростом не отличается. Кстати, ты с дедушкой Сеней поаккуратнее, он если поймает так не отпустит, заговорит до смерти. А бабушка Софа другая, словами не разбрасывается. Верит, что в них сила большая скрыта. Но она хорошая. Начинает темнеть. Мороз становится совсем лютым, что никакой плащ не спасает. Мария чувствует набирающий силу жар, недомогание забирает все оставшиеся силы осознавать сказку о чудесной семье. — У меня все хорошие. Один я не такой. Как говорится, в семье не без урода. Мария видела, как его семья любит. Каким бы не был человеком Чайльд, ради его семьи он должен жить. Ему нельзя замерзнуть насмерть. Так что, воспользовавшись своим собственным жаром, Мария греет ему щеку своим лбом. Дыхание жарит шею, нагревая красный шарф. Вторую щеку накрывает её ладонь здоровой руки. Возможно ему было неудобно, но юноша не уворачивался, продолжая всё говорить, говорить и говорить… — Ты не урод, — шепчет на грани сознания, — Разве что псих немного. — Безумцы меняют мир. Может быть. Царица говорила на его инициации, что именно Чайльд Тарталья переменит всё. Может быть, за целый мир Мария отвечать не может. Но что точно… Её собственную жизнь он уже перевернул с ног на голову. Чтобы изменить мир нужны долгие усилия и план, а Чайльд его встряхивает просто так. Потому что может. Потому что хочет. Потому что принося хаос, он ломает старое, и взамен строится нечто новое, но не его усилиями. Мария переломана, уничтожена, но может быть на её месте что-то появится лучше. Нечто красивое, пускай и со шрамами. — Маша, только не спи. Давай я ещё про деревню тебе расскажу. Сейчас выйдем на дорогу и пойдем быстрее. Мысленно девушка продолжала ему отвечать, говорить важные слова и мысли, но губы оставались сомкнуты. — Эй! — Тарталья её подбросил, пытаясь встряхнуть, — Тебе не холодно? В ответ его кусают за ухо. — Ай! — Мне тоже было больно вообще-то. — Лучше больно, чем заснуть сейчас. Если уснешь, я не успею ничего сделать, — объективно он и так ничего сделать не может, кроме как идти быстрее. — А тебе… Не холодно? — слабо подает голос Мария, вновь прижимаясь к его спине ближе. — Ты горячая, как печка. Мне скорее жарко, — с улыбкой хохочет, но утаивает, что ноги у него изрядно от сугробов замерзли, — Теперь расскажи о себе. О своей семье. Ты ведь не родная Цзин Юаню. Ты по собственной воле отдалась ему? Я правда никак не могу понять, что ты всё ещё делаешь рядом с ним. Ты умная, ты сильная, ты можешь быть лидером. Но не для самой себя. Меня бесит это. Я не понимаю этого! Ты действительно его настолько любишь, что готова себя отдать в жертву? — Ты ради своей семьи тоже всего себя отдашь. — Это другое! — Нет, Аякс, это именно это. — Моя семья заслуживает моей жертвы. — Цзин Юань и Яньцин тоже заслуживают. То, что ты не испытываешь того же, это не значит, что этого не испытываю я. Я понимаю, почему ты злишься. Понимаю, почему другие осуждают нас. Но если тебе нужна я, принимай меня даже такой. С моими убеждениями. — Тебе было бы лучше без него. — Возможно. Но и если бы не он, я бы очень давно замерзла насмерть в своём родном доме. — Если бы не я, ты бы сгинула в Бездне! Если бы не я, ты бы сгинула без вести в снежных пустошах. Если бы не я, ты бы… — Спасибо тебе за твои труды. Правда. Спасибо. От холода пошли мурашки. От холода колит ноги. Голос её всё тише. И холодней Мария становится неумолимо, словно постепенно затухающий в метели костер. — Нет! Ты обещала благодарности перед расставанием. Мы ещё не дошли даже до деревни. Рано. Ты слышишь меня?! Мария! Беспросветная дура! Лучше бы ты в Бездне оставила эту слабость в виде бесхребетного, бесполезного, жалкого труса Цзин Юаня! Он даже не попытался тебя спасти! Он ничего не сделал, чтобы тебе помочь! Он не пошел навстречу Василию, он не пошел сам посмотреть глазами на место, где ты по письму сгинула. Если бы он тебя любил так же, как ты его, он бы к черту уничтожил весь этот гребанный мир! Он бы предпочел оборвать свою собственную жизнь сразу, не имея никакого желания жить в мире без тебя! Ты дура, что продолжаешь любить человека, который не готов ради тебя сделать всего то, что ты для него делаешь. Он никогда не станет тебе настоящим мужем, не станет отцом твоих детей. Я знаю, как выглядит настоящая любовь. Я её видел своими глазами. — А ты умеешь любить? Ответ Мария уже не услышит. Слишком долго Предвестник молчал. Слишком долго думал, пытался в самом себе разобраться, в этой поднятой буре. Словно метель, бушующая вокруг них, проникла и в него самого. Аяксу хотелось верить, что всё ещё умел любить. До Бездны точно мог. А сейчас? Что он в этот раз оставил там? Когда ему удается дойти до окраин Морепесок, уже стемнело. Только по огням оконцев в домах он ещё понимал, куда стоит идти. И шел, сквозь мрак и холод, продолжая держать давно затихшую Машу. Они черным призраком бредут по дороге, между домов. Собаки не лают, их жалеют и в такие метели домой пускают. Запах дыма из печек напоминает Аяксу. — Мы почти пришли, — хрипит он устало, — Смотри, большой у нас дом, да? Ужинают небось. В оконце показалась рыжая голова. Встрепенулся. Заметил. И улыбка сама собой появляется на лице Аякса. Бьются в избе блюдца. Попадали ложки и кастрюля с варёной картошкой остается забытой. — Там братец Аякс! — кричит Тевкр на всю горницу. К окнам устремились Тоня с Антоном, а младший успев только шапку нахлабучить на голову, выскакивает из сени на крыльцо. Высокое, лестница вниз темнеет. Благодаря свету из окно, он может разглядеть силуэт брата за забором, — Папа! Калитку замело. Братец пройти не может. — Знаю, — сдержанно ответил мужчина, уже на крыльцо выскакивая с большой лопатой. Перестук быстрых шагов, крики матери, чтобы Тевкр скорее зашел обратно с мороза. Матушка застегивает на себе шубу, накидывает первый попавшийся тулуп на младшего, и следом спускается во тьму. Связка ключей звенит в её руках. — Аякс! — звонко раздаётся голос женщины, — Это правда ты? — Я, я… Что, не ждали в гости? — ещё пытается шутить. Слышит, как отец молча орудует лопатой, доходя до калитки. Юноша дергает на себя, но та не поддается, — С каких пор мы запираемся на замки? Его бессмысленные речи игнорируют. В замок вставляют ключ из связки, пытаются провернуть, но тот заклинивает. Женщина как вдарит по нему, сразу поддается. Отворяет деревянную калитку, с ужасом действительно находя за ней своего сына. В ужасном состоянии. И всё равно старавшегося держать на лице улыбку. Она даже не задаёт вопросов «как», «почему» или «какого черта». — Лёша, скачи в больницу, — командует женщина, которой не требовались оборванные объяснения от сына. — Она ранена, — всё же выдавливает Аякс, продолжая стоять на месте, — Ей нужен целитель. — Поднимайся в избу, — сдержанно, не паникуя, — Тевкр! Попроси бабушку поставить греться воду. И скажи Тоне убрать кровать Кати. Пусть Антон поможет. — А я? — А ты на подхвате. Ну же! Бегом! Тевкр послушно скрылся в сенях, так и не закрыв дверь. Аякс вновь шагает. Видит отца, который теперь откапывает двери хлева, где стояла в стойле их лошадь. Матушка была рядом. Не касалась его, не торопила, но готовилась ловить если оступится. Аякс не оступится. Весь этот путь прошел ни разу не упав, и сейчас не упадет. Последние шаги самые трудные. Лестницу высокого крылья не замело, благо крытое было, и всё равно. Матушка спешит подобрать полы длинного плаща, чтобы легче было преодолевать ступень за ступенью. — Мы пришли, Маш. Я эти ступени сам колотил, представляешь? Маша не отвечает. Он ног не чувствует, и всё равно умудряется подняться. На последних ступенях его шатает, едва не спотыкается, и вынужден привалиться боком к двери. Приваливается больной рукой Марии, но даже так она не издала и звука. — Добро пожаловать ко мне домой. Ни в чем себе не отказывай. Матушка за ними закрывает дверь в сени. Спешит расстегнуть плащ, Аякс послушно встает на месте. Из горницы показались рыжие хвостики Тони. — Мы всё сделали, — нерешительно и тихо отозвалась девочка. — Тоня, а поздороваться со своим любимым братцем Аяксом? Всё понятно, не любите вы меня. — Ну же, пойдем. Тебе надо отогреться. Обмерз где? — продолжала осторожно кружиться вокруг него матушка. — Ноги замерзли, — только и ответил Аякс, проходя через низкий проем в горницу, — Я дома! Мы дома Маш.

Теперь всё будет хорошо.

      Mood: 福禄寿 (FloruitShow) - 马 (Ma) Мари снился родной холодный дом. Поместье, давно умершее, и призраки в нем продолжают бродить так, словно живые. Выполнять свою привычную рутину. Вот отец хромая бредет со связкой веток к небольшой изразцовой печке. Кряхтя натужно, он будет долго и безрезультатно пытаться разжечь в ней огонь. — Сейчас, солнце, скоро будет тепло, — приговаривает мужчина, опускаясь на колени перед печкой. Спички в его руках никак не хотела загораться. А солнышко его тихо стоит в дверном проеме. Бледная, как такой же призрак. В фатуской форме, но без теплого плаща. Тот служил её некой защитой от мира, сейчас же душа её трогательно обнажена. Холодно, но едва ли теперь это волнует. — Не стой в проходе, — привычно холодно отзывается мать, даже не удостоив дочь взглядом. Она сидела на резном стуле, у окна, вышивая очередные узоры на очередном платке. В платье, с прической и чистыми руками. Поверх её плеч накинут лишь тонкий пуховый платок. На крохотном столике ютились катушки ниток и ржавые ножницы. — Вы мертвы. Мари страшно. Она произносит это громко, словно пытаясь саму себя разбудить. — Вы мертвы! Мертвецы её игнорируют. Мать скрипит ржавыми ножницами как металлом по стеклу. Противно, больно, обрезая красную нить. — И всё же мне не нравится эта вышивка. — Спички отсырели? — себе под нос ворчит отец. Мари не закрывает за собою дверь. Её шаги гулко раздаются о пол гостиной. Она подходит к отцу так, как никогда в жизни не делала в силу своего тогдашнего возраста. Высокая Мария Самсонова, в фатуйской форме, с Крио глазом бога помогает подняться с больных коленей отцу. Помогает физически, значимо, а не как могла сделать маленькая девочка. — Отдохни. С благословением Царицы я продолжаю его ощущать, но теперь он не становится для меня столь… Нестерпимым. — И всё же ты продолжаешь тянуться к теплу. И нуждаться в нем. Позволь я всё же… — Мари. Взгляни, чего не хватает? Взяв пяльцы в руки, своим незамутненным взглядом она сразу замечает несостыковку. Теперь Мари знает: — У Царицы синие губы. Мать поднимает свои холодные глаза на дочь и загробным голосом произносит: — Я вышивала тебя. — Нет! Я не буду такой. Я не буду той, кем ты хочешь меня видеть! Почему ты продолжаешь делать вид, словно всё как раньше?! Словно ты продолжаешь жить той придворной жизнь, но это ведь не так! Хорошо. Ты могла жить в своих иллюзиях, твоё право, но я тебе никогда не прощу, что ты меня приучала к этому же. Ты никогда не желала видеть, что я другая. Да как я могла искренне разделать твои взгляды, когда всё, что я видела, это пустоши, разваливающийся дом и мучающегося от ран отца! Он следил за тем, чтобы я не мерзла и чтобы я была сыта. Не ты. Призрак продолжает равнодушно смотреть на плачущую дочь. Слезы горькие прольются застаревшими злыми словами. — Я ненавижу тебя. Я презираю тебя. Я рада, что не видела, как ты умерла! А слезы всё льются и льются, как гной из старых ран. Вместо слов прощения женщина возвращается к вышивке, берясь за медные нити. Рыжие, блестящие огнем и жаром. Они словно бы жгли руки холодному мертвецу. Игла ощущалась расскаленной, болезненной, и всё равно мать делала стежок за стежком. — Мне никогда не нравилась такая жизнь. И мне жаль, что всё, чему я действительно у тебя набралась, это смирению со своей участью. Почему вы раньше не попросили помощи у Цзин Юаня?! Его дом всегда пустует, он перед тобой в долгу был, отец, но вместо спасения нашей семьи вы выбрали меня… Мари слезы рукавом утирает, и сопливым носом шмыгает. — Мне просто… Мне нужны были вы. Счастливые, довольные жизнью. По-настоящему довольные, а не улыбающиеся догорающим углям. Не смиренно ждущие своего конца. Не пребывающие в воспоминаниях о былой жизни! Я просто… Хотела, чтобы вы были счастливы. — Солнышко, не всегда жизнь складывается так, как мы этого хотим, — миролюбиво начинает отец, — Я хотел, чтобы вы с мамой были в достатке, но никак не мог предвидеть нападения тех монстров. Однако я был счастлив иметь хоть какую-то возможность помочь. Научить тебя стрелять из лука, как ходить по нашим лесам, как орудовать молотком. Я счастлив, что ты столькому научилась и выросла такой умницей. Прости, что ты видела меня таким. — Мари, быть может ты меня считала порой меркантильной, и что я за твоего отца вышла замуж только ради его должности, но это не так. Не люби я его, давно бы бросила и нашла кого другого. Но я люблю твоего отца, пускай и часто срывалась на него от собственной разочарованностью жизнью. Всё, что я могла тебе дать, я пыталась дать. Да, как оказалось, это было вовсе не то, чего ты желала, но я не жалею. Ты была так прекрасна в том свадебном платье на балу у самой Царицы… Женщина застыла, скашивая взгляд за покрытое изморозью окно. Сквозь него ничего не видно, лишь молоко льдистого узора. Лишь рыжее пятно, едва различимое. — И всё же Цзин Юань тебе больше подходит. Не отказывайся от него. Не бросай его. Он в тебе нуждается так же, как ты в нем нуждалась в детстве. Ты ему очень дорога. Пяльца с вышивкой передают затихшей Мари. Слезы безвольно падают на пол. Игла горячая. Правая рука дрожит, трясется, едва ли возможно было вообще ею управлять, но Мари делает стежок медной нитью. А затем ещё и ещё, формируя грубый узор пламени. И тепло внезапно проникает в её тело. Наполняет, заставляя льды внутри таять, напоминая, что внутри нее не зима, а плоть и кровь. Дом шумит от грохота распахнутых дверей. Дрогнуло поместье, тяжело шумят шаги по этажу. Мари оборачивается, не выпуская иглы с медной нитью. Вышивать солнце уже закончили. Снежинки на её одеждах мерцают серебром. Не хватало огня. — Пошли уже! Нечего здесь время терять. Не успеет до конца вышить. — Я заберу с собою. Хочу сама продолжить. Мать впервые улыбается ей искреннее и тепло. — Удачи. — Спасибо. Матери, отцу, холодному дому. Внезапному свету, в коридорах. Теплу в руках, словно не медные нити держала, а живой огонь несла. Увидеть идущего ей навстречу она не успевает.

Мари открывает глаза в реальности.

      Mood: The Oh Hellos - The Lament of Eustace Scrubb Полоска белого света просачивалась через шторку. Маленькое пространство, но теплое-теплое. Ей было жарко. А ещё щекотно, потому что медные волосы лезли прямо в нос. Чайльд Тарталья спал рядом с ней, под тем же одеялом. Не касался её, скрючился в калачик, почти утыкаясь лбом ей в ключицы. Скомкал под себя тонкую подушку. Мари находит его удивительно трогательным в этот момент. Беззащитный и уютным. Теплым. Сил на серьезные движения не нашлось. Лишь едва-едва подалась вперед, утыкаясь носом в рыжие лохмы. Становится ещё теплее. А волосы чистые, пахнущие незнакомо, но приятно. Её дыхание щекочет ему макушку видимо до той степени, что дискомфорт вырывает из сна. Юноша ворчит, отмахиваясь от надоедливой щекотки. Мари едва успевает отпрянуть, ощущая тут же боль, но хотя бы не получив рукой по носу. Чайльд во сне переворачивается на другой бок. Мари смеется. Тихо, хрипло, переходя на кашель. И тут до сонного Предвестника доходит. Вздрогнув, Чайльд вновь переворачивается, теперь оказываясь лицом к лицу с Марией. — Живая… — удивленно, словно и не рассчитывая. — Разочаровала? Не знала, что у тебя… такие вкусы. — Дура. В место ответа она лишь улыбается и приваливается головой обратно на подушку. Ей досталась мягкая, пуховая. — Опять плакала. — Сон жуткий приснился. Чужие теплые рука касаются её лица. Проводят по слипшимся ресницам, смахивают катышки. — Расскажи, чтобы не сбылся. — Он и не сбудется. Мама с папой давно уже мертвы. Накричать на них не получится. — Только на моих не кричи. Они пока ничем не провинились. — Разве что подпустили тебя ко мне. — Я же ничего не делал. Почти руки не распускал. Никакие непотребства! — Зато я ногами всё ещё могу двигать. С печки послышались крики и брань. Парень соскакивает с печи, попутно стукнувшись лбом о потолок. Побитый, взъерошенный, отчаянно трущий покрасневший лоб, Аякс встречается с удивленной мамой. Вот ведь, не любил он показываться перед матерью таким идиотом, но видимо такие вещи остаются неизменными, сколько бы лет не миновало. — Там это, — хромой Аякс отползает к лавке, — Маша проснулась. Женщина встрепенулась, хотела было уже начать бранить сына или уже броситься на печку, но берет себя в руки. — Как она? — тихо, сдержанно, мягко. — В полном порядке. Уже бьет меня. Эй! Я был серьезен, — кричит Мари на печи Аякс, — Даже не думай что-то плохое моей семье делать. Почему-то Мари улыбается. В голосе звучит угроза, темнота и чудовищная сила Бездны. Чайльд был полностью серьезен. Но эта угроза разливается большим теплом. Жаром. Ей были очень близки такие чувства. — И не подумаю. Если что-то сделаю, можешь меня на месте прирезать. — Заметано. — Аякс, — недовольно одергивает сына, — Мы договаривались. — Я ничего не говорил. Это всё она! И вообще, слезай с перекрышки. Мне же не показалось? — Чайльд, уже позабыв об ушибленной ноге со лбом, резво запрыгивает обратно на печь, — Да не дергайся ты так, лоб дай! На женском лице застыла смесь тревоги, горечи, недоверия. Никакого намека на умиление. То, как сын ухаживает за этой девушкой было слишком подозрительным. А мать хорошо знала своего сына, пускай и не полностью. — Мам, она горячая. Мне кажется можно её уже не отогревать. — Это точно не жар? — Точно. — Тогда я позову отца, чтобы он помог переложить. — Не надо, — останавливает Аякс матушку раньше, чем она успеет скрыться за дверью, — Я сам. — Я сама, — перечит ему Мари, на что получается лишь саркастичную издевку. — Сама ты до туалета ползти будешь, а сейчас не дергайся. Это так странно. Когда шла борьба за жизнь Марии Самсоновой, думать о поведении сына времени просто не было. Но когда опасность спала — конечности от обморожения не потеряет — раны почистили от возможной заразы, она, наконец, заметила. То, как Аякс не оставлял эту девушку на едине с кем-то из своей семьи. Обязательно был рядом. Подрывался каждый раз, когда она в бреду стенала, дергалась и выла, грозясь самой себе швы разорвать. Он плечи её вжимал в скрипучую кровать, давая целителю при помощи элементальные сил затягивать ей порванные мышцы. У неё была трещина в позвоночнике. Дилюк оказался прав в своих опасениях. Благо, аккуратность Чайльда позволила Марии сохранить возможность ходить. Разом все раны исцелить не получилось. Тело её бы не выдержало, да и сил столько у мужчины не было. В первую очередь восстановили внутренности и срастили трещины в позвоночнике. С рукой предстояла долгая и тяжелая работа. Не было полной уверенности, что она сохранит полную дееспособность. Но это всё потом. Когда ей станет лучше. Когда она сможет ходить. Когда сможет поддерживать свою температуру сама, ослабит концентрацию Крио в своём теле. То, что очнувшись она была в трезвом рассудке — уже невероятная удача. Не удача, а старания всей семьи Аякса. Устроить ей теплое место, мягкое, безопасное. Отвадить шумных детей подальше, при этом самим сохраняя мягкость голоса. Хотя, видимо сыну было виднее, что для Марии было «комфортно» и «знакомо». Матушка уверена, не от доброты душевной Аякс всё это делает. Вид у него был верного рыцаря Царицы, исполняющий её волю. Видимо Архонт желает сохранения жизни Лейтенанта, раз Аякс даже на руках её готов носить. Беспомощную. Неспособную отстоять свою волю. — Ты сообщил Цзин Юаню, что мы добрались? — трепещет голос у Марии. Аякс молчит, относя девушку в соседнюю комнату. Юноша опускает её на узкую кровать. Мари цепляется за него так, словно тонет. — Цзин Юань знает? Он же думает, что я мертва. Чайльд, прошу тебя, ты должен!.. — Мам, побудь с ней, я быстро. — Чайльд! Сколько прошло времени? Чайльд! — но крики её разбиваются о закрытую дверь в избу. Громко так, знатно показывая всё мнение Тартальи о просьбе Лейтенанта. И это отрезвляет. Проясняет запотевший взор. В попытке приподняться она напрягает раны. Те без усилий её опрокидывают обратно на кровать. Лоб морщит, дышит загнанно, только убежать теперь отсюда не может, — Пожалуйста… Мари понимает — точно будет жить. Как, уже другой вопрос, но эта важная часть её, Цзин Юань, отмерзает. — Пожалуйста, скажите что я его не бросила… Я жива… — Всё будет хорошо, — только и могла тихо повторять женщина, гладя по плечу бедную и несчастную чью-то дочь. — Я его не бросила, — повторяет сама себе Мари, пытаясь себя убедить в этом. Понимать, что ты слишком сильно зарылся в болото своих разрушительных мыслей, что забыл о самых близких и родных людях… Это нечто большее, чем помешательство на острых предметах. Это не оправдать. Это не обойдется печалью в его глазах, просьбами простить его и попытками наполнить её теплом.

Бездна не только у Мари забрала нечто, но и у самого Цзин Юаня.

Потому что иначе бы он не оказался на ковре перед первыми в списке Предвестниками. Будь Мари жива, он бы никогда не посмел так опрометчиво поступать. Но теперь, когда терять было больше нечего… Цзин Юань отправил весточку в столицу, чтобы забрать Яньцина из кадетского корпуса. Обезопасив его, приёмный сын больше не будет рычагов давления на него. Хватит с него отступлений. Мари права, отступать больше некуда. Поэтому Цзин Юань сам пошел к Капитану и вынудил его вызвать Доктора из полевой лаборатории, тем самым заявив: — Я требую, чтобы Второй Предвестник рассекретил всю имеющуюся информацию о новом оружии Ордена Бездны, — даже не дав раскрыть пасти бешеной собаке, Генерал громогласно продолжил, — Мои лучшие люди сложили головы в битве с новым чудовищем, по мощи превосходящего любого Чтеца или Вестника. Без большей информированности о подобных разработках Ордена зависший баланс фронта резко пошатнется. И не в нашу сторону. Тогда ни о какой войне с Инадзумой не будет идти и речи. — Ты кто такой, чтобы указывать мне, что делать? — ядовито шипит Доктор, развалившийся на стуле в теплых шкурах. В нем буквально всё говорило о пренебрежении к наглому Генералу. Широко раскинутые ноги, кривая верхняя губа, взгляд через маску, излом пальцев рук. Бешеная собака, опасная своей непредсказуемостью. — Царица отдала мне приказ удержать фронт любой ценой, но я считаю нецелесообразным терять высококвалифицированный личный состав, когда этого можно было избежать лучший информированностью войск. — Ты что, смеешь руку кормящую тебя кусать?! — взвился Предвестник, переваливаясь вперед на стуле, — Ты никто и звать тебя никак. Царица отдала приказ, так выполняй его, а не думай о том, о чем не следует. — Именно это я и делаю, Господин Второй Предвестник. Но вы мне мешаете. — Я тебе мешаю? — с истеричной ноткой, — Я здесь не для того, чтобы червям помогать. Хотя, коль сам тему эту затронул, то давайте тогда ещё обсудим, как ты моих подчиненных переманиваешь на свою сторону. Знаешь, что я делаю с крысами?.. — Дотторе, хватит, — рокочет голос Первого Предвестника, черной фигурой продолжавший нависать над большой картой. Той самой, на которой был отмечен путь Пятого отряда Рейнджеров. — Я не собираюсь выслушивать… Цзин Юань затыкает пасть, без тени сомнений или страха запихивая свою руку прямо меж зубов. Как давным-давно, голыми руками собираясь разжать скалящиеся зубы и отодрать челюсть. — Если не хотите делиться своими исследованиями, проведите новые исключительно для фронта. В Фатуи за это отвечаете именно вы, Второй Предвестник. Если за это возьмусь я, Царице это может не понравится. — Ах ты… — Если вы и на это не согласны, мне не остается ничего, кроме как начать действовать самому. В обход вас. — Нет ты слышал это?! — Что тебе нужно знать о новых чудовищах Ордена? — игнорируя крики Доктора. — Паттерн поведения, элементальные возможности, слабые места и сопротивления элементам. Базовую информацию о враге, — четко и коротко обозначил Генерал. В голосе у него нет ничего кроме грохота и шипения зреющих молний. Один Капитано сохранял самообладание. Тьма вместо лица ощущалась взглядом на помрачневшем образе Цзин Юаня. Так мрачнеет свет перед грозой. — Мы не можешь тебе сообщить желанную тебе информацию, потому что её нет. Исследования направлены на иное. Дотторе, у тебя есть возможность заняться этим вопросом? — Да даже если бы и было желание, то как? У меня что, есть что-то кроме оставленных после них трупов? Или может я могу достать мозги выжившего? Моя чуйка подсказывает, что там нет в них ничего особенного, но раз так это всем важно… Мне нужен материал для изучения. Достаньте мне это чудовище. Живым. Безумие для безумного учёного вполне естественно. — Где Тарталья? Он мог бы достать… — Я сам. Гром. Гроза в метель. За шатром командования бушует стихия. Заметает тропинки, холодом льёт Царица на своих верных рыцарей, совсем не жалея. Видимо любовь к ним у нее так же закончилась. Цзин Юань давно перестал верить. Окончательно осознал невозможность так дальше жить после «Кровавого понедельника». Какой сейчас был день недели уже не знает, но день оказался ещё более трагичным, чем сотни убитых и раненых. Одна единственная смерть. Цзин Юань убережет Яньцина. Цзин Юань больше не будет осторожничать. Цзин Юань больше не будет играть по чужим правилам. О большем жалеть он просто не в силах, потому что Мари уже мертва. Что ему терять? — Я принесу вам это чудовище. Цзин Юань должен знать, с чем сражаться, потому что Капитано скоро уедет с фронта, направившись готовиться к Инадзуме. Цзин Юань останется один на один с Бездной, и провал будет ему смертным приговором, как и тысячам других солдат. Дотторе криво скалится, не веря в возможности Самсона. Капитано тенью выскальзывает за Цзин Юанем из шатра. — Юра, ты поступаешь опрометчиво, — намекая, как и в прошлые разы. Предвестнику не выгодна потеря такого ценного человека. Цзин Юаню тоже было не выгодно, но всё же потерял. — Я поступаю так, как считаю нужным для победы над Бездной. Для этого же я всё ещё жив. Они оба друг друга понимают. Капитано лишь уточняет: — В Пятом отряде была твоя воспитанница? — Да. — Мои соболезнования, — ответ того, кто людей совершенно не понимает. Цзин Юань — простой человек, желавший мира своей семье. Генерал Самсон — гениальный стратег, которого вынуждают балансировать на лезвии ножа между притворной преданностью и желанием сделать правильно. Юра — солдат-армия, обладающий мощью, не уступающей этому своенравному Одиннадцатому Предвестнику. Сменяется генеральский мундир на солдатскую форму. Вместо знака львиной головы вешается Электро Глаз бога в золотой оправе Ли Юэ. Он мог бы отправиться в одиночку, но перед уходом в метель приходит к последнему представителю Пятого отряда Рейнджеров. — Я иду на тоже место. Они обязательно попробуют закончить начатое. Ты только вернулся, Василий, но… — Я с вами, — без промедлений ответил Застрельщик, натягивая маску обратно на лицо. Василий Павличенко уже сделал многое. Выжил, рассказал о случившемся с самыми мелкими подробностями. Благодаря ему тела товарищей не остались погребенными под снегом на поле, их уже вернули. Цзин Юань написал похоронки сам, лишь про Марию Самсонову сообщать её семье не стал. Яньцину не стоит пока знать. Через три дня по армии разошлись слухи, что тот, кого знают как Генерал Самсон, своими собственными руками притащил Чудовищного крестителя. Точнее руками золотой фигуры за его спиной. Победитель бросил к ногам жертву, уже не ожидая от Второго Предвестника результатов исследования. Всё, что ему было нужно, у него теперь есть. Осталось только вернуть Мари. — На этот раз куда ты собрался? — с уже нескрываемым раздражением интересуется Капитан, возникая во входе шатра Генерала. Генерал должен быть в ставке, разбираться с отчетами, а не в солдатской форме разгуливать по лесам. Хотя бы отчитываться высшему командованию! Юра вместо этого надевать обратно генеральский мундир не спешит. Лишь перевязывает свои белые волосы туже. — Тарталья сбежал в деревню Морепесок. Его заметили на подступах к ней. Я поеду его верну на фронт. — И? Цзин Юань на мгновение замирает, ощущая жжение серебреного кольца на груди. Цепочка душила его, словно натянутый поводок. — Он украл у меня то, что я ему не готов отдать. Капитано отпускает его только лишь потому, что знает — вернется. Вернется и будет дальше исполнять свой долг перед страной. Да, подтвердил, что важность этой девчонки слишком велика. Царица это и так знала. Тарталья прижал Самсона слишком сильно. Василий Павличенко будет молчать о прилетевшем соколе во время охоты на Чудовищного крестителя. О том, как Цзин Юань поменялся, когда прочитал — «возможно жива». Не в Бездне. Вася был счастлив, ведь ничего страшнее нет, чем Бездна. Мария Самсонова прорвется через метель и стужу. Кому как не ей. Гнев. Сокрушающая ярость молнии. Цзин Юань запрыгивает в седло серого коня в яблоках и скачет спасать Мари вновь.

Теперь Мари поняла, почему Чайльд так себя обособляет от семьи.

      Mood: SYML - Girl Эти люди слишком хорошие, чтобы называться его семьей. Мари даже испытала долю радости, когда Тарталья исчез из поля зрения на целый день. Попытки наладить равновесие после нескольких дней забытия и отчаянных попыток удержать жизнь — выматывает. Опустошает. Светлана Фёдоровна, матушка рыжего лиса, была удивительной женщиной. Красивая, хотя возраст никого не щадит. Терпеливой, потому что ни разу не повысила голос, когда стоило бы. Не навязчиво предлагала помощь, прислушиваясь к пожеланиям самой Мари. — Простите за всё это, — полная неловкости от доставляемых неудобств чужой семье. Они ведь ей ничем не обязаны, но Светлана Фёдоровна продолжает обтирать её влажным полотенцем, потому что до бани она точно добраться не сможет. До уборной и то с трудом, с остановками. Благо туалет был в доме, на том же этаже, просто в другой части. Дом был и правда удивительно большим, хотя увидеть Мари успела совсем немного. В жилой части одна большая комната с печкой и две боковых маленьких. В той, которой выделена под Мари стояли две кровати, здесь раньше жили обе сестры, но теперь лишь Тоня, которую и ту временно выгнали. За стенкой была комната дедушки Сени и бабушки Софы, но они сами по себе тихие, так что Мари совсем не мешали. А вот на втором… Мари искренне переживала, что потолок над ней провалится. Каждый шаг был слышен, крики и голоса можно было четко разобрать просто прислушавшись. Но на то они и дети, чтобы бегать и кричать. Мальчишкам она была мало интересна, им веселее с вернувшимся братом играть. Вроде бы Чайльд обитал на улице, крики мальчишек слышны с улицы. А вот Тоня помогала матушке, смущенно топчась в дверях. — Тебе не за что извиняться. Чтобы выжить в Снежной, нам надо друг другу помогать. Ты ведь эти раны тоже не просто так получила. Считай это наша плата за твою доблестную борьбу с чудовищами, — ровным голосом ответила женщина, откладывая полотенце в тазик с теплой пахнущей травами водой, — Тоня, помоги мне с сорочкой. Она лежит на лавке… Да, её. У девочка весело прыгаю хвостики, только лицо остаётся хмурым и напряженным. Свежие бинты прячутся под чистой белой сорочкой. Кожа покалывает в местах, где её проминали в качестве профилактики от пролежней. Основные трудности были с правой рукой, которая была прибинтована к узкой доске. Элементальные силы способны на многое, но главное выдержать. Внутренние магические жилы истончились после такого изнурительно, убийственного сражения. Мари сомневается, что могла бы хоть одну снежинку сотворить сейчас. Это же накладывает ограничения на исцеление извне. Так что придется ей ещё помучиться, саму себя восстанавливая по кусочкам. — Только вот волосы… Их так просто полотенцем не вымыть. Так ещё свалялись в колтуны. — Можно их просто отрезать, — легко бросила Мари, за что получает чипок за щёку. Больно так, тонкими, но сильными пальцами. — Глупости какие. Волосы для женщины — это главное богатство и сила. — Но у вас же самой не слишком длинные, — тут же подлавливает Мари. «Подлавливать» остается привычным недоверием к чужим словам. Светлана Фёдоровна не ругается. Лишь спокойно поясняет: — К ним не надо так относиться. К себе не надо так. Мари затихает, ощущая нечто странное от таких слов. Неприятное, похожее на смущение, но ругать её никто и не хотел. Тоня со своей мамой принимаются распутывать золотые волосы Марии, а та старательно сдерживала рвущиеся звуки. Больно, действительно стоило бы их просто отрезать, но вместо этого их заплетают в косу. Своим существованием Мари заняла у Светланы Фёдоровны время до обеда. В большой комнате слышалось копошение. Это бабушка Софа принялась за обед. Светлана Фёдоровна, толком не отдохнув, принялась помогать с готовкой. Тоню отправили искать братьев. Где они? Аякс должен был привести врача. Тот появился только перед обедом, когда семья уже накрывала на стол. Ничего особенного не сказал, лишь убедился, что Мари больше ничего не угрожает. Похвалил Светлану за правильный уход. Полностью восстановится Лейтенант ещё не скоро, но идёт уверенно на поправку. Лишь правая рука ныла. Пальцами могла шевелить, пускай через адскую боль. Сможет ли сражаться? Об этом думать пока не приходится. Ей бы сидеть нормально быть способной, а не просто лежать. Уходит врач, возвращается Аякс с отцом. Их тяжёлые шаги узнаются издалека. Вибрирует от них дом, словно оживая. Слышится скрип лавки, которую протащили по полу. Аякс проходит в комнату без стука. В своём же доме, как никак. Мари испытывает противоречивые чувства, вновь видя его. Фатуйской формы на нем нет. Лишь красная маска неизменно висела на голове, а на поясе прицеплен Глаз бога. Рыжие волосы торчали больше обычного, а вместо серой формы на нем была белая рубашка косоворотка. И выглядел он настолько «обычно», что это пугает Мари как ни что в мире. Чайльд Тарталья… мог быть обычным человеком. Самым обычным, деревенским, каких в Снежной большинство. Не городским трудягой, не представителем знати. А обычным парнем. Он совершенно по-обычному забирает единственны стул со спинкой и тащит его в большую комнату. Сквозь открытый проём виднелись люди. Как Светлана Фёдоровна ходит от печки к столу, как мальчики ей помогают, а Тоня расставляет всё по местам на столе. Слышны ещё голоса дедушки с бабушкой, но их разглядеть Мари не могла. Чайльд в чужой шкуре почему-то вернулся за ней. — Пойдем обедать. И сказал это так легко, словно говорил всю свою недолгую жизнь. Так, словно она не иждивенец и не паразит здесь, а как… Мари краснеет. — Может лучше потом, когда все закончат? — тихонько, чтобы её глупости не были столь слышны. К ней навстречу делают шаг. С ним исчезает весь флер «обычности». Чайльд мрачнеет. Напряженный и разраженный, он берется за здоровую руку и в лицо шипит. — Из-за твоего поведения они считаю, словно ты не из вежливости кобенишься, а словно они тебе не по статусу. И это обижает Мари. Она не готова терпеть к себе такое отношение. Не теперь. — Если я столько проблем доставляю твоей семье, тогда позови мою. Чайльд вновь ничего не отвечает. Игнорирует, наталкивая Мари на куда более страшные мысли. — С ним же всё хорошо? — Живой. Куда денется. Нет, она эти эмоциональные качели не выдержит. У неё точно будет сердечный приступ. — Сестрица Маша, — появляется рыжая макушка Антона, — Пойдемте обедать. — Да! — тут же появляется и Тевкр, — Мама такую вкусную уху сварила! А пока все за стол не сядут, начинать нельзя. Все. Мари в том числе. И даже это «сестрица Маша», которая появилось вполне объяснимо откуда, не портит ей настроение. — Хорошо. Вовсе не из-за Чайльда. Тот лишь ей помогает доползти до поставленного для неё стула. Ей так неловко. Сутулой фигурой она оказывается за столом чужой семьи. Чайльд по-хозяйски перекидывает ноги через лавку и садится по правую руку от неё. Руками загребущими набирает себе несколько ломтиков хлеба, один кладя рядом с Мари. Перед ней уже стояла плошка супа. Не слишком большая, вероятно будет ещё и второе. Она растерянно глядит на ломтик серого хлеба, который ей подкинул Чайльд, а затем и на него переводит. Тот рвет свой хлеб и закидывает его прямо в суп. — А сметана где? — Здесь! — воскликнула Тоня оживленнее чем когда-либо за пребывание Мари в их доме. По рукам пошла сметана. Густая, что ложка деревянная в ней стоит. Её шматок уверенно бухают в суп, поверх хлеба. Чайльд уже замахнулся и Мари шлепнуть в плошку, но его останавливает мама. — Аякс, ты бы хоть спросил, любит она суп со сметаной. — Кто не любит суп со сметаной? Это как не любить борщ с салом. Кстати, мы сало не достали, — прямо перед Чайльдом ставят блюдце с порезанным салом, — О! Спасибо большое. — На здоровье, — выдохнула Светлана Фёдоровна, наконец присаживаясь на край лавки с противоположной стороны стола. Чайльд же так и замер со сметаной в руках. Опомнился и потянулся к тарелке Мари, но та покачала головой, останавливая его здоровой рукой. Взгляд Предвестника был красноречивым. Только и Мари не осталась в долгу, так же яростно отвечая. Жертвой противостояния стала сметана. Спас её Алексей Семёнович, который кажется единственный на всём свете имел хоть какое-то влияние на Чайльда. — Аякс, — своим глубоким голосом, — Не будь таким навязчивым. Она может попросить, если что-то хочет. Мари тут же прорвало на слова: — Извините, если я как-то отстраненно выгляжу, или холодно отношусь к вам. У меня не хватит слов чтобы описать всю мою признательность вам. — Всё хорошо, Маш. Будь как дома. И я был серьезен. Если ты что-то хочешь, ты можешь смело просить. Мы постараемся сделать всё, что в наших силах. Ей бы хотелось, чтобы связались с Цзин Юанем. Деревня Морепесок находится слишком далеко от ставки командования, обычный человек не может преодолеть такое расстояние в одну ночь. Так ещё Мари крайне сомневается, что Чайльд сообщал Фатуи о своём прибытии в деревню. Он же должен был быть на фронте… Выполнил ли Дилюк обещание? — Можно мне тогда солёный огурчик передать. Дедушка с бабушкой сохраняли молчание. Есть левой рукой непривычно и неудобно. Пальцы дрожали. Горячий рыбный бульон разливался теплом по желудку. Приходилось есть медленно. Настолько, что скорость её становилась оскорбительной по сравнению с сидящим ярдом Аяксом. Тот прямо так руками запихивал в себя маринованные помидоры, поглощая эту несчастную плошку супа в рекордные минуты. Затем пошло второе, гречневая каша с жареной рыбой и грибами, так ещё в прикуску хлеб с салом. Как в него это всё влезло Мари не представляла. По себе Аякс был жилистым, стройным, а с таким рационом… Хотя, чтобы переживать холода, нужно плотно питаться и желательно чем-то жирным. Чайльд всё же положил кусок сала ей на блюдце, когда она уху ещё даже не доела. — Я не люблю сало. Чайльд подавился. Сидящий, с другой стороны от него Тевкр начинает дубасить брата по спине, кажется делая только хуже. — Ты же надеюсь пошутила? О, Тарталья исчез в синих глазах. Вот так выглядит Аякс? Ревностно отстаивающий права любителей сало? И вот как выкручиваться? — Зато уверена, тебе не понравится жульен. — Чего? — Блюдо такое фонтейнское. Ты не знал? У меня корни оттуда. — Знал конечно! — ничего он не знал. — Жульен? — интересуется Светлана Фёдоровна, пытаясь сделать атмосферу за столом менее напряженной, — Это то блюдо в горшочках? — Да, его запекают в маленьких горшочках. В него входит курица, грибы, сырная шапка и самое противное, это соус, в который добавляют муку или крахмал. Если я конечно всё правильно помню. Его обычно нам готовила наша горничная Лисавета. Но пару раз, когда настроение у нее было. Мы всё же больше по простой кухне. Привыкла к пресным консервам и похлебкам. Чайльд напрягся, ожидая от семьи плохую реакцию на такую историю. — Но уха очень вкусная. Что это за рыба? Наверное, какая-то морская… После обеда, когда все расходятся на небольшой сон, Аякс наблюдает, как мама смахивает невольные слёзы. Сын уже хотел было пойти разбираться, но слышит тихое: — Мне так её жаль. На ней ни одного живого места нет. Одни шрамы. Да, Чайльд знает, он видел её кожу. Мама уходит на второй этаж поспать, братья тоже заваливаются на боковую. Даже Маша, поевшая всего ничего, засыпает почти сразу как голова коснулась подушки. Занавески погружаю крохотную комнатушку в полумрак. Чайльд подбивает одеяло по краям, задерживаясь взглядом на её лице. Цвет куда живее. Никогда ещё такой живой её не видел. У глаз проступили морщинки от улыбки, ресницы — колючим частоколом. Золотые волосы собраны в длинную косу. На полных губах больше нет обветренной корочки. Лишь едва заметные ранки. Он не понимает, почему её нужно жалеть. Она сама сделала свой выбор, и этот выбор не был ошибкой. Да, то что она подстраивается под других это плохо, особенно когда они говорят действительно глупые вещи, как например невера в Царицу, но… Ему искренне хочется верить, что Бездна забрала из неё эту неуверенность и покорность. Что Бездна вернула ей её саму. Закрывая дверь во временную комнату Мари, Аякс сталкивается с бабушкой, которая ему говорит нужные слова. — Ты молодец, что заботишься о ней. Правильно, что не миришься с её глупостями. Но не путай всё хорошее с грубостью. Сколько бы ты для неё не сделал, если она сама это не поймет, ничего не выйдет. — Тогда как мне заставить её понять? — Не заставляй. Просто будь рядом. Ей больше и не нужно. Просто чтобы рядом с ней кто-то был.

Война за Марию Самсонову была развязана ещё на балу. Новое сражение пройдет здесь, на территории Тартальи.

      Mood: Рубеж Веков - Ванюша Ему нужно быть терпеливее, но хаос внутри клокотал неугомонно, подталкивая Чайльда на куда более значимые шаги. Он ещё там понял, что этот Дилюк не так прост. Доказательств никаких, лишь чуйка Тартальи, которая осечку давать не могла. Наивно было полакать, что Мария послушается его и выдаст всю информацию о Дилюке. Несмотря на то, что в должности Тартальи он не так давно, Морепесок его территория, и своих людей было предостаточно. Отряд Фатуи, который отвечал за защиту деревни не знал никакого красноколосого путника. Примета заметная, если увидят рядом — схватят. При этом сообщать командованию о том, что он здесь, в Морепесок, запретил. Михаил в ставке докладывал «по старой дружбе». Чайльду нужна была реакция от Генерала Самсона. Что он будет делать после того, как поймет — верную гончую загрызли волки. У него было несколько теорий. Во-первых, если Дилюк не имел никаких связей с Генералом или подпольным сопротивлением, значит он не сообщит о Мари в Морепеске. Тогда Тарталья сможет её здесь скрывать достаточно долгое время, чтобы сама Мария поняла — он за ней не придёт. Он ей не поможет. Таким образом Мари отвернется от Самсона обратно в сторону Царицы. А это одна из задач, поставленных перед Тартальей. Чайльд же хотел сотворить из неё легендарного воина, которого сам же и сразит. Аякс же ненавидит себя за то, что подвергает свою семью такой опасности. Потому что, во-втором случае, Дилюк сообщит Самсону о Тарталье и Мари в его руках и тогда боя не избежать. По отчету Михаила Самосон взялся за оружие. Генерал вспомнил о своих клыках и когтях. Его воинственность поразила войска. Птица оказалась быстрее коня, Чайльд получил весточку — «Самсон притащил своими собственными руками подобного монстра, что убил Лейтенанта. А затем исчез из лагеря, взяв самого резвого скакуна». У Тартальи не было сомнений, Цзин Юань идёт по его душу. Генерал выбрал вместо отступления — войну. Неужели? Лев устал, что его кусают за хвост? Давай! Покажи Царице, что ты остаешься таким же своевольным. Покажи своё истинное лицо. Отец его отговаривал. Слишком хорошо знает сына. — Он чужая невеста. — Она фальшивая невеста. Никакой свадьбы нет и не будет. И вы с матерью повелись на этот спектакль. — Тогда зачем ты её держишь у нас, словно дракон принцессу в башне? — Потому что я хочу поймать рыцаря, который пойдет вызволять её. Без мысли о спасителе она перевоплотиться в нечто прекрасное и захочет сама сразить страшного дракона. Рыцарь ей не нужен. Ей нужен дракон. Ей нужен он, а не Цзин Юань. Рыцарь на сером коне прибыл с опозданием. Пожалел своего коня, не стал загонять до смерти. Без мундира и генеральского знака. Без этого отряд Фатуи не пропустил его в деревню, всё точно по приказу Тартальи. Цзин Юань не станет обнажать оружие против простых рядовых. Спасибо его чертовому благородству. Под ногами Тартальи скрипит белый снег. Он в форме Предвестника. Серый плащ скользит за ним, заметая следы. Красный шарф всполохом кровавого мажет по белому пейзажу, а волосы рыжие подобно пылающему огню. Лишь кобальт глаз — та самая Бездна. — Приветствуем в деревне Морепесок. Зачем пожаловали? Тарталья улыбается. Медленно сыпет снег. Между снежинками сверкнула молния. Напряжение Цзин Юаня близится к апогею. Серый конь в яблоки недовольно мотает головой, пытаясь прогнать статику. Золотой взгляд метается за спину Тартальи, с высоты коня видя дорогу, откуда пришел Предвестник. И всё же спешивается, пожалев бедное уставшее животное. Поводья передают рядовым, которые пускать его не хотели. И сейчас не горели желанием, но страх перед мужчиной пересилил страх перед улыбчивым Аяксом. — Где она? — О ком вы говорите? Ах, как же было приятно плясать на нервах. Тарталья едва удержался от того, чтобы закусить губу. Если ему ещё перепадет бой, то… Огромный меч обрушился на него с неба подобно настоящей молнии. Грохот раздался оглушительный, Тарталья чисто на инстинктах успел отскочить, натягивая маску Предвестника. Глаз Порчи отозвался незамедлительно. Фиолетовым клинком он закрывается от разрушительной глефы. Оружие, которое видели всего пару раз за карьеру Самсона, но уже вошедшую в солдатские байки. Сегодня Тарталья её опробовал на своей шкуре. Когда Предвестник закрывается от второго быстрого удара, фиолетовый клинок треснул. Обновить не успел, золотая фигура молнией рассекла пространство. Оружие прямо в его руках рассыпалась осколками. Чайльда даже отбросило в сугроб, благо щиты хотя бы выдержали. Клубится паром жаркое дыхание через узкие прорези красной маски. Порча клокочет, хаос подпевает, а золотые искры молнии так и манят к себе. Поднимаясь обратно на ноги, Чайльд призывает лук. Натягивает тетиву. Мари говорила Цзин Юаню, что им начнут стрелять в спины. Чайльд первый, кто выпускает стрелу. Мимо. Убежал слишком близко к деревне. Будет стрелять дальше — попадет случайно в своих. То последнее человеческое, что осталось в нем просто не дало сделать выстрел вновь. Поэтому он бросился вдогонку, используя Глаз Порчи. Отрыв сокращается. Чайльд делает рывок, собираясь остановить Цзин Юаня просто дернув того за плащ, а тот остаётся в руках, попутно сбивая Предвестника с темпа. Это злит. Это заставляет проснуться монстра внутри Чайльда. Деревенские улицы припорошены свежонапавшим снегом. Скрипят полозья проезжающих мимо саней. Во дворах бабы занимаются своими повседневными делами, дети играют на улице, мужики работают, а Цзин Юань бежит по улицам сам не зная куда. Черный ворон пролетает над головой, садясь на флигель огромной избы в конце улицы. В момент радости Цзин Юаня сбивают с ног, заставляя изрядно наглотаться снегом. Успевает перевернуться на спину. Клинок вонзился рядом с головой, задевая волосы. Прядь осталась на снегу. Зверь пытается его загрызть, неутолимая жажда крови заставляет его собственную стынуть в жилах. Слышатся крики свидетелей, а Цзин Юаню не до этого. Он голыми руками отрывает от Тартальи его красную маску. Та поддавалась тяжело, как челюсти монстров. С истошным воплем, путы Порчи лопались подобно лозам, возвращая Чайльда в человеческое тело. Однако Цзин Юань вынужден признать, неполноценная форма была сильна, мальчишке она подходит. Цзин Юань больше не будет недооценивать этого рыжего ублюдка, потому что этот рыжий ублюдок умудрился своровать самое дорогое, что у него было. Снежная — жестокая страна, ставшая жестокой из-за обстоятельств, а не из-за живущих людей в ней. То, что с семьей Мари так получилось — одна из множеств трагичных историй. Цзин Юань искреннее делал всё возможное, чтобы Мари стала сильной, способной отстоять свою жизнь. Она хотела быть рядом, быть ему полезной, быть рядом с ним. Его усилий оказалось недостаточно? — МАРИЯ! Мороз режет глотку. Глаза щиплет и лицо болит, кажется Чайльд его всё же локтем умудрился задеть. Но это ничто по сравнению с тем, что пережила Мари. Бездна, сражение с Чудовищным крестителем, потеря отряда. Борьба за собственную жизнь. А что сделал для неё он? Он не оказался рядом, не мог вытащить из Бездны. Сделал её навсегда невестой, но никогда женой. Потому что понимает — ей нужен другой. Потому что не сможет дать ей того, чего она искала в нём. Пускай Мари его возненавидит, он хочет увидеть её живой. Птицей взлетая по лестнице крыльца, Цзин Юань врываясь в чужой дом и оказывается в избе. А затем тишина. Гробовая тишина. Никого. Собственное тяжелое дыхание оглушает. Уши закладывает от кипящей крови. Сердце крошит ребра. Цзин Юань слышит бег Предвестника за ним. Аякс тоже врывается к себе домой, не сняв даже сапоги. Снег быстро натекает под ноги лужами. Мама будет ругаться. Незваный гость замирает посреди горницы. — Никого нет? — слышится издевательская нотка, — Какая жалость. Оборачивается к Аяксу кто-то неизвестный. Таких чудовищ в Бездне не сыскать. Такие по земле бродят тенями самих себя. Такие опаснее любых клыков, когтей и магии. Он вырежет всю деревню — мурашками осознает Чайльд. — …юа-а-ань… Чайльд видит этот переход от взгляда убийцы в страх. Как загорается робкое солнце, его лучики пробиваются сквозь тьму. Как молния разрезает в ночи небо. На не гнувшихся ногах мужчина проходит мимо него, а юноша не останавливает, пораженный этой самой молнией. Сердце заболело. Зря он всё это затеял. Слишком грязно. Хотя у него руки давно в крови… Натекшие лужи с сапог Цзин Юаня кажутся ему кровью в родном доме. Мари была в бане. Она выходит из предбанника в одной влажной длинной рубахе, с мокрой головой, держась судорожно за дверной косяк. — Цзин Юань! — пытаясь докричаться до застывшего на крыльце мужчины. Как ощущается счастье? Резкой усталостью. Всё сваливается разом на его плечи. Эта буря эмоций захватывает его словно ему было не 39, а какие-то 18. Ей снег морозит босые ноги, когда шагает ему навстречу. Когда оказывается в его объятиях. Когда наступает ему на мыски сапог, чтобы компенсировать разницу в росте, как в детстве. — Я жива. Я тебя не бросила. Мари спрячет его горячие слезы от чужих любопытных глаз. Чтобы никто не увидел. Никто не услышал. Аякс в избе берется за тряпку и протирает пол от луж, толком не понимая, почему с каждым его шагом их меньше не становится.