❄️Вальс во время зимы

•❅───✧❅✦❅✧───❅•

      Ost: Ягода — Матушка

Что значит — «любить родину»?

      Означает ли это то, что тебе по душе определенный кусок земли, ограниченные линиями на картах? Или же определенный вид из окна, те же вечные снега на горных вершинах? А быть может «родина» — это люди? Родиной ты назовешь деревню, в которой жил, или же город, в котором ты провел юношеские года? А быть может для тебя «родина» — это несменный Архонт, богоподобная сущность, оберегающая всё то, чем ты дорожишь?       Быть может «родина» — это всё и ничего одновременно.       Когда-то для Мари она была родным поместьем, в котором родилась и жила до 11 лет. Холодным лесом, что окружал дом со всех сторон. Родина была в речах отца, который славил Царицу каждый вечер в агонии старых ран. В материнской вышивке гобелена, которая кропотливо убивала свои глаза, ради очередной иконы прекрасной и ужасной Царицы. Её прикрытый вуалью лик взирал свысока божественного пантеона на маленькую Мари. Недосягаемая, нереальная. Словно персонаж из детских сказок.       Крошка-Мари не знала реальна ли Царица, но знала, что чудовища Бездны — существуют.       Они оставили на отце страшные шрамы, уродливые борозды, агонию из переломанных костей. Не было и дня после его возвращения, чтобы Мари видела отца без его трости. Но даже так, ни разу дочь не услышит от отца плохого слова о их Архонте. Да, есть над чем работать, да только у всех в мире так.       Но лишь Снежная — единственная нация, сражавшаяся с великим врагом. Чудовищами, страшнее любых волков в темных лесах. Маленькая Мари ночами выглядывала в оконца, подернутые изморозью, замечая меж деревьев блестящие глаза. Что может быть страшнее этого?       Много чего.       Например, несправедливость военной пенсии. Не работаешь — не ешь. И плевать было командованию на то, что большая часть оставшегося жалования уходило на покрытие медицинских расходов. Так избалованная, холёная Мари постепенно смирилась с мыслью, что теперь не купят ей сладкого петушка на палочке. В доме придется носить вещи теплые, не побегать босыми ногами по полу.       С каждой новой зимой родовое поместье старело, увядало, в стенах появлялись щели, сквозь которые свистели сквозняки. Крыша прохудилась, гостевые комнаты консервировались, чтобы не уходило драгоценное тепло. В самую холодную зиму на её памяти, она лично подавала папе гвозди и доски. Заколачивали резные ставни. Тепло уходило сквозь прозрачное стекло, да только вместо тепла они закрыли солнце.       Мрачные тени спустились в коридоры поместья. Свеча на серебряном подсвечнике не грела.       Мари вынесла из детства только постоянный холод.       Она мерзла. Порой легче было выйти на мороз, чем сидеть во мраке огромного поместья. На улице хотя бы солнышко светит, и лучики его золотые грели ей кожу. Полизывали нежно, ласкали мягкими касаниями. В такие моменты Мари мечтала, чтобы Солнце и её поцеловало, оставив россыпь веснушек на щеках. Жаль наследственность не подходила.       Причина столь бедствующего положения была очевидна для неё даже в свои 11 лет. Это огромное фамильное поместье — наследство матушки. Она — последняя из древнего знатного рода Фонтейна, настолько давно осевший в Снежной, что стал родным. Златовласая дворянка вышла замуж за офицера Фатуи. Сюжет подстать классическому роману. У них всё должно было быть хорошо. Знатная фамилия отцу помогла бы дальше в продвижении по службе, матушке — стабильный заработок на службе государству. И всё так и было! Так многие знатные фамилии жили…       В Снежной была проведена реформа жалования. Сначала её родители не придали этому значения. Никто же не ожидал, что офицер Фатуи попадёт в западню и в настоящую мясорубку. Семьям погибших действительно повысили выплаты, что единократную, что в качестве ежемесячного пособия. А вот тем, кто был снят со службы по состоянию здоровья… Фатуи не нужны иждивенцы. Маленькая Мари в устах прихожих друзей семьи слышала надежду на своих сыновей. Что те пойдут по стопам, на службу, и проблемы с деньгами исчезнут. В случае с её семьёй, братьев у нее нет, оставалась надежда только на неё одну. А дворянский девочек обычно выгодно выдают замуж вместо того, чтобы отдать в кадетское училище.       — Во-первых, наша принцесса ещё слишком мала, — с аристократичным спокойствием рассуждала матушка. Ледяной коркой покрылось её бледное лицо, — А во-вторых, выбор ей в женихи будет очень не простым. Я не могу позволить, чтобы с нами породнился какой-нибудь безродный.       Какая к черту родословная, если кровь в жила стыла от холода?!       В этом была вся её мать. Белоручка, знающая только как работать с иголкой, да книжки старинные перечитывать. Когда пришлось уволить прислугу, потому что банально не было чем платить, эта женщина едва справлялась с обязанностями по дому. Пришлось отцу учить всему, ведь в армии, на удивление, люди куда более приспособленные к жизни, чем графья и прочие элиты общества. Маленькая Мари не понимала, зачем она каждое утро тратит целые часы на прихорашивание? Рюши, платья, макияж и витки прически? Всё, лишь бы потешить взгляд отцовский? Тогда почему он улыбался лишь когда Мари брала в руки лук со стрелами?       Когда Мари впервые принесла с охоты свою добычу, матушка отшлепала ей руки и прочь выкинула жирную птаху. Насколько же театрально закатывала глаза, охала-ахала, ругалась и кичилась мертвыми предками.       А мертвые накормят её?       На самом деле это детское восприятие подкидывало новые дрова в тлеющий костёр злости на прошлое. Не всё было так плохо. Ела она достаточно, была здоровой и активной. Даже без постоянного общения с чужими людьми, Мари росла полноценной личностью. Не зря матушка хранила пыльные книжки, благодаря им Мари была умна и образована в достаточной степени, чтобы в светской беседе с ровесником, маленькая Мари не уступила ни в чём.       И всё же чего-то ей не хватало, раз с такой горечью взрослая-Мария вспоминает детство. Какую боль причиняла длинная линейка, которой её била мать лишь ради идеальной осанки и четкости движений. С какой жестокостью ей заплетали золотые косы, а за каждый изданный звук дергали лишь сильнее. С каким призрением она смотрела на неё лишь заметив интерес к неодобряемым ею вещам. И с каким показательным равнодушием игнорировала веселье с отцом.       Все светлые воспоминания о детстве в этом холодном доме у Мари были с отцом. Он учил её стрелять из лука, как вести себя в лесу, азам охоты и выживания. Он рассказывал о монстрах Бездны, что разорвали ему ноги и спину. Предупреждал, как не совершить тех же ошибок.       О том, что каждый день от когтей этих чудовищ умирают люди. Что давным-давно мир уже встал на порог смерти из-за них. Великое бедствие оставило уродливый шрам на их родине. На границе Снежной и вечного хлада — существует разлом пространства. Зона, сквозь которую человек не способен пройти, закрыть не в силах, а монстры всё лезут и лезут из неё, словно черти. Отбирают у человечества кусок за куском землю.       Снежная — авангард и главный бастион защиты человечества в Тейвате.       Но всё это так было далеко от маленькой Мари. Едва ли ребенок способен понять трагедию их нации. Отец закладывал в ней понятия добра и зла. Замечал ли мужчина затаившиеся обиды в своей дочери?       Вырастив, Мария не могла дать ответы на свои вопросы. Все воспоминания, связанные с домом и родителями, покрылись тонкой коркой льда. Изморозью, мертвым хладом. Нет желания отворять заколоченные ставни, нет желания вырываться из густой шубы.       И лишь одно… Как огонёк свечи у окна.       Ost: Земля Легенд — Тёплая зима       Оно ощущалось жаром в груди. Пар валил изо рта, пальцы покалывало от холода. В руках она всё так же сжимала лук с охапкой стрел. Только успела вытащить из мишени красными от мороза ладошками. Шла обратно на позицию по своим же следам.       Снег искрился под пробившимися сквозь облака лучиками солнца.       Между деревьев, что ровным рядом выстроились вдоль дороги, мерцала стремительная фигура. Серый в яблоках конь скакал по неочищенной дороге, поднимая копытами маленькую мятель. Шумно дышал, не сбавляя темп на повороте. А в седле, ровно спину держа, лицо ветру подставляя… Он жмурил глаза от шального лучика солнца. Оно осталось там же. Иначе маленькая Мари не могла найти себе объяснения, как у человека могло быть настоящее Солнце в глазах.       Так и замерла девочка на месте. Прижала к груди лук со стрелами, позабыв как дышать.       Крепкие руки натягивают поводья, жёстко останавливая коня. Тот фырчит, пар пускает, но, сделав пару кругов вокруг себя, всё же остановился. Прямиком напротив девочки.       А он улыбался. Глаза искрились точно свежевыпавший снег на солнце. Одна из искр упала прямиком в её. Осталась там навсегда.       — Не думал, что меня ждет такой грозный приём в этом доме.       Мороз колол щёки больше обыденного. Все слова как ветром сдуло, рот распахнулся как у рыбы, выброшенной на берег. Так и хлопает, уставившись на незнакомца.       Гость спешивается со своего коня. Отточенным, красивым движением взметнул тяжелый плащ за спиной. Перчаткой красной пригладил гриву коня, перекидывая поводья вперед. Тот послушно последовал за ним, когда юноша зашагал к девочке. А Мари всё стояла ледяной статуей, не зная что делать. Ей было одновременно страшно до трепета и интересно до безумия.       Кто ты?       Повзрослев, Мария вспоминает эту встречу с тем же трепетом. Она с улыбкой повернётся на бок в постели, глядя в солнечные глаза и словно слыша вновь…       — Здравствуй.       Больше не смея смотреть на малышку сверху вниз, юноша опускается на корточки. Глядит в глаза, всё так же тепло улыбаясь.       В тот момент все лютые морозы Снежной отступили.       — Меня зовут Цзин Юань. А тебя как?       — Мари… — выдохнула едва ощутимо.       — Давай дружить? Маша…       Однако обаяние юного фатуйца не смогло совладать с детским максимализмом.       — Я не Маша, я Ма-Ри. Ма-Ри-Я! Это имя в честь основательницы моей фамилии. Она была из другой страны. Не Снежной. И ваше имя тоже не снежное!       Юноша лишь продолжает улыбаться на такую пылкую речь. Он с пониманием относится к желанию девочки проявить себя, и даже даёт шанс.       — Всё верно. Я родился не в этих краях. Напомнишь мне, как они назывались?       Мари забавно поджимает полные губки. Нервно перебирает охапку стрел. Думает, а Цзинь Юань терпеливо ждет, наблюдая за поведением девочки.       — Ли Юэ! — вместе с паром изо рта выпуская слова, — Точно, это же очевидно! Как можно было такое забыть?! Где ты родился…       Однако улыбка солнечная померкла, как настоящее святило за сизые облака зашедшее.       — Я очень давно уехал оттуда. Настолько, что моей родиной стала Снежная. И привык уже обращаться к людям по-местному. Потому по привычке запомнил, как Маша. Прости, если тебя задел. Мария.       С легкой печалью в голосе юноша поднимается. Его высокая фигура вновь возвышается над девочкой, но совсем ненадолго. Тот плащом метя сугробы, направился с конём под уздцы к поместью.       Перепутье. Две дороги. Да или нет. Сердце колотится. Мари не знала, что делать. Но как отец учил, коль натянул тетиву, стрелу нужно пускать.       — Неправильно! — кричит ему в спину.       И Мари бежит. Собирает по дороге рассыпающиеся стрелы, перекидывает лук через плечо, да прыгает по сугробам, в его широкие шаги. Клубится пар её тяжелого дыхания, а всё равно находит силы повторить, как остановилась перед гостем.       — Неправильно. Я представилась как Мари. И хочу, чтобы вы меня звали так. Может быть, не расслышали… Мой отец тоже глух на одно ухо. Так что повторю. МА-РИ! Анх.       Сняв красную перчатку, Цзин Юань зажимает теплыми пальцами её красный носик. Очень быстро девочка перестала кричать, запнулась и булькнула. Глазами удивленно хлопает.       — Нос холодный, — констатирует факт юноша, — Пойдем в дом, Мари. А то превратишься скоро в ледышку.       Мари недовольно потирает ущипленный носик, но всё же последовала следом, немного с опаской поглядывая на серого коня в яблоках.       — А вот ваше имя я сразу запомнила…

•❅───✧❅✦❅✧───❅•

— Цзин Юань… Вставай.

      Ost: Lizzy McAlpine — ceilings       В спальне всё так же оставалось тихо, сколько бы девушка не копошилась и ласково не будила. С неохотой она вынуждена повысить голос.       — Давай, лежебока! Даже Яньцин уже собрался. Ты же хотел его проводить утром, — однако на её возмущения остаются без ответа. Огромная охапка белых одеял никак не подала признаки жизни. От того приходиться прибегнуть к грубой силе. Девушка берется за края кучи, — Немедленно вставай. Генерал!       Цепкие руки утягиваю её под эту самую гору пуховых одеял.       А под одеялом душно от запаха его кожи. Жарко, он всегда был как горячая печка, хотя не обладал Пиро Глазом Бога. Но вот глаза его — жидкое золото. Оно поблескивает сонливой влажностью под пробивающимся светом сквозь пух и белое постельное белье. А в уголках глаз его излом мелких морщин, выдававших сдерживаемую усмешку.       — Ну и что это такое? — недовольно выдала Мария, глядя в ответ строго. Но не вырывалась. Так и осталась с голой задницей на свободе, пока верхняя половина была в плену.       — Проверка твоей внимательности, — хриплым от сна голосом, — Поздно заметила опасность. В сугробе таился демон. Чего же ты не вырываешься?       — Этот демон ещё нужен нашей стране. Убивать нецелесообразно.       В этом крохотном мирке, между одеял и скомканных простыней, они показывали свои истинные эмоции за произнесенными словами в слух. Формальная речь таила жажду в нежности, пылкой юношеской остринке. Хриплость Цзин Юаня в мечтаниях остаться здесь, как можно дальше от злого реального мира.       — Но и пускать на корм Лейтенанта Рейнджеров тоже дорого обойдется Снежной.       — Ну не скажи. Царица спит и видит нашу помолвку. Это всё равно, что прямое дарование меня тебе.       — Истинный Архонт любви, что тут ещё сказать.       — Да, только моего мнения, как всегда, не спрашивали.       — Неужели ты бы ответила «нет»?       — Что-то я пока вопроса, на который надо давать ответ, ещё не слышала.       И не услышит. Изо рта Цзин Юаня лишь вырывается тяжелый вздох. Обнажённый торс его подобно звериной грудине, расширится, заиграет мускулами. Кожа чистая, без шрамов. Доказательство его непобедимости.       Мария тянется убрать мешавшую серую челку с лица, ощущая, как пропадает цепкая хватка с кисти. Разумеется, он позволит. Вновь глаза прикроет, желая продлить мгновения утренней дрёмы. Так не хотелось вылезать из теплого кокона пуховых одеял. Но…       — Пора вставать, — с улыбкой сожаления.       Вместе с её уходом исчезает этот аромат свежести. За границей одеяла, из иного мира, продолжает доноситься девичья речь.       — Я планирую пройтись с Яньцином до рынка. Там уже разделимся. Так что, ответственность на твоём появлении вовремя на службе ложится лишь на тебя.       Молчание в ответ. Лишь шорох одеяла. Мария это старательно игнорирует. У неё есть свои дела, и её время почти истекло. Не хотелось задерживать мальчишку ещё больше. Сама, будучи в одной ночнушке, босыми ногами бесшумно прошлась по полу к платяному шкафу. Оттуда вынимает приготовленный комплект формы, сложенный педантичной стопочкой. Совершенно рутинное переодевание в фатуйскую форму сопровождалось подобием отчета, а на деле искреннее разделение собственных переживания с близким человеком.       — Пока донесений никаких не поступало, но я хочу лично убедиться своими глазами. Судя по заявлению профсоюза, именно сегодня пройдёт организованное ими мирное шествие к Заполярному дворцу. Яньцин поспрашивал своих друзей в училище. Что думают их родители. Результаты предсказуемы. Обеспеченные семьи недовольны. У многих из-за ультиматума профсоюза возникли проблемы. Рабочие отказываются работать, не приходят на смены. А те ребята, которые своим потом и кровью поступили в кадеты, сами собираются пойти на демонстрацию. Но я всё ещё не понимаю, почему со стороны Царицы нет никаких действий? Пьеро лишь выпустил заявление с отклонением прошения профсоюза, тем самым сильней разозлив простых рабочих. Я никогда не поверю, что Арлекино не знает истинную подноготную. Тогда в чём смысл?! Если у Царицы есть план, тогда чего она тянет?! Его давно пора было воплотить в жизнь.       С пробившимся сквозь льды муштры раздражением Мари срывает с себя ночнушку. Персиковый цвет кожи манила сладостью. И даже белеющие шрамы не отнимали у хозяйки её законной красоты. Из ящика поменьше достают сложенный комплект нижнего белья. Его, с присущей девушке грацией, переступив ножками, натягивают по бедрам на законное место.       — У Царицы есть план, — отвечает сдержанно мужчина, неотрывно обласкивая девичьи изгибы взглядом, — Я разделяю твое непонимание, но меня заботит больше другое. То, что не только Шут отказал мне в аудиенции, но и Капитан… Непрозрачно намекнул, что нам сейчас стоит проявить искреннее доверие действиям Царицы. Так что, как разделитесь с Яньцином, сразу иди в казармы.       — Я просто пройдусь длинным путем… — натягивая на себя плотный топ.       — Нет, Мари. Это не просьба. Я говорю это, как твой Генерал. Это приказ.       — Вот значит как?       Мария, такая же всклокоченная после сна, в одном нижнем белье, упёрлась руками в бока и обернулась к этому самому Генералу. А тот лишь глаза высунул из-под одеяла, наблюдая из своего укрытия.       — Ты с Яньцинем мои глаза и уши. Если тебя заметят в числе демонстрантов, то возникнут вопросы к нам. Здесь дело куда более тяжелое, чем битва с демонами.       На её коже следы когтей и зубов, на его — чистый холст. Цзин Юань вёл войну в иных полях.       Напускное недовольство медленно перетекает в ледяной гнев. Брови Мари тяжело опустились, взгляд стал серым, а губы сжались в одну линию.       — Я сражаюсь с демонами, чтобы защитить людей Снежной.       — Мари, — начинает дружелюбно Цзин Юань, даже выползая на половину из-под одеяла.       Однако ничего дружелюбного в девушке не осталось. Холод волнами растекается по полу от её голых ступней. Пальцы аристократичные с жестокостью к самой себе сжались, ногтями впиваясь в плоть.       В глаза её — метель.       — Ни один из отрядов не был поставлен на организацию или защиту демонстрантов. Люди напрямую нарушат запрет на собрания, в отчаянном желании достучаться до своего Архонта. Никогда доселе Снежная не сталкивалась с подобным! Народ разделился, хотя враг наш остается единым для всего человечества Тейвата. И ты просишь меня бездействовать? Нет… Неужели ты сам готов остаться в стороне?!       — Мария!       Цзин Юань поднимается с постели, грозной фигурой надвигаясь на Мари, а та сама делает шаг к нему. Ладони со следами от собственных ногтей тянет.       — Подобное шествие идеально подойдёт для провокации, — уже куда тише, беря его большие тёплые ладони своими заледеневшими, — Может произойти всё, что угодно. Как не выйдет ни один человек, так поднимется вся столица. И все они пойдут с одной единственной целью. Но мы ведь с тобой знаем, что этим ничего не добиться. Ты искренне веришь, что Пьеро предоставляет Царице истинную картину происходящего? Иначе я не могу понять, почему наш Архонт, так любящий своих подданных, не слышит их.       Генерал Фатуи, знаменитый Цзин Юань, герой Снежной «Самсон», усталым взглядом смиряет нежную фигуру Марии. Он, высокий и сильный, изящный в своей мощи, стал казаться особенно человечным. И тяжесть на плечах его ощущалась общим грузом.       Под его солнечными глазами вновь пролегают тени. Словно не спал полноценные девять часов, а то и больше.       — Я не Предвестник, — напоминает ей Цзин Юань, — У меня нет прав.       — Но в тебя верит народ. Солдаты. Нам эта вера будет главным судьей. Будут ли они рады, узнай, что их герой лишь отстраненно наблюдал?       Её искренность всегда попадала точно в сердце. Сколько раз стрелы вонзались, она хорошо владела луком. Да только болью отзывается выстрел, кровью истекает большое сердце. От того вместо ответа дельного, Цзин Юань заключает девушку в охапку горячих объятий.       — Опять нос холодный, — шепчет ей в макушку.       Мария — уже не маленькая девочка. Понимает, как тяжело жить в их мире, и что всего не добиться одним искренним рвением. Но, видимо, это черта характера — биться за правду. Но также она понимает отлично — «не одна» уже является бременем. Пойдет против правил и Цзин Юань первым примет удар. А этого Мария хочет меньше всего.       На его коже нет шрамов, и не должно появиться.       Однако момент тишины разрывает звон колокольчика и крик:       — ЭЙ! Меня совсем никто не собирается провожать, да? Ещё месяц не появлюсь, а они даже до свидания не скажут! Я слышу, как вы проснулись. Спускайтесь! Хватит ссориться.       — Уже идём!       Мария лишь вздохнула, не ожидая получить ответы на свои вопросы.       Однако, Генерал вновь превзошел её ожидания.       — Давай поступим так, — на самое ушко, чтобы даже стены не услышали их тайный замысел, — Я рискну поговорить с Царицей на прямую. Мне подсказывает чутьё, что она в данный момент занята иными заботами, нежели забастовкой рабочих. Иначе бы высший дивизион армии не вызвала бы с границы. Пускай Яньцин возвращается в училище, а ты осторожно проследи за демонстрацией. Оцени обстановку, организацию. Но не попадайся на глаза городской страже. Я тебе дам свой фатуйский знак, он обеспечит тебе защиту в случае обострения ситуации. Разгон вполне ожидаемый исход событий. Вопрос в том, что станет его причиной.       Он разделяет опасения Мари. Цзин Юань сам далеко не в восторге. Он не хочет медлить, только вот совершать опрометчивые поступки хуже слепой отваги. Нужно быть осторожными, да только его медлительность компенсируется горячим чутьём Марии. Она умеет подтолкнуть его в нужный момент, и сейчас её чутье буквально кричало.       Гудят улицы столицы за окном, подернутыми узором изморози.       Своим холодным носом Мария тычется сильней ему в плечо. Хмурится напряженно, мечтая о светлом будущем Снежной. Покой им только снится.

•❅───✧❅✦❅✧───❅•

Всё началось тогда, самой холодной зимой.

      Так тепло дома давно не было. Затопили главный камин. Поленья трещали под оголодавшим огнем. С малышки-Мари даже сдернули шубку. Мама зло шипела, словно этот самый огонь в камине, просила не делать настолько убогий вид. Маленькая Мари лишь послушно выполняла все злые поручения матушки, поджимая обиженно губки.       Поместье вновь ожило. Зазвучали голоса. Гость смеялся от бесед с отцом так тепло, что Мари могла поклясться — дом хрипло посмеивается ему в ответ. Светом наполнились коридоры, а с самой высокой полки богатого серванта достали причудливую коробку. Чай для гостей. Пережитки былой роскоши матушки.       Женщина была одновременно воодушевлена и раздражена. Она пригладила выбившуюся поседевшую прядку из прически, поправила жабо на воротнике, всё же решаясь. Заваривает свой любимый чай.       Жалость душила мать. Жалко было чай тратить на такого «гостя».       Мари раньше не встречалась с ним. Первая мысль была — быть может сын одного из сослуживцев, как раз о них заходили речи. Затем девочка побледнела — а вдруг потенциальный жених?! Нет, матушка вновь с кислым лицом пыталась совладать со своими внутренними демонами. Значит нежеланный гость для нее, а и зять подавно.       Тогда кто же ты, Цзин Юань на сером коне?       — Мари, радость моя, присаживайся, — приговаривал развесёлый отец, убирая приставленную трость от дивана, — Ты уже успела познакомиться с Цзин Юанем, да? Надеюсь ты была дружелюбной, а то я знаю, какой ты бываешь грозной. Моя маленькая защитница.       Однако, уже будучи ребенком, она улавливала в рассыпающихся приятных словах отца, боль от его ранений. Как голос его подрагивал, пальцы заламывались, а ладонь так и норовила пригладить колено. Дети чувствуют боль своих родителей. От того выдавить улыбку Мари едва ли могла в этот момент.       — Я сразу как завидел её, понял, — заполнил паузу юноша, — Папина дочка.       Эта самая «папина дочка» возмущённо засипела, надулась красным шариком. Ручки потянулись к диванной подушечке, чтобы хорошенько кинуть в этого грубияна.       А тот сразу поднял руки в капитуляционном жесте:       — Это комплемент. Комплемент! Я очень уважаю твоего отца. То, что ты похожа на своего папу, большая благость для Снежной! Настоящая красавица.       — Мари! — воскликнул отец, — Когда ты успела его настолько сильно запугать? Ты ведь у меня такая хорошая девочка. Мамушка ночами глаза не смыкает, корпя над твоим воспитанием.       Ох, теперь ещё от матери придется получать.       — Ничего страшного. Её характер нужно закалять, а не подавлять. Мари, — обратился Цзин Юань уже куда мягче, но серьезно, — Я тебе не враг. Я хочу быть тебе другом. Каким сам по моему скромному мнению являюсь твоему отцу.       Ost: sylva — Сирин       — Ну не надо скромничать, ты не просто мне друг. Ты мой спаситель. Радость моя, Цзин Юань именно тот самый товарищ, который вытащил меня из пасти демона. Буквально! Голыми руками разорвал пасть льву-демону! Не будь его рядом, я бы погиб прямо там.       — Это был мой долг, Офицер.       — Зеленый юнец, только вышедший из кадетов, в первый же день на службе попал в ту мясорубку. Я бы на твоем месте наложил бы хорошую кучу в штаны…       — Милый! — воскликнула оскорблённо матушка.       — … а ты не бросил меня. Ещё и сражался отважно, как настоящий герой. Не будь тебя там, никто бы не выбрался. Так что, Мари, относись к нему уважительно, — мужчина начинает дышать поверхностно, бить старается кулаком по больной ноги незаметно, но не останавливает речь, — Он очень хороший человек. Если вас судьба всё же свяжет, будь ему надежной опорой, а Цзин Юань будет тебе преданным защитником. Слушайся его, хотя порой могут показаться его суждения сомнительными.       — Папа…       А взгляды их как пересеклись однажды, так с друг друга не сходили.       В его солнечных глазах, в этом полумраке гостиной, под светом жадного огня, льётся плавленное золото. Спокойным морем разлилось от запада до дальнего востока. Да только в нём печаль тонущего в море солнца, тёмная вода его пролегшие на лице тени. О чём он думал? Ждал ли с тоскою рассвет? Для начала необходимо пережить долгую ночь. Самою долгую зиму.       Потому что настоящая метель — её серые глаза. По-детски большие, но уже с этим мраком замерзшего дома. Как угасшая матушка, прячущая седину. Как бьющий в отчаянной обиде собственную ногу отец. О чём она думала? Понимала ли происходящее? Чувствовала скорую кончину?       Маленькая Мари терпела высеченные на сердце слова отца. Стойко держалась под пытливым взглядом Цзин Юаня. Тихо простила материнского хладнокровия. Внутренне простилась с ускользающим теплом отца.       Вскоре в этом доме не осталось огня.       Остыл, так и не дождавшись весны.       Лишь одинокая свеча теперь горела не у подернутого изморозью оконца, а над головой укрытого белым саваном отца. Тот был таким холодным, когда под тихие всхлипы собравшихся, дочка целовала на прощание любимого отца.       Могильный холод остался с ней в костях, сводимых мышцах, душе и сердце. В глазах остывших. Маленькая Мари словно сама покрыла голову белым саваном. Как вуаль царская. Как венец брачный. Такой Цзин Юань принимает себе маленькую Марию. Берет мертвецки холодную ладошку в свою. Пытается согреть — и будет пытаться всю оставшуюся жизнь.       Всё это время Мари держалась отстранённо. Когда все рыдали, она молча глядела на неподвижную фигуру отца, проглядывающую сквозь белое покрывало в дубовой коробке. Все уже выплакали свои слезы, когда гроб пришло время выносить прочь.       Какая ирония, в упряжке мужичка, что должен забрать гроб, был запряжен похожий серый конь в яблоках.       Лишь когда тело отца покинуло этот холодный дом, девочка не выдержала. Губы её надулись, затряслись, а глаза стали мокрыми-мокрыми.       — Не реви, — раздраженно шикнула мать, уже успевшая выплакать все имеющиеся слезы, — Мари, возьми себя в руки. Тихо. Ты ведь хорошо держалась.       Слезы рвались наружу толчками, истеричным детским плачем. Уродливым распухшим лицом, хлюпающим носом и криком, режущий без ножа на живую каждого. Но провожающие лишь смущенно отводили взгляды, сами утирая повлажневшие глаза платками.       Седовласая матушка надломилась. Хребет на пополам переломил срыв дочери. Не должна была взрослая женщина искать опоры в маленьком чаде.       Лишь Цзин Юань, принявший уже своё решение, накрывает тяжелым фатуйским серым плащом замерзшую фигурку девочки. Прячет её от этого мороза, в феврале он особенно кусачий. Прячет от мира. Прячет от невзгод.       Сквозь теплые ткани, как через пуховое одеяло, Цзин Юань обнимает девочку, приговаривая:       — Поплачь. Легче станет.       Легче станет, потому что пустота обычно невесома. Мари станет настолько легкой, что лишь тяжелый серый фатуйский плащ будет её удерживать на этой земле.       Едва ли её шаги оставят следы на рыхлом снегу. Никто не заметит, никто не поймет, дом останется темным изваянием стоять посреди поля. Лишь мрачный образ седой матери будет призраком блуждать в заколоченных окнах. Больше Мари сюда не вернется.

•❅───✧❅✦❅✧───❅•

В новом доме всегда было тепло.

      Ost: ASAMMUELL — Никто не узнает       Теперь она могла ходить босыми ногами по полу в любой момент, сама порой задумавшись покрывая его изморозью. В этом теплом доме, её Крио становится влажными следами, лужицами, которые периодически забывала убрать. После случая, когда заспанный Цзин Юань, спускаясь по лестнице, чебурахнулся с нее как раз поскользнувшись на такой луже, Мари испытывала нервный тик от чувства вины. Теперь то и дело глядела под ноги, раз этот балбес не мог.       Так и сейчас, натягивая форменные брюки, пробегается взглядом по паркету и следам своих шагов.       К слову, о Глазе Бога. У неё нет героической истории его появления. Мари его нашла. В своём кожаном чемодане с единственными пожитками, которые вместе с ней отправились в Столицу. Среди холодных складок платьев и рюш, лежал Крио Глаз Бога. Словно осколок родного холода, родительского дома.       Этот холод остался с ней навсегда. Даже сама Царица решила Мари это напомнить. Отметить ещё одним, обжигающе-холодным клеймом. И как бы девочка не хотела избавиться от благословения, тот возвращался к ней на полке платяного шкафа.       Теперь на полках этого самого платяного шкафа лежит их форма Фатуи. Простая белая нательная рубашка, черно-синяя форма и плащ поверх, подбитый черным мехом. Маска осталась лежать в тёплом кармане до момента перешагивания порога.       Дома ходят без масок. Дома остаются честными.       Спустившись со второго этажа в прихожую, Мари сразу же натыкается на недовольно пыхтящего Яньцина. Мальчишка изворачивался перед зеркалом, чтобы разгладить все несуществующие складки на кадетской форме. Пригладил торчащие золотые волосы, — семья блондинов право слово — вскоре обратив внимание на старшую.       — Почему так долго?! Мы должны были выйти пять минут назад.       А Мария лишь улыбнулась тепло, руша все старания мальчишки. Прохладной ладонью взъерошила макушку. Сразу же изящно прокрутилась на мыске, уходя от атаки Яньцина, сама уже глядясь в большое зеркало у выхода.       — Лежебока никак не хотел просыпаться. Ничего нового.       — Его бы на месяц к нам! Сразу бы научили уму разуму.       — Тебе бы самому на месяц домой, а то смотри как, слов понабрался чужих. Меньше старшим потакай.       — Сама хороша, нашла чему учить мальчика, — послышалось со второго этажа.       Разумеется, никто иной, как Цзин Юань, оперевшись на перила локтями, взирал на своих родных с высоты. Сам наконец хоть что-то накинул на себя. Вспомнил о приличиях? Никак нет. Стеганый халат был подпоясан ужасно плохо, на скорую руку, так вкупе с позой…       Не будь на его лице этой усмешки, можно было спутать умысел со случайностью. Но Мари не провести.       — Правило, вымученное опытом, — а затем опускается на ушко к мальчишке, — Порой может казаться, что старшины говорят умные вещи, но на то оно и кажется. А этот балбес несет чепуху, да здравое зерно таит.       Яньцин, громким шепотом отвечает:       — В таком случае мне слушать тебя не надо?       Вот проныра, такая же как у Генерала хитрая улыбочка появилась на лице. Только та никакого злого умысла не несла под собою.       — Эх, подловил, — вздохнула Мария, выпрямляясь и начиная похлопывать по узким плечам мальчишки, — Но мы правда по тебе скучаем. Особенно он. Допоздна не мог уснуть, всё гложали думы о тебе.       — Истинная правда!       — Хоть бы врали лучше. Фу! — а щёки у мальчика предательски краснеют не от мороза. Большую меховую шапку яростно нахлобучивают на собственную голову, — Я ушёл! Надеюсь, разберетесь без меня сами. Какая гадость…       Дверь распахивают. В теплый дом врывается мороз улиц столицы.       А в груди у Марии точно такой же ледяной сквозняк. Морозит ноги в носках, обувь всё так же продолжала стоять в шкафчике. Ей хотелось ответить мальчишке на такие слова, реакцию, но губы обледенели. Не размыкаются, словно поцеловала железный столб. Умеет же Яньцин заморозить человека, не используя Глаз Бога.       — А обняться? — звучит голос спускающегося с вышины солнца.       Цзин Юань никак не реагирует на прохладу, хотя оголенной кожи имел куда больше. Он теплее её вне зависимости от количества одежды.       К теплу все тянутся. И маленький Яньцин тоже. Настолько непреодолимо желание тепла у таких людей, что юношеский максимализм ломается. Мальчишка метнулся обратно ледяной стрелой. Вспорхнул синицей, сразу на три ступени, встретив на полпути. Крепко-крепко обнимает, как ребёнок вернувшегося родителя.       Мари вновь впивается ногтями в ладони. Ревновать к ребенку верх глупости! Мари ведь взрослая. Мари… Холодно.       Яньцин отпускает Генерала так же внезапно, как схватил. Оттаявший, с этой лучезарной улыбкой. Так лёд блестит под солнцем.       — Берегите себя, Генерал! — и только уже закрывая дверь, добавил, — Мари! Жду у ворот.       — Да. Сейчас иду.       Дверь захлопнулась, оставив после себя оседающие снежинки у порога.       Вновь тишина. За дверью шумит город. Снег редкими снежинками опускается с серого неба. Оно тяжелое. Свинцовое. Обещали метель к обеду. А эта самая метель в её глазах уже бушует. Тяжело опустились брови подобно небу. Губы всё так и не разомкнулись.       Давай же! Вы вновь одни. Цзин Юань единственный во всем Тейвате, который мог тебя выслушать. Так почему же ты молчишь?       Мари не знала. Ни почему, ни того, что хотела сказать. Лишь одно.       Холодно.       Этот холод сохраняется в груди, даже когда тёплые руки смыкаются на её груди. Марию обнимают со спины, прижимаясь щекой к щеке. Светлая щетина покалывает нежную кожу.       — Не принимай его слова близко к сердцу. Ты ему тоже дорога.       — Только когда это касается дела.       — Он так же хочет быть полезным, как и ты, но не позволяй ему переходить границы. Хочешь, я поговорю с ним лично об этом?       — Не нужно, — качает головой девушка, телом вся, зажимаясь, пытается уйти от колючих притирок, — Этим уважения не добиться. Я просто…       Тонкая изморозь меж ними. Хрустят осколками слова на зубах. И язык режется о непроизнесённую правду.       И стан её тонкий ломается в крепких объятиях. Пока Цзин Юань жмурит глаза до цветных мушек, да жарко тычется губами под челюсть, Мария голову запрокидывает. Излом бровей виднелся в зеркале напротив. И льды трескаются под натиском.       — Мы оба тебя любим. Очень сильно, — и с твёрдостью непоколебимой, всем большим сердцем, — Я вас люблю. Вы моя семья. Оба. Не забывай об этом пожалуйста, Мари.       Да, она знает. У нее нет в этом сомнений.       Только почему она продолжает себя ощущать лишней?       — Я тоже вас люблю. Очень сильно.       Мари прижалась в колючую щеку губами.       — И всё же, не забудь побриться, — уже с усмешкой, оттаявшим выражением лица.       А Цзин Юань специально щекочет отросший щетиной, смеясь теплее любого очага.

•❅───✧❅✦❅✧───❅•

В Снежной много сирот.

      Страна непрерывно ведёт войну с демонами и Бездной, которая плодит на этом свете потерянных детей. Мари повезло: она стала сиротой уже после того, как обрела в лице Цзин Юаня новую семью. И одновременно было тяжелее, ведь потеряла родных в достаточно осознанном возрасте, 14 лет это уже много.       Цзин Юань не знал, как сообщить Мари о похоронном письме. В кадетском училище пансионного типа было разрешено ребятам на два дня в месяц возвращаться домой, если тот находился в пределах столицы. Цзин Юань очень старался в такие моменты бывать дома, рядом с Мари, не только через письма. Как обычно они провели вместе хорошо время. Он провёл её по ярмарке, сводил в театр, напоил чаем с баранками. Вот пришло время Мари уходить. Девочка с приподнятым настроением поправляла кадетскую форму, шапку меховую на голове.       А Цзин Юань всё так же не знает, как сообщить ей.       — Мари… — как шаг в бездну детского доверия.       Марии — целых 14 лет, она учится прилежно в кадетском корпусе Фатуи и показывает отличные результаты. Разве что с дисциплиной не всё гладко. Она старается изо всех сил быть гордостью для Цзин Юаня, а не обузой. И глаза её серые полны доверия.       — Да? — звонко ответила девчушка.       — Ты… Считаешь меня своей семьей?       А она глаза округлила, как две монетки. И так мило краснеет, сдаваясь под натиском мужчины.       — Имею ли я права?..       — А я считаю. Просто помни, что у тебя есть я.       Девчушка саркастически изгибает бровь.       — Кто-то умер? Ты чего это разоткровенничался?       — Скучать буду, — не поддался боли в груди мужчина, не подал сигналов.       Ей всего 14, у неё умер отец, а мать сухими письмами морозила Мари пятки. Девочка пока не знает, что больше не получит злых писем с нравоучениями, лишь последний конверт. Опустел фамильный особняк. Призраки остались бродить в щелях заколоченных окон.       Мари краснеет мило, мнёт губы, и дышит тяжело. От волнения пальцы заламывает тонкие, девичьи.       Шаг — и вот Мари падает в теплые объятия.       — Я тоже. Оба раза, — шепчет девочка, сжимая поперек туловища со всей силой.       Цзин Юань обнимает девочку в ответ. Недавно он стал старшим Офицером и теперь обязан стараться стать девочке семьей ещё больше. Мужчина целует в белую макушку Мари, мысленно прося прощения. В лицо сказать правду не сможет.

•❅───✧❅✦❅✧───❅•

И сейчас, стоя на пороге, Цзин Юань правду не скажет.

      Марии уже 26, она Лейтенант подразделения внутренней разведки со своим личным отрядом, и приказы ей напрямую отдает Цзин Юань. Она — его взращённое протеже, полностью обученное и впитавшее методы работы. Они — идеальный тандем, показавший уже свою эффективность даже Царице.       Единственное, дома, когда никто не видит, он имеет права скользить ладонями по изгибам девичьего тела. Оно послушно льнёт ближе, подобно глине необожжённой, принимает нужные ему формы. Цзин Юань имел право мять ледяные губы, что с отчаянием каждый раз первыми прижимались к его.       Так и сейчас. Мари пытается выпить жидкого золота, лишь бы на мгновение перестать испытывать этот холод в груди. Выпить может кипятка? Огненной воды? А может в пучину ада вместе прыгнуть?       Он там, за дверью. Осталось только перешагнуть.       Да только страшно. Ещё одно движение. Ещё один пойманный горячий вдох. С громким чмоком Мария отстраняется от Цзин Юаня, в последний раз оставляя влажный след в уголок теплых губ. Ладони ей прохладные греются о солнечную кожу, когда в прощальном жесте от шеи до грудь проводит. Меж их касаний Мари клянется, можно увидеть свет. Так блестит лёд под солнечными лучами по весне.       Обувь плотно подгоняют под щиколотку, не жалея шнурки. Стучит невысокими широкими каблуками о паркет. Всколыхнула полами плаща за спиной, натягивает на голову капюшон, оборачиваясь у порога.       Мария глядит в его солнечные глаза, за игрой теней от полуопущенных ресниц. А затем ощущает чужую руку в кармане. Зацелованные губы шепчут ей:       — Береги себя.       Из кармана, касаясь нарочно его теплых пальцев, вместо генеральского знака вынимают маску. Она привычным движением крепится на лице, скрывая глаза. Лишь такие же зацелованные губы отвечают:       — Да, мой Генерал.       Но стоило двери за ней захлопнуться, как улыбка с лица Цзин Юаня исчезает. Вообще все признаки наличия солнца в нём пропадают. В холодной прихожей остается стоять Генерал Фатуи, расчётливый и прагматичный, отлично знающий своих людей.       Отлично знающий её.       Цзин Юань не медлит. Сразу отправляется в комнату собираться в Заполярный дворец. Через три минуты Мария с Яньцином скроются из их района, путь будет свободен.       Цзин Юань знает, что сегодня произойдет.       Ost: Борис Годунов Картина 1: Вступление       С неба медленно падали снежинки. Кадет, завидев вышедшего из дома Лейтенанта, отпрянул от железной изгороди и поспешил отворить ворота. С витков чернёного железа посыпался снег от внезапного движения. Яньцин терпеливо ожидает, когда Мари пройдёт, держа равнение перед высшим по чину. Девушка шагала уверенным, твердым шагом, словно не замечала неочищенную тропинку. Забастовка так или иначе коснулась каждого в столице Снежной. Захлопнув ворота с громким скрежетом заледеневшего замка, Яньцин нагнал Марию сразу же, оказавшись по левую руку, к проезжей части ближе.       Их темп тороплив, на лицах фатуйские маски.       — Какой у Генерала план? — сдержанно произносит кадет. Не подслушают, но и кричать на всю улицу не стоит.       — Нет никакого плана, — резче желанного отвечает Мари, — Либо же он собирается действовать в одиночку.       Они идут по опустевшим дорогам. Сегодня бутики не открылись на их улице. На одной из витрин Мари замечает криво наклеенную листовку, пока не сорванную. Её собственноручно отрывает Мария, не прекращая движение.       Листовку рвут безжалостно на множество кусочков, рассыпая по тротуару подобно празднечному конфети. Её текст Мари выучила наизусть.       — Почему Царица до сих пор не объявила Профсоюз вне закона?       Всё происходящее — полный бред. Можно было не доводить состояние до такого накала страстей. Но нет же! Паршивый петух Пульчинелла! Градоначальник, совершенно не слушавший свой народ.       Мари грех жаловаться, дом Цзин Юаня находился в центре Столицы, в престижном районе с парками, театрами, в их доме был даже личный дворик. Просторные, светлые комнаты хорошо отапливались, горячая вода стабильно текла из труб, электричество дарило свет ночью без копти свеч. Втроём они очень хорошо обеспечены. Даже на передовой Мария не могла пожаловаться на плохие условия.       Однако столица Снежной — это не только Заполярный дворец с центральным округом.       Чем ближе к границам, тем дела обстояли хуже. Не все граждане могли позволить себе военную службу, превалирующее большинство трудились на заводах, как раз таки обеспечивая солдат. Оружие, снаряжение и не только! Вся столица была окружена кольцом грохотавших заводов, которые из труб извергали черный дым. Всегда хмурое над столицей небо, порой в особо безветренные дни, становилось темным, как ночью.       На периферии сыпал черный снег. Дышать было тяжело от грязного воздуха.       Рабочим платили жалование минимальное, а работали сутками без выходных. Труд рабочих грязен и тяжел, во многом опасен с этими огромными жестокими механизмами станков. И главное выхода не было. Потому что люди жить хотят. А передовая всё движется и движется… Люди бегут с северных окраин, в столицу, надеясь там защититься от демонов. Вымирают деревни, если не в Столицу, так бегут в другие страны. Тот же Фонтейн с Натланом. Да только кто будет искренне рад беженцам бедной, измученной вечной войной страны? И в этом Мария видела личную ответственность. И пускай все знали — Бездну не остановить, да продолжали биться люди.       Выхода-то не было.       А те, кто мог, забивались в углы, потому что снять полноценную квартиру семье из деревни было просто невозможно. Жили в коморках по две-три семьи, разделенные ширмами, и пытались выживать. Иного позволить себе не могли. А что случается с теми, у кого кормилец по случайности лишался, к примеру, руки из-за опасного станка?       Мари никогда не забывала мучения отца.       Основные требования Профсоюза были о нормированном рабочем дне в мыслимые 8 часов и достойная заработная плата, хоть какие-то улучшения на рабочих местах. Охрана труда!       Мария кусает губы в кровь.       Снежинки щекочут ей нос.       — Ты считаешь, что должна запретить?       Яньцину 14 лет, у него Крио Глаз Бога и пылкий нрав. Порой он очень хорошо поддается чужому влиянию, но всё же у него честное сердце, и слушает его юноша всё же чаще.       — Царица же просила потерпеть, — хмурится кадет, объясняя очевидные вещи, — Сейчас такая тяжелая ситуация. Все Фатуи делают всё возможное. Вы ведь с Генералом себя не щадите, лишь бы хоть как-то остановить продвижение демонов. Столько деревень уже исчезли в Бездне! Они хотя бы живы, — жестко, не по-детски, — Они за это уже должны быть благодарны Царице и Предвестникам.       Мари невольно оказывается вновь в своем холодном родном доме, с заколоченными окнами, скудным обедом, но зато под взглядом Царицы с гобелена. Вновь слышит стук отцовской трости по паркету, эхом расходящиеся по замершему дому.       Яньцин лишился родителей в 5 лет. Он их толком не помнит. Он никогда не жил в плохих условиях, у него всегда был Цзин Юань и Мария.       Они почти дошли до обговоренного места. На рынке им пора будет расстаться, пойти разными дорогами…       Однако мальчишка внезапно останавливается. Сапогом тот наступил на припорошенный снегом уже знакомый листок. Его он поднимает с дороги. Яньцин оборачивает листовку текстом к Мари.       Ost: Lindsey Stirling — Carol Of The Bells       — Профсоюз манипулирует гражданами желанными им речами, но почему тогда этот самый Профсоюз, не отправился к Царице с прошением сам, а прикрывается огромной толпой рабочих? Специально ведут людей на преступление, так чего же сами в первых рядах не идут?       Безлюдная улица давно сменилась живой толпой, стекающаяся неизбежно к центральным артериям города.       На самом деле Мария не нуждалась в нравоучениях, нет, она жаждала узнать мнения как можно большего количества людей. Яньцин — глас молодого поколения, их смены, к нему прислушиваться необходимо, а не просто отмахиваться. И пускай юноша сейчас смотрел на неё с высока. Она простит его эго. Семья же.       Но лишнего позволять не стоит. Это верно.       От того Мария чёрной фигурой подходит к юноше. Шаг за шагом, медленно, хрустя льдом под каблуками. Теперь кадет был вынужден задирать голову, чтобы смотреть в чёрные стекла маски Лейтенанта.       А Мария тихо произносит одному ему:       — Оглянись. Посчитай, сколько за минуту мимо нас прошло женщин и детей. А калек? Так ли много тех самых рабочих, что не выходили на смены? Ты смел, Яньцин, а ты подумай, что может ещё, кроме отчаяния, заставить простых людей пойти осознанно на такой шаг? И они всё идут, идут, идут… Если же есть некто, кто действительно манипулирует этой толпой, то этот некто уже перехватил власть. Пьеро теряет контроль, а Царица продолжает молчать. Почему это было допущено? И почему всё идет на самотек?       Мари оставалось лишь молиться высшим силам, чтобы Цзин Юань смог пробиться к Царице. К Капитано, к кому угодно, лишь бы остановить это безумие.       Потому что рынок пустеет. Закрываются лавки. Все идут, без исключения. Проспекты заполнены, зеваки присоединяются к живому морю.       Дети, женщины, старики, мужчины. У всех лица открыты, в руках нет оружия, лишь плакаты с лозунгами да изображения Царицы. На улицах нет стражи, нет Фатуи, лишь одна Мария инородным чёрным пятном бредёт по берегу живого моря. Море это бурлит, шумит, волнуется.       Люди поют песни. Просят зиму быть менее суровой. Да только их Бог — и есть Зима. Ледяная королева плачет снежинками с неба, и небо такое тяжелое-тяжелое, поди скоро раздавит их.       И улицы трясутся от шага людского, так плац не содрогается во время парада. У Марии сила в ногах исчезает, когда с крыши видит весь масштаб. Казалось, все дома опустели, квартиры затихли, все вышли на улицы.       Вот как выглядит Снежная. В лицах. Звучит в песнях. Читается в плакатах.       Мари не моргает. Она выжигает на сетчатке, в голове это шествие. Запоминает, как звучат незнакомые ей песни. Да, она глядит на них с высокой крыши, будто бы не причастная к ним. Её плащ чёрными крыльями развивается на морозном ветру, разбивая в полете снежинки. Она бежит, перепрыгивая бездны между зданиями, скользя по замёрзшей черепице, лишь бы добежать до начала колонны. Одной из многочисленных, самых больших.       Людское море бурлит внизу. Один неумелый шаг — и тебя проглотят. Это страшно. Страшнее любой битвы с демонами, потому что это — люди. Такую толпу не разогнать. Один неверный шаг — и колонна из мирного шествия станет озлобленной толпой.       Голодные, холодные люди.       Не стали дожидаться весны.       Снег усиливается. Мари перегнала толпу. Та чернеет позади в усиливающейся метели, становится бесформенной, теряет лица. И песни сливаются с гудением непогоды.       Заполярный дворец уже совсем близок! …       Но тут Лейтенанту приходится резко затормозить. Глаза подводят? Нет! Мари точно видит шеренги застрельщиков. Пылают алым заревом Пиро в сером тумане метели. Она ни с чем это свечение не перепутает. Перегородили широкий проспект, встали на пути к дворцу. Заученное движение Мария легко улавливает. Заряжают винтовки. Щелчок полного Пиро энергией магазина. Разом весь строй, настолько громко, что почти над ухом.       И тут Мария с ужасом понимает…       Белеет свежевыпавший снег между сторонами. На это белое поле, сквозь шеренгу, выскакивает всадник. Мария сразу узнает по форме — офицер городской стражи.       На сером коне в яблоках.       — Граждане! Немедленно разойдитесь! Дальше вам пути нет!       Конь толпы боится. Валит из ноздрей пар. Бьет копытами снег. Вертится на месте, вновь поскакать ему охота.       Оглушенная толпою и набирающей силу метелью, Мария слишком поздно замечает.       Она на крыше не одна.       Справа сверкнул Пиро Глаз Бога. Снайпер. Не заметила, потому что тот в плаще, припорошенным снегом, был больше похож на сугроб. Сидит на крыше, правая нога согнута, левая рука упиралась в колено, а сгиб локтя использует как опору при прицеливании. Из-под плаща виднелся только ствол, и тот, на фоне печных труб, выглядел как одна из многих.       Целится в офицера городской стражи.       — Граждане! — в который раз задался его призыв.       Глаз бога Марии яростно блеснул. Винтовка дала осечку. Не выстрелил. Она успела. Лёд покрыл дуло.       Рывок. Мария вступает в ближний бой. Застрельщик реагирует так же быстро, как сама Мария. Тонкий меч изо льда встречается с цевьем винтовки. Выбить его с точки прицела! И давит, давит, давит что есть мочи! Льдом покрывает часть крыши под его ногами. Есть! Поскальзывается. ЕЩЁ! Вбивает его спиной в черепицу. Сорвать маску!       Фатуист бьёт из положения лёжа под коленом. Больно, Мари падает и почти срывается с крыши. Успевает ухватиться за печную трубу.       А внизу бездна из людей.       — На готовность! — раздается крик офицера городской стражи. Тот коня разворачивает, скача с ровной спиной обратно к шеренге.       Мария, вновь призывая Крио. Снайпер отпрыгнул назад, лёд не успел вновь сковать его оружие. Винтовка заряжена. Фатуист вновь взялся за цевьё винтовки, из которого всё ещё торчал ледяной осколок.       Целясь ей промеж глаз.       — Стой! — раздался на крыше крик Марии.       Из кармана, прямиком на уровень прицела, выставляют генеральский знак.       — Именем Генерала Самсона, приказываю, остановись!       Застрельщик засомневался. Ноздри широко вздымались, словно у того коня в яблоках. Они оба глаз своих не видели, но взгляды стреляли без пуль. Драгоценные секунды таяли как снежинки на разгоряченной винтовке. Пар валил от тяжелого дыхания.       Десять секунд, пятнадцать. Мария уже постепенно расслабляется, не видя больше опасности со стороны товарища. Делает осторожный шаг навстречу, всё так же держа генеральский шеврон.       Решение принято.       Снайпер взметнул взведенную винтовку к небу. Не целясь толком нажимает на курок.       Выстрел.       Пиро горящей стрелой рассекло метель, исчезая где-то в небе.       Эхом отозвался по городу роковой сигнал. В первые три секунды — гробовая тишина. Сердце у Мари застыло, замерзло, а на сетчатке выжжен этот всполох, с которым отправлена была пуля в небо.       — Целься! — в шеренге, — Пли!       И раздалась канонада выстрелов.       Крики. Под ногами море взвыло. Небо наконец раскололось.       Новая очередь. Первичный шок стал отступать. Толпа завопила, люди побежали обратно, давя под собою раненых, мертвых, упавших… Без разбору.       И ещё очередь. В спины.       А Марии кажется, что каждая пуля попадает по ней. Изрешетили уже всю, не оставив и живого места.       Звон в ушах. Череп сдавило многотонным давлением. Глаза остекленевшие уставились на снайпера перед собой. А тот дыша сбито, срывает с головы капюшон плаща и маску.       И смотрит на Марию растерянно.       — Кто вы?! — сквозь звон и новые канонады выстрелов, — Какой отряд?! Приказ отозвали?       И вновь выстрелы.

•❅───✧❅✦❅✧───❅•

Цзин Юань знает, кто отдал приказ.

      Ost: T.T.L. — Deep Shadow (Extended Version)       Но знание это никаким образом не снимает с него ответственность. Он знает, он чувствовал, слышал принесенные вести от «птичек», да только поступать опрометчиво нельзя… А Цзин Юань идет, буквально летит по мраморным лестницам, через мрачные коридоры Заполярного дворца, потому что это не опрометчиво, это необходимо.       Мария всегда бросалась вперед, чтобы донести до Цзин Юаня истинное положение вещей на фронте. Её разведка эффективна не только вымученным опытом, но и этим яростным чутьем. Это не опрометчиво, это солдатский дух. И то, что сейчас творится на улицах их столицы, их родины, никак не могло пройти мимо него.       Потому Цзин Юань, сжимая похолодевшие кулаки, шагал по Заполярному дворцу, среди блеска золота в мрачном свете метели за окном. Витиеватая работа архитекторов из Фонтейна, богатое убранство, складки дорогих штор. И серебро ледяного узора на стеклах. Здесь стены не сделаны изо льда, нет снега под ногами, как могло многим представиться по рассказам. Как-никак, в Заполярном дворце разместился главный штаб Предвестников, верхушки Фатуи. Делец хорошо постарался над реконструкцией. Золото было на каждом сантиметре дворца. От него буквально рябило в глазах.       Все эти деньги можно было пустить на улучшение социальных условий. Отстройку новых деревень южнее столицы. Каждая потраченная мора Дельцом потрачена на её преумножение, а градоначальник не просил финансирования на такие бесполезные вещи.       Разумеется, какой рабочий будет работать лучше, если живется ему хорошо!       Цзин Юань знает, как всё здесь работает. Выучил давно правила, умело выворачивает их в свою сторону, да только перегибы никто не отменял. Сегодня всё треснуло. Цзин Юаню не нужно оказываться на улицах, чтобы понять, какой крах ожидает их. После расстрела мирной демонстрации ничего не станет прежним. Как можно вообще помыслить, что после убийства женщин и детей, эти самые люди затянут пояса ещё туже и пойдут умирать за своего Архонта?!       Всё это план Шута. Его попытки выжить из страны все соки. Снежная не победит Бездну, эту стихию в принципе невозможно обуздать. По крайней мере обычным людям. Так если Шут знает способ, если Царица верит ему, почему обычные люди должны класть жизни?!       Золотые искры электричества сверкнули у фигуры Цзин Юаня. Глаз Бога выдает его эмоции, в отличие от лица. На нем нет теней, нет морщин, лишь белое бескровное полотно и глаза, неживые, как это золото всюду. Оставлен на входе тяжелый плащ, а плечи всё ещё ощущают тяжесть небосвода. Стук шагов об узорчатый паркет, пустота на месте генеральского шеврона. Генералом его делает не знак, не регалии. Нечто большее.       Да только каких бы он не достигал званий, будь хоть Предвестником! Он — обычный человек, пускай с Электро Глазом Бога. Это не поможет не ощущать себя жалкой букашкой перед сильнейшими мира сего.       Перед Царицей каждый жалок. Но Цзин Юань всё ещё верит в свою Богиню, иначе бы она не была Архонтом любви, человеческих сердец.       — Сообщите о моём визите.       — Царица сейчас с Шутом, она не принимает.       — Это дело государственной важности. Пропустите.       Стража должна выполнять приказ, да только это тоже люди. Живые, у них по вена кровь горячая бежит, а не ледяные реки. От того не спешат применять грубую силу. Лишь горько поджимают губы.       — Пустите его.       Неужели нужно было Цзин Юаню сорваться, чтобы наконец получить крупицу объяснений? Царского внимания.       Генерал делает тяжелый вдох, прежде чем собственноручно распахнуть тяжелые резные двери в рабочий кабинет Архонта. Морозная прохлада тут же лизнула разгоряченную кожу мужчины. Шаги его стали тише, в теле напряжение болезненным бессилием становится.       В кабинете почти нет золота. Белая лепнина на голубых стенах. Мебель из светлого дерева, лак пускал блики. Синие шторы и газовые занавески, рассеивающие холодный свет. Крупные хлопья снега пускали тени по стенам. Пахло здесь так свежо, как в зимнем лесу, так же пахла Мария. Отличительная черта обладателей благословения Крио Архонта.       А она, Царица, восседала вполне подобно человеку за своим рабочим столом. Руки её в белых перчатках легко орудовали длинным гусиным пером. Движения витиеватые, порхали над бумагой. Платье старинное, сошедшее со страниц детских сказок. Жемчужины покачивались на вуали, что скрывало глаза и верхнюю половину лица Богини. Её кожа — белизна только выпавшего снега, а дыхание — мороз. Живая Зима, смотря на вошедшего гостя через вуаль, улыбнулась посиневшими губами.       По правую руку от Царицы, на кожаном кресле, что стояло спинкой ко входу в кабинет, закопошился Шут. Попытался обернуться, только тяжесть его фигуры не позволяло так изгибаться. Обладатель атлетичной фигуры и внушительного роста Цзин Юань рядом с Пьеро ощущал себя жалким мальчишкой.       — Это Самсон пришел, — легко ответила Царица, возвращаясь к своим бумагам.       — Генерал? Что вас привело сюда?       Вот так выглядят сильнейшие Снежной. Вершители судеб.       Цзин Юань падает на колено. Склоняет голову, правую руку сгибая перед собою, а левую за спиной. И набрав в легкие побольше мороза, делает шаг в Бездну.       — Царица, я пришел просить вас услышать мольбы народа. Разгон демонстрации не принесет желанного результата. То, что столько людей проявили поддержку выдвинутых требований, уже является яростным сигналом очень тяжелого положения. Новости о забастовке и неуслышанных требованиях в конце-концов достигнут до передовой, начнутся брожения в армии, в людских сердцах поселится сомнения в Вас, моя Царица. Мы все проливаем собственную кровь во имя Снежной, всего мира, но…       — И будете проливать дальше.       Мороз побежал по коже Цзин Юаня. Он не дрогнул, застыл ледяной статуей, не смея поднимать глаза на Архонта.       Так звучала Смерть. Она откладывает гусиное перо в сторону.       — Снежной не выстоять, если она не будет едина. Неужели ты действительно поверил, что я не почувствую раскол в людских сердцах? Самсон, ты знаешь меня, а я знаю тебя. Так почему же ты не веришь мне?       Он чувствует взгляд Богини, пускай тот и был привычно скрыт за вуалью.       — Я верю в Вас, моя Царица. Но сомнение неизбежно захватит сердце без логичного объяснения.       Богиня вздохнула печально, сминая свои синие губы от горечи и глаза растирая под вуалью:       — Верно. И терпение у многих иссякло, как и у тебя.       Из-под локтя в голубом сарафане, осторожно вытягивают подписанный документ. Царица приподнимает руку в таком человеческом жесте, что можно было спутать с обычной смертной.       — План уже приведен в действие, — раздался глубокий голос Шута, который и забрал листы расписной бумаги с подписью Крио Архонта, — Указ будет опубликован немедленно. Люди испугаются впредь поддаваться на такие провокации.       — Но это не улучшит их положения, — перебивает Цзин Юань предводителя Предвестников, — Люди уйдут в подполья, начнутся саботажи, подрыв государственной машины. Страх за свои жизни усилит отток граждан…       — Куда они пойдут? Их Бог здесь, их родина здесь. Где родился, там и пригодился, так в деревнях говорят?       — О каких деревнях вы говорите?! — яростно поднимая голову и устремляя взгляд в затылок Шута, — О брошенных, поглощенных Бездной или разоренных демонами? Любовь к своей стране не бесконечна без искренней веры в правое дело! А о какой правоте может идти речь, если в тебя стреляют свои же!       — Именно! Ни о какой правоте не может идти речи, когда ты преступник и предатель родины!       — Люди на улицах не преступники. Они подданные Царицы.       — Которые пошли против воли своего Архонта. Запрет на собрание был оглашен, заверен Царицей. Мы пытались вразумить людей, но противодействующие Фатуи силы всё равно повели людей на преступление. Смерть — не самое страшное наказание за ослушание воли Богов.       И тут у Цзин Юаня сердце падает.       Он знает о приказе разогнать демонстрацию. Он знает, что его протолкнул Шут. Он знает, что его одобрила Царица. Только вот слово «разогнать» может быть разным.       — Вы ведь?.. — опустевшим взглядом.       В дверь яростно постучались. Вновь в кабинет Архонта врываются без уважения, но падают на колени сразу же, а не как заносчивый Генерал, через несколько долгих секунд размышлений.       — Царица! Срочнее сообщение! Приказ сорвался. Снайпер не попал в цель.       Предвестник тут же вскочил с кожаного кресла, оборачиваясь к посланнику.       — Ему помешал Лейтенант Рейнджеров. У неё был генеральский шеврон. Это смутило исполнителя, и он выстрелил в воздух. Дальше всё выполнено в точности с приказом! Толпы уже разогнаны. Улицы в процессе очистки.       Спустя мгновение тяжелой тишины Шут мрачно спрашивает, глядя изничтожающим взглядом на Генерала:       — Сколько жертв?       — По предварительным подсчетам не больше сотни, — отвечал посол, на последних словах теряя хладнокровие. Смесь ужаса и горечи проскочили в: — Раненых больше. Намного.       Раненые — хуже убитых. Их нужно лечить, выхаживать, ранения могут навсегда остаться с людьми, оставить калеками.       Стало холодно. Покрывается кабинет тонкой корочкой льда. Не видно лица Царицы за вуалью, да только мертвый мороз куда честнее. Цзин Юань наблюдает, как этот ледяной узор ползет к нему.       — Свободен, — приказывает Шут гонцу. Тот едва не в ужасе убегает, захлопывая за собою двери. А Шут стоит, Шут в ярости холодной, жуткой, в своём обезображенном проклятьем его родины лице, — Поздравляю, Генерал Самсон, ваша «пташка» спасла одного офицера. И поставила под угрозу всю операцию.       А Цзин Юань едва сдерживал усмешку. В его глаза пылает солнце, ярость жарких камней забытой родины, вера не в Шута, а в своих людей.       — Я же просила, — звучит уставший голос Царицы, едва не слезный, — Минимум жертв. Так ты ещё и решил пустить в ход офицеров гвардии.       — Весомая жертва среди Фатуи лишила бы народ всех вопросов. Это бы не оставило и шанса этим предателям.       — Довольно!       Звон заснеженных горных вершин. Гул сходящей лавины. Архонт поднялась со своего места, смотря на Шута… Приподняв вуаль. Цзин Юань со своего места не видел выражения лица Царицы, но Пьеро утих, вынужденный подавить ярость в себе.       — Позже договорим, — уже поспокойнее продолжила, опустив вуаль на место, — Иди.       Пьеро понимает намек быстро, без лишних слов исчезая из кабинета Царицы вместе со стопкой подписанных документов.       Тишина. Лишь снег бьется в окна. Его тени продолжают искажать стены. Цзин Юань всё так же стоял на одном колене, вновь опустив взгляд.       Тишину прерывают шаги. Небольшие каблучки бьются о паркет звонко. Шуршит сарафан, меховая каёмка, бьются друг об друга жемчужины и сапфиры в бусах. Царица обуздала свой мороз, теперь ноги ломают льдинки с каждым шагом. И вот Архонт оказывает прямо перед ним.       А затем приседает на корточки, чтобы оказаться на одном уровне.       — Благодарю тебя за веру в меня. За то, что пришел и поделился своими переживаниями, что сердце обуревали. Да, Пьеро порой перегибает палку, но так правда нужно. У нас есть план, нужно лишь ещё немного подождать. Я поручаю тебе позаботиться о пострадавших, всё под твой личный контроль. Можешь взять на эти нужды у Панталоне столько, сколько посчитаешь нужным. Не захочет давать или начнет канючить, сразу ко мне. Я виновата перед своим народом, но нужно ещё немного. Ещё чуть-чуть. Я не дам всем нашим жертвам кануть в небытие. Клянусь тебе. Во имя этой цели я и живу только.       — Я верю вам.       Царица улыбается ему синими губами. Ладонь её опускается невесомо ему на плечо.       — У нас намечается новый Предвестник. Он исправит положение дел.       Улыбка её холодна и жестока. Палец второй руки опускается по вер этих самых губ в жесте тишины.       — Только это секрет пока-что. И попроси за меня милую Машу не распространяться о том, что видела. Это будет наш втроём общий секрет.       Смерть просит хранить молчание. Теперь они с Мари покойники. Мертвые точно не проболтаются.       — Я вас понял, Царица.       — Чудно! — живо так, радостно, резво поднимаясь на ноги, — Тогда до следующий встречи, милый Самсон. Приготовь для милой Маши прекрасное платье. Бал будет восхитительным.       Уходит Царица прочь, захлопнулись тяжелые двери за её спиной, оставив Цзин Юаня в одиночестве.       Вновь пропали краски, исчезло солнце из его глаз, лишь тени снежинок на голубых стенах. Мужчина стряхивает лед с плеча.       — Её имя — Мари, — поправляет тишину.       И к черту, что Архонт и его-то имя не запомнила, а лишь это постыдное прозвище.       Цзин Юань покидает рабочий кабинет Царицы, уходя прочь из Заполярного дворца.