И тянутся города

Когда Арсений представлял себе, как пройдет долгожданная встреча с братом, то думал, что первым, что он произнесет, будет насмешливое «где моя тачка, чувак?». Реальность же, как всегда, отличается от фантазий. — Что с рукой? — спрашивает Арсений, скоропалительно просканировав взглядом внешний вид Макса. Он более загорелый по сравнению с тем, каким Арсений его в последний раз видел, а еще у него немного впали щеки и отросли волосы с жутковатыми пубертатными усиками, но, в целом, брат выглядит приемлемо для оставленного на месяц без присмотра подростка. Единственное, что смущает, так это черный бандаж, придерживающий правый локоть. — Трещина, — пристыженно подает Макс голос. — Сальтуху хотел заебашить для видоса, но немного не вписался. Да ты не ссы, бро, это только выглядит стремно, а так врач сказал, что через шесть недель срастется. — Лучше бы у тебя мозг за это время сросся, — вздыхает Арсений, но без особого осуждения, в конце концов, сам недавно был в травмпункте и тоже с правой рукой. — Мы пока в больнице были, Бульку как раз и украли, — робко вмешивается Олеся. — Мы ее снаружи привязали, а когда вышли, ее уже не было на месте. Олеся и Арсений сидят на кровати, Антон оседлал стул у письменного стола, а Максу не осталось ничего иного, кроме как приземлиться на гостиничный палас. Они вдвоем с Олесей приехали сюда уже после того, как Антон с Арсением успели заселиться, и до сих пор держались подозрительно отстраненно по отношению друг к другу. Арсений по этому поводу вопросов пока не задает, и без того голова кругом. — Вы уверены, что именно украли, а не она сама сбежала? — спрашивает Антон. — Ну, — кивает Макс. — Поводок разрезан был. — Рассказывайте с самого начала и по порядку, — требует Арсений. История звучит путано и долго, потому что Макс с Олесей весьма недружелюбно друг друга перебивают и спорят, пытаясь все объяснить, но по сути все сводится к незамысловатой и небогатой последовательности событий. Четыре дня назад после не самого виртуозного исполнения сальто через себя Максу в сопровождении Олеси и Бульки пришлось экстренно искать в Калининграде ближайшую травматологию. Пока Макса обхаживали ортопедически, а Олеся дожидалась его в коридоре, неизвестные похитили Бульку, оставив на память на перилах часть поводка с фиксатором. Переполошившись, Макс с Олесей безуспешно пытались найти собаку самостоятельно, разместив в местных пабликах объявления о пропаже, но позавчера утром в личку в ТикТоке пришло сообщение с пустого аккаунта с фотографией Бульки в клетке, предложением выкупа и реквизитами счета для перевода. — Пол-ляма? — присвистывает Антон. — А у вымогателя губа не дура. — Ну так и Булька теперь не просто собака, а звезда, — невесело подмечает Арсений. — Ее стоимость, соответственно, возросла. — Да я в рот ебал эту стоимость! — горячится тут же Макс. — Было бы у меня столько кэша, я бы на изи отдал сразу! Это же Булька, мне ваще похуй, звезда она или пизда! Но у нас сейчас бабла осталось только на обратный билет до Москвы… — Отдал бы — и в итоге остался и без бабла, и без собаки… Как вы вообще тут очутились? — интересуется Антон. — Из Казани в Калининград?! Я думал, вы дальше на восток поедете, уже воображал, что мы с Арсом по вашим следам до Сибири доберемся… Макс неуютно переваливается с одной ягодицы на другую, как неваляшка. Олеся громко вздыхает. — Мы и собирались, — отвечает она, пошкрябав ногтем с облупившимся лаком стеклянную поверхность кроватного покрывала. — Мы прям досконально маршрут не обсуждали, но вообще я хотела, чтобы он в созвездие Козерога в итоге сложился… Но не получилось. В Казани нас чуть было не тормознули гаишники, и стало страшно. Делать нечего было, посовещались и решили повернуть назад. А когда уже подъезжали к Москве, Антош, так тоскливо стало, так домой не хотелось, ну прям до разрыва жопы. Мы денюжку пересчитали, прикинули, что еще на один город хватить должно. Правда, не учли, что в поезде из-за Бульки придется все купе выкупать, у нас в итоге впритык средств осталось. Ну не запихивать же ее было в багажное в самолете… — Вы машину мою куда дели, покорители чернозема?! — не выдерживает Арсений. — Да спок, бро, тачка давно в Москве, возле твоего дома стоит. Не стал бы я ее где попало бросать. Я ж не еблан какой, — возмущается Макс. Три скептичных хмыка преследуют эту мысль, и он, надувшись, складывает руки на груди. — Почему вас вообще именно сюда понесло? — продолжает допрос Антон. — Не могли для последнего рывка хотя бы Мытищи выбрать? — Ну как же, Антош, — Олеся с энтузиазмом ерзает на месте, — Рогнеда Васильевна ведь меня спрашивала тогда о доктрине трансгендерного идеализма Эммануила Канта. Я погуглила, что он похоронен в Калининграде, и подумала, что здесь мне будет проще в этом разобраться… — Трансцендентного, — закатывает Арсений глаза. — Ну как, разобралась? Теперь Олеся тоже обиженно супит брови, а Антон смотрит на него с явной укоризной. Всем не угодил, надо же. В комнате повисает неуютная тишина, в которой и Арсений, и Олеся, и Макс недовольно сопят. — Малыш, ну ты чего расстраиваешься… — тянет ласково Антон. Арсений хочет было соврать, что ничего он не расстраивается, но тут Антон пересаживается на кровать и привлекает сестру к плечу, а до Арсения благополучно почти вовремя доходит, что обращались не к нему. — Все хорошо будет. Ну ладно, подумаешь, покатались вы немножко… Проебали, конечно, экзамены, аттестаты, выпускной, речь про то, что сегодня перед вами открываются все пути… Но зато на страусов посмотрели — во всем нужно искать плюсы. Наверстаете еще, жизнь длинная. А Бульку мы обязательно вместе отыщем, а если не получится, выкупим. — Папа с отцом меня убьют, да? — всхлипывает Олеся ему в ворот, наконец-то позволяя себе стянуть маску ответственности, стать младшей сестрой и расклеиться. Арсений тоже бы не отказался. Нет, не стать младшей сестрой Антона, прости господи. Всего лишь расклеиться, пореветь у него на плече и прекратить быть взрослым в кои-то веки. Он вообще-то устал. Он почти не спал: вчера, получив одновременно жалобные звонки от родственников, они с Антоном сразу сорвались в отель, еще в такси начав поиск билетов и отдав кучу денег (у Арсения чуть сердце не остановилось при виде цен) за более-менее быстрый перелет. Наспех собрали вещи, поспали буквально пару часов и уже в пять утра поехали в аэропорт. Пересели в Шереметьево на самолет до Калининграда и прибыли сюда еще до полудня. От смены часовых поясов, недосыпа и волнения вело голову, так еще и в Храброво — местном аэропорту — настроение Арсению испортил какой-то мудила, пока Антон караулил его починенный еще три города назад чемодан на багажной ленте. — Киса, съемная квартира интересует? — спросил наглый голос сбоку, когда Арсений, стоя на парковке, растирал гудящие виски. Его тут же обдало тревожным сладковатым запахом аниса. — Нет, у меня гостиница уже забронирована, — буркнул он в ответ, не поднимая голову и даже не размениваясь на то, чтобы огрызнуться в ответ на «кису» — настолько выбился из сил. — О, какая самостоятельная киса, — довольно протянул голос. — А че за гостиница? Может, я в гости тогда приеду? Арсений скосил взгляд: рядом с ним стояли грязные кирзачи, плохо вписывавшиеся в обстановку утра раннего июля. — Думаю, не сто́ит, — снова сдержался Арсений. Антон мог бы им гордиться сейчас. — Стои́т, киса, на тебя уж точно стои́т, — хохотнул мудила. — Как зовут? Пришлось все-таки поднять голову, потому что стало даже интересно узнать, как выглядит человек, настолько идеально отвечающий всем стереотипам о тупых подкатывающих альфах. Рядом стоял парень ниже Арсения ростом — темноволосый, короткостриженый, с симпатичной родинкой на подбородке. В целом, внешне довольно приятный, если бы не отталкивающее выражение ехидных бегающих карих глаз под низкими бровями, прикрытых стеклами прозрачных очков. У Арсения не возникло ни капли сомнений, что очки были не для зрения, а для выебона. Вообще весь вид альфы — яркая аляпистая рубашка, вызывающе натянутые в паху спортивные штаны, кирзачи эти, идиотская татуировка на предплечье почему-то в виде волосатой бутылки Кока-Колы — кричал сам себя: тут не просто красный флаг, тут вся КПРФ в полном составе на майской демонстрации. — Ты же сам не представился, — вскинул Арсений подбородок и сложил руки на груди. — Уфф, да ты вообще огонь. Дико извиняюсь, киса, я Никита. Обожаю омег, которые знают себе цену. — У меня нет цены, я не палка колбасы. — А когда тебе палки кидают, любишь? — ухмыльнулся Никита. — Обожаю, — Арсений тоже лучезарно улыбнулся и кивнул на выход из терминала, от которого в тот момент как раз отделилась высокая фигура Антона, растерянно озирающегося по сторонам. — Вот, когда он, например. Мой парень. Никита оглянулся, разглядывая Антона, который наконец их заметил и повернулся в нужную сторону. — Понял, не вопрос. На чужое не претендую, — вздохнул Никита разочарованно. Арсению отчаянно захотелось съездить ему по морде, но он уже выбрал быть паинькой, и менять тактику на ходу было бы моветоном. — Ну ты все-таки мой номер запиши, киса. Мало ли что. Вдруг заскучаешь. Арсений тоже вздохнул. Антон подходил все ближе, устраивать сцену на глазах у полусонной джетлагнутой публики не хотелось. Проще было согласиться, чтобы мудила отвязался побыстрее. — Почему бы и нет, — ответил Арсений деланно вежливым тоном и достал телефон, встав так, чтобы Антону из-за спины Никиты его не было видно. Тот продиктовал номер, бесцеремонно воткнувшись в чужое личное пространство и внимательно проследив за тем, чтобы Арсений сохранил контакт, подмигнул на прощание и наконец-то вразвалочку отошел. — Это кто? — немедленно спросил Антон, подволакивая чемодан, и следом подозрительно повел носом по воздуху. — Да никто, — Арсений безразлично пожал плечом и одновременно нажал в настройках контакта на «заблокировать». — Просто квартиру предлагал снять, а я отказался. Ну что, такси? В автомобиле до гостиницы, конечно, тоже уснуть не удалось, и сейчас Арсений чувствует себя так, будто его избивало стадо перекормленных анаболиками кенгуру три ночи подряд. Может быть, даже ногами. — Ну не убьют они тебя, так, немножечко помутузят, — утешает тем временем Антон сестру. — Папа с отцом будут счастливы узнать, что ты жива и здорова, а все остальное — дело десятое. Макс робко смотрит на Арсения, видимо, ожидая от него такой же мотивационной успокаивающей речи. — Нет, тебя ждут пиздюли по локоть в жопе, даже и не надейся, — хладнокровно отрезает Арсений. — Ну и что делать будем? — спрашивает Антон, продолжая гладить Олесю по волосам, но обращаясь теперь преимущественно к Арсению. — К ментам пойдем? Арсений морщится. — Они людей отказались искать, — указывает он подбородком на Макса и Олесю. — Думаешь, ради собаки соберутся? — Тут не пропажа, а похищение и вымогательство… Пусть хотя бы пробьют мошенников по номеру счета. — Ну да, и выйдут на какого-нибудь алкаша, которого за две бутылки у банка завербовали. В таких случаях концы всегда в воду уходят. Да даже не в этом дело. Полиция торопиться не будет из-за того, что украли именно собаку, а не крупную сумму или, например, драгоценности. — Собака дороже любых денег! — вскидывается Антон. — Она живая! — Это для тебя дороже. А для уголовного права не то чтобы, — Арсений втолковывает ему терпеливо, как маленькому о том, что не всегда мир бывает справедлив, хотя сердце екает от его доброты. — Нужно самим действовать, Шаст. — Да каким образом, если ты все отвергаешь?! — Уже изведанным и опробованным. — Арсений решительно поднимается с кровати, и спина обиженно ноет в ответ на это движение. — Поехали в травму. А вы двое, — он строго пересчитывает взглядом младших членов их семейств, — сидите тут и не высовывайтесь. Макс, если мошенник опять начнет спрашивать, когда заплатишь, проси рассрочку платежа, пиши, что как раз продаешь почку — что угодно, только выиграй нам время. И постарайтесь за время нашего отсутствия больше ничего не потерять, начиная с чести и достоинства. Идем, Антон.

***

К счастью, областная больница, в которую обратился потрескавшийся Макс, оказывается расположена буквально в двадцати минутах ходьбы от гостиницы. Арсений с Антоном добираются туда пешком, пройдясь вдоль берега Нижнего пруда, вопреки топографическому обозначению, больше похожего на канал. С двух сторон над водой свешиваются и обычные блочные многоэтажки, и редкие двух-трехэтажные кирпичные домики немецкой застройки. — Во сколько именно вы тут были? — спрашивает Арсений Макса по телефону, когда они с Антоном уже сидят в темной каморке перед мониторами видеонаблюдения. — Ну, че-то около четырех часов… — неуверенно тянет брат, который, как Арсений надеется, все еще находится в гостинице, а не где-нибудь на границе с Польшей. — В пятнадцать сорок пять! — в трубке слышится короткая возня, а потом Олесин голос набирает силу на том конце провода. — Я на часы посмотрела специально, когда мы заходили, чтобы потом синхронизироваться с энергетическими циклами! Арсений понятия не имеет, о чем это она, но не переспрашивает, коротко благодарит за информацию и велит сидеть и дальше в номере тихо. — Пожалуйста, включите запись у центрального входа от двадцать седьмого июня. И мотайте сразу на без двадцати четыре. Чрезвычайно услужливый после полученных шести тысяч рублей оператор видеонаблюдения (Арсений, кстати, неминуемо планирует расширять производство футболок с такими-то ежедневными тратами) открывает нужный файл. Черно-белые Макс, Олеся и Булька появляются на экране. Макс стоит в стороне, придерживая правую руку на весу так, будто она начинена взрывчаткой, Олеся старательно пытается прикрутить поводок к нижней перекладине пандуса перед входом, а Булька радостно закидывает ей передние лапы на плечи, раз от раза срывая мероприятие. Наконец Олеся выпрямляется, поднимает перед Булькиным носом руку в назидательном жесте и шевелит губами. Булька смирнеет и садится, тяжело дыша. Потом беглецы скрываются в здании, а собака продолжает сидеть на своем месте, постепенно скапливая под собой лужу из слюней, и изредко вертит мордой, провожая взглядом входящих и выходящих из больницы людей. Спустя несколько минут к ней пробует подойти маленький мальчик, и Булька заинтересованно поднимает уши и вскакивает на все лапы, но мама оттаскивает ребенка в сторону. Когда таймер внизу монитора показывает «16:39:01», заскучавшая было Булька настороженно поворачивает морду вправо. Объект, привлекший ее внимание, однако, в угол обзора не влезает и остается невидимым. Булька сначала медленно шевелит хвостом, но постепенно его колебания сокращаются, пока он окончательно не замирает тревожным восклицательным знаком. Собака поворачивается к камере спиной, но даже с такого положения видно, как резко несколько раз подряд разевается и схлопывается ее челюсть. — Нога! — восклицает Антон и тыкает в правый верхний угол экрана, где в этот момент показываются человеческие стопы. — Она на него лает! Булька прижимает уши и пригибает передние лапы, обнажая зубы и в то же время нервно скребя задними лапами по асфальту. Человек, на которого обращена ее агрессия, сначала полностью исчезает из вида, а спустя меньше чем полминуты знакомые расставленные ноги снова появляются в нескольких шагах от Бульки. — Ах! — Арсений не сдерживает крика, когда собака вдруг резко дергается, заваливаясь набок, а потом пытается выгнуть шею, словно хочет выкусить у себя на боку блоху, и наконец безжизненно оседает на землю.– Они застрелили ее?! — Нет… Нет-нет-нет, — в голосе Антона тоже слышна паника. — Не может быть такого, они же скидывали Максу фото, там Булька была в сознании! Это был выстрел транквилизатором, я уверен! — На фото могла быть другая собака, — зачем-то спорит Арсений. Вероятно, для того, чтобы Антон придумал как можно больше аргументов в защиту версии о целой и невредимой Бульке и убедил его, потому что собственная психика не справляется со стрессом. — Маламуты все похожего окраса. — Да что ты говоришь такое, Арс?! — тревожится Антон. — Как Макс мог спутать свою собаку с какой-либо другой?! — Ну это же Макс… Он ко мне в начале этого года подошел и сказал: «Я тут подумал, что не умею думать…» На экране тем временем наконец появляются преступники в полный рост. Двое мужчин в темной плотной одежде, озираясь, приближаются к неподвижной Бульке, после чего, перерезав кусачками поводок, подхватывают ее под лапы с обеих сторон и в спешке выносят из кадра. — Да епта, ну а зачем им убивать собаку и потом красть ее тело?! — парирует Антон. — Ты «101 далматинец» не смотрел? — на автомате продолжает сопротивляться Арсений, хотя уже чувствует, что сам понемногу успокаивается. Жива. Конечно же, она жива. — Дальше продолжаем смотреть? — интересуется безэмоционально хозяин каморки. — Перемотайте еще раз до момента выстрела и замедлите, пожалуйста, — просит Арсений, нахмурившись. Деталей катастрофически мало для выяснения картины преступления: у мужчин на экране на головах накинуты капюшоны и надеты темные очки, да и лица они почти все время держат параллельно земле. Если Бульку потом сгрузили в машину, то в кадре не появляется даже колесо, не говоря уж о номерах. Даже по телосложению и походке эти люди ничем не выделяются из толпы: в любом дворе можно найти таких же сбитых мужиков на спорте в возрасте от четырнадцати до пятидесяти в наглухо застегнутых черных олимпийках, спортивных штанах и кроссовках или кирзовых сапогах… — Кирзачи! — вскрикивает Арсений и неосознанно хватает Антона за руку, сдавливая. — Остановите запись! Оператор безмолвно нажимает на паузу, и люди в кадре замирают. Арсений почти прижимается носом к экрану, пытаясь выискать в человеке в кирзовых сапогах на мониторе черты своего утреннего малоприятного знакомого. — Ты чего? — удивляется Антон, но руку из хватки не выпутывает. — Мне что-то кажется… Вот этот, слева, будто похож на… Вы можете приблизить изображение? — это он спрашивает уже у оператора. — Да каким образом? Я же не монтажер. Тут кроме функции просмотра ничего нет. — Хорошо, тогда сделайте нам все скриншоты, когда вот этот вот, — Арсений, предавая все, чему его учила мама, невоспитанно тыкает пальцем в экран, — будет анфас. Безразлично кивнув, оператор снова запускает запись в замедленном режиме. — Кого ты узнал? — шепчет Антон, привлекая внимание Арсения тем, что проворачивает кисть в захвате и мягко щекочет подушечками пальцев его ладонь. Внимание незамедлительно становится рассеянным. — Я не уверен. Помнишь, утром в аэропорту? Мужик, который приставал ко мне? Он тоже был в кирзачах. Довольно странная обувь для городской среды в разгаре лета. — Приставал?! — Антон тут же возмущенно округляет глаза. — Ты же сказал, что он квартиру предлагал! — Так я и не соврал. Иногда можно делать два дела одновременно. Антон снова негодующе пыхтит и, кажется, хочет что-то ответить, но Арсений в этот момент еще раз бросает взгляд на экран, где подозреваемый и в хищении собак, и в отвратительных подкатах мужик как раз поднимает Бульку, и ее задняя лапа случайно сдвигает его рукав. — Шаст, — Арсений сглатывает. — Кажется, это точно он.

***

— Какая дебильная татуха, — комментирует Антон, разглядывая скрин, четкость которого была улучшена через приложение. — Что это вообще может означать? Волосатая кола? Газировка с шевелюрой? Пышногривая кола? Они снова переходят мост, возвращаясь в гостиницу, и со стороны, наверное, выглядят, как любая парочка, которая вообще не обращает друг на друга внимание, уткнувшись каждый в экран своего гаджета. Только вот Арсений не любуется никакими татуировками, а ковыряется в собственной телефонной книге, отчаянно пытаясь вспомнить, как же звали утреннего мудилу, потому что его память, видимо, склонна к самоочистке и удаляет мусор каждые полчаса. — Иосиф?.. Леонид?.. — бормочет он себе под нос, листая непомерно раздутый список бесполезных контактов вверх-вниз. Ну вот нахрена ему тут, например, «Кристина Варватос»?! — Иосиф, Леонид? — Антон отвлекается от созерцания фото псинокрада. — Настолько широкий разброс в вариантах?! Так мы никогда не найдем его, Арс! — Да нет, я просто ассоциативно помню, что его звали, как генсека… Михаил?.. А, Никита! Точно, Никита-везде-побрито! — Арсений обрадованно тянет список к букве «н». — Вот он! Как хорошо, что я его сразу не удалил. — Как странно, что ты его сразу не удалил… — ревниво ворчит Антон. На лбу его тут же формируется хмурая складка, а уголок рта недовольно поджимается. Этот вид ворочает внутри Арсения какие-то нехорошие побуждения: подразнить, поддеть, уколоть, вырвать из Антона еще больше доказательств того, что ему не все равно, еще, еще, еще… — Ой, кто-то ревнует, что ли? — не выдерживает Арсений, кокетливо склоняя голову. Он, кажется, совсем потерялся в дефиниции того, что между ними сейчас происходит и что в рамках этих отношений ему позволено, а что нет. Наверняка знает только одно: что-то точно происходит, но почему-то эта неопределенность не вызывает беспокойства, как это всегда с ним бывает. — Да, — бесхитростно признает Антон, не меняя мрачного выражения. — И мне это совсем не нравится. Я ведь права не имею тебя ревновать даже к тем, к кому ты искренне, может быть, симпатию испытываешь. И уж тем более к тому, кого знаешь пять минут и кто спиздил у твоего брата собаку. Но мой мозг это вообще не учитывает. Он просто злится. Безо всяких разумных причин, и я бы хотел от этого избавиться. А еще хотел бы узнать, чего ты на самом деле хочешь. Но на это тоже права не имею, так что, получается, я в замкнутом круге. «Я хочу, — думает Арсений, подслеповато любуясь Антоном из-за яркого солнца, — чтобы ты толкнул меня вон к тому ясеню и поцеловал. Так, чтобы я почувствовал острую кромку коры через одежду. Чтобы заболели губы. Чтобы прохожие оглядывались на нас возмущенно и завистливо, а бабушки прикрывали внукам глаза. Чтобы у меня на подбородке или шее остался лиловый след, глядя на который, ни один Никита не посмеет думать, что у него есть шанс хоть на что-то. Ни до тебя, ни после, потому что вообще не существует никого, кроме тебя, а значит и никаких временных рамок тоже нет. Вот чего я хочу, и какой же ты глупый, если не видишь этого в одних только моих глазах». — Мне нужно позвонить ему, Шаст, — говорит он вместо этого. — Пусть я сам и не в восторге от такой перспективы. Они как раз равняются с тем самым ясенем, и внутри жалобно екает слабым неразумным отголоском надежды, но Антон не замедляет шага. Арсений грустно вздыхает, и тот трактует это по-своему. — Ты вообще не обязан это делать. Есть люди, которые по роду своей деятельности должны таким заниматься и выслеживать мошенников. Или ему могу позвонить я и просто вызвать его на разговор. — Чтобы что? Чтобы он понял, что каким-то образом себя выдал, и сбежал, возможно, прихватив с собой Бульку? Мы пока знаем только, как он выглядит, и его имя, да и то может быть фальшивым. Шаст, помнишь, мы говорили про вероятность выпадения двух шестерок подряд в одной партии? Вот у нас только что это получилось. Это неслыханное везение: какова была вероятность, что именно сегодня в аэропорту он подойдет именно ко мне?! — Еще бы он к тебе не подошел, — шепчет Антон с ударением на пятом слове. — В этом как раз ничего удивительного нет. В желудке опять разливается то довольное недостойное чувство при виде очевидной ревности. — И что ты собираешься ему сказать? — продолжает он, исподтишка пиная носком ни в чем не повинную шишку. — Предложу встретиться и пообщаться. А там попытаюсь вывести его на разговор в нужном направлении. Что-нибудь придумаю. Антон резко останавливается и смотрит с нескрываемым ужасом. — Ты ебанулся?! Идти с этим маринованным хуем куда-либо вдвоем? Нет, тогда я пойду с тобой, пусть хотя бы на расстоянии, но одного тебя никуда не пущу! — Нельзя, — качает головой Арсений. — Он тебя видел утром, мог запомнить. А мне нужно, чтобы он думал, что я теперь сам по себе, иначе он откажется встретиться. Шаст, я же не идиот. Я не собираюсь с ним прогуливаться ночью в лесопарковой зоне. Предложу увидеться в каком-нибудь людном месте. — Бульку тоже в людном месте похитили, прямо в центре города, — несчастно спорит Антон. — Да, а еще Булька может час гоняться за собственным хвостом. Знаешь, немного обидно, что ты нас сравниваешь в этом контексте. — Да я волнуюсь за тебя, козел. Солнце плавит сердце Арсения прямо через кожу, мышцы и грудную клетку. Ох уж это солнце. — Все со мной нормально будет, Антон. Не переживай. Я же знаю, с кем связываюсь, и буду начеку. Антон насупленно молчит, но больше не возражает, и Арсений принимает это за молчаливую капитуляцию. Он вновь открывает список контактов на телефоне и решительно нажимает на иконку вызова под серым кружком с огромной «н». Спустя три гудка из динамика слышится ленивое «але». Никита сначала звучит удивленно, но, быстро сгруппировавшись, предлагает встретиться этим же вечером. Арсений было теряется, потому что рассчитывал, что у него будут хотя бы сутки, чтобы выспаться и продумать тактику поведения, но все же соглашается. Кто знает, не передумает ли авантюрист на следующий день. Едва ли от таких, как он, можно ждать какой-то стабильности. Новый кавалер говорит, что заедет за Арсением прямо в гостиницу, но тот уклончиво сообщает, что выберет ресторан сам и сбросит Никите координаты, потому что якобы сам пока не знает, откуда туда поедет. Верит ему Никита или нет — неизвестно, но такой вариант принимает. В гостинице Арсений наскоро пытается привести себя в божеский вид: принимает душ, укладывает волосы, надевает самые узкие джинсы и футболку, в вырезе которой видно максимально возможное количество ключиц. Олеся на его внешний вид реагирует одобрительным гудением, Макс отвешивает инцестуальный комментарий «ебабельно», за что тут же получает по ушам, а Антон просто молчит, но выглядит при этом так, будто только что присутствовал на египетской казни всех котят в мире. Когда они остаются в номере одни, Антон, сидя на кровати, жалобным взглядом провожает процедуру шнурования Арсением кед. — Пиши мне все время, пока будешь с ним, — просит он убитым тоном. — Шаст, — Арсений распрямляется и с раздражением сдувает упавшую на лоб прядь, — по-твоему, нормально будет выглядеть первое свидание, на котором тот, кто его инициировал, постоянно кому-то написывает в телефоне? — Понятия не имею, — Антон встает и подходит ближе. — У меня в жизни первых свиданий было, знаешь ли… По пальцам пересчитать можно. По пальцам одной руки. Руки Бориса Ельцина. — Все нормально будет, — вкрадчиво произносит Арсений, смягчившись. — Ничего он мне не сделает. Да я крупнее этого Никиты раза в два, если что, заломаю одной левой! — У тебя аргументация на уровне «ну позязя», а я все равно на это ведусь, — Антон вздыхает и вдруг заправляет выбившуюся прядь Арсению за ухо. Дешевый, тривиальнейший жест, и тем не менее душа от него замирает, будто Арсению снова шестнадцать. — Я себя просто ненавижу сейчас, — признается Антон. — Из-за того, что не знаю, как могу тебе помочь. Как будто снова складываю на твои плечи все наши общие проблемы, а сам остаюсь в стороне. — Начнем с того, — приходится прочистить пересохшее горло перед ответом, — что это у моего брата пропала собака, а значит, это не твоя проблема и ты не должен мучаться из-за нее угрызениями совести. — Начнем с того, что это я подарил Максу Бульку и тоже чувствую за нее ответственность. А закончим тем, — Антон переходит на шепот и переходит черту: встает слишком близко, так, что касается голыми коленями кожи в прорезях арсеньевских джинсов, — что я вообще не хочу, чтобы у тебя были личные проблемы, в которые бы мне не разрешалось вмешиваться. Самое время возмутиться такой собственнической наглости, и Арсений, хоть и почти дрожит от чужой близости, находит в себе силы это сделать и даже открывает рот, но Антон действует самым нечестным способом: склоняет голову и трепетно прижимается губами к щеке. Еще и пахнет невозможно хорошо, черт бы его побрал. Арсений не контролирует себя, когда вплетает пальцы ему в волосы: ничего, Антону в скором времени ни перед какими Никитами не нужно будет красоваться, его прическу не жаль. — Я сейчас весь тобой провоняю, ни один альфа не посмеет ближе чем на три метра подойти, — тоже шепчет Арсений, млея от ощущения чужих длинных пальцев у себя на лопатках. — Я, может, этого и добиваюсь, — Антон по-прежнему говорит в щеку, мелко целуя после каждого слова. — Да и вряд ли это поможет. Ты так выглядишь… Мой батя бы сказал, что ты настолько прекрасен, что не оставляешь иного выбора, кроме как взять тебя прямо на столе между студнем и салатом с крабовыми палочками, не дожидаясь аперитива. Удивительное дело: из уст Антона сомнительный комплимент не кажется кринжовым, а подстегивает согласиться с подразумеваемым в нем предложением. Когда Арсений чувствует, что еще пара секунд — и придется менять белье перед выходом, он с сожалением выскальзывает из объятий. — Береги себя, — просит Антон. — Будь осторожнее. — Обязательно, — обещает Арсений и ободряюще улыбается. — Ну я же умничка, Шаст, ты чего. Он отходит к двери спиной, продолжая смотреть в беспокойные глаза напротив, и на ощупь находит дверную ручку. — Арс, — произносит Антон в последний момент, — я знаю, что Булька сейчас в опасности, ты идешь на свидание с ужасным человеком, а наши пиздюки просрали все полимеры, но все равно — я так охуительно счастлив, что они когда-то решились сбежать. Арсений давит на ручку и почти выбегает в коридор, чтобы не вытворить после этих слов что-нибудь непростительно глупое.

***

Ресторан для не самой приятной встречи Арсений предусмотрительно выбирает в Рыбацкой деревне — образцово-показательном туристическом квартале на берегу реки Преголи, откуда открывается шикарный вид на строгий готический шпиль кафедрального лютеранского собора. Деревня представляет собой несколько разноцветных новостроек, хитро прикидывающихся классическими прусскими домиками и маяком. В самом центре туристического потока, на глазах у тысяч людей, Никите, разумеется, будет сложно как-либо навредить Арсению или выкинуть что-нибудь недостойное. Именно таким образом он успокаивает себя, нервно ломая пальцы, когда такси подъезжает по нужному адресу. — Не рассчитывал увидеть тебя так скоро, — произносит медленно Никита, окидывая Арсения плотоядным взглядом с головы до ног. Возможно, дыры на коленках все же были перебором. Он с трудом удерживается от язвительного комментария, что Никите вообще не стоило рассчитывать хоть когда-либо увидеть Арсения, и натягивает на рот самую подобострастную из арсенала сценических улыбок. Что-то из Мольера и Бомарше, роли второго плана. — Я тоже не рассчитывал. Но еще по дороге в гостиницу в такси поссорился со своим парнем. Он меня так выбесил, ты себе не представляешь. — Мое предложение с квартирой все еще в силе. Тебе — особая стопроцентная скидка. — Спасибо, я уже остановился в другом месте. Дело не в деньгах, просто не хотелось больше оставаться рядом с ним. — А, понимаю, — Никита ухмыляется, — и ты позвонил мне, потому что решил отомстить? — Не отомстить, — Арсений немного хмурится, не очень довольный тем, как однозначно собеседник интерпретирует все его ответы. — Просто отвлечься и провести время в хорошей компании. Ты же не против? — Я только за, киса. Свое имя Арсений ему назвал еще в телефонном разговоре, но Никита все равно продолжил использовать в качестве обращения это фелидное снисходительное прозвище, чем все еще не способствовал тому, чтобы расположить к себе. Надо отдать ему должное, ко встрече он подготовился. Из деталей прежнего облика сохранил на себе только выебонские очки, сменил дурацкую яркую рубашку на еще более яркую и дурацкую, переоделся из треников в черные блестящие брюки и даже — батюшки святы — вылез из кирзачей, щеголяя остроносыми скрипучими итальянскими туфлями. Не то чтобы все это сильно произвело на Арсения впечатление, но еще больше репутацию Никита себе подмочил, сделав заказ. Когда к ним подошел официант, вместо того, чтобы поинтересоваться у Арсения, чего он хочет, Никита спросил, в первый ли раз он в Калининграде, и, получив озадаченное «да», с уверенным видом заказал ему загадочную «строганину из пеламиды». Через минут пятнадцать перед Арсением поставили тарелку, на которой лежала порезанная кольцами сырая рыба, от души посыпанная маринованным луком. — Наслаждайся, — милостиво разрешил довольный Никита. — Здесь она лучшая в городе. Арсению не оставалось ничего иного, кроме как вымученно поблагодарить и, подавив брезгливость, начать грызть лежащие на тарелке гренки, уже пропитавшиеся мерзким рыбным соком. Никита, видимо, стараясь произвести впечатление, оказывается весьма словоохотливым. Пытаясь наладить с ним контакт, Арсений осторожно прощупывает темы и касается вроде бы самой безопасной — кино, как оказывается снесен потоком весьма ценного мнения о собственной профессии. — Мне не нравится Абдулов, не нравится Смоктуновский. Для меня всегда их роли были скучные, — рассуждает Никита, откинувшись на спинку и болтая энергетиком в бокале. — А зрителям вообще похуй. Многие даже не разбираются, что там происходит с профессиональной точки зрения. Какие артисты, как там работают?.. Работают ли они достойно этих оваций, которые вы им раздаете? А, киса? Молодым артистам тем более нужно быть осторожнее. Они уже ценники позадирали на сторис, а у типов за плечами только один сериал. Травму попробуй сыграть! Побудь соплей, побудь ничтожеством! Оскорбленный за «молодых артистов», Арсений с трудом давит в себе желание спросить, сколько ролей за плечами у самого Никиты. Потом тот в своей критике переключается на музыкантов: — У меня все друзья рэперы. Все, кто без работы, — все рэперы. Это же деградация, киса! Как можно сочинять лучшие стихи два века назад, а сейчас писать настолько плохо?! Возьми любое стихотворение Лермонтова — в нем словарный запас больше, чем во всем альбоме у нынешнего рэпера. — Что же ты тогда с ними дружишь? — не удерживается все-таки Арсений, обидевшийся за всех рэперов в лице Макса. Да, безусловно, пока он брата тоже не стал бы ставить в один ряд с Лермонтовым, но и у того на заре творчества были стихи про то, как «восхищенный хуй, как страстный сибарит, над пухлой задницей надулся и дрожит», так что и у Макса с его «мой язык к твоим услугам» есть все шансы перерасти этот период. — Ну у них же должен быть хоть один достойный пример перед глазами, киса, — разводит руками Никита. — А у тебя, получается, работа есть? — О, я бизнесмен, — отвечает Никита тем же тоном, которым об этом говорят таксисты. — Недвижимость, тачки — найду для тебя все, что угодно. Сам-то я из Новосиба, но сюда уже несколько лет как перебрался. Тут Европа рядом, киса, ты себе не представляешь. Совершенно другие горизонты, другие связи. Хотя я и в центральную Россию катаюсь постоянно по делам. Вот недавно, например, из Питера вернулся, там кое-какие вопросики нужно было обкашлять. Арсений, который во время этого признания скрывает скучающий зевок, прикладывая к губам свой стакан с водой, едва не давится глотком и переводит расширенные глаза на собеседника. «…а киса-то с зубками! Жди меня тут, я тебя найду еще!..» — всплывает из подсознания. Эта ехидная улыбка, вечная «киса», неприятный запах аниса… Как же он раньше не догадался?! Никита повинен не только в том, что украл Бульку. Никита еще и сломал Арсению чемодан три недели назад, опрокинув его с лестницы на Московском вокзале в Санкт-Петербурге. И уж самый страшный из Никитиных грехов — он не удосужился запомнить Арсения. Арсения!.. — Киса, ты чего? — удивленно поднимает Никита брови, заметив его реакцию. — Да так, — хрипит Арсений. — Не в то горло попало. — Если в горло попало, киса, значит, нужно потерпеть и спрятать зубки, — Арсений моргает, чтобы не закатить глаза. Ладно, этого стоило ожидать. — А ты чем занимаешься? Арсений считает про себя до пяти, чтобы справиться с острым позывом плюнуть ему в лицо, и пользуется тем, что в разговоре наконец-то открылась лазейка для нужной темы. — Так я же ветеринар. С детства животных обожал, вечно домой котиков-песиков с улицы тащил, мама не успевала меня за них ругать. Ну и как будто выбора у меня потом не осталось: поступил на ветеринарию, теперь работаю в частной клинике в Москве. Ничего с собой поделать не могу, — Арсений мечтательно закатывает глаза, — когда вижу моих сюсиков-пациентов, из меня сразу можно веревки вить. Мы, собственно, с моим парнем так и познакомились, он ко мне на прием своего спаниеля Кешу привел — и все, я растаял сразу. Следующее, что помню: мы уже у него дома, в постели, а он курит. — Любишь животных, значит, — задумчиво тянет Никита. — Ага. Особенно собак. Ну давай, крыса чемоданная, соображай. Скажи, что как раз на днях купил аляскинского маламута, и пригласи наивного доступного омежку завтра с ним на выгул. — А я ведь, представляешь, киса, как раз благотворительностью занимаюсь. У меня свой приют для бездомных собак. Хочешь, съездим туда?.. Никита в ожидании ответа нехорошо прищуривается. — Завтра? — Завтра?.. Не, зачем завтра, давай сегодня. У меня дела завтра, киса. Куча дел. А тут недалеко, я тебя мигом домчу. Посюсюкаешься с собачками, они только рады будут. Приюта Арсений не ожидал. Собственный план мгновенно кажется не таким уж и продуманным. — Да сегодня как будто поздно уже… — растерянно отвечает он, лихорадочно соображая, как выкрутиться. — Да какое поздно, киса?! — Никита фыркает. — Детское время. Прокатимся с ветерком, не зря же я не бухал сегодня, — Арсений не уверен, хорошая это для него информация или плохая. — Эй, братик! Рассчитай-ка нас, родной. Никита обращается к официанту так, будто поездка — уже дело решенное, и вновь поворачивается к Арсению, бегая по его лицу въедливыми темными глазами. Он мысленно извиняется перед Булькой за трусость и просто начинает ждать — Никита же наверняка выйдет в туалет или, может быть, покурить, и тогда появится возможность улизнуть, хотя бы через черный вход. Но тот, как назло, сидит на месте, не шелохнувшись, и не сводит с Арсения взгляда, пока ему не приносят терминал для оплаты, после чего встает из-за стола и протягивает руку. — Поехали, кис? Цепенея, Арсений вкладывает пальцы в чужую шероховатую ладонь. Едва оказавшись на свежем воздухе, он резко хватает развернувшегося было вправо Никиту за локоть и дергает его в противоположную сторону, показывая вперед: — А что это там? — Где? — непонимающе хлопает глазами Никита. — Ну вон там, — Арсений неопределенно тыкает указательным в пространство, чувствуя затылком напряженный взгляд сзади. Потому что в нескольких метрах от них, облокотившись на ограду набережной рядом с подвесным кашпо с анютиным глазками, стоит высокая фигура, неумело скрывающая лицо под черным капюшоном. — Вон там? — Никита смотрит на Арсения, как на умалишенного. — Это мост. — Мост?! Потрясающе. Пойдем посмотрим, — Арсений тянет растерявшегося спутника вперед, мысленно умоляя его не поворачиваться. «Придурок, лошпет, еблазавр, говорил же — ни в коем случае не ходить за мной, чтобы не спалиться!», — старается Арсений думать гневно и раздраженно, но получается больше нежно и умилительно. Они проходят недлинную набережную до моста, и Арсений, сделав вид, что чрезвычайно удовлетворен его созерцанием, позволяет увести себя к автомобилю, украдкой косясь назад — не следует ли за ними крайне примечательный в своих попытках сохранить инкогнито силуэт. Вот так, без возможности нормально оглянуться, Антона он не замечает, но это не сильно успокаивает. Асфальт пляшет перед глазами однородным серым вихрем; Арсений, спохватившись, что лучше бы ему в такой ситуации смотреть по сторонам, запоздало поднимает голову. Никита как раз открывает перед ним дверь черного блестящего шестисотого Мерседеса, но джентльменского в этом жесте не так уж и много. Арсений ничего не может с собой поделать: громко хмыкает, столкнувшись со столь кричащим проявлением клишированной детской мечты из девяностых, и лишь качает головой в ответ на вопросительный взгляд. К вечеру небо недружелюбно сереет. Пока Никита обходит машину, Арсений беспокойно вглядывается в тонированные стекла, надеясь заметить невдалеке темную фигуру. — Ты чего вертишься? — хмуро спрашивает Никита, поворачивая ключ в замке зажигания. — Да просто… Я же в первый раз в городе, для меня тут все новое, — Арсений сглатывает. Автомобиль трогается с места. Достав телефон, Арсений видит, что Антон был в сети в последний раз около часа назад, и от этой новости нехорошо скручивает желудок. Пока не забыл, он скидывает в диалог номера Мерседеса и спешно гасит экран, когда Никита недовольно спрашивает, с кем он там общается. — Да мама просто волнуется, вот и пишет мне постоянно. Поверил ему Никита или нет, непонятно, но кивает и через пару минут бесцеремонно кладет ладонь на подголовник пассажирского кресла в некомфортной близости от щеки. — Ты не мог бы держать руль двумя руками? — просит Арсений. — Мне страшновато. — Чего боишься? — Ну, вдруг бревно? — в этих опасениях Арсений даже не лукавит. Никита кривится, но руку все же убирает. То ли за рулем он более сосредоточен, то ли о чем-то задумался, но прежняя болтливость пропадает. Чтобы отвлечься от волнения, Арсений начинает разглядывать город через окна: в конце концов, пейзаж сильно отличается от всего, что они видели раньше, и живое любопытство не вытравить даже противным страхом. Автомобиль проезжает по району с тесными улочками, сплошь застроенными виллами не больше четырех этажей в высоту с оригинальными лепниной, барельефами и вензелями на фасадах, и Арсений интуитивно догадывается, что они двигаются по кварталу, сохранившему оригинальную немецкую застройку. Он украдкой проверяет по карте — район называется Амалиенау, а заодно, затаив дыхание, снова быстро заглядывает в мессенджер и нервно поджимает пальцы на ногах — последнее его сообщение Антону висит непрочитанным. Зачем, зачем он снова поторопился?! Обещал ведь себе больше не совершать импульсивных поступков и срезался на первом же испытании!.. Пейзаж постепенно меняется: черепичные крыши, оригинальные архитектурные формы, витражные разноуровневые окна, светлые улыбчивые тона сменяются скучной послевоенной кирпичной застройкой, а еще через несколько улиц — и вовсе унылыми бездуховными хрущевками и панельными многоэтажками, и Калининград окончательно сливается с другими российскими городами. — Ты же говорил, что ехать недалеко, — стараясь держать тон невозмутимым, говорит Арсений, когда окружающее пространство все больше начинает напоминать промзону. — Так разве это далеко, киса? — весело отзывается Никита. — Ты же из столицы, по вашим меркам это вообще соседний двор. Дорога все больше сужается, а вокруг темнеет, и все опознавательные знаки теряют хоть какую-нибудь индивидуальность. Кажется, они проезжают один из полусохранившихся немецких фортов, а может, это всего лишь чья-то развалившаяся пристройка. Заглядывать в карту Арсений больше не рискует, боясь, что Никита может вырвать телефон из рук. Наконец Мерседес тормозит; Никита выключает двигатель и щелкает дверью. — Ну че сидишь, вылезай, киса, пойдем собачек смотреть. Арсений отстегивает ремень занемевшими руками и открывает дверь. Ноги вместо шуршащего асфальта касаются безмолвного грунта. Осмотревшись, он заключает, что они находятся на задворках какого-то СНТ: вдалеке слышится предупреждающая перекличка лаем, вокруг много зелени, а из-за деревьев выглядывают невысокие покатые крыши. Никита включает сигнализацию, подходит к обтянутому металлической сеткой забору, гремит связкой ключей и отпирает калитку. — Прошу, — произносит он без особого гостеприимства. Из-за калитки вперед тянется тропинка из гравия, упирающаяся в темнеющее непонятной прямоугольной одноэтажной глыбой здание. Никита идет прямо к нему, шарит недолго рукой по стене, чем-то щелкает, и над двором зажигается тревожно-желтый свет уличного фонаря-лампочки. Здание оказывается металлическим сборным гаражом или даже, скорее, ангаром. — Тут еще не все подготовлено, мы в процессе обустройства, — фальшиво объясняет Никита, очевидно, заметив на лице Арсения замешательство. Приходится скоропалительно натянуть понимающую улыбку, но углы рта все равно опасно дрожат, выдавая истинные эмоции. Никита отпирает замок на двери ангара и отступает в сторону, приглашая Арсения войти. Он делает робкий шаг через порог, Никита заходит следом, захлопывает дверь, и наступает непроглядная темнота, в которой Арсений отчетливо слышит, как колотится, нарушая все биологические законы, его обмершее сердце. Локтя что-то касается, Арсений вскрикивает и отшатывается в сторону. — Да тихо ты, сейчас светлее будет. По шороху Арсений понимает, что Никита проходит мимо него вперед; снова звенят ключи, несчастно скрипит несмазанная дверь, трескуче и лениво зажигаются люминесцентные лампы, и наконец возникает яркий прямоугольник дверного проема. Инстинкт самосохранения и здравый смысл вопят Арсению в уши бежать назад, но в следующую секунду из проема доносится вопросительный лай, и сердце падает вниз. Он перешагивает порог. В первую очередь, в ноздри бьет острый запах нечистот, и это дезориентирует на пару мгновений. Стремительно разливающийся на несколько разных по тембру и степени отчаяния голосов лай приводит его в чувство: перед ним не блещущее пышностью интерьера помещение, в центре которого в два ряда выстроено около дюжины клеток. Не просторных вольеров, как заведено в нормальных питомниках, где у каждого животного есть свое личное пространство, а тесных металлических ящиков, прутья которых врезаются в дрожащие тела. — Не обращай внимания, — перекрикивает собачье жалобное многоголосье Никита. — Они же бездомные, к людям еще не привыкли, вот и нервничают. Ближе всего к Арсению стоит невысокая клетка, сквозь прутья которой на него затравленно смотрят больные усталые глаза английского бульдога. — Они… — Арсений прочищает севший голос. — Давно они здесь? — По-разному, — уклончиво отвечает Никита. — Кого-то мы с друзьями на этой неделе отловили, кто-то тут уже месяц. Он делает шаг ближе к Арсению, и тот, оторвав глаза от разволновавшихся животных, видит, как Никита вновь бегает по его фигуре взглядом заядлого оценщика, задерживаясь на уровне бедер. За плечом у Никиты Арсений замечает засаленный диванчик в углу и чувствует, как к горлу подкатывает паническая тошнота. — Вувуву! — раздается рассерженный лай с самого края клеточной шеренги. Таким тоном обычно просят принести жалобную книгу. Арсений едва не давится вдохом: в переднюю решетку крайней клетки упирается знакомый до каждой крапинки и розовой прожилки черный нос. Хлебобулочное имя рвется из глотки радостным вскриком, но в последнее мгновение он успевает захлопнуть рот, чтобы себя не выдать. Нос усиленно шевелится, пытаясь уловить запах, и разворачивается в сторону Арсения, будто что-то нащупав. Из-под мохнатых бровей мелькает влажный раздосадованный взгляд, в секунду меняется на удивленный, а следом из клетки раздается жалобный вой пополам со скулежом. — Арсений, Арсений! Я здесь! — кричит, срывая голос, Булька на своем наречии, упираясь в непроницаемые границы межвидового общения. Жалость к ней внутри Арсения отчаянно борется с необходимостью сохранять невозмутимый вид. — Чего это она, — хмурится Никита и ведет подозрительным взглядом от Бульки к Арсению и обратно, когда тяжелая клетка от сильных толчков начинает слегка скользить по полу. — До сих пор так ни на кого не реагировала. Бешенство, что ли?.. — От меня, наверное, кошками пахнет. Вчера только на приеме четверых осматривал, — мямлит Арсений, пытаясь сообразить, как стоит действовать. Никита делает еще один шаг, приближаясь, и, кажется, хочет что-то сказать — что-то, что Арсений не очень хочет слышать — как вдруг снаружи доносится металлический лязг. Они оба замирают на месте. Собаки, нервированные Булькиным всплеском эмоций, продолжают сочувственно ей подвывать, но даже через этот шум слышно, как кто-то за стенами пытается то ли вскрыть, то ли сломать дверь. — Ты кому-то говорил, куда едешь? — быстро спрашивает Никита. Лицо его мгновенно меняется: все черты наигранного гостеприимства стираются, насмешливая ухмылка превращается в пугающе ровную линию и даже похотливый блеск в глазах притупляется, превращаясь в опасный прищур. — Да когда бы я успел… Я же не знал, куда ты меня везешь… — лепечет Арсений, отступая. — Да? А что тогда за белый Солярис ехал за нами всю дорогу? В каршеринговой оклейке?.. Арсений невольно вздрагивает, потому что в ушах в ту же секунду начинает стучать чужое имя. Антон. — Я еще на кольце на Донского заметил, — продолжает Никита до противного низким тоном. — Прицепился на хвост и не слезал. Только когда свернули на грунтовку, где-то затерялся. Чего молчишь, киса? Вместо голоса Арсения в ответ ему раздается крик со двора — мужской, беспокойный и настойчивый. — Сука! — ругается Никита, прожигает Арсения бешеным взглядом и бросается к железному шкафу возле диванчика. Через несколько секунд Арсений чувствует у корней приподнявшихся волос липкий пот, потому что Никита, закрывший дверцу, разворачивается, а в руках у него оказывается что-то пугающе похожее на силуэт пистолета, только как будто из фантастического фильма. — Сиди здесь тихо, — рявкает он Арсению и широкими шагами пересекает помещение. Дверь за ним захлопывается, а в замке противно скребется ключ, отрезая путь к отступлению. Встрепенувшись, Арсений начинает метаться по опустевшему ангару. Бросается к шкафчику, но на дверце сталкивается с кодовым замком. Шарит в ящиках обшарпанного бюро, но видит там предметы одинаково мерзкие и бесполезные в его ситуации: ошейники с электрошоком, шипованные цепи и дротики — явно не для безобидной игры в дартс предназначенные. Транквилизаторы — подсказывает мысль, зацепившись за эту неприятную находку. Бульку усыпили выстрелом из пневматики, значит, где-то здесь может быть и само оружие. Только хватит ли рассчитанной на собаку дозы, чтобы вырубить молодого здорового альфу?.. Арсений растерянно оглядывается, пытаясь сообразить, где еще можно спрятать ружье, и бросается было наугад к противоположной стене, как больно врезается носком в торчащий из-под диванчика цилиндрический кусок металла и переводит взгляд себе под ноги. Да это же лом! Он хватается за видимый конец, тянет его из-под диванчика и два прыжка оказывается на коленях перед Булькиной клеткой. — Вувууу! — просит Булька, безуспешно пытаясь лизнуть Арсению руку сквозь прутья. С нее даже не сняли шлейку — так и запихнули в клетку в прогулочной экипировке. — Сейчас, девочка, сейчас, маленькая, потерпи… На ее клетке висит обычный небольшой навесной замок; Арсений вставляет лом под дужкой и резко дергает вниз. То ли мошенники не рассчитывали на агрессию со стороны собак и поставили самые хлипкие замки, то ли у Арсения от всплеска адреналина приливают силы, но дужка со звонким щелчком вылетает из корпуса. Дрожащими руками он тянет дверцу на себя, и в следующую секунду Булька сбивает его с ног, опрокидывая навзничь. — Девочка, спокойно, потом пообнимаемся… — пытается Арсений увернуться от слюнявой морды. Снаружи снова слышатся дверной скрип и звук шагов. Сердце у Арсения уходит в пятки, но он, заставляя себя действовать на одной только силе воли, вскакивает на ноги, хватает в одну руку лом, в другую Бульку за холку и тащит ее в сторону двери. — Тише, Булечка, только сейчас, умоляю — тише!.. Арсений прижимается к стене спиной справа от двери, так, чтобы у вошедшего в первую секунду не было возможности его увидеть. Что есть силы сжимает верхний ремешок шлейки на Булькиной спине и отводит вторую руку с ломом вверх, готовясь нанести удар. То, что происходит дальше, как ему кажется, происходит в замедленной съемке. Бороздки ключа опять неаккуратно вихляются внутри замка, пробегаясь создаваемым шумом по нервным клеткам. Дверь распахивается, и Никита дважды шагает вперед, останавливаясь, когда, видимо, замечает открытую пустую клетку. Булька рычит, обжигая Арсению бедро своим жаром, но в общем лае ее голос теряется, да и сам Арсений сейчас больше внимания обращает на другое: Никита по-прежнему сжимает в руке ту фантастическую пушку, только из ее дула по полу почему-то волочатся две тонкие закручивающиеся спиралями проволоки с наконечниками в виде иголок. Эта картинка так поражает расстроенное за последний час сознание Арсения, что он даже почти не регистрирует реальность, когда между пальцами левой руки вдруг приятным щекотанием проскальзывает густая шерсть. А вот куда более оперативная на реакцию Булька вдруг обнаруживает склонность к самоповторам и совершает то же самое, что вытворила больше месяца назад — в день, когда для Арсения вся эта история и началась. Без разбега, оттолкнувшись с места, прыгает вперед, выставив мощные лапы. Никита успевает развернуть корпус в сторону шума, но не поднять руку или как-либо еще защититься, и более тридцати килограмм живого веса пригвождают его к полу. Сочный неприятный звук, с которым его голова ударяется о металл, Арсений слышит даже сквозь непрекращающийся ритм звучащего собачьего вальса. Он отмирает только тогда, когда мокрый нос неимоверно довольной собой Бульки тычется ему в опустевшую ладонь. Переполошившись, Арсений выбирается из своего укрытия и осторожно пинает носком лодыжку распростертого на полу неподвижного тела. Когда реакции не следует, Арсений перехватывает лом покрепче и, затаив дыхание, не сводя глаз с чужих закрытых век, вжимает пальцы в шею и ощущает под ними ровное биение сонной артерии. Живой, сука. Поражаясь крепкости черепа подонка, Арсений быстро подбирает с пола вылетевшую из его рук добычу — связку ключей и оружие, а потом, развернувшись в сторону надрывающихся собак, виновато произносит: — Я вернусь за вами, потерпите еще, — подозвав Бульку, выходит из ангара и тщательно запирает дверь. За второй дверью их встречают непроглядная тьма, потому что фонарь больше не горит, и тишина, причин наступления которой не обнаруживается. — Шаст? — робко зовет Арсений, вновь ощущая липкие лапы страха, сковывающие тело. Откуда-то слева доносится мученическое мычание. Не слушающимися пальцами Арсений, ломая ногти, царапает стену в том месте, где предположительно должен быть выключатель. Мизинец наконец задевает кнопку; Арсений вдавливает ее и в следующую секунду слепнет от ярко вспыхнувшей над головой лампочки. Он снова зовет Антона и, услышав повторный стон, бросается на него прямо так, вслепую, отчаянно пытаясь растереть бесполезные сейчас глаза и едва не спотыкаясь. Вооруженная нюхом Булька добирается до Антона первой — он лежит на углу ангара на земле ничком, и руки его неестественно сведены за спиной. Фонарный свет здесь почти полностью абсорбируется ночным мраком, и адаптировавшееся зрение наконец позволяет Арсению разглядеть: запястья и лодыжки Антона стянуты веревкой. Он, чувствуя, что от стука крови в ушах сейчас может оглохнуть, падает на колени рядом и трясущимися ладонями переворачивает тело на спину. Глаза у Антона слезятся, но открыты, и зрачки тревожно носятся из одного уголка глаз в другой. Рот набит какой-то тряпкой — Арсений вынимает ее и, не глядя, отшвыривает в сторону. — Блядь, Арс, какой же ты долбоеб, зачем ты с ним… Ты в порядке?! В порядке?! Он что-нибудь сделал?.. Где он? Антон тараторит, задыхаясь и отфыркиваясь из-за Бульки, которая вносит свою посильную лепту помощи: вылизывает ему лицо. — Булька, отстань, — Арсений пытается отпихнуть ее морду, чтобы наконец дотронуться кончиками пальцев до лица Антона — кажется, что сейчас нет важнее занятия во всем свете. — Я в полном порядке. А он заперт внутри и лежит в отключке. Что у вас тут произошло? Ты ранен? — Не знаю, вроде если и ранен, то несильно… Я мчал за вами от самой Рыбной деревни. Когда вы вышли из ресторана, даже не сразу сообразил, что собираетесь куда-то ехать, думал — просто погуляете. Типа он тебя проводит, а я прослежу, куда этот пидарас толченый затем поедет. Для этого и машину арендовал. А потом вижу, как он тебе уже дверь в тачку открывает. Ты долбоеб, Арс, я это говорил?.. Блядь, подними меня, на связанных руках лежать пиздец больно… Ууух, бля… Так вот, повезло, что я припарковался почти рядом с ним. Во время преследования старался держаться не слишком близко, но и из вида вас не терять. Заплутал только вот здесь, когда огороды пошли… Узнал его мерин, перелез через забор, ободрал все руки, бросился к этой железной халабуде, а оттуда один лай слышен. Я переполошился, попытался дверь открыть — какое там… Стал орать, стучать, и тут слышу шаги и как изнутри замок начинают отпирать. Я кинулся сюда, за угол, — думаю, если это он, наброшусь сверху и руки заломаю. А он меня врасплох застал: сразу погасил фонарь, как только вышел. Я в темноте даже сообразить ничего не успел, как меня в сиськи будто комета жахнула, только без вспышки. Кажется, я даже вырубился на какое-то время. Понял, что на земле лежу, только когда по мне руки зашарили. Начали связывать, и я попытался их спихнуть, да хотя бы лягнуться, но вообще ничего сделать не мог, будто все тело разом парализовало… Потом он вытащил что-то из груди дважды — я аж вскрикнул от боли, так он сразу мне в рот кляп сунул. — Он в тебя из тазера выстрелил, — Арсений демонстрирует ему оружие. — Не знаю, какой тут заряд, но током тебя, наверное, приложило не слабо. Пока Антон рассказывает, он пытается освободить ему руки и ноги, но вскоре понимает, что узел не поддается, и просто оставляет на время эту затею — главное, что тот кажется невредимым. — Какой же я бесполезный, — сокрушается тем временем Антон. — Помчался спасать тебя и чуть было хуже не сделал. Рыцарь хренов… — Я тогда тоже бесполезный, — сообщает Арсений. — Сам полез к нему в логово, не имея никакого плана. Меня Булька спасла — прыгнула на него так, что он при падении сознание потерял. — Не сдох? — беспокойно дергает плечом Антон. — Не то чтобы сильно жалко было, но все-таки… — Нет, живучая зараза. Я пульс проверил. — Ты набери все же «112». Пусть и менты, и скорая сразу едут. Тут уже не просто собачье похищение, тут статья посерьезнее светит. Арсений кивает, включает на телефоне передачу геоданных и набирает номер вызова экстренных служб, стараясь описать ответившему оператору ситуацию без лишних подробностей в виде упоминания животных и полагаясь преимущественно на сказуемые: напал, использовал электрошоковое оружие, была оказана самооборона, преступника обезвредили. Сейчас, когда страх и шок отступают, к нему как будто возвращаются все чувства. На ночном сквозняке становится очевидно, что футболка совсем промокла от пота, а выглядывающие из прорезей джинсов коленки неприятно щиплет от соприкосновения с землей: видимо, разбил их еще в ангаре, когда пытался освободить Бульку. Антон тоже морщится, стараясь устроить поудобнее связанные запястья. — Сука, как же мышцы во всем теле до сих пор ноют… Меня как будто выебала дюжина вокзальных бомжей. — Мы позже обсудим твои сексуальные фантазии, Антон, ок? — Обсудим?.. — он переводит на Арсения удивленный взгляд. И тот не выдерживает, потому что не железный, а еще потому что вместе с анатомическими ощущениями вернулись и другие, более высокого характера. И кажется, только усилились. Так что Арсений, пользуясь тем, что Антон до сих пор связан и все равно не сумеет сопротивляться, нежно оплетает рукой его затылок и притягивает к себе измазанное в земле и собачьей слюне лицо — самое прекрасное в мире. Антон изумленно вздыхает ему в рот, но в следующее мгновение уже подается вперед и шевелит губами в ответ, явно мучаясь из-за отсутствия возможности тоже заключить в объятия. И все равно, несмотря на боль в теле, неудобную позу и не самую романтичную обстановку, Арсений считает, что это один из лучших поцелуев в его жизни. — Погоди, — просит он, с трудом отрываясь от Антона, может быть, через несколько великолепных минут. — Потом еще все это успеем. Скоро сюда приедет группа вооруженных людей, и за это время надо постараться придумать, как им кратко и доступно объяснить наличие тут бессознательного тела и десяти воющих собак так, чтобы попутно не навлечь подозрения на самих себя. А еще до того, как эти люди примутся восхищаться тем, какая мы красивая пара. А опыт показывает, что вероятность такого исхода весьма высока. — Десяти?! — переспрашивает Антон, округлив глаза. — Там десять украденных собак? — Ну, без Бульки получается, что девять. Судя по запаху и истощенному виду у некоторых, думаю, их там держат уже давно. — То есть как это? Этот мудак и его подельники, кем бы они ни были, наверняка же скидывали другим хозяевам предложения выкупа, как и Максу. Получается, кроме нас, никто до сих пор не заинтересовался и не попытался найти своего питомца? Как это возможно, Арс?.. Это же не просто животное, это член семьи! В нескольких шагах от них член семьи Поповых, кажется, начинает есть валяющиеся на земле какашки. Арсений сначала хочет остановить Бульку, а потом думает — бог с ней, сегодня заслужила право делать что угодно. Да и смотрит он сейчас, в основном, не на нее, а на Антона, который праведно возмущается человеческой черствостью и ежится на холодной земле. Арсений улыбается. Он так сильно влюблен, что есть опасность начать сочинять невероятно отвратительный рэп-серенаду — у них в роду уже бывали печальные прецеденты.