И тянутся города

— Ну пустое же шоссе, Арс, хули мы тащимся на скорости гужевой повозки, переполненной астраханскими арбузами и запряженной кобылой, которая застала еще двадцатый съезд КПСС?! По шоссе они действительно едут в одиночестве, лишь изредка обгоняемые серыми цистернами, но ночью прошел сильный ливень и воздух до сих пор тревожно пахнет сыростью, так что Арсений благоразумно не разгоняется на мокром асфальте. И в «мокром асфальте» тоже — Дастер им достался темно-сизый. — А что тебя так подгоняет? Геморрой? Или ты думаешь, что Олеся, Макс и Булька все еще сидят на той ферме и радостно нас там дожидаются? Какая разница, когда мы зададим местным наши извечные вопросы — часом раньше или часом позже? Антон, умаявшийся с ремонтом машины, забыл права дома в Москве, поэтому за руль взятого в каршеринге Дастера пришлось сесть Арсению, и прямо сейчас, на энном километре М-10, он задается вопросом: а почему они начали жить в одной квартире только вчера, но уже спустя сутки ведут себя как старая женатая пара? — Ничего не подгоняет, но это же пиздец как раздражает! Такое чувство, что ты боишься двузначных чисел, поэтому мы ползем на девяти в час. — Не преувеличивай. — Я просто не понимаю, как эта приверженность черепашьей скорости в тебе уживается с вечным шилом в жопе. Во всех остальных ситуациях ведь ты категорически не способен оставаться на одном месте дольше одной минуты. — Ты вместо того, чтобы бухтеть, лучше бы следил за навигатором. Скоро там съезд? — Да скажу я тебе, когда. И вежливая тетенька в телефоне тоже скажет. Не промахнемся, я заранее посмотрел: там сначала Новописино, потом Тосно, и только после наш поворот. От неожиданности Арсений даже спускает взгляд со стелящегося под колеса асфальта впереди и дергается в сторону пассажирского кресла. — Какое еще Новописино?! — Ну, я виноват, что они его так назвали?! И не смотри так, едва табличка с названием покажется, сам же первый побежишь с ней фоткаться, чтобы потом в инсте выставить с какой-нибудь двусмысленной подписью или хештегом. Арсений не возмущается этим вопиюще несправедливым анализом его стиля ведения социальных сетей лишь потому, что старая беспокойная мысль — заглядывает или нет Антон до сих пор на его аккаунты? — вновь борется за первенство в голове. Он с трудом выталкивает ее на периферию и переспрашивает: — Новописино? Тут поблизости есть село Новописино? — Ну да. Или деревня — я хуй топтал в этих топонимах-иеронимах. — Быть не может. Не могли так назвать населенный пункт. Особенно в паре километров от старинной дворянской усадьбы. — Да я сам видел на карте! Арсений не ленится притормозить у обочины и полностью разворачивает корпус вправо. — Показывай. Антон ворчит что-то на тему, что могли бы сами все увидеть через несколько минут, но тем не менее послушно увеличивает область на карте в приложении и торжествующе разворачивает экран к Арсению. Тот смотрит в бликующую поверхность секунд десять, не моргая. — Новолисино, — наконец изрекает ровным тоном Арсений. — Что?.. — Тут написано Новолисино. Знаешь, вообще еще две минуты назад я бы предположил, что перепутать животное с половым органом невозможно, но у тебя получилось. Умница. Антон едва не роняет телефон, когда резко тянет зажавшую его руку к себе и подносит экран к глазам на расстояние, способное вызвать неконтролируемую профессиональную ярость у любого офтальмолога. Он открывает рот и тут же поверженно захлопывает его обратно. Арсений, чувствуя себя вдвойне отмщенным за все подколы по поводу стиля вождения и подписей к фотографиям, с удовлетворением вновь жмет на газ. — Давай-ка теперь смотри внимательно по сторонам, картограф. Я слышал, в этих полях бродит много рыжих пенисов, охотящихся на мелкий скот. — Заткнись, — бормочет отвернувшийся к окну Антон. — О, я только начал, — веселится Арсений. — А у тебя еще осталась та зимняя куртка? Ну, помнишь, кожаная, с мехом из члена? Угрюмое сопение сбоку звучит музыкой для ушей. — Может, включим вместо навигатора какую-нибудь аудиокнигу? Я вот очень люблю слушать русские народные сказки за рулем. Уверен, тебе обязательно понравится «Пизда и журавль». Настроение Арсения хорошеет так же стремительно, как Москва при Собянине, и то, что Антон молчаливо впитывает унижение, лишь раззадоривает мозг. — Не хочешь сказки? Ладно, давай тогда во что-нибудь поиграем. Например, кто больше вспомнит старых мемов. Давай, я начну. Помнишь это завирусившееся лет десять назад фото чучела, сидящего на стуле? Ну, упоротый хер? Кажется, что даже солнце начинает пробиваться сквозь сизое небо. — Или, может, ну их вообще, эти поиски братьев и сестер наших меньших? Места-то тут какие, глянь! Пошли в лес, грибы пособираем, они как раз после дождя повылезали. Я вот обожаю эти маленькие, рыженькие, растут всегда целым семейством, они еще хороши с жареной картошечкой и сметаной. Как их?.. Хуички, точно! — У тебя еще много? — подает слабый голос Антон, все еще уставившись в окно. Арсений немного жует губами в задумчивости. — Да, пожалуй, все. Ну, разве что могу предложить тебе еще спеть песню: «А нам все равно, а нам все равно, пусть боимся мы волка и писюн». — Там была сова, а не лиса. — Да какая разница. Они едут в тишине пару минут, и подобревший после чужого поражения Арсений решает, в конце концов, милостиво протянуть мизинец примирения. — Вообще Новописино — вполне неплохое название. Например, для секс-шопа с широким ассортиментом фаллоимитаторов. Антон молчит еще секунд тридцать и наконец подает тихий, но уже не такой раздавленный голос: — А секс-шоп с бэушными изделиями назывался бы Старописино. На этом основании Арсений заключает, что мизинец был принят и пожат. Вчера после приезда в Петербург они проспали почти целый день. Ехали на этот раз не рядом — Арсений выбрал себе купе для омег, а Антону с его одобрения взял обычное. Соседями Арсения оказались папа с двумя дочками лет двенадцати-четырнадцати, и те на протяжении всего пути раздражали своим хихиканьем. Их папа пытался несколько раз завести разговор, и Арсений был даже рад отвлечься, но все темы так или иначе сводились к чему-то матримониально-восторженному, так что равноценной беседы не вышло. Ночью девчонки не угомонились, несмотря на возмущенные покашливания, и продолжали болтать шепотом, перегнувшись с верхних полок. Беруши не спасали положение, и половину ночи Арсений пялился на скользящие по двери купе тени деревьев. Петербург при встрече не пожелал развенчать стереотипы о себе и облил приветственным дождем. Антон, встретившийся на перроне, тоже выглядел нахохленным и не способным поднять веки до полного обнажения круга радужки, но Арсений прекрасно помнил из совместной жизни, что это его нормальное состояние после пробуждения, во сколько бы оно ни состоялось. Обещанная теткина квартира к приятной неожиданности оказалась расположена на мансардном этаже с выходом на крышу и видом на мириады наклонных жестяных плоскостей крыш и верхушки шпилей. Комната была всего одна, переоборудованная под студию, с кроватью-полуторкой и раскладным креслом. За возможность занять более привилегированное место они с Антоном по справедливости скинулись на каменцы, Арсений вышел победителем и упал лицом в кровать, не раздеваясь. Последней мыслью перед наступлением темноты было то, что Антон, как и прежде, всегда сначала выкидывает бумагу. Но сон вышел шатким, похмельным, потому что к мансардному окну прилагался тюль, но не прилагались шторы. Гипсовый слепок пасмурного неба, заткнувший оконный проем, жег глаза даже сквозь веки, и Арсений ворочался с боку на бок, периодически моргая. На правом боку его нечеткий взгляд всегда встречали ступни в носках, свисающие с разложенного кресла — длинные, с изящно изогнутым вытянутым рисунком подошвы и трогательно просвечивающими сквозь немного вытертый белый трикотаж аккуратными розовыми кругляшками пяток. Ветер из окна над кроватью надувал тюль парусом, и этот парус стремился потереться Арсению о нос. Он попробовал захлопнуть ставни, но в комнате моментально стало душно, открыл снова — Антон сонно заворчал на сквозняк. В этом полусне они оба провели почти целые сутки — погода все равно не располагала к тому, чтобы отправиться в город и уж тем более за город. Не шепчет она и сегодня, но Арсений с Антоном не в том положении, чтобы выбирать, поэтому арендуют с утра машину и выезжают на автомагистраль. — Ты отвлекся, — напоминает Арсений, сбрасывая скорость перед аварийным участком. — Читай, что там было дальше. Мы остановились на жизни усадьбы в XIX веке. Антон мученически вздыхает и снова склоняется над телефоном, зачитывая вслух текст и время от времени вставляя в него свои комментарии: — Первые владельцы имения были меценатами и просветителями. На собственные средства они содержали школу практического земледелия и ремесел, больницу на двадцать коек, развивали торговлю, фермерство, сыроварение (о, сырочек, это они молодцы), земледелие, промышленное производство, выплачивали пенсии вдовам (снова молодцы), содержали бобылей (а этих-то нахрена кормить?!), обучали крестьян заграницей, содержали музыкантов, художников, литераторов, создавали благотворительные фонды, — тем самым всячески содействовали развитию демократии, — он переводит дух и продолжает. — В Марьино любили приезжать со своими семьями дочери Софьи Владимировны: Наталья Павловна Строганова, вышедшая замуж за своего троюродного брата Сергея Григорьевича Строганова (ебать они Ланнистеры!) Аглаида Павловна, в замужестве Голицына, Елизавета Павловна Салтыкова и Ольга Павловна Ферзен. Единственный наследник всех Строгановских владений граф Александр Павлович погиб на глазах отца 23 февраля 1814 года при взятии Парижа, в местечке Краон. Через три года ушел из жизни глава рода граф Павел Александрович Строганов, сломленный тяжелыми жизненными ситуациями и болезнью. Арс, — Арсений чувствует справа жалобный взгляд, — я сейчас тоже уйду из жизни, сломленный труднопроизносимыми именами и чужой инцестуальной связью. Аглаида, блядь! Ферзен! — Что труднопроизносимого в Павлах и Елизаветах? Ладно, отдохни. Все равно поворот на Новолисино-Новописино уже проехали, значит недолго осталось, — Арсений строит недовольное лицо, великодушно избавляя Антона от обязанности чтеца статьи об истории усадьбы, хотя, если говорить откровенно, сам чувствует, что еще пара имен-отчеств — и он безответственно уснет за рулем. И действительно, спустя минут десять они тормозят на небольшой открытой парковке напротив зеленых узорчатых ворот у входа в парк. Ритуал допроса кассирши проходит без сильных отступлений от привычного сценария — она вспоминает Бульку, но назвать точную дату посещения затрудняется, а при виде фото Олеси и Макса только пожимает плечами и выжидающе уставляется сквозь окошко: это, конечно, все замечательно, но билеты-то вы брать будете, молодые люди? Будут, куда они денутся. В отличие от Ясной Поляны тут не много людей и машин, а за воротами вместо запущенного лесопарка раскидывается ухоженный английский сад. Сразу за поворотом аккуратной дорожки на Арсения исподтишка выпрыгивают удушающе пышные кусты рододендрона, из-за макушек которых выглядывает светло-желтый степенный дворец на противоположном берегу, опоясанный рекой. Арсений успевает только вертеть головой по сторонам и засовывать ее в кадр селфи, а заряд батареи на телефоне устрашающе быстро начинает ползти в сторону нуля, потому что абсолютно все вокруг так и просится в объектив: тут вальяжная ротонда — там легкомысленная беседка, тут солнечные часы на лугу — там каменная скамья с подлокотниками в виде кариатид, тут красный китайский мост — там остов полуразрушенного готического замка с аистом на крыше. — Ого, — не сдерживается даже Антон, остановившись на лугу и взглядом ценителя окидывая белоснежную скульптурную группу — две голожопые фигуры, слившиеся в страстном поцелуе. — Да тут прям рай. И людей так мало, только статуи… — Полагаю, в раю их тоже немного, — ухмыляется Арсений. — Низкая пропускная способность. Антон старательно ловит экраном телефона крупный план четырех прижавшихся друг к другу упругих мраморных ягодиц. — Запасаешься контентом для вечернего уединения? — насмешливо интересуется Арсений. Резко пробудившееся в дороге желание поддразнить на свежем воздухе бурлит сильнее, и он лишь надеется, что в голосе не проклевываются нотки ревности. Потому что ее там нет — объективно. И если бы Антон точно так же фоткал его задницу, это было бы совершенно возмутительно и недопустимо — объективно. — Да не светит мне никакое уединение, ты же всегда рядом, — печально вздыхает Антон, а Арсений вдруг раздражается из-за сильного громкого порыва ветра, встрепенувшего листву и птиц и помешавшего в общем шуме распознать — наигранная эта печаль или нет. О том, что этот ветер — еще и потенциальный сигнал приближения нового приступа дождя, он думает лишь потом. За рекой на подступах к дворцу разветвились тонкими грядами вдоль линии берега и петляющих дорожек розовые кусты — к великому огорчению и Арсения, и Антона пока еще со спеленатыми бутонами. — Чертовы зумеры, не умеющие в тайм-менеджмент! Не могли сбежать хотя бы на месяц позже, чтобы тут все уже все благоухало к нашему приезду? — капризничает Арсений, вмиг позабыв, что в Ясной Поляне, напротив, расстраивался из-за того, что они приехали слишком поздно и не успели на цветение яблонь. — Зато будет повод вернуться, — улыбается Антон, наклоняясь к кусту, чтобы сфотографировать безуспешно тычущегося в нераспакованный бутон шмеля. Смотреть на него сверху вниз непривычно; Арсений замечает торчащий из выреза кепки на затылке смешной вихор, и прокатившийся по рукам от локтей к кистям зуд его запечатлеть внезапно оказывается куда сильнее желания увидеть цветение роз. — У нас или у Макса с Олесей? Антон только пожимает плечами, распрямляясь: — Смотри-ка, а там лилии уже распустились, — и уходит — от ответа и вперед. Рассыпанные вдоль дорожек цветущие кусты, как хлебные крошки в сказке, выводят ко дворцу. С двух сторон на уступах парадной лестницы лежат каменные львы, а у подножия прямо в газон воткнута табличка с угрожающими словами «на львов не забираться!». Врожденное чувство противоречия почти заносит ногу Арсения вверх, чтобы залезть на пьедестал со львом, как он поднимает голову и замечает выражение морды изваяния — такое несчастное и унылое, будто одними только оседланиями предыдущие посетители усадьбы не ограничивались. Пожалев беднягу, он опускает ногу, гладит увесистую мраморную челюсть и встает рядом, поворачиваясь и вытягивая руку с телефоном так, чтобы в кадр могли попасть и статуя, и Арсений, и предостерегающая табличка, и дворец, и заросли белого рододендрона. — Ну мучаешься же, давай я, — замечает его обреченные на поражение попытки Антон и протягивает руку к телефону. Поколебавшись пару мгновений, Арсений отдает его и принимает уже более расслабленную позу, знающе поворачиваясь к камере выгодной стороной. Антон делает несколько снимков и возвращает телефон, но недовольный ракурсом Арсений гонит его обратно и берет на себя руководство процессом съемки. Когда лев, табличка, дворец и рододендрон исчерпывают свой художественный потенциал, он перемещается на лужайку перед дворцом, садится в одно из раскиданных там плетеных кресел, потом в другое, под деревом, потом тянет Антона обратно, к воде и кустам, потом садится на влажную после дождя скамейку, потом морщится от тут же намокшей задницы, потом запрещает Антону фотографировать его еще как-либо, кроме как в анфас, потом бежит к белоснежному мостку, чтобы эффектно облокотиться на перила… — А мы на ферму-то пойдем? — лицо Антона с любопытством выглядывает из-за черного прямоугольника телефона. — Мне не в лом еще тебя пофоткать, но, кажется, скоро дождь начнется, нам бы успеть добежать. Арсений, за секунду до этого вопроса оценивавший перспективы кадра, в котором он перелезает через перила и делает вид, что боится упасть в водоем, переводит растерянный взгляд на мутную воду, гладкую поверхность которой потихоньку начинают протыкать редкие иголки дождя. Становится стыдно. Он и позабыл, что они сюда приехали искать брата, сестру и собаку, а не ради его фотосессии. — Да, пошли, конечно. Указатель ведет их по тропинке между берез, и сад постепенно теряет свои вычерченные по классическим лекалам холеность и ухоженность, с каждым шагом все более и более обрастая очарованием дикой природы. За очередным низеньким деревянным мостом открывается вид на широкий простор с огородами и пастбищами, огороженными обычной металлической сеткой от любопытных гостей. Первыми из местных обитателей Арсения и Антона встречают седобородые козлики, заинтересованно тычущиеся мордами в звенья решетки. Виновато всплеснув руками, Антон начинает блеять вслух что-то жалостливое. — Ты ебанулся? — изумляется Арсений. — Сам ты ебанулся, а я извиняюсь, что мы пришли в гости с пустыми руками, без угощения. Арсений закатывает глаза: — У них полное поле травы, Антон. Нечего пихать им в рот всякую гадость из магазина. — Ну даже ты иногда пихаешь в рот всякую гадость. «Уже три года как не пихаю», — так и просится с языка, но Арсений вовремя его прикусывает. Вполне вероятно, что Антон даже не заметил двусмысленности собственной фразы — у него иногда бывает такая детская близорукость на очевидные вещи. Возможно, это симптом всех хороших людей. — Давай лучше сфотографирую тебя на козлином фоне, — вместо проглоченной шпильки Арсений вкручивает новую. — А, хотя не сто́ит, ты сольешься с общей массой. — Ой, страусы! — Антон, кажется, не слышит его, почти подпрыгивает от восторга и несется вперед. Он никого не обделяет вниманием: ни страусов, ни овец, ни кур, ни вышедшего прямо к ним на тропинку важного гуся с оранжевым клювом в цвет шлепанцев-лап. Антон курлычет, мекает и всеми иными доступными ему способами коверкает человеческую речь, склоняясь к животным, а Арсений видит, как подрагивают нетерпеливо его заведенные за спину пальцы — видно, хочет погладить каждого, но побаивается, особенно гуся. У загона с белыми павлинами он останавливается, аккуратно поднимает ползущую прямо в лапы к птицам улитку и переносит в траву на противоположной стороне, после чего оборачивается к Арсению. — Давай тебя сфоткаю с ними. А, не, ты же сольешься с общей массой. Значит, все-таки услышал. Арсений с достоинством фыркает — все павлины на ферме худосочные, с куцыми, тщедушными хвостами — ни капли на него не похожи. — Здравствуйте! — на звук голоса Арсения оборачивается девушка, расчесывающая длинную светлую гриву коня игреневой масти. — Извините, что отвлекаем. Меня зовут Арсений, а вот тот молодой человек, который, эм, убегает от гуся, — Антон. Мы разыскиваем родственников — девушку-омегу и парня-альфу, с ними еще взрослый маламут. Мы точно знаем, что они были здесь в последние пару недель, но не раньше двадцать третьего мая, не припоминаете? Он показывает девушке телефон и уже привычным жестом перелистывает три фотографии. — А, ну как же, конечно, помню, — оживленный утвердительный ответ настолько выпадает из общей картины наблюдений за все дни поисков, что в первую секунду Арсений на автомате грустно кивает и лишь потом осознает смысл услышанного. — Это же Булька, я на нее теперь подписана. — Вы с ними разговаривали? — с жаром спрашивает запыхавшийся Антон, которому удалось оторваться от гусиного преследования. — Простите, как вас?.. — Карина. Ну да. Приятные ребята, веселые. — Когда это было? — Да сложно сказать, может, дней десять назад… — она рассеянно продолжает водить рукой со щеткой сквозь светлые струи лошадиной челки. — А, хотя нет, почему сложно. Погодите-ка. Карина лезет в карман за телефоном: — К Варежке в тот день ветеринар приезжал, я как раз, когда его провожала, увидела, как они снимают Бульку у загона со страусами, подошла и мы разговорились. Так, врач, врач, когда же был врач, — пальцы быстро тапают по экрану, разбираясь в календаре, — а, ну вот. Тридцатого мая это было. Арсений ловит на себе юркий взгляд Антона, зажегшийся азартом. — А они вам что-нибудь рассказали о себе? Ну, насколько они здесь, что собираются делать? В глазах Карины на секунду мелькает тень сомнения, и она нерешительно поджимает губы, делая шаг назад и подтягивая к себе за уздцы морду лошади. — А вы, собственно… — Не пугайтесь, мы не маньяки, это правда наши брат и сестра! — быстро восклицает Антон. — Ну, то есть моя сестра и его, — кивок в сторону Арсения, — брат. Я вам, если не верите, кучу совместных фоток и сторис с Олесей могу показать, где мы с масками балуемся. Они сбежали из дома, никого не предупредив, мы за них волнуемся. Кроме видео в ТикТоке, у нас никакой информации об их местонахождении нет. Двое несовершеннолетних в другом городе… Пригороде, точнее. Помогите нам, пожалуйста, мы понятия не имеем, как их отыскать. Давить на жалость у Антона получается гораздо лучше, чем читать названия населенных пунктов на карте, и Карина быстро смягчается. — Да они ничего, по сути, мне и не рассказали. Объяснили, что путешествуют по стране, потому что оба, кроме Москвы и курортов, нигде и не бывали. Вы не переживайте, они все трое очень бодрые и веселые были, только Булька немного разволновалась, когда к ней наше зверье внимание проявлять стало. А Максим с Олесей очень красивая пара, конечно. Сразу видно, что по-настоящему влюблены. Я бы и не подумала, что им восемнадцати нет — смотрятся вместе очень правильно и уверенно. — А они не сказали, куда дальше собираются поехать? И когда? — Нет, не упоминали. А я почему-то не спросила, только ссылку на Булькин канал выклянчила. Разочарование накатывает на лицо Антона волной, и Арсений бессознательно пододвигается к нему ближе — что-то в его смурном выражении заставляет нервничать. — Но вы тоже очень красивая пара! Даже, пожалуй, красивее, — Карина, видимо, понимает, что расстроила своим ответом и спешит подсластить пилюлю. — Вообще удивительно, что и вы, и ваши сиблинги выбрали друг друга. Удивительно и очень романтично. Конь на это заявление длинно ржет. Арсений бросает на него осуждающий взгляд и подмечает вдруг, что тот немного похож на Антона — тоже огромный, с крепкими тонкими ногами и белой лохматой гривой, контрастирующей с темно-рыжим блестящим покровом остального литого тела. Антон, правда, в отличие от коня после слов Карины не смеется, а наоборот гулко сглатывает. — Мы не пара, — сдержанно качает головой Арсений. — Мы просто вместе ищем наших родственников. — Ой… — Карина испуганно хлопает глазами. — Извините, я даже не подумала… Не знаю, почему так предположила. Просто как будто… Ну, вот сразу такое ощущение складывается при первом же взгляде на вас вдвоем… Простите, пожалуйста. — Ничего страшного, — Арсений кривовато ей улыбается. — Бывает. Спасибо большое за помощь, Карина. Всего доброго вам и вашим питомцам. В душе гордясь тем, что не выписал ей в ответ на бестактное замечание словесных пиздюлей от всей своей широкой души и богатого словарного запаса, он разворачивается в обратную сторону и только мельком смотрит, не идет ли за ним Антон. Тот задает Карине еще пару вопросов насчет того, как можно помочь содержанию фермы, кажется, обменивается с ней контактами, кивает на прощание и наконец тоже уходит. — Деньги ему некуда девать… Почему бы тогда не нанять частного детектива? — бормочет Арсений себе под нос, не замедляя шаг. — Чего? Я не расслышал, — Антон догоняет его. — Дождь, говорю, сейчас польет. Это правда. Дождь, поначалу робко мазавший по подбородку, будто пытаясь привлечь внимание, сейчас свирепеет, как отвергнутый любовник. Они возвращаются в облагороженную часть парка, ускоряясь с каждым шагом, но и дождь усиливается пропорционально их спешке, противно забираясь за воротник. Арсений наклоняет голову ниже, чтобы вода не заливала глаза, а когда из-за этого едва не врезается в фонарь, осоловело озирается по сторонам и понимает, что, кажется, они заблудились. — Шаст! Мы где-то не туда свернули! Выход с другого конца парка! — приходится напрягать связки, потому что поток с неба заглушает все звуки. — Давай сюда! Укроемся, пока прольет! Арсений и Антона-то, стоящего в паре метров от него, сейчас с трудом различает, что уж говорить о каком-то смазанном белом пятне на газоне в отдалении, на которое тот указывает рукой. Но в положении Арсения выбирать не приходится, поэтому он просто кивает и бежит следом за Антоном. Белое пятно близи оказывается огромным шатром, немного похожим на цирк-шапито. Оказавшись внутри, Арсений пытается вытереть воду с лица рукавом, но тот тоже насквозь промок. Хуже всего с волосами — с них течет на лоб и шею, и как Арсений ни пытается размазывать капли по лицу, их не становится меньше. — Сандалии, блядь, влагой напитались, — ворчит Антон, опасно балансируя на одной ноге и стягивая с другой кроссовку. Когда он переворачивает ее подошвой вверх, оттуда течет тоненькая струйка. Шатер плотный и душный — несмотря на сырую прохладу снаружи, внутри быстро становится жарко. Арсению хочется снять неприятно липнущую к коже одежду, но он сомневается, что оголение в присутствии Антона войдет в топ его лучших идей. Он наконец осматривается вокруг. Ближе к выходу стоит пианино с табуретом, вокруг которого разбросаны набитые чем-то строительные мешки и рейки разной длины. В центре шатра в несколько широких рядов выставлены стулья, разделенные на две части проходом посередине со светлой ковровой дорожкой, которая заканчивается у белой металлической арки, украшенной безвкусными фальшивыми цветами. Если бы конь Карины все еще был рядом и снова заржал, на этот раз Арсений бы его с готовностью, пусть и немного истерически, поддержал: какая ирония, они вдвоем с Антоном оказались заперты прихотью природы в свадебном шатре. Как когда-то и планировали. — О, точно, на том же сайте, где про историю Марьино написано, что-то было и про выездные церемонии, — Антон тоже озирается по сторонам. Он стягивает мокрую кепку с головы и встряхивается по-собачьи, а потом шлепает обескроссовленными ногами по дорожке, оставляя за собой огромные мокрые следы, как какой-нибудь бигфут. Арсений отворачивается и прислоняется бедрами к боковой стенке пианино, лицом к зияющей щели выхода — так он быстрее сможет понять, закончился ли дождь. Потому что по шуму снаружи, конечно, определить ничего невозможно. Ноздрей достигает плотный запах табака. Арсений бросает украдкой взгляд через плечо: Антон сидит, развернувшись корпусом в сторону пианино, с края одного из дальних рядов стульев и курит. Заметив взгляд на себе, он виновато опускает руку с сигаретой: — Мешает? Намокшие сигареты пахнут резко и терпко, но Арсений мотает головой и вновь отворачивается, продолжая следить за ливнем. Спустя несколько минут за спиной он слышит шорох, тихий деревянный стук, а следом немного неловкий бой по клавишам в восемь тактов, в котором даже оттоптанное медведем ухо распознает знакомую мелодию. — Кроме вступления Still D.R.E., так ничего и не научился играть? — Арсений прерывает молчание первым, когда звук обрывается, не разогнавшись. — Как будто этого мало! — возмущается Антон. — Нестареющая классика всегда в тему. Арсений все еще стоит к нему спиной, но вести диалог таким способом оказывается даже проще. — Выходит, мы опять зря приехали? — спрашивает он грустно. — Ничего, по сути, нового не узнали. — Ну, не соглашусь. Во-первых, мы убедились, что они опережают нас в своем маршруте примерно на неделю. Тикток со страусами был выложен в сеть пятого июня, а теперь мы понимаем, что его сняли тридцатого мая. Во-вторых, они все-таки не ниндзя и по-прежнему иногда разговаривают с другими людьми, а мы благодаря Карине узнали, что они планируют путешествовать и дальше. В-третьих, и это главное, они в порядке. Здоровы, бодры и веселы. На прочее — ЕГЭ, выпуск, поступление — мне, честно говоря, посрать. Рано или поздно они остановятся, а все остальное решаемо. Арсений немного молчит, обдумывая его слова. — Если быть до конца откровенным, я впечатлен. Они почти не оставляют следов. А те, что оставляют, то по собственному желанию. Когда я узнал о побеге, то дал им от силы три дня. Я был уверен, что их либо остановят дэпээсники, либо арестуют за нарушение комендантского часа. А они держатся уже три недели — и ничего. Макс оказался умнее, чем я думал. Я всегда его недооценивал. Любил, конечно, но считал, что ему все достается за просто так. С него всегда требовали меньше, чем с меня. Сначала я думал, это потому что он младше, вторых детей родители часто больше балуют. Потом оказалось, это потому что он альфа. И как будто за это многое прощалось. Плохо учится? Ничего, зато альфа. Порвал штаны? Ничего, ведь под штанами-то альфа. И я, наверное, из-за этого привык относиться к нему снисходительно и не ждать великих результатов. А в итоге жестоко ошибся. — Если задуматься, они оба оказались гораздо умнее и мудрее нас, — раздается голос из-за спины. — Самое время признать, что эйджизм — это хуйня. Пока Макс с Олесей ни одной ошибки не допустили, а мы с тобой выглядим, как команда на квизе, которая гордо выбирает название The Champions, а в итоге сосет всем с напором гидравлической турбины и занимает последнее место в таблице. У нас, по сути, даже стратегии поисков никакой нет, мы просто тыкаемся вслепую. Поэтому и не можем их догнать. — Так что, — Арсений оборачивается наконец, — может, тогда стóит вернуться в Москву и просто ждать там, когда им надоест путешествовать? Антон смотрит удивленно. Его ресницы, обычно почти незаметные, сейчас слиплись и потемнели от воды, отчего кажутся накрашенными удлиняющей тушью. Все еще влажные волосы змейками извиваются на лбу — Арсений думает, что у него сейчас происходит то же самое, и полуосознанно тянется рукой расчесать мокрую челку. Антон завороженно прослеживает глазами движение его пальцев, прежде чем начать медленно отвечать: — Мне вообще-то так гораздо спокойнее — просто идти по их следу. Как будто я так чуть ближе к Олеське и переживаю меньше. Вот сегодня я здесь, а неделю назад была она. И уже словно расстояние между нами не такое уж большое. Я себя виноватым перед ней чувствую, Арс. Все думаю о том, что мне тогда, на семейном застолье, стоило защитить ее перед твоей мамой. Но я боялся сильно отсвечивать, чтобы плохое мнение твоих родителей обо мне не отразилось еще и на Олесе. И в итоге оказался плохим братом. Так хоть сейчас постараюсь исправиться. Если удастся их догнать, я не собираюсь бить Максу лицо или хватать Олеську за шкирку и тащить назад. Просто хочу донести, что я на их стороне и не нужно сбегать от всего мира и ломать собственную судьбу. А ты хочешь вернуться? Если что, я могу продолжить и один… Возможно, Арсению кажется, что на последнем предложении интонация Антона мрачнеет. Он вспоминает Москву, где оставил и не отремонтированную квартиру, и застрявших между растерянностью и агрессией родителей, и попытки сбежать от необходимости поиска работы, и внезапно одна только мысль о возвращении наливает голову свинцовой тоской. — Ты хороший брат, Антон. И нет, я тоже хочу быть ближе к ним. Я без понятия, знают ли они наверняка, что мы идем по их следу, но ведь неслучайно, наверное, Макс выжидает столько дней, перед тем как выставить видео? Я думаю, за этим стоят опасения, что мы можем подобраться близко. А значит, хотя бы в теории у нас все-таки есть шанс. — Ну и отлично! — Антон расцветает в слишком довольной для насквозь промокшего человека улыбке. — Значит, продолжаем ждать от Макса новые видеоподсказки, ездим по городам — хоть по МКАДу на старт, хоть на Мадагаскар, и не ноем, если ничего и никого не находим. К тому же когда-нибудь у них должны закончиться деньги: даже если они ночуют в машине и моются в туалетах на заправках, траты на бензин и пропитание для трех растущих организмов точно добьют их бюджет. Олеся только в Инстаграме такая феечка с листиком рукколы на тарелке. В реальности она жрет, как тигровый питон, заглатывая парнокопытных целиком. — Да, Макс что-то упоминал о таких оральных талантах. — Блядь, я же просил, Арс, не шути так больше! Фу! — Но ведь, если быть честными перед собой, смешно, согласись? Какова была вероятность, скажи, а? Что они влюбятся друг в друга? Примерно такая же, как вероятность того, что мы с тобой, играя в кости, оба выкинем по две шестерки подряд. — Всякое бывает, Арс. Может, и нет тут ничего случайного. Я не то чтобы верю в судьбу и знаки, но… Знаешь, я тоже в последние дни думаю о том, что был несправедлив к сестре. Относился ко всем ее увлечениям несерьезно: ну таро и таро, космограммы и космограммы, хуйня какая-то. Перерастет. А она ведь благодаря этому мне профессию поменяла, прикинь. Говорит однажды ни с того, ни с сего: «Ты, Антоша, плохо пишешь, не силен в письменном построении предложений. У нас с тобой вся переписка — это кружки, стикеры, голосовухи». Я аж охренел, спрашиваю: «Ты откуда это взяла вообще, ты хоть раз читала что-то, что я сам придумал?» А она мне на это: «Мне и не нужно, у тебя Меркурий в Овне, все сразу понятно». — А что это значит? — Да хуй его знает. Может, Меркурий трахал Овна, когда я родился, или что-то типа того. Я так охуел от того заявления, что не стал про звезды спрашивать. Подумал, да хрен тебе, сеструха, нормально я могу в слова и докажу это. Назло Олесе нашел первую попавшуюся вакансию копирайтера в онлайн-магазин, почитал немного об этом деле и написал тестовое задание — что-то про швейные машинки, сейчас уже и не вспомню. И прошел, представляешь? Похвастался перед Олеськой, а потом думаю: ну и что дальше, отказываться от предложения? Решил попробовать: прямо в перерывах от основной работы в офисе и писал. Сначала делал карточки товаров, потом тексты для баннеров… И вроде бы все легко выходило и писать мне нравилось, но вот сами тексты оказались скучные и неприкольные. К тому же я себя чувствовал лицемером за то, что сочинял дифирамбы вещам, к которым в жизни даже не прикасался. А если меня почитать, складывалось впечатление, будто я себя без умной палочки для ушей вообще не вижу на этой планете. Да и хотелось развернуться в повествовании, а не ограничиваться несколькими строчками. Я снова полез искать вакансии, попробовал писать лонгриды для блогов… Ладно, я тебе весь свой путь описывать не буду, тем более что там и провалы тоже были, но, в общем, все привело к тому, что я окончательно уволился из офиса и перешел на фриланс. Сейчас в основном сотрудничаю с тремя специализированными журналами, пишу заказные статьи. Вот вчера закончил текст на два разворота про медные кровли. И мне правда нравится, Арс. А без того толчка от Олеси я бы до сих пор отсиживал жопу в офисе и продавал электрику. Арсений вспоминает, как вчера вечером, в очередной раз вынырнув из пелены своего бесконечного сна, увидел, что Антон сидит на разложенном кресле с ноутбуком на коленях, а пальцы его летают над клавиатурой, время от времени нерешительно зависая мелкой дрожью в воздухе, как колибри. В какой-то момент Антон потер нижнюю губу, бегая глазами по экрану, пробормотал что-то вроде «и если вы не хотите, чтобы ваша крыша накрылась медным тазом, поскорее накройте ее медной кровлей», довольно кивнул сам себе и в последний раз ударил указательным по клавише. На утро Арсений решил, что ему это все приснилось — и странные слова, и стук клавиатуры, и длинные тонкие подрагивающие пальцы. Последние — особенно. — Так ты вообще сменил сферу деятельности? — спрашивает он удивленно и даже подходит ближе, нависая над по-прежнему сидящим на табурете за пианино Антоном. Тот кивает. — Чувствую себя до сих пор немного самозванцем, если честно. Это перед Олеськой я выебывался, а оказавшись в первый раз в редакции, едва не обосрался от страха. Там же все профессионалы, а я что… Мне редактор в строительном издании советует попробовать себя в обычных статьях, не рекламных. Ему почему-то нравится мой слог. Напиши, говорит, про какого-нибудь архитектора или направление, но по-своему, а не рерайтингом, чтобы я потом главреду это подсунул на подумать. Я тогда чуть не подавился, хотя вообще-то не ел, не пил, не сосал. Что я могу без ТЗ и ключевых слов? Я ведь и не журналист, и не архитектор, ни в чем этом не разбираюсь. Меня главред только высмеет и вообще прогонит. — Так, может, твой редактор потому к тебе и обратился, что ты в этом не разбираешься? Свежий, обывательский взгляд со стороны иногда гораздо интереснее скучного профессионального изложения. — Но у меня и с обывательским подходом выйдет скучно, — Антон упрямится, все еще звуча в миноре. — Ну что я там напишу? «Вот стоит дом, он желтый и красивый»? Кому это интересно читать будет? — Что ты прибедняешься! — злится Арсений. — Скажи-ка лучше, ты что — мастер-оружейник? — Что? — Антон потерянно хлопает глазами, и с мокрых ресниц слетают крошечные капельки. Невыносимое зрелище. — Какой еще оружейник? — Если ты не он, то как у тебя получилось рассказать мне о той двустволке из музея в Туле? Ты ведь просто описывал свои обывательские впечатления, но мне не было скучно! По твоей логике, так не работает, да? А что насчет твоего рассказа про мужика в поезде? Благодаря каким профессиональным качествам ты смог его описать так, что я представил себе этого человека во всей красе? Может, ты социолог? Или антрополог, не?! — Да тебе же не понравилась история про шаурму! — Я такого не говорил! Ты сам так решил, потому что обожаешь выдумывать себе препятствия! И вообще, пока мы в Ленинградской области, нужно говорить «шаверма»! Раздражаясь от упрямства Антона, Арсений складывает руки на груди и опускается на клавиатуру пианино, забыв, что крышка все еще поднята. Из-под задницы вылетает возмущенный звон, неплохо аккомпанирующий общему тону диалога. Антон замолкает на несколько секунд, в течение которых краснеет так густо, что его можно выдавить на тарелку рядом с шашлыком и порезанным кольцами луком. — Вообще-то я это все выдумал про мужика. Точнее, не все: мужик-то был и барсетка была, но ни шаурму, ни шаверму он не ел. Ты просто застал меня врасплох своей просьбой что-нибудь рассказать. Я ничего интересного не вспомнил и стал импровизировать… Ставить самому себе диагнозы нельзя, поэтому Арсений делает мысленную заметку, когда вернется в Москву, сходить к врачу и провериться на биполярное расстройство: уж слишком резко у него скачет настроение. Еще полминуты назад злился на антоновское самоуничижение, а сейчас с трудом сдерживает расползающиеся к ушам углы рта. По-своему это мило: Антон придумал забавного персонажа с собственной историей только потому, что Арсению было страшно. Это не то чтобы какой-то впечатляющий подвиг и вряд ли сравнится со спасением из горящего дома, но больше никто такого ради него никогда не делал. К тому же из горящего дома Арсений сам кого хочешь вынесет, а по пути еще и пару коней одомашнит. — Ну так это еще лучше. У тебя мозг умеет быстро работать и проецировать решения в экстренной ситуации. Круто же. Антон недоверчиво хмыкает: — Ты же знаешь, что так было не всегда. Он не развивает мысль, но Арсений и не хочет слышать продолжения. — Ты говоришь, что у тебя не получится, но все твои аргументы звучат, скорее, как «я боюсь» нежели как «я не умею». Или тебе нужен стимул? Раз уж ты сменил профессию, потому что Олеся усомнилась в твоих способностях, давай теперь это сделаю я. Я считаю, что ты лох педальный в написании статей, Антон. Слышал? И что ты с этим будешь делать? — он меняет язвительный тон на более мягкий и продолжает вкрадчиво. — Просто попробуй. Ничего же страшного не случится, даже если у тебя не выйдет. — Главреду в глаза будет страшно смотреть… — ноет Антон, но уже с искрами сомнения в голосе. — Перед редактором тоже неудобно — он же на меня какие-то надежды возлагает. А я, как человек безответственный, ответственно отношусь только к одному вопросу: никогда не брать на себя ответственность. Арсений понимает, что уже поселил в нем червячка сомнения и сейчас на Антона лучше не давить — пусть сам все обдумает, он склонен к рефлексии. А пока лучше сменить тему. — А хочешь знать, почему я на самом деле ушел из театра?.. Сейчас говорить об этом уже не кажется чем-то неприятным, особенно после Антонова обнажения профессиональных страхов. Тот с готовностью кивает, и Арсений рассказывает все как есть: про футболки, косые взгляды и унизительные выговоры. — Ну и правильно сделал, что свалил! Ты уже сделал себе имя, за тебя любой другой театр будет биться всем составом голыми в грязи. А у твоих бывших коллег просто зависть к тому, что такая идея пришла именно тебе, а не руководству. Им там не похуй, чем ты занимаешься в свободное время? — Да людям вообще сильно не похуй на все, что их не касается, Шаст. Задница Арсения снова поет: на этот раз звуком уведомления. Достав телефон из заднего кармана, он удивленно смотрит на экран. — Смотри, Макс опять что-то выставил. Антон вскакивает с табурета, восстанавливая баланс роста между ними, и прижимается грудью к плечу. В кадре первым появляется хвост-пропеллер и тоненькая ручка — явно не Макса — которая безуспешно пытается этот хвост схватить. — Олеся! — выдыхает радостно Антон, обжигая стянутое пленкой высохшей дождевой воды ухо. Камера немного отдаляется: кажется, будто Булька находится на Марсе, потому что стоит на красной дорожке из гранитной крошки. Потом в кадр попадает ровная кромка зеленого газона, а дальше и линия горизонта — с многочисленными людьми, двигающимися в неторопливой манере. — Похоже на Летний сад, — говорит Арсений, замечая скульптуры и живую изгородь вдалеке. На экране появляется Макс в полный рост, и Арсений жадно впивается взглядом в его черты, с тревогой выискивая следы измождения или недосыпа, но брат выглядит хорошо. — Булька! — громко говорит он и поднимает вверх руку, — танцуй! Булька смотрит на пустую руку внимательно, но без особого энтузиазма. Олеся на фоне хихикает. — Давай, Булечка, давай, как мы учили, — Макс крутит запястьем в воздухе, Булька следит за ним, но не двигается, и брат начинает канючить. — Ну, Булечка, ну потанцуй, ну че ты? Может, тебе ритм задать нужно? Так я могу! Макс посылает пламенный взгляд оператору и начинает мотать перед Булькой руками, как гигантская надувная фигура перед входом автомойки, зачитывая вслух: Детка, ты во мне открыла Вкус любви без ГМО, До тебя я был терпилой, А теперь я лаки бой. — Да ебись оно в гондон! — стонет Антон. — Это же продолжение «мой язык к твоим услугам»! За что?! Но Макс его возмущений не слышит и потому не останавливается: Быть вдвоем не помешают Нам ни мама, ни отец. Я набить пообещаю Твое имя на крестец. Я хочу тебя повсюду, Лезть готов на антресоль. Мир не знал такого чуда, Так не вставит даже соль. Завожусь до состоянья, Будто съел виагры литр. Я готов дать обещанье: Без проблем найду твой… — Рррав! — Булька не дает ему закончить строчку, когда кидается передними лапами на грудь, сбивая с ног, — точно так же, как сделала с Антоном в его первое появление за три года в доме Поповых. Макс с криком валится на задницу. — Булька, нет! Ой, Максииик! — визжит Олеся, камера трясется, а потом видео обрывается и запускается на новый круг. — Бля, останови, пока он снова не начал это читать, — жалобно просит Антон, хватаясь за сердце. — Я еще один раз не выдержу. — Ну, по крайней мере, Булька солидарна с тобой, — пожав плечами, Арсений нажимает на экран, останавливая видео, и заходит в комментарии. «парень мы сдесь ради собаки а ни твоего говнорепа» «булька молодец, так его!!!» «ахахахаааааа» «мой отец зашел в комнату, увидел, что я слушаю этот трек, ушел из дома и больше не вернулся» «о, вы в Питере» «Булька класс трек хуита» «девочку покажите уже, че она не вкадре» «отписка» «у меня от кринжа завяла герань, а она была искуственная» «Совет хозяину: рэп — это не ваше. Попробуйте себя в чем-нибудь еще. А песик прикольный» «блеванул пока он читал» «МОИ УШИ МОИ УШИ» «лайк только за Бульку» «че вы злые такие, мне понравилось, очень романтично» «Кто-то должен это сказать, и я это скажу. Прекрати читать рэп. Ты отстоен в рэпе. Что с барами, чувак? Лучше отложи микрофон, бро. Сломай карандаш. Воспользуйся ластиком» — Да они охуели там все?! — громко возмущается Антон, отпрянув от экрана. — Специалисты, блядь, нашлись! Можно подумать, сами «1703» тысячу раз разъебали?! Да максимум, что всех этих комментаторов объединяет с рэпом, — это то, что они Блэкстар бургер когда-то попробовали! Нормальный у пацана трек!.. Арс, а ты-то что ржешь?! На самом деле он не ржет, а всего лишь улыбается, но, да, широко, потому что сдерживаться больше не получается. Все это действует одновременно: и прыжок Бульки, и песня Макса, и визг Олеси, и резко переобувшийся Антон. Поэтому Арсений стоит, не опуская ладони с телефоном, смотрит на пыхтящего от злости и недоумения Антона и глупо-преглупо улыбается, понятия не имея, как объяснить ему причину своего веселья. Но, возможно, объяснять ничего и не нужно, потому что через несколько глубоких вдохов Антон проводит рукой по лбу, смешно дергает бровями, будто меняет маску, и улыбается в ответ — безо всякого повода. Они продолжают молча смотреть друг на друга, и Арсений, увлеченный этим занятием, не сразу замечает, что дождь уже давно закончился.