Типичные будни нетипичных Петровых

Перспективы преподавания в этом районе, который в женском сообществе Архангельска окрестили «криминальным», только что с горем пополам окончившая третий курс Ира, ещё, кажется, вчера поступившая в пед, представляла очень плохо. Как и то, зачем в принципе пошла учиться... Но это лирика для особенных дней. В распрекрасной школе номер 95 у неё, к великому её сожалению, бухгалтером работала матушка, которая быстрёхонько подсуетилась, и нерадивую Иру, по большей части занимавшейся чем угодно, кроме учёбы, пригласили туда на практику. В середине учебного года это, конечно, прикольная такая деятельность, и поначалу Ира даже успокаивала себя тем, что это всяко лучше скучных лекций по физиологии растений, чтоб они все засохли разом. Но она довольно быстро вспомнила, что учится на преподавателя биологии и экологии, и весь положительный настрой сдулся в трубу. А ещё она перед первым походом в эту типично советского вида школу наслушалась кучу умопомрачительных историй про контингент, там обитающий, и стало что-то даже страшно. Когда Ира увидела на крыльце быдловатых на вид подростков — явно старшаков — она едва поборола порыв развернуться и позорно убежать. Но тут из железных дверей на пружинах, что при желании могли раздробить позвоночник зазевавшемуся бедолаге, вышел белокурый мужчина средних лет аки Михаил Архангел — который на всех иконах был брюнетом, но да не в этом суть, — и аки змия тире демона разогнал всю блатную тусовку парой громких и недовольных высказываний, попутно журя за опоздание и отсутствие сменки. Потом за секунду сменил разгневанное выражение на приветливое и протянул руку, представляясь Антоном Борисовичем Петровым. В этот момент Ира вновь подумала, что практика в этой «криминальной» школе пройдёт не так уж плохо, потому что этот невероятный мужчина оказался именно биологом, которого просили присматривать за ней. Антон Борисович обладал удивительной манерой располагать к себе с одной улыбки и пары слов и так же удивительно убалтывал на любые темы, заставляя забывать о времени. Но когда дело касалось непосредственно его работы, это было похоже на один из кругов ада. Он с первого дня принялся нещадно гонять Иру, что в биологии за три года учёбы в педе понимала не сильно больше восьмиклассницы, и довольно скоро пришёл к выводу, что с её непростительными пробелами в знаниях надо что-то делать. И явно принял это как личный вызов. Ко всему этому приписывалась жирным маркером её боязнь школьников местного пошиба, и она наотрез отказывалась вести уроки без непосредственного присутствия Антона Борисовича в классе. Под его строгим взглядом никто не рискнул пикнуть что-то в сторону Иры, чему последняя была благодарна по гроб. Ибо она знала, какие здесь водятся жуткие пятиклассники, что уж говорить о девятых классах, у которых ей довелось вести. Естественно, из-за того, что биолог постоянно отчитывал её, указывал на каждую мало-мальски заметную оговорку, ругал манеру подачи материала, да и вообще вёл себя, по мнению самой Иры, как полный тиран, она злилась на него безбожно. И в обиде отказывала в каждой принесённой после каждого проведённого урока чашке чая, не отвечала на попытки завести разговор и старалась по максимуму игнорировать, ровно до следующего урока, чтобы искать беспомощным взглядом подбадривающие жесты Антона Борисовича. Дурой, вопреки укоренившемуся о ней мнению, Ира не была. Каким-то образом это понял и Антон, всерьёз взявшийся за неё. В очередной рабочий день Ира вдруг ярко осознала, что чувствует себя всё увереннее, хотя матчасти ей по-прежнему недостаёт. Но ведь на учительском столе есть учебник, и всю информацию можно почерпнуть оттуда. Ира в кои-то веки (не прошло и тысячи лет) поняла, что действительно любит преподавать, и это ей удаётся всё виртуознее. Как-то мимоходом Антон, проверяя тетради учеников и изводя красный пастик на километровые записи нерадивым списывальщикам, сказал, что талант не наработаешь и за десятки лет работы в школе, а у Иры потенциал явно есть, а то, что знаний в голове шаром покати — так это дело наживное. И поразил Иру до глубины души, когда упомянул, что та знает не так уж мало, как говорит. Ира пересмотрела своё мнение об этом удивительном человеке, что вселил в неё небывалый энтузиазм и жажду заслужить больше слов похвалы, к концу первой недели практики, и на место обиды пришло светлое чувство благодарности. Да, Антон точно вёл себя несколько строго, но ведь он её наставник, в конце концов... И делал всё из добрых побуждений. В том числе отсиживая с ней все уроки, которые она вполне могла проводить и самостоятельно. Вполне последовательно Ира растаяла и стала воспринимать утренние выволочки, как что-то приятное. М-да, пожалуй, так начинается Стокгольмский синдром... Плюс ко всему её всё больше грызло желание хоть как-то отблагодарить наставника, и простого «спасибо» казалось преступно (ещё бы) мало. Да и случая всё никак не подворачивалось. До рокового во всех смыслах дня в её до этого довольно скучной жизни.

***

За период зимней практики Ира успела как следует изучить Антона Борисовича, чтобы составить его относительный портрет, если выражаться образно. То, что у тридцатитрёхлетнего мужчины нет жены, она поняла практически сразу, и дело было вовсе не в отсутствии кольца на безымянном пальце правой руки — хотя это тоже, безусловно, вносило свой неоспоримый вклад в эту теорию. Куда чаще Ира обращала внимание на то, что его рубашки день через день оказывались мятыми и, откровенно говоря, будто достанными из жопы. Очевидно, что самому учителю было некогда гладить свои, по мнению Иры, слишком уж белоснежные для такого адского места, как школы, рубашки, ибо тот только и делал, что делился последними новостями из какого-то там биологического сообщества и с упоением ребёнка рассказывал о собственных исследованиях, которые были настолько раскиданы по темам, что Ира не решилась бы объединить их в хоть сколько-нибудь обобщающее определение. Можно было сделать вывод о том, что дома Антон Борисович занимается отнюдь не подготовкой своего лука к рабочей неделе. Конечно, этим наблюдения не ограничивались. И тут Иру смущало много вещей, потому что она не могла до конца понять, в чём именно тут дело. Бывало, Антон приносил с собой ланчбоксы с бутербродами или сомнительного вида котлетами, которые неизменно предлагал Ире. Та, однажды попробовав этот шедевр кулинарии, еле сдержала рвотный порыв. Как её наставник ел это пересоленное и жёсткое месиво, было за гранью её понимания. Поначалу она думала, что эти шедевры — дело рук самого учителя, но быстро разуверилась в этом на каком-то импровизированном тусняке преподов, проводившемся в кабинете кулинарии, где Антон Борисович простоял за плитой полвечера, готовя, на скромный взгляд Иры, просто ахуенно. Вопрос, кто подсовывает Антону эти бомбы замедленного действия — ибо Ира была уверена, что после этих котлет кишечник сходит с ума, — напрашивался сам собой. И оставался задачкой со звёздочкой. Сюда же Ира относила отсутствие каких-либо случайных следов помады — как на одежде, так и на губах, например, — но это можно было бы списать на аккуратность наставника, если бы Ира воочию не узрела, насколько тот не следит за своим внешним видом. Складывалось ощущение, что Антон Борисович поддерживает порядок во всём, кроме себя и своей головы, в которой творились сумасшедшие вещи. На видавшем виды пиджаке Антона можно было учуять коктейль из мужского и женского парфюма, и в этом вроде бы не было ничего странного... Исходя из своих наблюдений, Ира пока делала следующий вывод: жены у Антона Борисовича нет точно (тут и интуиция подсказывала), а вот подружка быть могла вполне. У которой имелись явные проблемы с готовкой... Что же касается портрета необразного, то тут всё было (кто бы сомневался) проще: Антон Борисович был обладателем коротких русых волос, которые, по-хорошему, не помешало бы отодрать расчёской, но лохматая шевелюра в какой-то мере придавала учителю своего шарма; он носил очки, а за оными скрывались глаза цвета «нечто среднее между голубым и серым». В общем-то, внешность почти образцово славянская. Антон не имел накачанных мышц, но и назвать его дрыщом не поворачивался язык. Кривая, как у подавляющего большинства числа высоких людей, спина, сгорбленные плечи, обтянутые рубашками то шире, то уже его пропорций (и чаще всего мятыми, не забываем), к тому же небрежно заправленными в брюки (которые тоже не ходили на свидание с утюгом лет десять), и смешные советские ботиночки с заклеенными носками. Эх, нет, женской руки здесь недоставало... Ира подозревала, что в другой одежде Антон Борисович мог бы выглядеть куда лучше, но пока ей довелось его видеть только в таком амплуа... Но весь его небрежный экстерьер с лихвой компенсировался его искрящимися глазами, словно никогда не потухающими (не то что эти вонючие бенгальские огни, которые Ира толком в руках не успевает подержать), живой речью и чарующим голосом, что был способен заманивать в аферы, упёртостью и упорством человека, идущим к цели сквозь буран и вьюги, заряжающим этой энергий окружающих. Иррациональное любопытство одолевало Иру постоянно, но она всё никак не могла решиться спросить Антона Борисовича о его личной жизни. Тот никогда не затрагивал эту тему даже вскользь, чтобы можно было незаметно подвести к наводящим вопросам... И Ира знала, что это её касается в последнюю очередь, и всё же... Это стало ещё интереснее, когда Ира узнала, что у её наставника есть дети. Нет, Антон Борисович не разговаривал и о них тоже, просто не срастить в какой-то день разукрашенное маркерами (дай бог, что не перманентными) лицо учителя и его отчаянные попытки смыть это безобразие, в процессе крича в телефонную трубку: «Приеду домой, надаю по задницам. И никакого шоколада вам не будет, можете не просить», — с наличием как минимум двух потомков в возрасте от садичного до младшешкольного (хотя кто знает, может и уже почти взрослых лбов...) возраста и пока неопределённого пола было невозможно. Ира чувствовала смешанные эмоции от того, что услышала что-то, не предназначенное для её ушей, но это помогло ещё чуть лучше развить свои догадки. Посему выходило, что Антон Борисович был отцом-одиночкой и, вероятно, встречался с кем-то (эта часть была под жирным знаком вопроса). Тогда было немудрено, что ему не хватало времени следить за собой (с такой-то работой ещё), ведь дети отнимали колоссальное количество всего. И, конечно же, это заставило Иру уважать наставника ещё сильнее, и так же пропорционально возросло уже почти невыносимое желание помочь хоть чем-нибудь. Ира как раз размышляла над этим (вместо проверки лабораторных работ), задумчиво грызя кончик карандаша и постукивая недавно сделанными ноготками по столу, когда в кабинет влетел Антон с телефоном в руке, который чудом не треснул, когда полетел на первую парту среднего ряда экраном вниз. То, что наставник зол и зол пиздецки — было видно, а у Иры со зрением проблем не было. Ира не раз видела его не в сказочном расположении духа, но таким взвинченным, как сейчас, — ещё нет. Наставник, промычав что-то нечленораздельное, долбанулся лбом об парту и запустил руку в блондинистые волосы, изображая полнейшую печаль, но пальцы, сжатые в кулаки до выступающих нитей вен, показывали степень его ярости. Как показала практика (ха-ха), та злость, которую учитель вымещал на неё, была ещё цветочками... ягодки потом... Преодолев порог стеснения, Ира решилась осторожно спросить: – Что-то случилось, Антон Борисович? Взгляд, который он ей послал, выражал так много, что Ире стало его по-человечески жалко. И доброе сердце вопило о том, что надо что-то с этим делать, если она в силах, конечно... И если её помощь будет принята. Да, их отношения уже вполне можно было назвать приятельскими, но это точно не дотягивало до того уровня, когда можно легко делиться своими проблемами. Хотя тут у кого как... Но Ира успела понять, что Антон не любит распространяться о своей жизни и своей (возможной) семье, раз даже не упоминал детей. Впрочем, кто знает, может быть, Антон Борисович слишком сконцентрирован на работе? Антон не отвечал, и Ира с горечью подумала, что тот проигнорировал её слова и не собирается немножко просвятить её, когда он вдруг вскинул голову и устало произнёс: – С детьми некого оставить на выходные, — ага, значит, всё-таки дети и правда есть. – Должен был кое-кто приехать, — Антон злобно скрежетнул зубами, – но не получится. – Вы уезжаете на лекцию, да? — уточнила Ира, припоминая, что наставник говорил об этом в начале недели. – Я бы не поехал, бог с ней, с этой лекцией, — вот тут Ира бы поспорила, потому что невооружённым глазом был заметен блеск его взгляда, когда он произносил слово «лекция». Наставник очень хотел на ней очутиться. – Но я сына обещал навестить, два месяца уж не виделись. Всё никак вырваться не получается, да и он там, бедный, весь в делах, работает ведь ещё, дурак. Как будто бедно живём, что денег ему не пришлю, а он заладил: «Отец, я сам, я сам». Ира незаметно улыбнулась. Стоило заговорить с Антоном о детях, как тот и тут, кажется, готов был говорить о них часами. С опозданием до Иры дошёл смысл его слов, и она с трудом подавила изумлённый... ну ладно, ахуй. Из всего сказанного напрашивался только один логичный вывод: у Антона Борисовича есть сын, который живёт в другом городе. Скорее всего, студент. Интересно, учится на вышку или в колледже? И раз присмотреть некому за детьми, то их теперь насчитывается трое. Это если оставаться в рамках. Потому что три (для отца-одиночки, к тому же) — это пиздец. И что это за промежуток в возрасте у этих детей вообще?! – Лекция в этом же городе будет? — Ире нужно было срочно уводить мысли в другом направлении. – А? А, да, в Мурманске. Ира чуть было не ляпнула что-то вроде: «А почему бы за детьми не присмотреть вашей девушке», — но вовремя прикусила язык. Очевидно же — что-то у них не заладилось. Вот горе-то ещё, господи... Ире не стоило в это ввязываться. Кто ей этот человек, в конце концов? Вдруг он вообще её домой заманивает, чтобы там изнасиловать и убить? Довольно экстравагантным способом, но тем не менее... Детей Ира не то чтобы не любила, скорее... боялась. Это же маленькие дьяволята в человеческой оболочке! А если ещё и не в количестве одной особи... Ну нет. Как поётся в одной известной песне: «Ведь ты человек — ты и сильный, и смелый», — а Ира считала себя представителем homo sapiens, как никто другой. Поэтому, собрав волю в кулак, Ира выпалила: – Хотите, я с ними посижу? Антон Борисович посмотрел на неё как на восьмое чудо света. – Вы уверены? — спросил он изумлённо. Нет. Но первое слово дороже второго, и Ире знакомы понятия чести. Подумаешь, эдакое дело — посидеть с детьми выходные. Не в няньки же нанимается, да и в полной мере любопытство своё утолит, и покажет себя с хорошей стороны. Кругом одни плюсы, как ни посмотри. Другой конец батарейки Ира не рассматривала. Так что Ира кивнула с невозмутимым видом. Лицо Антона просияло, и он, чуть не напугав её до усрачки, в один миг оказался рядом с ней, протягивая руку, которую девушка заторможенно пожала. – Ира, вы не представляете, как меня выручаете. Я вам очень признателен. Наставник засуетился, замельтешил перед глазами, отчего у Иры закружилась голова. И благодарил студентку до окончания рабочего дня, заставляя ту безбожно краснеть. Она не давала себе сомневаться в своём решении. Всё точно было к лучшему.

***

Сегодня Антон Борисович ушёл с работы пораньше (что обещало Ире муторную проверку тетрадей, но тут уж ничего не попишешь), и они вместе поехали к нему домой. Наставник сказал, что живёт недалеко, но Ира знала этот район очень плохо, так что дорогу всё равно не запомнила. Спустя минут пятнадцать от силы машина тормозила около ворот... дома. Таких частных двухэтажных домов здесь было множество, что для Иры было несколько удивительно, так как она всю жизнь прожила среди многоэтажек и по Архангельску-то шибко не каталась. Антон открыл девушке двери и попросил подождать, пока он не завезёт машину во двор. У Иры было несколько минут, чтобы осмотреться: дом был обшит светлым сайдингом, к нему вела заснеженная дорожка, по обе стороны от которой ближе к крыльцу росли небольшие кустики с голыми ветками; за домом Ира увидела несколько построек, одну из которых она смогла идентифицировать как баню, а вот вторую... расшифровала, когда услышала доносящийся оттуда собачий лай. С её ракурса было не видно, но, похоже, это был собачий вольер. Нехиленький участок был обведён массивным зелёным забором и выглядел в целом очень уютно. Чем-то даже напоминая деревенский. Да и некоторое количество грядок здесь имелось... – Вам не придётся их кормить, — сказал подошедший Антон, по-своему расценив её задумчивый взгляд. – Что вы, мне было бы несложно. Да и с ними погулять, наверно, надо... – Поверьте, вы и так моя спасительница. Не беспокойтесь о собаках, о них есть, кому позаботиться. Ира не стала спорить, хотя судьба собачек (ибо собачих голосков было два) за эти дни её заволновала. Быть может, кто-то будет приходить и гулять с ними? Но тогда почему этого человека не попросить присмотреть и за детьми? У того нет столько времени? Или Антон не доверяет ему, чтобы оставлять детей под его присмотром? Ну да, а Ира прям оплот доверия, конечно... Ничего непонятно, лучше не лезть в это болото. Если никто не придёт, Ира сама покормит собачек и погуляет с ними. Боже, у этого мужчины ещё и собаки... И как он успевает за всеми следить?.. Поскрежетав в дверном замке, Антон вошёл в просторную прихожую и жестом пригласил зайти и Иру. Лампа включилась автоматически и озарила мягким желтоватым светом внушительную вереницу вешалок и полок для обуви. Ира сняла верхнюю одежду, которую Антон гостеприимно забрал и повесил сам. К его ногам, с коротким стуком спрыгнув с порога, подбежала мяукающая трёхцветная кошка. «Девочка» — с умилением констатировала Ира. Ведь трёхцветными котиками могут быть только самки — этот биологический факт был ей известен. Мужчина погладил красавицу за ухом и протянул: – Ну чего такое, Мэй? Голодная? Не покормили тебя, да? — обернувшись к Ире, Антон попросил: – Проходите на кухню, Ира. По коридору сразу направо, через арку. Ой, что это я, руки же помыть сначала надо. Тогда вторая дверь справа. Боясь запутаться в этих, казалось бы, простых объяснениях, Ира согласно кивнула и, следуя инструкциям, вышла в коридор, где взмывала ввысь широкая лестница, а по другую сторону располагалось несколько дверей и большая арка. Она без труда нашла ванную комнату (раздельно с туалетом) и поразилась количеству всякого хлама, лежащего и на стиральной машине, и на куче полочек (у Антона Борисовича явно есть какой-то пунктик на полочки), и на раковине, где мыло пришлось ещё поискать. Среди многообразия вещей Ира приметила и женские шампуни, и маски для лица, и всякие крема для увлажнения... Ну и, кроме этого, бесчисленное количество других средств по уходу за телом (мужских, и детских, и не имеющих пола как такового тоже), стопку бритв, связанных резинкой, развешанные около душа мочалки всех цветов радуги, огромную пачку туалетной бумаги, какую Ире ещё не приходилось видеть, и тазик с резиновыми игрушками (семейство лягушек Ире особенно понравилось). Пока Ира не поняла, пугает её это всё или всё же умиляет. Судя по отдаляющемуся топоту ног, Антон пошёл наверх, а Ира, как её и просили, прошла через квадратную арку на просторную кухню, большую часть которой занимал широкий круглый стол овальной формы (привет Достоевскому), окружённый армией стульев. Куда столько стульев, Ира не очень поняла. Гости, что ль, недавно были? Кухонный гарнитур был оформлен в шоколадно-ванильном стиле и казался темноватым по сравнению с яркими рисунками, обрамлёнными магнитиками на все случаи жизни, на холодильнике. Как и в ванной, повсюду царил хаос, но назвать это бардаком Ира не могла. Всё выглядело так, будто так и предполагалось изначально. Полы были в меру чистыми, плита тоже, в раковине было не больше трёх тарелок и кружек соответственно, так что хлама в привычном понимании слова не было: даже разбросанные по полу кубики смотрелись органично. На столе валялся забытый кем-то апельсин, и Ира положила его в корзинку для фруктов, присаживаясь на стул с мягкими спинкой и сидушкой. Взгляд её упал на четыре миски около крайней тумбы, наполненные кормом и водой, и она вспомнила, что вроде бы в коридоре ещё был кошачий лоток... Она чуть не вскрикнула, когда что-то уткнулось в её ногу. На неё уставились тёмно-карие, почти в цвет гарнитура, глаза-бусинки. Лохматая морда плюхнулась ей на колени, и хвост заметался из стороны в сторону. Иру накрыло облегчением. И удивлением. Ещё одна собака?.. Напрашивался вопрос. А куда столько живности на квадратный метр?! Мокрый нос тыкнулся в подставленную ладонь, и Ира захихикала от щекотки. Небольшого размера собака соболиного окраса оказалась меньше, чем Ира предположила: она едва ли доставала мордой до колен. Сомнений в том, что эта красивая животинка породистая, не возникало. Наверно, из-за незначительных габаритов ей и позволили остаться в доме, а других собак держали в вольере. Даже как-то несправедливо, знаете... Вопросов у Иры накопился уже вагон и маленькая тележка. Подцепив медальон, висящий на кожаном ошейнике, Ира прочитала: «Ари». Что ж, пол собаки яснее не стал, зато теперь она знала, как обратиться к этой или этому красавице и красавцу. – Ари, — позвала Ира, и уши собаки забавно дёрнулись. Ира потянулась потрепать их, но собака отошла от неё и села на пол, повиливая хвостом. Девушка испытала дикое разочарование и услышала короткий смешок. – Он не очень любит, когда его гладят незнакомые люди. Ага, значит, мальчик. Очаровательно. Подняв голову, Ира хотела то ли извиниться, то ли посмеяться, но запнулась, увидев на руках Антона Борисовича маленькую девочку с забавными крендельками из тоненьких светлых волос на голове. Девочка с интересом разглядывала Иру, но, стоило им столкнуться взглядами, как та отвернулась, пряча лицо в плече отца. – Стесняется, — нежно улыбнулся Антон, щёлкая девочку по носу. – Нелли, познакомься, это Ира. Она присмотрит за тобой. Ты не против? Нелли кивнула, но глаза пока не поднимала. Ира совершенно не представляла, как себя вести с детьми, но Нелли не выглядела младенцем (хвала небесам и сто очков за наблюдательность), но была в том возрасте, когда малышня хочет орать двадцать четыре на семь и крушить всё вокруг. Что, в общем-то, подтверждалось разбросанными повсюду игрушками, за одну из которых Ира запнулась, пока вставала, ебнувшись боком об угол стола. Она проглотила трёхэтажный мат, выдавливая обезоруживающую улыбку и стараясь сделать голос ласковее: – Привет, Нелли, — поздоровалась она, протягивая руку девочке. – Я Ира. Девочка всё же «вынырнула» из своего так называемого укрытия и вложила свою миниатюрную ладошку в её, чуть покачивая. На губах Нелли появилась совершенно прелестная улыбка (а ведь Ира никогда не считала спиногрызов милыми, это тревожный звоночек), и Ира, заметив ободряющий кивок наставника, спросила: – Сколько тебе лет? Помедлив, девочка ответила: – Четыре. Говорила она довольно уверенно, практически не сжёвывая буквы. И голос её звучал так невинно и... Ой, нет, Ира не обманывала себя. Всё это очарование, безусловно, у этой малышки не отнять, но ровно с этой же улыбочкой и искристым смехом она ещё вынесет Ире мозг. Ира сама себе то пророчила. И морально настраивалась на тяжёлые деньки. А это ведь только один ребёнок... – Нелли, в целом, спокойная, не шумит, — говорил Антон Борисович. Ага, как же, знаем, плавали. Про двоюродного брата, с которым как-то оставили сидеть маму Иры, затирали так же. И по итогу это чудовище выло и визжало на сумасшедших частотах, общаясь, видимо, с летучими мышами по эхолокации. – У меня там заметка на холодильнике висит, чем её кормить, и там же пониже общий режим питания. Так что тут не волнуйтесь. Но если вдруг что — звоните мне, номер у вас есть. Аллергия у неё только на орехи, но вряд ли с этим возникнут проблемы. Антон Борисович продолжил рассказывать о некоторых нюансах, уже отпустив Нелли (которая нацелилась на кубики, и Ари присоединился к ней), а Ира внимала со всей внимательностью (такой вот невероятный словесный оборот), боясь ненароком забыть что-нибудь. Навредить ребёнку было так же страшно, как и ребёнок сам по себе. Попутно Антон покормил кошку, и та громко хрустела, срываясь на благодарное мурлыканье. Когда Антон решил, что всё самое важное сказано, он глубоко вздохнул (вымотался, наверно, бедолага) и вдруг прокричал (заставляя Иру подпрыгнуть), выглядывая в коридор: – Тебе говорено было спускаться! — следом послышалось что-то невнятное с верхнего этажа, и наставник повторил: – Спускайся, я сказал. Живее! Вот и второй ребёнок, видимо. По мере приближения этого некто становились слышны шаркающие шаги и музыка, напоминающая рок. Слов Ира разобрать не смогла, да и играло очень тихо, раз уж на то пошло. В проёме арки появился невысокий юноша (пока Ира подобрала такое определение), и стало понятно, что песня льётся из висящих на шее больших наушников. Если бы у слова «похуй» было официальное лицо, этот парень мог бы побороться за это звание. Его лицо имело настолько серое и каменное выражение, что было даже как-то неуютно на него смотреть. Однако не одно это наблюдение изумило Иру до крайностей. Глаза... они были разного цвета! Безусловно, Ира слышала о таком и знала, что у людей гетерохромия тоже встречается, но чтобы лицезреть в реальной жизни... Впрочем, никто не отменял линзы... Кроме всего прочего, правая рука этого мистера-лицо-кирпичом была в гипсе. Первое появление эффектное, надо отдать должное. – Это Ира, — представил Антон, привлекая внимание сына. – Она присмотрит за вами. – Добро, — ответил юноша таким же серым голосом. Да даже волосы его были выкрашены (что можно было понять по более тёмным корням) в бледно-пепельный оттенок. Это какая-то новая субкультура созрела? А-ля последователи 50 оттенков серого или что? Ира приветственно кивнула, и парень отразил её жест. Ладно, хотя бы с манерами проблем нет (или не критические). Когда парень повернулся, Ира увидела в его ухе поблёскивающий гвоздик. Проколол ухо, вот уж ничего себе. – Женька заходил за лыжами? — спросил Антон Борисович, ставя на плиту чайник. – Да, — как многословно. – Чаем бы угостил, — парень закатил глаза, но промолчал. Ире это показалось забавным. – С собаками гулял? – Собирался. – Тогда вперёд. А, стой. И в магазин зайди, возьми молока. – Сколько? – Ну, литр возьми. Юноша кивнул и подошёл к отцу, чтобы забрать протянутую тысячную купюру. Щедрость, по-другому и не скажешь. Когда он проходил мимо Иры, ей удалось услышать слова играющей песни. Вавилон, Вавилон! Что ты построил? Что разрушил? Вавилон, Вавилон! Плавятся души дьявольским огнём! Весьма воодушевляюще. – Как его зовут? — спросила Ира, когда парень удалился. – Ой, забыл совсем, всё из головы повылетало. Никита. Пятнадцать уж скоро будет ему, — продолжил Антон, опережая следующий вопрос Иры. – Он молчаливый, — отметила девушка. – Да нет, только отвечает односложно. Если говорить с ним о биологии или астрономии, поверьте, он не заткнётся, — усмехнулся. Это Ире было весьма любопытно. По крайней мере, одна общая тема у них уже есть. Можно припасти на чёрный день. – Стоять! — окликнул Антон Борисович. Никита, не успев прошмыгнуть мимо кухни, со смиренным видом обернулся. – Под низ чего надел? – Нет. Я быстро. – Ага, разбежался. На улице минус семнадцать. – Я быстро, па. – С собаками-то? На это Никита побеждённо выдохнул. – Ладно. Шарф тогда неси. – Ну, па. – Не «папай» мне. Неси, говорю. Ира, прикладывая ладонь ко рту, чтобы не ржать вслух, наблюдала за тем, как парень идёт в прихожую шагом каторжника и возвращается с треугольным цветастым шарфиком, передавая его в другие руки. Антон плотно обвязывает шарфик вокруг шеи и натягивает его чуть ли не до глаз. – Вот, другое дело, — Никита отвечает скептическим мычанием. – Давай, шуруй. Звякнув целой пряжкой ошейников, Никита зовёт Ари, и тот несётся мимо Иры маленьким ураганчиком, чуть не снеся её с ног. Нелли требует, чтобы с ней построили небоскрёбы, и Ире ничего не остаётся, кроме как подчиниться. Антон, спустя какое-то время присаживаясь рядом, подаёт ей чашку чая с плавающими чаинками и ароматной заваркой. Внутри Ира чувствует радостное предвкушение от детских игр, страх за их и свою жизни, и одновременно с этим ей кажется, что от обилия живых существ разной масти вокруг она начинает потихонечку сходить с ума. А спонтанность происходящего накатывает опосля, крича, что она ненормальная. С кем поведёшься, у того и наберёшься. Так-то. Антон Борисович сообщает, что до поезда осталось всего ничего, и нервничает, бродя по кухне туда-сюда. Что-то подсказывает Ире, что экскурсию по дому ей никто проводить не планирует, ну и ладно. По крайней мере, где привалиться спать, ей сказали, а больше для счастья и не надо. Как-нибудь сама разберётся. Хата что надо, конечно, после съёмной однушки так вообще небо и земля. Хлопок входной двери Ира благополучно пропускает, и, когда на кухню входит молодая рыжеволосая девушка, думает, что у неё развились галлюцинации. Но галлюцинацию видит не только она — Антон облегчённо выдыхает и немного успокаивается. – Прости, опоздала, — сладким голоском мурлычет девушка, целуя мужчину в щёку. – Уже выходить надо, Вэл. – Сумки со вчерашнего собраны, мне только переодеться. Я мигом. Так же незаметно, как появилась, рыжая девушка исчезает, и Ира в порыве интересуется: – Это ваша девушка? Антон Борисович выпускает чай через нос. – Боже упаси, Ира, — он кашляет, а Нелли заливается хохотом, хлопая отца по спине. – Это дочка моя. Школу в этом году заканчивает, — с гордостью, – со мной едет. Она уж было хотела остаться, но вы нас всех выручили. Я до сих пор не знаю, как вас благодарить. Это просто подарок Судьбы какой-то. Ира отмахивается, заливаясь краской. И переваривает поступающую информацию. Это сколько детей уже получается? Четыре? Какого, блять? Назревает весьма невежливый вопрос, кто этих детей рожал и почему сейчас эта особь здесь не присутствует. Мысль о том, что Антон Борисович мог быть вдовцом, почему-то задевала Иру за живое. Остаться одному с четырьмя детьми она бы врагу не пожелала, это ж от груза ответственности коньки отбросить можно. Ну, хоть двое уже вполне самостоятельные. Да и Никита сам за собой присмотрел бы, если б не Нелли. Ещё довольно веским наблюдением Ира для себя отмечала то, что все трое увиденных ею детей были абсолютно различны в своей внешности. Это ж какой кроссинговер случился, мама дорогая. В рандомный момент она подумала о том, как несчастный Никита держит в одной руке три поводка. Зрелище то ещё, наверное. Ира как-то упускает тот промежуток времени, когда Антон Борисович и его дочь (Вэл, что это за имя вообще) заканчивают сборы и обсуждают что-то в прихожей, держа ручки чемоданов, которые на вид переполнены по самое не хочу. И куда столько вещей тащить на два дня? «Сумки» собраны, ага. Два беременных чемодана. Антон пошёл попрощаться с Нелли (и потискать кошку), а Ира, стоя в коридоре, ловит на себе внимательный взгляд и оборачивается. – Спасибо вам, — говорит Вэл (что бы это ни значило). – Отец во снах грезил об этой лекции. – Пустяки, — испытывая непонятное смущение, отзывается Ира и усмехается: – Да уж, Антон Борисович очень проникновенно рассказывает о научных исследованиях и лекциях, в том числе. Было бы кощунством не позволить ему поехать. Рыжеволосая девушка хихикает, обнажая белоснежный ряд зубов. Десять пломб Иры почти не завидуют. – Отец говорил про вас, — понижая голос, словно они делятся секретиками, сказала Вэл. – Вы и правда замечательная. Эти люди слишком добры к ней... Как бы не расплакаться от счастья (без шуток). – Я не так уж старше тебя... Вэл. Может, на «ты»? – Замётано, — улыбается открыто. – Ты сильно не волнуйся, ладно? Если кто безобразить будет, звони, отец мигом приструнит. По дому чего, где что лежит или ещё чего, у Никитки спрашивай. Он лицо недовольное скукурузит, но всё скажет и сделает. Он на самом деле душка. А уж как о своём начнёт говорить... – Я уже слышала, — отразила улыбку. – План падения этой крепости припасён, так сказать. – Смотри, осторожнее. Потом не заткнёшь. Они поболтали ещё немного, пока Антон Борисович своей внушительной фигурой не встрял между ними, причитая без остановки, на что Вэл отвечала отцу ласковыми интонациями, то ли дразнясь, то ли желая успокоить. А может, и всё вместе. Перед выходом за дверь наставник ещё раз проконсультировал Иру относительно Нелли, чему Ира была рада в глубине души, и, вложив всю душу в рукопожатие, пожелал удачи. Удача ей должна пригодиться. Постояв с минуту, пялясь в дверь, Ира решила, что неплохо бы осмотреть дом и потом как-нибудь, желательно, сгонять к себе за некоторыми необходимыми вещами, но Нелли уже звала её строить новую башенку, а деятельность Иры пока что диктовалась её условиями. Мэй, устроившись на стуле, заинтересованно наблюдала за ними, и Ира не отказала себе в удовольствии потрепать её по шёрстке. Спустя N-ое количество времени за окном послышался нестройный хор собачьего пения, и стало ясно, что Никита вернулся с прогулки. Довольно долго Никита ещё возился с животными, видимо, потому что входная дверь хлопнула нескоро. Юноша, не снимая верхнюю одежду, заглянул на кухню и спросил: – Уехали? В ответ на кивок Иры он промолчал. Покопошился в прихожей и зашёл обратно с литровой бутылкой молока (всё, как и было сказано), ставя ту на дверцу холодильника, и положил деньги в комод, стоящий в коридоре. Всю сдачу положил или что-то припрятал себе, интересно? – Чайник тёплый? Ира не сразу сообразила, что он обращается к ней, и, ощущая какую-то неясную робость, снова молча помотала головой. Пожалуй, ледяной взгляд этого парня её нехило так напрягал. Никита, цокнув, разогрел чай в микроволновке и выпил содержимое кружки в один глоток. Потом взял швабру и затёр мокрые следы в прихожей, что Иру приятно удивило. Ну какой хозяйственный, вы только гляньте! – Отец говорил, вы на преподавателя учитесь, — сказал он, плюхаясь на стул, где лежала Мэй, и кладя её себе на колени. Потревоженная кошка возмущённо замяукала, но разомлела от поглаживаний. –Да, — м-да, кто тут ещё молчаливый теперь... – На четвёртом курсе. Сейчас на практике. Никита, вздохнув, как перед рывком, вдруг выпалил: – Помогите мне с домашним заданием по биологии, пожалуйста. «Сегодня пятница, мальчик, расслабься», — хотела сказать Ира, но передумала. Такая просьба её, мягко говоря, шокировала. – С чем конкретно? — растерянно. – С задачами по генетике. «Ой, блять», — подумала Ира. Как бы так повежливее сказать, что она в этих задачах понимала целое нихуя? Слабое место, пошутила бы она, да только не смешно было, а печально. Она подбирала слова отказа, чтобы при этом не упасть в этих и без того неприветливых глазах, когда входную дверь потревожили снова. Ира успела прокрутить в голове сценарии, где в дом вламываются бандиты (мокрые, ха), и потом её садят в тюрьму вместе с ними за то, что посчитали сообщницей преступления, но на лице Никиты не дрогнул ни единый мускул, и это внушало немного спокойствия. Чего рубить с плеча, да? К тому же, в коридоре вскоре появился мальчик лет девяти-десяти на вид. Бояться, казалось бы, нечего, ложная тревога, но расслабиться у Иры не получилось. Пять детей, какой кошмар... Особенно, когда из-за спины этого мальчика появилось ещё двое. Абсолютно одинаковых. Как двое из ларца, только трое. У Иры же двоится в глазах, правда? Последняя надежда утонула в колодце, когда мальчики начали горланить наперебой о том, что отец говорил им про неё, что она прикольно выглядит (детские комплименты такие непосредственные) и что покажут ей котят, которых Мэй недавно родила. – А ещё у нас попугай есть! – И змея! Может, ещё не поздно сказать, что у Иры есть (несуществующая) герпетофобия? – Ру говорить умеет. – И петь! С каких пор змеи научились говорить? Или они про попугая? Боже, как тяжело. Семь. Счастливое число, нечего сказать. И зверинец в придачу. Ира дала себе слово, что больше никогда не будет смеяться над нелепым внешним видом Антона Борисовича даже мысленно. – Кит! Кит, иди сюда. Кит? Знаете, если в этой семье есть кит, Ира уже ничему не удивится. На это обращение подошёл почему-то Никита, но Ира перехватила его за локоть, ловя недоумённый взгляд. Она будет ругать себя за этот вопрос позже, но сейчас ей было необходимо знать хоть что-то. Хоть за что-то зацепиться, чтобы в самом деле не двинуться кукухой. – У вас ведь есть мама? Тройняшки почему-то залились смехом. – Мамы у всех есть. Размножение, все дела, — невозмутимо ответил Никита, и Ира даже увидела намёк на ухмылку, ну или ей с дуру померещилось. – Если вы имеете в виду социальные роли, то мамы у нас нет. Вернее, было бы неправильно так это называть. У нас есть папа. – Отец и папа, — добавил один из тройняшек. Вот как. Ира ущипнула себя за руку, но мираж перед глазами не рассеивался. – Так как вы находите второй закон Менделя? Ира находит, что где-то в её жизни случился пиздец. И что генетика — однозначно её слабое место.