Seven Deadly Sins

      С громким смехом Хонджун уклоняется от порыва ветра, что приносит с собой капли моросящего дождя, и врезается в бок заблаговременно движущегося у стеночки Минги. Оба спешат с заднего двора к парадному входу, прячась под навесом, и пусть Хонджун не курит – он всё не может не увязываться за этим красноволосым, как сигнальная вышка, оплотом невозмутимости.       В академии сегодня переполох не хуже, чем в день ярмарки талантов, и потому хочется пользоваться любой возможностью вынырнуть из водоворота взволнованных учеников с разнообразными букетами наперевес. Дома Хонджун, порой, по ночам чуть не задыхается от дыма. Родители любят курить прямо на кухне, пока мать с рваными жестами рассуждает о боге, а отец ей только поддакивает. У Минги же будто и сигареты пахнут как-то иначе.       – Я всё ещё переживаю, что не купил цветы... – сокрушённо бормочет Хонджун. – Ни учителям, ни Ёсану, ни тебе.       – Ты мне уже цветы дарил, Бэмби, – гыкает Минги в ответ, и его тёплая ручища уже привычно давит на плечи. – Хочешь, мой возьми? Подаришь, кому надо... Если найдёшь в той тыще миллионов других.       Хонджун старается не думать лишний раз о том, как красиво смотрелся улыбающийся Сон Минги, входящий в актовый зал с длинным букетом гладиолусов. От подобного зрелища внутри лишь понемногу скребётся грусть, но Хонджун её усердно прячет за праведно возмущённой гримасой.       – Нет уж, сегодня я тебе тоже подарки дарю! – восклицает он, и слабо хлопает ладонью по широкому плечу. – И только попробуй отказаться!       С Минги всё ещё слишком хорошо. Разговаривать, шутить, смеяться и веселиться. Хонджун упорно старается не думать о больших горячих губах с привкусом никотина и крепкого алкоголя, от которых смиренно таял в чёртовой беседке. Они уже всё решили.       Оба вваливаются в холл академии, подгоняемые очередным потоком ветра с дождём. Хонджун отфыркивается, стряхивая мелкие капельки с рукавов.       – То ли ещё будет! – Минги разбрызгивает дождь с волос, как гигантский лабрадор. – Скоро тут дорожки постелят, гардероб откроют и заставят сменку носить.       – А я думал, что та пара ботинок из ателье про запас, – подхватывает Хонджун и снова увлекается праздничным декором.       – В какой-то мере...       Одноклассник тоже задирает голову, рассматривая вышитые серебром гербовые гобелены, что свисают с перил главной лестницы. Если на форме и пуговицах картинка мелкая, то теперь есть возможность рассмотреть герб в деталях. Корону, изображённую на нём, каждый из учеников, по идее, должен хотеть нести на своей голове. Хонджуна не покидает чувство, что он эту корону украл.       Хорошо, что его правильные документы приняли без проблем.       – Вот вы где!       С разбегу на них налетает Уён со всей мощью бряцанья украшений, флёра сладких духов и ослепительной улыбки. Он тормозит, упёршись ладонями в грудь друзей, и теснит их к высокому окну. Хонджун под таким напором даже невольно усаживается на подоконник. Но, похоже, у Чон Уёна всё отлично, и он гиперактивно радуется количеству праздников в этот день.       – После концерта все пулями по домам, переодеваемся, красоту наводим... – мурлычет Уён и разворачивается, тесня бёдрами двоих перед собой и усаживаясь между ними. – А потом ждите карету!       Его руки ложатся на их плечи, и Хонджун едва не прижмуривается от удовольствия. Уён заражает своим энтузиазмом и заряжает оптимизмом, отчего можно немного расслабиться. Не хочется думать о шпионской операции по пролезанию в дом и переодеванию, равно как и неохота думать об отсутствии дресс-кода в гардеробе. Говорить своим о том, что планирует появиться лишь к утру, Хонджун не собирается в принципе. Родители наверняка продолжат сидеть на кухне, не заметив никаких изменений.       – Ловко мамуля твоя лимузинами разбрасывается! – смеётся Минги по ту сторону.       – Да оплатил уже хахаль её, а потом у него дела взялись, так не пропадать же добру... – хихикает Уён в ответ и тут же звонко восклицает: – Чон Юнхо, это мне?       Хонджун поворачивает голову и видит старосту в узнаваемом смокинге, пока тот как раз проходит мимо лестницы с большим букетом роз в охапке. Бутоны над белоснежной обёрткой настолько бордовые, что отливают фиолетовым, и стоит такая роскошь отнюдь не мало. На ходу Юнхо поворачивает голову и улыбается.       – Нет! – отвечает он, широко растягивая краешки губ.       Отчего-то эта мимолётная не то неразбериха, не то подколка вызывает много сомнений внутри. Пальцы Уёна, что маячат перед носом, едва заметно дёргаются, пока тот втягивает воздух и фыркает.       – Поедешь в моей карете разве что лакеем! – кричит он вслед быстрой походке старосты в сторону актового зала.       Хонджун осторожно моргает, вспоминая странную реакцию Минги на упоминание этой парочки. Если так подумать, то Уён, проведя с ним весь день в одной машине, так ни разу и не упомянул о своём бойфренде. Может, такими отношения и становятся, спустя год?..       – Засранец... – ворчит Уён и дёргает головой, отчего серьги звенят над самым ухом. – А вот и наш именинник!       Следом за секретарём президента вереницей тянется и весь ученический совет, нагруженный цветами. Больше всего досталось плетущемуся в конце Ёсану, который едва не пригибается под целой корзиной растущей герани. Минги посмеивается с комичности ситуации, где невысокий парнишка даже толком не видит дорогу перед собой, но в этот же миг от входа доносится тяжёлая поступь Чхве Сана.       Невольно Хонджун съёживается, что не ускользает от внимания Уёна. Сан даже со спины вселяет ужас, и жутко видеть его прущим на ослеплённого красными соцветиями Ёсана. Однако в следующий миг Сан с лёгкостью отбирает груз у брата и хмурится, вопросительно вздёргивая подбородок. Оторопевший Ёсан указывает пальцем в сторону уходящего совета, и перенявший ношу Сан с таким же хмурым видом следует за всеми.       – Какой же молодец этот Чхве Сан... – комментирует заметно повеселевший Уён и машет вздёрнутой рукой. – Иди к нам! Ёсан!       Тот замечает друзей и улыбается даже не привычно язвительно, а очень даже счастливо. Необычно видеть друга таким, и пусть теперь Хонджун в принципе видит его реже, но тоже радуется. Кан Ёсан, похоже, здорово справляется с новой должностью, раз на глазах так похорошел.       – Болван отнекивался до последнего, но я-то знаю, что он падок на красивую жизнь! – язвительно подмечает Уён вполголоса.       Но в следующий миг лучезарные глаза Ёсана взлетают вверх, а улыбка стремительно сползает с лица. Незаметно подле вырастает фигура Пак Сонхва, что кажется полностью чёрной в счёт цвета волос и сценического наряда. За гулом не слышно, что тот говорит, но Ёсан послушно кивает и взбегает по лестнице вслед за ровной спиной президента.       Зато прекрасно можно услышать тяжёлый выдох подле. Уён едва ли не скрипит зубами, и в этот миг снова хочется отодвинуться от него подальше. Самый ласковый и доброжелательный Чон Уён, оказывается, может за секунду становиться настоящей фурией.       – О, смотрите, там Чонхо! – пытается вставить Хонджун, замечая в толпе лениво плетущуюся фигуру друга.       И сердце падает в пятки. Точно. Чонхо.       Он нихрена не сказал Чонхо о том, что тот тоже приглашён. Вообще ни слова.       Острое чувство вины холодным ручьём бежит по спине, пока Хонджун вздрагивает и вскакивает под возмущённые возгласы Уёна. Стыдно настолько, насколько и охота поскорее исправить ситуацию. Он бежит сквозь уплотняющуюся толпу, врезаясь в людей и на ходу извиняясь.       Ситуация, кажется, уже неисправима.       – Чонхо! – громко окликает Хонджун и хватается за широкое плечо. – А ты мне нужен!       Он пытается отдышаться, пока Чонхо молча смотрит в ответ. По этому лицу никогда не догадаешься, что там происходит внутри, но Хонджун молится всем богам, чтобы тот не обиделся.       – Поехали кататься?.. – на силу выговаривает Хонджун и старается улыбнуться. – Сегодня, на лимузине!       Озадаченно Чонхо моргает в ответ, бесцветно спрашивая:       – Зачем?       Всё нарастающая вина уже готова слопать Ким Хонджуна целиком и даже косточек не повыплёвывать. Повторно он оказывается в этой же ситуации. Ему заново стыдно, как легко из головы вылетает Чхве Чонхо, когда на горизонте появляется компания из Сон Минги и Чон Уёна.       – Ну... – Хонджун кривится, тяжело вздыхая. – У Ёсана день рождения. И Минги прошедший тоже празднуем, всё так спонтанно получилось...       Он чувствует, как внутренности попросту выкручивает. Он опять врёт. Просто потому что иначе уже не может.       Чонхо же в удивлении слегка приподнимает брови.       – У Ёсана?       – Да! – подхватывает Хонджун и ослепительно улыбается, с энтузиазмом хватая друга и за второе плечо. – Давай, поехали, когда мы его ещё выловим!       Отведя взгляд чуть в сторону, Чонхо пожёвывает губу и задумывается, но почти сразу согласно кивает. Сработало.       Хонджун радостно всплёскивает руками и кидается обнимать безмолвного Чонхо, успокаивая себя, что очередной косяк исправлен. О том, что о наличии своего первого друга в стенах академии он не вспоминал добрых четыре дня, Ким Хонджун старается не думать вообще.

* * *

      – Отнесёшь за сцену и оставишь там, а потом вернёшься обратно сюда, – коротко говорит Сонхва и бережно протягивает плотный чёрный футляр. – И только попробуй уронить. Живо выполнять.       Настроение сегодня даже не пытается определиться со своей гаммой. Кан Ёсан послушно кивает и удаляется к выходу, оставляя президента настраиваться на выступление посреди одного из музыкальных классов.       Это помещение побольше, чем то, где они обычно занимаются с Юнхо. Окна здесь от пола до потолка, широкие и дающие много света. Посередине на небольшом постаменте обычно стоит рояль, но теперь тот перенесён в актовый зал, и Сонхва осторожно поднимается на образовавшуюся мини-сцену.       Он выпрямляет спину, пытаясь представить вместо пустого класса с несколькими оставленными пюпитрами переполненное людьми помещение прямо под собой. Эти зрители ждут, когда Пак Сонхва выйдет на сцену. Все они будут восторженно смотреть и внимательно слушать.       Только его и только на него. Живот сводит смутная судорога волнения, и Сонхва открывает глаза. Невольно кривит лицо, увидев пустынное помещение, после чего в недовольстве отворачивается к окну.       Несмотря на полдень, небо там серое, как асфальт, а силуэты опадающих плакучих ив размываются мелким моросящим дождём. Нахлынувшее было раздражение сменяется меланхоличной задумчивостью.       Из глаз Кан Ёсана, из его мимики, поведения, фраз – резко исчезла вся свойственная ему наглость. Ёсан находится подле уже почти неделю, но при этом выбесить успел буквально пару раз. Новый помощник слушает приказы и старается выполнить их моментально и неукоснительно.       Новый помощник удивительным образом всё больше становится похож на Чон Юнхо. И в этом есть свои безусловные плюсы. Однако Сонхва, кажется, хотел вовсе не этого.       Взгляд натыкается на знакомую машину за воротами, припаркованную подле примелькавшегося белого Шевроле. С участившимся сердцебиением Сонхва узнаёт машину матери и улыбается, не веря собственным глазам.       Если отец вынужден смотреть его выступления на сцене, будучи директором, то мама вечно ссылается на работу и занятость. Сонхва прячет зубы, но уголки рта всё равно лезут вверх, пока он неотрывно смотрит на узнаваемый серебристый автомобиль. Таких в городе мало.       Мама приехала посмотреть на его выступление, и Сонхва даст ей целый блок из музыкальных номеров. Сегодняшний концерт является особенным как минимум потому, что время позволяет исполнить сразу три композиции вместо одной.       Целый концерт. Первый настоящий концерт исполнителя Пак Сонхва.       Тяжёлая дверь за спиной отворяется, и слышатся быстрые шаги по поскрипывающему паркету, пока разносятся эхом в полупустом зале. Слегка повернув голову, Сонхва замечает Юнхо, который стремительно идёт вперёд и уже решительно взбирается на помостки. Его сосредоточенный взгляд не обещает ничего хорошего.       – Сонхва... – выдыхает Юнхо, пока, ещё будучи в движении, вытягивает руки и берётся за его плечи.       – Что случилось?       Голос Сонхва твёрд, как сталь, а внутри собирается напряжённое нехорошее предчувствие. Чон Юнхо не нужно лишних слов – достаточно только перестать улыбаться. Его ладони крепче сжимаются на плечах.       – Твой отец... – Юнхо серьёзным взглядом смотрит сверху и на очередном вдохе вдруг на секунду отводит взгляд в сторону, тут же возвращая обратно. – Ты только не волнуйся...       – Чон Юнхо, я спросил, что случилось? – ещё суровей говорит Сонхва, стискивая зубы.       Его начинает раздражать эта неуклонная забота, но в то же время он будто заранее хочет со злости вцепиться зубами в ответ. Лишь бы задавить подступающий страх от упоминания отца с подобным выражением лица.       – Он отменил концерт, – как можно более ровным тоном проговаривает Юнхо, пока будто силой пытается заставить Сонхва стоять на месте. – Сказал, что у него срочные дела в мэрии. У него и у тебя, просил передать.       Сонхва холодеет, даже не замечая, как собственные глаза становятся шире, а с приоткрытого рта так и не может слететь ничего вразумительного. Он не может этого понять. Он не хочет этого понимать.       Он не намерен это понять, и уж тем более – принять.       Юнхо продолжает говорить что-то успокаивающее, но Сонхва резко дёргает руками вверх, сбрасывая с себя его ладони, и срывается с места.       – Сонхва! – повышает голос Юнхо.       Однако президент уже около двери, почти с разбегу раскрывает её и вылетает в коридор. Кабинет отца недалеко, на этом же этаже. Сонхва задыхается от подступающей ярости, и грохот захлопнувшейся тяжёлой створки за спиной лишь подстёгивает ускорить шаг. Он готов взорваться.       – Сонхва, прошу, – нагоняет его Юнхо в середине коридора и цепко хватает под локоть. – Давай ты сначала...       – Отцепись уже! – рычит Сонхва и дёрганым движением высвобождает руку, на ходу уперев в помощника гневный взгляд, после чего угрожающе понижает голос: – Уйди с глаз моих, Чон Юнхо.       На секунду кажется, будто в чужом взгляде мелькает сначала едва заметная обида, а после жуткая злость, но в моменте Сонхва плевать. Лишь бы не мешал.       Юнхо идёт следом. Конечно же, тот умолкает, но идёт следом, и только гордость мешает Сонхва сорваться на бег, чтобы оторваться от преследования.       Он с силой жмёт ручку двери в вестибюль, на что туповатая секретарша директора тут же вскакивает из-за стола.       – Директор сейчас занят, он... – напускным строгим тоном начинает она, но Сонхва лишь взмахивает рукой, приказывая заткнуться.       Не сбавляя шага, он слышит за спиной уже откровенно бесящие ласковые речи помощника к этой ничего не стоящей кукле, и врывается в кабинет. Захлопывает дверь и замирает, пытаясь как можно незаметнее перевести дыхание.       Отец сидит за широким столом, так и не удосужившись хотя бы оторвать взгляд от бумаг. Вдоль богатого интерьера кабинета тянется знакомый запах тяжёлых духов и сладковатого дыма. Мама, одетая в красивое чёрное платье по фигуре, стоит у окна с зажатым в пальцах небольшим мундштуком с сигаретой. Лишь покачивающиеся под собранными волосами длинные серьги выдают, что она всё же хотя бы секундно обратила внимание на сына.       – Сядь, – командует отец ровным тоном.       От этого голоса подкрадывается жуткое бессилие, которое Сонхва мысленно отгоняет подальше. Он стоит на месте, с силой втягивая воздух сквозь зубы.       – Зачем?.. – шипит Сонхва, пока сердце продолжает выстукивать бешеный ритм.       – Правила приличия для тебя пустой звук? – бумаги шелестят под руками отца, и он до отвращения дотошно складывает их в ровную стопку. – Не научился стучать, так хоть сядь, не позорься.       Медленно директор поднимает тяжёлый прямой взгляд. Руки Сонхва сами собой сжимаются в кулаки.       – Я спрашиваю, зачем ты отменил концерт? – он изо всех сил старается, чтобы голос не дрогнул от привычного ужаса перед этим мужчиной.       Который уже плавно поднимается из кресла и обходит стол, отчего всё нарастающее уничтожающее бессилие заставляет Сонхва мелко трястись.       – Я хотел выступить! – едва ли не срывается он на крик, будто пытается успеть высказать всё, что думает. – Я готовился, я ждал этот день! Какие, к чёрту, важные могут быть дела, когда ты просто...       Сонхва прерывается от внезапно оглушающего звона в левом ухе. Силится не сжаться, силится не согнуться, теперь уже чувствуя нарастающую боль от полыхающей щеки. От силы удара голова всё равно дёргается в сторону, и Сонхва всё ещё силится сдержать подступающие слёзы. Ему больно, но совсем не от ставших привычными пощёчин. Перебитая вера, рассыпавшись где-то внутри, теперь режет грудь острыми осколками.       – Мерзавец, – цедит отец сквозь зубы. – Как ты смеешь разговаривать в таком тоне?       Сбоку слышится шумный выдох матери, выпускающей очередное облако дыма в полном молчании. Хочется позвать её на помощь или хотя бы поднять глаза, чтобы заглянуть в лицо этой женщине. Его родительнице, что должна была сидеть в первом ряду. Сонхва так этого хотел, что почти поверил.       Но он лишь с огромным трудом выпрямляется, пытаясь поднять взгляд на отца. Ему страшно до одури и примерно так же больно, но Сонхва учится. Он научился не плакать уже очень давно. И теперь из раза в раз он заставляет себя учиться смотреть в эти холодные глаза.       – Тебе не кажется, что ты заигрался, сын? – продолжает отец, припечатывая к земле каждым словом. – Эта твоя скрипка... Блажь, что отвлекает от по-настоящему важных вещей.       Резко Сонхва вздёргивает подбородок и смотрит прямо в спокойное лицо напротив. Лишь взгляд выдаёт, что отец злится, и от такой смелости тот лишь сильнее прищуривается.       – Ты должен думать об учёбе, об оценках и о поступлении. О будущем!       На последней фразе отец резко повышает голос, отчего Сонхва едва не отшатывается в ужасе. Даже мама спешит быстрыми движениями сбросить пепел в переносную пепельницу.       – Почему именно сегодня?.. – собственный голос звучит слишком тихо и жалко, а губы трясутся, но Сонхва упрямо не отводит взгляд.       – Потому что, – с нажимом продолжает отец, безжалостно пресекая весь дальнейший лепет. – Мэр приглашает директоров всех школ на официальный обед в честь праздника. С семьями. И ты там будешь, Пак Сонхва.       Бессилие сковывает по рукам и ногам. Сопротивляться становится сложнее, пока внутри всё рвётся от несправедливости. Сонхва понимает, что буквально все силы уходят на то, чтобы просто стоять ровно и смотреть в абсолютно бесчувственные глаза. Такие же, как у него самого.       – Я советую тебе забыть о своём глупом хобби и не спорить, – добавляет отец чуть спокойнее и едва заметно кивает, бросая взгляд на нагрудный карман сына. – И советую не забывать, сколько всего мы с твоей матерью дали тебе и продолжаем давать.       Резко Сонхва опускает голову и натыкается взглядом на золотистый край президентской булавки. Грудь сдавливает от новой волны слепой обиды, но нет сил на очередные попытки выстоять с ровной спиной, отчего он лишь смотрит исподлобья.       – Я её сам получил... – с трудом выдыхает Сонхва, ненавидя собственный слабеющий голос.       Отец на это лишь показательно хмыкает.       – Я сам победил на выборах! – Сонхва почти задыхается, чувствуя, как в уголках глаз всё пытаются собраться непрошенные слёзы. – Сам!       Очередных оплеух не хочется, но и внутреннюю панику сдержать всё сложнее. Почва стремительно уходит из-под ног. Сонхва уже ни в чём не уверен. Тело вмиг становится ватным и дрожит всё сильнее.       Он не в силах бороться с отцом. Пытается из года в год, но каждый раз делает лишь... это.       Мотает головой и с громким вдохом спешит отступать. Убираться прочь, забиваться куда угодно и пытаться не выть от невозможного бессилия перед отцовской волей. Сердце колотится в ушах, пока Сонхва едва видит фигуры Юнхо и секретарши сквозь мутную пелену слёз.       Этого только не хватало.       Он отмахивается от попыток себя окликнуть и выходит в пустынный коридор, стараясь проморгаться. Где-то внизу окончилась официальная часть поздравлений в актовом зале. Где-то внизу ученики, должно быть, очень радуются, что не придётся сидеть ещё целый концерт.       Сонхва старается идти ровно, однако отчаяние постепенно выводит тело из строя, и его заметно шатает. Ноги всё ещё плохо слушаются, но он рад, что в эту минуту ни одна живая душа не видит президента ссутулившимся и едва переводящим дыхание. Ослабевшей рукой он толкает тяжёлую дверь музыкального класса и замечает знакомую белобрысую макушку у окна. Ёсан оборачивается.       И входит Сонхва уже с ровной спиной, максимально собранный и одним волевым порывом изгнавший из головы всё, что может помешать сосредоточиться.       – Ёсан... – небрежно бросает он на ходу, пока направляется к оставленной сумке за телефоном и кошельком. – У меня появились срочные дела. Да ты и сам, думаю, знаешь.       Отчего-то очень радует, что этот болван оказался достаточно ответственным, чтобы не смотаться со всеми остальными при первой возможности.       – Но я вернусь через часа четыре, потому проследи за моими вещами.       Руки всё ещё подрагивают. Сонхва старается дышать и не думать о том, что в любимом смокинге, предназначенном для лучших дней в его жизни, вынужден будет сидеть на административном приёме. Слушать разговоры о политике, экономике и социальных проблемах.       Думать о будущем.       – С-Сонхва, прости... – тихо говорит Ёсан, но в гулком помещении отлично слышно даже любой шорох. – Я не могу сегодня.       – Как это понимать? – надменно вопрошает Сонхва, не оборачиваясь. – Ты мой личный ассистент и можешь всё и всегда, Кан Ёсан.       Теперь пальцы подрагивают от подбирающегося раздражения. Слышатся приближающиеся осторожные шаги, на что Сонхва выпрямляется и всё же отвлекается от почти бессмысленного занятия.       Ёсан стоит перед ним, сцепив руки за спиной и уперев взгляд в пол.       – ...мы собираемся все вместе, – бормочет он и тяжело вздыхает. – Минги, Уён, Сан, Юнхо...       От имени помощника плечи передёргивает, и Сонхва злобно прищуривается.       – Хонджун ещё, и Чонхо... – звучит Ёсан совсем жалобно. – Мы договорились уже, и...       Хочется высказать в ответ пару отрывистых предложений об обязанностях и ответственности, но Сонхва так и остаётся со слегка приоткрытым ртом.       Абсолютно внезапно до него доходит осознание. Все они собираются веселиться вместе. Все, даже Юнхо. Все, даже никому не нужная челядь вроде Ким Хонджуна, который в академии без лишнего месяц.       Все они радуются отменённому выступлению и собираются отлично провести время. И никому из них не пришло в голову хотя бы попытаться пригласить Пак Сонхва.       Замешкавшийся от долгой паузы Ёсан осторожно поднимает взгляд.       – У меня как бы день рождения сегодня... – робко добавляет он и прерывисто выдыхает, пытаясь прочитать ответную реакцию.       Сонхва медленно переваривает информацию, чувствуя наконец-то проявившееся неудержимое одиночество. Он сам добился своего поста, и понимание, что на вершине ожидает именно это, пришло чуть позже. Сонхва научился с этим мириться.       Но у него совсем нет сил мириться с этим сейчас.       – С днём рождения, – ровным тоном выдыхает он сквозь зубы и вслепую цепляет сумку за ремень.       Если этот разговор продолжится ещё хоть секунду, то Сонхва взорвётся. Он срывается с места под неуверенные оклики нового помощника и просто идёт вперёд.       После концерта он и сам собирался домой. Дни рождения всех он знать не обязан, но и не вправе давить на такую причину. Голова начинает побаливать, но тело будто живёт своей жизнью и привычно несётся вниз по главной лестнице.       Он должен был сейчас свернуть в актовый зал, откуда уже не так кучно выходят задержавшиеся ученики. На секунду кажется, что далёкий смех адресован ему, нелепо и с позором покидающему академию в костюме для выступления. Сонхва ускоряет шаг и выходит на крыльцо.       Улица встречает порывами ветра и будто усилившимся дождём, но в следующий миг над головой слышится шум раскрывающегося зонтика. Сонхва бегло косит взгляд и замечает высокую фигуру Юнхо, что идёт рядом и прикрывает их двоих от секущих капель.       По большей части, тот прикрывает самого Сонхва, отчего в крайней мере хочется остановиться. Хотя бы остановиться.       Когда-то у него был один лучший друг, которому едва ли не без слов можно было пожаловаться и получить утешение. Когда-то всё было так просто.       – Ты обязательно выступишь ещё, – слышится уверенный голос Юнхо, перекрываемый шумом капель по натянутой ткани. – И они тебя ещё обязательно признают.       Когда-то у Сонхва был один лучший друг, но и тот теперь собирается в компанию, где самому Сонхва нет места. Конечно же, они позовут доброго и хорошего секретаря президента. Тот ведь так близок к народу.       Чувствуя усталость, отвращение и клокочущую ярость, Сонхва всё же тормозит перед воротами.       – Знаешь что, Чон Юнхо, – выплёвывает он, глядя прямо в непонимающие глаза, чуть задрав голову. – Я очень опаздываю в мэрию. И ты смотри не опоздай, твои друзья тебя ждут!       В самый неожиданный момент голос срывается на крик, отчего злость за секунду перекрывается острым стыдом. В висках стучат фразы отца о неподобающем поведении. Сонхва добился своего поста сам, но скоро окажется под завалами собственных сомнений. Даже роль президента он не в силах сыграть нормально.       Замолчавший Юнхо смотрит на него с дурацким сочувствующим выражением лица, и Сонхва немедля выныривает из-под зонтика. Мелкие капли иголками бьют в лицо, пока он мчится к служебной машине.       Он так ужасающе сильно хочет вновь обнять своего лучшего друга, но вместо этого лишь захлопывает дверь автомобиля и сразу же запускает руки в уложенные волосы. Опирается локтями на колени, приглаживая пряди за уши, и сгибается почти пополам на заднем сиденье.       Сонхва так устал от этого начисто проклятого дня.       – Поехали, – глухо говорит он, часто моргая.       Молчаливый водитель смиренно заводит мотор, и вскоре служебная машина мягко трогается с места. Сонхва не находит в себе сил разогнуться.       Он просто хотел выступить. Просто ждал этот чёртов момент признания. Просто в очередной раз совершил ошибку, понадеявшись, что хоть кто-то даст ему внимание самостоятельно, а не с боями, скандалами и требованиями.       Что мама, что одноклассники. Что чёртов Чон Юнхо, который теперь разрывает телефон уведомлениями. Сонхва с трудом выпрямляется и откидывается на мягкую спинку с глубоким вдохом.       Он справится, как справлялся всегда. Прикрыв глаза, Сонхва успокаивается под тихий звук мотора и лёгкую тряску на поворотах. У него нет выбора, кроме как жить дальше.       В помпезное здание мэрии он входит вслед за подъехавшими родителями, в этот раз особенно явно ощущая себя прицепом. Другие директора ограничились жёнами, но отец будто специально хочет заставить Сонхва вникать в эту невыносимую взрослую жизнь. Садиться за огромный стол, накрытый по всем правилам этикета. Вспоминать этот этикет, правильно подготавливая руки и правильно задавая вежливые вопросы важным дамам по соседству. И медленно, под не менее медленное тиканье часов на стене – сходить с ума.       В такие моменты собственная бесполезность ощущается особенно явно. Мэрия выглядит богато, но безвкусно, и вскоре бежевый интерьер зала начинает давить на плечи, пока кусок совсем не лезет в горло.       Сонхва вполуха слушает, как отец разговаривает с мэром о культурной составляющей досуга академии, и уже не может не возвести глаза к потолку.                  Возможно, получается уж очень выразительно, и тяжёлый вздох его слишком громкий. А возможно виной тому неизвестный по счёту бокал вина, которое Сонхва пьёт быстро и не глядя.       Откровенной скуке он предпочитает алкоголь.       А мэр теперь предпочитает смотреть не на отца, а прямо на него, выражая искреннее недоумение на строгом лице. Сонхва приподнимает руку и мотает головой, опуская её так, что свешивается пострадавшая под дождём чёлка. Ему, кажется, нужно на воздух.       Уставшее тело ведёт, пока Сонхва поднимается с места и едва успевает уцепиться за спинку стула. Неловко ставит бокал на стол, отчего полупустая тарелка звякает, привлекая внимание всё большего количества гостей.       Хочется извиниться, но сил нет даже лишний раз открыть рот. Кое-как Сонхва выбирается в коридор. Этот чёртов обед кажется бесконечным. Если бы только его родители хоть раз слушали игру своего сына с таким же энтузиазмом, как занудную мэрскую болтовню. Мысли натыкаются одна на другую.       И от алкоголя совсем не весело.       Наконец-то Сонхва добредает до дверей уборной. Однако войти не получается – запястье хватает сильная рука и разворачивает назад.       Удивительно, но мёртвой хваткой Пак Сонхва пошёл в свою мать. Та стягивает накрашенные губы в линию, пока яркие глаза недобро сверкают.       – Как тебе не стыдно? – шипит она, помахивая кожаным клатчем в свободной руке. – Пак Сонхва, ты только посмотри, на кого ты похож!       Если бы только кто знал, как Сонхва плевать в этот момент. Чувствуя лишь жгучую обиду, он выдирает руку и тут же врезается в стену плечом. Да и плевать. Обида всё нарастает, пока он смотрит на маму, пытаясь подобрать нужные слова.       – Ты приехала меня послушать или про этот идиотский обед сообщить?       Сложно описать всю палитру эмоций, с которыми звучит эта фраза. На обиду накладывается раздражение, грусть, тоска... Мама бескомпромиссно складывает руки на груди и смотрит с ярко выраженным разочарованием.       – Поезжай сейчас же домой, – цедит она и изящно убирает выбившуюся прядь со лба. – И приведи себя в порядок, потому что твой отец в бешенстве.       Она его не слышит.       Как же давно она его не слышит.       С громким сопением Сонхва на силу вскидывает голову и покорно кивает. Он не хочет спорить и попросту не может, устав от всего. Он уже не может убивать нервы, время, здоровье и едва ли не всю жизнь, пытаясь найти одобрение хотя бы у собственных родителей. Чего уж говорить о друзьях, которых попросту нет.       Стук маминых каблуков удаляется обратно к банкетному залу. Пак Сонхва же намерен поскорее смотаться из этого душного места, но отнюдь не домой.

* * *

      Осторожно приоткрыв дверь, Юнхо заносит чашку с чаем в спальню отца, которая по совместительству является и кабинетом. Тот, склонившись над чем-то, с включенной настольной лампой, задумчиво постукивает карандашом по бумаге. Когда блюдце со звяканьем опускается на стол, то Юнхо видит, что отец корпит над проверкой школьных тестов.       Академик, доктор наук. Юнхо вздыхает.       – Даже в профессиональный праздник не можешь не работать? – мягко спрашивает он, скрестив руки на груди и привалившись бедром к столешнице.       – ...возмутительно! – сокрушается отец и резко закашливается.       Встрепенувшись, Юнхо кладёт ладонь на его спину, но тот отмахивается, спешно берясь за чашку и отпивая пару глотков. С громким выдохом отец откидывается на спинку кресла и добавляет чуть спокойнее:       – Возмутительно. Разве можно давать в тестах такие вопросы? Я для чего объясняю и разбираю все идеологии, чтобы потом в тестах был только один ответ, кто прав? Запад или восток, север или юг?       – Тебе нельзя так нервничать, отец... – Юнхо переводит ладонь на плечо в домашней мягкой куртке.       – А детей нужно учить думать! – отец снова вздыхает и добавляет чуть мягче: – Вот как ты считаешь, мой мальчик, кто выигрывает в гражданских войнах?       – Тот, кто сильнее, – не раздумывая, отвечает Юнхо и хмыкает.       Отец шумно выдыхает, постукивая пальцами по подлокотникам, и на его уставшем лице отражается весь мысленный процесс обдумывания этого тезиса. Эти глаза остаются живыми, искрящимися, независимо от количества прибавляющихся морщин.       – ...вообще вопрос был больше про жизнеспособные идеологии и...       – ...и ресурсы, – Юнхо слегка пожимает плечами и вновь складывает руки на груди. – Побеждает тот, у кого больше денег, армии и техники, связей и союзников.       – Но как быть со смыслами, сынок? – вскидывается отец, похоже, действительно озабоченный этой темой. – Как будет жить общество победившей стороны? Разве не важно показать ему идеологию, новое будущее в первую очередь?       Юнхо хмыкает вновь, добродушно улыбаясь.       – Мы говорим о победе, а не о будущем, – говорит он чуть тише.       Отец молчит. Призадумавшись, он всё же чему-то мысленно кивает и окидывает сына удивлённым взглядом.       – Куда это ты такой красивый собрался? – спрашивает он, озаряясь лучезарной улыбкой.       – К друзьям, – улыбается Юнхо в ответ, отводя глаза.       Как же редко у него случаются выходные. И как же непривычно, что за всё мероприятие Уён не навесил на него никакой ответственной работы.       – Добро, добро... – отец довольно похлопывает ладонью по подлокотнику и старается сесть ровнее. – Пак Сонхва будет? Исключительного ума юноша, я поставил ему высший балл за развёрнутый ответ о причинах великой депрессии в США!       Юнхо и вовсе едва ли не отворачивается при упоминании этого имени. Сонхва игнорирует его сообщения вот уже полдня, да и последний разговор вызывает смешанные чувства. Сложно противостоять президенту, когда тот на взводе, но ещё сложнее понять, почему от его слов внутри продолжают бороться вина и обида.       Разве было тому хоть когда-либо интересно, чем занимаются остальные ученики? Пак Сонхва горит лишь идеей творчества, и сегодня...       ...и сегодня Чон Юнхо ненавидит его отца, пожалуй, даже больше, чем обычно.       – Его ведь директор сегодня забрал прямо с концерта. Хуже поступка не придумаешь... – отчего-то очень хочется поговорить об этом с единственным человеком, которому Юнхо может доверять. – Вот уж где мне катастрофически не хватает ресурсов для победы.       Он пытается смягчиться, но злость будто только разгорается всё сильнее. Отец покачивает головой.       – Сынок, в каждой семье ведь свои правила, – мягко говорит он. – Я много раз обсуждал Сонхва с директором Паком и могу сказать, что отец не желает ему зла, а лишь волнуется и переживает о его будущем.       Юнхо чувствует, как плечи слегка подрагивают. Он злится, что решил поднять эту тему, ведь едва ли не оправдания от отца звучат теперь как чёртово предательство.       – Вот уж не согласен, – выдыхает Юнхо, и опирается стиснутым кулаком на стол позади себя, раздражённо глядя на удивлённое лицо напротив. – Твоя семья выбрала дать тебе свободу и позволить заниматься наукой, а не...       – Юнхо.       Отец слегка хмурится, но тень сомнения на его лице заставляет с нажимом продолжать:       – Выбрала любить тебя, – сквозь зубы говорит Юнхо, опуская взгляд. – А меня они выбрали ненавидеть лишь потому, что...       – Юнхо...       Тёплые ладони отца берутся за его руку, лежащую на бедре, и крепко сжимают.       – Юнхо, мой мальчик, – говорит отец совсем мягко, и всё желание перечить улетучивается в тот же миг. – Твоя мать была лучшей женщиной, которую я знал. Жаль, что тебе её узнать не удалось...       Он по привычке переводит взгляд на фото, что извечно стоит в рамке на рабочем столе. Экспедиции, Египет и Алжир, лучший спелеолог в команде, бесстрашная и живучая... Отец много рассказывал о девушке, которую обнимает за плечи на фото двадцатилетней давности.       – Внешне на меня похож вышел, а вот характер, ох, узнаваемый... – посмеивается отец.       Медленно Юнхо переводит взгляд на фото. Он слишком мало знает об этой женщине, но каждый раз при виде её широкой дерзкой улыбки чувствует глубинную тоску. Абсолютно вся семья отца с малых лет напоминает ему, что он бастард наглой девки-босячки, которая попыталась разрушить идеальный брак. А когда после переезда в столицу отец показал ему могилу матери, то однажды Юнхо пересёкся там с её сестрой. Та, убитая горем даже спустя столько лет, лишь выплюнула:       «Я надеялась никогда не увидеть тебя, мерзкий ублюдок. Камни и пещеры её не убили, малярия не убила, но зато ты смог.»       Со вздохом Юнхо поднимается на ноги, пока отец погружён в раздумья.       – Не забудь принять лекарства перед сном, – тихо говорит Юнхо, и напоследок сжимает руку на его плече.       Отец молча кивает. Хочется верить, что хотя бы он не думает, что это Юнхо убил свою молодую, крепкую и живучую мать при родах. И отец никогда не давал ему поводов сомневаться, любя и защищая, как мог.       Юнхо безмерно уважает и любит своего отца в ответ. Но вместе с тем прекрасно понимает, что тот слаб и легко способен внимать всему бреду о будущем, что обычно несёт директор Пак. Юнхо не учили защищаться.       Он учится сам, и главный бой ему ещё только предстоит.       Получив уведомление от Уёна, обещающего скоро подъехать, Юнхо поправляет тёмно-бордовый костюм перед зеркалом в коридоре. Он настолько сросся со школьной формой за прошедший год, что никак не может привыкнуть к необходимости снять её. Чего-то классическому образу не хватает, но советы по поводу стиля Юнхо готов слушать только от Пак Сонхва.       Который так и не отвечает, лишь иногда появляясь в сети.       Должен ли Юнхо за что-то извиниться? А за что?       Он заглядывает в гостиную, где половина помещения занята цветами в пластмассовых вазах, но взгляд падает на стоящий на подоконнике развёрнутый букет из бордовых роз. Сегодня они должны были достичь адресата после первого монументального выступления. Но директор Пак снова всё испортил.       Юнхо бережно проводит пальцами по бархатным лепесткам и рассматривает причудливо скрученный бутон. Талант Пак Сонхва и его упорство достойны каждого цветка из этого букета.       За окном громогласно гудит автомобильный сигнал, и Юнхо быстро выглядывает из-за шторы.       Таки Уён не врал. Огромный чёрный лимузин занимает собой чуть ли не половину улицы, выглядя, как космический корабль, посреди тихого частного сектора. Юнхо хмыкает и спешит обуваться. Вечер обещает быть полным приключений.       Спустя минуту Юнхо резво сбегает с крыльца с двумя небольшими свёртками под мышкой, пока дверь в конце дорожки раскрывается и показывается довольная ухмылка Чон Уёна.       – Я тебя не пущу, засранец! – задорно восклицает он, должно быть, на весь район, высунувшись из-за створки. – Давай на приставных, наказан!       – Ах не пустишь... – с усмешкой подмечает Юнхо и ускоряет шаг.       Он раскрывает дверь пошире и мигом нападает на Уёна со щекоткой, отчего тот принимается визжать и заваливается на диванчик внутри. Прорвав оборону ворот, Юнхо забрасывает свою ношу на боковые белые сиденья и забирается следом. В низком транспорте с таким ростом особо не развернуться, чем и пользуется Уён, что повисает на его шее, едва Юнхо захлопывает дверь.       – Мой бесстрашный рыцарь Чон Юнхо... – мурлычет Уён на ухо, но от этого тело лишь сковывает непонятное ощущение.       То ли Уён слишком навязчивый, то ли этот титул сам Юнхо носит не под теми знамёнами. Он отворачивает голову в сторону, отчего стремительный поцелуй Уёна попадает не в губы, а в щёку.       – Ну-ка веди себя прилично, – строго говорит Юнхо, и тут же улыбается, выворачиваясь и приземляясь на диванчик напротив.       – Да что он там не видел! – дует губы Уён, и кивает в сторону забившегося ближе к началу лимузина Ёсана.       На лице Кан Ёсана все муки от увиденного, пока он закатывает глаза и закидывает ногу на ногу. У них наряды перекликаются в цветах, вот только Уён весь в белом и с викторианским платком под шею вместо галстука, а на Ёсане чёрные джинсы и застёгнутая под горло рубашка вышита серебряной нитью. Уён отвлекается на него, подползая ближе и принимаясь расстёгивать верхние пуговицы. Похоже, этот процесс повторяется уже не первый раз за вечер. Спустя секунду Ёсан застёгивается.       – Кан Ёсан! – спохватывается Юнхо и тянется к своим свёрткам. – С днём рождения!       Тот моментально выкатывает глаза и принимается отнекиваться, но Юнхо уже вынимает из пакета набор из ручек и отрывных блокнотов.       – Он больше любит, когда от руки пишешь, – глубокомысленно подмечает секретарь президента, пока оба догадываются, о ком идёт речь.       Кажется, Кан Ёсан краснеет. Юнхо предпочитает списать это на алкоголь, коим уже заметно веет от первых двух пассажиров, а Уён уже бегло стучит по окошку водителя и тянется в мини-бар за шампанским. Лимузин стартует с места, и в салоне сменяется свет. Зажигаются неоновые розово-голубые линии ламп, а вокруг гудит басами какой-то знакомый трек. Один из тех сотен, где собираются яркие афроамериканские рэперши, которых Чон Уён обожает.       – Давай помогу! – восклицает Юнхо сквозь музыку, подхватывая один из бокалов.       – Чон Юнхо, ты бармен отличный, – скалится Уён, сковыривая фольгу с горлышка. – Но мы руку уже не меняем!       Он хохочет и вполне ловко срывает крышечку с громким хлопком. Вскоре Юнхо довольствуется наполненным фужером и пытается вспомнить, когда он в последний раз пил алкоголь. Всё ещё непривычно находиться посреди тусовки и ни за кем не ухаживать.       – Diamonds are girl's best friend! Юнхо, подпевай!       Юнхо давится смехом, пока Уён обнимает Ёсана за плечи и лихо опрокидывает шампанское в себя. Глаза именинника бегают, но тот всё же улыбается под заметным действием допинга. Собираясь отпить в свою очередь, Юнхо на секунду утыкается в телефон и тут же протягивает бокал в руки Уёна.       – Ну не душни, Чон Юнхо! – дразнится Уён, но от угощения не отказывается.       В телефоне сообщение от Пак Сонхва. Озадаченно Юнхо открывает чат, пытаясь решить, как ему реагировать.       «А может, нахрен эту школу...»       Сонхва пишет под монолитом вопросов от Юнхо, о том, всё ли с ним в порядке, и всевозможных ободряющих речей.       Юнхо отвечает, склонив голову над экраном, и хмурится, наблюдая за анимацией моментально набираемого ответа.       «О чём ты?»       «Да нахрен школу эту, Чон Юнхо, чего непонятного? Я не хочу в ней больше учиться и...»       Юнхо отвлекается на остановку их люксового транспорта, когда в салон с широкой улыбкой вламывается Чхве Сан. На нём белая футболка и массивная кожаная куртка, а чёрные волосы уложены назад, что вызывает массу восторгов со стороны ликующего Уёна.       – Вау, Чхве Сан, ну ты брутальный мужчина! – распинается Уён, пока сам Сан крепко жмёт руку Юнхо и усаживается рядом с главным источником шума.       Такое чувство, что Уён теперь специально старается привлечь к себе побольше внимания. Или же заставить Юнхо смотреть на себя, когда Сан свободно перегибается через его колени и со смехом хлопает брата по плечу.       – На, держи! – уже через секунду Сан вынимает из кармана стопку каких-то карточек и начинает демонстративно кидаться ними в Ёсана.       – Это же... – бормочет тот, поймав одну и загораясь восторгом вперемешку с яростью. – Это коллекционки, ты какого хрена их так бросаешь! И откуда они?!       – А чтоб ты поползал! – издевательски хохочет Сан. – Один парень с первой параллели, вот чисто задротище как ты, согласился мне их продать!       В салоне начинается какой-то хаос. Уён громко комментирует, после скольких пинков несчастный согласился расстаться со своими сокровищами, Сан спорит по поводу честности сделки. Ёсан же громко ругается, ныряя под сиденье за упавшими карточками. Юнхо улыбается и вновь опускает глаза на экран.       Там послание от Сонхва разрослось на целую поэму о тщетности бытия. С подобной экспрессией тот способен выражаться либо когда очень зол, либо когда очень пьян. Юнхо теряется в догадках, на какое из состояний нарвался.       Он быстро набирает ответ, и короткое сообщение сиротливо подтягивается под чужой текстовый массив:       «Ты дома?»       В ответ Сонхва трижды подряд опечатывается в слове «нахрен», но и дом свой собирается послать туда же. Улыбка по-прежнему приклеена к лицу Юнхо, но недоброе предчувствие не оставляет.       Он даже не заметил, что лимузин сделал ещё одну остановку, и рядом неизвестно сколько времени сидит Сон Минги. Тот уже громогласно хохочет о чём-то с Чхве Саном и даёт ему пять, пока Уён едва ли не суёт голову в окошко водителя и называет следующий адрес. Ругающийся Ёсан погребён под его завалившимися бёдрами, но смиренно терпит.       «А где ты?»       Юнхо отправляет вопрос, и тут же на него обрушивается водопад из коротких гневных сообщений.       В них Сонхва желает ему всего хорошего и прекрасно провести вечер, а также якобы не хочет отвлекать, перемежёвывая свою речь ругательствами вместо междометий.       – Адрес мне назови! – восклицает над головой Уён, прижимая телефон к уху, пока ту же фразу набирают пальцы Юнхо. – Да лучше б в гетто своём сидел, я туда хоть дорогу знаю! Чего, какой?! Это где?       Вместо ответа Сонхва скидывает геолокацию, и моментально Юнхо подскакивает следом и заглядывает в окошко.       – Нам надо будет сделать ещё одну остановку! – добавляет он, и просовывает руку, показывая карту водителю.       Повернувшийся Уён пристально смотрит на Юнхо, и за обильно накрашенными ресницами читается непривычное раздражение.       – И куда ты собрался? – вполголоса интересуется он, пока за их спинами Сан громко радуется, что Минги решил открывать подаренный бурбон на месте.       – Прости, – примирительно улыбается Юнхо и садится на место.       Он решил всё ещё раньше, чем успел сообразить, и ничего с собой поделать уже не может. Волны раздражения всё сильнее исходят от плюхнувшегося напротив Уёна, который тут же хватается за протянутую бутылку и прикладывается к горлышку. Юнхо считает, что праздник обойдётся и без него.       А вот Сонхва без него не обойдётся.       Когда транспорт тормозит в очередной раз, Юнхо оборачивается в узенькое окно за спиной и видит огни бара с нужным названием.       – Э, Юнхо, а ты куда? – восклицает Сан, когда прощальные рукопожатия доходят и до него.       – Знаю я, куда он идёт! – вдруг необычно громко встревает Уён и взмахивает рукой. – Ну и скатертью дорога!       Он шумно выдыхает за спиной, пока Юнхо открывает дверь, перелезая через кучу ног и пытаясь сосредоточиться.       – Он всегда будет важнее, чем я, верно?! – с претензией кричит Уён вдогонку, и Юнхо захлопывает лимузин снаружи.       – Верно, – тихо отвечает он и отворачивается, вдыхая вечерний воздух.       Раз уж решился, то приходится делать. Юнхо медленно приближается к высоким дверям входа, огибая вышедших на перекур посетителей. Наверняка президенту есть, что сказать. Даже если тот не может найти косяков в работе помощника, то всё равно придумает, к чему прицепиться.       И Юнхо не знает, зачем это делает, но открывает дверь и заходит внутрь. Здесь не так людно, но заметно, как праздник коснулся нескольких шумных компаний в разных частях бара, за которыми в самом углу помещения угадывается чёрная фигура Сонхва. Тот не смотрит по сторонам, подперев лоб рукой.       Пока Юнхо протискивается мимо высокой девушки у барной стойки, та отшатывается и выдаёт свой наблюдательный пост. Похоже, она пасла этого красавчика уже добрый десяток минут и слишком увлеклась, однако Юнхо к нему идёт уверенным шагом и кладёт ладонь на его плечо.       Сонхва поднимает голову, сначала скосив взгляд на руку и хмурясь, а после задирает затылок и пристально глядит на своего помощника.       – Добрый вечер, принц Сонхва, – улыбается Юнхо, и машинально убирает с его лба зацепившуюся прядку.       – Чего пришёл? – хмурится Сонхва ещё сильнее. – Иди к своим друзьям, там веселее... Я это гарантирую.       Он медленно опускает голову и тяжело вздыхает. Его грубость пролетает мимо, пока Юнхо успевает рассмотреть, что Сонхва переоделся в брюки, чёрный лонгслив и такое же чёрное пальто, которое решил не снимать вовсе. Значит, дома был.       И по какой-то причине дома не остался.       – Вот уж нет, двигайся, – настойчиво Юнхо подпихивает его плечо и усаживается на диванчик рядом, заставляя президента с тяжким сопением сдвигаться ближе к стене.       Чужой бокал с недопитым виски оказывается перед носом, и Юнхо собирается убрать его в сторону, но цепкая рука выхватывает цель в ту же секунду. Сонхва опрокидывает остатки в себя и со стуком ставит на стол, зажмуриваясь на мгновение, но тут же громко выдыхая.       Он пристально смотрит на опустевшее дно и негромко заговаривает вновь:       – Правда, Юнхо. Не переживай, иди к ним. Они же позвали...       С ним точно что-то не так.       Юнхо, ожидавший очередной поток ругани, давления и оскорблений, никак не может понять, почему Сонхва до сих пор не вспыхнул, как это бывает всегда.       Пак Сонхва тухнет на глазах, как догорающая спичка.       – Там и без меня обойдутся, – примирительно говорит Юнхо и вытягивает руку.       Та ложится на чужие плечи и приобнимает с другой стороны. В последний раз он видел Сонхва таким очень давно. Но и не каждый день директор Пак показывает мастер-классы по ублюдскому родительству. Другу даже не нужно ничего объяснять, чтобы быть понятым, и Юнхо лишь тяжело вздыхает.       Сонхва никогда не позволит ему сказать вслух хоть единое плохое слово о своём отце.       А голова Сонхва тем временем медленно наклоняется и сползает вдоль рукава, остановившись на плече. Юнхо скептически растягивает уголки губ, глядя перед собой и слегка кивая собственным предположениям. Если его друг так заснул, то доставка домой определённо усложнится.       И в этот же миг Сонхва громко и прерывисто выдыхает, после чего едва слышно шмыгает носом. От этого почему-то очень больно уже в собственной груди.       – Сонхва, ты чего?– вполголоса спрашивает Юнхо, и тянется к нему свободной ладонью.– Ну-ка, глянь на меня.       Рука ложится на чужую щёку, пока Юнхо поворачивается, пытаясь разглядеть родное лицо. Снизу вверх на него определённо точно смотрит тот Пак Сонхва, которого со средней школы приходилось сначала отбивать, а потом учить отбиваться.       Тот самый поразительно добрый и наивный, который вынужден был столкнуться с жестокостью злого мира, где случайно оказался.       И по щеке Сонхва медленно чертит влажную дорожку слеза. Он шепчет одними губами:       – Юнхо, я так устал...       От нахлынувшей боли и злости Юнхо хочется убить всех, кто тому виной, но вместо этого он резко прижимает друга к себе уже обеими руками. Щека Сонхва утыкается в его грудь, пока вся величавая фигура школьного принца заметно съёживается и охотно прижимается в ответ. Юнхо медленно проводит ладонью по его волосам и не хочет, но всё равно слышит, как его друг едва слышно всхлипывает.       Он не видел слёз Сонхва годами.       Да и самого Сонхва – его Сонхва – уже и не надеялся когда-либо увидеть вновь. Юнхо не знает, что сказать, но обнимает всё сильнее.       – У тебя... – еле выдыхает Сонхва истончившимся голосом, задыхаясь от всё новых слёз. – Сердце бьётся... быстро так...       Он ужасающе прав.       Юнхо сам едва дышит, желая то ли избить до полусмерти и потом пристрелить всех виновных, то ли сжать друга так сильно, чтобы тот забыл о всякой боли.       Юнхо равнодушен к любым страданиям, но эти слёзы попросту не выносит.       – Давай домой тебя отвезу? – бормочет он, и тут же спохватывается на усилившиеся всхлипывания. – Не к тебе, ко мне! Чаю напьёмся, там отцу надарили рай диабетика...       Юнхо слабо улыбается, пока пальцы машинально зарываются в чужие волосы. Он будто в средней школе. И будто нет той стены, пока дыхание Сонхва греет центр его груди.       – Н-нет... – невнятно давит Сонхва и вновь громко втягивает воздух. – Там отец твой, а я...       Он будто пытается собраться с мыслями, но снова и снова проигрывает волне беззвучных рыданий.       – А ты скажи, что приболел, – мягко говорит Юнхо в ответ, продолжая гладить замершую голову. – Как тогда, помнишь, когда домой идти не хотел? Отец тебя ещё лечить пытался...       Слышно, как Сонхва неожиданно фыркает и улыбается сквозь слёзы.       – Зато ночевать оставил, – слабым голосом добавляет он. – Как же, чёрт возьми, давно это было...

* * *

      Разнообразие ярких цветов и громкая музыка постоянно вырывают Ёсана из размышлений. В основном, по причине того, что бесят, но и местное шампанское быстро делает своё дело – на болтовню Уёна под боком он реагирует только лишь показательно недовольными тычками в плечо. На одном из подобных друг с шипением разворачивается, и в ту же секунду Ёсан морщится от больного щипка за бок.       – Смотри, что этот болван в сторисах постит! – заливается Минги и показывает экран, на что Уён моментально отвлекается.       – Чего?! – он смеётся так громко, что едва не переходит на ультразвук. – Девушка? Он кого этим обмануть пытается, на него родители подписались что ли?       Любопытство толкает Ёсана на секунду выцепить глазами парня-баскетболиста со старшей параллели, который неустанно катит шары к Чон Уёну вот уже второй год и даже не подозревает, что вычеркнут из списка целей ещё в первом семестре. С тяжёлым вздохом Ёсан потирает болящее место.       Уён не в духе с тех самых пор, как Юнхо покинул их «карету», и точно так же не в восторге от этого Сан. Тот молча сидит в телефоне, пока Минги уже привычно берёт огонь на себя и развлекает эпицентр экстраверсии всевозможными мемами из соцсетей. Ёсан вертит головой, но через узкие окна ночной город особо не посмотришь.       Он отпивает шампанское вновь и нервно облизывает губы.       Ёсан ведь далеко не тупой. Он прекрасно понимает, куда и по чьему невероятно важному поручению мог сорваться Чон Юнхо. И хоть Уён давно уже не спешит делиться подробностями личной жизни, но раз Сан способен в трезвом уме находиться с ним рядом без колоссальных страданий от угроз своей гетеросексуальности, то...       То Уёна хочется не ласково потыкать в плечо, а вполне доходчиво потыкать носом в заваренную кашу. Ёсан прекрасно знает, как умеет злиться его брат при условии, когда вслух сказать особого нечего. Подобная подавленная агрессия в разы хуже активной, когда тот орёт и ломает вещи.       Крайне неохота быть участником драмы, но зато Уён в таких атмосферах, что рыба в воде. Смеётся и веселится, пока увлечённо обсуждает с невозмутимым Минги, когда именно тот запишется в СПА по подаренному сертификату и на какие конкретно виды массажей конкретно какой части тела.       С Юнхо, сидящим напротив, атмосфера в салоне была явно более уютной. Взгляд падает на подаренные принадлежности, и внимание от старосты в такой день очень приятно. Неприятны размышления, почему Сонхва вызвал того так поздно.       Ёсан догадывается. Более того, он практически знает причину, ведь та лежит у него дома на рабочем столе.       Нервный страх сковывает изнутри, и Ёсан спешит залить в себя остатки шампанского. Когда президент уходил, то забрал не все вещи. Тот так торопился, что на ходу из его сумки выпало несколько тетрадей. Гербовая по корейскому, исписанная каллиграфическим почерком, конспект по истории... И небольшая тетрадь в плотном переплёте с металлическими уголками.       Ёсан заглянул в неё машинально. Он продолжает уговаривать паранойю, что не хотел читать, но готов убить себя за чрезмерное любопытство. Он уловил всего несколько фраз, прежде чем в ужасе захлопнуть находку. Но нет сомнений, что по обилию дат и эпитетов в описании чувств – это личный дневник.       Личный дневник Пак Сонхва.       Лежит дома у Кан Ёсана. Пока хозяин, должно быть, активно ищет пропажу и подключает к этому главного помощника.       Хочется выпить ещё.       Ему срочно нужно вернуть всё на место, но вместо этого Ёсан не может перестать думать о прочитанном. А ещё вместо этого он в свой самый нелюбимый день в году несётся разодетый и разукрашенный неизвестно куда, в чёртовом, мать его, лимузине посреди неминуемо нагнетаемой драмы. О которой предупреждал.       – А мы чего стоим?       Вновь подскочивший Уён теснит своими бёдрами, пока высовывается к водителю.       – Территория по пропускам, въезд закрыт, – слышится приунывший ответ.       – Издеваетесь... – шипит Уён, пока приземляется на своё место и принимается гневно набирать сообщение.       Ёсан поворачивается на диванчике и всё же привстаёт, чтобы получше разглядеть вид из окна. Там высотные здания стоят полукругом, переливаясь ночными огнями иллюминации.       – Ого! – выдыхает сунувшийся рядом Уён, приоткрыв рот. – Это ж правительственный квартал, тут недвига космических цен...       От внимания не ускользает, что даже Сан обернулся, хоть и продолжает демонстративно молчать.       – Эт чё, Бэмби из зоны пятьдесят один забираем? – восклицает пропустивший информацию Минги за их спинами, отлепившись от бутылки с бурбоном. – Чего территория закрытая?       – Он мне сказал, что приехал к Чхве Чонхо! – огрызается Уён. – Значит, здесь живёт наша тихая лапочка...       Молча покусывая губу, Ёсан пытается высмотреть через неудобное окно, где заканчиваются этажи комплекса. Разумеется, в элитной академии из небогатых только Ким Хонджун, и администрация школы стремится всех учеников уравнять с помощью формы, но по Чонхо никогда и не скажешь, что он богат... настолько.       Ёсан вдруг понимает, что вообще не в курсе сведений об однокласснике, которого знает больше года. И единственную личную информацию тот выдал совсем недавно. Касающуюся врачей...       – А вон они, не запылились! – Уён тычет пальцем в стекло и хихикает.       Две фигуры приближаются к массивным решётчатым воротам, пока одна отделяется и показывает что-то нескольким вышедшим охранникам. Калитка раскрывается, и в следующий миг в салоне вместе со звуками улицы раздаётся громкий крик.       – Где мой именинник?! – вламывается Ким Хонджун и едва не врезается в хохочущего Минги.       – Я здесь! – Минги ловит неуклюжую фигуру, но Хонджун с таким же громким смехом отбивается.       – Ты уже проштрафился, мне нужен сегодняшний! – его пытливый взгляд падает на растерявшегося Ёсана. – Вот он!       В следующий миг Ёсан едва успевает выронить пустой бокал на мягкое сиденье, пока цепкая ладонь тащит его за запястье в конец лимузина.       – Из-под носа увёл, ты глянь на него! – дразнится подзарядившийся оптимизмом Уён, но по заднице хлопает вдогонку всё ещё почему-то Ёсана.       – Я верну! – сквозь смех заверяет Хонджун, и падает на единственный параллельный водителю диванчик в конце салона.       Вынужденно Ёсан усаживается следом и уже хочет съязвить, что не является переходящим из рук в руки призом. Однако неожиданно задумывается о том, когда же Хонджун начал так замечательно общаться с Минги. А с Уёном?..       – Поздравляю, один из моих первых друзей в новой школе! – восклицает Хонджун и стискивает Ёсана в крепких объятиях.       Отчего вновь становится слишком хорошо. Этот парень в эмоциях не сдерживается и стискивает рёбра до хруста, пока показательно отплёвывается от тональника с щедрой руки визажиста Чон Уёна и расцеловывает в щёку. На нём какая-то блестящая фиолетовым короткая куртка, что шуршит на весь салон, и в общем хаосе Ёсан всё же начинает улыбаться, а после и посмеиваться.       Его давным-давно никто так щедро не поздравлял просто по факту бесполезного появления на свет.       – Ты не стой там, Чонхо, залезай! – слышится весёлый голос Минги. – Не стесняйся, эти ещё час так могут, вперёд! Бэмби, двигайся ко мне, дай человеку сесть!       Высвобождая Ёсана из кружащих хмельную голову объятий, Хонджун всё же отползает на перпендикулярный диванчик и норовит показать движущемуся Минги язык. Ёсан перебирается на освободившееся место, и наконец-то дверь захлопывается. Чонхо садится рядом и зачем-то водружает на колени именинника огромную прямоугольную коробку.       – Нихрена, ты что туда положил?! – вырывается само собой, пока ноша давит на ноги.       – С днём рождения, – глухо бросает Чонхо, и старательно смотрит в другую сторону.       По салону прокатывается звонкий смех Уёна, пока Хонджун вторит заговорщическим хихиканьем и добавляет:       – Я сам был в шоке, когда он эту бандероль из шкафа вытащил!       – Чего ждёшь, открывай! – восклицает Уён.       В неловкой тишине Ёсан старается придать пьяным рукам уверенности, пока разбирается с картонным замком. Наконец он откидывает крышку и в удивлении таращится на содержимое под показательные улюлюканья и аплодисменты от друзей. Внутри целая батарея из всевозможных шоколадок разнообразных вкусов и размеров.       – Тебе очень идёт серотонин, – ровным тоном добавляет Чонхо сбоку, отчего салон уже попросту разрывает.       Ёсан и сам едва сдерживается, чтобы не прыснуть на такой изящный комплимент.       – Ну и хрень сморозил! – смеётся он, впрочем, улыбаясь во все зубы. – Спасибо!       То ли от переизбытка эмоций, то ли от алкогольного настроения Ёсан резко оборачивается и нападает, в свою очередь, с объятиями на замершего Чонхо. Тот поверх белой рубашки надел какой-то мягкий свитер, отчего и без того массивная фигура теперь напоминает ростовую плюшевую игрушку. Ёсан в этом ощущении едва ли не тонет, но благодарность выразить всё же хочется.       Никто из присутствующих не нашёл к нему подход в трудную минуту. А Чонхо нашёл, о чём не забывает напомнить.       Однако от желания так и остаться блаженно лежать на чужом плече отвлекает побледневшее в страхе лицо Ким Хонджуна. Тот наконец-то замечает, кто сидит перед ним. Закинув лодыжку на согнутое колено, Сан продолжает безучастно смотреть в телефон.       – Что такое? – спохватывается Минги и с улыбкой оборачивается к источнику напряжения. – Чхве Сан, ты чего мне человека пугаешь?       – Это день рождения моего брата, потому я закрою глаза на лишнее... присутствие, – сквозь зубы цедит Сан, не поднимая глаз.       Моментально Минги хмурится, но тут же на помощь спешит прийти вошедший в кошко-режим Уён.       – Какой брутальный мужчина... – мурлычет он, обеими ладонями цепляясь за плечо в кожаной куртке, но Сан моментально дёргается.       – А ты вообще меня не трогай, понял? – рычит он, отчего внутри холодеет от недоброго предчувствия.       Этот день, похоже, действительно проклят.

* * *

      Можно констатировать, что Чхве Сан – именно тот первый в мире человек, у которого сумела закончиться лента предложенных новостей. Круг интересов и фильтров у него, всё же, не так разнообразен, но это всегда происходит не вовремя. Именно когда он сгорает от злости, но выплеснуть её не может.       Не хочет. Это первый праздник Ёсана спустя долгие годы, первый нормальный. На котором Сан ведёт себя, как задница, но мало кто знает, что это он ещё сдерживается.       Ёсан знает. Скосив глаза от экрана, Сан замечает его внимательный взгляд. По другой бок Уён сползает на краешек сиденья и будто стремится собственной грудью закрыть дражайшего новенького от злого чудовища, пока задорно выспрашивает у этого отребья, что тот собирается подарить Сон Минги.       Без сомнения, жадные нищие люди имеют свойство быть наглыми в той степени, чтобы втираться в круги доверия любыми способами.       Сан вопросительно дёргает подбородок и хмурится на немой внимательный взгляд брата. Тот сразу же мотает головой в ответ и крепко обнимает за руку неподвижного Чхве Чонхо.       Хоть Сан и просто так любит говорить, что Ёсан из тех, кто бабой был бы краше, но теперь эта фраза имеет как никогда много смысла. Уж слишком тот стал манерным под дурным влиянием, пока держит колени сведёнными, а голову укладывает на чужое плечо. Однако и про нормального пацана Минги тоже сложно сказать однозначно, пока тот в довесок протекции от Уёна отгородил золотого новенького закинутой через плечи ручищей.       В какой-то момент Чхве Сан допускает мысль, что его окружают одни педики. От этого он приходит в ужас.       И всё же пока спокойный Ёсан с полупьяным интересом в глазах смотрит на вещающего Уёна и пытается вставлять свои пять язвительных копеек, сердце у Сана на месте.       Он всё ещё не представляет, как это несчастье смогло склеить школьного принца, но, похоже, у мелкого масса талантов. А может, там и вовсе великая любовь.       Не Сану судить, как зарождаются крепкие отношения, когда он сам добрый год терроризировал Чон Уёна, прежде чем...       Рука сжимает телефон так крепко, что у того экран скоро точно пойдёт трещинами. Что за идиотские мысли?       Злость бесконтрольным огнём рискует перекинуться на всё вокруг , но в этот же миг нарочито оскорблённый голос Уёна вырывает обратно в реальность.       – Как так вы ничего с собой не взяли?! – сокрушается он и артистично всплёскивает руками. – Ох, дети мои дети...       Сан окончательно отвлекается от экрана, пока Уён уже вновь, в который раз за вечер, ломится к водиле с очередным требованием остановиться. Взгляд падает на задницу в обтягивающих белых джинсах скорее привычно, чем неосознанно. Похоже, эта блондинка смекнула, что белый ей к лицу.       Хочется поскорее забыть это дурацкое выступление с отчаливанием Юнхо. Вернуться в свой спокойный мир, где Сан старается просто игнорировать существование Юнхо в личной жизни Уёна. Где весь мыслительный процесс крутится вокруг осознания, что Уён чёртов парень, а не бушует всепоглощающая... ревность?       Это же очевидно. Они встречаются.       Кажется, Сану необходимо подтверждение в лоб. Кажется, он не готов это услышать.       – Чхве Сан, поможешь донести? – вновь пытается подлизаться блядский камикадзе, но теперь уже показательно осторожно потыкивает его плечо лишь указательным пальцем.       – Я что тебе, носильщик? – огрызается Сан и хмурит брови.       – Ну, носильщик не насильник, переживу...       Слышится дружный гогот, и если от клоуна Минги можно отмахнуться, то хихикающего Ёсана брат заставляет заткнуться одним лишь взглядом. Тот едва заметно сглатывает и пытается спрятаться за широкую фигуру безучастного Чонхо.       – Ох, да ради бога! – вскидывается посуровевший Уён и поднимается на ноги, пока лимузин заворачивает на огромную парковку. – Сам донесу, тоже мне... Ой!       Наконец-то транспорт тормозит, и чёртовы бёдра заваливаются уже на Сана. В который раз тот ловит это невменяемое существо, оберегая от падения, но теперь ладони крепко хватаются за чужие ягодицы. Сану в единый момент плохо.       Он еле сдерживается, чтобы не усадить эту задницу на себя прямо при всех. Уён спешно открывает дверь и вываливается наружу, впуская потоки прохладного ветра. На улице всё ещё изморозь, и мокрый асфальт парковки дополнительно освещает пространство огнями гигантского мола.       – Спокуха, я пойду! – порывается Минги, но ладонь Сана уже упирается в его плечо, сажая обратно.       – Нет уж, я пойду, – бурчит Сан, пихая телефон в карман куртки. – Совершу акт... ношения.       Прыснувший Минги напоследок стучит по его плечу, и Сан спешит захлопнуть дверь, чтобы нагнать топающего к раздвижным дверям Уёна. На силе раздражения тот учесал прилично, так что приходится перейти на бег.       От очередного порыва ветра Уён съёживается и обхватывает себя руками, но идёт всё так же упрямо. Струящаяся шёлковая рубашка на нём такая тонкая, что можно рассмотреть выступающие позвонки, и Сан нагоняет его сразу же с полой куртки наготове.       – Ты б прогноз погоды открывал почаще! – возмущается он, пока обнимает беглеца за плечи, и чужой холодный бок прижимается справа.       – Ну наконец-то Чхве Сан соизволил побегать за мной!       Зубы Уёна стучат, но терять их он по-прежнему не боится и широко ухмыляется. С грозным фырканьем Сан ускоряет шаг, в счёт чего оба они идут быстрее, после чего бесцеремонно пихает буксируемое тело сквозь двери.       Уён лишь издевательски хохочет и спешит к рядам металлических тележек.       С десяток минут они просто блуждают между рядами. Оба впервые и в этом магазине, и на районе в целом. И пока Уён занят поисками алкогольного отдела, то Сан в уме пытается прикинуть, сколько шпаны успеет сбежаться к чёртовому лимузину на парковке. Несобранность подготовки мероприятия его поражает, но и ответственность быстро даёт о себе знать.       Раз уж вызвался, то помогать должен.       Закидав тележку бутылками с бренди, Уён теперь занимается погрузкой туда же едва ли не всего стенда со снэками.       – Тебе плохо не станет от этой дичи? – приподнимает бровь Сан, пока разглядывает вырвиглазный пакетик с картошкой фри.       – Не рассказывай мне про ЗОЖ, Чхве Сан, пока от тебя твоим Парламентом за километр несёт! – скалится Уён в ответ. – Ешь, что дают!       – А хули мне, я дома похавал перед выходом, – хмыкает Сан, и демонстративно бросает пакетик поверх.       – Курогрудку? – звучит ехидный вопрос.       – Аж две!       С самодовольной улыбкой Сан поднимает указательный палец вверх. Уён беззлобно смеётся в ответ и принимается толкать тележку в сторону касс.       – Раз ты такой нудный взрослый, то и платить за это будешь, – хихикает он через плечо. – Дат нужных в паспортах у нас двоих нет, но я уж точно гожусь только на роль того, кому папочка купил!       Закатывая глаза, Сан отбирает у него тележку и решительно настраивается преодолеть и всех кассиров, и возрастной барьер, если понадобится. Благо, родительская платиновая карточка всегда отметает подобные вопросы. Он ловит себя на мысли, что хотел бы вот так почаще общаться с неугомонным Чон Уёном.       Нормально. Без дурацких приколов и провокаций. И без упоминания Чон Юнхо.       Демонстрируя чудеса живучести вкусовых рецепторов, Уён вальяжно открывает маленькую баночку с холодным кофе, когда они выкатываются обратно на промозглую парковку.       – Надо же, я и забыл, что можно на тележке до машины докатить! Зря только тебя вытащил... – невинно бросает он, и лихо запрокидывает голову, делая мощные глотки.       – Ничего ты не забыл, – язвит Сан в ответ и останавливается, привалившись к гружёной тележке бёдрами. – Иди грейся, я скоро.       Он вытаскивает сигареты из кармана и спешно закуривает. Вовремя блядский Уён напомнил, что Чхве Сан желает выйти на перекур ровно с момента чужой показательной истерики в честь отбытия Чон Юнхо.       По идее, с его отсутствием должно было стать легче. Но Сан лишь больше терзается мыслями, которые из раза в раз перекрывает слепая злость. Неужели он такого огромного мнения о себе?       Как бы там ни было, но Сана совсем не устраивает, что при живом нём Уёна жесть как волнует кто-то другой. Даже будь это Чон Юнхо. Его, Сана, друг. Которого он даже может назвать лучшим.       Допив свою банку, Уён с привычной щепетильностью бросает её в мусорку, но уходить не спешит. Он поправляет светлые волосы, что живым блеском переливаются в огнях вывесок, и плавно от бедра поворачивается лицом.       Грации в определённых моментах ему не занимать. И Уён опять стоит хоть и сбоку, но слишком близко.       – Чхве Сан... – говорит он со знакомым придыханием.       – Уйди отсюда, я на тебя дымлю.       Зубы скрипят, пока Сан готовится сопротивляться. Понятия не имеет, чему именно, но от подвыпившего Чон Уёна он не ждёт ничего хорошего. Или, по крайней мере, простого.       – Ну Чхве Сан... – тот пьяно улыбается, становясь теперь уже спереди. – Что тебя так разволновало, поведай?       – Ты, – вырывается злобно против воли. – И твой дружок Чон Юнхо.       От неожиданности Уён заливается звонким смехом и даже на секунду прикрывает рот ладонью. В вечерних огнях мелькает его браслет с камнями, который с каждым разом раздражает всё больше и больше.       – Вы же сами с ним друзья! – не может успокоиться Уён и вдруг подаётся вперёд. – Или наша с тобой дружба тебе нравится больше?       Сан понимает, что опустил руку с сигаретой и слегка отшатнулся, но тележка преграждает ему путь к отступлению. Более того, блядский Уён почти нависает над ним со смесью ехидства и издевательской угрозы, пока его руки вцепляются в бортики тележки за спиной.       Сложно описать, что именно чувствует Сан в этот момент.       – Ты охуел? – спрашивает он до смешного просто, но иных слов попросту не может найти.       – Уверен, что это хотел сказать?       Ухмылка Уёна становится всё шире, пока внутри Сана начинает трястись и бурлить чёртов вулкан. Мало того, что Чон Уён шлюха. Он ещё и шлюха, что совсем не дорожит своей жизнью.       – Нет, – с трудом выговаривает Сан.       Кофейно-алкогольное дыхание Уёна щекочет ноздри.       – Нет?.. – он переспрашивает, издевательски приподнимая брови.       Медленно Сан переводит взгляд на наполовину истлевшую сигарету в руке. Подумав секунду, с искрами тушит её о прутья тележки и прицельно отправляет в мусорный бак. Слышится довольное хихиканье, но Уён не спешит отступать.       – Знаешь, я не это хотел сказать, – сквозь зубы шипит Сан. – Я вообще не хочу говорить.       В этот же миг его ладонь крепко хватает Уёна за тыльную сторону шеи и дёргает на себя. Тот успевает лишь вдохнуть, когда Сан закрывает глаза и погружается в долгий и глубокий поцелуй. Вторая рука быстро обвивается вокруг чужой талии и жмёт к себе ещё крепче, пока Уён единожды приглушённо ахает, но не сопротивляется.       Хочется больше не отталкивать. Хочется, чтобы он больше не сбегал. И чтобы мгновение, когда их губы мягко жмутся одна к другой, а горячие языки стремительно сплетаются, длилось как можно дольше.       Сану даже плевать, что их могут увидеть. Да кто угодно. Пусть хоть сам Чон Юнхо видит это, но руки Уёна, что обвивают спину под распахнутой курткой, не могут врать. Тот тоже этого хочет и прижимается грудью в ответ, пока время неминуемо теряет свой разбег.

* * *

      Широко раскинув длинные ноги, Минги наконец-то способен вытянуть их под противоположный диван и расслабиться. К тому же и руки можно раскинуть по спинке, не стесняя себя в движениях. Лимузины точно придумали для таких огромных парней, как Сон Минги.       – Что, шпионы, ходите ещё в общагу-то? – поворачивает он голову в сторону сгрудившихся мелких.       Ёсан младше его на пять дней, но записан в ранг мелких всё равно. Тот сразу же вертит головой то на одного, то на другого, сидя между ними, а Хонджун и Чонхо пересматриваются в им лишь понятном мысленном диалоге.       – Мы там домашку делаем! – находится Хонджун, вертясь под боком и искрясь улыбкой. – Не всё ж только президенту с помощником в библиотеке с книжками заседать, а туда не сунешься, их попробуй отвлеки...       – Не напоминай... – вздыхает Ёсан, и шелестит в тонких пальцах добытой из подарка шоколадкой. – Угощайтесь!       На протянутую руку Минги отмахивается, подмечая почти свирепый взгляд Хонджуна, и радуется уже про себя. Отказываться от еды в присутствии неугомонного Бэмби – почти всегда стартовать увлекательнейший квест.       – Ты-то теперь в курсе всех президентских дел, Кан Ёсан! – начинает смеяться Минги, и в этот же миг в его зубы прилетает кусок молочного шоколада с орехами.       Ким Хонджун уже не стесняется никого, и оттого веселей вдвойне. Минги давным давно привык воспринимать любую еду как нечто вынужденное. Он искренне считает, что её поглощением можно пытать людей, и не хочет вспоминать времена, когда приёмы пищи были его любимым досугом. С подачи Хонджуна, что правда, можно хоть жабу съесть и не подавиться.       Они ведь даже не говорили об этом ни разу. Бэмби просто понял всё сам, за что из просто приятного стал по-настоящему бесценным. Если Сон Минги каким-то образом решился на разговоры об отношениях с Ким Хонджуном, то никогда в жизни не собирается разговаривать о своих отношениях с едой.       В салоне тем временем рискует затянуться пауза, ведь на упоминание Пак Сонхва глаза Ёсана заметно бегают, а рука с оставшимся куском шоколада ощутимо подрагивает.       – А ты откуда вообще знаешь, что мы в общаге бываем? – неожиданно подаёт голос Чонхо.       И не делает ситуацию лучше. Минги косит взгляд на замершего Хонджуна и только потом понимает, что только что сдал виновника с потрохами.       – Эм... – тянет Хонджун с виноватой улыбкой, но в этот же миг дверь распахивается.       – Посторонись! – командует Сан, пропихивая в салон два огромных пакета.       На фоне него Уён откатывает тележку из виду, а через секунду спереди лимузина слышится стук ладонью по стеклу и его звонкий голос.       С горящим взглядом Минги помогает забравшемуся следом однокласснику разбирать принесённое и выхватывает по увесистой бутылке крепкого алкоголя в каждую руку.       – Вот это я понимаю! – довольно восклицает он.       Похоже, вечеринка только начинается, и вернувшийся в салон вихрь торнадо по имени Чон Уён пылко сообщает, что их корабль мчится рассекать объездную трассу до тех пор, пока пассажиров не начнёт укачивать.       – И стаканы берём, не стесняемся! – добавляет он, бёдрами тесня уже Сана в сторону водителя. – На нашу ораву борт не рассчитан, потому за столовые приборы извиняйте!       – В салоне сто процентов элита, не так ли? – хихикает Хонджун, видимо, осмелевший при механическом отдалении источника агрессии.       Он рассматривает большие пластиковые стаканы, пока расцепляет их и передаёт соседям.       – Ой, как же похер! – вдруг громко восклицает Ёсан. – Наливай!       Любимая команда в этом исполнении звучит так внезапно, что даже Уён замирает с занесённой бутылкой.       – Ёсан? – он в неверии вскидывает брови и давится смехом, который дружно подхватывает вся орава под звуки стартующего двигателя.       – Имениннику не перечить! – перекрикивает хохот Минги.       – Ты его ещё не знаешь! Ещё два стакана, и будет «пустите меня на танцпол»! – звонко восклицает Хонджун, пока тянет стакан к Уёну, когда именинник получает свой, разбавленный колой.       – Вот это явно мой брат! – веселеет даже Сан, что тоже лезет на разлив.       Понимая, что с противным характером Уёна до него очередь дойдёт последним, Минги ретируется в начало салона и вытаскивает телефон. Свой Уён отсоединил от шнура колонок, пока выходил в магазин. И это теперь уже сугубо его личные проблемы.       Минги жмёт старт на страничке одного из любимых исполнителей, и узкое пространство наполняется жирным звуком басов и ритма.       – Опять своего диджея с диким именем включил! – вскидывается Уён, щедро переливая бренди в стакан Сана. – Повезло тебе, что у меня руки заняты!       – Это Хедегаард! – дразнится Минги в ответ. – Датское имя!       – Вообще-то он Расмус Хедегор, и он просто красавчик, – неожиданно меняет позицию в споре Уён под общий смех. – Да и чёрт с ним, оставляй!       Пока задумавшийся Сан пытается узнать ремикс, Минги придвигается обратно и активно подбадривает главного на разливе не скупиться на объёмы в его стакане. Не успевает Уён съязвить что-то в ответ, как Сан вскидывается, едва не пролив свой напиток.       – О, я знаю этот трек! – Он давится хохотом и подхватывает речитатив. – Move, bitch, get out the way!       – Get out the way, bitch, get out the way! – сквозь смех повторяет вместе с ним Минги.       Остальные, то ли под давлением алкоголя, то ли общей атмосферы, принимаются всё громче скандировать те же слова, пока даже Уён сдается, закрывая почти опустевшую бутылку и пихая её под сиденье.       – Don't stay, bitch, move! – кричат все хором, поднимая стаканы и дружно чокаясь.       Следом за отбивкой следует мощный электронный бит, и высокий градус решительно бьёт в голову Минги вместе с мигающим в такт освещением. Больше, чем просто пати, он любит пати, где у всех хорошее настроение. Там уже и не важно, какой алкоголь пить, сколько, и из каких стаканов – эта вечеринка всё равно идёт, как надо.       Треки одного исполнителя сменяют друг друга, пока в салоне не остаётся равнодушных к творчеству людей. Уён с Ёсаном и Хонджуном начинают шутливо спорить между собой, упражняясь в остроумии. Чонхо внимательно их слушает, лишь напоминая рефери до тех пор, пока не принимается неиронично выставлять баллы.       – Эй, Минги! – хлопает его по плечу увесистая рука Сана. – Чё за трек такой, Ganja Gun?       С его серьёзного лица не получается не ухохатываться, пока голова кружится от выпитого. Да и сам Сан легко срывается на смех и продолжает пьяно трясти его плечо.       – Я серьёзно, ты что там куришь, пока я не вижу?!       Никакой серьёзностью в его сощуренных от смеха глазах и не пахнет.       – Мой лучший друг – это алкоголь! – восклицает Минги, поднимая стакан.       – Алло, а я?! – встревает показательно обиженный Уён.       Хонджун и Ёсан повторяют за ним, как попугаи, на что Минги лишь шутливо отмахивается, и приземляет свою руку на плечо Сана в ответ.       – Ты меня с придурками из Элефтерии не путай, окей, да?!       – Да окей! – тот смеётся и убирает руку с его плеча, похлопывая сжавшуюся ладонь Минги. – Вспомнил тоже, мифы Древней Общаги...       – А чё за Элефтерия? – оживляется Хонджун под боком. – Знакомое слово, я его где-то видел!       Но ответить Минги не успевает – из колонок вдоль стен звучат первые слова его любимой композиции. И пронимают настолько, что он мигом кидается сделать погромче и принимается подпевать.       – ...why am I only one who stays, is that the price I have to pay, why's everybody going home? – тянет Минги громко и ужасно фальшиво, но зато от души, и отбивает ритм по согнутому колену.       Трек для него, что говорится, жиза. Но не сегодня, ведь неожиданно все подхватывают бодрое настроение куплета и принимаются пританцовывать на месте. Минги смеётся вместе с остальными и вдруг осознаёт, насколько ему душно в плаще и свитере под горло.       И вместо того, чтобы раздеться, он без лишней секунды сомнений тянется к люку на потолке. Тот не заблокирован и легко поддаётся, впуская в салон потоки ветра.       – Я знаю, что нам нужно! – восклицает Уён и едва не ползёт мимо, пошатываясь, но решив достать водилу за сегодняшний вечер. – Я, говорю, знаю, куда мы едем!       Похоже, кричит он это уже в открытое окошко, но Минги не видит. Он перед собой узрел лишь гениальную цель и отодвигает люк ещё дальше, пока поднимается на ноги и выпрямляется.       Ветер отрезвляюще ударяет в лицо, пока вокруг светятся линии уличных фонарей объездной дороги. Проносятся встречные машины и яркие билборды вдоль трассы. А из салона всё ещё доносится любимая музыка и смех таких же накидавшихся болванов, что не желают ему зла и лишь несильно тыкают под колени.       И в следующий миг его теснит в сторону пропихивающийся Хонджун, что от движения лимузина едва стоит на ногах, врезаясь в бортики люка.       – Бэмби, ты куда? – сквозь улыбку задаёт гениальный вопрос Минги, перекрикивая свистящий ветер.       – К тебе! – не менее гениально отвечает Хонджун, пьяно улыбаясь, и едва не заваливается вперёд, когда автомобиль начинает сбавлять скорость.       Минги ловит его в объятия быстрее, чем любопытный нос встретится с крышей, и прижимает к себе. Лимузин плавно заворачивает на въезд к городу.       – Ух, красота! – привалившись к его груди, Хонджун во все глаза смотрит на открывающийся вид.       Переведя взгляд, Минги в слишком ярких красках разглядывает приближающиеся переливы ночных высоток, которых сотни и тысячи. Они светятся так сильно, что даже небо наверху забывает скрадывать их сияние.       Взгляд возвращается назад и натыкается на знакомые оленьи глазки. Эти сияют в разы ярче. И восторженно смотрят прямо на Минги.       Он наклоняется быстрее, чем успевает сообразить, и может поклясться, что чувствует такое же ответное рвение. Их с Хонджуном губы соприкасаются в удивительно порывистом, но нежном поцелуе, пока утихший ветер лишь изредка треплет волосы и одежду. Хонджун такой тёплый и мягкий среди вечернего холода, что Минги его, наверное, никогда и не выпустит.       Он не хочет думать о последствиях, различиях с гетеро-отношениями и о дурацких отношениях в принципе. Пока чужой горячий язык скользит в его рту, а миниатюрное тело прижимается в объятиях, как в последний раз, Сон Минги может быть лишь просто пьяным и счастливым.

* * *

      Уён задвигает стекло на окошке водителя и успевает подметить в зеркало заднего вида, как тот закатывает глаза. Спустя секунду сам Уён едва не впечатывается в это же стекло щекой, пытаясь развернуться, но ему слишком весело, чтобы обращать внимание на незначительный градус алкоголя в крови.       Судя по тому, как его заносит, то скорее уж самой крови незначительный процент в алкоголе, что течёт по телу.       Уён цепляется за спинку дивана рядом с Саном и несдержанно хохочет от вида двух пар ног, перегородивших салон. Нижние части туловищ Минги и Хонджуна ничем себя не выдают, но можно только догадаться, что происходит на крыше.       Чон Уён снова чувствует смутную зависть.       – Ёсан! – привычно орёт он сквозь музыку, и блондинистая голова тут же высовывается из-за бедра Хонджуна. – Господи, ну нахрена ты подстригся?!       Внизу Сан разбирается от смеха, пока Уён понимает, что явно не это хотел сказать. Но и сам хихикает, позволяя пьяному мозгу генерировать фразы на своё усмотрение.       Хотя, факт резких изменений во внешности друга до сих пор поражает. Хочется верить, что тот просто влюбился, но по-прежнему бесит, как Ёсан не торопится делиться подробностями. И так понятно, что красивый мальчик, плод его стараний и тонн уходовых процедур, таки смог сделать то, что самому Уёну не удавалось.       Охомутал самого Пак Сонхва.       Уён гордится так, будто собственного ребёнка удачно выдал замуж. Но всё же обидно, что Ёсан теперь слишком занят налаживанием личной жизни.       Да и новоиспеченный зятёк в этот вечер конкретно так подбешивает.       – Чё те надо? – уж слишком дерзко спрашивает Ёсан на весь салон.       В тени от двух стоящих фигур его лицо освещается экраном телефона. Похоже, тот очень занят, показывая что-то сосредоточенному Чонхо.       – Это мне что надо? – моментально вскидывается Уён, чувствуя прилив алкогольного пыла, и рвётся вперёд. – Ну-ка иди сюда, мелкий ты...       Он вскрикивает, отшатываясь назад, и беспомощно взмахивает руками. Должно быть, не удержал равновесие, но в последний миг Уён понимает, что некая сила специально тянет его обратно. И у этой силы даже есть имя, а ещё – очень мощные руки, которые вцепились в его бёдра.       Уён обнаруживает себя прямо на коленях Чхве Сана. Моментально он сползает на сиденье рядышком, даже сам не успевая понять, зачем, и с очаровательной улыбкой прижимается спиной к спинке дивана. Он таким образом зажимает ладонь Сана между обивкой и поясницей, но тому будто вовсе плевать.       И на то, что их легко увидеть, и на собственную, казалось бы, святую гетеросексуальность.       – Чхве Сан, тебе мало, что ли, было? – лукаво улыбается Уён и мурлычет вполголоса.       Но не успевает он повернуть голову, как чужая свободная ладонь оказывается на его ноге. Сильные пальцы секундно сжимаются, давя сквозь плотную ткань джинсов, а после бестактно скользят дальше. Настолько, что рука Сана теперь между чужих ног стискивает бедро с внутренней стороны.       – Мало... – звучит понизившийся голос над самым ухом, пока бедро Уёна слегка оттягивается в сторону под чужим давлением, и вцепившаяся ладонь едва заметно скользит вверх.       На это собственное дурное тело, которому многого не надо, откликается моментально. Уён сглатывает в надежде, что громкая музыка заглушает его шумное дыхание. Он облизывает губы, что ещё помнят неожиданно жаркие поцелуи на тёмной парковке, и ничего не может с собой сделать. К Сану, в его скрипящей кожаной куртке с рельефом твёрдых мышц под ней, тянет с чудовищной магнетической силой.       – Не здесь же... – еле слышно выдыхает Уён, давя жуткое желание развести ноги пошире.       – А где? – всё так же на ухо шепчет Сан, и от прорезавшейся хрипотцы в его голосе всё тело прошибает от навалившегося желания.       Здесь. Сейчас. Что?..       Похоже, Сан уже настолько пьян, что ему плевать на полный салон людей, чего уж говорить о собственной ориентации. Не то, чтобы Уён имел что-то против, но...       Ухо и шею обжигает жаркое дыхание, и Сан так же шумно тянет воздух носом.       – Знал бы ты, как меня бесят твои духи... – вновь с нажимом шепчет он, но тут же будто заново пытается вдохнуть этот запах поглубже.       Его влажные губы слегка касаются той части шеи, что не скрыта платком. Чхве Сан весь превращается в сплошной полюс притяжения, которому невозможно противиться. Уён и сам не понимает, почему это делает. Друзья вокруг, лимузин, двойной день рождения – всё превращается в картонные декорации, становится мелочным на фоне нарастающего желания запрыгнуть на Сана прямо сейчас.       Но Уён жмурится, уговаривая себя успокоиться. Не только потому что правила приличия ему знакомы, кто бы там что ни думал.       Он, ко всему прочему, понимает, что хочет не так. Сердце колотится в ушах, пока Уён приоткрывает глаза, в смутном ощущении страха глядя перед собой. Не так.       Он при любых обстоятельствах не хочет пьяного секса с не менее потерявшим берега Саном. Сердце отбивает особенно громкий удар, напоминающий звон церковного колокола. Уён не хочет по пьяни.       Уён хочет по любви.       – Народ! – звучит громкий голос Минги, отчего всё тело дёргается.       Распахнув глаза полностью, Уён пытается сообразить, где он, и что происходит. Сан убирает руки в ту же секунду, в заметной панике отвернувшись якобы за телефоном. Дурацки мотая головой в разные стороны, Уён размашистым движением убирает чёлку со лба и с трудом фокусирует взгляд на происходящем.       – Там за бортом уже клубный район начался, мы куда летим-то? – весело спрашивает Минги, пока плюхается на своё место, взмахнув полами плаща.       Не заметил. Минги не заметил, никто не заметил. Ни Хонджун, что уже треплется с Ёсаном и показывает сделанные из люка фотки города, ни Чонхо, который внимательно смотрит что-то с перевёрнутого телефона Ёсана. Никто ничего не заметил.       Всё пытаясь успокоиться, Уён будто нервничает ещё сильнее. Ситуация под контролем. Но нихрена не под контролем то, что творится внутри самого Чон Уёна.       Смирившись с тем, что неудержимая похоть всегда будет спутником в его жизни, Уён наотрез отказывается признавать, что за жаркой пеленой дурных желаний может скрываться что-то ещё. То самое чувство, с которым он уже был однажды знаком. То самое, возвышающее и вдохновляющее, останавливающее войны и стирающее города с лица земли.       Уён часто моргает, всё пытаясь вернуться на землю и въехать в тему разговора. С удивлением он замечает, что глаза становятся уж слишком влажными. Он не хочет чувствовать это снова.       Не хочет, но желает больше всего на свете.       Из ступора выводит лишь заглохший двигатель транспорта, когда с лёгким толчком лимузин тормозит на своей финальной точке.       – Так куда мы идём, мамуль? – пьяно хихикает Хонджун, обнимая руку Минги уже в привычной картине.       Уён озаряется улыбкой в ответ. Пора собраться, ведь шоу продолжается. Он бодро вскакивает на ноги и едва не ударяется затылком о потолок, но сохраняет бодрое и невозмутимое выражение лица.       – Караоке! – наконец, торжественно и непоколебимо выдаёт он, после чего с грацией танка ломится в дверь. – Мы идём пить и петь!

* * *

      Протиснувшийся мимо Чон Уён ненамеренно пихает его в колено, и Чонхо отрывается от нарезки лучших моментов с Железным Человеком. Неважно, что видео без звука. Кан Ёсан посчитал чрезвычайно важным, чтобы Чонхо насладился самим шикарным видом гения, миллиардера, плейбоя и филантропа.       Мимо проносится и хмурый Сан, на ходу доставая пачку с сигаретами из кармана куртки.       – Сан, Сан! – спохватывается Сон Минги. – Дай закурить!       Чонхо убирает ноги в сторону, и вовремя, иначе высоченный одноклассник точно через них бы и покатился. Успевает прихватить за плечо, после чего с удивлением замечает руку Хонджуна на соседнем. Тот вскочил, чтобы успеть поймать Минги на вылете.       – Спасиб, пацаны! – слышится пьяный смех с улицы, когда Минги благополучно выбирается.       – Никуда ты один не пойдёшь! – грозится Хонджун, вылезая на ступеньки с не меньшей грациозностью телеги на льду, и напоследок с пьяненькой улыбкой оборачивается в сторону оставшихся. – Догоняйте, ребят!       Чонхо возвращает телефон под удаляющиеся крики с требованием не идти так быстро, и аккуратно спускается на асфальт. Шумная компания привычно не замечает его присутствия, но самым загадочным образом с ними весело. По крайней мере, получается чувствовать себя сопричастным, особенно когда в какой-то момент внимание Ёсана сосредоточилось сугубо на нём.       Сам именинник как раз собирается вылезать из салона, и Чонхо протягивает руку, чтобы помочь. Видимо, не заметив предложения за свесившейся чёлкой, Ёсан оступается и врезается в помощника целиком. Руки сами ловят его плечи и держат до устойчивого положения на земле.       – Блин, прости... – Ёсан встряхивает головой и отбрасывает волосы назад, разнузданно улыбаясь. – Я пока сидел, то лучше было, клянусь!       Чонхо молча улыбается в ответ. Наконец-то у него есть возможность рассмотреть нового Кан Ёсана вблизи, и вновь чувство ностальгии захватывает мысли. Странно скучать по всего нескольким неделям, но общие приключения обосновались в груди тёплыми воспоминаниями. Жаль, что жизнь безжалостно не стоит на месте.       – Врёт Уён, хорошо тебе так, – серьёзно заявляет Чонхо, окидывая взглядом причёску и подмечая удачно подведённый разрез глаз. – Очень хорошо.       – Правда? – с неожиданно бурной радостью светится Ёсан в ответ. – Спасибо, Чонхо!       Он кидается вперёд и моментально обвивает руками его шею. Ступор догоняет в тот же миг, и Чонхо может лишь растерянно стоять, пока изрядно подвыпивший именинник почти повисает на нём. Ёсан такой же неугомонный, как и Хонджун, но всё же есть в нём некое неуловимое мягкое отличие.       – Ты идти-то сможешь? – тихо спрашивает Чонхо, тут же внутренне сжимаясь от бесцветности собственного тона.       – Я-то? – в наигранном возмущении Ёсан отшатывается, глядя прямо в его глаза.       – Да, отойдите уже! – слышится незнакомый раздражённый голос.       За раскрытой дверью лимузина обнаруживается невысокий мужчина в строгом костюме, на что отвлёкшийся Ёсан взрывается ироничным хохотом. Продолжая цепляться за Чонхо, он оттаскивает их двоих в сторону, чтобы водитель наконец-то смог закрыть дверь.       – Братан, сочувствую! – фамильярно бросает Ёсан и вновь смеётся.       – Спасибо! – в сердцах откликается мужчина, уже торопясь обратно за руль.       Смех настигает даже Чонхо, которому слишком охота побыть солидарным, но он предпочитает молчать. С недавних пор он не может смотреть на Чон Уёна нормально, а пронзительный звонкий голос того до сих пор звенит в ушах. Ёсан же быстро переключается и тащит спутника за собой ко входу в клуб.       – Давно-о мы по караоке не шастали... – довольно тянет он, пока опирается ладонью на его плечо и задирает голову. – Новенькое место, я его не помню!       За их спинами лимузин с невиданной скоростью и маневренностью спешит скрыться от греха подальше, пока главный штурман не передумал. Дойдя до входа, где из-за дверей доносится чьё-то вдохновлённое алкоголем меццо сопрано, Ёсан сворачивает к железным перегородкам и приваливается полусидя к одной из них.       – Вот так не куришь, то даже повода нет воздухом подышать, – выдыхает он, и вновь запрокидывает голову к беззвёздному небу.       – Точно в порядке всё? – хмурится Чонхо, остановившись рядом.       – Да точно, сядь!       Ёсан почти огрызается, но больше в нём угадывается знакомая язва. И всё же, выглядит он слишком непринуждённо, и потому охота послушаться. Их плечи плотно соприкасаются, а в следующий миг дверь караоке распахивается, выпуская усилившиеся рулады и звякающую серёжками голову Чон Уёна.       – Са-ан! – кричит тот так требовательно и громко, что вот-вот лопнут барабанные перепонки.       Чонхо непроизвольно морщится, отводя взгляд.       – Чё? – слышится такой же громкий крик из-за угла.       – Сюда иди!       Спасибо, что на этот раз Уён восклицает немного потише.       – Разорался, чё случилось? – возмущается рядом Ёсан, и солидарность с благодарностью преисполняют Чонхо до краёв.       – У местных секьюрити проблемы с нашими документиками... – сквозь ядовитую улыбочку цедит Уён и моментально вспыхивает. – А ещё, похоже, со вкусом проблемы!       Украдкой Чонхо переводит взгляд обратно и наблюдает, как подгоняющий Сана одноклассник возмущённо поправляет волосы. Чон Уён очень красивый, а перед его харизмой не может устоять вообще никто, потому к охране действительно имеются вопросы. Вот правда, втайне Чонхо радуется. И старается не думать о том, что случилось на стрельбище.       Как много проблем решилось бы, не будь Чон Уёна вовсе?       Подошедший напрягшийся Сан едва успевает спросить, в чём дело, как под давлением обеих рук Уёна исчезает внутри клуба. Расслабляясь, Ёсан посмеивается.       – О, как сложно, когда за тебя всё не решает Чон Юнхо... – иронично тянет он, пока размеренно пошатывается на ограде.       – А где, кстати, Юнхо? – оживляется Чонхо в ответ, поворачивая голову.       Скосив взгляд, Ёсан с трудом сдерживается и всё же умудряется прыснуть, отчего на секунду сгибается пополам.       – Я и забыл! – смеётся он, потряхивая золотистыми прядями волос. – Прости, Чонхо, сегодня твоего краша похитил мой.       Вдруг Ёсан спохватывается и прикрывает рот рукой, после чего нервно приглаживает волосы свободной. Похоже, Чонхо окончательно запутался. Что Ёсан имел ввиду? И какого рода отношения их связывают с Пак Сонхва?       И неужели Пак Сонхва...       – А знаешь, Чонхо... – снова оживляется Ёсан, но на этот раз в его пьяном голосе сквозят нотки претензии. – Мне надоело, что уже в который раз я напиваюсь в слюни, а ты тут трезвый сидишь и бесишь, бесишь и сидишь!       Он несильно тычет Чонхо в плечо, высказывая очевидную претензию.       – Хочешь, скажу, почему? – ровным тоном вырывается ответ.       От нервов пульс учащается, но всё же хочется рассказать. Может, Ёсан на утро и не вспомнит, а самому Чонхо станет немного легче хотя бы на этот вечер. Ему тяжело молчать.       – Ну?       Для острастки Ёсан даже закидывает ногу на ногу и упирается в колено локтем, подставив кулак под подбородок. Настолько неустойчивая конструкция вот-вот рискует завалиться на бок, но тому, похоже, слишком претенциозно интересно.       – Я таблетки пью. Сильные, – Чонхо прямо смотрит в глаза напротив, пока ни голос, ни мимика не выражают вообще ничего. – Иногда от них заторможенный и сонный, иногда конкретно туплю. И если смешаю с алкоголем, то в лучшем случае стошнит, а в худшем... откинусь.       Медленно Ёсан моргает, слегка приопустив нижнюю губу. Из его взгляда исчез весь настойчивый вопрос, сменяясь до странности внезапным пониманием. Чонхо ждёт океанов неловкости в ответ, с которыми привык просто смиряться, когда лекарства в очередной раз отбирают у него полноценную жизнь. Но Ёсан вновь выпрямляет позу и продолжает смотреть, всё с тем же неожиданным знанием, о чём идёт речь.       – Хорошо... – говорит он слишком спокойно, но в следующий миг, словно солнце из-за кромки облака, появляется его чуть скованная улыбка. – Спасибо, что сказал мне!       В удивлении Чонхо понимает, что откровенно таращится. И что тонкие ладони уже невесть сколько держат его руку. В груди от этого зреет по-детски наивное чувство общности одного секрета, и Чонхо верит, что даже сквозь алкоголь Ёсан его услышал. Что не скажет никому.       Чонхо не хочет быть изгоем ещё больше, чем есть. Психиатрический диагноз лишает его половины житейских радостей, но что хуже всего – массы ощущений, доступных таким ярким людям, как Чон Уён. Как Ким Хонджун.       Как Кан Ёсан, что прямо сейчас проявляет чудеса внимания и понимания, отчего на душе становится спокойно и хорошо.       – Хватит сидеть! – резко выпаливает Ёсан и поднимается на ноги, но его руку так и не выпускает, крепко сжимая их ладони. – Сейчас, Чонхо, тебя увидит мир!       Не успевает Чонхо сообразить, что задумал этот улыбающийся бесстрашный алко-рыцарь, как невольно тянется следом и цепляет раскрытую тяжёлую дверь, чтобы та не прибила Ёсана в рвении на танцпол. Однако внутри не просто клуб – вдалеке виднеется окружённая софитами сцена. И в ужасе Чонхо понимает, что тащится прямо к ней.