Seven Deadly Sins

      Школьники сидят за партами, в окно светит солнце, ослепляя яркими лучами, и Хонджуну приходится жмуриться, прикрывать лицо ладонью, чтобы видеть написанное на доске. Рядом сидит Чонхо, которому повезло скрыться за тенью стены. Все упорно выводят линию за линией в тетради, и это занятие не прерывает ни один посторонний звук, кроме недовольного сопения самих учеников и редкого шуршания школьной формы, когда одну и ту же позу держать уже невозможно. Учитель размеренно ходит между парт.       – Напоминаю, что если я найду тех, кто любит списывать, то в дальнейшем наша с вами работа будет очень трудной. Конечно, трудной для вас. Так что, давайте не будем усложнять друг другу жизнь.       Теперь все честно склоняют головы над листами и кидают короткие взгляды на соседей по парте. Учитель предупреждает, что осталось всего пять минут до сдачи работ. Паника и тревога в груди нарастают только сильнее в возможности сделать ещё один рывок и на удачу ткнуть пальцем в небо, обводя правильный ответ в кружочек. Хонджун очень надеется, что сможет пройти порог по баллам за самостоятельную, и на большее даже не рассчитывает. Оставаться после уроков с учителями один на один для него сродни мучительной тупой пытке.       Ученики успевают сдать работы, и будто по команде открывается дверь класса. Входит миниатюрная девушка в строгом сером костюме. Красная помада ярко выделяет её губы. Она могла бы работать сигнальным маяком для моряков с такой видимостью издалека. Девушка окидывает беглым взглядом класс.       – Ким Хонджун, – как гром среди ясного неба раздаётся её голос, и Хонджун медленно поднимает глаза на, видимо, секретаря. – Вас вызывают к директору.       Ким Хонджун не знает, по какой причине его могли вызвать. Точнее, знает, но не может выбрать одну причину из роя мыслей, которые сбивают одна другую. Он сглатывает, сжимает кулаки, встаёт и, откашлявшись, идёт на выход из кабинета.       В коридоре стоит тишина, давящая на уши. Хонджун настороженно осматривает двери кабинетов, окна, поправляет галстук, затягивая почти под самый кадык. В ушах гремит стук собственного сердца, а ладони становятся холодными.       Неужели они всё узнали? Не может быть, никто не знает. Никто об этом не знает, и ни разу в стенах академии Хонджун не говорил об этом, чтобы кто-то донёс или записал.       «Да кому такой как ты нужен?»       Вновь раздаётся насмешливый голос в голове, и в виски барабанит боль. Парень жмурится перед кабинетом заместителя, пальцами потирает виски. Нужно взять себя в руки на счёт три.       Раз. Хонджун делает глубокий вдох, сжимает зубы, расправляет плечи. Два. Взгляд чёткий и в одну точку. Три. Рука сжимается на ручке, дёргает вниз с лёгким нажимом, и дверь открывается.       Глаза ослепляет отражение солнца от лакированного дубового стола. Новенький на секунду теряется в пространстве, прикрывая глаза рукой от солнца.       – Здравствуйте, – раздаётся спокойный голос директора. – Присаживайтесь.       Когда чёрные точки в глазах проходят, перед Ким Хонджуном открывается вид на знакомого строгого мужчину. Его взгляд не выражает никаких ярких эмоций, но злым его это не делает, а наоборот, создаётся ощущение, что он очень устаёт от своей должности. Хонджун усаживается на стул, аккуратно сложив руки перед собой домиком.       – Здравствуйте, что-то случилось? – вежливо спрашивает он, мягко улыбнувшись в попытке создать образ прилежного ученика.       Мужчина потирает переносицу, прикрывает глаза. Он явно вспоминает, по какой причине вызвал ученика. Взгляд падает на небольшую стопку файлов рядом, и он берёт в руки лежащий на самом верху, пробегается по строчкам глазами, закусывая нижнюю губу.       — У нас есть одна базовая процедура. Мы проверяем документы учеников и сверяем точные данные, чтобы, если позволяет случай, – директор ставит руки перед собой на локти и сцепляет пальцы в замок, внимательно глядя на Хонджуна, – Отправить наших учеников на экскурсию или недельное обучение за границу. Я уверен, что о такой практике обмена учениками в стенах нашей школы Вы точно слышали.       – Да, конечно.       Хонджун уже начинает догадываться, в чём дело, и нервно облизывает губы.       – При проверке мы нашли ошибку в ваших документах. Ваше имя указано неверно. Вы должны исправить это сегодня же, иначе нам придётся отозвать Ваше место в нашей школе.       Сердце Хонджуна падает в пятки, пропуская один удар, который застревает комом в горле. Глаза становятся шире от удивления, выражая полное неприятие сложившейся ситуации. Он откашливается.       – Как я успею исправить это за сегодня? – тихий голос Хонджуна дрожит в конце фразы, выдавая его потерянное состояние.       Он не может лишиться этого места из-за такой глупости.       – Вам удивительно повезло, – лицо директора всё ещё непроницаемо. – Я договорился, и в четыре Вас должны принять, поэтому поторопитесь. Второго шанса не будет.       – Спасибо Вам большое!       Хонджун вдруг резко встаёт с места, чуть не уронив стул под собой, и часто кланяется директору, а после быстро выбегает из кабинета.       Красногубая женщина вручает ему исписанный листок с порядком действий и адресами, строгим голосом объясняя все пункты. На часах начало второго, ехать на другой конец города за документами, а потом вообще в другую сторону, чтобы эти документы отдать. Хонджун не успеет за такое короткое время.       Может быть, такси? Какое такси, когда в карманах только копейки и остались? Ругаясь про себя, Хонджун стремглав залетает в класс. Он быстро сгребает все свои вещи в сумку, даже не складывая принадлежности в пенал.       — ...на самом деле акула не так опасна...       Обрывок фразы доносится до ушей Хонджуна, и он замирает с открытой тетрадью в руках. Его глаза широко распахиваются.       Точно. Акула. Прилив надежды даёт Хонджуну силы не сдаваться, когда проблема появилась. И, если повезёт, он сможет решить её прямо сейчас.       – Уён! – Хонджун громко произносит имя одноклассника, не сдерживая своего порыва, и Уён заинтересованно поднимает голову, звеня серёжками.       – Ким Хонджун, Вам следует...       – Директор освободил Чон Уёна от занятий вместе со мной, чтобы он мне помог, – на одном дыхании перебивает он учителя. – Нам очень срочно, прям сейчас, нужно уходить!       С этими словами Хонджун поднимает растерянного Уёна на ноги за локоть. Не задавая лишних вопросов, тот быстро собирается, а Хонджун хватает его за запястье, вытаскивая из класса за собой.       – Да что случилось? Зачем директор нас отпустил? — Уён послушно идёт позади, и вдруг возмущённо фыркает: – Откуда только в тебе столько силы? Сейчас руку оторвёшь!       Хонджун наконец-то отпускает чужую руку, вцепившись уже в ремешок сумки.       – Никто тебя не отпускал, – хихикает он, и легко улыбается хитрости, которую сейчас провернул.       Уён кокетливо улыбается в ответ и поправляет волосы за ухо, прихорашиваясь, а затем игриво восклицает:       – Так не терпится со мной на свидание сходить, малыш? А как же узнать друг друга поближе? Узнать, что я пить люблю?       — Да нет же! – сдавленно смеётся Хонджун. – Помнишь, ты говорил, что на Акуле прокатишь? Так вот, мне эта твоя Акула позарез нужна, иначе из школы выпнут!       Уён хмурится, видимо, искренне не понимая почему удача выбрала именно его, но идёт следом, не отставая, и внимательно слушает пересказ разговора с директором.       – ...и теперь мне надо успеть до четырёх часов в одно место, где мне исправят ошибку в документах, но сначала нужно сгонять до моего дома. Денег на такси у меня нет, а у тебя есть машина, и ты точно не хочешь слушать дальше этого хрена!       Хонджун старательно улыбается, хоть и смотрит на Уёна с отчаянной надеждой.       – Ты поможешь?.. – добавляет он совсем жалобно.       Несколько секунд очаровательный одноклассник задумчиво смотрит на него, но после заметно смягчается.       – Такому милому солнышку грех не помочь! – Уён подмигивает и подбрасывает в воздух ключи от любимой машины.       Уже через десять минут Хонджун садится на переднее сиденье Акулы, в полном восхищении оглядывая салон. Рука невольно тянется к коже на панели. При дневном свете здесь ещё уютнее.       – Ты не против громкой музыки?       Уён усаживается на водительском сиденье и пристёгивается ремнем безопасности, повернув голову в сторону Хонджуна.       Тот быстро одёргивает руку и с опасением смотрит в ответ, а затем неловко сжимает пальцы.       – Я не против. Это же твоя машина... – Хонджун тихо смеётся и вдруг замирает, когда рука Уёна тянется к его волосам.       Он чувствует горячее и нежное поглаживание, а к щекам стремительно приливает кровь.       – Какой же ты стесняшка! — Уён искренне умиляется такой реакции Хонджуна, который моментально дуется и отворачивается к окну. – Ты на Ёсана похож. Он тоже первое время так дулся, но под такими ворчунами обычно скрываются самые тактильные люди. Чего уж говорить о...       Он странно осекается и хихикает, но Хонджун почти пропускает это мимо ушей. Он не хочет признавать, но Чон Уён, блин, чертовски прав, ведь каждое такое внимание к себе Хонджун запоминает надолго, а потом краснеет вечерами, когда прокручивает в голове и мечтает о чём-то большем.       Наверное, в его возрасте это нормально, но Хонджуну стыдно, что он до сих пор не имеет никаких серьёзных отношений. Под «серьёзными» имеются ввиду отношения, где есть поцелуи куда-то, кроме губ.       Когда-то давно была попытка завести себе подружку в старой школе, но она считала Хонджуна настолько странным, что дальше одного нелепого свидания не зашло.       У Уёна столько опыта... Его одноклассник такой раскрепощённый, что в некоторых моментах даже немного завидно.       Уён включает музыку, и в салоне звучат первые гитарные ноты, от которых Хонджун вздрагивает, но смеётся и с интересом наблюдает, как одноклассник отбивает ритм пальцами по рулю, кивая головой. Хонджун наклоняется показать адрес, куда нужно ехать, и замечает удивлённый взгляд.       – Это же тот район, где каждую неделю кого-то грабят? – Уён делает музыку тише и кидает короткие взгляды на одноклассника.       Хонджун поджимает губы, нервно облизывая их.       – Да днём район тихий! Вообще, грабят только в ответвлениях от центральной улицы... – он неловко улыбается, ощущая нарастающий стыд.       – Расслабься! Если что, у меня есть газовый баллончик.       Уён подмигивает и прибавляет громкость обратно под общий смех.       Вскоре они умолкают. Водитель крепко сжимает руль, выезжая с территории школы, и смотрит по сторонам на повороте. Хонджун ещё со школы не отпустил ремешок от сумки и сжимает в руках, а сам поворачивает голову вбок и невольно возвращается к однокласснику. Он обычно сопротивляется соблазну разглядеть Уёна внимательнее, но пока никто не видит, можно.       Уён увлечён дорогой, и новенький с интересом изучает его профиль.       Тот очень красивый. Нос с горбинкой, пухлые губы, необычный разрез глаз, кожа цвета молочного шоколада, крепкая шея, на которой выступает венка, когда Уён поворачивает голову в сторону. Хонджун даже не замечает, как приоткрывает рот, засмотревшись, и приходит в себя только на громком смешке.       – Только Минги не говори, что ты на меня запал... – продолжает хихикать Уён и видит удивлённые глаза, после чего издаёт громкий звук умиления: – Какой ты зайчик, когда смущаешься!       – Ничего я не запал... – смущённо бубнит Хонджун, пока щёки снова краснеют, наливаясь кровью. – И с Минги мы всего лишь друзья. Он сам мне об этом сказал.       Уён кидает сочувственный взгляд на резко притихшего Хонджуна. Тяжело вздохнув, тот понимает, что Уён всё знает.       – У-у, малыш, не расстраивайся! – весело бросает Уён. – Мы что-нибудь придумаем. Поверь, я по обольщению чужих сердец спец, и с сердцем Сон Минги мы справимся в два счёта.       Кокетливо он поднимает глаза в зеркало заднего вида, остановившись на светофоре; проверяет макияж, берёт гигиеничку с клубничным вкусом, мажет ей губы и распределяет по ним, а в конце издаёт характерный чпок, оповещая, что дело сделано.       Хонджун грустно улыбается на подбадривающие слова одноклассника. Он бы не отказался, если бы не был согласен с Минги.       Вспоминается их разговор в кафе. Это и разговором назвать довольно трудно, скорее попыткой в разговор, потому что Минги ничего внятного не сказал, а Хонджун ничего внятного и не запомнил, кроме «не хочу торопиться».       Вчерашний же их диалог хочется попросту забыть. Хонджун тяжело вздыхает и зарывается рукой в волосы.       – Я не хочу испортить с ним отношения. Хотя, мне кажется, они уже испорчены.       Он умолкает подавленно и устало. Выругавшись на подрезавший внедорожник, Уён воинственно отбрасывает чёлку со лба и вновь дружелюбно заговаривает:       – Ох, милый, что он тебе сказал? Минги у нас не умеет в слова, и красноречием не отличается. Он у доски отвечает с горем пополам, а здесь ещё отношения выяснять...       – Он не сказал ничего обидного, но я его напугал, – Хонджун мысленно подбирает слова, чтобы не выглядеть свихнувшимся. – Он долго не мог начать диалог, и тут мне стало плохо. Я только запомнил, что нам не стоит торопиться, а дальше, как в тумане... Подорвался, разбил чашку. Минги ещё из-за меня и разорился в этом кафе проклятом.       Он похож на старый патефон, пока звучит почти со скрипом и дрожью в голосе. Слышится ободряющее «мхм» от сосредоточенного на дороге одноклассника.       – Мне бы хотелось с ним хотя бы просто общаться. Он очень интересный, да и комфортно с ним, – договаривает Хонджун и стыдливо прячет глаза.       – Так, отставить панику, цветочек, а то здесь у меня завянешь, и документы твои никуда не отвезём! – бодро восклицает Уён и круто выворачивает руль. – Вам нужно нормально поговорить и решить все ваши вопросики по отношениям. Но инициатором должен быть ты. Наш Минги, похоже, уже пытался поговорить с тобой один раз, а на второй от страха загнётся.       Он смеётся так задорно, что Хонджун вскидывает голову и слабо улыбается в ответ.       – Запомни, малыш, – наставительно вещает Уён и потирает губы друг о дружку. – На сильных и решительных пассивах держатся все отношения без исключения.       – Пассивах?..       Хонджун хлопает ресницами, пока одноклассник усмехается и бросает на пассажира удивлённый взгляд.       – Да. Ты не знаешь, кто такой пассив?       – З-знаю... – медленно отвечает Хонджун и тут же возмущённо сопит: – Это с чего бы я пассив?! И вообще, Чон Уён, не стыдно за такое?       Забывшись, он замахивается на собеседника, но тут же краснеет ещё больше, на что тот только громко и заразительно смеётся.       – Так ты ещё и девственник, да? – сквозь смех тянет Уён, быстро вытирая выступившие слёзы, совершенно забывая про макияж на глазах.       Хонджун заливается краской окончательно. Ему кажется это таким стыдным, что хочется скрыть ото всех, в том числе и от Минги. Хочется сжаться до микроскопических размеров, чтобы Уён над ним не смеялся. Но одноклассник смеётся беззлобно, по-доброму, видя все метаморфозы на соседнем сиденье.       – Смеяться над таким глупо, – сдерживая улыбку, бубнит Хонджун.       – Я по-доброму, мой дорогой. В этом нет ничего плохого. Ты только Минги об этом скажи перед тем, как в спальне окажетесь. Он и так мальчик нежный, вот пусть ещё осторожнее будет, чтобы свою куколку не разбить.       Прервавшись, Уён резко мотает головой, убирая с глаз пряди волос, и смотрит на дорожные знаки.       – Вы спали? – неожиданно вырывается у Хонджуна прежде, чем он успевает об этом подумать. – Ой...       Он прикрывает рот рукой и испуганно смотрит на одноклассника, но тот улыбается, и на красивом лице нет ни одной капли смущения.       – Нет конечно. Я с друзьями не сплю. Друзья – это святое. Парней будет много, а вот друзья... – Уён тяжело вздыхает, а его слова звучат с заметным сожалением.       В чужом взгляде Хонджун замечает неизвестную грусть.       – Друзей много не бывает, а верных – ещё меньше.       В груди разливается искреннее сочувствие к Чон Уёну. Хонджун до сих пор был уверен, что одноклассник очень популярен и имеет много друзей. Каждому хочется в жизни таких людей, что будут рядом. К которым можно прийти в любой момент.       Может быть, этот момент сейчас?       Хонджун осторожно тянет руку к ладони Уёна на рычаге передач и накрывает её. Удивительно, какая у того нежная, практически бархатная кожа. Не зря он вечно ходит с целой сумкой всевозможных косметических приблуд.       – Уён, ты будешь моим другом? – произносит Хонджун с тёплой улыбкой на лице.       Уён замолкает на несколько минут, а после заливается громким и безудержным смехом, отчего его глаза с вновь навернувшимися слезами превращаются в щёлочки. Хонджун замирает в непонимании.       – Ой... Какой ты смешной! – Уён вытирает уже окончательно потёкший макияж под глазами. – Мне с таким лицом только в любви признавались, и я уж испугался, что парня у друга увёл! Ты не пугай меня так больше, но я согласен... – чуть более сдержанно добавляет он. – Давай дружить.       Хонджун с облегчением выдыхает и радостно улыбается, после чего смущённо бормочет:       – Ты правда очень красивый.       Уён весело смеётся и делает музыку погромче. Разговоры по душам располагают друг к другу гораздо быстрее, чем время.       А времени у них всё меньше.       Веселье кончается, когда они заезжают в родной район Хонджуна. Людей на улице меньше, машины проезжают подешевле и местами побитые. Уён напрягается, когда белая красавица Акула цепляет заинтересованные взгляды от встречных водителей.       — Всё в порядке, Уён, – заботливо успокаивает Хонджун, заметив, как его спаситель больше не улыбается и внимательно оглядывается по сторонам. – Со мной тебе ничего не сделают. Я знаю почти всех тут. Меня боятся и уважают, – он гордо скалится. – Я – гроза района!       – Малыш, ты выглядишь так, будто тебя одним пальцем смахнут, – беззлобно закатывает глаза Уён.       – Внешность – не главное. Главное – то, что внутри.       Хонджун гордо бьёт себя кулаком в грудь и поднимает указательный палец, на что Уён лишь хихикает.       – Ладно, уговорил. Ты только давай там быстрее, чтобы меня здесь заметить не успели.       Одноклассник воровато оглядывается.       Хонджун деликатно молчит о том, что машину уже заметили и по всей округе растрезвонили.       Взлетев по лестнице, он забегает в квартиру, и не разувшись и запыхавшись, идёт быстрым шагом в комнату. И застывает на пороге.       Внутри что-то с громким звоном бьётся, разлетается на мелкие кусочки. В ушах звенит.       Дверь в его комнату открыта – там стоит мать всё в том же халате и мерзких грязных розовых тапочках. Вещи Хонджуна валяются по комнате. На полу лежат тетради, бумажки, книги, разбросаны карандаши и ручки. Разлетелась в дребезги подставка под карандаши, которую он делал сам. Валяются его амулеты, камни, сломанные свечи. На вещах какая-то красная полоса, то ли от краски, то ли от соуса.       Только не это. Только не сейчас.       Хонджун готов взвыть от бессилия, но подходит к матери, которая держит книгу в кожаном переплёте.       – Мама!       В голосе слышится истеричный надрыв. Он вырывает из рук матери книгу, но в ответ она издаёт стон и кидается, пытаясь отобрать её назад.       – Джун, это всё от дьявола! Тебе это не нужно, слышишь? Это нужно сжечь. Отдай!       Она вцепляется мёртвой хваткой в руку сына и книгу, с силой тянет на себя.       – Мама, нет! Отстань! Уйди отсюда!       Хонджун кричит. Он хочет, чтобы его услышали.       – Мама, пожалуйста, пойдём на кухню. Отдай мне книгу. Она школьная.       Теперь уже уговорами он пытается склонить мать к милости.       – Нет, её надо сжечь!       Безумные глаза сверкают в лучах солнца и смотрят невидяще. Будто сквозь.       Хонджун отпускает книгу, и мать падает назад, приземлившись на пятую точку. Он тихо ругается. Злость внутри клубится, заливает всё нутро.       Отец должен был за ней следить. Он должен был смотреть, чтобы она не зашла в его комнату. И теперь неясно, в порядке ли документы, или же сегодня ему придётся лишиться своего места под солнцем.       Так глупо и так несправедливо.       Хонджун заглядывает в спальню к родителям, но отца там нет. Затем дёргает ручку ванной. Заперто.       Он уже долбится в дверь, но никто не открывает.       – Чтоб тебя... – выругивается Хонджун вновь.       Быстрым шагом он идёт на кухню, берёт нож и возвращается к двери ванной. Лезвие скользит в проём между стеной и дверью. Хонджун толкает рукоять немного вперёд, поднимает вверх и снимает крючок с двери с тихим звоном.       В ванной лежит отец. Без сознания.       С каждой секундой Хонджун ощущает, как его мир рушится и превращается в один большой кошмар.       Страх сковывает, а ноги становятся ватными. Всё же он делает шаг вперёд и даёт отцу пару пробных пощёчин. Тот открывает глаза, а затем испуганно подрывается, пока вода плещется, выливаясь за бортик ванной.       Заснул. Просто заснул.       – Пап, она мне комнату разнесла, ты понимаешь?! – взрывается и тараторит Хонджун. – Не смей её оставлять одну, пока я замок новый на дверь не поставлю, понял?       Голос пугает и самого Хонджуна своей жестокостью и холодом. Но Хонджун не может упускать возможность вырваться в лучшую жизнь, и сейчас решается вопрос его обучения в академии.       Поэтому плевать, что стоит на его пути. Ему нужно это место.       Хонджун возвращается в комнату и с силой вырывает книгу из рук матери. Та с криком бросается на него и хватает за форму, Хонджун поднимает руку с книгой вверх, не позволяя дотянуться.       Он боится лишь того, что мать порвёт эту чёртову дорогущую форму.       Отец, уже одетый, вбегает в комнату и заключает жену в кольцо своих рук. Он блокирует любые попытки дотянуться до сына и его вещей.       – Тише, тише, дорогая. Хочешь чай? Давай я налью тебе чай.       – С молоком?       Мать резко успокаивается и с блаженной улыбкой обращает взгляд на мужа. Отца она видит явно больше, чем сына.       – С молоком.       Хонджун тяжело дышит, наблюдая, как отец сжимает жену в объятиях и ласково ей что-то говорит. К горлу подкатывает ком, а веки падают, сдерживая слёзы обиды.       Хочется кричать, разрушить всё в комнате под самый кирпичик, но на истерики нет времени. Он остаётся в комнате один и делает глубокий вдох. Смотрит в стену с решительностью, пока желваки играют, как струны на гитаре.       Он опускается на корточки и начинает перебирать бумагу за бумагой дрожащими пальцами. Пять минут Хонджун разгребает завалы, пока его взгляд случайно не падает на прозрачную синюю папку с бумагами, испачканную соусом, около прикроватной тумбочки.       – Блять...       Собственный голос глохнет в тишине, а руки немеют, начинают дрожать сильнее.       Папка тоже дрожит, передавая вибрации тела. На глаза наворачиваются горькие слёзы, которые он успешно сдерживал всё это время. Хонджун не глядя берёт с кровати свою футболку и осторожно вытирает папку, а после открывает её и нервно смеётся, когда видит, что документы чистые.       Спустя буквально пару мгновений Хонджун радостно выбегает из подъезда, но...       В который раз за день его сердце останавливается на доли секунды, а внутри всё сжимается от испуга, вызывая тошноту. Трое парней стоят у машины Уёна. Они, как коршуны, приближаются всё ближе и точно не намерены познакомиться.       «Со мной тебя не тронут...»       Обрывок собственной фразы выводит из ступора и вселяет смелость. Даже если Хонджун получит вместо одноклассника, то Уён хотя бы сможет уехать целым, а не избитым.       – Да я не знаю. Мне её подарили, а цену не назвали, – доносится издалека невозмутимый голос Уёна. – Невежливо цену подарка спрашивать.       – Да ладно? И в инете не пробивал? – Один из парней гнусаво смеётся и сплёвывает на землю, пока остальные подхватывают следом.       Раздаётся оглушительный свист. К машине несётся злой решительный Хонджун с папкой в руках.       – А ну-ка по тапку каждый дал отсюда! – кричит он и встаёт перед длинным парнем, бесстрашно глядя тому в глаза.       Когда-нибудь ему точно пропишут по лицу за такую дерзость.       – Смотрите, шавка краёв не видит.       Хонджуна толкают в плечи, но он остаётся на месте. Ещё двое парней лениво подтягиваются следом.       – Я свой, с района. Он со мной. Мы своих не трогаем. Не по-пацански это.       Твёрдость голоса никак не совпадает с тем, как Хонджун выглядит в своей дорогой форме. Парни переглядываются.       – А ты чё на пацанские правила переходишь, а, мышь?       Низкий пухлый парень сипло пытается сказать что-то громче, но получается плохо.       – Пусть этот не вякает себе под нос. Я с главным разговариваю.       Хонджун кивает в сторону пухлого головой. Длинный расправляет плечи от приписанной ему должности.       – Слышал, Толстый? Стой и молчи.       Длинный смеётся и хочет продолжить диалог, но Толстый толкает его с недовольным пыхтением, на что «главный» делает шаг в сторону.       – Ты кого толстым назвал, хмырь? Ты тут ещё главный будешь? А с чего бы?       – Да я, блять, эту машину первый увидел, значит, я главный, усёк?       Между ними завязывается перепалка, пока Хонджун стремительно обходит машину и залезает внутрь.       Уён озадаченно хлопает глазами на своего спасителя, пока тот громко захлопывает дверь.       – На газ дави. Быстрее.       Хонджун звучит твёрдо, отчеканив каждое слово отдельно, и нога Уёна, как по команде, вдавливает педаль газа до упора, выезжая из проклятого двора.       Акула рычит, рассекая массивы домов, а Ким Хонджун чувствует себя опустошённым. Все соки выжал этот безумный, ужасный день, который похож на театр абсурда с каждой прожитой минутой. Ещё одна проблема и, кажется, Хонджун взорвётся вулканом из лавы слёз и криков. В ушах нарастает звон, а глаза закрываются, пока он большими пальцами потирает виски.       – Я думал они и тебя, и меня прям там положат. Ты же такой маленький против троих. Это же капец. Ты как решился вообще? – без умолку болтает Уён, перевозбуждённый от страха. – Эй, всё нормально?       Хонджун тяжело вздыхает и на секунду упирается лбом в панель управления, но тут же выпрямляется и устало улыбается.       – Да всё окей, – с лёгкостью отвечает он, пока пальцы теребят бардачок, намереваясь открыть. – Ты же не против?       – Да делай что хочешь! – смеётся Уён в облегчении.       Пытаясь отвлечься, Хонджун роется в мелких непонятных вещах, среди которых находит и вытаскивает презервативы в яркой розово-фиолетовой упаковке. Целую ленту.       – Ты серьёзно? – давится он, осматривая гирлянду. – Настолько ненасытный?       Уён заливается смехом. Они останавливаются на светофоре, и водитель ловким движением выдёргивает ленту, чтобы бросить под стекло.       – Какой ты засранец! – дразнится он. – Это личное, или тебе завидно, а?       – Да было бы чему! – Хонджун высовывает язык, но тут же отвлекается: – О!       Он берёт чёрные солнцезащитные очки и, не долго думая, надевает.       – Как тебе, м? Мне нравится.       Он вертит головой, заглядывая в боковое зеркало, пока из динамиков доносятся ноты знакомой мелодии. Со смехом Уён сообщает, что даже не помнит, чьи это, и прибавляет громкости, пока Хонджун извивается на сиденье в попытках имитировать движения бёдрами. Водитель подхватывает уже собственные очки из-под козырька от солнца и натягивает на нос одним ловким движением.       В машине играет Леди Гага, пока оба они сидят в солнцезащитных очках и синхронно качают головой под бит. Когда же песня доходит до припева, то оба начинают фальшиво и радостно подпевать.       Нет больше никаких проблем. Есть только Чон Уён, Ким Хонджун и Леди Гага. Кто бы мог подумать, что всего лишь несколько часов смогли сделать из обычных одноклассников весьма неплохих друзей.       – Я знаю, что нам нужно! – восклицает Уён, убирая громкость музыки. – Есть одна такая классная кофейня, а нам после стресса нужно обязательно выпить вкусный кофе. Там кофе на натуральном миндальном молоке и с очень вкусными сиропами, я обычно беру с голубикой!       – Ага, вот если бы я был богатым папочкой, то согласился бы, а так я пас.       Хонджун устраивает локоть на выступ в двери, подпирая голову рукой.       – Расслабься, малыш, я заплачу за тебя. Мамочка в беде не бросит, – деловито говорит Уён, засмеявшись в конце.       – Ура, сегодня я завёл себе битч мамми. Мне постоянно тебя так называть?       Хонджун уже улыбается, как ни в чём не бывало. Уён запрокидывает голову назад, смеясь уже беззвучно, а после плавно выводит руль вправо.       – Сначала я отдам документы, а потом – хоть на край света, – чуть спокойнее выдыхает Хонджун, и опускает стекло вниз.       Он устраивает руку на двери и уже почти безмятежно осматривает каждое здание, которое они проезжают.

* * *

      В конференц-классе жалюзи подняты наполовину, отчего яркое солнце бьёт на начищенный пол, но не слепит. Сонхва бросает мимолётный взгляд на стены, где пляшет солнечный зайчик от наручных часов докладчика, и наблюдает во главе за сидящими вокруг длинного овального стола.       Пятнадцать человек ученического совета в полной тишине внимают докладу о подготовке мероприятий ко Дню учителя. Конечно же можно было обсудить всё и в чате, где вносились предложения, и где пару дней назад полвечера происходил спор с переходом на личности, начавшийся с вопроса о выборе цветов, а закончившийся раздачей пинков от ворвавшегося Чон Юнхо. Однако повод собраться живьём на сегодня весьма существенный.       Сам Юнхо расслабленно сидит по правую сторону, закинув ногу на ногу и привалившись к спинке стула. Он набирает что-то в планшете, иногда лишь поглядывая по сторонам. Слева же замерший Кан Ёсан, к которому президент всё не может привыкнуть.       Дело даже не в том, что теперь этот бесящий элемент попадается на глаза в три раза чаще, и не в том, что сам Ёсан будто штырь проглотил и сидит ровно, сцепив руки на коленях и неотрывно глядя на докладчика. Сонхва всё не может привыкнуть, что тот подстригся.       Ушла существенная часть блондинистых кудрей, да и волосы у Ёсана теперь не вьются, а ровно лежат по бокам открывшегося лица. Тот выглядит хоть и нервно, но заметно посвежевшим без теней под глазами и сероватой кожи.       Взгляд его блестит внимательностью, и невольно Сонхва подмечает, что Кан Ёсан всё же бывает весьма симпатичным.       От этой мысли ровные плечи едва ли не передёргивает, а ладонь сама ищет, за что бы ухватиться. Сонхва сжимает в пальцах ручку и боковым зрением отмечает поднявшуюся голову Юнхо, пока сам, сдвинув брови, смотрит на докладчика.       – Далее... – взволнованно продолжает тот, будто съёжившись от тяжести взгляда на себе, и нервно переворачивает страницу. – Концертная часть и выступление музыкантов.       – И здесь мы остановимся, – железным тоном чеканит Сонхва и обводит суровым взглядом всех присутствующих.       Он выдерживает паузу, и совет в едином порыве затаивает дыхание. Кто-то пытается слиться с толпой и смотреть в стол, кто-то наоборот глядит с подобострастным обожанием, но всех их объединяет общий смутный страх. Сонхва хмурится сильнее.       – Я спешу сообщить вам, уважаемые члены ученического совета, – цедит он и медленно кладёт сжатую ручку на стол. – Что рояль переносится на сцену актового зала за день до выступления. У вас предостаточно времени, чтобы привести его в порядок и подготовить.       Ученики молчат. Некоторые виновато опускают глаза, пытаясь казаться меньше, когда суровый взгляд скользит по ним.       – Потому будьте готовы, что я приму меры, – продолжает Сонхва в гнетущей тишине. – Тот, кого я увижу с тряпкой за пятнадцать минут до выхода на сцену, покинет совет в ту же секунду.       Молчание нарушается лишь лёгким постукиванием пальцев Юнхо по экрану.       – Все уяснили? – уже чуть более холодно звучит голос президента.       Получив ответное хоровое бормотание и кивки вразнобой, Сонхва взмахивает ладонью и тем самым приказывает продолжать. Он складывает руки на столе перед собой и рассматривает кольца на пальцах.       Очередное выступление вызывает уже почти привычную дрожь в животе от предвкушения. Внимательные взгляды десятков людей, пока он играет, и восторженные крики с овациями, когда кланяется – вот от чего Сонхва не устанет никогда в жизни. Ради этих минут в свете софитов он готов терпеть и боль в шее, и сумашедше нудные собрания штата своих подчинённых.       Которые обязаны сделать всё чуточку лучше, чем просто идеально.       Докладчик продолжает вещать о номерах и подготовке, усыпляя своим скучным голосом. Юнхо сидит достаточно близко, чтобы можно было услышать его тихий смешок.       – Вот же Вы злопамятный, принц Сонхва... – шепчет Юнхо, не отрываясь от экрана.       Улыбка едва не лезет на губы, пока Сонхва сильнее опускает голову, чтобы никто не увидел перемен в его непроницаемом лице. Хоть что-то хорошее в этом собрании есть. По крайней мере, его лучший друг под влиянием общих протоколов чуть больше похож на привычного себя.       Докладчик переворачивает последний лист и благодарит, кланяясь всем присутствующим, после чего усаживается на место. Стараясь, чтобы глубокий вздох не вышел слишком тяжёлым, Сонхва окончательно выпрямляется.       – Итак... – он аккуратно отодвигает свой стул, поднимаясь на ноги. – Вы уже понимаете, для чего мы в этот день собрались. И потому позвольте вам представить, дорогие члены совета, нового участника нашего сплочённого коллектива.       Сонхва говорит заученными формулировками, намеренный придать голосу невероятный уровень стали, чтобы никому в голову не пришло ни единого сомнения в правильности его решения. В конце концов, с этим назначением согласился даже Юнхо. Тот, аккуратно пересев, теперь смотрит на президента, отвернувшись от остальных.       – Кан Ёсан с этого дня официально принят в ученический совет академии на должность моего личного ассистента, – чеканит Сонхва, продолжая следить за реакцией публики.       Внимающие члены совета смотрят на президента без лишних вопросов во взглядах.       – Кан Ёсан, как и все члены совета, с этого дня имеет право на индивидуальные занятия с преподавателями академии, дополнительные баллы за проведённые мероприятия, а так же повышенные квоты на поступление в высшую академию искусств или же любое высшее учебное заведение Европы, – продолжает Сонхва и переводит взгляд на сидящего новобранца. – Последнее, естественно, при условии выпуска из академии в рядах этого же совета.       Похоже, у того окончательно сдают нервы, ведь Кан Ёсан вдруг улыбается и коротко нервно хихикает. Внутри президента расстилаются льды Арктики. Не чувствуя отклика от перепуганных членов совета, Ёсан испуганно распахивает глаза и быстро утыкает взгляд в колени.       Сонхва медленно тянет воздух через нос.       – В обязанности Кан Ёсана, помимо участия в школьных мероприятиях, их подготовки и работы с обращениями учеников академии, будет так же входить выполнение моих личных распоряжений, – чуть тише продолжает речь президент и неожиданно чувствует, как в горле всё пытается першить неприкаянный ком. – Потому, дабы не было путаницы, спешу сообщить вам некоторые уточнения...       Он старается сглотнуть слюну как можно более незаметно, сохраняя непроницаемое выражение лица.       – Кан Ёсан не является моим секретарём, – сквозь силу выговаривает Сонхва и переводит взгляд на Юнхо раньше, чем успевает себя остановить.       Тот смотрит снизу вверх, кажется, даже слишком внимательно. Смутная и неудобная эмоция всё пытается уместиться в груди, вызывая дискомфорт вперемешку с чем-то, что Сонхва напрочь отказывается идентифицировать. Юнхо поймёт, для чего это нужно.       Сонхва продолжает верить, что однажды Юнхо поймёт это сам.       – Потому, если кому-то из вас необходимо обратиться ко мне, то не делайте это через личного ассистента. Для таких целей есть мой секретарь Чон Юнхо.       Горло сдавливает неожиданный спазм. Очень хочется сделать хотя бы глоток воды, но под десятками взглядов Сонхва уже давно привык держаться непринуждённо. Он внимательно смотрит на Юнхо в ожидании, пока тот перейдёт к дальнейшим действиям протокола.       Его помощник задерживается буквально на секунду, едва заметно сдвигая брови. Сонхва силится прочитать в его взгляде причину недовольства, но Юнхо уже лезет во внутренний карман пиджака. Он извлекает на свет аккуратную прямоугольную коробочку серо-голубого оттенка и раскрывает в руках, подкладывая крышечку под дно. Длинные пальцы Юнхо придвигают её по столу.       Внутри на мягкой подкладке поблёскивает серебряная булавка с белым камнем на краю.       Одним движением ладони Сонхва приказывает Ёсану подняться, и тот тут же вскакивает с места. Его руки комкают края пиджака, пока президент подцепляет пальцами знак отличия и медленно расправляется с замочком из чистого серебра. Руки всё пытаются дрогнуть, но Сонхва держит себя из последних сил.       Ёсан во все глаза смотрит на него и стоит так близко, что руки могут почувствовать его тяжёлое сбивчивое дыхание. Расстегнув булавку, Сонхва плавно заводит свободную ладонь под отворот чужого пиджака.       Тыльная сторона пальцев чувствует и жар кожи, и сумашедше колотящееся сердце, пока второй рукой президент ловко пристёгивает булавку на нагрудный карман.       Его собственное дыхание, кажется, утяжеляется сильнее, чем стоило бы.       И в этот же миг тишина взрывается аплодисментами. Слышится шорох отодвигаемых стульев, пока совет встаёт, продолжительно хлопая новому члену. Ёсан вскидывает голову и озирается, улыбаясь всё так же нервно, пока Сонхва выпускает его из рук и привычно вздёргивает собственный подбородок повыше.       Наконец, бегающие глаза Кан Ёсана возвращаются на него. Сложно прочитать в этом взгляде какую-то одну эмоцию, когда там перемешались и радость, и неверие, и извечный затравленный страх.       – С-спасибо... – бормочет Ёсан, теперь уже не отрывая глаз от президента.       – Пока что не за что, – прохладно отвечает Сонхва и с долей педантичности легко похлопывает ладонью по булавке на чужом нагрудном кармане.

* * *

      Ладони хлопают сами собой, пока Юнхо всё ещё наблюдает за церемонией официального приёма Кан Ёсана в ученический совет. Толпа кучкуется, облепляя и президента, и новобранца, чтобы похлопать последнего по плечу, поздравить и поприветствовать. Чужие спины загораживают Сонхва, но зато лицо Ёсана видно прекрасно.       Тот преисполнен радостью. Неверием и щенячьим восторгом, пока всё смотрит на президента снизу вверх и лишь иногда отвлекается на других. Никто не смотрит на Чон Юнхо.       Потому Юнхо не утруждает себя улыбкой.       Он опускает взгляд на стол, машинально собирая бумаги и в несколько тычков сохраняя протокол заседания на планшете. Ритм его сердца всё никак не выровняется, и в мыслях на повторе прокручиваются странные фразы в торжественной речи Сонхва.       Секретарь ему нужен для обращений совета. Личный ассистент ему нужен для не менее личных поручений и распоряжений. Юнхо слишком долго смотрит в планшет, отчего тот постепенно затухает и блокируется, пока вокруг уже суетятся члены совета, собирающиеся по домам.       Юнхо смотрит в черный экран, где отражается лишь ничего не выражающий взгляд. Примерно так он вынужден стоять и просто смотреть, как его лучший друг, его Сонхва, скрывается за всё большим количеством людей. Юнхо просто смотрит.       Согласно и не переча президентской воле, он просто смотрит. И не понимает, что же сделал не так на этот раз.       – Ты не торопись, Кан Ёсан, – гулко звучит голос Сонхва в опустевшем конференц-классе, пока тот собирает свои вещи.       И его голос слишком довольный.       – Сейчас Юнхо тебе покажет, как оформлять протоколы заседаний. Верно, Юнхо?       В эту секунду Юнхо готов оформить хоть с десяток разом. Самостоятельно. Он поднимает взгляд, встречаясь с глазами Сонхва. И тот моментально хмурится.       На этот раз об улыбке Юнхо попросту забыл.       Закидывая сумку на плечо, Сонхва с ровной спиной проносится мимо.       – За мной, – с нажимом бросает он мимоходом, и внутри всё протестующе сжимается.       Подступающая злость готова вырваться с пугающей силой, но залитое солнцем помещение и мирный Кан Ёсан, который послушно усаживается на место, останавливают назревающий взрыв. С чудовищным усилием Юнхо аккуратно кладёт планшет на стол и выходит следом.       В шумном коридоре первого этажа ученики торопятся после занятий, весело болтая и посмеиваясь. Сонхва делает полукруг и останавливается перед Юнхо, вздёргивая подбородок. Прищуривается, стягивая губы в линию.       – Юнхо, чем ты занимаешься? – наконец, выплёвывает он.       – То есть? – как можно более вежливо переспрашивает Юнхо, стараясь, очень стараясь улыбнуться.       Не получается.       – С первого раза не услышал? Я спрашиваю, чем ты занимаешься? – уже почти рычит президент и шумно выдыхает. – Потому что знаешь, чем сейчас буду заниматься я?       Получается только молчать. Юнхо медленно моргает, чувствуя, как сводит напрягшееся тело. Нужно просто выждать.       Когда президент злится, нужно просто это переждать.       – Я сейчас иду на факультатив по скрипке, – цедит Сонхва сквозь зубы, чуть вытягивая голову вперёд и вонзая гневный взгляд в Юнхо. – Разбирать сонату Моцарта номер триста четыре. А ты подумай, Юнхо... – от количества презрения к собственному имени сжатая челюсть едва слышно поскрипывает, – Чем занимаешься ты.       Выдержав секундную паузу, Сонхва вновь выпрямляется и резким коротким движением отбрасывает тёмную чёлку со лба. В следующий миг он уже шагает прочь в сторону холла и главной лестницы.       Юнхо медленно выдыхает. Он и не замечает, как приваливается спиной к стене, пока пульс громко стучит в груди, в висках, в голове, во всём теле. Он прикрывает глаза, стараясь выровнять дыхание, и привычно подсчитывает количество глубоких вдохов и выдохов.       Он устал уже слишком давно, но понимает это только сейчас.       Сонхва прав в каждом своём слове, и Юнхо продолжает стягивать верёвками и толстыми цепями собственную злость. Ему жизненно необходимо успокоиться и делать свою работу.       Работу, на которую он подписался и не заметил. Работу, которая тяготит и выматывает. Работу, которую теперь он рискует потерять.       Потерять вместе с единственным лучшим другом, который уже совсем не тот запуганный паренёк с огромными глазами, в которых загорается невиданный огонь от разговоров о музыке. Его красивую улыбку теперь можно увидеть лишь когда все поручения выполнены блестяще. Пак Сонхва вырос.       А вместе с ним выросли и амбиции, запросы, потребности. Сонхва получил власть, и теперь двери сами открываются перед ним. Сонхва стал красив, и теперь кто угодно сделает всё, чтобы надменный взгляд президента задержался на нём дольше трёх секунд.       Похоже, Кан Ёсан в этом преуспел. Юнхо морщится, потирая переносицу, и из последних сил старается собраться. Он не хочет думать о том, что мог сделать Ёсан, чтобы добиться такого расположения.       Это невозможно. Это попросту нереально. Иначе Юнхо сделал бы это ещё давно. Он стискивает зубы вновь.       И уговаривает, упрашивает, приказывает себе вернуться и делать так, как было велено. Он всё ещё секретарь. Он всё ещё главный помощник.       Он всё ещё здесь.       С самым доброжелательным выражением на лице Юнхо заходит в помещение и улыбается поднявшему голову Ёсану. Тот заметно преобразился меньше, чем за неделю. Умытый, подстриженный, уложенный. В наглаженной форме и с энтузиазмом, поблёскивающим в больших глазах.       Готовился к церемонии? Или же...       – Ничего особо сложного в протоколах нет, – мягко говорит Юнхо, на ходу подхватив планшет и теперь усаживаясь подле своего подопечного. – Мы их ведём не на бумаге, а в электронном формате. Есть и шаблоны, и цифровой архив на портале совета... Ах, да.       Он лезет в карман за телефоном.       – Нужно ведь открыть тебе доступ.       Ёсан в нервном волнении теребит пальцами ручку на столе, пока Юнхо один за другим перебирает списки закрытых чатов. Добавляет туда номер Кан Ёсана. Раз за разом ему всё меньше хочется это делать, но Юнхо заставляет себя шевелиться.       Подтверждать. Нажимать «окей». Он не просто выбрал смотреть на это. Он делает это своими руками, отчего где-то внутри сознания слышится отчётливый треск.       Медленно и бесшумно Юнхо выдыхает.       – Дело сделано, – бодро выдаёт он и улыбается, поворачивая голову. – Можешь проверить, а я пока скину тебе сегодняшние записи.       Ёсан кивает и утыкается в свой телефон, проматывая уведомления. В голове слегка шумит, но по-немногу проясняется, пока Юнхо копается в чатах и случайно смахивает непрочитанное сердечко от Чон Уёна. Ответит позже.       – Эм... Юнхо? – осторожно подаёт голос Ёсан. – А можно будет тебя попросить?       – О чём? – дружелюбно отвечает Юнхо, понимая, что забыл назвать сегодняшний файл, и пытаясь открыть его по дате создания.       Ёсан тяжело выдыхает, и боковым зрением заметно, как он чуть вжимает голову в плечи.       – Ты же знаешь Лорда?.. – бормочет он. – Пёс мой... наш. С Саном.       – Конечно. Хороший мальчик.       Наконец-то документ выбран правильно, и Юнхо отправляет сообщение в чат.       – ...я сегодня с ним гулять должен, мне Сан разрешает, – неловко продолжает Ёсан, крутя ручку в пальцах. – И я думал, что после собрания сразу освобожусь, а теперь вот...       Юнхо вопросительно приподнимает бровь, чуть повернув голову.       – Хочешь, чтобы я попросил Сонхва тебя отпустить? – улыбается он.       Ёсан несколько раз кивает, уставившись в стол.       – Не надо его так бояться, Кан Ёсан, – мягко говорит Юнхо. – Ты можешь и сам это сделать. Пак Сонхва бывает суров, но он справедливый, и умеет войти в положение.       Ему тошно от самого же себя. Юнхо не понимает, зачем это делает. Для чего даёт подсказки и вкладывает ключи в чужие руки, зачем помогает. Возможно, стоит дать Сонхва возможность иметь больше близких друзей?       Может, Юнхо так увлёкся его опекой, что и не заметил, как стал ещё и драконом, охраняющим замок?       В ответ Ёсан абсолютно неожиданно не сдерживает громкий и уж слишком ироничный смешок, на что тут же прикрывает рот и испуганно поглядывает за реакцией первого помощника президента.       Юнхо смиренно выдыхает.       – Что ж, я посмотрю, что можно сделать... – успокаивающе тянет он, и на новой улыбке лишь устало прикрывает глаза.

* * *

      Всё ещё волнительно идти по привычному коридору и не коситься постоянно на знак отличия, что крепко держится на груди и будто даже заставляет лишний раз не сутулиться. Ёсан не может перестать смотреть. Красивая серебряная булавка подтверждает ему, что это – реальность.       Он в совете. Не изгнан с позором из академии, не затравлен всеми, не вынужден унижаться перед Пак Сонхва...       Сонхва всё ещё стоит перед глазами, и Ёсан нервно сглатывает. Ему сложно поверить, что тот способен не только топтать его гордость и издеваться. Зачем Сонхва всё это?       Зачем ему Кан Ёсан?       Впереди открывается дверь, кидая в тёмный коридор сноп солнечного света, и выходит невысокий мужчина в вязаном свитере. Это учитель скрипки, что приходит по вечерам к тем самоубийцам, которые решают попытаться освоить столь сложный инструмент. Мужчина прощается и закрывает дверь, из-за которой доносится непривычно вежливый голос президента.       Сонхва сегодня в принципе уж слишком не похож на себя. И Юнхо в сообщениях написал, что президент согласен отпустить новобранца пораньше, но просит зайти.       Чем ближе Ёсан к двери, тем сильнее нервное напряжение во внутренностях. Он глубоко вдыхает и коротко стучит.       Перемены разительны – Пак Сонхва не издевался над ним уже целый день, и Ёсан всё ждёт подвоха. Не услышав ответа, он осторожно приоткрывает дверь и заходит.       Повернувшись спиной, президент занят застёжками на футляре для скрипки, который лежит на крышке закрытого фортепиано. Непривычно видеть его лишь в рубашке, без пиджака. Но оттого фигура Пак Сонхва будто ещё сильнее подчёркивается высоким ремнём, обхватившим талию.       – А, Ёсан... – бросает тот короткий взгляд через плечо и продолжает своё занятие. – Нужен мне будешь, потом отпущу, жди.       Смиренно Ёсан кивает и прилипает к двери, опасаясь не то, что делать шаг, а даже лишний раз шевелиться. Впервые он с Пак Сонхва в замкнутом помещении один на один.       Впервые с того самого момента.       Он тяжело сглатывает и опускает взгляд. До мозга очень медленно доходит, что президент обратился к нему лишь по имени. Пожалуй, впервые за всю его грёбанную жизнь.       Сонхва заканчивает паковать инструмент и изящным движением подхватывает пиджак со спинки стула. Стараясь не таращиться, Ёсан всё равно украдкой поглядывает, как легко тот заводит пиджак за спину и просовывает руки в рукава.       Вот это осанка. Ёсану бы поучиться, и булавка члена ученического совета на подобном попросту настаивает. Сонхва же тем временем заканчивает застёгивать пуговицы и пробегается придирчивым взглядом по классу. Наконец, он подходит к окну, чтобы с резким звуком опустить жалюзи.       В помещении заметно темнеет, и множество полосок падает на противоположную окну стенку. Сердце Ёсана колотится, как бешеное, и он не понимает, почему. Ему не страшно.       Ему слишком... Волнительно.       Каблуки президента гулко шагают по полу, пока тот не останавливается напротив. Осторожно Ёсан поднимает взгляд. Косые тени от жалюзи покрыли всю ровную фигуру президента, делая её до странности таинственной. Ёсану в секунду становится слишком мало воздуха.       – Держи, – протягивает Сонхва футляр. – Донесёшь и будешь свободен.       Жёсткое чувство дежавю перемешивается с явственным облегчением. Ёсану и так нужно к воротам, ведь скоро освободится Сан, что будет ждать там же. Ёсан всё успевает. У Ёсана даже что-то получается в своей чёртовой никчёмной жизни.       Ёсан кивает, принимая скрипку молча и осторожно. Незамедлительно Сонхва идёт вперёд и больше не оборачивается. Пожалуй, так даже лучше. Любое настроение президента лучше, чем испорченное, а испортить – раз плюнуть, любая мелочь может. Сегодня Пак Сонхва просто до странности молчаливый, и считать его эмоции попросту невозможно.       По главной аллее они идут всё в том же молчании, нарушаемом только стуком каблуков двух пар ног. В нос тянет сладковато-терпкий запах, и Ёсан приподнимает голову как раз в тот момент, когда лёгкий ветер срывает с одной из ив у озера стайку тонких жёлтых листьев. Те плавно опадают на воду и плывут по зеркальной глади.       Запах мокрых листьев напоминает об осени. И о том, что на следующей неделе Ёсану будет семнадцать.       Выйдя за ворота, Сонхва, к удивлению, не идёт к подъехавшей машине. Никакой машины нет и в помине, а президент попросту продолжает движение по обочине вдоль фигурной ограды академии. Охрана провожает их безучастными взглядами. Ёсан решает не задавать вопросов.       Он поднимает голову и смотрит на облака, что всё пытаются закрыть вечернее солнце, но оттого лишь розовеют, намереваясь убраться прочь. Сонхва сворачивает к пешеходному переходу и педантично смотрит по сторонам. Улица, на которой расположен огромный корпус элитной академии, редко используется для движения, но президент делает шаг на зебру лишь спустя пару секунд.       Они приближаются к открытым воротам небольшого сквера, огороженного кованой оградой с вьющимся по прутьям красным декоративным виноградом. Ёсан был здесь всего пару раз, но помнит, как Уёну в общежитии постоянно предлагали прогуляться именно в это место.       – Жди здесь, – бросает Сонхва, отчего вздрагивает всё тело сразу.       Уже и не вспомнить, что тот говорящий. Ёсан кивает и жмётся в сторону от прохожей части, держа чёрный футляр перед собой уже двумя руками. Острые листья винограда щекочут шею, пока он наблюдает, как Сонхва с ровной спиной вышагивает в сторону киоска с кофе.       Ёсан помнит круглосуточный ажиотаж на этом же месте. Жаль, что общаги больше нет.       Он молча моргает, осматривая ряды сосен и прочих хвойных деревьев, светлую плитку и кованые лавочки. Кое-где сидят отдыхающие с детьми и собаками. Неподалёку девушка в берете сосредоточенно читает книгу.       – Сквер сквозной, такси на той стороне, – звучит откуда-то сверху голос президента, отчего Ёсан теперь уж точно готов ловить сердечный приступ.       Сонхва стоит рядом, сжимая изящными пальцами в кольцах стаканчик с кофе. Смотрит прямо на Ёсана. Смотрит спокойно.       – Люблю прогуляться, когда погода хорошая, – добавляет он, и медленно поворачивает в сторону длинной аллеи.       Всё больше и больше Ёсан проваливается в чёртову параллельную реальность, потому что даже назначение в совет ему осознать легче, чем факт, что Пак Сонхва... умеет говорить нормально. Умеет просто прогуливаться среди обычных людей, отпивая самый обычный кофе. И что рядом с ним может не сковывать аурой давящего ужаса.       Ёсан шагает следом, глядя под ноги и понимая, что молчит уже слишком долго. Возможно, даже невежливо, но в голове царит шок и абсолютная пустота. Он не знает, что можно сказать в такой ситуации. Банально даже чтобы не спугнуть безмятежность на чужом красивом лице.       – Юнхо сказал, что ты с собакой гулять будешь... – продолжает Сонхва теперь уже непривычно задумчивым тоном. – Как зовут, что за порода?       – Лорд, – выпаливает Ёсан и слышит, как президент усмехается.       Усмехается?..       – Это хаски, он давно уже у нас, со средней школы... – чуть тише добавляет Ёсан.       – Чхве Сан имя выбирал? – с иронией вопрошает президент и делает новый глоток из стаканчика.       – Ага... – выдыхает Ёсан и понимает, что улыбается.       Это их первый нормальный диалог с Пак Сонхва не то, что в году, а в целом в истории пребывания на одной территории. Неужели для того статусы значат настолько много, что президент готов не мешать с грязью лишь членов совета? Или же...       – А... – вдруг подаёт голос Ёсан, пребывая в шоке от себя же, и осторожно поворачивает голову в бок. – А у тебя же котик, да?       Он не хочет вспоминать, при каких обстоятельствах в первый и единственный раз видел чёрного кота на руках Сонхва. Но говорит и говорит, внутренне сжимаясь от ужаса.       – А его как зовут?..       Язык с трудом ворочается, и Ёсан почти мямлит, пока президент фыркает и едва слышно повторяет одними губами ироничное «ко-тик». – Месье зовут Моцарт, – с наигранным апломбом провозглашает Сонхва и помахивает рукой.       Он не смотрит на Ёсана. Но он умеет улыбаться. Не ухмыляться, не издевательски кривиться. Он улыбается пусть и скованной, но искренней улыбкой.       – Твой любимый композитор?       Кажется, Ёсан смотрит слишком долго. Или же сморозил какую-то глупость в очередной раз, ибо Сонхва переводит на него взгляд.       Не презрительный. Чёрт возьми, не презрительный, не надменный, а самый обычный взгляд.       – Всё верно, – подмечает он, и привычно отбрасывает чёлку в сторону, вновь глядя вперёд. – Любимый композитор, что наконец-то мне даётся.       Умолкнув, Ёсан пытается переварить информацию. В его понимании не укладывается факт, что у Пак Сонхва может что-то не получаться в игре на скрипке. В этом он прирождённый талант. По крайней мере, Ёсан так считал ровно до этого момента.       Скрипка ведь невероятно тяжёлый инструмент.       Миновав новые ворота, Сонхва замедляет шаг и приближается к припаркованному такси, сверяясь с номерами в телефоне. Прячет и плавно разворачивается, отчего задумавшийся Ёсан едва не врезается, но вовремя останавливается.       Не хватало только этого. Пока у президента в руке хоть какой-то стакан, Ёсан больше не рискнёт перечеркнуть свою жизнь, опрокинув всё на его рубашку. Сонхва протягивает руку в ожидании футляра.       Ёсан пытается отдать и не верит самому себе. Не верит собственным ногам. Даже находясь ровно, один из его ботинок соскальзывает с поребрика. В полном отчаянии Ёсан прижмуривается, но всё же...       Всё же нога находит опору на асфальте. Он раскрывает глаза, обнаруживая чужой галстук прямо перед своим носом. Осторожно поднимает голову.       Пак Сонхва смотрит на него привычно, сверху вниз. Но в красивых глазах его не видно злости. За головой Сонхва проплывают золотистые закатные облака и медленно опадают жёлтые листья нависшего клёна.       Ёсан делает стремительный шаг назад и послушно протягивает футляр. Он смотрит строго в землю, пытаясь не покраснеть от стыда, смущения, злости на себя.       Что с ним творится? Почему именно сейчас?       Президент забирает скрипку и кладёт на заднее сиденье автомобиля. Как в прошлый раз. Ёсан ждёт нужных слов. Именно тех, что напомнят ему, кто он есть.       Как в прошлый раз.       – Увидимся завтра, – звучит размеренный голос Сонхва.       Ёсан вскидывает голову, но тот уже садится в такси и захлопывает дверцу. Сердце бьётся так громко, что не слышно даже шума отъезжающего двигателя.       Ёсан чувствует, как отчаянно пылают собственные щёки. Если это очередной сон, то ни о чём он так сильно не молится, как о чёртовой коме.

* * *

      Дым заполняет лёгкие на несколько секунд, и в следующий миг Сан медленно выпускает его, развалившись на лавочке в парке. Сегодня его ещё ждёт усиленная тренировка в тренажёрном зале, ведь синяк на ноге наконец-то начал желтеть, а, значит, и мышцам пора возвращать привычный тонус.       Без кардио тяжко, но сегодня главный тренер в этом вопросе – Лорд – слишком занят другим подопечным. Они с Ёсаном мирно резвятся на лужайке среди других играющих. Расстегнув и подкатав рукава рубашки вместе с пиджаком, Ёсан замахивается неоново-оранжевым фрисби. С умилительной улыбкой смотрит на навострившего уши Лорда, после чего бросает вертящийся круг прочь. Пёс галопом несётся следом, огибая других собачников, чьи питомцы задирают головы и провожают летящую игрушку взглядом.       Стоит фрисби пойти на снижение, как Лорд подпрыгивает и хватает круг в зубы, а затем бежит обратно, радостно виляя хвостом. Со смехом, которого не слышно через общий вечерний гул прохожих, Ёсан забирает игрушку и приседает на корточки. Он обнимает мощную гриву усевшегося Лорда, и руки тонут в густой шерсти, пока Сан закрывает глаза и замирает с полуулыбкой.       Хочется закатить глаза от слащавости этой картины, однако Сан продолжает смотреть, покрепче затягиваясь сигаретой. Лорд Ёсана обожает, а тот в ответ будто вечность готов провести во всевозможных объятиях, а также спать с псом в одной кровати, есть одну еду...       Ёсан раскрывает глаза и с радостью что-то говорит, пока обеими руками треплет собачью шею, а после прижмуривается от эпичного облизывания собственного носа. И снова смеётся.       Из груди вырывается тяжёлый вздох. Сан так редко видит брата улыбающимся, что почти отвык. А ведь он правда радовался.       Он ведь правда радовался, когда Ёсан впервые появился на пороге их дома. Мелкий, до смешного костлявый и с большими-большими глазами, которые в полном восторге смотрели на массу игрушек, приставки, книги и комиксы, коими всегда была завалена комната его теперь уже сводного брата. Всем своим богатством Сан готов был поделиться.       Ёсан ведь и его когда-то так обнимал. К нему, а не к родителям просился, когда снились кошмары или гром гремел слишком громко. Ёсан говорил, что ближе у него никого нет, и даже в школьном сочинении о примере для подражания с упоением, а также горой ошибок, сулящих тройбан, писал про своего лучшего брата.       А потом оба стали старше.       Нахмурившись, Сан намеревается отбросить бычок в сторону, но рука замирает сама собой. Он медлит, и всё же тянется к урне, методично объясняя себе, что так правильно. И что это не незримый мстительный дух Чон Уёна караулит за плечом, чтобы отвесить подзатыльник.       Вдалеке Ёсан снова пытается кинуть фрисби, но Лорд вцепляется в круг с другой стороны и намерен повиснуть. Их баталии привлекают всё больше внимания, но от сторонней помощи брат с улыбкой отмахивается. Если на Сана этот пёс, будучи мелким, ещё мог огрызаться за диктаторские замашки в дрессировке, то Ёсана не кусал никогда в жизни.       У брата скоро день рождения, и хотелось бы сделать ему подарок, что вызовет такую же славную счастливую улыбку уже в сторону Сана. Притащить того же щенка домой и торжественно вручить. Да только кому, как не Сану знать, что Кан Ёсан нихрена не знает про ответственность.       И нихрена не любит собственные дни рождения с одного конкретного года.       Перед глазами в красках встаёт огромный спортзал, забитый людьми и украшенный флагами спортивной федерации. В тот день национальные соревнования по дзюдо выпали ровно на эту дату, и у Сана ещё долго звенело в ушах от обид, криков, в том числе и родительских, хлопаний дверьми и приглушённого воя из соседней комнаты. Ему было почти жаль брата, если б тот только не так сильно раздражал своим постоянным нытьём.       Сан подошёл к другим участникам, что шеренгами толпились у гигантского татами в ожидании судей, чтобы поздороваться. И тогда один из парней вышел вперёд, пока остальные лишь презрительно корчили лица.       «Так улыбаешься, Чхве Сан, будто не твои богатые родители сейчас дают судьям деньги.»       Воспоминания того дня слишком размылись в непроглядной пелене красного цвета.       «И не делай невинный вид. Твой брат всё нам рассказал.»       Вспоминается только, как Сан в гневе цеплялся за кимоно этого парня, размахивая кулаками и вырываясь от попыток себя остановить. Он помнит, что в какой-то момент вокруг появились и судьи, и родители... и брат.       И дальше Чхве Сан не помнит ничего, кроме оглушающего хруста костей, лежащего под его коленом Ёсана, крови на его лице, размытой потоками слёз. И помнит боль в собственных кулаках, что били быстро, раз за разом, и со всей силы.       До сих пор отчётливей всего он помнит только крики, полные страданий и отчаянного страха.       «Стой! Сан, прости!»       Ёсан повторял это, как заведённый, пытаясь прикрыть голову. Повторял, пока не умолк, обмякнув и оставшись лежать с пугающе закатившимися глазами. Только тогда Сана хоть как-то смогли от него оттащить, но это он уже знает лишь по рассказам.       Он резко оборачивается через плечо, ища глазами карету скорой помощи, пока не понимает, что и этот ненавистный звук тоже померещился. Сан с трудом впускает в лёгкие чистый осенний воздух, пока вокруг по-прежнему царит атмосфера тёплой безмятежности.       Который год Ёсан боится его, как огня. Не помогают ни разборки, ни сдержанные попытки поговорить, ведь порой тот от страха попросту теряет рассудок и смотрит пустыми глазами. Сан попросту который год оставлен один на один с муками совести и невозможностью разрешить этот конфликт.       Его давно не волнует, давали ли родители взятки на самом деле, ведь большой спорт Чхве Сан покинул ровно в тот же день. Его точно так же не волнует сейчас, что большинство окружающих людей могут испытывать перед ним лишь откровенный страх.       Его волнует, что в тот день его покинул пусть и не родной, но самый настоящий брат. Ёсан остался, но будто бы исчез навсегда, превратившись в дрожащую от страха блёклую тень.       Дышать всё труднее, но парадоксально хочется закурить ещё одну. Однако впереди уже маячит Лорд, вновь посаженный на поводок и привычно корчащий дурацкие рожи при всей внешней суровости. Ёсан идёт следом, и можно даже проследить, как по мере приближения к брату он всё больше сутулится.       – Напомни, зачем ты тоже пошёл? – бубнит Ёсан через плечо, поравнявшись с лавочкой.       Резко Сан встаёт, отчего тот едва не отшатывается.       – Проверяю, способен ли ты с собакой совладать, – выплёвывает Сан, на что брат моментально вжимает голову в плечи.       За собственный характер впору себя же и ненавидеть. Тяжело дыша, Сан бредёт по аллее рядом с приунывшим Ёсаном. В полной тишине, контрастирующей со смехом, весёлым лаем и радостными детскими криками.       И от бездны апатии спасает только воспоминание о том, как среди общего сюра операции по протаскиванию Кан Ёсана на вечеринку, тот отважился дать брату руку. Сан нервно и коротко потирает ладонью тыльную сторону шеи, понимая, что прогулка подходит к концу. Впереди уже выход из парка, а затем и дом, неловкое прощание, тренировка, пробежка, сон...       – Ёсан... – заговаривает Сан, напряжённо отводя взгляд в сторону. – А ты всё ещё любишь чизбургеры?       От внезапности вопроса брат резко поворачивает голову, на что Сан моментально делает то же самое. Их взгляды пересекаются, пока во всё таких же больших глазах Ёсана плещется удивление и непонимание.       – Да... – выдыхает он и быстро опускает голову.       – Тогда пойдём есть, – отрезает Сан, и суёт руки поглубже в карманы любимого бомбера.       По пути к дому много разных кафе, и остановиться он выбирает там, где ещё не убрана летняя зона. Не хочется терять последние деньки столь прекрасной погоды. Сан кивком указывает брату на столик и оставляет сидеть с Лордом, которому будто впервые в жизни нет дела до запахов котлет и жареного бекона.       В голове крутится мысль, что пора начинать ревновать, но на неё Сан только усмехается. Он делает заказ лишь с приятными воспоминаниями о том, как их родители стали отпускать детей в кинотеатр самостоятельно. И как у детей появилась традиция есть чизбургеры после сеанса, с вдохновением обсуждая крутость главных героев очередного боевика.       В те времена очень хочется вернуться, и потому Сан даже осторожничает, когда кладёт перед Ёсаном тарелку с ароматным заказом. Тот кивает с невнятными словами благодарности и отворачивается вместе с бумажным пакетом к оживившемуся Лорду.       – Да куда ему сыр! – сокрушённо восклицает Сан.       Но не может сдержать улыбки, когда пёс тянет морду всё выше за дразнящей ладонью Ёсана, в чьих пальцах зажат вытащенный жёлтый квадратик. Ёсан тихо смеётся и улыбается во все зубы, пока прожевавший лакомство пёс шумно облизывается.       – Ну да, ну да, поцелуйтесь ещё... – ворчит и дальше Сан, откусывая булку.       Хоть градус напряжения и заметно спал, пока брат по большей части продолжает устраивать цирк с собачьими фокусами, чем ест, но всё равно существует одна вещь, что витает в воздухе. Что гложет Сана, и которую оба они благополучно игнорируют которую неделю.       В спальне Пак Сонхва оказались все четверо. И Ёсан умудрился что-то там делать ещё до спешного прибытия брата с Чон Уёном поверх себя.       Голова пухнет даже от попыток размышлять на эту тему. Легко представить Ёсана геем, ведь тот уже слишком долго и плотно общается с блядским Чон Уёном. Абсолютно нереально представить геем Сонхва.       Но факты говорят об ином. Странное назначение в совет и удивительные метаморфозы на глазах расцветшего брата говорят совсем об ином.       – Слышь, Ёсан... – наконец, тянет Сан, расслабленно опираясь локтем на стол.       – А?..       Ёсан поворачивает голову, чем моментально пользуется Лорд, выгрызая из его пальцев кусок котлеты.       – Ты же не через постель в совет попал?       В голове эта фраза звучала явно лучше. Глаза Ёсана буквально норовят выкатиться из орбит, пока он открывает и закрывает рот.       – Н-нет... – еле говорит он, и тут же шумно втягивает воздух, чтобы добавить громче: – Нет!       – Да угомонись уже...       Сан закатывает глаза, но брат будто распаляется всё больше, хмуря брови и повышая голос:       – Нет, это не так! – восклицает Ёсан, и почти ударяет ладонью по столу, на что Сан моментально вскидывается.       – А что, по любви тогда?! – издевательски вылетает раньше, чем он успевает об этом подумать.       Кажется, Ёсан вот-вот заплачет, стремительно краснея от шеи и до корней волос.       – Да иди ты к чёрту! – обиженно выпаливает он.       Сан всё ждёт, когда тот вскочит и ринется прочь, но Ёсан продолжает сидеть боком и смотреть в преданные глаза устроившегося между его ног Лорда. Поднимает руку, чтобы погладить, но в этот же миг несильно ударяет ею по предплечью брата с крайне расстроенным коротким звуком.       И от этого моментально становится до щемящего хорошо. Сан выдыхает и почти улыбается, осознавая, как давно его брат не делал это своё движение, показательно обижаясь, но всё равно оставаясь сидеть рядом. Он готов засмеяться от радости.       Но в этот же миг осознаёт, что именно только что узнал.

* * *

      Весь остаток учебного дня Минги не в состоянии спокойно сидеть на месте после ухода Хонджуна и Уёна неизвестно куда. Хотелось бы верить, что те не влипли в неприятности. Они до сих пор не прочитали ни одного его сообщения, и это вызывает лишь непрошенную тревожность.       «Уён, где вы?»       «Что хотел директор?»       «Почему вы так быстро собрались?»       Минги открывает раз за разом диалоги с Уёном и Хонджуном, но ответа всё нет. Он нервно поджимает губы, стискивая телефон до белеющих костяшек.       – Ты сейчас его сломаешь, – раздаётся рядом тихий голос. – Это же Ким Хонджун. Он постоянно во что-то вляпывается.       Чхве Чонхо сидит рядом, рисуя что-то в тетради, и поднимает взгляд.       Минги с усмешкой смотрит на Чонхо, с которым не говорил эдак с прошлого полугодия. Удивительно, что тот сам решился начать разговор. Наверное, тоже переживает за друга.       – Думаешь, ничего серьёзного? – неловко спрашивает Минги, осознавая, как нелепо выглядит, то и дело прилипая к экрану.       – Честно, я не знаю... – признаётся Чонхо после секундной заминки. – Я просто верю, что Хонджуну, как и всегда, ничего за это не будет. Он сам расскажет, его лишний раз спрашивать не надо.       Одноклассники синхронно вздыхают, а когда замечают это, то улыбаются друг другу. Чонхо лениво возвращается к своим делам.       И Чхве Чонхо прав. Стоит верить в лучшее и ждать, пока кто-нибудь из этих двоих соизволит, наконец-то, ответить.       Ответ поступает спустя два часа, и приходит он от Чон Уёна. Минги ощущает на плечах невыносимую тяжесть от мысли, что он мог слишком обидеть беднягу Хонджуна, и теперь тот с ним больше разговаривать не собирается.       Хонджун слишком быстро ушёл и даже слова не дал вставить. Непонятно, что думает он теперь, и от этой неизвестности хочется только забыться где-нибудь в ближайшем баре.       Сон Минги снова всё испортил. Не показатель ли это, что отношения с Бэмби не получились бы в любом случае?       «Бля, тут такое было! Потом расскажу. Мы заберём вас со школы.»       Кого именно «вас», Уён не уточнил. Скорее всего, тот имеет ввиду Минги и Ёсана. Остаётся подождать окончания последних уроков, и двадцать минут тянутся ужасно медленно после выкатившейся интриги.       Небо распаляется огненными лучами солнца, пока прохладный ветер качает деревья и шуршит травой, пробирая сквозь форму. На улице постепенно темнеет, хотя на часах всего шесть вечера, и теперь всё окрашено в розово-красно-оранжевые цвета на минусовой контрастности.       Минги идёт к воротам академии и уже издали так старательно пытается высмотреть белые бока Акулы, что почти не замечает, как следом тащится всё тот же бесшумный Чхве Чонхо.       – Ким Хонджун тебе ответил? – безучастно спрашивает тот.       В силу роста собеседника, он постоянно задирает голову высоко вверх.       Минги облизывает губы и нетерпеливо поглаживает карман с пачкой сигарет. Курить хочется невозможно. Уши горят, и под рёбрами неприятно тянет.       – Он не ответил. Уён сказал, что расскажет всё после уроков. Хонджун, кажется, с ним...       Ким Хонджун там. И Минги не представляет, как это будет.       – Хочешь с нами прокатиться? – вдруг оборачивается он к Чонхо, каким-то образом надеясь, что тот способен спасти ситуацию. – Уён написал, что заберёт меня и Ёсана, но паршивца нигде нет. Убежал быстро, я и не заметил даже!       Чонхо в ответ лишь озадаченно хлопает глазами и останавливается рядом, вглядываясь в конец освещённой фонарями улочки перед академией.       – Если меня Уён не погонит, то можно и прокатиться, – бубнит он, сливаясь с поднявшимся ветром.       – Ему тогда всех выгонять придётся, а уж Бэмб... – Минги вдруг хрипло смеётся и отходит подальше, доставая сигареты. – А Джун-и высадится в первую очередь! – добавляет он погромче.       – Хонджун? – с удивлением спрашивает Чонхо.       — Ну да, вы же друзья. Ты его первый друг в этой школе.       Минги зажимает сигарету между зубов, подкуривая, а затем вдыхает дым и чувствует текущее по телу расслабление.       – Я Хонджуна не так хорошо знаю, но он не похож на того, кто станет бросать друзей даже под дулом пистолета.       Чхве Чонхо на это лишь улыбается, глядя себе под ноги.       – Вон они! – Минги бросает недокуренную сигарету под ноги и кивает на подплывающую белую Акулу, которая плавно останавливается перед ними.       Двое отражаются в окне машины, пока тонированное стекло не начинает медленно съезжать вниз. На переднем сиденье показывается Ким Хонджун в солнцезащитных очках. Минги часто моргает.       Бэмби теперь и сам похож чем-то на Уёна, и не дай бог он похож не самыми лучшими чертами характера. Хонджун указательным пальцем скидывает очки на переносицу и с хитрой улыбкой смотрит поверх линз на замерших одноклассников.       – Чего стоим? Приглашения ждём? – доносится из-за его плеча смешливый голос Уёна, и Хонджун улыбается на это ещё ярче, резко оборачиваясь.       Минги садится позади Хонджуна, пока тот заметно нервно дёргает ногой, похлопывая себя по колену. Чонхо тем временем усаживается за водителем, отчего тот сразу же перегибается через кресло назад.       – Привет, лапонька, а ты чего здесь делаешь? – мягко спрашивает Уён, рассматривая пассажира, как какую-то диковинную зверушку.       – А?.. – Чонхо теряется и тут же бросает взгляд на соседа. – М-меня Минги позвал покататься...       – Да, я Ёсана не нашёл, он свалил куда-то. Бери пассажира, раз место свободно! – дразнясь, влезает в разговор Минги и широко расставляет ноги.       – Да, бери Чонхо, он нам всю Леди Гагу знаешь как споёт! – подхватывает Хонджун, и легонько дёргает водителя за рукав пиджака, будто выпрашивает что-то у мамули.       В том, что Чон Уён – мамка им всем, Минги даже не сомневается.       Хмыкнув, Уён лукаво улыбается ещё шире и тянет руку к лицу замершего Чонхо, после чего с хихиканьем легонько жмёт указательным пальцем кончик его носа. Кажется, этому пассажиру пора вызывать скорую. Чонхо продолжает испуганно моргать, даже когда водитель отворачивается к дороге, и Минги лишь хлопает соседа по плечу под тиканье поворотника на весь салон. Акула тихо урчит, трогаясь с места, на что всё такой же деревянный Чонхо припадает к спинке сиденья.       – Ёсан же у нас сейчас член совета, элита, в делах... – деловито говорит Хонджун сквозь гул мотора, а затем кладёт очки в бардачок и смотрится в зеркало заднего вида.       – И нахрена он свои кудряшки обрезал, ну не дурак ли! – причитает Уён в ответ, закидывая жвачку в рот. – С другой стороны, скоро в цвет его перейду, зарасту, и будем два брата-акробата.       Минги наблюдает за Ким Хонджуном с чувством нарастающей тревоги. Дышать становится труднее, но он старается делать вид, что ничего не случилось. Сам же Хонджун будто вовсе не интересуется присутствием в машине того самого эпичного красавчика, с которым не разговаривает уже неделю. Но это, может, даже и к лучшему.       – Как дела, Минги? – вдруг беззаботно спрашивает Хонджун, и в зеркале мелькают его красивущие оленьи глазки.       Всё же, разговаривает. Минги не сдерживает выдох и легко улыбается.       – Норм я, а вот что с вами? – тянет он, откинувшись на сиденье. – Сорвались, смотались посреди урока, биолога обидели. Он же к завучу пойдёт потом!       — ...щас! – торжественно сообщает Хонджун, подняв указательный палец и объявляя таким образом начало рассказа, но хватается за стаканчик с кофе, делая глоток через трубочку.       Проглотив, он спохватывается и поворачивает голову к водителю, добавляя:       – Забыл! Ты сможешь заехать в строительный или хозяйственный?       – Зачем? – игриво бросает Уён и выруливает на шумный проспект, смотря по сторонам и позвякивая серёжками.       – Нужно.       Эти двое бегло переглядываются и улыбаются так ехидно, будто понимают друг друга без слов. Минги хмурится.       – Вас не было несколько часов, а уже воркуете, голубки... Ещё давайте поцелуйтесь! – показательно громко ворчит он, пока кончик языка невольно облизывает губы.       – А ты ревнуешь? – хихикает Уён, заглядывая в зеркало заднего вида.       Хонджун рядом моментально подхватывает хихиканье и прикрывает треугольную улыбку маленьким кулаком. Кажется, эти две новоявленные подружки слишком активны друг с другом. Смутно Минги подозревает, что подобная активность связана и с ним.       – Ну не смущай его... – звучит Хонджун чуть мягче и мигом возвращает голосу задорный тон: – Так вот, история о том, как мы весь день бегаем с горящей жопой!..       Минги двигается ближе, увлечённо слушая красочный рассказ, и наклоняется вперёд между сиденьями, высовывая голову. Чонхо тоже двигается к водительскому сиденью, пока хватается за его края и пытается хоть немного выглянуть из-за головы одноклассника.       – Наш малыш, оказывается, такой храбрый и смелый! – восклицает Уён восхищённо, пока вертит головой и всё старается не отвлекаться от дороги. – Я думал, он котёночек, а оказался самый настоящий лев! Ко мне пристали трое парней, а он меня защитил, представляете? Против троих здоровых парней наш маленький Хонджун!       Хонджун в ответ лишь смущённо улыбается. На секунду Минги ловит его беглый взгляд и хмыкает.       – Ты ведь не спортсмен даже, как ты с ними справился? – внезапно подаёт голос Чонхо в искреннем удивлении.       – Неважно, что снаружи, важно, что внутри. Вот так вот, Чонхо! Я их одной левой уделал!       Хонджун поднимает руку, сгибает, как в армрестлинге, и делает вид, что пытается бороться с воображаемым соперником.       Уён громко заливисто смеётся, да и Минги усмехается столь усердным кривляниям. Ким Хонджун – очень забавный малый, особенно в своей непосредственности и наивности. Очень радостно видеть, как тот вновь шутит.       Не удержавшись, Минги кладёт ладонь на миниатюрную макушку и взъерошивает уложенные волосы. Хонджун вздрагивает и напугано поворачивает голову, глядя во все и без того большие глаза. Однако тут же он озаряется улыбкой и отводит взгляд.       – Бэмби, да мы ещё многого о тебе не знаем, – расслабленно тянет Минги, перебирая пряди чужих волос в пальцах. – Страшно было?       – Фу, Сон Минги! – встревает Уён и скалится во все зубы. – Я нашего милашку нахваливаю, львом называю, а ты тут со своими рогатыми метафорами!       Однако не успевает Минги сообразить, что пора бы пояснять за ассоциации, как вновь голос подаёт Чхве Чонхо.       – Не лев он, а чихуахуа, – со знанием дела вставляет тот. – Они тоже маленькие, вроде безобидные, но очень злые. На всех кидаются.       В салоне повисает тишина. Чонхо неловко опускает голову, понимая неудачность шутки, но в следующий миг Уён и Минги разом взрываются хохотом. Хонджун надувает губы, скрещивая руки на груди.       – Я не чихуахуа! – громко возмущается он, – Лучше уж Каштанка.       Последнюю фразу Хонджун говорит уже с улыбкой, подхватывая общий настрой.       – Ну ты правда похож, малыш... – ласково улыбается Уён, пока Акула плавно заворачивает на парковку.       – Я запомнил вас. Потом вам прилетит ещё... – Хонджун отстёгивает ремень безопасности с тяжёлым вздохом. – Каждому по лещу!       Он вскидывается, оглядывая сидящих в салоне.       – Кто со мной? – риторически вопрошает Хонджун и вдруг утыкается взглядом в Минги. – Пойдём? Я хочу быть уверенным, что на этот день лимит проблем исчерпан.       Брови поднимаются в удивлении, пока Минги ощущает, как по груди разливается тепло от мысли, что для Ким Хонджуна именно он – гарант безопасности. Это обнадёживает.       Минги вылезает из автомобиля и сгибает стопы, разминая затёкшие длинные ноги. Выбравшийся следом Хонджун копается в школьной сумке, и интерес заставляет аккуратно заглянуть через его плечо. Там и учебники, и папка с документами, и какие-то мелкие побрякушки, которые разглядеть невозможно...       – Не подглядывай, – строго говорит Хонджун и вынимает чёрный кошелёк с тиснёной фиолетовой пентаграммой.       Минги вздрагивает и смущённо отводит взгляд в сторону, после чего мигом засовывает руки в карманы, поднимает голову вверх и показательно осматривается.       – Я не подглядываю, – мирно добавляет он.       – Вижу затылком, что ты смотрел в мою сумку, – Хонджун улыбается, оглядываясь. – Я всё вижу, Сон Минги!       Зависнув на мгновение, Минги замечает легкий румянец на чужих щеках. Он всё ещё не знает, как относиться к этому чудаковатому, но очаровательному парнишке.       Как это, встречаться с парнем? Уён рассказывает столько охерительных историй про такие отношения, но Минги и не думал, что однажды просто теория может стать для него настоящей практикой.       Он идёт следом за Хонджуном между рядами, пока тот внимательно рассматривает товары. Некоторые он берёт в руки, кажется, чтобы просто потрогать, и кладёт обратно. На лицо то и дело лезет дурацкая улыбка.       Ким Хонджун – очень любознательный парень, и эта черта его характера очень заметна даже в таком будничном деле, как поход по магазинам. Минги останавливается рядом с ним, и взгляд натыкается на мягкую воздушную упаковку с маской для лица.       – Тебе нравится? – Минги тянет руку к маске и достаёт из коробки, рассматривая большеглазых зверушек на обёртке, после чего поворачивает их к задумавшемуся спутнику.       – А? – спохватывается тот, – Нет, я не куплю её. Денег только на замок и хватит.       Хонджун тяжело вздыхает, оглядывая полки ещё раз, и уходит дальше вдоль ряда.       Минги шмыгает носом, но маску в розовой упаковке берёт с собой. А ещё в фиолетовой, зелёной, голубой... Он догоняет Хонджуна аж у прохода и сбавляет шаг.       – Так... ты рассказал Уёну про разговор в кафе? – осторожно спрашивает Минги.       Несмотря на неловкость столь внезапной темы, Хонджун выглядит слишком спокойным. Он увлечён процессом поиска замка и упорно кусает нижнюю губу, отчего та становится розовее и немного припухает.       Минги вздрагивает, когда собеседник вдруг оборачивается и смотрит на него с лёгкой усмешкой.       – А то ты ему про беседку не рассказал, – с иронией хмыкает Хонджун. – Давай хоть здесь будем честны друг с другом.       Стараясь не воспринимать отбивку как жёсткий сарказм, Минги всё равно чувствует, что щёки загораются стыдливым пламенем.       – Но хорошо, что ты поднял эту тему опять... – задумчиво продолжает Хонджун.       Совершенно не хочется проводить серьёзные разговоры в обычном супермаркете, особенно об отношениях, но Ким Хонджун делает это настолько непринуждённо, что Минги теряется и решает не сопротивляться.       – Да, насчёт кафе и...       – Я хотел извиниться перед тобой за ту выходку, – перебивает Хонджун, пока держит в руках упаковку с дверным замком и внимательно рассматривает, трогая каждый выступ на пластике.       – ...извиниться? – от удивления Минги не знает, что и говорить. – За что?       Это ему впору извиняться за мастерское генерирование херни, что делает любую ситуацию только хуже.       – Что не поговорил с тобой нормально. Мне стало плохо, потом было всё ещё плохо... – Хонджун неловко улыбается и беззлобно смотрит в его глаза. – И я даже толком ни один, ни второй разговор не помню, вот...       Минги застывает в ожидании развязки.       – ...вот и, в общем, я согласен, что торопиться не нужно.       Прижимая упаковку с замком к груди, Хонджун поворачивается. Он медленно протягивает ладонь.       – Будем друзьями?       На лице Минги медленно и постепенно проступает яркая улыбка. Хонджун тепло улыбается и тихо хихикает. Вот уж точно самый непосредственный, странный, но не менее удивительный парень. За такое его решение Минги готов всецело не гейски расцеловать того, взять на руки и унести хоть к Акуле, хоть на край света.       – Давай...       Минги медленно, но с чувством жмёт протянутую руку. На сердце теплеет радостное успокоение.

* * *

      Прикладывая указательный палец то к щеке, то к губам, то водя им вдоль стекла витрины, Уён всё приценивается. За стеклом масса всевозможных тортов, пирожных и кексов красуются разноцветными боками под выгодным освещением. Он бросает беглый взгляд на девушку за стойкой, и та заговорщически хихикает в ответ. Рядом с ней коллега парень потерялся из реальности и просто таращится на посетителя с приоткрытым ртом.       Эти латентные – такие милашки.       Уён тычет пальцем в стекло.       – Вон тот, с сердечком! – восклицает он, указывая на капкейк с белым верхом и воткнутым в пышные волны крема красным украшением.       Девушка кивает и отодвигает стекло со своей стороны, пока Уён выпрямляется с мимолётным взглядом на поплывшего паренька. Мысли посещает картина, как тот затаскивает возмущающегося Уёна в тёмную официантскую и зажимает в углу, но точно так же быстро вспышка воображения рассеивается. Уён приподнимается на цыпочки, с любопытством наблюдая, как официантка аккуратно пристраивает в середину лакомства белую праздничную свечку.       Не зря он отказался развозить пассажиров по домам и затащил в ресторан, где уже бывал по приглашению одного парня с балетного отделения вышки. Имени Уён не вспомнит при всём желании, но возможность сидеть на диванчиках в отдельных комнатках оценил ещё тогда. Жаль, что стесняшка Чхве Чонхо попросил высадить его на остановке.       Хонджун зачем-то дразнил того по поводу автобуса и провожал знакомым лукавым взглядом. Такие невербальные сигналы Уёну прекрасно знакомы, и он благополучно списал происходящее на дружеские шутки.       Но на душе отчего-то вызревает смутное беспокойство. От которого Уён отмахивается, с лучезарной улыбкой протягивая руки через витрину. В одной ладони оказывается блюдце с десертом, в другую же девушка вкладывает зажигалку.       – Спасибочки! – Уён подмигивает и напоследок стреляет глазами добивающий в сторону официанта.       Кажется, тот близок к тому, чтобы отбить у коллеги столик, но Уён уже от бедра идёт через общий зал к зоне частного отдыха. Людей в будний день не так много, да и в голове всё крутится недоученное стихотворение на завтрашнюю литературу, однако раз уж с самого утра Чон Уён решил проказничать – он продолжит это занятие до самого глубокого вечера.       Остановившись перед дверью с нужным номером, он быстрым движением поджигает свечку и пихает зажигалку в карман формы. Та привлекает всеобщее внимание, хоть и не особо известна в этих краях, но Уён рад, что их воспринимают как посещающих впервые. Он-то в подобной комнате уже через два коктейля отсасывал тому балетному красавчику и молился, чтобы официантка несла десерт подольше.       Судя по приглушённому звонкому голосу Хонджуна и знакомому гоготу Сон Минги, эти мальчики не настолько испорчены. Даже скучно. Уён открывает дверь, прерывая Хонджуна на полуслове, и в ответ оба сидящих поворачивают головы.       – С днём рожденья тебя, с днём рожденья тебя... – фальшивенько затягивает Уён и вальсирует к столику, куда уже принесли остальные заказы.       Дверь за спиной захлопывается, а Минги гогочет снова и улыбается во все зубы. Хонджун же выкатывает глаза, пока его голова вертится так, что скоро обернётся на триста шестьдесят градусов.       – Загадай желание! – весело бросает Уён и склоняется над столиком, поднося капкейк к лицу лучшего друга, после чего продолжает приглушённо в стиле озвучки чужих мыслей. – Мм, жениться на пиве, жениться на пиве...       Попытавшийся задуть свечку Минги вновь срывается на хохот, но тем самым тушит огонь. С радостным писком Уён ставит блюдце на столешницу и кидается обнимать этого здоровенного засранца. Он так долго знаком с Сон Минги, что и не помнит, когда их матери впервые решили ходить в гости друг к дружке. Зато прекрасно знает, как рьяно тот в своё время подходил к выбору торта на день рождения.       И помнит до восторга милую реакцию друга, когда охотно отдавал тому и свой кусочек. Минги тогда и ниже был, и щёчки у него были мягкие да пухлые, ну и в габаритах был таким, что спать в обнимку было крайне комфортно. Теперь это попросту гигантский красивый юноша с крайне суровым видом, но очень добрым сердцем.       И только по счастливым глазам-щёлочкам, пока Уён расцеловывает его лицо, угадывается тот самый милаш-пухляш с чудесным аппетитом.       – Уж думал, ты настолько сильно разозлился, что наказываешь... – тянет Минги сквозь смех и почти душит в крепких объятиях.       – Дурачина ты, Сон Минги! – сдавленно протестует Уён. – Как я могу злиться, когда моему малышу целых семнадцать?       Взгляд натыкается на Ким Хонджуна, и тому, похоже, впервые за этот дурной день абсолютно нечего сказать. В непонимании он всё же вскидывается и громко восклицает:       – А в смысле?!       – У нашего Минги сегодня день рождения! – хихикает Уён и наконец-то отлипает от друга, чтобы приземлиться на другую сторону квадрата из диванчиков.       – В смысле сегодня? – продолжает Хонджун и всем корпусом поворачивается к сидящему рядом Минги, чтобы повторить более грозно: – В смысле сегодня?!       – А смысл бухать в середине недели, весь движ на выходных будет! – хохочет именинник, и тянется к своему бокалу с пивом. – Поднимем тост!       С готовностью Уён хватается за принесённый дайкири. Стеклянные края звякают друг о друга, однако Хонджун не торопится присоединиться. Освежающий коктейль ласково приглаживает растрепавшиеся за день нервы, и Уён уже со смешками наблюдает, как новенький в возмущении напополам с лёгкой паникой хватается то за край стола, то за сумку.       – Я ведь даже в магазине был! А ничего не купил! – сокрушается он, шерудя чем-то на сиденье. – Это я тебе должен подарки делать, а не ты!       – Какие подарки? – с любопытством встревает в монолог Уён.       Перехватив за день только кофе, он понимает критический уровень голода только при виде еды и уже щедро наливает себе соевый соус.       – Бэмби исстрадался там над витриной с твоими любимыми штуками... – подаёт голос Минги, осушив половину бокала в один заход.       – Малыш, тебе рано ещё анальные пробки, попробуй шарики... – озабоченно вещает Уён, пока крепко цепляет любимые роллы вытянутой рукой с палочками и таскает к себе на тарелку.       – Не этими штуками! – почти орёт Минги и роняет лицо в ладонь, давясь смехом, пока за его плечом Хонджун стремительно краснеет и замахивается упаковкой с маской для лица.       – Ты как так ешь и говоришь? Жуй свою филадельфию молча! – возмущается он, сливаясь с дрожащей от хохота чужой красной макушкой.       – Этот рот и не такое умеет...       Уён подмигивает, но всё же прислушивается под гневное сопение и уминает любимую еду с волчьим аппетитом. Взбудораженный Хонджун теперь переключается на соседа и пытается заставить того закусывать, что само по себе – задача трудновыполнимая. Собственный желудок благодарен за такую щедрость, и настроение оттого лишь улучшается. Мысленно Уён на автомате продолжает крутить в голове всевозможные позы и сексуальные практики, пока наблюдает за образовавшейся парочкой.       В каком-то смысле, даже завидует. Юнхо тоже весьма щедрый, и звякающий на руке браслет не даст соврать, но внимание для Уёна всегда перевешивает любые подарки. Милые романтичные штучки в этот миг перевешивают даже секс. Закономерно Чон Юнхо и на это небогат, так и не ответив на милые призывы в чате.       Слегка надув губы, Уён лезет в карман пиджака за телефоном. Он размышляет о том, что вечная занятость его бойфренда делами Пак Сонхва начинает напрягать. Или же Уёну попросту не нравится, когда его персону игнорируют. И удивительным образом мысли стекаются к Чхве Сану.       Реально ли, чтобы тот точно так же спокойно закидывал руку на его плечи и прижимал к себе, как это прямо сейчас делает Минги со всё пытающимся кормить его Хонджуном?       Было бы здорово.       И будто по наитию в уведомлениях светится сообщение от Чхве Сана, отчего сердце пару раз предательски бьётся громче. Уёну не нравится, что с ним происходит, но контролировать это он практически не в состоянии. Готовясь отправить очередной ролл в рот, Уён открывает фото и замирает.       На уличном селфи в закатных лучах Сан довольно улыбается, пока рядом с ним Ёсан обнимает вскинувшего голову Лорда. И улыбается тоже. Картина настолько необычна, насколько и приятна, но эмоция идёт совсем иная.       – Вон скоро тоже именинник будет! – бубнит Уён и поворачивает экран к воркующей парочке. – Если тебе, Минги, иногда хочется подарить мозг, то вот этому точно ничего не надо, кроме его собаки любимой...       – Телефон только открыл, а уже ядом сочится, ну точно отшили опять, – дразнится Минги в ответ.       Уён цокает языком и прикусывает край щеки. Пальцы бегло набирают полтонны сердечек в окно Чхве Сана и так же бегло стирают все, кроме одного. Отправив ответ, Уён смотрит на списки чатов. Юнхо онлайн, Юнхо всё ещё не читает его сообщения, и Юнхо бесит.       И Юнхо ему критически нужен в статусе негласного бойфренда, отчего приходится потихоньку придавить гордость и с внутренним сожалением лишь наблюдать за мягким блеском подарка на запястье.       – А у Ёсана хоть когда? Я ещё раз такой фейл не переживу... – бурчит Хонджун, пока надкусывает кимпаб и поднимает оставшуюся часть ко рту Минги.       Что удивительно, тот покорно ест. Если до этого хотелось хвалить самого Минги за верные решения касательно извиняющихся подарков, то теперь надо отдать малышу должное – тот с невероятным терпением совершает невозможное.       – Красавчик родился в День учителя! – смеётся Уён, пока купает ролл в соусе. – Потому, ребята, у меня идея...       Он отвлекается на вибрацию телефона и вновь замечает имя Сана, отчего вскидывается под издевательские хихиканья лучшего друга. От сообщения в груди вновь что-то трепещет.       «А ты мне когда фотки присылать начнёшь?»       Из раза в раз одно и то же, непонятное и согревающее. Уён вздыхает, возможно, слишком громко и отнюдь не грустно. С лезущей на лицо улыбкой он печатает ответ и ставит одну ядовитую скобочку:       «Тебе с одеждой или без?»       Почти моментально прилетает масса эмодзи с закатившимися глазами, но от новых издевательских подколок отвлекает громкий голос Ким Хонджуна. Тот теперь заставляет ноющего, что наелся, Сон Минги пробовать десерт. Под напором мягкой силы именинник всё же откусывает кусочек, и быстрые пальцы Хонджуна выхватывают декоративное сердечко, отправляя следом.       Чон Уён за них рад. Но неискренне.       Он отправляет Сану ровно такое же количество хихикающих смайликов с прикрытым ртом и показательно громко кладёт телефон на стол.       – Так вот, идея, – нарочито громче говорит Уён и ослепительно улыбается. – А что, если нам на День учителя всем вместе скооперироваться? Там короткий день будет, так мы дважды отпразднуем, с размахом, и всей толпой! Я, вы, Чонхо твоего, малыш, позовём, Юнхо, Чхве Сана...       – А Сонхва?.. – внезапно выдаёт Хонджун с самым невозмутимым видом.       Уён озадаченно хлопает ресницами. Переводит взгляд на Минги, и вот уже оба давятся смешками, пока именинник ерошит волосы на макушке новенького.       – Ты ещё не понял, Бэмби? – сквозь улыбку тянет заметно подобревший от алкоголя Минги. – Пак Сонхва нам всем показал уровень вечеринок, на которых согласен присутствовать.       – Так он же вас всех позвал к себе, – в недоумении продолжает Хонджун.       И начинает раздражать. Улыбка Уёна становится шире и ядовитей, пока он слегка перегибается через стол. Отчего-то снова вспоминается неотвеченное сообщение в чате Юнхо.       – Пак Сонхва президент... – выдыхает Уён. – Работа у него такая, электорат подкупать.       В ответ Хонджун уже растерянно молчит и отводит взгляд. Повисает неловкая пауза, которую Уён не собирается сглаживать. Он вдруг отчётливо понимает, что школьного принца стало слишком много в его личной жизни. И не в том ключе, в каком бы хотелось.       – Блин, так на следующий же день в школу опять! – подаёт голос Минги.       И напряжение улетучивается. Уён довольно усмехается, выпрямляясь и изящно отбрасывая волосы с лица.       – Дело в том, что у меня на этот день образовался подарочек... – загадочно мурлычет он.       – И какой? – с сомнением интересуется чуть отошедший от давления Хонджун, который теперь будто пытается спрятаться под лапой расслабленного Минги.       Выдержав торжественную паузу, Уён вдруг подмигивает и шепчет вполголоса:       – Любишь лимузины?

* * *

      Вечером вдали от города становится промозгло, и цепкие лапы холода всё норовят забраться под одежду, чтобы сдавить грудь в плотное кольцо. Чонхо поправляет непромокаемую куртку поверх форменного пиджака. Им с Юнхо выдали по таким из арендного инвентаря, который разметают в сезон охоты.       Всё ещё сложно поверить, что у Чхве Чонхо и Чон Юнхо присутствует хоть какое-то подобие «мы». Но к третьему занятию мысль становится почти привычной.       Желание не подвести старосту настолько велико, что ко времени, когда нужно было выезжать на базу, Чонхо позабыл и о приключениях Хонджуна, и о собственных, даже находясь в чужой машине, спеша убраться прочь от приглашений поехать поесть.       Мысли о Юнхо выбивают из головы вообще что-либо ещё, провоцируя дикое желание ещё раз почувствовать на себе прямой заинтересованный взгляд. Также они провоцируют страх, что эта связь потеряется. Эта связь ужасающе зыбкая.       Настолько, что Чонхо старается лишний раз не говорить о занятиях стрельбой даже со своим единственным другом. Который теперь, похоже, окончательно нашёл себе новую компанию, и оттого на душе скребутся кошки сразу по нескольким причинам.       И если смириться с возможным одиночеством Чонхо ещё может, то от перспектив столкнуться с ревностью Чон Уёна его едва ли не бросает в холодный пот. Уён слишком сильный. Уён слишком хорош.       Сегодня Чонхо решил пробовать стрельбу на более дальней дистанции, и оттого его ученику в разы сложнее прицелиться теперь уже с двадцати метров. Отягощает ещё и массивная куртка, но Юнхо её не снимает принципиально.       Всё отшучивается, что на войне его не будут спрашивать, удобно ли куртка села и по размеру ли. Странно слышать про войну от столь жизнерадостного человека. Эта тема обычно лишний раз не поднимается даже в доме Чхве, где вся семья завязана на оборонной промышленности напрямую. Юнхо же говорит об этом так легко...       Чонхо, привалившись спиной к деревянной перегородке полигона, наблюдает, как ученик в очередной раз перезаряжается. От частых выстрелов со стороны конюшен неподалёку иногда доносится возмущённое ржание, но сам Чонхо даже лишний раз не моргает. Он будто дома.       Будто Чон Юнхо теперь в гостях у него и охотно знакомится с местными правилами и обычаями. Что правда, даже с такого расстояния заметно, как дёргаются его локти при очередной попытке прицелиться.       Решив не отвлекать ученика наставлениями, Чонхо сладко зевает и через секунду в удивлении наблюдает за происходящим.       Юнхо разгибается от стола и выпрямляется в стойку. Неплохую такую, хоть ему с высоким ростом следовало бы ставить правую ногу подальше назад. Раздаются новые выстрелы, и ученик твёрдым шагом движется вдоль стола, продолжая стрельбу по мишеням на ходу.       Аккуратно Чонхо отлипает от ограды и идёт вперёд.       – Юнхо... – Голос с непривычки хрипит, и приходится откашляться. – Юнхо!       Тот не оборачивается, но хочется верить, что слышит приближение за грохотом взрывающегося пороха. Полный патронник зарядил и всё никак не отстреляет, остановившись перед одной из мишеней. Та вдалеке уже напоминает решето. Чонхо не по себе.       Особенно когда вблизи можно прекрасно услышать, как палец Юнхо ещё пару раз нажимает спусковой крючок, на что пустой боезапас отвечает холостым щёлканьем.       – Если бесит, можем к предыдущим вернуться... – осторожно начинает Чонхо, делая шаг ещё ближе. – Тебе ведь сейчас важна больше техника, чем меткость.       Тяжело выдохнув, Юнхо опускает ружьё и продолжает держать в руках, неотрывно глядя на мишень. С тревожным ощущением в глубине живота Чонхо понимает, что если раньше эти неудачи выглядели трогательно, то теперь пугают. А если быть совсем точным, то пугает знакомая реакция старосты, которую он надеялся больше не увидеть.       Юнхо не улыбается, пристально глядя на изорванное полотно ледяным взглядом.       Пожалуй, это единственный на миллион шанс для Чонхо сделать очередной шаг... к чему?       Он протягивает руку и осторожно кладёт на чужое плечо. То кажется каменным, пока дыхание Юнхо остаётся глубоким и размеренным.       – Знаешь, как снайперы тренируются? – тихо говорит Чонхо, пока его пальцы несколько раз ободряюще сжимаются. – У них там медитация чуть ли не на час, а потом всего один выстрел. Я сам видел...       Медленно Юнхо выдыхает через нос и на секунду приоткрывает рот, после чего слышится его усталое фырканье. На Чонхо стремительно накатывает облегчение.       – Чонхо... – расслабляясь, говорит Юнхо через лёгкую улыбку. – А ты кого вместо мишени представляешь обычно?       И тело вновь сжимает в тиски. Напряжением, пробравшимся холодом и той пугающей лёгкостью, с которой произносятся эти слова. Чонхо медленно моргает, невидящим взглядом глядя сквозь посечённый картон.       – Никого... – не дыша, проговаривает он в тишине леса. – А ты разве?..       Пожав плечами, Юнхо делает шаг вперёд и складывает оружие на стол. Сползшая рука повисает, пока Чонхо теряется в разнообразных мыслях.       Это шутки такие? Тогда что не так с самим Чонхо, раз ему не смешно?       – Покажешь мне ещё раз? – привычно миролюбиво обращается Юнхо, повернув голову с лёгкой улыбкой. – Мне всё кажется, что упор не тот!       Слышится его короткий смешок, и Чонхо спохватывается. Не хватало только начать тупить снова. Он кивает, после чего старается как можно быстрее добраться до своего ружья и принять стойку с упором на стол.       Побитая по бокам мишень появляется в прицеле, но в этот же миг Чонхо косит взгляд вниз. Рука старосты упирается на поверхность совсем рядом, пока тот склоняется ближе, заставляя сердце в ту же секунду заходиться в оживлённом темпе.       Какие же это красивые руки. Чонхо сглатывает и буквально заставляет себя смотреть на мушку.       Вопрос старосты никак не выходит из головы, пока он двигает локти в неудобной куртке. Кого бы он представил?..       Выстрел. Мишень пробита насквозь ровно посередине. Чон Уён может быть ужасно хорош в чём угодно. Но Чхве Чонхо хорош в стрельбе.       Сердце колотится, не поспевая за мыслями. Отчего-то Чонхо надеется, что Хонджун не расскажет своему новому другу, чем занимается его бойфренд. Ещё один выстрел. Даже если и расскажет, даже если Уён взбесится от ревности... то Уён здесь и останется.       В испуге Чонхо быстро выпрямляется и кладёт ружьё на стол. У него плохо получается скрыть сбивающееся дыхание.       – Кого-то представил? – едва ли не ласково звучит голос старосты над головой, отчего пульс гремит в ушах не хуже автоматной очереди. – Кого же?       – Я... я... – громко заикается Чонхо, стараясь выровнять всё более тяжёлые вдохи на грани с паникой. – Я не могу!.. Не могу сказать...       Он шумно сглатывает и вдруг чувствует, как большая крепкая ладонь ложится на плечо и с силой сжимает. Парадоксально от этого становится чуточку легче.       – Всё отлично, не переживай, – спокойный голос Юнхо убаюкивает так толком и не разгоревшуюся панику не хуже специализированных препаратов. – Нормально хотеть кого-нибудь пристрелить со злости, но не обязательно ведь так действовать.       Он снова говорит это с такой лёгкостью. В то время, как масса учеников академии ещё в первом году старшей школы старались отойти подальше, едва только слышали о занятии семьи Чонхо.       – Юнхо... – выдыхает он чуть спокойнее и неловко задирает голову. – А... кого ты представляешь?       Староста оказывается так близко. Пожалуй, это исторический минимум их дистанции за всё время обучения в одной школе. Каких-то двадцать сантиметров, не больше.       Юнхо улыбается шире и слегка похлопывает своего горе-учителя по плечу. От шеи вдоль спины бегут мурашки, но Чонхо уже совсем не страшно.       – А это я скажу тебе как-нибудь попозже, – хмыкает староста.       На секунду – лишь на какую-то долю неё – Чонхо замечает в чужих глазах странный блеск. Но старается об этом не думать, пока их с Юнхо от крепких объятий разделяют лишь два слоя проклятых курток.