Seven Deadly Sins

      Парень с параллели выходит из кабинки туалета и озадаченно, слегка нервозно, бросает косой взгляд на Хонджуна. Тот полуспит, привалившись к подоконнику, и не успевает вскинуть голову, чтобы дружелюбно улыбнуться. Он видит уже спину в тёплом жилете и перекинутый через руку плотный пиджак, пока парень скрывается за дверью. Скоро начнётся новый урок.       Солнце, что бьёт в затылок, обманчиво, ведь за окном слышны завывания холодного ветра. По школе теперь ходят, кто в чём горазд, пока погода не помогает определиться, перелезать ли в зимний комплект. Хонджун крепче вцепляется в подоконник. Ему холодно. У него болит голова. Он не помнит, сколько сегодня спал, и даже с трудом способен сообразить, какой сегодня день. Чего уж говорить о тёплой форме. Ещё вчера Хонджун испуганно выбежал из кафе. Он не мог находиться там дальше. Слова Минги сделали не так больно, как то, что он увидел в крошечном отражении блюдца. Своё искаженное до жути лицо. Шум в ушах, нарастающая боль в висках, путаница перед глазами. Прохожие мельтешили большими размытыми пятнами, а в витринах, мимо которых нетвёрдым шагом проходил Хонджун, его собственная фигура размножалась на несколько и медленно тянулась за ним гусеницей, затем заново собираясь в одного. Настоящего. Настоящего?       «Глупый, глупый, Ким Хонджун. Уже надеялся, что такого назойливого паршивца кто-то полюбит? Никому ты не нужен», – раздался тогда в голове голос на разные тона.       «Никому».       Даже сейчас жуткое эхо будто скользит вдоль белой плитки стен уборной, отчего Хонджун ёжится ещё сильнее. Впереди выходные, которых так ждут все школьники, кроме него. Два бесконечно долгих, душных, душащих дня. Лишь теперь он понимает, что не был готов к тому, что воспримет отказ Минги столь остро. Что сердце теперь будет пытаться разорвать себя в клочья самостоятельно. Минги милый парень. Рядом с ним Хонджуну спокойно и хорошо. Дружба с ним могла бы заполнить все духовные потребности, о которых Хонджун даже не догадывался. С ним не так, как с Чонхо или Ёсаном, которых нужно постоянно раскачивать. Общение с Сон Минги дало Хонджуну хоть небольшую возможность побыть самим собой и не притворяться. Но что-то явно пошло не так. В голове всплывает разговор Минги с парнями из класса старше, который Хонджун случайно подслушал ещё в свой первый день в академии. Тот обсуждал какую-то девушку. И под деревом, уже сидя с Хонджуном, он шутил про девушку. Конечно, о какой взаимности может идти речь, когда Сон Минги нравятся девушки? А нравятся ли они самому Хонджуну? Уже не так важно. Лишь бы одноклассник остался для него хотя бы другом после того концерта, который Хонджун устроил в кафе. Отрицание происходящего давит на него с новой силой. К стыду примешивается откровенная безысходность, ведь Хонджун при всём желании не может так же легко откатиться назад. Он не чувствует почвы под ногами даже сейчас, отсиживаясь в пустом туалете. Ему некуда идти. Ещё со вчера ему запомнился свой этаж и дверь квартиры, обитая дешёвой коричневой кожей, куда заходить не было желания. Хонджун вставил ключ, сделал несколько оборотов, стараясь делать это очень тихо. В лицо ударил порыв тёплого воздуха, но от запаха варёных бобов захотелось снова прополоскать желудок. Рука сама потянулась ко рту, когда он зашёл внутрь. Жёлтый свет из кухни проливался в коридор, тускло его освещая. Хонджун хотел было пойти в свою комнату, но голос из кухни не дал этого сделать.       – Хонджун, милый, иди сюда.       Отец вернулся с работы. Отец улыбался. Хонджун встал в коридоре, поднял голову вверх, смотря в потолок. Нужно было собраться с силами, чтобы вынести мать снова. Он выглянул из-за угла и увидел её, сидящую за столом с тарелкой супа перед собой. Отец стоял рядом, что-то мягко ей объясняя. Хонджун осторожно зашёл на кухню и осмотрелся: небольшая гора грязных тарелок дожидалась в раковине, холодильник тарахтел, прерывая минутную тишину. Желтые обои в завиток давили, как и безвкусные картины на стене, которые хотелось сорвать и выбросить в окно. Всё вокруг кричало, что Хонджун окутан незримой болезнью, мешающей ему жить столько лет.       – Джун-и, милый, я приготовила тебе бобовый суп, который ты так любишь.       Голос матери звучал ласково, как и у отца, но никакого доверия не вызывал. Чувствовалась эта пластиковая наигранность со стороны родителей, и каждый раз Хонджун ощущал борьбу внутри себя, чтобы не играть по правилам матери, чтобы не идти у них на поводу, но... Но когда он смотрит на уставшего и измученного долгими сменами отца, то сердце сжимается в сочувствии к нему. Не хочется его расстраивать и подводить. Тот делает слишком многое для сына, всегда старается, чтобы Хонджун ни в чём не нуждался. Хочется поддержать отца, ведь даже в таком состоянии он любит маму. Поражает эта преданная и верная собачья любовь отца по отношению к душевно больной матери, которая из раза в раз превращает жизнь семьи в сущий ад.       Вот-вот прозвенит звонок, но голова будто и не собирается проходить. Хонджуна морозит ещё и от недосыпа, пока мутная реальность мешается с отвратительно чёткими воспоминаниями. Ким Хонджун безразлично смотрел на мать. Её чёрные волосы прямыми прядями свисали, облепляя лицо. От её противного розового халата в сердечко тошнило не меньше, чем от проклятого супа. Отец знает, что Хонджун на дух не переносит это жуткое блюдо. Но отец лишь махнул ладонью в знак того, чтобы сын подыграл.       – Я не хочу. Я поел в кафе. Одноклассники меня угостили.       Голос прозвучал тихо и хрипло, и ни одной ноты заинтересованности в нём не проскользнуло. Мать сощурилась, смотря на Хонджуна. Её челюсть быстро двигалась, пережёвывая бобы, на что стоило огромных трудов не скривиться. Хотелось уйти в ванную и вымыть руки, лицо, тело после этого зрелища.       – У тебя что-то случилось, Джун-и? Голос у тебя какой-то... Какой-то не такой.       Напряжение с новой силой поднималось по венам. Разговаривать с матерью дальше не было желания, а умоляющий взгляд отца Хонджун упорно игнорировал. Почему о нём никто не думает, когда ему плохо? Почему он должен играть того, кем не является? Он плохо помнит эту ночь, равно как и предыдущую. И ничего не может поделать с чувством, что даже академия, где он надеется спрятаться, предательски выталкивает обратно в ад, бывший домом ещё пару дней назад. Холод пробирает уже до костей, и Хонджун всё же сползает с подоконника. Он проводит ладонью по лицу и, пошатываясь, тащится к выходу. Но в этот же миг ледяные иголки впиваются под самые рёбра.       «А знаешь, почему он не захотел с тобой быть? Знаешь почему?»       Знакомый голос раздаётся из ниоткуда и будто со всех сторон одновременно.       «Ты же точно знаешь. Ты просто ни-ко-му не ну-жен.»       Медленно моргнув, Хонджун поворачивает голову вбок. Зеркало в этом туалете, что надо. Большое, прямоугольное, охватывающее сразу три раковины цельным куском. Начищенное до такой степени, что кажется окном в другую комнату. Порталом, из которого ему улыбается уже знакомый монстр, похожий на Ким Хонджуна как две капли воды. Паника чёрной змеёй охватывает с ног до головы и сжимает с каждой секундой всё сильнее. Всё хуже. Он не хочет соглашаться со своей злой копией и признавать, что Минги не желает с ним иметь ничего общего из-за банальной ущербности. Это не так. Он жмурится и мотает головой. Это не так.       Хонджун срывается с места, пытаясь убежать от голоса, разжижающего мозги на микроскопические частицы, превращающего внятные мысли в кашу.       «Ужасный врун. Лжец, вешающий всем лапшу на уши. Никто не любит лжецов, особенно маленьких и гнусных. Что ты там пообещал им всем? Ты хоть что-то выполнил, маленький любитель огромной лжи?»       Паника раздувается в груди всё больше, выламывая кости. Дышать становится трудно, а белые стены крутятся, вертятся, переворачивают всё с ног на голову. Хонджуна шатает в сторону, и он вцепляется в раковину одной рукой, силясь не упасть. Вскидывает взгляд на зеркало, что теперь совсем рядом. Чёлка падает на глаза, а сам он весь покрывается холодным потом, но в отражении ни капли страха. Оно улыбается, смотрит исподлобья, сверкая глазами, сковывает и подчиняет. Хочется сопротивляться. Нужно уходить. Однако отражение резко размахивается и припечатывает ладонь к стеклу. Хонджун может поклясться, что слышит дребезг, и тут же в животной панике отскакивает назад к кабинкам. Безумный смех бьёт набатом в виски, перерастая в дикий хохот. Запыхавшись, Хонджун останавливается и сгибается пополам, прижимая ладони к ушам.       «Никому не нужный Хонджун. Никому не нужный Хонджун – врун. Плохой мальчик, лжец Ким Хонджун!»       На манер детской дразнилки голос продолжает звучать прямо в голове, отчего чудовищная дрожь сводит конечности. От него будто никуда не деться. Хонджун стискивает зубы, от накатившей злости сжимает кулаки. Он устал. Ещё со вчера он ужасно устал.       «Лжец, которого не любит даже собственная мать.»       Отражение шепчет особенно вкрадчиво, а из уголка его рта по бледному подбородку стекает тёмная струйка крови. Злость сцепляется с паникой в звериный клубок и катается по земле, пока Хонджун прирастает к полу и лишь чувствует, как по холодным щекам катятся обжигающе горячие слёзы.       – Заткнись... – еле шепчет он в ответ, но взгляд отвести не может.       «Наша мать ненавидит тебя, Хонджун.»       Отражение смеётся вновь, широко раскрывая рот и обнажая перепачканные в крови зубы. Хонджуна трясёт с ног до головы, пока победившая паника кувалдой проламывает грудную клетку. Он на грани обморока. Стены плывут, а эхо чудовищного голоса проникает в сознание, но он дёргается вперёд. Под руку попадается лишь увесистый железный контейнер с жидким мылом, и Хонджун хватает его, отшатываясь на пару шагов. Отражение едва не сгибается пополам от хохота, выпучив безумные глаза и глядя неотрывно. Хонджун размахивается.       Раздаётся чудовищный грохот. Звон стоит такой, будто обрушилась целая полка с посудой, но на деле зеркало идёт трещинами и обваливается на месте удара крупными стеклянными хлопьями. Хонджун прижимает ладони к мокрым щекам, пока упавшая мыльница покачивается в раковине, усыпанная грудой осколков. Осколки эти повсюду, разлетелись радиусом по полу, рассыпались до самых мелких частичек. Он неосторожно наступает каблуком ботинка на стекло, пытаясь пятиться, и замирает.       Словно в каком-то сюрреалистичном сне он слышит, что дверь открывается вновь. Слышит медленные шаги и треск осколков под подошвами. Медленно Хонджун переводит взгляд в сторону. Там стоит высокая фигура Чон Юнхо. Староста удивлённо моргает, видимо, тоже пытаясь осознать увиденную картину, и внимательно осматривает место побоища. Хонджун на грани того, чтобы поехать на недельку в чёртову дурку.       – Ю... Юнхо... – тихо и жалобно выдавливает он из себя, и вдруг резко кидается к старосте. – Юнхо, я не хотел!       В голову впервые в жизни не лезет ни единой вразумительной отмазки, и получается только цепляться пальцами за чужой тёплый пиджак. Хонджуну кажется, что он готов зареветь в любой момент. Пойман с поличным, на месте преступления и кем? Старостой и вторым человеком после президента.       – Что случилось?.. – в растерянном недоумении спрашивает Юнхо, и вдруг фокусируется на Хонджуне, склонив голову. – У тебя что-то происходит? С одноклассниками проблемы?       От столь внезапного внимания к своему состоянию Хонджун чувствует неожиданной силы прилив доверия. Спокойствия, надёжности. Будто Юнхо может его защитить. Будто у него ещё есть шанс, и за этот спасательный круг Хонджун цепляется так же отчаянно, как и за плотную ткань на груди старосты.       – Ничего... – прерывисто выдыхает Хонджун и морщится, силясь не зареветь. – Ю-Юнхо, пожалуйста, н-не... не говори никому...       Он вскидывает голову, глядя на старосту в панической надежде. Тот переводит теперь уже озадаченный взгляд на сущий погром, но дышит размеренно и глубоко. Успокаивающе.       – Ты ведь можешь что-то придумать, – бормочет Хонджун, неотрывно глядя в серьёзное лицо. – Пожалуйста, Юнхо...       Постепенно лоб старосты разглаживается. Тот с подчёркнутой аккуратностью берёт руки Хонджуна в свои ладони и отнимает от пиджака, опуская вниз.       – Хорошо, Ким Хонджун, – тон Юнхо звучит строго, и Хонджун не может поверить собственным ушам. – Я с этим разберусь. Умойся и отправляйся на химию.       Крайне медленно до Хонджуна доходит смысл сказанного, пока он покорно кивает и делает шаг в сторону ближайшей раковины. Облегчение давит его к земле, а ледяная вода заставляет стёклышки на сливе дребезжать и возвращает в реальность. Хонджун прикладывает мокрые холодные руки к лицу. Ему тоже стоит повзрослеть. Юнхо прохаживается за спиной, осматривая масштабы разрушений, и вдруг останавливается.       – Однако, Ким Хонджун, – звучит его спокойный голос, – Ты будешь мне должен за эту помощь.       Медленно Хонджун поднимает голову и вновь встречается взглядом с отражением. На этой стороне зеркало не выпало, но растрескалось донельзя, искажая все объекты вокруг. Лицо старосты в подобном калейдоскопе жутким образом разобралось на составные части. Тот тоже смотрит в зеркало. И, кажется, смотрит прямо на Хонджуна, пока сам виновник погрома согласно кивает с чувством смутной неуверенности в этом соглашении.

* * *

      Сверившись с расписанием в чате Юнхо, Сонхва несколько секунд смотрит на мигающий огонёк рядом с кружочком аватарки. Помощник в сети, но удивительным образом растворился в воздухе сразу после звонка, сославшись на срочные дела. Очередные срочные дела, как раз перед двумя часами занятий в библиотеке, за которые необходимо ещё и ввести в курс дела Кан Ёсана. А Чон Юнхо предпочитает заниматься чем угодно, но не действительно важными поручениями. Сонхва начинает набирать сообщение о том, что ждёт в библиотеке и не потерпит опозданий, но в этот же миг поднимает голову на громкий шум. Он стоит посреди широкой лестницы, ведущей в холл, и привык, что все без исключения ученики почтительно огибают президента и уважительно кивают головой. Сейчас же навстречу взбирается сладкая парочка из Чон Уёна и Сон Минги, которые слишком заняты диалогом друг с другом.       – Ты серьёзно?! – гневно распаляется Уён. – Мозг мне выносил на пати Сонхва, чтобы в итоге это?!       От собственного имени внимание лишь обостряется.       – Я думал, так правильней будет! – обиженно бурчит Минги и вжимает голову в плечи, что при его росте выглядит особенно нелепо.       – Индюк тоже думал! – выплёвывает Уён, размахивая руками так, что красивый браслет с поблёскивающими камнями пролетает едва ли не перед носом. – Дурачина ты тако... ой, привет, Сонхва!       Его лицо меняется в секунду, как только Уён замечает сурового президента. Подтаявший масляный взгляд, которым этот мелкий паршивец постоянно норовит облизать Сонхва с ног до головы, сегодня не нравится особенно сильно. Может, это и вина рук Чон Уёна, которые живут своей жизнью, а может и раздражает неизменный вопрос, который следует за любыми их столкновениями.       – Мы там Ёсана в библиотеку провели как раз, он тебя ждёт!       Странно, но сегодня Чон Уён решил разнообразить репертуар, хотя глаза всё ещё силятся закатиться под потолок. Бесполезный Кан Ёсан всё нуждается в родителях, что водят за ручку к великому и ужасному президенту. Который просто хочет порядка.       – А где Юнхо, кстати, не знаешь? – лучезарно улыбается Уён.       Похоже, сегодня президент всё же хочет ещё и убивать. Вот он, тот самый неизменный вопрос. Сонхва стягивает губы в линию и смеряет дурацкую парочку презрительным взглядом.       – С дороги ушли, – бросает он, вздёргивая подбородок.       Нет никакого смысла озвучивать им, что президент и сам не понимает, где его первый помощник. Потупив большие настороженные глаза, Уён с шипением пихает Минги в сторону, и оба стремительно убираются с пути, пока Сонхва продолжает спуск вниз. Он стирает неоконченное сообщение и прячет телефон во внутренний карман пиджака, чувствуя злость напополам с усталостью. Шея всё ещё болит, пока Моцарт со скрипом покоряется ему такт за тактом.       Даже своему учителю музыки Сонхва объявил, что желает сосредоточиться на этом произведении, и хорошо, что тому хватило ума самостоятельно помочь с разбором и ритмикой. Пак Сонхва желает выступить блестяще, пока его уже даже не аккомпаниатор договаривается неизвестно о чём с прилипшим Чхве Чонхо. Осознать важность зимнего мероприятия дано не каждому. Но Сонхва постарается донести это до Чон Юнхо. Если, конечно, тот соизволит отвлечься от своих, несомненно, очень важных и нужных дел. Раздражение лишь растёт, и когда Сонхва наконец добирается до библиотеки, то готов отвесить подзатыльник Кан Ёсану авансом. Чтоб неповадно было.       Вместо этого президент молча выкладывает на стол необходимые вещи, пока Ёсан что-то старательно выводит пером в отрывном блокноте. Скосив взгляд на строки, пока достаёт телефон, Сонхва беззвучно усмехается. Тот выписывает от руки свод правил ученического совета, в чём безошибочно угадывается личность поручившего заниматься этим неблагодарным делом. Чон Юнхо упорно считает, что при записи информация усваивается лучше. Сонхва ли не знать, когда он сам написал все тригонометрические формулы приведения раз двадцать, пока не запомнил. Исключительно визуально, но результат в голове отложился. Оттого на помощника охота злиться чуть меньше. Ровно до момента, пока Сонхва не усаживается в кресло и не видит время на экране телефона.       Юнхо опаздывает. Злость внутри сменяется чем-то пугающе спокойным. Попросту ледяным.       – Мне теперь как к тебе обращаться? – тихо бормочет Ёсан, чуть повернув голову. – Я устав прочитал, там не написано. Там даже должности моей нет...       – Можешь «Ваше Высочество», – безразлично бросает Сонхва в ответ, закидывая ногу на ногу и уставившись в телефон.       Он всё ещё ведёт внутренние дискуссии о правильности этого назначения. Такого поста в совете действительно нет, потому Ёсан принят туда рядовым членом, но Сонхва без устали уверяет себя, что так будет лучше. Так паршивец будет постоянно на виду, так он выдрессируется и научится крепко держать язык за зубами. Так он вынужден будет пребывать едва ли не в добровольном рабстве вплоть до конца обучения. Так у чёртового Чон Юнхо значительно уменьшится количество его чёртовых дел.       – А если серьёзно? – уныло спрашивает Ёсан.       И снова бесит. Так откровенно, что Сонхва хмурится и крепче сжимает телефон в руке.       – А если серьёзно, Кан Ёсан... – шипит он, в упор глядя на циферблат на экране, – То этому тебя обучать должен не я, а...       Слышится глухой звук тяжёлых дверей библиотеки и быстрая ровная поступь, которую Сонхва даже со спины ни с чем не перепутает.       – ...Чон Юнхо, – заканчивает он предложение с ироничной улыбочкой и вскидывает голову, после чего оборачивается. – Ты опоздал.       – Миль пардон! – улыбается запыхавшийся Юнхо, пока едва не бросает свою сумку на колени Кан Ёсана, но вовремя спохватывается.       Сонхва прищуривается, улавливая мелькнувшее во взгляде помощника смутное раздражение. Помешкав, Юнхо кладёт сумку около книжных полок и молча тянет руку к столу. Он подносит блокнот Ёсана к глазам, пробегаясь по строкам, и переворачивает несколько предыдущих страниц.       – Молодец, Ёсан, на следующей неделе будешь мне наизусть рассказывать, – добродушно подмечает Юнхо, пока внутри Сонхва поднимается дурацкое веселье.       Такой хренью не занимался даже сам президент, пока боролся за место и вступал в права. Изобретательности в наказаниях Юнхо не занимать, и Сонхва рад, что тот чётко усвоил курс на каторгу для нового члена совета, а не на билет в жизнь. Или же у Чон Юнхо другие мотивы?..       – А теперь вставай, – серьёзнее добавляет Юнхо.       Пожалуй, только Сонхва способен разглядеть нюансы в поведении помощника. Юнхо как-то уж слишком серьёзен. Юнхо всё ещё недоволен этим назначением, хотя это президенту в пору делать кислые лица на поведение своего секретаря. И Юнхо, похоже, очень не нравится, что Ёсан сидит на его месте.       – Разве у нас не должно быть сейчас вводное заседание? – в недоумении спрашивает Ёсан, и Сонхва едва удерживается от немотивированной ухмылки.       У Кан Ёсана просто сказочный талант ляпать языком невпопад, но теперь тот столкнулся уже с Чон Юнхо. Наблюдать за представлением становится всё интереснее.       – Нет, Ёсан, мы уже всё обсудили. И сегодня у тебя будет программа, так скажем, «с места в карьер».       Голос Юнхо звучит ровно, а улыбка настолько доброжелательная, что Сонхва за секунду становится скучно. Его раздражает эта манера. Но он всё ещё не хочет думать, что бывает, когда Чон Юнхо перестаёт улыбаться.       – Мы приняли несколько новых людей в совет в этом году, и раз уж и ты с нами теперь, – продолжает секретарь, отойдя вместе с блокнотом Ёсана к соседнему столу. – То пришло время подшить вас всех в архив. Потому что если я до этого не доберусь сейчас, то не доберусь уже никогда.       Юнхо бросает блокнот на стол и тянется на самый верх книжных полок, доставая ворох ксерокопий документов и прочих бумаг, пока Ёсан отодвигает стул и плетётся в сторону старосты. Сонхва же плохо от одного вида этой работы, и в который раз он убеждается в правильности решения расширить штат своих помощников.

* * *

      Хорошее настроение Чон Юнхо улетучилось ещё с начала неудавшегося заседания, и потому подготовка домашнего задания по корейскому языку проходит в тишине, нарушаемой лишь шелестом бумаги с соседнего столика. Хоть по лицу Кан Ёсана сразу можно было прочесть ужас от количества справочников и журналов, которые Юнхо притащил из архива, но написанный старостой по соседству с уставом алгоритм в его блокноте, похоже, помогает. Прошло сорок минут, и Ёсан уже явно понимает, что делает, пока листает картотечные выписки и сверяет номера. Юнхо же привычно поделил два листа сложноподчинённых предложений между собой и Сонхва, так что теперь возится с линейкой и карандашом. Президент под боком помахивает своим карандашом в воздухе, задумавшись над подлежащими и сказуемыми. Работа идёт своим чередом, однако сам Юнхо всё больше нервничает, когда задумывается о сумасшедшем повышении Ёсана. Логика почти сдаётся под натиском разнообразных в степени параноидальности мыслей. У него не получается игнорировать собственное раздражение, когда мозг любезно подкидывает картины, где Кан Ёсан сменяет его на посту. Получает все обязанности, от которых сам Юнхо и рад бы избавиться, но иначе себя попросту не видит. Вспоминается своего рода мини-инаугурация Сонхва, когда тот избрался впервые, воспользовавшись накладками прошлого выпуска. Предыдущий президент настолько держался за своё место, что выборы перенесли на начало следующего года. А новый глава совета из рядов новичков поразил всех, но место своё выбил честно – трудом, рейтингом и умением толкать речи, что с восторгом принимал народ всех потоков. «Я не вижу никого подле себя, кроме этого замечательного парня. Вот мой новый секретарь!», – сказал тогда Сонхва с редкой для него улыбкой, похлопывая Юнхо по плечу. До сих пор хочется в это верить.       Огромный ворох проблем ощущается на плечах почти физически, и если Юнхо ещё питал смутные надежды, что выспится после грандиозной президентской вечеринки, то теперь лишь каждый вечер отмечает выполненные пункты в планере, чтобы со смирением смотреть на новый список грядущего дня. На ближайшем собрании нужно будет представить Ёсана остальному совету и обсудить подготовку ко Дню учителя. Отец сегодня дома, но завтра нужно проследить, чтобы он добрался до больницы, а не до этномузея, в котором почти прописался. Лишь дурацкий Ким Хонджун, хоть и подкинул работы, но радует, ведь на него уже имеются отдельные планы. А ещё очередная контрольная неделя, разбор достаточно сложной сонаты, педсовет, Уён с угрозами грядущего приёма в академии искусств, Сан с тренировками, стрельба с Чонхо...       Нелогичность Пак Сонхва красуется поверх красной вишенкой, а нервозность Юнхо заметно передаётся её носителю. Тот цокает языком, стирая ошибочное подчёркивание с особым усердием. С глубоким вдохом Юнхо отгибается от листа, пока спина неблагодарно памятует тренировки по дзюдо, и поднимается на ноги.       – Пора делать чай, – негромко сообщает он, и от этого предложения весь массив грядущих работ уже кажется более преодолимым. – Ёсан, чай будешь?       – А?.. – Тот на секунду отрывается от бумаг и тут же старательно мотает головой.       – Ну как хочешь, говори, если что, – добродушно подмечает Юнхо, и направляется сквозь стеллажи с книгами в дальний угол библиотеки.       Здесь он облюбовал припрятанную тумбу, на которой стоит электрочайник. Юнхо подливает воду из оставленного фильтра и ставит греться, пока открывает дверцу и шуршит пакетами. Носить сервизы некогда, и потому под руку попадаются две чашки. Выпрямившись, Юнхо рассматривает их на свету и улыбается краешками губ. Ничего особенного в одинаковых белых чашках нет, кроме факта, что зимой прошлого года президент и его помощник с идеально ровными лицами ушли с ними из столовой и так и оставили в своей комнате. При сборах на выселение из общежития это были едва ли не первые вещи, которые паковал Юнхо. Хочется сервиз, но о посиделках допоздна уже давно можно забыть. Юнхо забрасывает треугольные пакетики в чашки и приваливается к стене в ожидании чайника. Обычно тишина его умиротворяет и помогает выкинуть из головы лишнее, но Кан Ёсан оттуда упорно не изгоняется. Обычно этот парень смелее, и хоть нынешние обстоятельства не способствуют его настроению, однако... Однако Ёсан попросту боится даже краем глаза взглянуть на президента. Страшно подумать, что с ним мог сделать Сонхва. Страшно подумать, но мысли слишком сумбурны, уступая место всё тому же смутно неприятному ощущению.       Чайник щёлкает кнопкой, и Юнхо разливает кипяток по чашкам, после чего незамедлительно идёт назад. Пятиминутка тишины и уединения окончена. Оставшаяся верхушка совета не поменяла своего положения в его отсутствие, и лишь лучи заходящего солнца постепенно всё больше проникают в помещение.       – Ёсан, – всё же останавливается Юнхо подле его стола. – Справляешься?       Тот вновь вскидывает голову, фокусируя рассеянный взгляд на чём-то, кроме цифр и строк.       – Да... – бормочет Ёсан. – Ты очень понятно объяснил, Юнхо, спасибо.       – Молодец, так держать, – улыбается Юнхо в ответ и разворачивается к их с президентом рабочему месту.       Однако едва он успевает поставить чашки на стол и усесться, как Сонхва резко разворачивается к нему всем корпусом. На лице его едва сдерживаемое недовольство, а глаза сверкают, на что Юнхо вполоборота лишь вопросительно приподнимает брови.       – Какого чёрта ты с ним носишься? – едва слышно цедит сквозь зубы Сонхва. – Что за детский сад здесь развёл?       Юнхо осторожно моргает.       – Должен же он нормально справ...       – Он справляется, Юнхо, – перебивает президент чуть громче и сильнее сжимает зубы. – Без твоих дурацких комментариев и в отличие от тебя.       Неосознанно Юнхо хмурится, чувствуя, как внутри поднимается смутное раздражение, но старательно топчет его и заталкивает обратно. Не сейчас. Не в момент, когда они едва начали нормально разговаривать вновь.       – О чём ты, Сонхва? – пытается улыбнуться Юнхо, но слегка отшатывается, когда чужая ладонь лихим жестом взлетает в воздух и опускается вниз.       Указательный палец Сонхва, украшенный металлическим кольцом, тычет в его лист, пока тот продолжает шипеть полушёпотом:       – У тебя ошибки, Юнхо. Здесь. – Он указывает на разные предложения. – И здесь. И здесь тоже.       В удивлении Юнхо продолжает моргать и всё же улыбается.       – Так волнуешься о моих оценках, с каких пор? – недоумённо спрашивает он.       – С тех пор, Юнхо, – почти рычит Сонхва, и угрожающе склоняется ближе, – Как ты стал делать ошибки везде.       Нервное напряжение охватывает с ног до головы, а запертое под замок раздражение скребётся о прутья, пока Юнхо бросает беглый взгляд через плечо президента. Кан Ёсан углублён в своё занятие и вряд ли может что-то разобрать с такого расстояния. Самого же Юнхо столь резкая смена тона раздёргивает сильнее и быстрее, чем хотелось бы. Его улыбка сползает с лица за каких-то пару секунд. Он действительно делает ошибки. Под грузом всевозможных заданий он не может позволить себе сбиться, но всё равно теряет внимательность. На инаугурации у Юнхо не было сомнений, что иного помощника Пак Сонхва подле себя не видит. Теперь же такая перспектива вдруг обретает ярко выраженные краски и масштабы, отчего дыхание ледяным комом спирает в районе грудной клетки.       – Думаешь, я не слышу ничего? – продолжает Сонхва, и сбивчивая речь его лишь набирает обороты: – Ах, Чон Юнхо, святой Чон Юнхо, такой добрый, такой бедный несчастный под игом злого президента!       – Сонхва, – тихо пытается перебить Юнхо.       – ...и такой этот Чон Юнхо замечательный, всем поможет, – непререкаемо продолжает тот, бледнея с каждой секундой всё больше. – И Чон Уёну поможет, и Чхве Чонхо поможет, и Кан Ёсану...       – Сонхва.       Ладонь ложится поверх чужой, так и оставленной на его листе, на что президент осекается в ту же секунду.       – Тише, Сонхва... – шепчет Юнхо, прямо вглядываясь в злые глаза напротив.       – ...не смей говорить мне, что делать, – на выдохе шипит Сонхва и прищуривается.       На это Юнхо лишь сгибает кисть, сжимая чужую ладонь в своей. Кольца холодят кожу, но пальцы под ними ещё холоднее.       – Я твой помощник, Сонхва, – проникновенно говорит Юнхо. – Я для тебя всё это делаю.       В повисшем молчании Сонхва стягивает губы в линию и прерывисто выдыхает, после чего медленно опускает взгляд. Со жгучей тоской в груди Юнхо вспоминает, что когда-то они были просто друзьями. Без должностей, без совета и без президентского облика, сквозь который будто бы на секунду проглядывает вдохновлённый лишь музыкой немногословный и стеснительный мальчишка. И новой чуть грустной улыбки Юнхо не может сдержать.

* * *

      Друзья вламываются в пустой класс, где за первой партой устроился Ёсан, и тот услышал их, ещё пока те только шли по коридору. Громче всех топает, конечно, Ким Хонджун, который буквально мчится вперёд, и невольно ироничная улыбка лезет на лицо, когда Ёсан представляет закатывающего глаза Чонхо, что лениво тащится следом. Оба явно рады увидеть его, и новенький без предупреждения кидается с объятиями. Ёсан отшатывается, но уже поздно. Он захвачен, и шея едва не хрустит под натиском такого, казалось бы, миниатюрного парнишки.       – Ёса-ан! – довольно тянет Хонджун и прижимается щекой к светлым кудрям.       От его тепла внутреннее сдавленное напряжение, как разжатая пружина, улетучивается, и Ёсан выдыхает, прикрывая глаза. Не так у него всё и плохо. Он, конечно, перманентно пребывает в ахере, но, кажется, начинает к этому привыкать.       – Ой, простите, вы же теперь член совета! – хихикает Хонджун, отлепившись и отвешивая дурашливый поклон, после чего садится на корточки у парты. – Ну, рассказывай! Как оно, булавку когда дадут?       Новенький кладёт подбородок на сложенные руки, пытливо глядя снизу вверх. Глаза его блестят уж слишком сильно, и Ёсан уверен, что ему не показалось – Ким Хонджун сегодня чрезмерно гиперактивный. Не то, чтобы в любой другой день ему сидится на месте, но сегодня широкая треугольная улыбка балансирует на грани с нервным тиком. Или же Ёсану просто кажется.       – Что, и про булавки уже знаешь? – насмешливо бросает он.       – Да я не замечал, это мне Чонхо сказал, да, Чонхо? – Хонджун оборачивается к присевшему на край учительского стола однокласснику, который умиротворённо кивает. – Серебряные булавки на нагрудном кармане! С белым камнем у рядовых членов, с золотистым – у президента.       – Странно, что не сразу корона, верно? – с улыбкой добавляет Чонхо и смотрит на Ёсана будто в ожидании оценки своей шутке.       Тот лишь озадаченно моргает. То ли день сегодня такой, то ли чёртов Доктор Стрендж решил лично спасти Кан Ёсана от президентской кары, забросив во вселенную, где Пак Сонхва принимает его в совет, а Чхве Чонхо пытается уморительно шутить. Ёсан хмыкает в ответ. Было бы неплохо, потому что на сегодняшний день он даже немного доволен собой.       – Что ты пристал к человеку, не видишь, он важный теперь! – машет рукой Хонджун и громко смеётся. – Так где булавка?       – Собрание будет, там дадут... – бормочет Ёсан и перекладывает листы бумаги на парте.       – Всё ещё в шоке, что тебя так повысили, – болтает Хонджун дальше, поднимаясь на затёкшие ноги. – Он же тебя видеть не хотел, а тут вау, таланты заметил, булавку даст... Буду тебя теперь доставать, как ты меня за пуговицы: смотри не теряй!       От того, насколько близко новенький подошёл к теме, о которой не должна знать ни единая живая душа, в Ёсане копится раздражение.       – Пуговицы, между прочим, важнее! – выпаливает он, и для острастки дёргает Хонджуна за прорезь на пиджаке. – Потеряешь, и хана тебе!       Вскинув брови, Хонджун всплёскивает руками, пока сам Ёсан чувствует, как странным образом расслабляется. То ли от выкриков, то ли от возможности размять тело, а может и оттого, что друзья наконец-то могут поговорить вне коротких перемен.       – Да что не так с пуговицами? – возмущается Хонджун. – Ладно дорогие, ну штраф сдерут, чего трястись так?       – Много у тебя денег, чтобы за серебро платить? – ядовито спрашивает Ёсан и уже через секунду понимает, что сморозил глупость.       Новенький всё ещё старается улыбаться, но его большие глаза вдруг делаются глубоко печальными. Настолько, будто Ёсан нанёс ему немотивированно серьезную обиду, отчего хочется добавить что-то примиряющее. Но ничего в опустевшую голову не лезет. Ким Хонджун хоть и доставучий, но не выбирал, в какой семье родиться. В чём-то они схожи.       – Вообще это мутная тема, с пуговицами-то, – вдруг подаёт голос Чонхо, и от разряженной обстановки сразу дышится легче. – Помнишь, в общаге даже приметы ходили, мол, если найдёшь оторванную пуговицу под чьей-то комнатой, то жильцов ждёт несчастье?       – Да-да! – с энтузиазмом подхватывает Ёсан. – Помнишь, как Минхёк нашёл?       И вновь понимает, что сегодня талантлив и языкаст, как никогда. Только теперь в глазах Хонджуна горит странный огонь интереса. Это, вроде как, был его знакомый, однако Ёсан не подмечает особой скорби и слегка сдвигает брови.       – В любом случае, это чья-то дебильная шутка была... – поджимает он губы. – Он и так уже забитый был, а стали доканывать.       Всегда светлые мысли об общежитии омрачаются воспоминаниями о ночи, после которой всё переменилось. Ёсан тогда не мог уснуть из-за музыки, разговоров и громкого смеха из коридора. Очередная вечеринка под эгидой Пак Сонхва расползлась на добрых четыре комнаты, куда набилось куча народу со всех этажей. В том числе и Уён, до этого клятвенно пообещав ни с кем под утро не трахаться на соседней кровати. Сквозь опущенные жалюзи окна мелькнул свет фонарика, и уже тогда Ёсан заподозрил неладное. Он понадеялся, что это охрана в кои-то веки пришла разгонять тусовку, и даже позлорадствовал, услышав в коридоре тяжёлую поступь и мужские голоса. Однако громкое и протяжное «пиздец» голосом Сон Минги до сих пор стоит в ушах, как и поднявшиеся следом панические крики. Перед глазами всё ещё насмерть перепуганный Уён, что врывается в комнату, пока за его спиной Юнхо непривычно приказным тоном усмиряет толпу и не пропускает никого на лестницу не хуже мужчин в форме. Ёсана передёргивает, и в этот же миг за стеной звучит приглушённый звук скрипки.       – Ой... – тихо спохватывается Хонджун и прислушивается. – Это там Сонхва что ли?       – Они там с Юнхо, репертуар повторяют вроде как, – бросает Ёсан и уже попросту закатывает глаза на собственное удачное красноречие, когда видит хмурое лицо Чонхо. – Вернее, повторяют раза три одну тему, а потом сидят минут пятнадцать тихо. Сейчас опять играть будут походу.       Наивная уверенность Чхве Чонхо в том, что староста обратит на него внимание дольше пяти минут, настолько несуразна, что даже смешно. Однако ситуацию берётся разряжать уже Хонджун, когда после скрипки слышится крадущийся ритм пианино.       – Я знаю, что это, Чонхо, не подсказывай! – взмахивает он рукой. – Это «Кармен»!       – «Хабанера», если быть точнее... – мрачно тянет Чонхо.       Врывающееся соло скрипки не оставляет сомнений, и невольно Ёсан заслушивается пассажами, пока Хонджун уже крадётся к Чонхо и хватает того за руку, потянув на себя.       – Давай, бери меня за талию! – смеётся новенький и кружит одноклассника перед учительским столом. – И почему же нас обучают вальсу, а не танго!       Ёсан уже готов уронить лицо в ладонь, наблюдая за дурацкой сценой, как вдруг та обретает ещё более эпичные масштабы. Чонхо всё же подхватывает Хонджуна и открывает рот.       – У любви, как у пташки, крылья, её так про-осто не пойма-ать... – начинает он петь, пока его партнёр давится от беззвучного смеха и в шоке таращится, но подыгрывает.       С удивлением Ёсан хлопает глазами, отмечая, что у Чхве Чонхо, оказывается, есть голос. Тот сохраняет невозмутимое выражение лица, когда ему стоило бы показывать на ярмарке именно этот талант. Неловко вальсируя не в ритм, уже двое нараспев сквозь смех тянут «любо-овь» и поглядывают на Ёсана, что в саркастичном ахере подпирает голову рукой. Доктор Стрендж закинул его в какой-то сюр.       – Меня не любишь, но люблю-ю я, так берегись любви-и моей! – поёт Чонхо дальше.       – Так бе-ре-гись! – подхватывает Хонджун ритм пианино.       Ёсан вздрагивает от этих слов и вскакивает с места.       – Ну-ка пошли вон, клоуны! – влезает он в образовавшуюся парочку и несильно хлопает обоих по макушкам, толкая к выходу. – Орёте вы, а этот щас услышит, и огребать буду я!       И всё же он не может сдержаться и смеётся вместе с ними, пока две руки обнимают его с разных сторон уже в дверях.       – Мы скоро в общагу домашку делать идём, ты с нами? – заговорщически шепчет Хонджун сквозь усилившийся звук скрипки.       Перспектива новых приключений манит Ёсана подальше от душных заданий, а ещё больше он злится, что всё самое интересное вновь проходит без него. А ещё ему не хочется расставаться с друзьями, от которых так и веет уже позабытым теплом. Однако Ёсан грустно мотает головой.       – Меня эти двое ещё обратно в архив заберут, как закончат, – бубнит он и косится на дверь музыкального класса. – Юнхо даже хвалил сегодня. Лучше президента не бесить...       – Это который «снаружи павлин, а под хвостом куриная...»       – Ой иди уже! – язвительно перебивает Ёсан хихикающего Хонджуна и закрывает дверь.       Скрипка продолжает выводить рулады оперного номера, пока он плетётся к парте и плюхается на место. Оставшиеся листы личных дел осталось только правильно разложить, и Ёсан перебирает их с лёгкой долей меланхолии. Пробыв подле президента больше часа и не закончив жизнь сердечным приступом, он понемногу приспосабливается и будто наконец-то просыпается от долгого кошмара.       Логику Пак Сонхва понять невозможно, равно как и невозможно поверить потенциальным бредням Уёна про то, что это такой способ флирта и показа заинтересованности. Но Ёсану нравится думать, что каким-то образом он всё же остался в живых. И разгадать мотивы президента ему в глубине души очень хочется.

* * *

      Сан глушит двигатель и пристраивает байк на небольшом паркинге перед входом на мотобазу. Он оглядывается через плечо, когда слышит скрип мелких камешков под колёсами чего-то тяжёлого, и видит подплывающий белый Шевроле Круз. Тот заворачивает на парковочное место по другую сторону от входа. И паркуется Чон Уён, как и следовало ожидать, не с первого раза. Не доводилось наблюдать это перед академией, но зато теперь Сан издевательски ухмыляется и спрыгивает с байка. Автомобиль, встав криво, вертит колёсами и вновь медленно отъезжает чуть вперёд. Дождавшись, пока тот остановится, Сан вальяжно стучит в стекло с водительской стороны костяшками пальцев. Внутри гиперактивный водитель вертит головой так быстро, что видно лишь мотающиеся серьги. Наконец, стекло съезжает вниз.       – Задницу ещё немного влево поверни, – с усмешкой бросает Сан и поглядывает в сторону багажника. – Ещё, ещё, стоп. А теперь двигайся.       – Ты так всем своим девчонкам говоришь? – дразняще восклицает Уён с ослепительной улыбкой и громко жуёт жвачку.       Впрочем, он делает всё, как и было сказано.       – Я предупреждал про твой длинный язык?! – в секунду бесится Сан.       – Эта шутка гетеросексуальна! – отбивает Уён и звонко смеётся.       Он тратит несколько секунд, чтобы повернуть зеркальце заднего вида и поправить причёску, на что Сан эпично закатывает глаза, однако Уён выскакивает из машины достаточно быстро. Та в ответ подмигивает сигналкой, пока её хозяин задирает голову на вывеску. Огромными буквами там красуется надпись «Зевс», окутанная языками пламени.       – А вам, спортсменам, правда весело такие названия придумывать? – хихикает Уён. – Можно же просто написать «Тестостерон» и всё.       – Поумничай... – с усмешкой тянет Сан и суёт руки в карманы, двигая к автоматическим дверям входа. – «Тестостерон», кстати, на другом конце города, и он херня.       Уён давится звонким смехом, на ходу сгибаясь пополам, пока Сан едва может сдержать улыбку. Он понятия не имеет, нахрена вчера дал этому чудовищу свой номер и начал отвечать на сообщения. Вопреки ожиданиям, голых фоток он не получил, но зато неведомо каким образом согласился «показать настоящий мужской спорт» прямо завтра. То есть, сегодня. И Уён, похоже, настроен серьёзно, раз тащился за ним через полгорода на объездную трассу, чтобы добраться до пункта назначения.       В просторном фойе пусто. Пятничным вечером суровые волки обычно отдыхают после недели в офисе и добираются до базы только на выходных, потому Сан беспрепятственно идёт к стойке ресепшена.       – Постарайся быть не таким геем, – бурчит он через плечо.       – Ты это биологии скажи, милый, – тихо мурлычет Уён в ответ. – Люди, кстати, все в разных пропорциях бисексуальны, ты знал?       Идея тащить его с собой нравится Сану всё меньше, и он ускоряет шаг, чтобы протянуть пятерню скучающему знакомому парню с ресепшена. Спасибо хоть блядский Уён согласился стереть свой макияж ещё в школе. Сильно, что правда, не помогло, и он всё ещё выглядит слишком по-пидорски.       – Здарова! – коротко бросает Сан, когда их с администратором ладони сжимаются после хлопка. – Есть трассы свободные?       – Да все свободные, – хмыкает парень и мотает что-то в телефоне. – Прикинь, тут ливень в начале недели всё затопил, и сливка забилась, ну и пришлось насосом сутки воду откачивать. Так что... – Он поднимает взгляд. – Так что там пока сыровато, сразу предупреждаю.       Взгляд администратора бегло скользит за плечо Сана, и он слегка приподнимает брови. Внутренности буквально скукоживаются от плохого предчувствия. Сан стискивает зубы.       – Слышь, бро, – осторожно говорит парень. – По форме вижу, что одноклассник твой, но он что...       Сан готов рухнуть сквозь землю. Неужели так заметно?       – ...трейни?       Выдох облегчения рвётся наружу.       – Такой, вау, красивый, – бормочет администратор чуть тише и хихикает. – Девчонки от таких кипятком писаются!       – Ага... – вальяжно бросает Сан, вдруг чувствуя странную гордость вперемешку с не менее странным раздражением. – Дебютирует скоро. Всё, не приставай к звезде, дай ключ от раздевалки.       Парень тут же суетится и протягивает ему магнитную карточку. Перехватив её между пальцев, Сан машет увлечённому граффити на стенах Уёну и призывает идти за собой. Раздевалка встречает их яркими лампами на потолке и белыми стенами с рядами шкафчиков. Сан прикладывает тот же ключ к своему, слыша щелчок, и тут же принимается доставать свой мотоциклетный костюм.       – Трасса экстремальная, потому чистых покатушек не будет, – ворчит он, встряхивая чёрную куртку со змейкой под горло. – Повезло тебе, что я в начале года новый костюм купил, а старый ещё не выбросил.       – Ого, а ты уверен, что у нас один размер? – игриво отвечает Уён, присаживаясь на центральную из скамеек посреди раздевалки.       – Не бойся, тянется, – хмыкает Сан, выкапывая со дна шкафчика белые штаны. – На жопу твою сойдутся.       Под очередную порцию идиотского смеха он бросает в Уёна сначала низ, а потом и верх. Предыдущий костюм всё ещё неплохо себя чувствует, но Сан банально задолбался его стирать.       – Не будешь подглядывать? – всё дурачится Уён, поднимаясь на ноги.       На это глаза уже закатываются сами собой. Сан и сам рад бы лишний раз не светить голым торсом под извечно плотоядным взглядом, потому сосредотачивается на переодевании. И, конечно же, ему все манипуляции со спецодеждой даются быстрее, чем копошащемуся Уёну, так что через десять минут он уже заканчивает натягивать кожаные перчатки, пока тот ещё возится с плотными застёжками на обуви. Чуть запыхавшись, Уён всё же выпрямляется и поскрипывает костюмом, пока отбрасывает чёлку с лица. Он оказывается прямо перед сложившим руки на груди Саном и тут же очаровательно улыбается. Этой блондинке чертовски идёт белый цвет.       – Цацки снимай свои, – бросает Сан и быстро цепляет пальцем болтающуюся в чужом ухе серьгу.       – Эти?.. – сквозь хихиканье переспрашивает Уён, пока на ощупь расстёгивает замочек и не сводит с Сана ужасно игривого взгляда.       В плотном костюме Сану становится жарко. Он косит взгляд на блестящий браслет, что мелькает на поднятом запястье Уёна.       – Его тоже снимай.       Тон не терпит возражений, на что блядский Уён хохочет необоснованно громко. Не выдержав, Сан принимается собирать его вещи и прятать в шкафчик вслед за своими. Собственная затея кажется крайне тупой с каждой новой секундой всё сильнее.       – Не украдут их? – дурачится Уён, пока отдаёт блестящую горстку в ладонь Сана.       – Не украдут.       С уверенностью Сан забрасывает украшения на верхнюю полку и выковыривает оттуда же белые перчатки, протягивая в чужие руки.       – Я пойду байк загоню с гаража, – говорит он уже на ходу, закрыв шкафчик. – А ты иди к админу попроси два шлема, и пусть тебе покажет выход на трассу Б-1. Дверь тут захлопывается снаружи. И только попробуй развести свою гомосятину!       – Ревнуешь? – с готовностью мурлычет Уён.       Рыча и ускоряя шаг, Сан вылетает прочь. На улице гораздо теплее в непродуваемом костюме, и потому он принципиально очень медленно обходит машину Уёна, пока тащит байк к поднятому гаражному роллету. Вещица красивая и недешёвая, к тому же выгодно смотрится, сверкая отполированными боками. Хозяин за ней тщательно следит, и этому стоит поучиться. А не стоит, пожалуй, и дальше думать, где чёртов Уён её достал. Мысли вертятся вокруг него весь путь через гараж с байками на аренду. Не хочется думать, что тот уже решил клеить всё, что движется, но шаг ускоряется сам собой. Когда же Сан добирается до нужной трассы, то не может отвести взгляд от белой фигуры в бравой позе. Уён наверняка выпросил себе белый шлем под костюм, и теперь стоит в нём с опущенным стеклом. Чёрный для Сана он держит под мышкой, но взгляд упорно фокусируется на чужих ногах. Знатные ляжки Уёна действительно плотно обтянуты кожаными штанами, но вид от этого становится лишь более шикарным. А точнее, ужасным. Сан отбирает шлем молча и быстро натягивает, клацая по кнопке сбоку. То же самое он проделывает с чужим.       – Слышишь меня? – говорит он, вглядываясь в тонированное стекло напротив.       – Ого... – звучит в шлеме голос Уёна, чуть искажённый электронными помехами. – До чего техника дошла!       – Чтоб не орать друг другу, всё равно это бесполезно, – хмыкает Сан и влезает на байк. – Правила помнишь, но на этот раз советую руки в замок сцепить и бёдрами сиденье сжать, как на лошади. Потому что будет носить.       Он бросает взгляд на трассу, пока второй пилот копошится в непривычном костюме. Перерытая земля образует разнообразные холмы, склоны и трамплины, а ровным путь остаётся только на дне карьеров. Уён за спиной наконец-то усаживается. Слышится его умиротворённый вздох через динамик, пока руки крепко обхватывают Сана под грудью, а тело его плотно прижимается сзади. Отчего-то Сану на секунду становится очень уютно. И в следующий миг он расстёгивает нагрудный карман и достаёт телефон, подключая блютуз. В шлеме слышится характерный звук соединения, пока Сан листает плейлист.       – Техника и не до такого дошла, – хмыкает он, нажимая плэй. – Ну, держись!       Четыре ровных удара по барабанной тарелке подхватывает агрессивный гитарный рифф и бас, пока Сан с рокотом заводит байк. Уён вцепляется в него ещё сильнее и пищит от удовольствия сквозь музыку. Сан резко газует с места и не может сдержать широкой улыбки. Музыка тем временем набирает обороты, равно как и он делает первый круг по ровной поверхности, набирая разгон.       «Did you hear the one about me being a punk? Did you hear the one about me being a drunk?», – орёт солист любимой группы, и все проблемы в этот миг кажутся незначительными.       Сан несётся вперёд абсолютно бесстрашно, начиная залетать на склоны, отчего Уён смеётся и ругается ужасно непривычными словами. Оттого становится ещё веселее. Земля действительно сырая, и колёса взметают брызги грязи, но Сан продолжает залетать всё выше и выше. В какой-то момент они, разогнавшись, проносятся едва ли не параллельно к земле, и Уён вскрикивает от страха. Жмётся сильнее. Сердце колотится от адреналина. Сану весело. Он ловит волну, держа путь к самому опасному участку трассы.       – Щас будет трамплин! – кричит он сквозь музыку.       – Что?! – в неверии восклицает Уён и в тот же миг орёт так громко, что перекрывает и музыку, и барабанные перепонки.       Сан с разгона вылетает на подъём и взмывает в воздух. Он и сам не сдерживает радостный крик. Ощущение полёта прекрасно. Чужие руки, кажется, готовы выдавить из него весь дух, но и от этого будто бы приятно ещё больше. Байк жёстко приземляется на землю и продолжает движение. Закончивший верещать Уён хохочет без умолку.       – Чхве Сан, я тебя ненавижу! – кричит он уж слишком радостно.       Сан собирается что-то ответить, но вдруг отвлекается на странный стучащий звук.       – Блядь... – бормочет он, догадываясь, что происходит.       – Чего?! – прорывается голос Уёна через музыку.       – Уён, держись! – успевает завопить Сан и в ту же секунду чувствует, как огненная змея обвивается вокруг его ноги.       От грязи, удара о землю и перевеса на заднем колесе вырывает цепь. Байк сносит в сторону и закручивает волчком, пока Сан старается справиться с рулём и со всей дури давит тормоз. Перетянутая намотавшейся цепью нога едва шевелится, и в следующий миг руки Уёна расцепляются на очередном заносе. Сан видит отлетающее на землю белое пятно. Крутящийся байк вот-вот понесёт в ту же сторону. Напрягая абсолютно все мышцы тела, Сан подскакивает вверх и выпрыгивает из сиденья. Он приземляется, пока одна нога всё ещё прикована к байку, и изо всех сил тянет его на себя. Колёса продолжают крутиться, раскидывая комья сырой земли, пока решающим рывком Сан всё же не вырубает двигатель. Он пытается перевести дыхание. Сердце оглушающе колотится в ушах. Только что они вдвоём могли разбиться. Или же Сан мог переехать Уёну все рёбра. Белая фигура с трудом шевелится впереди, вся покрытая грязью.       – Эй, порядок? – с трудом спрашивает Сан и пытается высвободить ногу.       Он поворачивает голову и видит, как вдалеке к ним спешит администратор, сжимая в руке ящик с инструментами.       – Порядок... – слышится в динамике сдавленный голос Уёна. – Погоди, Чхве Сан, это что... Это Шакира?       Он смеётся, пока Сан не может разобраться, кривиться ему или смеяться в ответ. Каким-то образом он успел поставить плейлист на рандом, и теперь зажигательные латино ритмы звучат в обоих шлемах. Вкусы его весьма разнообразны.       – Тебе нравится Шакира? – продолжает издеваться Уён и сгибает ноги в коленях. – Смотри, я прям как она могу в клипе на эту песню! И как раз тоже весь в грязи!       Он вертит бёдрами, выгибаясь в спине, и подтаскивает задницу к пяткам, пока верхняя часть тела с вытянутыми вдоль головы руками рывками тянется следом. Куртка на нём задирается, обнажая живот, и Сан искренне готов сдохнуть. Возможно, как раз оттого, что на адреналине готов притянуть это тело к себе прямо сейчас.       – Ну как тебе? – лукаво спрашивает Уён и хихикает, виляя бёдрами в ритм.       – Если я не сломал себе ногу, – рычит Сан в ответ, пока краем глаза видит подбегающего администратора, – То, клянусь, я тебя ею же пну.

* * *

      Минги не может успокоиться с тех пор, как Уён покинул его, потеряв интерес к беседе как раз посреди длинной речи о правильности совершённого поступка. Именно на словах об ответственности Уён достал телефон, чтобы посмотреть время, и уже тогда Минги столкнулся с первой стеной непонимания.       – Знаешь, прав ты, – мрачно бросил Уён, доставая ключи от Акулы и машинально бряцая брелоком между пальцами. – Ответственность точно не про тебя. А мальчика жалко.       Хмурясь, Минги спрятался в нише на заднем дворе, закурив неизвестную по счёту сигарету. Обида душит его до сих пор, давит на лёгкие не хуже дыма. Подобная правда не устраивает, и хочется договорить. Вернуться во времени и пресечь бесконечный поток гневной ругани от друга, чтобы высказать свою позицию до конца. Минги не знает, что он чувствует, помимо обиды и неудобной, неповоротливой вины, которую ему будто положили на плечи все вокруг. Про ебучую ответственность ему твердит каждый второй. Бабушка про это попросту не затыкается, и от одной только мысли о семье Минги погружается в бесконечную пучину всевозможных и разнообразных эмоций. Ему тошно.       Сигареты уже дерут лёгкие, но он не может остановиться. Будто в этом ритуале можно спрятаться, побыть немного «в домике» и не выныривать в мир, где словно каждый норовит закрыть ему рот и всадить очередной нож вины в тело. Где в груди почему-то очень больно от ощущения пустоты, которую не заполняет сигаретный дым. Которую стоит залить чем покрепче, но у Минги нет сил даже сдвинуться с места, пока пачка не кончится. Он не знает, что будет делать потом. Холодный воздух пробирает до костей. Может, виной тому и факт, что за сегодня он нихрена не съел, но к подобным пыткам Минги уж точно не готов. Его воротит от всего. Его воротит от себя. Молчащего, кивающего, соглашающегося. Он хочет договорить, он хочет объяснить. Он хочет быть понятым и не тащить на себе ещё больше ультимативных обвинений, но может лишь закрывать себе рот очередным вдохом уже горчащего на языке дыма. Проще кивнуть. Проще согласиться и сделать по-своему. Но не когда Минги напрочь не уверен в том, что чувствует. Не когда он так остро нуждается в банальном понимании.       Психанув, он щелчком отбрасывает недокуренную сигарету в сторону и еле вытаскивает телефон дрожащей от холода ладонью. Пальцы плохо слушаются, пока Минги открывает чат с Ким Хонджуном. Тот прерван на вчерашнем вопросе от новенького. Хонджун спрашивал, где Минги стоит, и в следующую секунду Минги его нашёл сам. И повёл в чёртово кафе. С тяжёлым выдохом Минги принимается набирать текст единым сплошным монолитом. Ему плохо помогает даже автокоррекция, но сумбурные мысли льются одна за другой. Он пишет и о том, какой Хонджун интересный, и о том, как не хотел его ранить, и о каше в собственной голове, но в процессе лишь злится ещё больше. Почему его чувства не берут в расчет? Почему он виноват? Злость слишком кратковременна и снова сменяется горечью от обиды. В два щелчка Минги выделяет текстовый массив и удаляет из окна набора. Ему хочется выпить. Он устал мучаться чувствами, которых не понимает, и уже жалеет о том, что затеял те чёртовы поцелуи.       «А что, по головке тебя погладить?» – звучит в голове голос Уёна, чьи замашки известны настолько, что личное присутствие необязательно. – «Сказать тебе, мол, нет, что ты, Сон Минги, ты замечательный? Мудрый, дальновидный? Сразу знал, что это плохо кончится?»       – Ссыкло ты, Сон Минги, – едва слышно выдавливает он сквозь зубы.       И искренне соглашается со своим внутренним Уёном. Пусть тот и горазд заливать, пока сам морочит голову половине школы, но Минги чувствует неожиданный внутренний отклик. Он буквально шкерится, как мышь, по углам, и избегает даже взгляда в сторону Хонджуна не потому, что не хочет лишний раз того ранить. Он просто решил нихрена с этим не делать, и оттого самоуважение летит ко дну со скоростью света. Перейдя в другой чат, Минги быстро набирает новое сообщение:       «Ёсан, срочно пиздец, не видел Ким Хонджуна?»       Ёсан отвечает почти сразу, и хотя бы за это его можно обожать:       «С Чонхо скоро выйти должны на улицу.»       Сорвавшись с места, Минги игнорирует дальнейшие вопросы от Ёсана, чьё любопытство уже явно красит чуть меньше. С каждым новым шагом внутри разгорается решимость. Его выслушают. Ким Хонджун его выслушает до конца.       Огибая главный корпус, Минги замедляет шаг и прислушивается к приглушённой музыке со второго этажа. Пианино и скрипка неспешно играют знакомый мотив «Аве Марии». Нежность произведения контрастирует с поднявшимся холодным ветром, что треплет волосы и заставляет съёжиться. Минги скрещивает руки на груди и сутулится, пытаясь согреться на обманчивом солнце, как вдруг видит знакомую парочку. Ким Хонджун что-то громко рассказывает плетущемуся Чхве Чонхо. На повороте головы он замечает одиноко стоящего Минги, и красивая улыбка сползает с его лица, сменяясь нечитаемым выражением.       – Хонджун...       Решимость покидает Минги с каждой секундой, как песок сквозь пальцы, когда он слышит собственный сдавленный голос.       – Ты про пластинки хотел спросить? – с готовностью отвечает Хонджун, пока уже очередь Минги встревать в перепутанные эмоции. – Ну которые мы договорились поменяться послушать. Я сейчас тебе покажу, какие есть, я сфоткал! Чонхо, подождёшь у фонтанчика? Я быстро!       Озадаченно Минги хлопает глазами на безпаузный поток речи. Они ни о чём таком не договаривались точно. У Минги даже проигрывателя нет, но Чонхо лишь прикрывает рот в зевке и проходит мимо. Делая шаг ближе, Хонджун поднимает свои большие оленьи глаза со всё ещё замечательными длинными ресницами.       – Тебе ведь не нужны лишние уши? – новенький слабо улыбается. – Хотел о вчерашнем поговорить? Я могу тебе отдать деньги за чашку, только скажи, сколько...       От столь неожиданной чужой готовности к диалогу Минги всё продолжает по частям ронять свою уверенность, пока наконец не находит в себе силы помотать головой. Этот парнишка такой маленький, но Минги со своим ростом чуть ли не впервые в жизни чувствует себя несуразно ущербным.       – Бэмби, послушай...       – О, нет-нет... – Хонджун поднимает ладонь и слегка отворачивает голову, после чего вновь смотрит прямо на Минги. – Пожалуйста, я не хочу об этом.       Казалось бы, Минги стоит вновь злиться. Однако душевные и пронзительные переходы музыки слишком остро проходят через всё тело. У Хонджуна вблизи вид заметно осунувшийся, а белки глаз и кожа вокруг них – покрасневшие. Но самым ужасным кажется его взгляд. Он едва ли не пустой.       – Я хотел сказать, что нам стоит...       – ...что? – вздыхает Хонджун и устало потирает внутренние уголки глаз, на секунду склонив голову. – Я понял с первого раза, не делай этого и дальше. Это больно.       Ветер развевает его волосы, пока Минги теряет вообще всякую мысль и просто любуется. Ким Хонджун такой красивый. Но как же болезненно пугает он этой резкой переменой в по жизни весёлом поведении. И как же люто в Минги вгрызается чёртова вина.       – Ты хочешь дружить? – продолжает Хонджун всё ещё непривычно спокойным тоном. – Тогда дай мне немного времени, я очень устал. А если нет, то скажи мне прямо... – Он несдержанно вздыхает, и на секунду кажется, что непроницаемое лицо его вот-вот пойдёт трещинами. – ...кто мы? Кто я для тебя?       Дыхание перехватывает в долю секунды. Минги не был готов к такой прямолинейности, и теперь любые слова застревают в горле под самое необычное музыкальное сопровождение.       – Мы как они? – ещё тише спрашивает новенький, указывая пальцем наверх и подразумевая исполнителей. – Или как Юнхо с Уёном?       От внезапного, но столь неудачного сравнения Минги вдруг едва сдерживает смех и прикрывает рот ладонью. Он ненавидит себя за эту несдержанность, но, кажется, впервые видит живьём искреннего верующего в великую любовь Уёна с Юнхо. От мыслей о последнем так и вовсе пробирает.       – Боже, прости! – спохватывается Минги, когда замечает проступающее расстройство в чужих глазах. – Я не это имел ввиду, я...       Помотав головой, Хонджун стремительно проходит мимо. Минги разворачивается следом, но двинуться будто и не может вовсе.       – Ким Хонджун! – негромко восклицает он в удаляющуюся спину. – А кто мы?..       Уходя, Хонджун больше не оборачивается. Минги и сам не знает, какой ответ собирался услышать, а потому лишь измученно опускает болящую голову в ладонь.

* * *

      Эвакуатор с примотанным на крепления байком медленно отъезжает по дороге, мигая поворотником. Разминая плечи, Уён умиротворённо вздыхает и взмахивает руками, пока рядом в полном контрасте стоит недовольный Чхве Сан. Тот игнорирует сочувствующие взгляды спутника и хмурится, затягиваясь сигаретой. Он смотрит в сторону города, где солнце понемногу скрывается за крышами небоскрёбов.       – Да ладно тебе, Чхве Сан, не будь букой! – улыбается Уён и сладко потягивается. – Зато нога твоя в порядке, ну поболит немножко, синяк будет, но не сломал же!       Все мышцы тела, в том числе и те, о наличии которых он даже не догадывался, ненавидят его после попыток сначала не упасть с железного коня, а потом не оказаться под колёсами. Заодно только-только отпустила дрожь от жуткого страха, когда адреналин ушёл, и пришло осознание произошедшего.       – Не подрассчитал я с задницей твоей... – бубнит Сан в ответ, на что Уён моментально вскидывается.       – Не нравится тебе моя задница? – ядовито цедит он с улыбкой, за которой читается угроза, и укладывает руки на пояс. – Ну тогда пойду ещё раз покажусь милашке администратору, он оценит!       – Э, куда?! – вырывается из Сана, кажется, неосознанно, на что улыбка Уёна становится только шире.       Сан её не видит, потому что Уён уже отвернулся, картинно поправляя пиджак, расстегнув верхнюю пуговицу, и направившись ко входу.       – Блин, ну прости... – ворчит Сан, сплёвывая на землю, пока Уён не верит своим ушам. – Да подожди ты!       С озорными искорками в глазах Уён оборачивается, но видит непоправимое. Спеша за ним, Сан бросает окурок на землю, и в ту же секунду лицо Уёна становится полностью непроницаемым.       – Подними, – бросает он приказным тоном.       – Чё? – замирает Сан в растерянности пополам со злостью, на что Уён разворачивается полностью.       – Ты, свинота, да как вы меня уже... – налетает он, и Сан закатывает глаза, тут же пригибаясь к земле.       В ещё большем удивлении Уён наблюдает за тем, как грозный Чхве Сан тащится к мусорке. Заметно, как ему больно наступать на подбитую цепью ногу, и от этого внутреннее раздражение сменяется массой вопросов к себе. И чего Уён такой агрессивный? Похоже, сказывается их совместная попытка убиться, в народе почему-то величаемая экстремальным вождением. Немотивированная злость досталась Уёну, но Сан и правда выглядит подавленным, когда вновь встаёт рядом и устремляет взгляд вдаль. Вздохнув, Уён проводит ладонью по волосам, попорченным от шлема, и протягивает ладонь вперёд.       – Ну всё, не дуйся, злой какой, – примирительно мурлычет он, пока поглаживает напряжённое плечо. – Садись в Акулу, подвезу тебя.       – Куда садиться?.. – рассеянно спрашивает Сан и хмурится, замечая руку на себе.       Однако не сопротивляется и даже не кривится в своей привычной манере.       – В машину мою, – рассыпается Уён в добром хихиканьи и достаёт ключ из кармана. – Это Акула, познакомитесь!       Сама Акула мигает фарами, снимаясь с сигналки и открывая замки, пока Уён уже бодро вышагивает в её сторону. Школьная сумка лежит на заднем сиденье, и слишком лень лезть в неё за гигиеничкой, потому он сразу влезает за руль. Удобное кресло чуть ли не обнимает тело, и слишком быстро приходит понимание, насколько Уён устал от сегодняшних приключений. Охота лишь добраться домой, заказать себе любимые роллы и не заснуть с телефоном на лице, дожидаясь их. Однако по другую сторону на пассажирское влезает Чхве Сан и забрасывает свою сумку назад, с интересом оглядывая белый кожаный салон.       – Почему Акула? – спрашивает он, пока всё так же непривычно возится с ремнём безопасности.       Странного рода сочувствие пробирается в мысли Уёна, когда он в полной мере осознаёт, насколько Сан мог испугаться, раз его не надо по сто раз уговаривать пристёгиваться. Учитывая, как это не любит тот же Минги, нынешний пассажир самый внезапный в своей покладистости. Чхве Сан постоянно игнорирует шлем, когда носится на своём байке, так что же его так напугало?       – А её маме подарил один гонщик, Шарк звали, классный был дядька, – болтает Уён, как ни в чём не бывало, расправляя перекрутившийся ремень на груди. – Да и на морду её посмотри, ну акула акулой!       – Так это мамкина машина, что ли? – в искреннем удивлении поднимает брови Сан.       Положив ладони на руль, Уён язвительно улыбается и плавно склоняет голову на плечо, после чего устремляет на Сана издевательски ироничный взгляд.       – Чхве Сан, я, конечно, сосать люблю... – тянет он с расстановкой, – Но не настолько.       Моментально Сан вскидывается, и на долю секунды даже виден лёгкий румянец на его острых скулах. Но в следующий миг он уже закатывает глаза и скрещивает руки на груди, откидываясь на сиденье. Уён хохочет и проворачивает ключ, отчего под звуки двигателя салон заодно начинает вибрировать первыми нотами одной из песен Майли Сайрус. Кажется, ещё дальше закатить глаза Сан попросту не может, но очень старается.       – А вот терпи теперь, грубиян! – хихикает Уён, и под его управлением машина плавно стартует с места.       Приятные переливы мелодии слишком хорошо накладываются на виды закатного города, и вскоре Чхве Сан забывает дуться. Теперь он просто молча смотрит в окно на мелькающие дома и загорающиеся рекламные огни башен, пока Уён сосредоточен на дороге.       «Hallelujah, I'm a freak, I'm a freak, hallelujah...», – слышится непривычно медитативный речитатив, погружающий в атмосферу спокойствия. Молчание не напрягает, и в какой-то момент Уён даже забывает о присутствии ещё кого-то в салоне. Сан сидит тихо, и по его фигуре сложно понять, в каком тот настроении.       – So back up, back up, back up, back up, boy-y... – подмурлыкивает Уён, качая головой.       Ему удивительно легко принять этого нового Чхве Сана, который пусть и выбит из колеи, но очарователен в своём неожиданном доверии. Может, ради такого даже стоит попасть под колёса ещё раз, ведь внутри самого Уёна рождается нечто тёплое и вдохновляющее. Что-то, чего он не знал очень давно.       Час-пик уже прошёл, и потому до уютного района Сана они добираются достаточно быстро, миновав черту города и несколько полупустых проспектов. Проезжая мимо парка, Уён думает о том, что уже успел выучить это знаменательное место со всеми приключениями. Он явно зачастил в этот район. И ему нравится. Акула заворачивает на территорию перед домом, где Сан ронял чужие зубы в его честь, а Лорд таскал Уёна по асфальту. Теперь эти картины кажутся крайне забавными, и Уён хмыкает, когда глушит мотор, а заодно и музыку. Слегка задремав, Сан очухивается и ерошит волосы. Вид у него всё ещё неприкаянный, но в движениях чуть больше решимости, когда тот отстёгивается и лезет на заднее сиденье за своими вещами. Уён в который раз отмечает мышцы его пресса, что виднеется из-под выбившейся рубашки. Незаметно прикусывает губу, пока Сан слегка неловко, но всё же собрано подаёт голос:       – Что ж, спасибо... – этот парень всё продолжает удивлять своей неожиданно проснувшейся вежливостью. – Пойду тогда. На СТО ещё позвонить надо, пусть и звёзды тогда меняют, им там тоже пиздец. А в остальном, покрасят, и как новенький будет.       Его рука тянется открыть дверь, и в этот же миг Уён принимает волевое решение.       – Сан, подожди! – восклицает он, выбираясь из-под ремня.       В удивлении Сан поворачивает голову обратно, видимо, не привыкнув к своему имени без издевательско-ироничного добавления фамилии. Уён выгибается змеёй и упирается ладонью в соседнее сиденье, пока вторая ложится на чужую щеку. Их губы соприкасаются ещё до того, как сам Уён успевает это осознать, и вместо ожидаемого жара и мурашек по спине в груди расцветает и отзывается всё больше то самое позабытое чувство лёгкости и неземного тепла. Сан замирает, лишь слегка приоткрыв рот, но и Уёну не хочется углублять этот поцелуй, весь состоящий из нежных касаний. Он аккуратно отодвигается и смотрит в глаза напротив. Сан, что уже их закрыл, обратно распахивает не сразу, но там читается только немой вопрос и несколько капелек страха.       – Спасибо за отличное свидание, – ехидно улыбается Уён.       Моментально Сан с шумом втягивает воздух, наливаясь злостью.       – Ты не забывай, – цедит он в ответ. – Что мы с тобой только лишь дружим.       – Ага... – хихикает Уён и всем видом демонстрирует, что не верит ни единому слову.

* * *

      Большую часть времени взломщики потратили на то, чтобы навести хоть какой-то порядок в своеобразном штабе, но и с домашними заданиями справляться тоже приходится. Чонхо присел на пол, подложив подушку с кровати, пока Хонджун, не заморачиваясь, просто перевернул пыльное покрывало другой стороной и разлёгся напротив. Чонхо всё ещё смущает выбор комнаты, но он не спорит с аргументами, что это самая отдалённая часть от главного корпуса. Школьная ограда будет совсем рядом, если выглянуть из окна. Смутно вспоминается, что вроде бы даже через эту комнату на территорию в своё время протаскивали девчонок, пока кто-то не договорился с комендантом в обмен на неизвестные блага, и дамочки стали проникать через главный вход беспрепятственно. Это комната Ли Минхёка, и Хонджуна к ней тянет, порой, слишком сильно. Зеркало на сломанной дверце шкафа занавешено вторым покрывалом, тоже по просьбе друга. Да и с самим другом по истечению пары часов происходят какие-то странные вещи.       Попинывая спинку кровати разутой ногой, Хонджун смотрит в потолок и меланхолично жуёт чипсы из раскрытой пачки на груди. Если поначалу он ещё искрился привычной энергией, то теперь либо тригонометрия высасывает из него всю жизнь, либо что-то случилось.       – Косинус пи плюс альфа, – наугад бросает Чонхо взгляд на таблицу, по которой они всё пытаются проверить знания друг друга.       Друг задумчиво молчит, хрустя чипсиной и качая носком ноги в разные стороны.       – ...косинус альфа? – неуверенно тянет Хонджун и перестаёт жевать.       – Нет, минус косинус альфа, – вздыхает Чонхо, почёсывая затылок.       Он и сам никак не может выучить эту таблицу. За окном постепенно сгущаются сумерки, пока темнота по кусочку откусывает розовое закатное небо. Хонджун тяжело и протяжно вздыхает.       – Нахрена нам это знать... – в сердцах вопрошает он и в очередной раз возводит глаза к потолку.       – Чтобы сдать тесты на следующей неделе, – уныло отвечает Чонхо. – Мне кажется, поможет только зазубрить. Ну или шпаргалки... – Он несдержанно зевает, прикрывая рот кулаком. – Понимать, как оно работает и зачем, способен только кто-то типа Юнхо.       Хонджун хмыкает и поначалу лишь косится, но потом переворачивается на бок и слегка свешивается с кровати.       – Ну и чё там Юнхо? – тихо и ехидно спрашивает он, расплываясь в знакомой улыбочке.       Пытаясь спрятаться от пытливого взгляда, Чонхо прикрывается тетрадкой, пока друг смеётся и силится дотянуться, чтобы сбить преграду.       – Да ничего Юнхо, он талантливый во всём, как и всегда! – выпаливает Чонхо, чувствуя, как нагреваются щёки.       – Стреляет по мишеням, а целится в сердце? – продолжает дразниться Хонджун и примирительно протягивает чипсы.       Задумчиво Чонхо угощается, захватывая горсть, и откладывает тетрадь в сторону. Учёбы на сегодня хватит, да и заляпать конспект не хочется. В голове всё крутится пристальный взгляд Чон Юнхо через самодельный «прицел» на проверке. Сложно поверить, что этот прекрасный статный парень может нацелиться на кого-то вроде Чонхо. Но и о том, что они теперь будут дважды в неделю проводить несколько часов наедине, он не мог помышлять ещё неделю назад.       – Эх, Юнхо, Юнхо... – вдруг вздыхает Хонджун и едва заметно передёргивается.       Чонхо наблюдает за его лицом, где чаще всего буквально написан весь водоворот эмоций этого гиперактивного паренька. Доедая чипсы, Хонджун вот-вот норовит сморщиться, и глаза его то и дело бегают по сторонам. Со вздохом Чонхо расставляет пошире затёкшие ноги и кладёт руки на согнутые колени, откинувшись спиной к кровати.       – Я эту картину уже который день наблюдаю, – бесцветно тянет он, на что Хонджун поглядывает с настороженным удивлением. – То Кан Ёсан ни живой, ни мёртвый, то теперь ты будто не здесь. Чё случилось-то?       Друзья и правда будто разбрелись в разные стороны, погрузившись в какие-то личные проблемы, и Чонхо не может сказать, что не ожидал этого. Но ему всё равно грустно думать о том, что он смог привязаться к чему-то столь недолговечному. Опомнившись, Хонджун грызёт чипсы с двойным усердием и пытается улыбаться вновь.       – Кан Ёсан теперь элита! – хихикает он. – Можем с ним прощаться... Да шучу я, ну Чонхо!       Похоже, у Чонхо тоже не очень получается скрыть свои эмоции. Здорово видеть Ёсана чуть более бодрым и уверенным в себе, особенно когда тот с таким важным и взрослым видом раскладывает свои архивные бумажки. Однако лично Чонхо именно сейчас не хватает каких-нибудь язвительных комментариев с кровати за спиной, где как раз мог бы расположиться третий из их компании в своей любимой позе коленями к груди.       – Он сейчас в тему их въедет, разберётся, устаканится и будет до нас тоже добираться! – Зато Хонджун стремительно возвращается к привычному образу, комкая пустой пакетик. – Живут же люди после принятия в совет, не так много там дел!       – Если ты не личный помощник Пак Сонхва... – уныло бормочет Чонхо.       По опыту Юнхо слишком наглядно видно, что именно за собой таят такие назначения. Вспоминается и жуткий вид старосты в ванной, и тон, которым президент общался со своим, казалось бы... другом? Чонхо вздыхает. Он не хочет замечать эту закономерность, но Пак Сонхва будто специально утаскивает к себе лучших людей. Тех, которые могли бы светить всем, а не только ему. Пак Сонхва мало Юнхо – он забирает всё больше, и когда образ нависающего школьного принца вновь встаёт перед глазами, Чонхо лишь вздрагивает. Идти против его воли – всё равно, что бороться с Голиафом. Чонхо далеко не такой сильный и смелый. И уж тем более не такой умный. Оттого уныние мутной лужей всё больше расползается и в мыслях о настоящем, и в хоть каких-то планах на будущее.       Хонджун же тем временем занимается крайне странным делом. Не без удивления Чонхо наблюдает, как тот роется в мусорке под письменным столом, куда попытался выбросить обёртку от чипсов. Извлекая на свет скомканную бумажку, Хонджун разворачивает её и пытается вчитаться.       – ...так, ага... «найти в себе силы»... Ну и почерк! – вскидывается он и вдруг прикрывает рот ладонью. – Блин, Чонхо, это же улика!       Озадаченно Чонхо склоняет голову набок, пока глаза друга продолжают испуганно бегать в разные стороны. Он ещё раз смотрит на бумажку и хмурится.       – Почему её полиция не забрала?!       В ответ Чонхо лишь тяжело вздыхает. Рвение новенького ворошить прошлое тянет за собой тяжёлые воспоминания, а в комнате будто становится ещё темнее. В какой-то момент даже кажется, будто дух погибшего одноклассника наблюдает за ними из дальнего угла комнаты.       – Полицию сюда не пустили, – выдыхает Чонхо и опускает голову. – Видишь ведь, не опечатано ничего, лежит, как лежало. Говорят, директор лично дело замял, никто не хотел скандалов и обысков...       – Ну-ка подержи... – кажется, Хонджун слушает вполуха, пока протягивает найденную улику Чонхо и пытается свеситься с кровати.       Когда записка оказывается в руке, то плохеет как на моральном уровне, так и на физическом. Чонхо вглядывается в неровные буквы. Листок почёркан так, что местами продырявил бумагу, и разобрать что-то крайне сложно. Понятно только, что писавший находился не в самом лучшем состоянии, и росчерки ручки не зацепили только парочку местоимений. «Я» и «он».       Осторожно Чонхо откладывает бумажку к брошенной тетради, пока Хонджун уже почти залезает под кровать, едва не сваливаясь.       – Вот он! – торжествующе разгибается Хонджун, выбираясь из-под покрывала. – Я же помню, что видел такого формата блокнот, когда кровать перестилал!       Он усаживается на поскрипывающем матрасе и аккуратно раскрывает чёрный блокнотик, похожий на ежедневник. Глаза друга раскрываются, и он на секунду захлопывает находку.       – Ли Минхёк... – шепчет Хонджун и хлопает ресницами. – Его блокнот.       Скривившись, Чонхо медленно поднимается на ноги. Он устал сидеть, и уж тем более устал думать о том, что находится в той самой комнате. Среди вещей человека, которого больше нет.       – Странно... – бормочет Хонджун, листая страницы. – Это что, стихи?       – Разве он тебе не говорил, что читает рэп? – приподнимает брови Чонхо. – Минхёк даже на ярмарке талантов выступал, и постоянно сидел что-то выписывал на переменах. – Он утомлённо вздыхает. – Ты, наверное, нашёл какой-то неудачный текст, который он выкинул.       – Он не говорил мне! – сокрушённо восклицает Хонджун, но по его хмурому лицу уже ползёт заметное разочарование.       Чонхо лениво собирает учебники и тетради, пока друг всё пытается найти в творческом блокноте какие-то зацепки, но вскоре и Хонджун сдаётся. Он свешивает ноги, принимаясь обуваться в расстроенном молчании. Гнетущая атмосфера словно всё больше расползается по комнате вместе со сгущающимися сумерками, и Чонхо охота поскорее убраться отсюда.       – Нам стоит другую комнату занять, – бросает он, выходя в коридор первым.       В ответ друг молчит, погружённый в свои невесёлые мысли. Которыми так и не поделился с Чонхо, отчего внутренняя унылая грусть только сильнее ширится по телу. Может, и Хонджун его скоро оставит, погрязнув в проблемах и потеряв интерес к их дружбе. Закрыв дверь, Хонджун отходит на шаг и становится лицом к ней, глядя на пол у порога.       – Прямо тут пуговица лежала? – глухо спрашивает он.       Недоумение быстро сменяется уже раздражительной усталостью, но тут же тухнет вовсе. Хонджун так расстроен, потому что это был знакомый ему человек. Чонхо не помнит у Минхёка каких-либо друзей, но, возможно, этот парень был для него кем-то важным. Хонджуну не сложно быть таким. Его жизнерадостный характер открыл дверь даже в душу Чонхо.       – Да, я помню Чхве Сан тогда утром из душа вышел и давай угарать на весь коридор, – как можно более мягко говорит Чонхо и тяжело вздыхает. – Все повыглядывали, а там Минхёк стоит, двинуться не может, смотрит на пуговицу эту. Смеялись тогда, что суеверный такой...       Кивнув, Хонджун вздыхает и медленно поднимает голову.       – Погоди... – вдруг бормочет он. – Минхёк, что ли, с Минги жил?       Глаза Хонджуна неотрывно смотрят на дверную табличку. Чонхо покусывает губы. В глубине души он верил, что до этого не дойдёт.       – Да, они соседи были, – сухо говорит Чонхо и отводит взгляд. – Только ты с Сон Минги лучше не поднимай эту тему. Он-то Минхёка первым и увидел после... После всего.