Seven Deadly Sins

      Плиточные стены ванной пошатываются, когда Хонджун едва открывает глаза и хоть как-то фокусирует взгляд. Вдохнуть по своей воле не получается, и до слуха доносится лишь тяжёлый хрип – Хонджун с трудом может соотнести этот звук с собственным горлом. От яркого света слишком быстро начинает болеть и кружиться голова. Он пытается пошевелиться и не может. Грудь сдавливает поначалу лёгкая, но всё больше нарастающая паника. Пульс закладывает уши, и Хонджун изо всех сил пытается дёрнуться, но тело не слушается. Он продолжает лежать полусидя, привалившись спиной к холодному кафелю, и судорожно вспоминает, что же случилось.       Цвета коктейлей и шотов, громкая музыка, дурные мысли о Сон Минги, Чонхо, который привёл его в эту ванную. Дальше туман. Хонджун медленно моргает, когда разум вдруг предательски подкидывает очевидную мысль. А вдруг он при смерти? А вдруг он в полном одиночестве заканчивает свою жизнь на холодной плитке чужого дома в абсолютном, тотальном одиночестве и беспомощности? Паника мечется в скованном теле с утроенной силой, а глаза испуганно начинают слезиться. Словно в контраст внутреннему состоянию над головой в высокой раковине с крана медленно срывается капля воды. Хонджун изо всех сил пытается позвать на помощь. Хоть как, хоть мысленно. Но даже моргнуть не получается по своей воле.       В этот же миг дверь перед глазами осторожно приоткрывается. Почти воспряв духом, Хонджун устремляет всё внимание на входящего, пока жуткий страх не охватывает с новой, поистине чудовищной силой. Фигура проходит в помещение и прикрывает за собой дверь. Хонджун узнаёт эти ботинки, плотные джинсы на щуплой фигуре, однотонную футболку. Волосы, завитые и зафиксированные умелыми руками Чон Уёна. Глаза, блестящие из-под чёлки. Широкая треугольная улыбка. Это он.       Это Ким Хонджун, или же как две капли воды похожая на него тень. Он делает несколько шагов вперёд и плавно приседает на корточки перед Хонджуном. Игриво дёргает голову вбок, озаряясь улыбкой, что на глазах становится всё более издевательской. И тон его звучит насмешливо:       – Неплохо ты влился в тусовку, а?       Металлический голос звучит, кажется, внутри самой головы. От жуткого страха всё тело скручивает болезненными ощущениями. Но пошевелиться Хонджун так и не может.       – Побросали тебя, – хмыкает некто. – Никому ты не нужен, расслабься. Ты не станешь их частью, вот тебе и главный посыл.       Теперь к панике примешивается и откровенная обида. Хонджун не может понять, сон ли это, из-за очевидной реалистичности ощущений. Его полная копия ухмыляется ещё шире и злей, склоняясь над лицом.       – Тебе нет места в этом мире, Ким Хонджун, – звучит вновь шипящий, выворачивающий, царапающий нутро голос. – Это ты тогда должен был умереть.       Из последних сил Хонджун всё же быстро зажмуривается, проваливаясь на пару секунд в холодную благостную темноту. Он всё ещё способен чувствовать и плитку под обмякшими руками, и жёсткость поверхности, на которой лежит. И точно так же он чувствует и внезапные тёплые ладони, что касаются лица.       – Джун-и, ты как? Хонджун вновь может открыть глаза, теперь уже самостоятельно, и с силой вдыхает воздух полной грудью. Перед ним на корточках сидит Минги, взволнованно разглядывая и держа его голову в обеих руках.       – Я... – с трудом лепечет Хонджун, пытаясь отдышаться.       – Врачей? – тут же встревает Минги, хмурясь сильнее.       – Нет!       Возможно, получается слишком резко. Сдвинутые брови Минги приподнимаются, но Хонджун реагирует ещё быстрее – он кидается вперёд, закидывая руки на широкие плечи и обнимая одноклассника за шею. В голове моментально проносятся воспоминания с танцпола, где было всё то же тепло и уют, исходящие от этого здоровенного и на вид сурового парня с самым милым характером и самым добрым сердцем.       – Минги, прости, я ничего не помню... – еле выдавливает из себя Хонджун, кладя подбородок на его плечо и силясь не разреветься. – Как хорошо, что ты пришёл, я просто...       В ответ слышится лишь добродушный смех, и Минги крепко обнимает его в ответ практически сразу же.       – Я тебя везде обыскался так-то, – бросает он, деловито закряхтев, и переставив согнутые ноги поудобнее. – Давай-ка отсюда сваливать!       Хонджун лишь часто моргает, чувствуя, как чужие руки с лёгкостью поднимают его в вертикальное положение. Голова всё ещё немного кружится, и теперь он уже не понимает, играют ли там остатки алкоголя, либо же виной тому столь милая забота.       Оказавшись на ногах, он выпускает Минги из объятий и вновь слегка пошатывается, уцепившись за раковину. Стоит хотя бы умыться. И в следующий миг Хонджун понимает, что чёлка его и так влажная, он касается лица в ожидании увидеть на пальцах отпечатки блёсток макияжа. Нет и этого. Либо он сам умывался и не помнит, либо до появления Минги происходило что-то ещё.       – Ты не видел Чхве Чонхо? – осторожно спрашивает Хонджун, пока пальцы машинально принимаются потирать переносицу.       Большая рука Минги всё ещё придерживает его за плечо в полуобъятии.       – Неа, – бросает тот, пока его внимательный взгляд чуть ли не физически начинает ощущаться самой макушкой. – Он, наверное, салюты пошёл смотреть.       И вдруг Минги оживляется, легонько встряхнув Хонджуна, отчего тот закономерно пускает волну всем телом и крепче вцепляется за умывальник.       – Слушай, пойдём и мы посмотрим! – вскликивает Минги в полном энтузиазме. – Как раз проветришься заодно!       Хонджун в ответ лишь морщится, навскидку оценивая свою способность передвигаться. Однако рядом с опорой в виде высоченного Сон Минги такая задача не кажется непосильной, и потому он лишь слабо улыбается.       – Ладно, уговорил, – привычно хихикает Хонджун.       Не долго думая, Минги быстро устремляется к двери, но всё так же удивительно бережно продолжает придерживать его плечо. Хонджун тащится следом, тяжко перебирая ногами, и неожиданно для себя чётко осознаёт, что никогда в жизни не ловил настолько странные эффекты от обычного алкоголя. Напоследок он оборачивается, бросив мимолётный взгляд на собственное отражение в зеркале. То отвечает лишь искренней растерянностью.

* * *

      В какой-то момент Сонхва действительно поверил, что кто-то из завистников, похоже, не пережил его переизбрание в президенты ученического совета и проклял все его намерения поднять авторитет среди учащихся. Уже вторая попытка устроить досуг с учениками академии заканчивается беспросветным мраком. Или же Чон Юнхо разучился организовывать этот досуг нормально.       От мыслей о поведении лучшего друга и главного помощника почти безумный смех становится лишь острее, пока Сонхва с запрокинутой головой в изящном жесте поднимает ладонь и прикрывает глаза пальцами в кольцах. Мозг попросту отказывается воспринимать этот вечер. Сам разум протестует против того, чтобы всё это оказалось правдой. Его безобидный Юнхо практически поднял на него руку. Его единственный лучший друг Чон Юнхо его поцеловал. И Сонхва с неистовым рвением, свойственным лишь давно минувшим годам становления себя в жизни, игнорирует собственную реакцию на это. Отрицает до остервенения, позорно сбежав в свою комнату. Сонхва отказывается признавать даже себе, что испугался, спрятавшись в единственном извечно безопасном месте этого дома. Но даже здесь покой Пак Сонхва лишь снится.       Неожиданно две ладони невпопад упираются в его колени, заставив выпрямиться и склонить голову обратно вниз. Кан Ёсан, пошатываясь, выдыхает сквозь стиснутые зубы и смотрит на него снизу вверх с яростью, обидой и чёрт знает чем ещё, что через секунду заставляет его рот приоткрыться в тяжёлом вздохе.       – Что это ты делаешь, Кан Ёсан?       Безумная улыбка отказывается сходить с губ Сонхва, становясь угрожающе хищной, пока он сам смутно осознаёт количество выпитого, раз позволяет такое поведение. Ещё и кому.       – Я сотру эту твою улыбку... – плохо слушающимся языком шипит Ёсан.       Рука Сонхва замахивается тотчас же, сама собой, но в этот же миг Ёсан дёргается вперёд и хватается за его ремень подрагивающими пальцами. Замерев, Сонхва может лишь наблюдать в полном неверии, как чёртов Кан Ёсан с отчаянием камикадзе расстёгивает его ширинку. Как краснеет чуть ли не до кончиков ушей и жмурится, но всё равно рвано выдыхает и прижимается щекой к нижнему белью. Как в какой-то странной панике начинает поглаживать его бёдра, словно не зная, что делать дальше, но без права на отступление. И в полном ужасе для самого себя Сонхва вдруг понимает, что собственный член закономерно напрягается под таким давлением. А ещё понимает, что пьян настолько, что ему в кои-то веки плевать.       Рука дёргается вниз, но вместо удара пальцы зарываются в длинные блондинистые кудри, вызывая по всему телу какое-то странное удовлетворение. Будто Сонхва хотел это сделать слишком давно, и потому теперь с охотой жёстко сжимает чужие волосы у корней на макушке. По спине вдоль позвоночника волной прокатывается приятная дрожь, когда Ёсан беспомощно поднимает затуманенный взгляд и может лишь открывать рот и закрывать обратно.       – Что ж, у тебя появилась возможность извиниться... – шипит Сонхва с самодовольной улыбкой, словно и сам не веря собственным словам. – Но только без рук. Плавно и нежно.       Понизившийся приказной тон идёт вразрез со всякими представлениями о собственных предпочтениях. Конечно же, все девушки Сонхва считали великой честью возможность подарить ему минет, и потому старались изо всех сил. Ему такое нравится. Но Кан Ёсан оказывается про другое. Ради беспомощной паники в его глазах стоит и отойти от собственных правил.       – И чтоб никаких зубов.       Для убедительности Сонхва как следует встряхивает его голову, но из захвата так и не выпускает. Лишь ослабляет хватку, пока тот едва не давится внезапными стонами. То ли от боли, то ли от тянущего желания, что откликается и в самом Сонхва мурашками предвкушения. Он прикрывает глаза, чувствуя, как дрожащие пальцы спускают его бельё, высвобождая поднявшийся член. Несдержанно выдыхает, когда горячие губы касаются его, и почти рычит, погружаясь во влажный рот.       Сонхва ожидал, что в этом деле с парнями разницы будет немного, но не думал, что Ёсан действительно будет стараться. Тот не умеет ровным счётом ничего, рискуя придушить себя или подавиться в любой момент. Но не отступает, пока сам Сонхва вновь запрокидывает голову и шумно выдыхает. Свободная рука поднимается к горлу, расстёгивая верхнюю пуговицу чёрной полосатой рубашки.       Пока воздух вокруг становится всё горячее, Сонхва думает лишь о том, что будет жалеть. Позже. Желательно, утром, до которого остаётся ещё уйма времени. Он опускает взгляд вновь и покрепче вцепляется в волосы, по которым всегда вычислял свою главную жертву в стенах академии. Теперь его рука направляет все движения Кан Ёсана, который всё так же панически цепляется пальцами за колени по бокам, но послушно использует лишь свой чрезмерно влажный рот.       – Шире открой, – цедит Сонхва сквозь зубы и с лёгким усилием давит на затылок, покрываясь волнами тягучего удовольствия. – Отлично...       Он не может отрицать, что у Ёсана получается. Собственное возбуждение лишь нарастает от старательных движений чужого языка, а безумие происходящего в целом заставляет Сонхва лишь безмятежно закрыть глаза и наслаждаться. В этот вечер он готов брать всё, что предлагают, и от мыслей о превосходстве над наглым и непозволительно языкастым Кан Ёсаном удовольствие нарастает всё сильнее.       В какой-то момент Сонхва становится плевать, что он сейчас задушит несчастного Ёсана, раскрасневшегося и потерявшего контроль над собственными сдавленными постанываниями. И в какой-то момент он слышит далёкий свист, а перед опущенными веками принимаются мелькать разноцветные блики. Уложив голову на плечо, Сонхва приоткрывает глаза, не прекращая ритмично давить на подконтрольную макушку. За окном в небе яркими снопами разрываются фейерверки, мерцая в темноте ночи, шипя искрами и опадая цветными линиями. На очередной такой залп приходится и неожиданная разрядка, заставив Сонхва прижмуриться на рваном выдохе.       Он помнит эти салюты в смете. И помнит, как хотел посмотреть лично, выйдя на балкон в родительской спальне. Где-то в идеальном мире такое было возможно. Где-то там Чон Юнхо стоит подле, и на лице его извечная улыбка вместо холодного злого взгляда. Где-то там Кан Ёсан сидит дома и даже не помышляет портить ему праздник.       Реальность иная. И в неё приходится постепенно возвращаться, выравнивая дыхание и раздумывая, как бы так ненавязчиво объяснить происходящее в первую очередь самому себе.       – Ну наконец-то, Кан Ёсан, – издевательски протягивает Сонхва, выпуская из захвата чужую макушку. – Вот если бы ты свой грязный рот всегда так использовал, то...       Договорить он не успевает, вдруг ощутимо вздрагивая от смутного чувства тревоги. Безвольно соскальзывая по его разведённым коленям, Ёсан медленно сползает на пол и не подаёт признаков сознания.

* * *

      Первый сноп фейерверков заставляет толпу вздрогнуть. Но тут же слышатся одобрительные выкрики, звон бокалов и смех. Юнхо ещё раз оглядывается на официанта, что теперь стал техником и поджигает поочередно множество фитилей неподалёку, после чего отбегает на безопасное расстояние. По другую сторону слышится вздох – немного испуганный, но восторженный.       – Спасибо, что согласился мне помочь, Чхве Чонхо, – с улыбкой проговаривает Юнхо. – Боишься?       – Не очень... – бормочет Чонхо, задрав голову к осветившемуся небу. – Ты ведь всё сделал, как надо.       Юнхо переводит взгляд на новую череду красных, жёлтых и ослепительно белых искр в воздухе. Улыбка, способная очаровать кого угодно, вернулась к нему, как и внутреннее спокойствие. Но вместе с этим поселилась и новая мысль, что укореняется в сознании всё больше с каждым новым залпом. Огромная подготовка, масса ресурса – и лишь пара секунд волшебной красоты, охватить которую стоит так внимательно, чтобы уловить всю суть.       – Да и вообще, Юнхо, не благодари меня! – выпаливает Чонхо у его плеча. – Ты ведь проделал огромную работу! Эта вечеринка... это же с ума сойти.       Упоминания о работе вызывают лишь снисходительную лёгкую грусть в заново приклеившейся улыбке. Которой, Чонхо, похоже, особенно счастлив, успокаиваясь на глазах. Юнхо же просто радуется, что никто толком и не заметил перемен в нём. Может, разве что, Сон Минги теперь окончательно запутался. Однако онемевшее нутро отзывается на это всё таким же пустынным спокойствием.       – Я всё же должен поблагодарить, – говорит Юнхо вновь, поворачиваясь к Чонхо и понимая, что тот всё это время смотрел не на огни в небе, а на него. – И принять твою благодарность. Тебе подойдёт встретиться на вторник?       Поникший было Чонхо, на глазах оживляется. В его широко распахнутых глазах отражается яркий взрыв жёлтых искр.       – Конечно... – бормочет он одними губами. – Как скажешь, Юнхо, когда тебе удобно!       На очередной свист и взлёт на этот раз множественного залпа толпа поблизости разражается восторженными криками. Женский голос бросает одобрительный комплимент в сторону Юнхо, и тот замечает говорящую. Партнёрша Чхве Сана позволяет обнимать себя за талию рослому парню с параллели. Юнхо учтиво склоняет голову в ответ, не меняя выражения лица и лишь хмыкая.       – Я видел, как ты занимаешься стрельбой... – протягивает Юнхо, чувствуя подбирающуюся усталость и не имея сил на заходы издалека. – Научишь?       Повисает пауза на несколько секунд. Юнхо задирает голову повыше, когда особенно огромный золотой круг разрывается над территорией почти родного белоснежного дома.       – К-конечно... – тихо бормочет Чонхо сквозь плохо скрываемую радость. – Это несложно, я с удовольствием! Там ничего сложного, правда, лишь... – Он вдруг прерывается и вскликивает ещё более приподнятым голосом: – Ой, смотри, вон Ким Хонджун вышел! И Сон Минги с ним! Здорово, что ты оказался рядом и помог!       Юнхо переводит взгляд на крыльцо дома, где упомянутая парочка стоит в обнимку. Хонджун опирается рукой на высокое плечо и со счастливой улыбкой смотрит на небо, пока Минги смеётся, что-то увлечённо рассказывая. Кажется, что сейчас Чонхо сорвётся к другу, но тот продолжает смиренно топтаться рядом.       – Я смотрю, вы хорошо с Хонджуном общаетесь, – говорит Юнхо, улыбаясь и глядя на довольный профиль новенького пристальным взглядом. – Что ты можешь сказать о нём?       – Он очень хороший парень, Юнхо, – выпаливает Чонхо почти сразу. – Добрый, отзывчивый, общительный... Правда, любопытный очень, так что проблем всегда найдёт.       – В каком смысле? – Юнхо слегка оборачивается, приподняв бровь.       – Ну... – Чонхо, видимо, уже жалеет о сказанном, но всё равно продолжает: – Его даже наша... ситуация, ну, с Минхёком. Не пугает. Расспрашивает, интересуется, очень сочувствует...       Абсолютно точно Чонхо что-то недоговаривает, смущаясь и топорно пытаясь съехать с темы. Юнхо слегка хмурится, но лицо его тут же разглаживается.       – Вот уж точно найдёт себе проблем, – ровным тоном отвечает он, изучая щуплую фигурку, что теперь показывает на небо пальцем. – Директор не любит сплетни вокруг этого случая, да и президент наш тоже.       Слышится прерывистый вздох. Ещё несколько высоких свистов разражаются в небе канонадой зелёного света.       – Юнхо... – осторожно заговаривает Чонхо вновь. – А где Пак Сонхва? С ним всё в порядке?       Улыбка Юнхо машинально становится ещё шире.       – Не переживай, всё хорошо, – он вновь поднимает взгляд на небо и медленно вздыхает. – Президент смотрит фейерверки из своей президентской ложи.       Под располагающий добродушный смешок Чонхо особо не успокаивается.       – А... между вами с ним? –голос звучит ещё тише. – Вы же не поссорились?       Яркие искры в небе рассыпаются всё новыми гирляндами, занимая собой чуть ли не всё пространство.       – Нет, – просто отвечает Юнхо, стянув губы в линию, и оставив приподнятыми лишь уголки. – Мне жаль, что ты это увидел. Но у нас всё в порядке, просто... рабочие моменты.       Он глубоко вздыхает, переводя взгляд на окно спальни лучшего друга.       – Пак Сонхва требует очень много от других и от себя. Но по итогу, как видишь, получается нечто волшебное.       За окном тускло мерцает свет настольной лампы, выдавая признаки жизни в помещении. Новая мысль укореняется в сознании, и заключается она о том, что Юнхо в этих требованиях допустил большую ошибку.       Ощущение запущенной цепочки новых событий захватывает всё больше. Сноп разноцветных искр отражается от оконного стекла. Юнхо не покидает мысль, что теперь уже ничего в его жизни не будет так, как прежде.

* * *

      В водовороте смазанных лиц, звуков, красок и огней Ёсан тонет так глубоко, что может только выкидывать руки вверх, пытаясь уцепиться хоть за какую-то опору. Изображения появляются и исчезают перед глазами. Пак Сонхва не смотрел на него. Хоть все разы до этого смотрел, пусть и с презрением, свысока, сверху вниз. И его рука с жёсткими давящими кольцами была на затылке неизменно. Или же Ёсану это приснилось? Что из всего было явью? Он злится и он же боится, чувствуя, как тело тяжелеет, становится безвольным, не слушается и неизбежно падает. Ему хочется заснуть. Спать так долго, чтобы полностью увидеть этот сон ещё раз. Позволить головокружению взять верх, снять с себя всю ответственность. Принять своё унижение. Пак Сонхва изводит его слишком долго. Наяву – надменный и отстранённый, во снах – до ужаса близкий. Пак Сонхва проник в его мысли, душу и даже тело, до исступления не оставляющий в покое, но точно так же абсолютно отказывающийся его замечать.       Пак Сонхва всплывает перед глазами. Сначала его лицо мутное и размытое, однако стоит Ёсану выцепить злость в чужих глазах, как выученная реакция заставляет всё тело в момент собраться. Он моргает, бегая глазами по сторонам и приоткрыв рот в тяжёлом дыхании. Щёки холодят мокрые ладони и знакомые железки на изящных пальцах.       – Наконец-то, – сквозь зубы цедит Сонхва и вдруг несильно, но отрывисто прихлопывает его ладонью по мокрой щеке.       Ёсан, встрепенувшись, машинально подбирает колени к груди. Ноги всё равно ослаблено разъезжаются в стороны, пока он сидит на полу, привалившись боком к кровати. Он узнаёт себя в спальне Сонхва, где теперь включен верхний свет и монохромный интерьер начинает всё больше напоминать операционную. Воспоминания возвращаются. Пак Сонхва, что до этого сидел перед ним на корточках, теперь выпрямляется во весь рост и упирается руками в бока, продолжая нависать. На его побледневшем лице сложно прочитать хоть какую эмоцию. Ёсан в замешательстве облизывает губы и тяжело сглатывает, помимо чрезмерного алкоголя чувствуя во рту странный привкус.       И вдруг в панике закрывает рот обеими ладонями, уставившись на Сонхва огромными глазами, полными ужаса. Тот лишь презрительно прищуривается в ответ, и вся его высокая фигура в чёрных одеяниях будто заостряется ещё сильнее.       – Нет... – сдавленно простанывает Ёсан, так и не отнимая рук от лица.       Он не мог. Это не может быть правдой. Реальность давит, наваливается, делая головную боль ещё сильнее. Он наконец-то отрывает руки ото рта и хватается за голову, готовый прямо сейчас вырвать на себе все завитые волосы.       – Нет, нет, нет, это не...       Он тяжело и со свистом втягивает воздух и отчаянно зажмуривается, комкая спутавшиеся пряди в пальцах. Поверх ужаса градом сыпется чудовищное смущение, заставляя лицо в секунды становиться пунцовым. Ёсан весь сжимается в один несчастный комок экзистенциальной паники, поджимая колени и утыкаясь в них скривившимся от накативших рыданий лицом. Ему вдруг хочется умереть сильнее обычного. Эта простая мысль кажется единственным выходом из ужасающего положения. Он всё же потерял контроль. Всё же позволил унизить себя окончательно, и теперь силы на борьбу и сопротивление иссякают, как песок сквозь пальцы. Хочется разом свалить всё на алкоголь, но под гнётом чужого презрительного взгляда Ёсан не может уйти в отрицание окончательно. Хоть ему и настал настоящий, реальный, действительно ощутимый конец. Слёзы скатываются по щекам едва ли не ручьями, пока измученное алкоголем тело пробивает крупная дрожь, а сам Ёсан может лишь сдавленно и прерывисто сопеть, иногда поскуливая, как побитая собака. Он не мог так подвести сам себя. Он сам себя ненавидит за все собственные же желания, что так предательски вырвались наружу.       – Кан Ёсан... – угрожающе тихо шипит Сонхва сверху, но запинается, когда Ёсан принимается в остервенении мотать головой.       – Я ничего не!.. – Он надрывно всхлипывает, чувствуя, как нос уже понемногу закладывает. – Я... мне не...       Ёсан и правда оказывается не в состоянии связать и двух слов, дёргаясь от истерики всем телом и желая удариться головой о что-нибудь да посильнее. Или же сжаться так, чтобы проломить себе рёбра. Он зажмуривается ещё сильнее, чувствуя, как слёзы стекают по коленям в чудовищных кожаных штанах, что дал ему Уён. Следом подтягивается и осознание, что Уён же красил его дольше всех, и теперь все старания наверняка размазаны по опухшему лицу. Из бездны паники и отчаяния вырывает лишь громкий стук.       Ёсан приоткрывает глаза, глядя на пол, и понимает, что Сонхва поставил перед ним стул и теперь усаживается в полном молчании. Истерику постепенно сменяет неловкость от почти ощутимого тяжёлого взгляда, под которым охота лишь развоплотиться на атомы. Ёсан медленно поднимает голову, с трудом отнимая от неё дрожащие руки. Закинув ногу на ногу, привалившись спиной к спинке стула и скрестив руки на груди, Сонхва сидит перед ним, и в глазах его действительно не читается ничего, кроме отвращения. Снова Пак Сонхва смотрит свысока, будто делая великое одолжение. И снова на место страху закономерно приходит исступлённая злость.       – И что теперь?.. – сдавленно выплёвывает Ёсан дрожащими губами, а затем, наплевав на все манеры, с отмашкой оттирает собственный нос рукавом. – Теперь сгноишь меня, да? Может, мне тогда сразу перед всей школой повторить то, что я тут сдел...       Он не успевает договорить, вновь задохнувшись от страха. Не меняя положения тела, Сонхва снимает ногу с колена и резко упирается ею в плечо Ёсана. Вздрогнув, Ёсан прижмуривает глаза от боли, когда каблук лакированного туфля с жёстким давлением впивается в кожу под рубашкой. Сонхва же лишь прищуривается ещё сильнее.       – Ты забудешь об этом, Кан Ёсан, – тихо и с расстановкой цедит он, продолжая давить подошвой и плечо Ёсана, и его чёртову гордость. – Обо всём, что тут было. Не скажешь ни единой живой душе, и в мыслях не посмеешь думать. Иначе...       Сонхва делает паузу. Ёсан же чувствует, как буквально весь ломается и крошится под этим давлением, неожиданно ощущая, что сильнее всего болит даже не левое плечо – а чуть ниже.       – За что ты так меня ненавидишь?.. – с трудом выдыхает он, понимая, что слёзы постепенно высыхают на мокрых щеках. – Тебе что...       Не веря самому себе, что способен сказать это вслух, Ёсан продолжает говорить:       – ...тебе даже не понравилось?       Его тошнит. Не столько от алкоголя, сколько от самого себя. Сердце бешено колотится в груди, а головная боль обхватывает череп раскалённым обручем.       Помолчав, Сонхва неожиданно хмыкает. Медленно отводит взгляд, продолжая ухмыляться, словно обращаясь к невидимому залу, что замер перед его изящным перформансом. После чего убирает ногу с чужого плеча, перед этим показательно оттолкнув, и с силой ставит на пол. Внутри Ёсана всё переворачивается от знакомого сковывающего испуга, когда Сонхва широко расставляет колени и опирается на них локтями, склоняясь вперёд. Его красивое лицо вдруг становится непроницаемым, оказавшись в опасной близости. Его прекрасное лицо напоминает отлитую из стали маску.       – Послушай меня, Кан Ёсан, – вкрадчиво шипит Сонхва. – Ты хоть знаешь, сколько симпатичных девушек побывало... – Он выразительно кивает на пустое пространство между своих ног. – ...здесь? А сколько хотело бы побывать?       Сердце в груди Ёсана начинает биться настолько сильно, что он точно рискует заново свалиться в обморок от возникшего напряжения.       – И если ты думаешь, – продолжает Сонхва, – Что я не представил на месте тебя кого-то из них...       Машинально Ёсан слегка мотает головой в отрицании. Он не это имел ввиду. Не об этом спрашивал. Но вблизи отчётливо видит, как за поверхностным льдом чужих глаз роится чудовищное злое смятение. Похоже, Сонхва действительно хочет расставить акценты именно так. Похоже, ему это крайне важно. Но найти в себе силы уточнить Ёсан не успевает – они оба оборачиваются на резкий стук по ту сторону двери.

* * *

      Уместив в себе столько алкоголя, сколько мог, Сан понимает, что измучился. Мягкие губы Чон Уёна, прохладный вкус множества коктейлей на его языке и давящий сладкий запах уже знакомых духов – всё это кажется спасающим глотком воды после долгой пробежки или изнуряющей тренировки. Сан упрямо уговаривает себя, что это отвратительно. Против его принципов, выработанных установок, против общей нормальности. Он силится вырваться из крепких объятий, стряхнуть с шеи повисшее тело, но вместо этого лишь не в меньшей степени агрессивно сжимает чужой торс в напрягшихся руках. Уён хоть и стремится вылепить из себя всё самое нежное, мягкое, воздушное, хихикающее и невыносимо сладкое, но всё равно остаётся парнем. Всё равно его выгнувшаяся под ладонями спина крупнее хрупкой женской талии, ладони его намного жёстче зарываются в короткие волосы на макушке и давят сильнее, а неимоверной наглостью своего поцелуя он будто бросает Сану очередной из множества самоубийственных вызовов. Сан отдаёт себе отчёт, что ещё на вечер новоселья обнаружил в Чон Уёне характер. Упрямый несгибаемый стержень, знакомую сугубо мужскую агрессию, которая заставила его сомневаться в полном презрении к этому человеку. Тогда Сан подумал, что в Уёне есть то, что поможет им подружиться. Сейчас Сан понимает, что именно эта плавная, очаровательная, текучая, но всё же мужская энергия вызывает в нём трепет и жажду. Он это ненавидит.       Но рвётся вперёд, всё больше нависая, жёстко перехватывая ведущую роль и прижимая Уёна всем телом обратно к поверхности. Он точно сходит с ума, пока всё больше и настойчивее проникает языком в манящий рот, и сжимает крепкие объятья ещё сильнее, когда чувствует, что Уён начинает дрожать и слабеть. Чужое тело становится всё горячее, почти пластилиновым под пальцами, пока Уён не мотает головой в сторону, шумно вдыхая воздух.       – О господи... – с трудом выдыхает он едва слышным дрожащим голосом, и моментально давится новым стоном, когда напор Сана продолжается в жадных поцелуях в шею. – Т-ты... Остановись, пока не...       Уён прерывается, сам себе зажав рот, когда уже привычным на такие случаи движением Сан подхватывает его ногу под колено и закидывает к себе на пояс. Буквально то же самое, что он проделывает со всеми девчонками. Даже с той, что ждёт внизу и легко простит ему все грубости за пару таких движений. Но Сан выбрал максимально приблизиться к тому, о ком даже думать не мог без желания сплюнуть под ноги. Спешно Уён отнимает ладонь от лица, вдруг принимаясь извиваться, как змея, и будто стремясь потереться о рельефные мышцы под футболкой Сана и грудью, и животом, и всем телом, пока пальцы его скребут спину и тыльную часть шеи. В какой-то момент кажется, что он себя больше не контролирует, и Сан не может в ответ похвастаться большей адекватностью. Наконец-то он может вцепиться зубами в чёртову ленту вокруг этой шеи и дёрнуть на себя, как застёжку на подарочной упаковке, чтобы тут же прижаться губами к ключицам. В полном ужасе Сан понимает, что блядский Уён свои желания не скрывал, и что нечто особенно горячее и выпирающее у собственного бедра – это именно то, чего следовало ждать.       А кромешным ужас становится, когда Сан неминуемо осознаёт и собственный жёсткий стояк. На Уёна. Именно на блядского Чон Уёна. Он зажмуривается и со злобным рыком дёргается вперёд, тут же зажимая чужой рот уже собственной ладонью. Уён заходится в сдавленном стоне и прижимается ещё сильнее, пока его нога едва ли не самостоятельно придавливает чужие бёдра к своим, не давая отстраниться. Голова идёт кругом слишком круто, пока Сан не в полной мере осознаёт, что теперь трётся о проклятого Уёна сквозь одежду. И что тот охотно подмахивает бёдрами, прошибаемый крупной дрожью от собственного желания. Чхве Сан видел под собой много девчонок. Но, похоже, сильнее всех них хочет, чтоб Сан его трахнул, лишь один невыносимый парень. И Сан не в состоянии отказать, хоть и сопротивляется. Сопротивляется настолько, что ещё раз для верности дёргает бёдрами вперёд и вверх, сбиваясь в дыхании от собственного возбуждения. Уён едва не теряет равновесие, отчётливо размазанный по поверхности столь танковым напором. Он сам раздвигает ноги ещё шире, и колени Сана со стуком ударяются в дверь.       Сквозь дурное состояние заполонившего разум возбуждения он вдруг понимает, что всё это время вжимал Уёна в одну из дверей. И что теперь он слышит щёлканье замка с той стороны.       А в следующий миг Уён испуганно вцепляется в его плечи ещё сильнее, теряя опору из-за открывшейся двери, однако и Сан не успевает сориентироваться. Вдвоём они вваливаются в светлую комнату и с грохотом приземляются на пол. Сан тут же опирается на локти, успев сгруппироваться, и подскакивает, упираясь на ладони. Ошалевший и придавленный Уён под ним мотает головой и устремляет взгляд вглубь комнаты, тотчас обомлев от испуга.       Медленно Сан поднимает глаза и встречается взглядом с Пак Сонхва. Тот сидит вполоборота на стуле, повёрнутом спинкой к двери. Лицо его, бледное, как лист бумаги, не предвещает ничего хорошего. В немой сцене Сан панически осознаёт, как именно выглядит вся эта картина. Сонхва молчит, и лишь его рука сама собой сильнее сжимается на спинке стула.       – Ой... – вдруг шумно выдыхает Уён, нарушив гнетущую тишину, и очаровательно улыбается с пола.       – Какого хрена... – слышится тихий, но знакомый голос откуда-то сверху.       Сан вздёргивает голову и решительно пытается провалиться сквозь землю, когда видит того, кто открыл эту чёртову дверь. Наконец-то Ёсан нашёлся. И он пребывает в воистину экзальтированном недоумении. Медленно Сан переводит взгляд обратно на Сонхва. Тот хмурится. И вновь на Ёсана. Тот испуганно моргает. И опять же на Сонхва. Однако тот уже решительно поднимается на ноги, играя желваками на выступающих скулах.       – Ну-ка пошли все вон отсюда! – раздаётся его нарастающий крик, на который Сан реагирует моментально.       Он вскакивает на ноги, тут же протягивая руку перепуганному Уёну. Тот вцепляется почти машинально, поднимаясь следом, и тотчас же Сан сгребает в охапку остолбеневшего Ёсана. Вытолкав всех, включая себя, из комнаты, он захлопывает дверь и наконец-то может с трудом перевести дыхание.

* * *

      Хоть по периметру директорского дома горят яркие огни, в глубине сада сохраняется вязкая полутьма от нависающих веток и плотных кустов. По сравнению с монолитной территорией перед главным входом, где даже стриженные кусты будто построились по стойке смирно, вольность растений за домом веет даже некоторой развязностью. Минги придерживает очередную ветку, под которую ныряет отошедший от потрясений Хонджун, и тот в очередной раз неясно зачем благодарит.       – Спасибо! Раз уж Чон Юнхо нас так активно сплавлял в эту беседку, почему бы и не посетить! – раздаётся его звонкий голос впереди, и вскоре слышится стук ботинок о деревянные ступеньки.       От упоминания о Юнхо уголок рта дёргается, а сам Минги невольно косит глаза в сторону. Лицо старосты, залитое лунным светом, врезалось в память неприятной, но навязчивой картиной. И смятение, которое Минги тогда почувствовал, сменяется лёгким раздражением. Сначала странное внимание, потом плохо скрываемая досада, потом пугающая холодность... Юнхо всегда казался ему простым и понятным хорошим парнем для не столь устойчивого в своих желаниях Уёна. Похоже, о Чон Юнхо он знает не так много.       Хонджун на довольном выдохе рассаживается на деревянной скамейке в маленькой беседке, протиснувшись мимо прибитого столика вглубь полукруглого сиденья. Припрятанное в хвойной зелени строение окутывает уютный полумрак, скрывая от любых любопытных глаз. Минги думается, что будь у него такое место дома, он бы точно прятался там с сестрой от бабушки. Воспоминания о главной воспитательнице его семьи, которая наверняка сейчас пьёт чай на кухне и возмущается по телефону с подругами о нерадивом внуке, заставляет плечи передёрнуться.       – Ой, стой-стой, Минги! – вдруг вскликивает Хонджун и наугад упирается ладонью в его бедро, пока Минги со своими размерами неуклюже протискивается следом. – Ты там... зацепился за что-то, плащ порвёшь!       С осторожностью Минги замирает и оборачивается, подметив, что пола распахнутого плаща уцепилась за уголок столика. Хонджун же достаёт телефон и включает фонарик, придвигаясь и вытягивая руку. Расхохотавшись паникующей возне чужой головы в районе собственных ног, Минги треплет завитую макушку, пока Хонджун старательно высвобождает плащ от выбившейся по краю стола щепки.       – Спасибо... – бросает Минги и усаживается, наконец-то вытянув длинные ноги под столом.       Он собирается закурить и как раз лезет в карман за сигаретами, пока отсмеявшийся Хонджун всё не разгибается и пристально рассматривает на свету потёртый бортик столешницы.       – Ого, хулиганы! – довольно выпаливает Хонджун.       – Чего там? – с улыбкой спрашивает Минги, засовывая сигарету в зубы и тоже слегка наклоняясь вперёд.       – Да посмотри, тут вон нацарапано! «Ю», потом вот «С»...       Прищурившись, Минги действительно различает палочки букв, оставленные то ли циркулем, то ли ключами. Неподалёку от отдельных букв размашисто красуется слово «друзья навсегда», выбитое таким же образом.       – Вот тебе и староста да президент! – хихикает Хонджун, поглаживая вмятины миниатюрными пальчиками. – А давненько тут это... Они ж с детства вместе или как?       – Детектив Ким Хонджун ведёт расследование! – смеётся Минги в ответ.       Курить ему, что правда, уже не хочется. Хонджун хоть и не знает и половины происходящего, но продолжает возвращаться к теме Чон Юнхо слишком упорно.       – Мне Чонхо сказал, что нашёл меня в ванной раньше тебя и позвал Юнхо! – Хонджун выключает фонарик, привалившись к спинке скамейки рядом, и вдыхает ночной воздух. – Они такие оба важные, ну Сонхва с Юнхо, будто это я, а не они, имущество портил, чтоб мир знал, какой у меня прекрасный друг.       – Хочешь, свои буквы нацарапаем? – хмыкает Минги, спрятав сигареты и перекинув локти через спинку.       Они смеются почти одновременно.       – Ну а что, места много! – подначивает Минги и дальше.       – Мы же не в средней школе, Минги!       Хихиканье Хонджуна плавно перерастает в болтовню про его собственную учёбу пару лет назад. Если бы Минги лично не нашёл его получасом ранее бледного и всклокоченного, то никогда бы не подумал, что с новеньким что-то случилось. Но страх в затуманенных глазах Хонджуна насторожил уже тогда, и он мог испугаться чего угодно, от собственного состояния до каких-нибудь идиотов из параллельного класса.       Минги же упорно думает о том, что причиной чужого страха стал он сам. Потратив полвечера на поиски Хонджуна, вместо того, чтобы развлекаться всё большим количеством алкоголя, он начинает думать, что и сам стал походить на преследователя. Или же что Ким Хонджун протрезвел и пожалел о своём невербальном жесте с цветком.       – ...и потому я уверен, что Пак Сонхва не такой плохой человек, мы просто мало его знаем! – продолжает задорно болтать Хонджун. – Вдруг у него всего лишь мало друзей?       Минги, хохотнув, проводит ладонью по своим волосам, убирая красную чёлку.       – Вся школа и ещё полгорода хотят быть другом единственному сыну империи Хван! Я бы и сам не отказался, если б только Сонхва меня в свою компанию звал хоть раз...       – Да нет же... погоди, ты про «Империю Хван»? – Хонджун поворачивает голову, вытаращив глаза. – Которые половину Сеула домами застроили?!       – А чья мать Хван Чеён, как думаешь? – Минги хмыкает. – Или почему Пак Сонхва богаче всех нас, вместе взятых? Это не только президент, но и будущий император...       – Так дело не в директоре Паке?!       Разговор постепенно уплывает в сторону от старосты и всё больше развязывает язык захмелевшему Минги, что не может удержаться перед интересом и энтузиазмом в больших глазах новенького. Для местных, проучившихся с Сонхва год, не секрет и его происхождение, и имя застройщика, что в частном порядке выкупил всю территорию академии под европейские гранты, и факт, что масса домов в округе тут же попала под программу реновации и практически опустела.       Хватка в семье Пак Сонхва железная, и отнюдь не у его отца. Загадкой остаётся лишь, передалось ли это сыну в полной мере.       – Говорят, директор Пак часто сидит на работе допоздна просто так... – тянет Минги, понимая, что теперь уже распускает откровенные сплетни, но смахивает всё на алкоголь и душевную компанию. – То они с историком вдоль пруда гуляют, то он в кабинете запрётся, типа работает. Дома не сахар, наверное, когда жёнушка и тебя легко схватит за яй...       – Бедный Сонхва... – вдруг вздыхает Хонджун, понурив голову.       Удивлённо Минги моргает, сбившись с темы. Эта реплика оказывается настолько неожиданной, что неловкость за собственное поведение подкрадывается слишком некстати и заставляет прикусить язык.       – Ну он... – Минги незадачливо покачивает головой. – Ни в чём себе не отказывает и пользуется популярностью...       – А смысл, если вот только с Чон Юнхо и можно столик повандалить? – сокрушённо спрашивает Хонджун, взмахнув рукой. – Здорово, что они так дружат! Юнхо хоть и своеобразный, но старается всем помочь...       Излюбленная тема возвращается на повестку дня, отчего настроение вновь начинает скатываться вниз. Смутный страх от невнятных воспоминаний из отеля сменяется раздражением от чётких и свежих – где староста не хочет с ним даже толком разговаривать. Может, Юнхо и хороший староста, но Сон Минги ничего не может сказать о нём, как о человеке, с тех пор, как познакомился поближе. Ничего, кроме факта, что Чон Юнхо умеет вызывать необъяснимый страх перед собой. Минги понятия не имеет, как Уён умудряется встречаться с ним уже почти год. На этом моменте бурный поток мыслей всё норовит свернуть не туда и потерять внятную структуру.       Минги тяжело выдыхает, понимая, что они с Хонджуном уже достаточно долго сидят в тишине, приглушающей даже звуки афтерпати из дома. И что он наконец-то нашёл чёртового Ким Хонджуна, но голова забита чем угодно, но не целью своих поисков.       – Я вот думаю... – неловко подаёт голос Хонджун, – А что, если...       Он не договаривает, потому что Минги сразу же сдвигается ближе и, будто подстёгиваемый звуками и перспективами упустить момент, обнимает того за плечи одной рукой. Хонджун вскидывает голову, отчего их лица оказываются очень близко, и тут же словно пытается убраться подальше, но Минги придерживает его за подбородок свободной ладонью.       – Я вот тоже подумал... – повторяет Минги чужие интонации, силясь не отвести взгляд от смущения. – Спасибо за цветок, Джун-и.       – Да не за что... – едва шепчет уже привычно до ушей покрасневший Хонджун, и остальные слова его теряются в шорохе лёгкого ветра среди уютных веток.       Минги решается. Ему этот шаг кажется настолько сложным, что сперва он даже не понимает, как собственные губы касаются чужих. До этого момента лишь терзаясь мыслями, а действительно ли ему это понравится, Минги лишь едва успевает расстроиться от непонимания – и руки Ким Хонджуна плавно обвивают его шею, а рот слегка приоткрывается в сбивчивом вдохе, словно приглашая к продолжению. От накатившего тепла по спине Минги лишь улыбается, чувствуя, как голова кружится в кои-то веки приятно. Он всё ещё не знает, могут ли ему действительно нравиться парни, и Уён бы на это сказал что-то более категоричное.       Минги же крепче обнимает обмякающего под всё более настойчивыми поцелуями Хонджуна и чётко осознаёт, что как минимум один из чёртовых парней всё же заставил его сердце биться в сотню раз быстрее.

* * *

      Нервно постукивая пальцем по столешнице, Уён сосредоточенно рассматривает расплывающееся в натёртой поверхности отражение. Он резко вскидывает голову и пробегается взглядом по двум фигурам, сидящим через стол напротив. Справа Чхве Сан вцепился в свой стакан и пристально смотрит на остатки виски. Слева Ёсан сидит перед своим стаканом с водой и смотрит в сторону, сложив руки на коленях и лишь моргая под каждый новый треск тающего льда. В этот миг Уён как никогда улавливает, насколько похожими оказались эти братья, хоть те и неродные по крови. В пустующем, но всё ещё приглушённо светящемся чиллауте играет тихая музыка. Уён украдкой улыбается, возобновив свои постукивания.       События этого вечера плохо укладываются во всё ещё слегка буйной голове, но дурацкая улыбка всё никак не хочет слезать с губ. С губ, что всё ещё помнят жаркие и грубые поцелуи, и эпицентром этого манящего тепла остаётся сидящий так близко Сан. На которого по-прежнему хочется накинуться, утащить куда угодно, и, если понадобится, выгнать хоть самого Пак Сонхва из его же собственной спальни, чтобы уединиться.       Уён тихо выдыхает, едва сдерживая грустное в своём отчаянии постанывание. Как же ему хочется секса. Отсчитав до десяти, Уён с шумным вдохом резко вскидывает голову, уставившись уже на мертвенно бледного Ёсана.       – Что ты там делал с президентом?! – приказным тоном выпаливает Уён, не скрывая, впрочем, лукавых ноток в голосе.       Встрепенувшись, как разбуженная птица, Ёсан переводит чуть выпученные глаза на собеседника, но от периферийного зрения не укрывается и то, как его брат резко сжимает стакан в руке.       – Погоди-ка... – Уён прищуривается, только сейчас в тусклом свете подмечая размазанную косметику вокруг чужих глаз и припухший нос друга. – Ты что, пореветь уже успел?       – Я спьяну заистерил, – тут же гнусаво выдавливает из себя Ёсан, и на мгновение покусывает губы. – Он там угрожать начал, я испугался... и...       Озадаченно Уён продолжает наблюдать за внутренней борьбой на чужом лице. Как Ёсан всё ещё поджимает губы, как нос его машинально шмыгает, а глаза нервно мечутся по разным точкам на столе. Сложно сказать, что Пак Сонхва над ним только лишь издевался. Вернее, Уён знает этот взгляд, который его лучший друг пытается прятать. Идентичной эмоцией может похвастаться и его брат. Она же их сейчас и объединяет, делая очень похожими.       Нечто жуткое, унизительное и отрицаемое. Отрицаемое как раз потому, что понравилось крайне сильно.       – Ах... – Уён хихикает, не сдерживая ехидную улыбку. – Так и знал, что чёртов Пак Сонхва любит БДСМ! И почему я...       Он буквально подпрыгивает на своём стуле и в недоумении уставляется на источник громкого звука, когда Сан резко опускает стакан на столешницу. От накатившей злобы сощуренные глаза старшего из братьев становятся едва ли не непроницаемо чёрными.       – Заткнулись все живо, – гневно цедит он, уставившись прямиком на оторопевшего Уёна. – Я предлагаю всем забыть, что мы друг друга видели. Никто никого не видел. Ясно вам?       Уён дёргает уголком рта, чувствуя подкатывающее раздражение. Не столько Сан бесит своей злобой, сколько отрицанием, всё таким же тупым, упрямым, по-идиотски... За эмоциональным цунами он и не замечает, как скрипит тяжёлая дверь столовой, и по пустому залу проходится размеренный стук каблуков. Лишь успевает увидеть, как Ёсан впереди вскидывает голову, и в следующий миг знакомая крупная ладонь ложится на плечо.       – Ну что, тусовщик, готов домой ехать? – слышится сверху привычно дружелюбный голос Юнхо. – А вам как вечеринка, всем довольны?       Удивляет, как староста и секретарь президента словно и виду не подал на присутствие Кан Ёсана, но тот и без напоминаний машинально вжимает голову в плечи, потупив взгляд.       – Всё шикарно, Юнхо, – буркнув, Сан не поднимает глаз, контрастируя тоном с собственными словами. – А где Сонхва сейчас, не знаешь?       – Зачем тебе Сонхва?       По всему телу предательскими волнами проходится крупная дрожь, когда Уён остро ощущает, как чужая ладонь резко сжимается на его плече. Тело даёт совсем не ту реакцию, отзываясь уже мучительными позывами к жалобным стонам. Этот тон Уёну знаком. Слышал он его, правда, всего единожды.       Как раз когда в первом классе старшей школы пробрался на занятие музыкального факультатива, чтобы попробовать получить доступ к телу красавчика президента через его помощника. Тогда Чон Юнхо спросил то же самое. И тогда Чон Уён решил остановиться на самом старосте.       – Поблагодарить лично хочу, – глухо отвечает Сан, поджимая тонкие губы.       Поморгав, Уён украдкой всматривается в его лицо. То ли виной тусклое освещение, то ли бурная разыгравшаяся фантазия, но к внутреннему удивлению Сан будто вот-вот собирается сморгнуть злые слёзы.       – Президент уже отдыхает, – отмечает Юнхо чуть мягче, ослабив хватку на плече, словно сам того не замечая. – Будет принимать все благодарности в понедельник или по почте. А ты, если хочешь, садись с нами, отвезу в твой район! Уён, ты же не против?       – Юнхо... – с трудом выдыхает Уён и поднимает руку, положив поверх чужой ладони. – А может...       Возможно, виной тому ударная доза коктейлей и впечатлений, но мозг со страшной силой плавит воистину чудовищного желания завалиться в постель хоть с кем-то. Хоть с самим Юнхо, которому хочется дать пару пощёчин за удушливую вежливость, а ещё лучше – попробовать вывести настолько, чтобы тот позволил себе больше подобного грубого обращения.       Уён поднимает затуманенный взгляд и встречается с горящими глазами Чхве Сана. После чего медленно переводит свои, и замечает знакомые камушки на выбившемся из-под манжеты браслете, надетом на руку, лежащую поверх ладони... его негласного бойфренда. Отчего-то становится невыносимо плохо. Злобно, грустно. Голодно.       – Спасибо, дружище, – всё так же глухо протягивает Сан и поднимается на ноги. – Я такси лучше вызову, а вы поезжайте.       Пошатываясь, он прошаркивает кроссовками мимо и скрывается из виду. Где-то над головой озадаченно хмыкает Юнхо и легонько похлопывает Уёна по плечу, после чего вежливо и непререкаемо добавляет:       – Я пойду раздам охране указания и буду Акулу выгонять на выезд, а ты подтягивайся. Ёсан, ты тоже, если хочешь. – Он чуть медлит, усмехаясь. – Можешь на этот раз даже не в багажном отделении.       Приунывший Ёсан сжимается ещё сильнее и тяжело прерывисто вздыхает. Рука Юнхо высвобождается из-под ослабшей ладони, а затем слышатся удаляющиеся шаги. Уён же резко скрещивает руки на груди и раздосадованно откидывается на спинку стула. Взгляд мечется из стороны в сторону, ища, за что бы уцепиться, пока не встречается с поднятыми глазами Ёсана. Тот смотрит с молчаливым, но крайне бурным осуждением.       – Что? – раздражённо бросает Уён, стянув губы в линию.       – Нахера ты это затеял? – Наконец-то обретает дар речи Ёсан, приобретая не менее скандальный тон. – У тебя проблемы будут.       – У меня?!       Уён едва не задыхается от возмущения, но Ёсан уже поднимается из-за стола, вновь пряча глаза.       – Я с братом поеду, – бросает он напоследок, проходя мимо. – А ты иди к парню своему. И лучше бы нам всем действительно сделать вид, что ничего не было.

* * *

      Индикатор в приложении показывает, что такси прибыло по назначенному адресу и ожидает за воротами директорской резиденции. Чонхо оглядывается в полупустой прихожей, где официанты уже начинают понемногу прибираться и сновать с вениками, и застёгивает куртку под горло. Телефон он прячет в карман и выходит на крыльцо в почти морозные объятия ночного воздуха. Скорее всего, стоит попрощаться с друзьями и поблагодарить президента за приглашение, но все будто разбежались по углам. Лишь Кан Ёсана он успел увидеть чуть ранее оперативно спускающимся со второго этажа в компании подгоняющего Чон Уёна и – внезапно – чем-то крайне напуганного Чхве Сана. Окликнуть не получилось. Да Чонхо и не захотел. Даже если бы сейчас более располагающий к себе Хонджун развлекал его разговорами, то всё равно бы не помог. Чонхо чувствует потребность поскорее добраться до дома, принять горячий душ, перелезть в пижаму и улечься спать. Потому что впечатления не приносят ему покоя.       Вторая за неделю социальная вылазка даёт о себе знать перепадами температуры тела и щекотливым чувством тревоги, чьи коготки ласково чешут затылок, но – удивительно – не вонзаются в мозг, подгоняя поскорее бежать. Анализируя собственное состояние, Чонхо даже может сказать, что впервые пережил столь бурную вечеринку практически без последствий. Ветер, поднявшийся на пустынной территории двора, треплет его волосы и выметает из головы что-либо, кроме... Кроме Чон Юнхо.       Дурацкая улыбка вылезает на лицо, и Чонхо прибавляет шагу, склонив голову к земле. Чон Юнхо поселился в его груди чем-то очень тёплым и всеобъемлющим, вытесняя и пустоту, и тревогу. Красивый, умный и всегда приходящий на помощь. Уставший, но собранный, и нуждающийся в помощи сам. Странная просьба старосты крутится в голове, обрастая деталями и планами. Чонхо никогда не стремился выставлять напоказ свои умения в стрельбе, и если бы школьному комитету не нужно было чем-то заменить для него верховую езду, то никто и не узнал бы. А Юнхо узнал. А Юнхо заметил. И заинтересовался тем единственным, что Чонхо действительно умеет хорошо...       Пока ноги машинально несут его к воротам по уличной плитке, Чонхо игнорирует позывы мозга ко сну и раздумывает о том, как расскажет старосте всё о строении и характеристиках гладкоствольных ружей, как в подробностях сравнит преимущества и недостатки Глока и Беретты, а также сожалеет, что в близкой доступности нет мест, где можно было бы познакомить Юнхо с винтовками. Сам Чонхо может собрать и разобрать любой автомат буквально с закрытыми глазами. Предвкушая собственные лекции, он и не замечает, что стены будки пропускного пункта уже какое-то время мигают отражениями красного и синего света, а двое человек из охраны выходят к воротам и о чём-то общаются сквозь решётки с представителями правопорядка. Вспоминается недавняя беготня по территории академии, и Чонхо замедляет шаг, аккуратно подбираясь ближе. Один из охранников, тем не менее, поворачивает к нему голову и отрывисто бросает:       – Парень, стой пока там.       От волнения живот скручивает неприятной судорогой, а в мысли запрашивается тревога. Чонхо пытается прислушаться к негромкому диалогу, но тот заглушает шум двигателя и колёс за спиной. Обернувшись, Чонхо прищуривается на фары выворачивающего к воротам автомобиля и припоминает, что, кажется, видел его возле школы. И в этот же миг водитель заглушает мотор, выбираясь наружу. Высокую фигуру Юнхо по-прежнему сложно спутать с кем-то ещё. Тот слегка хмурится, подходя ближе к воротам, но Чонхо с облегчением отмечает, что привычная лёгкая улыбка вновь вернулась к старосте.       – В чём дело? – слышится его низкий мягкий голос.       – Нам нужен собственник, – слегка поднимает голос один из полицейских.       – Я собственник, – непререкаемо вежливо продолжает Юнхо. – Соседи вас вызвали?       Украдкой Чонхо косит недоумевающий взгляд на ворота, где староста уже вплотную подходит к решётке и кладёт руку на прутья.       – Да, соседи... – растерянно протягивает мужчина, отвлекаясь на поднятую руку с лёгкой настороженностью. – Говорят, музыка у вас тут, салюты...       В ответ Юнхо лишь добродушно смеётся, а Чонхо замечает краем глаза сбитое с толку лицо полицейского. Тот неловко поправляет фуражку за козырёк, пытаясь собраться с мыслями под натиском чужой вежливости.       – Мы уже давно всё закончили, господин офицер, – заключает Юнхо и уверенно протягивает вторую руку сквозь прутья. – Здесь тихо, спокойно... и совсем нет поводов для протокола. Верно?       Он похлопывает офицера по плечу, продолжая улыбаться и держать прямой зрительный контакт. Тот лишь машинально проводит ладонью по нагрудному карману рабочего жилета и на секунду вскидывает брови.       – Хорошего Вам вечера! – доброжелательно протягивает Юнхо и выпрямляется, делая шаг назад.       Ошарашенно Чонхо наблюдает, как, потупившись, полицейские бурчат слова прощания и направляются к своему автомобилю. Через секунду после хлопков дверей мигалки гаснут, а вскоре слышится и удаляющийся шум. Ситуация, что ещё с минуту назад была накалена до предела, сошла на нет так стремительно, что даже охрана продолжает неловко почёсывать затылки под испытывающим взглядом старосты.       – Телефон мой у вас есть, почему не позвонили сразу? – строго спрашивает Юнхо, отчего по спине заново бежит волна мурашек. – Не вижу, чтоб вы решали проблемы лучше, чем недостаточно авторитетный школьник.       Он приглушает голос, продолжая о чём-то беседовать с рослыми приунывшими мужчинами. Их компания загородила выход, пока Чонхо всё так же неловко раздумывает, как бы выбраться к такси и не привлечь лишнего внимания. Всё же, он, кажется, стал свидетелем дачи взятки должностному лицу при исполнении, и продолжает удивляться, каким образом Чон Юнхо не уехал в участок вместе с полицейским автомобилем после таких манёвров. Это пугает. И в то же время Чонхо понемногу начинает привыкать к тому, что Юнхо не всегда улыбается. Более того – неожиданные изменения в чужом поведении не только заставляют чувствовать себя более приближённым, но и откликаются внутри. Будят нечто, припрятанное на дне сознания. Интересуют и будоражат.       Договорив, Юнхо оборачивается и наконец-то видит, что у него есть наблюдатель. Чонхо и не замечает, в какой момент староста вновь сияет улыбкой, будто та была на лице всё это время.       – Чонхо! – вскликивает он, приближаясь и поворачивая к машине, на которой приехал. – Выйти хочешь? Сейчас тебе ворота откроют, одну секунду.       – Юнхо, стой! – взволнованно вырывается раньше, чем Чонхо успевает сообразить, что творит.       Чтобы как-то подкрепить свой неуместный возглас, он на негнущихся ногах спешит к старосте, который замирает у раскрытой белой двери. Помявшись, Чонхо опускает взгляд в землю и тут же осторожно поднимает.       – Мы можем начать занятия хоть с этой недели... – неловко говорит он чуть тише. – На базе только гладкоствольные ружья и пара двустволок, они элементарные, потому ты быстро поймёшь, думаю, что к чему...       Помедлив секунду, Юнхо со смешком улыбается чуть шире.       – Конечно, – весело отвечает он. – Я тебе либо напишу, либо в школе поговорим. Думаю, из тебя получится отличный...       Он прерывается на громком «бу!» и пошатывается, когда две руки обхватывают его за пояс со спины. Юнхо приподнимает локоть, из-под которого высовывается растрёпанная голова Чон Уёна.       – Попался! – с пьяной улыбкой хихикает он и жмурится, когда Юнхо с усмешкой приглаживает его светлые волосы. – Ну что, милый, стартуем?       Отвлёкшийся Юнхо мигом переключается на источник лишнего шума, пока Чонхо поспешно и покорно делает несколько шагов назад, стремясь убраться с дороги. Гаденькое чувство безнадёги подъедает только-только встрепенувшуюся надежду. Он наблюдает, как Чон Юнхо максимально учтиво провожает Уёна на пассажирское сиденье, пристёгивает под громкие протесты и закрывает за ним дверь.       Чон Юнхо продолжает быть каким-то прекрасным рыцарем из сказок. И его принцесса явно не ценит все прилагаемые старания. Как не ценит никто, кому Юнхо словно стремится помочь абсолютно безвозмездно. Пройдя обратно к водительской двери, Юнхо бросает на него ободряющий взгляд и машет рукой на прощание. Уныние внутри Чонхо плавно сменяется до странности смелой решимостью.