Seven Deadly Sins

      Может быть, коктейли действительно были очень вкусными. А может, Хонджун реально утратил меру, пока пытался успокоиться и настроиться хоть на что-то. Чем дальше его уносит от берегов сознания, тем пространней вспоминается и Минги, и его улыбка, и реакция, что за ней последовала. Параноидальные мысли не дают покоя. Как минимум потому, что у всей директорской семьи странные вкусы на зеркала. Высокие, масштабные, доходящие чуть ли не до потолка, те есть в каждом помещении. И Хонджун заметно вздрагивает, проходя мимо, и будто бы замечая знакомую ухмылку. Точно такое же лицо, как у него. Только совсем другие глаза.       Мурашки бегут по коже, когда воображение пририсовывает этот же взгляд к Сон Минги. Будто тот обманул и посмеялся, и в данный момент как раз рассказывает товарищам во дворе про странного новенького. Хонджун никогда в жизни не стремился так искренне выразить кому-либо своё доверие, и Минги не может его предать. Попросту не может посметь.       Хонджун врезается в кого-то на полном ходу, выпалив невнятные извинения, пока не понимает, что встречный намеренно преграждает ему путь. Чонхо придерживает его за плечи, внимательно разглядывая. Хонджун же пьяно смеётся. – Прости, не признал! – Он взмахивает рукой и ведёт пальцами в воздухе, будто прицениваясь к хмурому лицу друга. – Всё не привыкну, что ты бываешь такой нарядный вне школы. – Да лень мне в школу так ходить, – Чонхо усмехается, но вновь по-странному, лишь обостряя нервное воображение. – Что там твой Минги?       Хонджун жалобно кривится в ответ.       – Пропал без вести, да так, что волноваться начинаю! А вдруг его опять...       И замолкает, чуть испуганно поглядывая то на Чонхо, то вовнутрь собственных ощущений. Не стоит лишний раз говорить вдохновлённому Чонхо, что его обожаемый староста ведёт себя так странно. Особенно когда сам Хонджун начинает сомневаться, а правильно ли истрактовал поведение Чон Юнхо. С такой степенью внутренней паранойи он вообще умудрился надумать себе мнимую угрозу от Сон Минги – человека с крайне добрым сердцем.       – А что там твой Юнхо? – находится Хонджун, довольно оскалившись.       Но тут же его улыбка ползёт вниз, когда на обычно безучастном лице Чонхо отражается целая гамма эмоций. Тот встревожен донельзя, пока хмурится всё сильнее и отводит взгляд. Смутные сомнения продолжают закрадываться всё глубже.       – Что случилось? – Хонджун подаётся вперёд, собираясь взять друга за плечи в ответ, но промахивается, ойкнув.       Чужие руки подхватывают его, не дав упасть на пол.       – Так и знал, что не стоило тебя оставлять... – ворчит Чонхо, едва различимый за музыкой. – Пойдём.       Но Хонджун не может двинуться с места, чувствуя, как сердце в груди сначала замедляется, растягивая удары, а после сбивчиво принимается наращивать темп.       – Чонхо... – с трудом выдавливает Хонджун, проглатывая вязкую слюну. – Мне...       – ...хреново, – мрачно подытоживает Чонхо и перехватывает его за пояс. – Идём, умоешься.       Пытаясь сопротивляться, Хонджун с ужасом понимает, что тело не слушается. Он знает, как на его организм действует алкоголь, и оттого обычно становится гиперактивным. Теперь же онемевшее тело почти покорно идёт с Чонхо в сторону ближайшей ванной.       – ...что-то не так... – одними губами шевелит Хонджун.       Его охватывает паника, пока мозг вскипает, словно силясь протрезветь. И затем лишь погружается в тягучий вакуум, опутанный щупальцами какого-то жуткого чувства неправильности. Хонджун не мог так опьянеть. Его заметно трясёт, пока Чонхо включает свет и открывает дверь в тёплую ванную комнату. Хонджун хочет попросить того помочь хоть как. Даже на скорую готов, лишь бы снова обрести хоть каплю адекватности. Чонхо заводит его внутрь и осторожно отходит к двери. Хочется закричать в страхе, чтобы тот не уходил, но язык отнимается окончательно. Разогнавшееся сердце теперь колотится, как неровная барабанная дробь.       – Я снаружи буду, – тактично проговаривает Чонхо, прикрывая дверь за собой.       Всё же, Хонджун решается, развернувшись за ним. Пытается – но сразу же падает на пол. Тело болит полностью, а пульс не унимается. Ким Хонджун погружается в больной сон без сновидений. А во сне этом лишь страх и крайне ядовитое ощущение отравленности.

* * *

      Сонхва решает идти не к парадной лестнице в прихожей, потому что буквально последнее, чего он хочет – это чтобы хоть одна живая душа видела его перекошенное от ярости лицо. Он не оборачивается, итак прекрасно слыша, как Юнхо поднимается следом по чуть менее торжественной лестнице на второй этаж. При мыслях о нём злость лишь усиливается, но Сонхва держится. Ему не нужны лишние уши.       Выйдя в просторный коридор без окон, где ниши в стенах украшают картины с массивными рамами, Сонхва останавливается у нужной дубовой двери. Та ведёт в кабинет его отца. Скрестив руки на груди, он поворачивается, всё же вонзая в помощника горящий яростью взгляд.       – Открывай. – Сонхва коротко кивает на дверь, пока голос стремительно превращается в ядовитое шипение.       Юнхо незамедлительно суёт руку в карман брюк и достаёт массивную связку ключей, сразу же отыскав нужный. В гнетущей тишине щелчки замка звучат особенно угрожающе, но сам Юнхо лишь мягко открывает дверь и делает шаг в сторону вместе с ней, пропуская Сонхва вперёд. Смотреть на него уже не хочется в эту же секунду. Сонхва врывается внутрь, ударив ладонью по выключателю, и по дуге обходит массивный дубовый стол. В дорогом и роскошном интерьере будто бы до сих пор сохранился аромат отцовских сигар и одеколона, но сейчас это не вызывает привычной тревоги. Наоборот – придаёт сил.       – Дверь закрой, – рявкнув, Сонхва упирается обеими руками о столешницу, глядя на дорогое дерево и собираясь с мыслями.       Всё такой же мягкий щелчок двери сменяется приближающимися шагами, которые скрадывает пушистый ковёр на полу. Сонхва делает глубокий вдох и на секунду прикрывает глаза, после чего с воинственной яростью поднимает взгляд.       – В собственном же доме, на своей собственной вечеринке, я битый час вынужден искать тебя, – шипит Сонхва сквозь зубы. – Скажешь мне, что это впервые, или хватит совести промолчать? Как думаешь, Юнхо, я должен этим заниматься здесь и сейчас? Ловить тебя везде, пока мой дом превращается в хаос?       Юнхо молчит, слегка отвернув голову и сосредоточенно глядя в пол. Зубы Сонхва скрипят лишь сильнее. Его злость ищет выход и не находит иной цели, а непробиваемое спокойствие Чон Юнхо теперь бесит. Но тот даже не удосуживается привычно улыбнуться и сказать что-то успокаивающее. Сонхва просто обязан взорваться с минуты на минуту.       – Должно быть, ты знаешь уже, что произошло? – продолжает он, вцепляясь в края стола пальцами. – Потому и прячешься, верно?       Ответная тишина начинает нешуточно раздражать. Сонхва чувствует, как подкатывающий гнев становится всё сильнее, а собственные барьеры благоразумия трещат по швам.       – Одна у меня была просьба, – теперь он откровенно рычит сквозь зубы. – Никакого. Кан Ёсана. На моей вечеринке.       Сонхва пытается глубоко вдохнуть и успокоиться, но отстранённость Юнхо уж слишком откровенно выводит его из себя.       – Так почему же он здесь, Юнхо? – шипит Сонхва, сузив глаза. – Отвечай мне!       Собственный крик режет по ушам. Юнхо же, наконец, сдвигает брови, едва заметно дёрнув щекой. После чего тяжело выдыхает и поднимает руку к лицу, устало потирая переносицу.       – Хватит, – слышится его тихий голос. – Ты очень похож на отца, Сонхва. Но лишь внешне.       Злость внутри Сонхва берёт новый крутой виток, словно на вираже американских горок. Он холодеет от ярости и резко выпрямляется, вытянувшись уже слишком привычно, и парой быстрых шагов огибает стол, приблизившись к Юнхо.       – Ну-ка, повтори... – цедит Сонхва сквозь зубы, невольно сжимая и разжимая кулаки.       Приходится чуть задирать голову, чтобы смотреть в лицо Юнхо, но тот лишь продолжает усиленно отводить взгляд. И выводит настолько, что слова лезут вперёд воли сдержаться и быть благоразумным.       – Не зарывайся, Чон Юнхо, – ядовито продолжает Сонхва, делая ещё шаг вперёд. – Ты не в том положении. Ты. Не выполнил. Мой. Приказ.       Он делает всё новые шаги с каждым отдельным словом, пока Юнхо закономерно отступает всё дальше к стене. Хочется разорвать его на куски за это идиотское и невыносимо наглое безразличие.       – Что же ты молчишь, Юнхо? – наигранно чуть мягче бросает Сонхва, пока глаза его откровенно мечут молнии.       И в этот миг Юнхо поднимает взгляд, отчего Сонхва буквально примерзает к своему месту. На секунду ему становится страшно, но тут же все мысли перекрывает непонимание и уже абсолютно немотивированный гнев. Юнхо смеет смотреть на него с такой злостью, какую Сонхва не видел никогда в своей жизни. И он слишком мучительно вдруг хочет отмотать всё назад и закрыть себе рот, но мир вокруг, кажется, идёт трещинами и разваливается.       – Мне надоело это, – выдыхает Юнхо, сжимая зубы до выступающих скул.       Сонхва усиленно душит подступающий страх.       – Я сделал всё, как ты сказал, – продолжает Юнхо, теперь не сводя с него гневный взгляд. – Так что прекрати свою истерику, иначе...       Его голос прерывается громким хлопком, и голова Юнхо дёргается в сторону. Сонхва отшатывается, замерев с горящей поднятой ладонью, и сам лишь смутно соображает, что натворил.       Юнхо вновь медленно поворачивается, прижимая ладонь к щеке. В его взгляде не читается ни боли, ни обиды. Лишь откровенная ярость, которая пугает до самой глубины души. И Юнхо дёргается вперёд, отчего в голове трагично проносится неверие, что тот будет драться. Что всё дошло до этого.       Тело Сонхва реагирует быстрее, и он замахивается вновь, но на этот раз рука Юнхо хватает его за запястье, сжимая до боли. Сонхва вспоминает, что тот умеет драться. Сонхва не верит, что тот станет. И зажмуривается, когда Юнхо дёргает его на себя и разворачивает, прижимая спиной к стене. Сонхва ждёт удара, уже заранее прощаясь и с лицом, и с помощником, и с единственным лучшим другом.       Вместо этого он едва не задыхается, получив его губы на своих собственных.

* * *

      Чон Юнхо, даже если бы и захотел, то не смог бы вспомнить, когда научился надевать то самое лицо. Он научился улыбаться, потому что это делало людей мягче, делало их более открытыми к диалогу, делало их сговорчивее. Возможно, он научился этому, копируя отца, и с тех пор только и слышал, что его улыбка красивая. Что ему стоит делать это почаще, если он хочет получить всё, что только пожелает. Он ловит себя на мысли, что собственное привычное лицо раскрошилось ещё там, в ванной, и осталось лежать в раковине блестящими осколками. Юнхо искренне желает, чтобы Сонхва не видел этого. Сонхва искал эту привычную улыбку, но Юнхо мог лишь развести руками. Но Юнхо не знает, что вместе с улыбкой лишился и щита от всех внешних угроз. Он не может это вытерпеть, не может себя контролировать. Всё, чего он желает – это чтобы Сонхва наконец-то замолчал.       Юнхо добивается этого самым неожиданным способом, но опомниться не успевает. Злость, раздражение, гнев, свирепая ярость, затаённая обида – всё выбирается наружу в несдержанном поцелуе, и Пак Сонхва наконец-то замолкает. По его широко распахнутым глазам не читается ничего из хлынувшего от самого Юнхо. И глаза эти закрываются столь же неожиданно, но Юнхо не останавливается.       Он целует своего лучшего друга, и не чувствует никаких угрызений совести. Последняя внятная мысль подтверждает, что это было неизбежным. Весь этот вечер, вся предыдущая неделя, все месяцы, проведённые в одной комнате, все годы, в которые двое шли рука об руку – всё сходится на этом моменте. И Юнхо продолжает, навалившись и прижав Сонхва к стене. Он хочет остановиться, но ощущение этих губ, с которых только что слетали лишь яростные крики, прошибает насквозь слишком неожиданно. Слишком приятно.       Но через эту краткую секунду, Сонхва, вдруг опомнившись, дёргается в сторону, обеими ладонями толкая его в грудь. Юнхо отшатывается, едва выравнивая дыхание, и готовится к очередному удару, но чужие руки, подрагивая, опускаются вниз и сжимаются в кулаки.       – Да как ты... – еле выдыхает Сонхва, не сводя с него горящих глаз. – ...смеешь?       – Смею что? – с непроницаемым лицом переспрашивает Юнхо, силясь хоть как улыбнуться, но ловя провал за провалом.       Вместо улыбки он вновь шагает ближе, но на этот раз Сонхва спешно упирается ладонями в его грудь.       – Только попробуй сделать это снова, – злобно шипит он, пока в его блестящем взгляде самым неожиданным образом читаются отблески страха. – Только попробуй, и я убью тебя.       Приходит очередь и Юнхо дёрнуться, схватив его руку за запястье. Сонхва сжимает кулаки сильнее, но вдруг неожиданно задыхается, едва не вскрикнув от боли. Запрещённым приёмом Юнхо вдавливает фалангу его мизинца в кость, вызывая судороги по всему телу, и резко разворачивает лицом к стене, заламывая его руку за спину.       – Ты успокоился? – тон Юнхо звучит всё так же ровно.       Прижатый к вельветовым обоям Сонхва пробует дёрнуться снова и жмурится, вновь чувствуя боль во всём теле от усилившегося нажима.       – Я спросил, – почти что с угрозой повторяет Юнхо, нависая над ним, но стараясь не смотреть вниз. – Ты успокоился?       – Отпусти... – вдруг едва ли не бесшумно выдыхает Сонхва, в отчаянии прижавшись к стене щекой.       Выждав ещё пару долгих секунд, Юнхо наконец разжимает руки. Опомнившись, Сонхва спешно выпрямляется, рванув прочь с такой скоростью, что за секунду оказывается у двери кабинета. Юнхо медленно поворачивает голову вслед и встречается с неверящим взглядом Сонхва, что уже вцепился ладонью в ручку, но замер. В глазах его читается откровенная паника. Лицо Юнхо не выражает ровным счётом ничего.       Они смотрят друг на друга, словно ожидая, кто первым сдастся и наденет привычную маску обратно. И на секунду Юнхо кажется, что Сонхва из последних сил надеется победить. После чего тот с оглушающим грохотом толкает дверь от себя и вылетает прочь в коридор.

* * *

      Коридоры, что кажутся Ёсану бесконечными, сливаются в один – длинный, полутёмный, с угнетающими картинами на стенах и одинаковыми дверьми. Он бродит и бродит, чувствуя сильное головокружение, но упрямо нажимает на каждую ручку в надежде, что дойдёт до цели. Его, должно быть, уже ищут, но Ёсан слишком плохо помнит дорогу обратно. Незнакомая лестница наверх ему и вовсе будто снится. Не сдержав тяжёлый вздох, он останавливается у очередной двери и аккуратно пытается убрать кудри со лба. Рука тянется к телефону в кармане, и хочется сдаться, набрать Уёна, признаться, что алкоголя на сегодня хватит. Ёсан мечтает найти снова ту комнату, где постель распотрошили ради плана по его проникновению на вечеринку. Хочется прилечь. Но Ёсан на удачу вдавливает очередную ручку, и та вдруг поддаётся. Старательно глядя под ноги, он перешагивает порог, понимая, что это не одна из ванных комнат, и что в помещении горит приглушённый свет. Ноги же несут дальше, и наконец Ёсан поднимает взгляд.       И практически трезвеет от подкатившего страха, столкнувшись глазами с тем, от кого так старательно прятался. Пак Сонхва сидит на кровати, освещаемый лишь настольной лампой, и в какой-то момент от его тёмной фигуры отделяется кусок. Ёсан спешно моргает и понимает, что президент секунду назад держал на коленях большого чёрного кота, которого гладил и вынужденно выпустил, потому что тот испугался резких звуков. Тень, промчавшись под ногами, скрывается в коридоре. Ёсан же пытается осознать всю картину, где такая странная нетипичная деталь выбивается из общего привычного образа. Сонхва любит животных, и те, похоже, любят его в ответ.       И Сонхва, отойдя от растерянности, на глазах начинает возвращаться к холодной ярости. Это лицо снилось Ёсану в кошмарах, а теперь кошмар неминуемо становится реальностью. Нужно бежать. Спасаться, петлять, с разбегу выпрыгивать в окно – что угодно, лишь бы не снова...       – Стоять.       Ёсан едва не взвывает от безысходности, чувствуя, как неминуемо всё тело прирастает к полу от этого голоса. Он даже не может открыть рот, чтобы закричать. Сонхва смотрит на него так, будто Ёсан лично сделал зло ему, его семье, этому дому с бесконечными коридорами, и всё – лишь своим присутствием. Много раз Ёсан думал о том, что лишний, и что миру было бы намного проще без его присутствия. Но никогда не ощущал это так явно, видя безудержный отклик презрения в глазах своего безусловного мучителя.       – Подойди, – пугающе спокойно произносит Сонхва. – И дверь закрой.       К горлу комом подкатывает истерика, но Ёсан повинуется, чувствуя, как заново кружится голова, а ноги становятся ватными от одного только тона этих приказов. Он делает шаг за шагом, старательно отводя глаза в сторону. Он так и не понимает до сих пор, что именно сделал принцу школы, чтобы получить столько ненависти в ответ.       – Развлекаешься? – ядовито спрашивает Сонхва. – Нравится моя вечеринка?       Ёсана сковывает такое оцепенение, что он попросту смотрит в ответ и лишь отмечает, что с президентом словно что-то не так. И покосившаяся поза какая-то болезненно расслабленная с упором на одну руку, пока вторая свисает с колена, и привычная жуткая улыбка будто едва заметно подрагивает. Лишь горящие злостью глаза остаются неизменными. Даже когда Пак Сонхва смотрит на него снизу вверх, Ёсану попросту хочется умереть на месте.       – Прости... – жалобно выдыхает Ёсан в последней надежде, что его это хоть как-то спасёт.       – Я слышал это много раз, Кан Ёсан, – ледяным тоном парирует Сонхва, дёрнув бровью. – Иди, отдыхай, наслаждайся жизнью. И будь готов... – Глаза его сужаются, пока голос переходит на шипение: – Будь готов, что теперь твои извинения будут публичными. При всей школе, Кан Ёсан.       Сонхва почти маниакально проводит кончиком языка по губам.       – На коленях, Кан Ёсан.       Внутри что-то резко обрывается и падает в бездонную яму помутневшего сознания. Ёсана пробивает крупная дрожь от понимания глубины своего падения. Бессильная злоба пытается подняться, но может лишь вцепиться за край пропасти. Он глубоко и прерывисто вздыхает, опуская взгляд в пол.       – Можешь быть свободен, – почти миролюбиво продолжает Сонхва, изящным движением убирая волосы со лба. – Наслаждайся остатком вечера, пока я это позволяю.       Однако Ёсан будто прирастает к полу. Злость его отчаянно борется и цепляется за острые камни, силясь вылезти, подняться, выпрямиться. Плечи вздымаются от учащённого дыхания, и он не понимает, то ли кричать собирается, то ли несдержанно разрыдаться. Обида ширится не только на безразличного Пак Сонхва – она захватывает всё вокруг, кипит, обжигает нутро и плевками выплёскивается через край. Ёсан медленно поднимает взгляд и неожиданно разводит руки в стороны, будто бы в недоумении.       – Знаешь, что?.. – вырывается из груди нехарактерно громкий и ломающийся голос. – Я, может, и не мастер извиняться!..       Ему страшно до чёртиков от одного лишь взгляда на побледневшее лицо Сонхва, которое за секунды стало напряжённой угрожающей маской. Но он продолжает:       – А я просто не знаю, понимаешь?! – Ёсан взмахивает руками, подстёгиваемый алкоголем, и склоняется вперёд, отчего сузившиеся глаза напротив слегка приоткрываются. – Нихера вообще не знаю, за что мне извиняться перед тобой!       Паникующий мозг посылает тревожные сигналы, оповещая, что Кан Ёсан только что буквально наорал на принца школы, но расправившая плечи злость поднимается на ноги, бесстрашная в тёплых объятиях всего выпитого, и Ёсан лишь круто разворачивается, направившись прочь. А вернее, попытавшись. Земля уходит из-под заплетающихся ног сама собой, а жёсткую встречу с полом смягчает лишь мягкий ковёр. Ёсан сопит, опираясь на ладони, и весь передёргивается от внезапного смеха.       Сонхва за его спиной поначалу будто неконтролируемо сдавленно посмеивается, но уже через секунду смех его становится всё более громким, всё более злым, ядовитым, беспощадно издевательским. Ёсан из последних сил оборачивается через плечо и видит, что президент даже запрокинул голову от несдержанного веселья. Ёсану даже на миг кажется, что тот безумен.       Или же, что безумен сам Ёсан, ведь он стремительно принимается разворачиваться не к двери, а обратно – с мрачной решимостью в когти хищного зверя.

* * *

      – Пойдём! – звонко восклицает партнёрша, пока хватает Сана за руку и мягко пытается тащить в сторону прихожей. – Там такое сейчас будет!       Её грудной смех, что обычно отзывается в теле Сана приятным покалыванием, теперь невероятно раздражает. Она лёгким движением руки забрасывает волосы за плечо и улыбается во все белые зубы.       – Да не хочу я... – рычит Сан, всё ещё невольно оглядываясь по сторонам в поисках знакомой макушки.       Он так и не нашёл Ёсана, отчего вся атмосфера праздника неминуемо сходит на нет, сменяясь откровенной тревогой. Мозг уже благодушно рисует картины разной степени разрушительности на случай, если президент всё же где-то пересёкся с зайцем на своей вечеринке. Не видно их обоих. Всё ещё. А настойчивость щедро подвыпившей, а оттого чрезмерно весёлой партнёрши никак не хочет сочетаться с примерно таким же количеством выпитого в самом Сане. Тому от алкоголя сложно подавлять подбирающуюся на мягких лапах злость.       – Фейерверки-и! – жалобным дурашливым тоном тянет девушка. – Пойдём смотреть!       Сан цокает языком и резко вздёргивает руку вверх, отворачиваясь в сторону. Он глядит на оторопевшую партнёршу исподлобья, заговорив уже с отчётливой угрозой:       – Отцепись от меня.       Та, похлопав нарощенными ресницами, так и оставшись стоять с протянутой рукой, гордо вздёргивает нос и разворачивается, с ровной спиной вышагивая к выходу. Сан невольно окидывает взглядом её уже выработанно виляющие бёдра в коротких шортах и высоких чулках. В голове эхом звучит фраза, так неосторожно брошенная сучьим Чон Уёном: «А ты знал, что твоя девушка шлюха?».       Сан хмыкает, разворачиваясь к пустеющему танцполу, откуда навстречу ему вразнобой подтягиваются все как один подвыпившие гости, желающие посмотреть намечающееся шоу на улице. Он же идёт вперёд, к полутёмным коридорам, намереваясь проверить все помещения, какие сможет найти. А партнёрше его требуется всего несколько настойчивых зажатий в углу без права на побег, чтобы та всё простила. И шлюха она самая распоследняя.       Пройдясь вдоль одинаковых дверей, Сан пытается прикинуть архитектуру этого одновременно роскошного и пугающе стерильного дома. Он явственно чувствует себя на чужой территории, но мысли о Ёсане толкают идти дальше. Пока за поворотом он не слышит звяканье и знакомую поступь. В нос бьёт приторный сладкий аромат, и Сан выглядывает на запрятанную в нише запасную лестницу, по которой взбирается Чон Уён. Виднеется, как и всегда, лишь его задница в обтягивающих джинсах, пока тот не замирает, обернувшись.       В полутьме Сану кажется, что в чужих глазах сверкает яркая искра. Нечто такое, что вызывает невнятные ощущения во всём теле, заставляя волосы встать дыбом. Сан прищуривается, глядя на примёрзшего к месту Уёна. На том всё та же шлюшья рубашка с перемотанным вокруг шеи куском ткани. Алкоголь внутри отрицает все позывы к адекватности. Сану слишком нравятся шлюхи.       – ...ну да, ну да, ты был прав! – вдруг оживает Уён, рассмеявшись, и чуть оттягивает с горла придавившую ткань.       Сан медленно моргает. Глаза его раскрываются, и взгляд становится немигающим. Он не понимает, что с ним происходит. Одинокий смех Уёна сходит на нет, пока тот, приосанившись, внезапно оправляет на себе всё ту же рубашку. Такую тонкую и струящуюся, что сорвать, должно быть, не стоит никакого труда.       – Я к тому, что Ёсана реально нигде нет... – почти робко говорит Уён, и вглядывается в полумрак. – Ты в порядке, Чхве Сан? Проблеваться не хочешь?       Громко цокнув языком, Сан скидывает с себя наваждение и жмурится.       – Я в порядке, – сухим голосом отвечает он. – Ищу его тоже.       – А, ну тогда... – Уён вдруг очаровательно улыбается. – Вместе поищем, может?       Это плохая идея. Крайне плохая идея. Сан впускает в лёгкие воздух и глубоко вздыхает.       – Окей, давай, – отвечает он чуть ли не против своей воли, и ставит ногу на первую ступеньку.       Уён же с хихиканьем и грохотом бросается наверх, отчего Сану приходится напрячься, чтобы сдержать свой странный порыв помчаться следом.

* * *

      Девчонка, что героически стоит за пультом освещения последние часов пять, лихим движением прикручивает свет на танцполе, когда Минги проходит мимо. Благодарить её за это точно не стоит, потому что разобрать в толпе у выхода хоть кого становится ещё сложнее. Школьники одеваются, собираясь смотреть салюты, копошатся у вешалок. Кто-то забивает и выходит без верхнего, наплевав на холод, а кто-то и вовсе тащит с собой стаканы и бутылки на улицу. Всюду слышатся довольные разговоры и смех, и стоит Минги хотя бы частично окунуться в толпу, как до слуха уже долетают обрывки трёх жизненных историй и парочка сплетен. Он хочет точно так же расслабленно болтать, нагруженный алкоголем, и ни о чём не париться. Алкоголя внутри набралось прилично, но вот расслабиться так и не получается.       Минги пытается выцепить из общего шума хоть что-то, похожее на звонкий голос Хонджуна. Минги потерял его из виду и так и не смог отыскать. Напрашивается вывод, что тот уехал домой, и почему-то становится очень обидно, что уехал, не оставив свой номер. Проболтать полвечера про джаз, прообниматься остальную его часть в тесной близости друг от друга, но так и не обменяться номерами нормально. Минги терпит фейл за фейлом.       Он поправляет воротник плотного свитера, забив пробиваться через головы младшеклассников за плащом, и выходит на просторное крыльцо президентской резиденции. Прохладный ночной воздух врывается в нос и заполняет лёгкие, а рука сама тянется к сигаретам. Курить, впрочем, не так и хочется. Минги с высоты своего роста осматривает толпу, высыпавшую во двор. Болтающие и выпивающие группки уже чуть лучше освещаются уличными фонариками, расположенными по периметру дома. Но нужного лица среди них по-прежнему нет. Вздохнув, Минги отходит в сторону, чтобы не мешать выходящим, что огибают его, как фонарный столб. В голове крутятся и будущие ехидные шуточки Уёна касаемо его эпичных любовных похождений, и мысли о том, что Ким Хонджун оказался слишком милым, чтобы выветриться из памяти при нужном градусе алкоголя. В животе неприятно скручиваются очередные сомнения по поводу того, правильно ли Минги истрактовал его знаки.       И желудок неожиданно предательски сжимается, когда мимо проходит знакомая высокая фигура. Минги отшатывается, ухватив ртом воздух, и морщится. Рука ложится на середину живота машинально, пока он провожает ошалевшим взглядом спину Чон Юнхо. Тот спускается по лестнице и широким шагом направляется в дальний угол двора, на ходу включая фонарик неизменного телефона в руке. Минги хмурится, понимая, что староста точно его увидел. И при этом не сказал ни слова, коих у него всегда находится масса. Вспоминается его лицо, когда Хонджун героически ворвался показывать свои актёрские навыки. Юнхо разозлился? Обиделся? Минги поджимает губы, мрачно стараясь не думать о том, что никогда в жизни не стал бы обсуждать ту странную сцену с Уёном. В своей дилемме он оказывается один на один с проблемой. И проблема даже не в том, что от Чон Юнхо исходит будто бы слишком много внимания.       Проблему Минги смутно усматривает в том, что это внимание пропало. И непонятно даже для себя принимается спускаться по ступенькам следом. Староста так и не отошёл далеко, остановившись у высокого белого забора, где суетится ещё парочка парней то ли с бара, то ли официантов. Юнхо светит на землю под ногами, выхватывая из полутьмы пирамидки пиротехники.       – Вот это что? – слышится его голос по мере приближения. – Куда этот фитиль ведёт?       В ответ звучит неразборчивое бормотание, прерванное всё тем же голосом:       – Вы пожар здесь устроить хотите? Полминуты у вас, чтобы исправить, время пошло.       От непривычного давления в словах Юнхо вполне привычно давится проклятый желудок, но Минги всё приближается. Хоть он теперь и видит старосту вне школы, но к такому обращению оказался не готов. Возможно, Уёну такое нравится? Минги едва не закатывает глаза, подобно другу, уже начиная злиться на безумный мысленный поток.       – Кхм... – Он останавливается в шаге, нервно перебирая пальцами в воздухе. – Юнхо, можно тебя на секундочку?       Староста оборачивается, не меняя положения и продолжая светить фонариком на землю, где на корточках возится один из официантов. От его непроницаемого лица моментально возвращается знакомое чувство подспудного непонятного страха, но Минги не сдаётся.       – Ты не знаешь, где Ким Хонджун? – слова с трудом продираются сквозь горло. – Может... видел его? Ты же за всем тут следишь.       И всё же, перемены в Юнхо сложно отрицать. Вдруг страшным образом хочется, чтобы тот улыбнулся обратно. Той улыбкой, к которой все привыкли, и которая с какого-то момента стала напрягать, до тех пор, пока Минги с ужасом не ощутил разницу между ней и её отсутствием.       – Не знаю, – спокойным тоном отвечает Юнхо. – Не видел его.       Минги резко втягивает побольше воздуха, неминуемо сдаваясь воле страха, собираясь откланиваться и сваливать как можно скорее, но в этот же миг из-за ночных облаков вылезает надкушенный диск убывающей луны. Белёсый свет заливает старосту с ног до головы, оседая на каштановых волосах и отблёскивает в его глазах неожиданно обжигающим холодом.       – Что-то ещё? – тихо спрашивает Юнхо, пока поднявшийся холодный ветер перебирает пряди его волос.       – Нет... – растерянно выдыхает Минги, медленно моргая. – Спасибо.       Неловко пошевелив плечами, он разворачивается, и в озадаченных чувствах бредёт обратно к светящимся окнам директорского дома. Минги так и не успел определиться, что же произошло между ним и старостой там, в светлом номере отеля.       Но теперь явно что-то поменялось. И скрутившийся желудок на это отвечает лишь до отчаяния привычными позывами.

* * *

      Стремительным шагом Уён проходит по ковровой дорожке коридора, вознамерившись проверить ещё одну из кучи одинаковых дверей. Гладкая ручка вдавливается, но очередная комната оказывается запертой, отчего из груди сам собой вырывается недовольный протяжный звук. Уён возмущённо сдувает со лба упавшую прядь и уныло приваливается к двери плечом. Коктейли всегда были злом, и он прекрасно об этом знает.       – Чёртов Кан Ёсан! – сокрушённо выпаливает Уён и ещё раз проверяет все двадцать три непрочитанных сообщения в чате. – Где тебя носит?!       В ответ слышится лишь тяжёлый вздох, и Уён быстро поднимает расфокусированный взгляд. Сан останавливается неподалёку, сцепив руки за спиной, и безучастно рассматривает картину на стене. Лёгкая улыбка трогает губы, и Уён несдержанно хмыкает.       – Чхве Сан... – тянет он задиристо. – Сюда гляди, здесь круче!       Тот моментально переводит взгляд и хмурится. Обычно после этого следует поток оскорблений и издевательств, к которым Уён готов, только бы расшевелить непривычно загруженного Сана. Теперь же Сан молчит, лишь играют желваки, да острые скулы привычно выступают ещё сильнее.       – Ой, ну больно и надо! – слова вылетают из Уёна быстрее, чем он может сообразить. – Не ценитель ты прекрасного, вот совсем...       Гордо выпрямившись, Уён лёгким движением пальцев отбрасывает волосы назад и упирает руки в бока. Он пытается настроиться на деловой лад, однако всё тот же чрезмерный алкоголь подсказывает иные вещи. Территория директорского дома в это позднее время полна разгорячёнными парнями. Даже тот идиот, что хватал его на танцполе, вдруг кажется вполне привлекательным. Где-то здесь же можно попытаться поймать и недосягаемого красавчика Пак Сонхва, который наверняка под градусом окажется сговорчивее обычного. И где-то здесь же ходит и Чон Юнхо. Уён недовольно зажмуривается. Абсолютно трезвый и крайне глазастый Чон Юнхо. С губ невольно срывается разочарованный вздох. И Уён может поклясться, что в этот же миг видит, как нечто сверкает в сощуренных глазах напротив.       – Ну в общем... – протягивает Уён, скривившись. – Здесь не то, что Ёсана нет, здесь в принципе пусто. Пойдём вниз... – Немотивированное раздражение всё отказывается покидать разум, докидывая в голос насмешливых ноток. – Ну, то есть, простите, я пойду! А ты, Чхве Сан, выжди полчаса, чтобы никто не подумал, что мы спустились вместе.       – Верно, – наконец, подаёт голос Сан, скрестив руки на груди. – Иди.       Уён почти что вслух едва ли не взвывает, окинув взглядом напряжённые мышцы чужих рук. Он крайне устал это терпеть. Пьяные мысли возмущённо подсказывают, что это Сан затеял играть с ним в дружбу, да и ту всё старается запрятать подальше от чужих глаз. Собственное же тело продолжает протестовать против таких издевательств. Собственное тело, подстёгнутое последним коктейлем донельзя, порывается кинуться вперёд.       – Держи в курсе, ковбой, – почти что разочарованно бросает Уён и усмехается, разворачиваясь на путь к главной лестнице и открытым гостевым комнатам.       Может, стоит заглянуть и туда. Вдруг кто разрешит присоединиться. На подобные мысли нутро лишь отзывается одобрительными волнами тепла по всему телу. Уён почти устал, на ходу потягиваясь, задирая руки высоко над головой и несдержанно томно вздыхая. Всё же, усталость успешно прогоняет желание найти кого угодно, кто мог бы...       Опущенную вниз руку хватает за запястье чужая – знакомо шершавая и тёплая. Уён замирает, как вкопанный, молча захлопав ресницами. Коридор перед глазами двоится от головокружения, а на губы сама собой вновь вылезает насмешливая улыбка.       – Чхве Сан... – нараспев протягивает Уён, укладывая голову на собственное плечо и невольно покрываясь мурашками. – Ты себя ставишь в кр-райне неловкое положение. – Он хихикает, вдруг резко сглатывая, и чувствует, как чужая ладонь сжимается сильнее.       – И почему же? – слышится удивительно спокойный, но понизившийся голос над самым ухом.       Застучавшее сердце проваливается куда-то вниз вместе со всеми возможными язвительными комментариями.       – Потому что... – Уён нервно усмехается, чувствуя, как подрагивает всё тело, не щадя и собственный голос. – Ты сейчас меня поцелуешь, иначе зачем это всё?       В следующий миг его дёргают назад, рывком разворачивая за плечи, и впечатывая спиной в ближайшую дверь. Перед глазами мелькает гневный взгляд, и Уён рефлекторно зажмуривается, ожидая удара. Собственные руки же за секунду оказываются грубо поднятыми вверх. С трудом переводя тяжёлое дыхание, Уён насилу открывает глаза вновь и часто моргает, понимая, что какой-то чудовищной силы возбуждение не выносит столь провокационной позы. Сан нависает над ним, чуть сползшим по поверхности двери из-за дрогнувших колен. Уён вдруг испуганно осознаёт, что если вдруг сейчас получит по лицу, то ни Минги, ни кто-либо ещё его не защитят. И быстро облизывает приоткрытые губы, вдруг резко оскалившись.       – Боишься... – ядовито шипит Уён, сверкая глазами и дёргая локтями задранных рук. – Боишься, Чхве Сан, ох, как же ты...       И договорить не успевает – Сан дёргается вперёд, не долго думая, и его ожидаемо горячие губы яростно вдавливают Уёна затылком в дверь. От поднявшегося в ответ чувства эйфории Уён точно упал бы на пол, но чужое твёрдое от мускулов тело припирает его к двери целиком. Это оказывается уже слишком, и вырвавшийся отчаянный стон глохнет под моментально углубившимся поцелуем. Сан ожидаемо оказывается грубым и настойчивым. Привкус алкоголя на его языке бьёт в голову ещё сильнее, и Уён даже не замечает, как в панике, неверии и неистовом желании продолжает стонать и извиваться, беспомощно сжимая и разжимая руки. Он всего лишь хочет, чтобы это не кончалось. Или же продолжалось. Чтобы перешло во что угодно, но дало разрядку плавящемуся мозгу и телу.       Но Сан резко отрывается, тяжело и хрипло выдыхая. Сан оказывается жестоким и беспощадным, как и всегда, игнорируя отголоски жалобных стонов в шумном дыхании Уёна. Уён громко сглатывает и вновь проводит языком по горящим губам. Он может поклясться, что на секунду увидел в глазах напротив самую жуткую панику.       – Отпусти меня, – вдруг слишком серьёзно выпаливает Уён, сдвигая брови.       – Чего?..       – Отпусти. Меня.       Сан, в неверии мотнув головой, всё так же резко отстраняется, выпуская его запястья и стискивает зубы. Но далеко уйти так и не успевает – Уён едва ли не с разбегу бросается на его крепкую шею, обнимая, зарываясь пальцами в короткие жёсткие волосы и несдержанно целуя вновь.

* * *

      Постепенно ставшая приглушённой музыка делает полутёмный коридор ещё более зловещим. Чонхо опасливо косится на пробивающийся свет из гостиной. Судя по эху редких шагов и диалогов, подавляющее большинство гостей вечеринки высыпало на улицу. Там, вроде как, намечается фейерверк, но самого Чонхо больше волнует новенький, что так и не выходит из ванной спустя добрых двадцать минут. Повернувшись к двери, Чонхо осторожно стучит.       – Ким Хонджун... – глухо бормочет он в щель, откуда неизменно пробивается жёлтый свет. – У тебя всё в порядке?       Помаявшись ещё пару секунд, он добавляет:       – Я захожу.       Однако дверная ручка под ладонью то ли заклинила, то ли новенький успел закрыться изнутри. Тени коридора щекочут спину, вызывая в животе немотивированную дрожь. Чонхо сглатывает, громко фыркнув на собственный страх, и пытается собраться с мыслями, оставив попытки сломать дверь окончательно. Что-то идёт не так.       Он озирается по сторонам, всё пытаясь отмахнуться от накатывающей паники. Нужно позвать кого-то. Но все ушли. Тени продолжают сгущаться, скрадывая остатки бликов неоновых ламп вдалеке, пока из черноты не отделяется знакомая фигура – высокая, длинноногая и широкоплечая.       – Юнхо! – вскликивает Чонхо даже громче и надрывнее, чем хотел бы. – По... пожалуйста, помоги!       Замерев, фигура оборачивается на звук. В следующую секунду Юнхо стремительным шагом идёт вглубь коридора, и вскоре тусклые лампы освещают его лицо. Поморщившись, Чонхо съёживается, вновь чувствуя эти новые странные изменения в образе лучезарного старосты. Кажется, разговор с Пак Сонхва не прошёл гладко. Но, по крайней мере, хуже не стало – помимо отсутствия очаровательной улыбки лицо Чон Юнхо выражает сосредоточенное спокойствие.       – Что случилось? – сходу задаёт вопрос он, подойдя и скользнув взглядом на ладонь, что всё ещё держится за дверную ручку.       Чонхо отдёргивает руку и виновато опускает глаза.       – Заклинило... – бормочет он вполголоса. – Я пытался, а там внутри...       – Понятно, – голос Юнхо, кажется, немного смягчается.       Он суёт руку в карман, звякнув увесистой связкой ключей, и приседает на корточки, чтобы скважина замка оказалась на уровне глаз. Вставляет нужный ключ и проворачивает, звякая металлом, после чего поднимается и резко толкает дверь вперёд. Сердце Чонхо уходит в пятки моментально, стоит ему увидеть ноги в знакомых ботинках. Он подныривает под руку Юнхо, в панике бросаясь к лежащему на боку Хонджуну и хватает того за плечо. Новенький не реагирует на тормошение, шатаясь под ладонью, словно тряпичная кукла. В голове бешеным рядом проносятся и страх, что тому стало слишком плохо, и вина, что лично Чонхо самонадеянно решил, что с Хонджуном всё будет в порядке.       – Юнхо, ему скорая нужна! – выпаливает Чонхо срывающимся от шкалящего пульса голосом.       – Отойди, – слышится сверху предельно серьёзный голос, и в подтверждение две сильных руки берутся за его плечи.       Замерев, Чонхо повинуется и едва не жмурится от накатившего потока чувств. Юнхо поднимает его и отодвигает к стене, а сам отпускается на одно колено и принимается бегло осматривать Хонджуна, прикладывая пальцы к пульсу на шее, второй рукой приподнимая веки и склоняясь ухом к чужому лицу, чтобы послушать дыхание. Чонхо вдруг понимает, что весь дрожит. И что помимо дикого страха за друга, что сковывает все конечности, к его щекам стремительно приливает краска.       – Всё нормально, Чонхо, он всего лишь много выпил, – со знанием дела подытоживает Юнхо, теперь уже старательно оттягивая ворот чужой футболки, чтобы не давил на горло. – Выйди, пожалуйста. Сейчас я его сам реанимирую.       Сердце будто бы колотится ещё быстрее, пока Чонхо тупо моргает, таращась на широкую спину старосты. Что бы ни случилось с Чон Юнхо – он всё равно остаётся лучшим во всём. Самым заботливым и ответственным даже вне стен академии.       – Зрелище не из приятных будет... – с кряхтением продолжает Юнхо, беря Хонджуна за локоть и подхватывая второй рукой под корпус. – Потому, будь добр, проследи, чтобы сюда никто не зашёл.       – Хорошо, – только и может выдавить Чонхо и мигом разворачивается.       Выскочив обратно в коридор, он прикрывает дверь до щелчка и обессиленно приваливается к ней спиной. Успокоение, впрочем, уже понемногу расслабляет шею и плечи. Остаётся только ни в коем случае не подвести Чон Юнхо, который за один вечер пробыл рядом дольше, чем за весь предыдущий год.