Seven Deadly Sins

      Хонджун слегка нервозно озирается по сторонам, наблюдая за потоками людей в просторном холле академии. Контингент самый разнообразный: от важных и разодетых в дорогие наряды родителей потенциальных учеников до абсолютно залётных энтузиастов, что таращатся на величие убранства учебного заведения и шарахаются от любой попытки обратиться к себе. Последним Хонджун сочувствует больше и отчасти понимает, что он стал первопроходцем для этих наивных душ без миллионов на семейных счетах. С одной стороны хочется кричать нечто вроде «бегите, глупцы», а с другой он с трудом сдерживается, чтобы не объявить всем и каждому, что первым попал на программу директорской стипендии. Как минимум, Хонджуна сдерживает факт, что он стоит за чужим стендом на ярмарке и не хочет привлекать к себе излишнее внимание. Кан Ёсан, что уговорил его посторожить свой пост, ушёл за кофе, кажется, безвозвратно. Но Хонджун и не торопит, понимая, как тому нелегко приходится в последние дни. Под глазами Ёсана залегли лёгкие тени, а общая бледность и потрёпанность теперь не лечится даже сотней добрых слов. Хонджун вздыхает, снова чувствуя угрызения совести, и обводит взглядом холл.       Ученический совет постарался на славу, развесив везде большие гербовые полотнища, перемежевав потолок канатами с флажками, и оформив все столы в единые цвета академии. Хоть эта школа и отличается критическим градусом классового деления, но нужно отдать должное и другому отличию – ученики здесь реально трудятся, и работу свою делают крайне хорошо.       Выхватив блуждающим взглядом знакомую усмешку, Хонджун вздрагивает. У его стенда в расслабленной позе стоит Сон Минги, засунув руки в карманы, и с интересом разглядывает небольшую интерактивную доску за спиной Хонджуна. Там на физической карте страны голубым свечением мерцают реки и озёра.       – Добрый день, эээ... – Минги, хихикнув, кивает на украшенную табличку, прицепленную на стол. – Кан Ёсан. Расскажете, что у Вас тут за проект?       Хонджун закатывает глаза, расплываясь в улыбке.       – Одну секунду... – Он поворачивается к доске и замирает с поднятой рукой. – У нас тут... реки и теоретический проект по гидроэлектростанциям... – Хонджун закусывает губу, вспоминая, как ему показывал Ёсан. – И, в общем, исходя из ландшафта и силы течения рек на карте отмечены лучшие места для расположения этих станций!       Вот только пока что они не отмечены, и водоёмы продолжают мерцать девственной чистотой. Хонджун, на пробу потыкав экран пальцем, открывает белое окно настроек. Паникует и закрывает обратно, вспоминая, что же делал автор этого проекта. Наконец, по синим полоскам рек всплывают условные обозначения ГЭС и цветовая градация. Которую Хонджун точно не помнит, и потому резко поворачивается обратно к слушателю.       – Вот... – бормочет он, и на секунду опускает взгляд, понимая, что щёки розовеют от стыда.       Минги беззлобно смеётся, переваливаясь с одной ноги на другую, и тянет с широкой улыбкой:       – Очаровательно.       Хонджун понимает, что Сон Минги смотрит совсем не на карту, а прямо на него. И прежде чем успевает сообразить, как прервать неловкую паузу, Минги уже плавно поворачивается и вразвалочку направляется к машущему от стенда с едой Чон Уёну. Проводив его взглядом, Хонджун неожиданно выцепляет знакомую белую макушку. Ёсан идёт, втянув голову в плечи, и несёт в руке картонный держатель на четыре стаканчика с кофе. Самих стаканчиков три, что намекает на факт отъёма недостающего довольным Уёном.       – Ох, спасибо! – радостно вскликивает Хонджун, хватая ношу и меняясь местами с настоящим автором стенда. – Ты в себя хоть каплю влил?       Ёсан, помотав головой, медленно втягивает воздух, прикрыв глаза. Он в принципе немногословен, но сегодня в его глазах хотя бы перестала читаться боль от самого эпичного похмелья. Теперь там лишь усталость и смирение, с лёгкими нотками страха, когда на горизонте появляется хоть кто-то в чёрном костюме.       – Я видел Сонхва, не бойся, – успокаивающим тоном подмечает Хонджун, пока достаёт один из стаканчиков и настойчиво ставит на стол перед одноклассником. – Он в районе актового зала тусит и далеко не отходит! Красивый такой, во фраке...       Он запинается, понимая, что не помогает. Ёсан слегка потирает глаза пальцами и промаргивается, решительно сдвигая брови.       – Ёсан... – Хонджун срочно пытается переменить тему, но на ум лезет лишь одна. – Так ты подумал?       – О чём? – хмуро спрашивает тот.       Смущение вновь лезет на щёки, но на этот раз из-за необходимости опять повторять волнующий и крайне стыдливый вопрос.       – Ну... где шмотки покруче взять? – сконфуженно бормочет он. – А то я Юнхо уже рассказал, что самый красивый буду, но на вас в клубе посмотрел, и понял иное. Может, у тебя есть что одолжить, или знаешь, у кого есть, и...       – А... – Сморщенный лоб Ёсана слегка разглаживается. – Забей, новенький, решим этот вопрос. Что-нибудь придумаю.       На адреналине глотнув горячего кофе, Хонджун даже не чувствует боли и еле сдерживается, чтобы не кинуться с объятиями. Хоть ему и дико неловко спрашивать о нарядах единственного, кто не идёт на президентскую пати, но Кан Ёсан продолжает быть ангелом во плоти. Даже светится похоже своими светлыми кудрями, стоя против солнца из окна.       – Ты такой молодец, Ёсан! – вскликивает Хонджун, сияя улыбкой. – Какой у тебя крутой проект, я тут пока вник, показывал, народ в восторге был!       – Да где он крутой... – мрачно отвечает Ёсан, переводя взгляд за спину Хонджуна. – Крутыми проекты становятся, когда в них вписывается Чон Юнхо.       Проследив за его взглядом, Хонджун оборачивается и с содроганием натыкается на макет моста, что за вчера стал просто ненавистным. В какой-то момент ему стало казаться, что он тонет в океане похожих одноцветных деталек, но теперь даже берёт какая-никакая гордость от сопричастности к сборке этой махины. Мост вышел крайне изящным, а Чхве Чонхо рядом с ним на фоне развёрнутого чертежа выглядит особенно уныло. Люди проходят мимо, скользя взглядом по интересной конструкции, но будто не замечая всего остального.       – Так... – с решимостью говорит Хонджун, подхватывая оставшиеся стаканчики. – Я скоро вернусь.       Он шагает в сторону стенда с поднявшим взгляд Чонхо, и раскрывает рот, во всеуслышание объявляя:       – Господа и дамы! Гости академии! – голос и правда выходит громким и чётким, пока Хонджун подходит ближе и торжественно вручает стаканчик с кофе ошарашенному Чонхо. – Подходите сюда! Насладитесь поэзией, высеченной из сухих формул и облачённой в архитектуру!

* * *

      Маршрут Пак Сонхва ограничивается раскрытыми дверьми актового зала, за которые он выходит, чтобы проверить, как обстоят дела на ярмарке, и закулисье, где на столике лежит его футляр с инструментом. Наворачивание шагов помогает привести мысли в порядок, и Сонхва раз за разом крутит в голове свою партию. Сильные доли, все нужные диезы; он прогоняет оттенки, сверяется с нотами по памяти. Он уже играл это произведение на сцене, но всё равно должен внутренне повторить все четыре с половиной минуты до раз двадцати.       Понемногу в зал сходятся первые зрители и другие музыканты академии. Сонхва замыкает программу главным номером, потому времени ещё достаточно. Он в который раз заходит за кулисы и наблюдает, как парень из совета старательно натирает крышку чёрного рояля полиролью. Сонхва уже собирается отвлечься на то, чтобы рассказать ему во всех подробностях и с самыми яркими эпитетами, что этим делом нужно было заниматься ещё с утра, а не при гостях, но неожиданно вздрагивает. На плечо ложится чья-то рука, и он резко оборачивается, но никого не видит. Когда же он возвращает взгляд вперёд, то видит перед носом стаканчик с кофе.       – К нам сегодня приехал буфет академии искусств, так что угощайся, – слышится весёлый голос Юнхо, отчего можно выдохнуть спокойнее.       Сонхва молча берёт стаканчик, но пить не торопится, продолжая буравить взглядом бедолагу, что уже заметил надзор и оперативно ускоряется в натирании. Готовясь перехватить несчастного за кулисами, Сонхва уже сдвигает брови, но теперь уже обе руки Юнхо на плечах не дают ему сосредоточиться на казни.       – Расслабься... – успокаивающим тоном произносит тот, аккуратно разминая плечи под пиджаком фрака. – И пей, пока горячий, не нервничай.       – Я не нервничаю, Юнхо, – старательно ровно отвечает Сонхва, чувствуя, как размятая шея говорит спасибо отнюдь не ему.       – Мм, – Юнхо с улыбкой появляется в поле зрения, одетый в такой же изящный костюм для выступления. – Плох тот артист, что не волнуется перед выходом на сцену. А ты артист просто замечательный!       Сонхва тяжело выдыхает, внутренне соглашаясь, и всё же отпивает знакомый кофе. Порой Чон Юнхо знает его даже лучше, чем он сам. Выслеживаемый парень с полиролью уже успел исчезнуть в неизвестном направлении, но скопившийся запал всё равно нужно куда-то направить. И потому Сонхва решается спросить, проверил ли Юнхо свой инструмент, педали, свет и прочее. На всё тот утвердительно кивает и продолжает улыбаться, отчего напряжение во всём теле начинает понемногу спадать.       – А выспался? – прищуривается Сонхва, поболтав остатками кофе в стаканчике.       На этот вопрос Юнхо лишь примирительно поднимает ладони.       – Не переживай, во мне столько кофеина, что до конца дня хватит. – Рассмеявшись, Юнхо скрещивает руки на груди. – Могу раздавать энергию, как вай-фай.       – Вот значит стой здесь и раздавай, – хмыкает Сонхва с полуулыбкой.       Не сговариваясь, они отвлекаются на зал, где уже становится заметно шумнее, когда народ перетекает из холла на удобные сиденья. Сонхва допивает сладкий кофе, действительно чувствуя, как поднимается боевой дух, и повторяет позу Юнхо.       – Ну что, как думаешь, – надменно начинает Сонхва, посматривая на незнакомые лица. – Сколько людей сегодня решит, что я играю «Чардаш» Монти? А сколько – «Алехандро» Леди Гаги?       Юнхо не сдерживает сдавленный смех и, подхватывая ядовитое настроение, протягивает:       – Неотёсанные дикари!       – Всё верно... – Сонхва усмехается. – Готов спорить, что никто из них даже расширенный клип не видел.       Он осекается, понимая, что явно сболтнул лишнего. Впрочем, Юнхо никак не реагирует, продолжая улыбаться, пока Сонхва изо всех сил старается не бегать глазами. Чон Юнхо умеет одним своим присутствием расслабить кого угодно до такой степени, что слова вылетают сами собой. И Сонхва до последнего одёргивает себя, чтобы не выдать ещё нечто вроде «стой здесь и дальше, иначе я крышей поеду».       – Ох, блин... – Вдруг спохватившись, Юнхо хватается за телефон, чтобы посмотреть время.       – Не смей, – цедит Сонхва сквозь зубы.       – Сонхва, мне надо отойти на пять ми...       – Юнхо...       Сонхва уже рычит, оборачиваясь на пятящегося Чон Юнхо, который улыбается, хлопая глазами, и по-дурацки жестикулирует, пока одними губами повторяет про «пять минут» и «туда и обратно». Немотивированная злость превращается в гневное фырканье, когда Юнхо стремительно сбегает по лестнице, промчавшись вдоль прохода между рядами кресел, и скрывается в дверях.       Сонхва раздражённо выдыхает, положив ладонь на холодный футляр скрипки. Ему сложно отрицать, что удаляющуюся спину Чон Юнхо он стал видеть всё чаще и чаще.

* * *

      Юнхо, договорив по телефону, обводит взглядом людную территорию академии и направляется обратно в холл. С улыбкой он здоровается с некоторыми учениками, кивает учителям, пробираясь между телами и привлекая внимание своим необычным одеянием. Он сосредотачивается на столпившихся возле стенда, где над головами возвышается шпиль средней сваи знакомого моста. Похоже, дела у Чхве Чонхо идут очень хорошо, ведь интерес цепной реакцией перекинулся даже на учеников.       – ...и потому эта конструкция устойчива к любому шторму и может даже выдержать настоящее цунами! – доносится полный энтузиазма голос Чонхо, когда Юнхо подходит ближе.       – А Вы что скажете, Юнхо? – интересуется дама в первом ряду.       Юнхо приподнимает брови, заметив, что та смотрит вовсе не на него, а на крутящегося за стендом Ким Хонджуна.       – А, ну... – замявшись, тот неловко улыбается, – Вообще-то я... Вообще-то я всего лишь помощник, а мозг нашей команды ответит на все ваши вопросы!       Юнхо прищуривается, со своим ростом возвышаясь над зрителями, когда подходит вплотную. Светящийся улыбкой новенький случайно пересекается с ним взглядом и испуганно распахивает глаза. Немой вопрос на лице настоящего Чон Юнхо замечает лишь он, остальные же сосредотачивают внимание на фейковом.       – Вы лучше не стесняйтесь, подойдите, потрогайте! – продолжает Чонхо. – Он даже в макете не хрупкий ни разу!       Отвлёкшись на Чхве Чонхо, Юнхо хмыкает. Такого восторга к физике от этого ученика он не видел за весь предыдущий год. Оставив, похоже, главный стенд этой ярмарки, он идёт в сторону актового зала, пока не ухватывает вниманием другой, не менее популярный стенд. Там под стеклом лежат старинные монеты, осколки тарелок и даже несколько целых с золотистой каймой. И там же, не прерывая свой рассказ ни на секунду, стоит высокий худой мужчина в очках без оправы и аккуратном костюме с полностью проигнорированным галстуком. Нахмурившись, Юнхо сворачивает и останавливается сбоку, скрестив руки на груди.       – Отец, – зовёт он вполголоса, привлекая внимание мужчины, что как раз заканчивает рассказ об одной из монет для раскрывшего рот парня из средней школы, чьи родители с удивлением наблюдают за своим чадом.       Мужчина поворачивается на знакомый голос и с извиняющейся улыбкой покидает слушателя, подходя ближе.       – Юнхо, мой мальчик! – Он в сердцах прижимает сына к груди и тут же отстраняется, похлопывая по плечам и отряхивая его фрак. – Какой же ты уже взрослый, как быстро летит время!       – Отец, тебе обязательно самому здесь быть? – с укором спрашивает Юнхо, продолжая хмуриться. – Не мог никому поручить?       – Ох, почти забыл, спасибо... – Спохватившись, отец берётся за бутылку с водой со стола, щёлкая таблетницей в другой руке.       Юнхо хмурится всё меньше, уступая место лёгкому расстройству.       – У тебя и так уроки для всех параллелей, мог бы и дома сегодня посидеть. – Он поджимает губы, косясь в сторону.       С добродушной улыбкой, что передалась и сыну, отец кладёт тёплые ладони на его плечи и легонько встряхивает.       – Юнхо, что ж ты так переживаешь, – смеётся он, и закономерно подмечает слегка осунувшийся вид напротив. – Тебе бы самому побольше спать и поменьше нервничать. А врач мой сказал, что я в великолепной форме!       Опустив взгляд, Юнхо вздыхает, слушая бодрые увещевания и собираясь с мыслями.       – Ты хоть на выступление придёшь? – спрашивает он, вновь поднимая глаза.       – Конечно! – вскликивает отец и похлопывает его по плечам. – Как я могу пропустить ваш дуэт! Где, кстати, юный Сонхва? Нервничает?       – Нервничает... – сквозь слабую улыбку отвечает Юнхо, немного расслабляясь.       – Значит иди и поддержи друга, сын мой. Таких, как он, в твоей жизни будет немного, уж поверь мне!       Голос отца звучит всё более убедительно, а руки его разворачивают по предыдущему направлению.       – Тогда жду в зале, – бросает Юнхо через плечо. – И возьми себе уже стул!

* * *

      Ёсан глубоко вздыхает, чувствуя, как затекают от долгого стояния мышцы шеи и спины. Хоть поначалу он был отчасти энтузиастом ярмарки, где его самым неожиданным образом заметил географ, но теперь ему хочется лишь поскорее добраться домой и лечь в постель, чтобы до слипающихся глаз копаться на тематических марвел-ресурсах. Академия и до того не была самым дружелюбным местом. Теперь же стала настоящей тюрьмой, где из-за каждого угла словно норовит выпрыгнуть опасность. Он плохо помнит позавчерашний вечер. Но зато великолепно уяснил, что по школьным коридорам теперь необходимо ходить и оглядываться. По спине бегут мурашки, и в этот же миг его кто-то окликает:       – Ёсан! Кан Ёсан!       И без того звонкий голос Чон Уёна теперь ввинчивается в голову, как дрель. Нахмурившись, Ёсан переводит уставший взгляд на друга, что уже облокотился на стенд, демонстрируя свою отставленную задницу всем желающим.       – Поехали кататься? – игриво спрашивает Уён, играясь с белым ключом-брелоком в руке. – Вечер, ты, я, Акулочка!       Всё так же мрачно моргнув, Ёсан мотает головой. Инстаграм Уёна уже несколько дней пестреет галереями в стиле «я и моя машина, я и мои ключи от моей машины, я и моя машина на мойке, я и руль моей машины, моя машина на всех геолокациях». Ёсан искренне пытается порадоваться за друга, но получается лишь завидовать молча, ограничиваясь вербальным нытьём про опасность, ответственность и необходимость заново пройти курс автошколы. Кан Ёсану тошно даже от самого себя.       – Ой... – иронично тянет Уён, прекратив звякать ключом и осматривая его потрёпанный вид. – Как всё запущено... Ты сколько сегодня спал, алкоголик?       Поморщившись, Ёсан отмахивается, приложившись к стаканчику с остывшим кофе. Однако Уён и не думает успокаиваться, подползая через стенд и наседая:       – К тебе в таком виде никто и на метр не приблизится! – выпаливает он, то ли реально издеваясь, то ли случайно провоцируя самоненависть ещё больше. – Иди умойся! Съешь что-нибудь, посиди!       – Да что ты пристал ко мне?! – заводится Ёсан в ответ, и с непривычки закашливается.       – Мне не нужно, чтобы ты здесь в обморок грохнулся! – распаляется Уён ещё больше, и в глазах его действительно мелькает жалость пополам с тревогой; фыркнув, он продолжает чуть тише и проникновенней: – Когда ты мне расскажешь, что случилось между тобой и Пак Сонхва? Он тебе угрожал? Бил?!       Ёсан, махнув рукой, останавливает поток сумасшедших фантазий.       – Он просто задница, каких поискать, – буркнув, он еле сдерживает зевок. – Я отсюда не смогу уйти. Ты, что ли, встанешь вместо меня?       – Давай! – вновь агрессивно включается Уён. – Показывай, как оно работает, а я всех покорю за тебя!       В голову закрадывается чувство дежавю, когда Ёсан в очередной раз объясняет, как работает интерактивная карта и рассказывает, что нужно говорить. Отчасти Уён прав – толпа заметно утомляет, постепенно вызывая чувство ужасающей ограниченности пространства. Хочется на воздух.       На плохо гнущихся ногах Ёсан проходит через холл и выходит на крыльцо академии. Народу на главной аллее заметно меньше, а похолодевший воздух пробирает до костей сквозь тонкие пиджак и рубашку. Однако Ёсан не возвращается обратно, а лишь спускается вниз, устало присев на любимую скамью. Он роняет голову в ледяные руки, чувствуя, как пылает лицо, а кровь стучит в висках. Чувство опустошённости и ненужности теперь, один на один с ним, беспощадно пожирает его по кускам. Территория академии кажется пустыней, а все здания комплекса – далёкими и зыбкими миражами. Сказывается недосып, а фоновое жужжание головной боли лишь усиливается.       Всё это привычно. Настолько, что даже слёзы не идут, а сам Ёсан знает – надо просто выждать. Не попадаться на глаза. Быть аккуратнее. Ни при каких обстоятельствах не пересекаться взглядами. Он это всё давно прошёл, и куда учебным часам равняться с необходимостью долгие годы проделывать подобное в собственном доме. Даже всезнающий Уён не скажет Ёсану ничего нового о Пак Сонхва, узнай он историю от начала и до конца. А уж особенно ему не нужно знать, кто которую ночь снится Ёсану отнюдь не в кошмарах.

* * *

      Сан почёсывает заживающую бровь и вразвалочку направляется гулять между стендами. Если бы за непосещение ярмарки не выписывали дисциплинарку, он бы и вовсе не появлялся на пороге академии в этот день. Но есть и ещё один момент, что волнует Чхве Сана даже больше, чем его успеваемость. Он не может забыть картину торжественного вызволения своего брата из пут тусовки и алкоголя, когда тот, не раздеваясь, лёг на диван в комнате с телевизором. И как обнял заползшего следом Лорда, не обращая ни на что другое внимания, как положил голову на мощную шерстяную шею пса и закинул на него ногу. Этот вид накрепко впечатался в память, когда Сан накрывал идиллию пледом. Ёсан был настолько пьян, что даже забыл его бояться. Конечно же наутро это была картина шатающихся перебежек от ванной к двери, но Сану хотелось верить. Разочаровавшись в мысли, что когда-то они снова смогут нормально разговаривать, он вновь обрёл надежду.       И теперь выискивает белокурую макушку Ёсана среди стендов. Когда же Сан переходит на имена, выписанные в табличках перед каждым участником, то против воли натыкается на сияющего энтузиазмом Чон Уёна. И вот этой встречи хотелось бы избежать. От внимания не укрылось, что теперь на парковке рядом с академией появился незнакомый белый Шевроле, и Сан проследил за хозяином красавца. Результат ему ох как не понравился, вызвав бурю эмоций. Сан спрашивает себя, завидует ли – но нет. Родители предлагали ему автомобиль вместо байка, считая такой вариант более безопасным. Сплошное негодование вызывают лишь мысли, как Чон Уён получил такой «подарок». Каким образом. Ответ напрашивается сам собой, и от этого ярость становится ослепляющей.       – Где Ёсан? – хмуро бросает Сан, навалившись на стенд предплечьем.       – Ой смотрите, кто сегодня не в духе! – дразняще кривится Уён в ответ, и повторяет позу, оказавшись так близко, что приходится сразу же выпрямиться.       Не хватает ещё, чтобы кто-то заметил их вместе.       – Мне некогда, – цедит Сан, угрожающе уцепившись уже обеими руками за края стенда.       – Он отдыхает перед завтрашним днём, – деловито подмечает Уён, замахав руками. – Чхве Сан, ты или водоёмы смотри, или не распугивай мне публику! И за что тебя девчонки любят, злого такого?!       Ухмылка лезет на лицо сама собой, и Сан прищуривается, уже менее агрессивно подпирая подбородок кулаком.       – Ты имеешь ввиду президентскую тусу? – насмешливо тянет он. – Ёсан туда не идёт, я лично от Сонхва получил распоряжение.       – Ёсан идёт, – с нажимом отвечает Уён, сдвинув брови.       Удивительно видеть его таким решительным. В последний раз Сан видел это выражение лица лишь на собственном новоселье.       – Когда ты делаешь такое лицо, то я уж помню, что не отстанешь, – насмешливо продолжает Сан.       Уён же сыпется, захихикав и размашистым движением убирая со лба светлые пряди, позвякивая серёжками и звонко подмечая:       – Вот уж точно! Я ни за одним парнем так не бегал, как за тобой по той, мать её, лестнице!       Шутка настолько хороша, что Сан даже собирается рассмеяться, позабыв о людях вокруг. Но в этот же миг Уён пошатывается, испуганно ойкнув, и цепляется за стенд, теряя равновесие. Реакция Сана срабатывает раньше, чем он может хоть что подумать, и он дёргается вбок, чтобы словить падающего Уёна за локоть и вернуть на место. Уён цепляется за его плечо, выравниваясь, но в этот же миг Сан стремительно выворачивается, слегка отпрянув. Они посреди людного холла, и увидеть Чхве Сана в объятиях кое-кого с новой машиной и дурной славой... может кто угодно. Невольно он озирается, пока Уён закатывает глаза и морщится, держась за стенд и разминая ногу.       – Да никто не видел покушения на твою гетеросексуальность, уймись! – шипит он сквозь зубы и расстроенно протягивает следом: – ...вот же зараза, прошла же. А сейчас болит. Прямо перед пати...       Не сразу до Сана доходит, что тот жалуется на растянутую лодыжку. Первым делом хочется вывалить что-то не менее дерзкое в ответ, но жалобное лицо Чон Уёна странным образом обезоруживает и сводит на нет весь запал.       – Ты что, не бинтовал её? – хмурится Сан.       – Зачем, когда она не болит? – раздражённо отвечает Уён, слегка выпятив нижнюю губу.       Настаёт очередь и Сану закатить глаза, после чего он взрывается гневливой тирадой:       – Затем, что ты сейчас себе сухожилие порвёшь, хочешь? Операции, костыли, реабилитация, хочешь такое?!       Испуганные глаза Чон Уёна расширяются, хлопая ресницами в испуганном молчании. Тот поверил, похоже, даже слишком сильно, и впадает в ступор от перспектив безответственного лечения.       – Значит так, – чуть спокойнее продолжает Сан, всё ещё косясь по сторонам. – В спортзал зайди через пятнадцать минут, я тебе кое-что дам.       И брови его сдвигаются ещё сильнее.       – Только не раньше. Если кто поймёт, что мы туда вместе пошли, то я тебе лодыжку сам доломаю, ясно?

* * *

      Сон Минги абсолютно никого не удивил, придя в школу хмурым и заметно потрёпанным ночной пьянкой. Компания старшеклассников, отчасти затаив на президента обиду за отсутствие приглашения на тусовку, решила закатить свою и перетаскать туда всех, до кого смогли дотянуться. Могли ли они таким образом склонить Минги не идти на завтрашнюю пати? Они явно недооценили его мощь. Алкоголь отпустил, но навязчивые мысли остались. Минги пытается вспомнить, не успел ли чего ляпнуть старшим, и вроде бы обрывки воспоминаний не подкидывают ничего смущающего.       Но он не может прекратить думать о Чон Юнхо. Воспоминания о нём точно не нарисованные из головы, а точнее – воспоминания о, пожалуй, самом жарком поцелуе на памяти Сон Минги. Он себя знает, и точно не мог выдумать это самостоятельно. Но Юнхо не помогает, как и попытки вести с ним диалоги начистоту. Юнхо лишь путает ещё больше. Путает и пугает.       Минги приваливается спиной к стене на заднем дворе и натужно выпускает дым из лёгких. Дурацкая ярмарка его не интересует, но зато это время можно прекрасно проводить с гиперактивным Уёном, болтаясь по холлу без надобности идти на уроки. Сегодня же Минги, хоть и отрицает для себя, но избегает своего лучшего друга. С которым просто не может поделиться этой мыслью. Глядя на Уёна с Юнхо, он просто никогда не хотел в это лезть. Хоть и не понимает, как Уён совмещает в голове свои похождения и якобы верность. И как это терпит сам Юнхо, который, возможно, даже и не знает, заваленный работой.       Голова пухнет от таких сложных мыслей. И Минги до сих пор не уверен ни в факте, что Юнхо его поцеловал, ни в собственной реакции на это.       – Эй, алкоголик! – слышится дразнящий голос Уёна. – Скоро концерт начнётся. Иди в зал, а то наш президент покарает!       Минги с тяжёлым сердцем оглядывается на крыльцо, по которому спускается неунывающий друг. В редких лучах осеннего солнца тот попросту светится, видимо, довольный чем-то своим. Это выражение лица Минги знает, и, судя по беглым поглядываниям в сторону спортзала, Чон Уён собирается до концерта успеть кучу своих любимых дел.       – Уён! – вдруг окликает его Минги, давясь дымом.       – Чего? – Останавливается тот у подножия лестницы, не угасая обезоруживающей улыбкой.       – Иди сюда, пожалуйста... – с трудом бормочет Минги, опуская голову и стряхивая пепел под ноги.       Он видит, как Уён слегка хмурится. Слышатся его размашистые шаги и звяканье серёжек. Минги чувствует себя то ли побитой собакой, то ли пришедшим сдаваться с повинной. Как же тупо это должно прозвучать: я, твой лучший друг, целовался с твоим парнем, но даже не знаю, был ли это он. На душе безжалостно скребут кошки.       – Что случилось? – с нажимом спрашивает Уён, подойдя. – Тебе плохо? Ты ел сегодня?       Минги лишь отмахивается и глубоко вздыхает, понимая, что не в силах даже поднять глаз. Его мучает совесть. Какие бы ни были обстоятельства в отношениях Чон Уёна с Чон Юнхо, Минги чувствует себя предателем. А хуже всего ему от того, что даже будь это крайне реалистичным сном – Минги не может проигнорировать свою реакцию. Он никогда не видел себя таким, как Уён. Никогда не смотрел на парней как-то иначе, кроме как на потенциальных братанов. И не может забыть немеющее чувство в животе, отключающее мозг и разгоняющее кровь по всему телу.       – Эй, мой хороший... – заметно смягчается Уён, обняв его за свободную от сигареты руку, и поглаживая ладонью по плечу. – Скажи мне, что тебя так тревожит?       Минги тошно от самого себя. Язык не поворачивается сказать правду, когда всецело доверяющий ему Уён так добр и заботлив. Всегда был, даже когда Минги огрызался, прятался и отгораживался высокой стеной. Уён всегда подбирал нужные ключики. И от этого хочется скорее дать себе пощёчину, чем признаться, что предал его.       – Уён... – еле проталкивает Минги через сухое горло, понимая, что сигарета в повисшей руке вхолостую осыпается пеплом. – А... а как ты понял? Ну... – Сглотнув, он заставляет себя повернуть голову и заглянуть в большие и внимательные глаза. – Как ты понял, что гей?       Глаза Уёна расширяются ещё больше. Он удивлённо хлопает ресницами, пока на пухлые губы сама собой вылезает дразнящая ухмылка. Наконец, он громко смеётся.       – Ой, извини... – с трудом выдавливает Уён, сжимая ещё сильнее руку ошеломлённого Минги. – Я не над тобой смеюсь, честно! Я просто... – Он вновь захлёбывается смехом, вытирая выступившие слёзы. – Я просто испугался уже, а ты тут!.. Ох, Минги, ох, Минги!..       Внутри самого Минги рывками бьётся паника. Хочется выдираться и убегать, пока на фоне совесть продолжает точить об него когти. Уён же веселится изо всех сил, глядя на него со странным восторгом.       – А я уж думал, что в тебе микропроцент такого влечения! – довольно протягивает Уён, повисая на его руке. – Давай, признавайся, кто? – Он, вдруг ахнув, легонько хлопает себя по лбу. – Вот я дурак, не подумал! Котик новенький, точно! Ой, с личиком красивым, маленький такой, сложен хорошо, улыбается, краснеет, ай-ай!       Теперь Минги, окончательно запутавшись, попросту зависает. Он не успевает за мыслительной деятельностью Чон Уёна и впадает во всё большую панику. Хочется лезть за второй сигаретой, но хватка друга становится железной.       – Знаешь, что? – серьёзно заговаривает Уён, хоть в его глазах и продолжают плясать искорки озорного веселья. – Ты не узнаешь, пока не попробуешь!       – Чего?! – в панике выдыхает Минги, обернувшись вновь.       – Говорю, попробуй! – вновь дразнится друг, улыбаясь во все зубы. – Погуляй, пообщайся, поцелуй! А там и видно будет! Ничего сложного!       Однако положение дел лишь усложняется.

* * *

      Войдя в раздевалку, Уён не может отогнать мысли, что обычно приходит на эту локацию вне уроков лишь с определёнными целями. И потому ехидная ухмылка не сходит с губ, хоть Чхве Сан, просто махнув рукой, продолжает перебирать вещи в своём шкафчике.       – Садись, раздевайся! – бросает Сан, не отвлекаясь от поисков. – Да куда ж я его дел, был здесь...       Гнусное хихиканье лезет само собой, когда Уён со звяканьем украшений приземляется на низкую лавочку и вытягивает ноги.       – Насколько сильно раздеваться, и есть ли к тому, что ты ищешь, смазка? – мурлычет Уён, привалившись спиной к стене и довольно прищурившись.       Одним рывком головы Сан оборачивается через плечо, недобро сузив глаза. Впрочем, тут же закатывает их и пантомимой изображает недовольный плевок под ноги, после чего продолжает рыться в мешках с кроссовками, спортивной формой и кимоно.       – Ботинок снимай! – рявкает Сан и уже начинает светить себе фонариком с телефона. – И носок!       – Ой, ну тогда не торопись! – спохватывается Уён. – У тебя там влажных салфеток не завалялось?       – Нахрена тебе? – раздражённо бросает Сан вновь, кажется, нападая на след.       – А нахрена тебе моя голая лапа, когда я в обуви уже полдня, не снимая?       Похоже, возмущение Уёна выходит очень натуральным, потому что под невнятные комментарии про неженок и большой спорт, Чхве Сан приседает и выкапывает с нижнего яруса большую пачку салфеток с плотной крышкой. Поднявшись на ноги, он оборачивается и с ухмылкой замахивается, прицеливаясь в расставившего руки Уёна, что сидя изображает вратаря.       – Давай, лови подачу! – сквозь смех говорит Сан.       И вместо того, чтобы на скорости метнуть снаряд сверху вниз, как и планировал, он легко подбрасывает пачку снизу вверх, отчего та без проблем оказывается в руках довольного Уёна. Он не может успокоиться, продолжая сдавленно хихикать, пока вылезает из обуви и старательно протирает ступню салфеткой.       – И что это будет? – продолжает допытываться Уён, пыхтя в неудобной позе от впившегося в живот туго затянутого ремня. – Массаж, акупунктура?       Расстёгивать пряжку при Чхве Сане он, всё же, не решается, и с облегчением выпрямляется. Сам же Сан наконец находит всё, что нужно, и подходит ближе. В одной руке у него тюбик с мазью, а во второй – нечто тряпичное с длинными свисающими клейкими лентами.       – Ага, смазка значит есть, – лукаво цедит Уён, вновь прижмуриваясь. – А ты молодец, мне нравится!       – Рот закрой уже... – Удивительно, но Сан даже не бесится, присев на корточки и беря голую ногу под пятку.       От его тёплых рук по всему телу моментально проходится волна мурашек. Кровь бьёт в голову, тут же схлынув, отчего приходится приложить все усилия, чтобы сдержать чуть ли не первобытные позывы тела. Уён чувствует, как краснеет и не может даже выдохнуть. Сан же со знанием дела усаживается прямо на пол, скрестив ноги и поворачивая травмированную лодыжку в пальцах. От этих прикосновений хочется грохнуться в обморок. Наваждение бьёт в голову даже сильнее, чем все зажимания со всеми кавалерами по легендарным углам этой самой раздевалки. Уён принимает волевое решение молчать и просто терпеть до конца.       – Я тебе дам свой бандаж для голеностопа, – сосредоточенно вещает Сан, положив его ступню к себе на ногу и раскрывая мазь. – Он лучше работает, если под низ чем-то согревающим намазать, так что купишь себе потом. Поноси недельку, там будет видно. – Он поднимает голову, глядя на впавшего в транс Уёна. – Будет фиксировать твою лодыжку, он плотный, и покажу ещё, как застёгивается... Что с тобой?       Последний вопрос вырывает Уёна из оцепенения. Сан хмурится, видимо, начиная раздражаться, и приходится срочно выходить из положения самым дурацким способом.       – Да жесть, Чхве Сан, в туалет хочу, давай быстрее! – звонко бросает Уён, расхохотавшись.       Почти сфальшивил, внутренне паникуя, но Сан лишь в очередной раз закатывает глаза, цокнув языком.       – Потерпишь... – проговаривает он уже с лёгкой усмешкой, и принимаясь растирать лодыжку обеими руками. – Расскажи лучше, как ты собрался моего брата на пати протаскивать?       Говорить становится крайне сложно. Ладони Сана жёсткие и стёртые о бесконечные перчатки и турники, но сила в них удивительно мягкая. Мазь колет кожу, а в голове творится полный дурдом. Уён едва слышно сглатывает, постаравшись улыбнуться.       – Ага, всё тебе скажи, чтобы ты своему дружочку Сонхва передал? – лукаво проговаривает он.       Сан бросает на него хмурый взгляд, и неожиданно слишком устало вздыхает.       – Рассказал уже тебе? Удивительно, что запомнил... – Его ловкие пальцы уже натягивают на ступню плотную эластичную ткань с отверстием под пятку. – Я не враг своему брату, как бы ему не хотелось так думать.       Все похотливые мысли отступают, пока Уён внимательно наблюдает за сдвинутыми бровями Чхве Сана.       – И отдаю себе отчёт в том, кто такой Пак Сонхва, – продолжает тот. – Если я один раз двину и забуду, то этому дорогу перейдёшь, и спокойные дни закончатся. Сгноит всеми способами. Не удивлюсь, если...       – Если что? – настороженно вклинивается Уён.       – Скажем так... – скептически цедит Сан, с силой затягивая липучие фиксаторы и оборачивая вокруг голени. – Несчастные случаи у нас тут бывают, но и атмосфера... располагающая.       Приоткрыв рот, Уён переваривает мысль. Непохоже, что Сан врёт или придумывает, но замешательство на его лице подсказывает, что прямых доказательств травли у него нет.       – Да брось! – усмехается Уён, на пробу покрутив перетянутой лодыжкой, что теперь почти не чувствуется. – Сонхва очень милый, как и ты. Просто вы оба скрываете очевидное.       Поставив ногу Уёна на пол, Сан поднимается, отряхнув форму.       – Избавь меня от своих домыслов, – насмешливо тянет он. – Я и так до сих пор не понимаю, как он сумел сразу двух таких красоток подцепить!       – Он просто джентльмен почище тебя! – смеётся Уён, принимаясь наскоро обуваться обратно. – И завалит нас двоих, если опоздаем...       Опомнившийся Сан включает старую пластинку про конспирацию, но спасённый и подлатанный Уён уже слушает вполуха. Он машинально цепляется за протянутую руку, поднимаясь на ноги, и вдруг понимает, что стоит слишком близко. Сан продолжает сжимать его ладонь, глядя в глаза, и при желании можно почувствовать даже его размеренное дыхание на собственном лице. Уёну сложно сказать, о чём тот думает, особенно когда Чхве Сан продолжает молчать.       – Эм... спасибо за помощь?       Неловкая улыбка выходит даже слишком неловкой.       – Уён... – Собственное имя с этих губ вызывает лишь желание поскорее к ним прижаться, но сам Сан предельно серьёзен. – Ёсан не позволит мне быть его охраной. Потому приглядывай за ним. Пожалуйста.       Дыхание перехватывает окончательно. Уён хлопает ресницами, вдруг пронзительно остро ощущая всё то родственное тепло, что исходит от Сана в сторону своего даже не родного брата. Но он знает, что про реанимацию Ёсан не стал бы врать. Вопросы лишь копятся.       – Хорошо... – с трудом выдыхает Уён. – Обязательно присмотрю.

* * *

      Чонхо, преисполненный энергией, наблюдает за сценой актового зала, где выступает один из пианистов старшей параллели. Техника у него хороша, но на этом таланты заканчиваются – становится неинтересно слушать под линеечку правильное исполнение. Кан Ёсан, сидящий рядом, точно так же не разделяет восторга приглашённых гостей. Сидящий же ещё дальше Хонджун внимательно смотрит на руки пианиста, и по его лицу сложно сказать, впечатлён он или же задумался о чём-то своём. Впрочем, сам Чонхо взял на себя ответственность привести сразу двоих вовремя и посадить приобщаться к искусству. Собственное чудесное выступление на ярмарке вдохновило настолько, что хочется рассказать друзьям и про оперу, и про великих композиторов, и про тонкости техники исполнения. Но пока что он решает не терзать не привыкшие умы и дать им поскучать перед гвоздём программы. Пару раз Чонхо видит макушку старосты, что украдкой выглядывает из-за кулис и смотрит в сторону своего класса, внимательно подсчитывая головы. Потом он исчезает, должно быть, докладывая президенту о посещаемости концерта. Чхве Чонхо стремится показать, что на месте в числе первых. Пианист доигрывает, и зал дружно разражается аплодисментами. Друзья машинально к ним присоединяются.       – Наконец-то... – выдыхает Ёсан сквозь гул, вяло хлопая в ладоши. – Голова раскалывается.       – Так может, в медпункт сходишь? – встрепенувшись, Хонджун поворачивается к нему.       – Может, сразу на расстрел? – ядовито цедит Ёсан и медленно моргает, глядя, как пианист откланивается и покидает сцену, сменяясь ведущим. – Вообще, лови момент, новенький. Сегодня ты увидишь кое-что очень интересное.       Пока Ким Хонджун с улыбкой допытывается, тот лишь хмыкает и кивает в сторону Чонхо.       – Вот этот будет сидеть, разинув рот, – с усмешкой отвечает Ёсан, перекрываемый голосом ведущего. – На Юнхо своего смотреть, но в принципе не новость. А вот президент наш, когда выступает, местами даже похож на человека, а не биоробота. Это интересно.       Не успевает Хонджун что-то ответить, как Чонхо громко шикает в их сторону, приложив палец к губам. Ведущий объявляет дуэт, и наученные с прошлого года преподаватели единогласно выдают овации авансом, подключая и остальной зал. На сцену выходит Юнхо и поворачивается, отодвигая портьеру, чтобы пропустить Сонхва со скрипкой и смычком в руках. Сердце Чонхо бьётся быстрей, пока оба выступающих улыбаются ведущему и точно так же авансом кланяются залу. В чём-то Кан Ёсан прав: улыбка на лице президента кажется почти искренней, пока тот перекладывает смычок в руку со скрипкой и убирает за ухо выбившуюся от поклона прядь волос.       На сцене остаются двое, и зал постепенно затихает, пока пианист отбрасывает полы фрака и усаживается за рояль, а скрипач занимает своё место сбоку от инструмента. Они переглядываются, обмениваясь лишь им понятными сигналами в виде выразительных взглядов и кивков. Зал утихает полностью, а Чонхо ощущает знакомый неприятный укол в середине груди, что чувствует всякий раз, видя эти совместные выступления. И тут же отгоняет подальше. Ничто не должно отвлекать его от рук Юнхо, что плавно ложатся на клавиши.       И раздаётся громкий первый аккорд. Второй, третий, четвертый. Пианист начинает дуэт торжественно и величественно, словно королевский марш, для того, чтобы через пару секунд растворить звук в тихие перекаты аккомпанемента. К тому времени Пак Сонхва таким же отработанным движением поднимает скрипку на плечо, прижав гриф подбородком и размашисто приложив смычок к струне. Чонхо узнаёт произведение ещё с первых двух аккордов рояля, ну а с вступлением скрипичной партии узнаёт и весь зал.       – Ого, это что, «Алехандро»?! – слышится давящийся шёпот Хонджуна.       – Никогда не говори это при Сонхва, если хочешь жить, – шепчет Ёсан в ответ.       Чонхо же еле сдерживается, чтобы не закатить глаза. Он старается игнорировать перешёптывание сбоку, и не пихает Ёсана локтём лишь потому, что тот как-то объяснил, откуда Леди Гага взяла свой открывающий сэмпл. Тягучая и печальная мелодия скрипки плывёт по волнам клавишного сопровождения плавно и трагично. Сонхва не смотрит ни в зал, ни на гриф, словно и вовсе закрыв глаза. Юнхо же размеренно покачивается в такт своим переливистым аккордам и легко улыбается чему-то совсем неведомому. Его вдохновлённый профиль завораживает. Скрипач же впечатляет не только техникой, но и оттенками, переходя от пиано к форте и обратно настолько незаметно, словно ведёт разговор. Или же пытается такими интонациями поделиться чем-то сокровенным и очень печальным. Когда же рисунок солирующей скрипки достигает самой верхней ноты и возвращается в родную грустную гармонию, всё вдруг переменятся. Чонхо знает этот момент, но люди в зале, встрепенувшись, переглядываются, вновь узнавая популярный мотив. Аккомпанемент ускоряется, а Сонхва резко меняет позу, со стуком выставив заведённую за пятку ногу в бок для большей устойчивости. Его смычок носится по струнам, выхватывая ноту за нотой в каком-то сумасшедшем ритме, пока пальцы левой руки незаметно бегают по грифу. Чонхо знает, что чем легче кажется выступление, тем сложнее оно на самом деле. То, что делает Пак Сонхва – титанический труд. Зал же взбадривается донельзя. На секунду Чонхо бросает взгляд вбок и замечает, как Хонджун в восторге распахивает глаза, прикрыв рот руками, а Ёсан сосредоточенно наблюдает за нереальной сложности скрипичными фигурами. Ноты льются одна за другой, темп, заданный роялем, не сбивается, пока, наконец, композитор не даёт этому дуэту передышку. Рояль вновь вспыхивает громкими, медленными и торжественными аккордами, но на этот раз ему вторит и скрипка. Юнхо открывает глаза, обернувшись к Сонхва, одним радостным взглядом поздравляя с идеальным преодолением сложного куска. Сонхва же, продолжая играть нарочито небрежно, поворачивается в ответ. Чонхо не видит его выражения лица, но чувствует этот миг радости. И уверен, что чувствуют и слушатели, очаровавшись тончайшими звуками скрипки в самом высоком регистре, где та обычно начинает ездить по ушам пронзительным скрипом, но в руках Сонхва по уровню нежности напоминает флейту. Повсюду слышатся громкие удовлетворённые выдохи. И вновь произведение без предупреждения возвращается к быстрому темпу, повторяя часть сложного куска сначала в миноре, но после так же неожиданно переходя в мажор.       Пронзительно радостная и такая же стремительная мелодия утягивает Чонхо прочь из этого мира, завлекая в свой энергичный танец. И ему хочется плясать, чувствуя эту философскую подоплёку композитора. Плясать, пока всё плохо. Ради того, чтобы от души сплясать, когда всё наладится.       Финальная нота скрипки сливается с финальным аккордом, и зал взрывается овациями. Сонхва опускает смычок, тяжело дыша и сверкая глазами. Юнхо поднимается с места и подходит к нему, одобрительно похлопывая по вздымающемуся плечу. С таким же безумным взглядом Сонхва улыбается ему, и оба синхронно склоняются вперёд, прижимая к груди руку и опущенную скрипку.       – А он хорош! – восторженно вопит Хонджун, не прекращая аплодисменты и вновь повернувшись в кресле. – Ты прав, Кан Ёсан, он хорош!       – Заткнись, – сквозь зубы шипит Ёсан в ответ.