That's the way our life should be

Визг тормозов, бьющий по барабанным перепонкам. Запах жжёной резины, впитывающийся моментально в одежду и проникающий, кажется, даже под кожу. И время, что замедляет свой бег, превращаясь в вязкую субстанцию, в которой тонет действительность. И нет больше ничего, кроме звука глухого удара бампера о тело. И полёт, длящийся всего лишь сотые доли секунды, но растянувшийся для него в эти мгновения на вечность. И неестественно изогнувшееся тело, лежащее в паре метров от машины. Судорожный вдох, едва не разрывающий лёгкие на части. Кровавые отметины от ногтей на ладонях. И непрекращающиеся кошмары, что преследуют его каждую ночь вот уже на протяжении последних трёх месяцев. Жизнь, превратившаяся с момента той аварии в сущий Ад на земле. Жизнь, в которой он, Дин Винчестер, сержант полиции Нью-Йорка, просыпается отныне в холодном, липком поту посреди ночи с бешено колотящимся в груди сердцем. И с отчаянным криком с искусанных губ его срывается имя Сэма. И каждую ночь Дин тянется к телефону, чтобы набрать его номер, но так и замирает с занесённым над нужным контактом пальцем, не в силах сделать последний шаг. Ему необходимо просто услышать голос Сэма, чтобы отличить сон от реальности, — сам Дин давно уже не в состоянии это сделать. И огромных усилий стоит каждый раз сдерживать себя и не поддаваться накатывающей панике. И вопреки здравому смыслу и всем тем доводам, что он сам себе приводит, Дин натягивает любимые джинсы и рубашку и выходит в прохладную темноту ночи. Заводит Детку и отправляется колесить по ночному городу. Он ненавидит ночные дежурства на службе, но вне смен очень любит Нью-Йорк в это время суток. И каждую такую ночь, куда бы он ни направлялся, Дин неизменно оказывается на одной и той же улице, перед одним и тем же многоквартирным домом. Там, в одной из квартир на третьем этаже, сейчас спит тот, кого он не смог уберечь, кого не защитил так, как должен был защищать напарника и самого, пожалуй, близкого ему человека. В окнах не горит свет — не мудрено, в такое-то время, — но припаркованная возле дома машина слегка успокаивает. Но даже этого растревоженному паникой мозгу мало. Дин выходит из машины, вдыхает полной грудью прохладный ночной воздух и бредёт к подъезду. Тихо, стараясь не производить лишнего шума, открывает дверь и поднимается по лестнице на третий этаж. Он знает, что Сэм спит, но иррациональное чувство страха и тревоги не отпускает Дина ни на мгновение с той самой аварии. Он никак не может отделаться от мысли, что Сэму грозит опасность, прямо здесь и сейчас. Даже если все его опасения и яйца выеденного не стоят. Дин проходит свои шестнадцать шагов по коридору и замирает возле нужной двери. Он здесь не для того вовсе, чтобы звонить или хоть чем-то выдать своё присутствие. В кармане джинсов лежит ключ от квартиры, который ему когда-то дал Сэм, но Дин им не воспользуется. Он просто сползёт вниз по стене, чувствуя даже сквозь ткань рубашки каждую неровность на поверхности, закроет глаза и постарается унять бешено колотящееся в груди сердце. Дин никогда и никому не признается, как и где проводит ночи последние три месяца. Помешательство и паранойя так и останутся его тайной. Если бы это однажды вскрылось, он бы пережил, пожалуй, взгляды коллег и замечания капитана, полные скрытого сарказма, но непонимание и недоумение в глазах Сэма уничтожили бы его. Дин бросает последний взгляд на дверь и уходит прочь. Его ночное дежурство возле чужой квартиры заканчивается. Нужно ещё успеть урвать хотя бы пару часов сна. Дин знает, что спать будет плохо, что его опять будут мучить кошмары, но даже такой беспокойный сон необходим ему, иначе он снова поставит и свою, и чужую безопасность под удар. Уже через четыре часа он, совершенно не выспавшийся и успевший выпить чашку крепкого кофе, оставит Детку на парковке возле участка, и, изобразив на лице подобие вежливой улыбки, толкнёт дверь в комнату, где проходит утренняя планёрка. Руки ему будет греть бумажный стаканчик — одной порции кофеина окажется катастрофически мало, — а запах чёрного кофе пытаться вселить надежду на то, что этот день будет хоть немного лучше дня предыдущего. Тщетные надежды… Дин будет слушать капитана, пытаясь изобразить хотя бы толику заинтересованности к витиеватым речам и оборотам. Но смысл сказанного раз за разом будет ускользать от него, точно песок сквозь пальцы. Взгляд его будет скользить по головам коллег, пока не упрётся в широкие плечи, обтянутые форменной рубашкой с коротким рукавом. Неестественно прямая спина, на форме ни складочки — чёртов отличник, — тут же мелькнёт в голове мысль. Дин поймает на себе взгляд капитана, заметит вспыхнувший в карем огонёк и лукавую улыбку на губах, но только дёрнет плечом в ответ. Меньше всего ему сейчас хочется играть в эти игры. Порой ему казалось, что капитан знает его лучше, чем он сам, что едва ли не мысли читает и проникает в те уголки души, которые Дин спрятал даже от себя самого. Впрочем, он вообще никогда и никого близко к себе не подпускал, слишком уж это больно было. — Разберись уже со всем этим, — прилетит ему в спину свистящий шёпот, когда Дин будет вливать в себя очередную порцию кофе. Ну или того жуткого варева, которое в участке выдали за спасительный напиток копов. Но Дину сейчас не до изысканного вкуса, главное получить свою порцию кофеина. — Иначе это плохо кончится. Дин только передёргивает плечами и изображает непонимание и безмятежность. Но капитан на это вряд ли купится — актёр из Дина так себе. — Понятия не имею, о чём вы, сэр, — огрызается в ответ чуть резче, чем следовало бы. Когда капитан вот так вторгался в его личное пространство и пытался залезть в голову, Дин тут же забывал о субординации и этике. — Дин, не дури, — голос капитана чуть смягчается, но в карих глазах разгораются искорки. — Скоро весь участок будет в курсе, — капитан делает неопределённый жест рукой, точно это всё объяснить Дину должно, — обо всём этом. Не успевает Дин и глазом моргнуть и сказать хоть что-то в ответ, как капитан исчезает. Словно его и не было тут, а весь этот разговор — лишь плод больного воображения Дина. Когда Сэм отправится получать сумки с амуницией на смену, Дин откинется на спинку сидения в служебной машине и позволит себе всего лишь на мгновение прикрыть глаза. Но слова капитана никак не идут у него из головы, прокручиваясь раз за разом, точно заезженная плёнка. Дина бросает то в жар, то в липкий холодный пот, пока он понять пытается, где допустил ошибку, на чём прокололся. За всеми этими мыслями, что роились в голове подобно растревоженному улью, Дин явно потеряет счёт времени и придёт в себя только тогда, когда на плечо опустится чужая ладонь. Жар её прожигает даже сквозь рубашку, а в обращённых к нему карих глазах с зелёными искорками плещется беспокойство. И эти глаза, кажется, видят его сейчас насквозь. Дин слегка дёрнет плечом, дабы сбросить ладонь Сэма, протяжно выдохнет и произнесёт то, от чего брови Сэма взлетят вверх: — Сегодня за рулём ты. — Дин слишком устал, слишком разбит, чтобы следить за дорогой. Не хватало ещё, чтобы по его вине что-нибудь случилось: с Сэмом ли, со случайным прохожим — не важно совершенно. И как бы ни была сильна его тяга к тотальному контролю, Дин не может подвергать их жизни опасности, он и так уже однажды оступился и не успел. Смена будет тянуться мучительно медленно, Дин не запомнит ни единого вызова, всё провалится точно в глубокую чёрную нору. Временами он будет ловить на себе взгляды Сэма, но Дин всегда мастерски умел уходить от разговоров, поэтому всё их общение сведётся лишь к ничего не значащим фразам. Уже вечером, переодевшись в гражданскую одежду, Дин замрёт на парковке участка возле своей машины, чувствуя, как чужой взгляд жжёт ему спину. Он не обернётся, не сядет в машину, дабы сбросить с себя этот взгляд, лишь замрёт на месте, прекрасно осознавая, что рано или поздно это должно было случиться. И время точно замедлит свой бег, мгновения будут казаться минутами-часами, пока за своей спиной Дин не услышит чужие тихие шаги. Сэм, не произнеся ни слова, обойдёт Детку, привычно скрипнет дверца, когда он распахнёт её, прежде чем устроиться на пассажирском сидении. Дину не останется ничего другого, кроме как последовать его примеру. Всю дорогу до дома Сэма они проведут в тишине, что будет давить на плечи, вынуждать крепче кожаную оплётку руля сжимать. Дин забудет, что нужно хотя бы изредка дышать и моргать, будет лишь впиваться взглядом в дорогу, мысленно чертыхаясь на вечерние пробки, пока Сэм будет молча сверлить его взглядом. — Сегодня зайдёшь? — От чуткого слуха не укрывается то, как Сэм особенно выделяет первое слово. Дин лишь судорожно втягивает воздух вмиг пересохшим ртом и выходит следом из машины. Сэм не оглядывается, не замедляет шаг — знает, что Дин последует за ним. Тот замирает на мгновение у порога квартиры, словно взвешивая все за и против этого шага. Но потом лишь закусывает губу нижнюю и шагает в квартиру, закрывая за собой дверь. Громко щёлкает замок, вынуждая Дина дёрнуться невольно. Нервы совсем ни к чёрту стали. Дин оглядывает квартиру беглым взглядом. Пусть он и раньше тут бывал, но сегодняшний визит, Дин уверен в этом абсолютно, отличается от всех предыдущих. И покалывает кончики пальцев точно от предвкушения чего-то неизбежного, что должно случиться здесь и сейчас, и сильнее обычного бьётся сердце о рёбра. — Я знаю, Дин, — первым прерывает молчание Сэм. Дин вздрагивает от того, как звучит его голос: устало, едва слышно, с проскальзывающими нотками беспокойства. — Знаю, что ты проводишь каждую ночь возле моего дома. Иногда мне кажется, что я даже слышу твои шаги на лестничной клетке, — и спешит добавить, видя замешательство в зелёных глазах: — Как-то ночью мне плохо спалось, и я увидел твою машину, — Сэм просто пожимает плечами, словно это что-то само собой разумеющееся, словно это не должно вызывать у него вопросов. Но Дину тут же под землю провалиться хочется. Сэм не должен был узнать о его ночных визитах. Но почему он тогда молчал всё это время? Почему ни словом, ни жестом, ни взглядом не выдал, что знает? — Я боялся… боюсь, — тут же поправляет сам себя Дин, словно отвечает на так и не озвученный Сэмом вопрос. — Боюсь за тебя каждое мгновение. Мне просто необходимо знать, что ты в безопасности, — и словно сваливается с плеч огромная гранитная плита, и дышать моментально становится чуточку легче. — Я не справился со своей задачей, не… — Это была случайность, — перебивает его Сэм. — Дин, в этом не было ни капли твоей вины. — Нет, Сэмми. — Дин знает, как Сэм терпеть не может эту форму имени собственного, но сейчас именно такое обращение кажется удивительно правильным и уместным. — Я должен защищать тебя, как старший по званию, как… — Дин запинается и замолкает, бросая на Сэма взгляд. Тот стоит так близко, что Дин чувствует запах чужой туалетной воды: терпкая морская свежесть, от которой моментально кружит голову. И Дин теряется под взглядом этих карих глаз. Он никогда сказать бы не смог, кто подался вперёд первый, сколько времени прошло: были то секунды или минуты, — но очнулся он лишь тогда, когда почувствовал, как спина его упёрлась в стену, а на лице оседало горячее дыхание Сэма. Глаза напротив горели лихорадочным блеском, волосы были взъерошены, а губы слегка припухли и покраснели. Дин не сомневался, что сам выглядит практически так же. Когда мгновения спустя к нему возвращается возможность мыслить более-менее здраво, а сердце перестаёт биться где-то в глотке, Дин подумывает о том, чтобы списать всё на ошибку. Но тут же отмахивается от собственных мыслей — эти слова обесценят все его чувства и эмоции, перечеркнут все те бессонные ночи, что он провёл под окнами этой квартиры. Ведь почти каждую эту грёбаную ночь Дин мечтал лишь об одном: ощутить теплоту губ Сэма, почувствовать жар его дыхания на своём лице и услышать биение чужого сердца под ладонью. — Прости, — одновременно произносят они. И это слово повисает в воздухе между ними, давит на плечи и гнетёт своей тяжестью. И невозможно подобрать слов, чтобы озвучить всё то, что творится в голове, ибо там полнейшая каша и неразбериха. — Я пойду, — бросает Дин спустя несколько минут гнетущей тишины. Ему хочется оказаться как можно дальше от взгляда, что прожигает ему спину сейчас. — Дин, — летит ему вслед, вынуждая на месте замереть. И в имени собственном ему слышится лишь одно: «Не уходи. Останься». Дин оборачивается, и взгляд карих глаз проникает в душу и выбивает почву из-под ног. Дин уступает этой безмолвной просьбе и остаётся. И, пожалуй, эта ночь, что он провёл на жутко неудобном диване в гостиной Сэма, была самой лучшей за последние месяцы. Его не мучили кошмары, он не просыпался в липком поту посреди ночи, не понимая, где он и что происходит. Утром он просыпается от звуков кофеварки, от запахов готовящейся еды, что плыли по небольшой комнате. Дин разлепляет глаза, щурясь от солнечного света, пытаясь взглядом расфокусированным поймать Сэма, который стоял к нему спиной сейчас, раскладывая завтрак по тарелкам. — Доброе утро. — Сэм ловит его взгляд и улыбается. Улыбка искренняя, но в ней сквозит толика смущения. И Дин вдруг понимает, что именно эта искренность Сэма, его открытость миру, его лёгкая наивность и вера в доброту делает того уникальным. Такому не выжить в жестоком и зачастую даже жёстком мире, где царит преступность и беззаконие, но Дину не хотелось душить в напарнике эти качества. — Доброе, — голос его хрипит со сна. — Нам нужно поторапливаться в участок, — он втягивает носом ароматы завтрака и произносит совсем не то, что так и вертелось на языке. — Я не хрустальный, Дин, не разобьюсь. Скажи то, о чём подумал. Дин лишь воздухом давится и впивается в Сэма взглядом, пытаясь понять, серьёзен ли тот или шутит сейчас. Но Сэм лишь прячет улыбку в уголках губ и искорки, вспыхнувшие в глазах. — Сэм, — начинает Дин, но слова с трудом огромным ему даются, — я… хотел извиниться за вчерашнее. Это было неправильно, — он закусывает губу нижнюю и бросает взгляд на Сэма. — Всё хорошо, Дин, — произносит он наконец то, что Дин меньше всего от него ожидает. — Мы оба были хороши. Давай уже завтракать, иначе капитан нас в порошок сотрёт и проклянёт на чем свет стоит. Но эта лёгкость, что есть между ними утром, к концу дня улетучивается точно туманная дымка под первыми лучами солнца. От неё не остаётся ни следа, а напряжение, что повисло между ними, кажется, можно даже ножом резать, настолько оно осязаемо. Но никто из них не прерывает молчание, снова лишь ничего не значащие фразы и обсуждение исключительно рабочих моментов. И уже по дороге в участок перед концом смены Дин вдруг осознаёт, что если не сделать этого сейчас, то момент, возможно, будет упущен раз и навсегда. Он сворачивает на пустырь недалеко от участка, выключает камеру у себя на груди, потом тянется к чужой камере и проделывает то же самое. Пальцы его при этом слегка дрожат, и Дин тщетно пытается скрыть эту дрожь. Но все те слова, что роились в его голове весь день, вдруг кажутся пустыми и бессмысленными. — Сэмми, — начинает Дин наконец, решив отдаться на волю случая, — я… прости. Не за поцелуй, а за слова, что сказал тебе утром. Это не было ошибкой, — Дин переводит дыхание и продолжает: — Я соврал бы, сказав, что не хотел этого. Но если ты не захочешь больше работать со мной, я всё пойму. Произнеся эти слова, Дин поворачивает голову к напарнику. Тот не смотрит на него, взгляд его прикован к приборной панели. По лицу Сэма Дин понять никак не может, о чём тот думает. И, когда Сэм наконец поднимает на него взгляд, он дёргается невольно. В карих глаз Дин замечает пляшущий огонь, что готов сейчас спалить дотла их двоих. И Дин тянется к лицу Сэма, замирая буквально в паре миллиметров от чужих губ, словно давая тому самому решать, что дальше будет. На лице его тут же оседает горячее дыхание, длинные пальцы хватают за воротник формы и тянут вперёд. Поцелуй выходит мягкий, неспешный, засасывающий их в себя патоке подобно. И лишь на задворках сознания бьётся мысль о том, что им влетит от капитана за то, что не доложили о себе и пропали из радиоэфира. Времени у них совсем немного, ещё чуть-чуть, и диспетчер непременно хватится их, но этим мгновением Дин хотел насладиться сполна. Нежность, что затапливала их сейчас, совсем не похожа была на тот пожар, что тёк по венам вчера, в квартире Сэма. Но она лишь раззадоривала и вынуждала желать большего. — Тебя ждать сегодня? — спустя мгновение, как только Дин заставит себя оторваться от чужих губ, раздастся хриплый шёпот Сэма. И он словно мальчишка зальётся краской и будет прятать улыбку в уголках губ, закусывая губу нижнюю. Он уже знает ответ на этот вопрос, но лишь плечами в ответ пожмёт, нажимая на газ и срываясь с места.