That's the way our life should be

Лучше чувствовать тоску, чем ничего не чувствовать.

Пальцы рассеянно перебирают бесконечные, кажется, листы ненужных никому отчётов, глаза бегают по строчкам, перескакивая с места на место. Он возвращается и перечитывает их снова и снова, не в силах совершенно смысл прочитанного уловить. Глаза вдруг заволакивает пеленой непролитых слёз. Сэм смаргивает их, вытирая тыльной стороной ладони. Знает прекрасно: Дин не хотел бы этих слёз, лишь усмехнулся бы своей фирменной ухмылкой, увидев их. И потянулся бы к нему, вытирая подушечками больших пальцев солёные капли, и непременно рассмешил бы, рассказав очередную историю, запас которых у него, кажется, не иссякал никогда. Сэм бросает бумаги на стол, не заботясь совершенно о том, что большая часть их россыпью на пол падает. Ему плевать на это. Он слишком вымотан, усталость, в конце концов, берёт своё, и он глаза прикрывает, откидываясь на спинку стула. Дин появился в его жизни, кажется, целую вечность назад одним хмурым ноябрьским утром, когда хотелось лишь поплотнее закутаться в куртку, спрятать руки в карманы джинсов и натянуть капюшон, чтобы не продрогнуть до костей под этим пронизывающим ветром и моросящим уже несколько дней дождём. И первое время этот молчаливый и угрюмый незнакомец не вызывал у Сэма ничего, кроме постоянного раздражения и дикого желания поставить его на место какой-нибудь колкой фразой. Дин вечно совал нос туда, куда не следовало, пытался давить многолетним опытом работы и накопленными за это время связями. Время от времени Сэм ловил на себе колючий взгляд, словно невзначай брошенный из-под длинных ресниц. И в этих глазах цвета летней листвы ему виделось лишь презрение и желание быть отсюда как можно дальше, будто это Сэм виноват был в том, что им теперь вместе приходится работать. Сэма тоже не устраивала перспектива совместной работы. Тяжело было привыкать к напарнику, сказывались годы работы в одиночестве. Но приходилось мириться с таким положением вещей. Пришлось заткнуть собственные желания и амбиции подальше ради достижения цели, к которой они оба шли слишком долго. Но постепенно, шаг за шагом, лёд между ними таял, взгляд из-под ресниц становился уже не таким колючим, а на губах Дина время от времени появлялась мягкая улыбка, адресованная исключительно Сэму и не имеющая ничего общего с той ухмылкой, коей он привык одаривать всех вокруг. Возможно, сказывались часы, проведённые бок о бок в салоне его Импалы, — наплевав на все правила, Дин так и продолжал ездить на собственной, а не на служебной машине. Но Сэму верить хотелось, что между ними чуть больше общего было, чем им двоим тогда казалось. Сэм понятия не имел, как назвать то, что между ними было. Дружба? Вряд ли. Это было нечто более глубокое и чувственное. Делали ли их ночи, разделённые на двоих, любовниками? Сложно сказать. Это что-то более хрупкое и невесомое было, будто хрустальный шар на рождественской ёлке, который заботливые руки сначала осторожно достают из коробки с украшениями, а потом, бережно бумагу разворачивая, вешают на самое видное место на ёлке. Была ли это любовь? Возможно. Сэму не хотелось задаваться сейчас такими вопросами, потому что они вряд ли изменят всё то, что между ними было, как бы не нарекли эти отношения окружающие. От Дина всегда пахло разгорячённой на солнце кожей, жарким летним днём и неизменно мятой. Это был аромат резинки, которую тот постоянно жевал, пытаясь бросить курить. Но когда очередная попытка проваливалась, Дин неизменно доставал из верхнего ящика стола массивную зажигалку и закуривал, глубоко затягиваясь и прикрывая глаза. От запаха терпких сигарет у Сэма всегда голова кружилась, а глаза слезились от едкого дыма. Но то была совсем уж не высокая цена, которую с лёгкостью можно было заплатить, только бы иметь возможность видеть такую редкую улыбку на губах Дина в те минуты, когда никотин проникал в его лёгкие. Сэм улыбку в уголках рта прячет, вспоминая, как к концу рабочего дня из идеально уложенных волос непременно выбивались пряди, падающие Дину на лоб. И Сэму до дрожи на кончиках пальцев хотелось их смахнуть, чтобы вновь вернуть им этот идеальный порядок. А на лице с едва заметной россыпью золотистых веснушек застывало задумчивое выражение, губы же кривились в презрительной усмешке, заставляющей всех обходить Дина стороной. Но только не его. Сэму же безумно хотелось сцеловать эту наглую усмешку с его лица, ощущая вкус мяты на губах. Пусть поначалу в нём и жило лишь одно желание: стереть эту ехидную насмешку любой ценой, только бы не видеть её никогда. Сэму лишь глаза закрыть стоит, как он словно наяву ощущает невесомое прикосновение всегда таких холодных пальцев Дина к своей разгорячённой коже. Им бы прохладу нести подобно лёгкому ветерку знойным летним полуднем, но они лишь распаляли, заставляя желать большего. Сэма влекло к нему словно магнитом, и бороться с притяжением этим не было ни сил, ни желания. Впервые в жизни Сэма увлекло настолько, что было абсолютно наплевать на мнение окружающих. То были моменты безграничного счастья, захлестнувшего его с головой. И выныривать из этого состояния никак не хотелось. Добровольно уж точно. Дин был словно зачитанная до дыр любимая книга, от которой невозможно оторваться. Каждая его улыбка словно новая страница, к которой хотелось прикоснуться, осторожно провести рукой, ощущая кончиками пальцев типографскую краску. И каждую такую страницу хотелось запечатлеть в памяти. И Сэм навсегда запомнит каждое прикосновение Дина, каждый его жест, каждое слово. Дин всегда рядом с ним будет, как бы далеко ни был на самом деле, потому что в сердце Сэма есть место только для Дина. Для него одного. Он выбрал его вопреки всему и с мечтой своей никак не желал расставаться. Сэм верил, что однажды, когда буря эта наконец утихнет, Дин вернуться сможет, чтобы вновь сидеть за столом напротив, выводя из себя окружающих своей наглой ухмылкой, беспрестанно щёлкая зажигалкой, что лежит сейчас в верхнем ящике его стола.