Сокровище

Tears Don't Fall – Bullet For My Valentine🎶

Голову раскалывает тяжёлый топор, и из раны тёмной жижей вытекают паника и отчаяние. Уже сотню раз Уён пожалел, что схватился за телефон и поставил Сана на уши, и ещё тысячу раз – что ещё не заблокировал его. Дрожащее тело сжимается в кривоватый комок и плавно раскачивается у порога – он не сдвинулся ни на сантиметр. Время тянется непривычно долго, стрелки всех часов сговорились и уверенно замерли, а Уён опускается глубже в пучину. Стены покрываются пузырями от накатившего страха, а потолок провисает под весом безысходности, словно квартирку топит ненавистный сосед – ещё немного и придётся захлебнуться. Надоело. Без малейших прикрас и излишнего романтизма – надоело так жить. Он не считал минуты и не замечал секунды, они сами собой проскользнули сквозь щели душевных трещин. В дверь начинают усердно колотить, а звонок рушит жуткую атмосферу своей задорной мелодией – совершенно невпопад. От этих воздействий трясутся метал за спиной и холодный пол, а Уён поворачивается и тянет руки вверх, к торчащему из замка ключу. Пара поворотов и дверь пропадает, размашисто ускользает в сторону и быстро хлопает вновь. Действия слишком резкие для поражённого мозга Уёна – он не успевает их считывать. – Как ты? Цел? Перед глазами успевает появиться Сан. Он совсем близко, опускается на колени прямо напротив и кладёт тяжёлые ладони на плечи, слегка потряхивая. Уён не сопротивляется, поддаётся чужой силе и глупо качает насаженной на тонкую шею головой, словно болванчик. Слова противно соскальзывают с языка и тонут в глотке, подобрать нужные никак не получается. – Можешь встать? – совсем тихо спрашивает Сан. Пустое тело вновь поддаётся. Его обнимают за плечи, поддерживают под локоть и тащат куда-то вверх. Приходится собрать остатки сил в бесформенную кучу и встать – Уён не слишком в восторге. Две пары ног плетутся на кухню, где обмякшего пострадавшего усаживают на стул. – Всё будет хорошо, я всё решу, – успокаивающий шёпот витает в тягучем пространстве, а горячая ладонь скользит по острой коленке. – Как ты собрался это решать? – наконец возвращает себе способность говорить Уён. – Тебе не обязательно об этом думать, я сам разберусь, – умело увиливает от ответа Сан. – Я хочу знать дальнейший план действий, – постепенно он приходит в сознание и нашпиговывает голову здравым смыслом. – Сначала ты едешь ко мне, потом разберёмся, – повторяет Сан то, что звучало в телефонной трубке. – Зачем? Совсем неблагоприятное развитие событий для Уёна. Когда всеми силами пытаешься намекнуть на логичную кончину, перспектива проживания в доме с окровавленными стенами явно не то, что сыграет на руку. Хочется залить суперклеем стул и пустить в него корни. – Если ты действительно цель убийцы – покушение повторится. Пока я буду вычислять подозреваемых, тебе будет безопаснее находиться со мной, – терпеливо объясняет Сан и всё так же размеренно елозит рукой по протёртым джинсам. – И как ты будешь их вычислять? Я же совсем не видел его, – интересуется Уён и смотрит, кажется, куда угодно, но не на собеседника. – Раз мы считаем, что это связано со мной, первым делом нужно проверить всех, кто потенциально может мне мстить, – рациональный подход к делу от опытного полицейского. – Разве таких не слишком много? Звонкая тишина оглушает и ломает голову тисками. Не в бровь, а в глаз, под самые рёбра в солнечное сплетение – вопрос застаёт врасплох. Это совсем не та ситуация, в которой хочется озвучивать верный ответ, но и пути отступления нет. По хребту разрядами бьёт излишнее напряжение. – На самом деле, таких почти нет, – тихо цедит Сан будто надеясь, что его не услышат, – мы всё подчищаем. – Подчищаете? Уён сам не знает, зачем спрашивает. Хотелось бы для собственного успокоения, но он слишком хорошо понимает, что ответ его совсем не удовлетворит. Напоминания о сущности однопроцентника пляшут на кончике носа. – Убираем лишних. Тепло рук пропадает с противно тянущих коленок. Сан встаёт и куда-то отходит, а Уён стойко молчит – не время разводить скандал о морали. Очередное осознание въедается глубоко в мозг, а на фоне начинают стучать чашки – слишком по-свойски. – Сходи собери вещи, я пока чай заварю, – чересчур буднично говорит Сан. Слушаться – лучшее решение, поэтому Уён тенью выплывает из комнаты. Он тихо шаркает ногами, бродит по квартире и соскабливает нужные вещи с поверхностей, выцепив где-то по пути свой привычный рюкзак. Организмом правит сложная, весьма спутанная эмоция. С Саном ему не навредят, но сам Сан навредит кому угодно ради него – это всаживает сотню игл в позвонки. На кухне ждут две кружки горячего чая – первые, которые попались под руку гостю. Они мозолят глаза своей слишком весёлой расцветкой и расплываются по столу яркими пятнами. Рядом лежит открытая коробка залитых глазурью пончиков, которую предусмотрительный Сан прихватил с собой. Не то что бы это успокоит и поможет расслабиться, скорее наоборот – проведёт острым ножом по горлу и напомнит о такой глупой заботливости Сана. Он сам тем временем сидит молча, ищет в бледной стене решение насущных проблем и бесконечно приходит к тупикам. Хочется одного: чтобы всё быстрее закончилось. Уёну до боли в ногах и трясущихся рук нужно, чтобы его отпустили, отрезали от преступного мира и забаррикадировали все двери. Приходится отправлять в желудок разноцветные колечки и топить их в зелёном чае, пока потерянное меж рёбер сердце глухо стучит – вот бы его наконец разорвало. Дорогу до личной тюрьмы Уёна застилает туман и сжирает беспроглядная ночь. Перед глазами – слабый свет от чужого харлея, такой бесполезный, но до одури тёплый. Так сложилось, что даже в кромешной тьме Уён смог бы безошибочно найти этот жуткий дом – судьба поистине чертовка. Впервые он оказывается в недрах этого жерла, где-то кроме кухни, в которой когда-то бил стаканы и переворачивал всё вверх дном. Здесь спокойно и почти пусто. Всё пугающее скрыто от посторонних глаз, и даже самый сильный микроскоп не поможет отыскать в пыльных углах намёки на опасную жизнь хозяина дома. Получается в точности наоборот: замечены наручники на тумбе и выглядывающая из корзины с бельём полицейская форма. Сан – эталон двойной жизни. Коротать ночь предстоит в свободной спальне. Она неприятно голая, совсем не обжитая, вечно играющая в пинг-понг звуками эха. Оставаться в такой обстановке долго будет невыносимой пыткой для мозга. Даже раскладывать вещи не хочется, тем более их практически и нет – раскрытый рюкзак остаётся мирно лежать на столе. Где-то за несколькими стенами спрятан Сан, и Уён железно уверен, что он не спит – слишком сильное рвение к оперативному решению проблем никогда его не отпускает, особенно когда дело касается чего-то важного. Усталость, стресс и вывернутая наизнанку нервная система дают о себе знать. Уён быстро отключается, придавленный одеялом из страха и груза ответственности.

***

Противно тянущуюся скуку разбавляют трясущиеся руки и бесконечно дёргающийся глаз. Деть себя абсолютно некуда: из дома не выпускают, наличием бытовых дел не пахнет, а поговорить можно только со стеной – без пяти минут реальная тюрьма. Утро было даже не самым отвратительным – толстые шторы не дали солнечным лучам прервать сон раньше нужного. В этой ситуации и такая мелочь становится поводом для радости. На кухне Уён нашёл Сана и его практически остывшую попытку постичь кулинарное искусство – очередной ломающий рёбра жест. От всего этого в горле встал противный ком, и завтрак пришлось впихивать в себя через силу под пристальным взглядом Сана. Это было уже давно, какое-то количество часов назад. Сейчас Уён тухнет в громадном доме в одиночестве, ищет в нём пятый угол и глупо зависает в телефоне. Сан провёл полночи в мучительных мыслях и выдумал сотню теорий, ни одна из которых не принесла плоды. Больше всего на свете он ненавидит быть беспомощным, а когда на кону даже не его жизнь – становится в разы более тошно. Последним вариантом он видел одно – попытку поехать на базу клуба и порыться в стопках мятых бумаг архива. Многолетняя история научила «СМН» хранить информацию о проделанных операциях на нескольких носителях, а опыт показал, что ничего надёжнее бумаги человечество не придумало. Возможно, память что-то упускает, а телефонные чаты дали сбой и были очищены – именно поэтому Сан решил оставить Уёна одного, игнорируя риски. Если и это не поможет, придётся прибегать к самому страшному – меньше всего Сан хочет бездействовать и ждать, отпустив Уёна из-под собственного крыла. Желание одно – биться головой о стену и протяжно рыдать. Более отвратительно жизнь не могла с ним поступить, и быть убитым уже не кажется неприятной перспективой. Как ни крути, захлёбываться в собственной крови и задыхаться явно проще, чем рассказывать Сану, что больше они никогда не встретятся. В сотый раз возникает стойкая мысль о том, что стоило и вовсе не звонить ему – прервал бы связь с однопроцентником и взвалил решение проблемы на свои плечи. Измотанное тело расплывается по поверхности дивана в гостиной. Уён пытается придумать, как вывести Сана на нужный диалог, если он придёт без новостей, и находит ошибку в вековых правилах – от перемены мест его слагаемых сумма меняется. Смешно наблюдать, как тревожность заставляет его планировать сотню разных вариантов диалога. Ещё смешнее, что нужный исход у него не выходит предсказать. В какой-то момент Уён слышит противное копошение ключа в скважине. Оно необычно резкое и слишком громкое, если говорить оригинальнее – злое и агрессивное. Дверь быстро поддаётся, звонко щёлкает и открывается. Всё это знаменует собой приход Сана – по крайней мере, мозг Уёна так считает. Встречу хочется максимально отложить, поэтому какое-то время поникший Уён продолжает считать лампочки в люстре: число получается круглое – ровно десять. За пределами комнаты уверенно стучат тихие шаги – вполне стандартная ситуация, которая быстро начинается напрягать Уёна. Этот топот звучит слишком странно: он чересчур аритмичный, непривычно глухой и состоит из мелких шагов. Его источник будто бегает по всему дому в поисках чего-то и исследует разные комнаты. Уён не может похвастаться долгим опытом общения с Саном, но всё же берёт на себя ответственность сделать неприятный вывод – шаги за дверью явно не его. Проникнуть в дом самого Чхве Сана – поистине смелый шаг (а может быть просто бездумный). Во рту пересыхает за секунду, а мозг полностью отключается за неимением путей к отступлению. За дверью бродит смерть с косой – убежать не получится. Уён медленно поднимает своё тело и тащится к выходу. Приходится внимательнее слушать шаги и с горечью принимать, что лишь по звуку осознать местоположение чужака не выйдет, уж слишком хаотично звучат все его перемещения. Неожиданно шаги замолкают, и это кажется хорошим знаком – чересчур опрометчиво. Уён дёргает дверь и сталкивается с в упор глядящим на него незнакомцем. Возможно, это признак поехавшей крыши, но его глаза словно заплыли кровью. Остальное Уён оценить не успевает. Он нервно отшатывается назад, но это не мешает незнакомцу схватить его за руки и грубо развернуть, заломав конечности. Дёрганые попытки вырваться совсем не спасают ситуацию, и ещё через пару секунд кряхтящий Уён оказывается прибитым к шкафу – своеобразное распятие его души. Лоб неприятно прижимается к холодному дереву, а в ушах звучит скрип собственных костей. Каждая попытка сопротивляться окатывает новой волной боли, и Уёну приходится сдаться. Смирение окутывает сердце на удивление быстро: когда ты на волоске от смерти раз в пятый, а бежать некуда – уже не так страшно. К шее опять прижимают острое лезвие – время очередного рандеву с дьяволом. – Что ты от меня хочешь? – предпринимает сомнительную попытку пообщаться Уён. – Чтобы ты сдох. Кратко и ёмко, до противных мурашек по хребту. Подтверждение этих слов не приходится долго ждать – тонкую кожу начинает больно жечь. Нож прижимается к горлу сильнее, скользит по нему и оставляет первую рану. Если начать вырываться – металл резко войдёт глубже, если оставаться неподвижным – всё равно умрёшь, просто более щадяще. Вот он настоящий выбор без выбора. – Почему? – решается на ещё один вопрос Уён. – Вини в этом Сана. Вот так страхи становятся правдой. Вот что бывает, когда слишком близко подпускаешь к себе однопроцентника. Подтверждается каждое опасение, и как же Уён был прав, когда решил всё это быстрее прекращать. Жаль, конечно, что было уже поздно. За спиной раздаются глухие удары, а окровавленный нож падает под ноги – самое счастливое совпадение. Где-то в эту секунду был израсходован весь жизненный лимит удачи Уёна. Когда его перестаёт придавливать тяжесть незнакомца, он оборачивается, прижав к кровоточащему горлу руку – артерию не задело, скоро должно остановиться. Перед глазами оказывается Сан, оттаскивающий обмякшее тело в сторону: Уён знать не хочет, как он за пару ударов вырубил человека. Зрелище поистине живописное в самом отрицательном смысле – оно вновь демонстрирует нутро президента и выворачивает органы наизнанку. Сан бросает тело на ближайший стул, и только сейчас Уён может рассмотреть своего без пяти минут убийцу. Безумно странный парень. Его лицо, украшенное излишне квадратными чертами и бледной кожей, обрамляют выбившиеся из неряшливого хвоста пепельные волосы. Старой одежде, которая мешком висит на худых плечах, пора отправляться на тот свет – её состояние явно оставляет желать лучшего. Кроме оставшегося на полу ножа ничего опасно-острого или громко-огнестрельного при нём не удаётся обнаружить – слишком безответственный подход к прорыву в дом однопроцентника. Зато в кармане у парня получается найти отмычку – плюс балл за подготовку и отличные способности. Завершив осмотр, Сан проскальзывает к Уёну, который так и остался около злополучного шкафа. Он молча наклоняет голову к раненой шее и убирает прижатую к ней руку. Рана кажется неглубокой, и крови вытекает оттуда не слишком много. – На кухне аптечка, сходи обработай, – предлагает Сан, поднимая взгляд уже к чужим глазам. – Мне надо ещё с этим разобраться, пока не очнулся. – Там не сильно, потом как-нибудь, – отмахивается Уён. Воздух вздрагивает от разочарованного вздоха. Спорить Сан не решается, хотя и очень хочется. Он слегка толкает Уёна в сторону и тянется к дверцам шкафа. Внутри аккуратно сложены комплекты белья и ещё какие-то вещи, опознать которые с первого раза не особо получается. Недолго думая Сан начинает рыться в этих тканевых горах, а после вытаскивает несколько скрученных в общую связку верёвок. Лицо Уёна кишит неразборчивыми эмоциями, и это не остаётся незамеченным. – Опережаю вопрос, у меня нычки по всему дому, – до боли прискорбно улыбается Сан и возвращается к телу неизвестного парня. – Так и приходится жить президенту однопроцентного клуба. Этот день – эпицентр из нюансов контакта с Саном. Это самый настоящий пример худшего исхода событий для Уёна, и это просто не может понравиться нормальному человеку. Хмыкнув, он продолжает следить, как Сан умело связывает чужие конечности. – Ты его знаешь? – интересуется Уён, часто моргая – мозг отказывается воспринимать складывающуюся картину. – Если честно – нет, – признаётся Сан, бесцеремонно пригвоздив парня к стулу. – Я проверил абсолютно всех, кому навредил за времена президентства, и ничего не нашёл. Он точно связан с чем-то другим. – Но он… Явно тебя ненавидит. По крайней мере, это было понятно по разговору с ним, – запинаясь выговаривает Уён и сдаётся – теперь он перемещается в другой конец комнаты, подальше от двери, где так и застыло основное действо, и поближе к окну. Сан молчит. Ему и нечего сказать – слишком часто его президентскую душу ненавидели, он уже привык. Завершив свою искусную работу, он поворачивает стул и падает на кровать так, чтобы оказаться перед лицом пленника. Уён эти перемещения умело игнорирует, стойко изучая зелень за окном, пока противный звук не царапает уши – щёлкает затвор пистолета. Инстинктивно Уён оборачивается и вжимается спиной в острый подоконник. Градус страха активно растёт – Сан кладёт оружие рядом с собой. Он никогда не достаёт огнестрел просто так, если пистолет приведён в боевое положение, шанс его использования сегодня крайне велик. У кого-то, кажется, потеют ладони. – Ты собираешься убить его? – удивительно спокойно спрашивает Уён, пока ногти скребут подоконник. – Я планирую поговорить с ним, но не думаю, что диалог у нас сложится, – тихо признаётся Сан, выжидающе рассматривая неизвестного. – На этот случай у тебя будет пистолет, я прав? – продолжает разговор Уён, подавляя нервный смех. – Если это будет единственным способом обеспечить тебе безопасность – мне придётся, – протягивает он. Отвратительное тянущее чувство сжирает изнутри. Когда ради тебя действительно готовы убивать – это совсем не романтично. Вина киселём растекается по телу и намертво въедается в одежду – её не отмыть. Минуты идут бесконечно долго, пока они оба ждут кульминацию. Уён с радостью ушёл бы уже сейчас, но что-то заставляет остаться – раз судьба заставляет проходить этот урок, нужно довести его до конца. Тело издаёт протяжный стон и крупно вздрагивает. Оно шелестит рваной одеждой и дёргает связанными конечностями – безуспешно. Прошитые тонкими нитями сквозь весь организм нервы Уёна расщепляются и трещат, а Сан напротив – слишком спокойный, даже глазом лишний раз не моргает. – Предлагаю спокойно поговорить и решить вопрос, – он звучит вполне буднично, словно ведёт такие переговоры по несколько раз в неделю. В целом, это недалеко от правды. – С тобой? Спокойно? – лениво переспрашивает парень, отходя от отключки. – Я не собираюсь тебе вредить, – слегка приукрашивает истину Сан. – Ты уже достаточно мне навредил, ублюдок! – вскрикивает он, беспорядочно дёргаясь – распутать узлы не представляется возможным. Теперь Уён, наблюдая со стороны, может в полной мере оценить все странности непонятного парня. Глаза, ставшие в два раза больше, в самом деле закрыты мутной пеленой с прожилками густой крови, а тонкие губы изрезаны ломаным оскалом сумасшедшего. Это лицо выглядит слишком нездоровым, тревога и ненависть пустили в нём корни, а из каждой поры сочится желание мстить. Вряд ли всё это свойственно адекватному человеку. – Что я тебе сделал? – поддерживает свой невозмутимый тон Сан. – Конечно, ты уже и не помнишь, – слова тянутся вязкой резиной, прилипая к потолку и стенам. – Что для тебя значат жизни мемберов других клубов? Просто пыль, верно? Низкий дрожащий от приливов истеричного смеха голос устраивает какофонию звуков. Сан теряется в собственных воспоминаниях, а Уён давится спёртым воздухом. Продолжение явно будет интересным. – Город N, помнишь? Я секретарь «Нео зоны», Юта. Сердце сжимает залитый кровью трос, вот-вот оно лопнет и превратится в тысячи рваных ошмётков. Сан и близко не ожидал, что ему аукнется его первая война. Ещё меньше он ожидал только столкнуться с ошибкой былых времён, упущением, нехваткой контроля и просто невозможной осечкой: на поле боя все были мертвы, трупы были подсчитаны. Даже опытным однопроцентникам свойственно ошибаться, и даже когда ты всё держишь под контролем, обязательно найдётся тот, кто будет хитрее. – Ты затоптал столько жизней... – животная улыбка обнажает стиснутые зубы Юты. Его взгляд пожирает Сана, всаживает в живот длинное лезвие ножа, потрошит внутренности и ломает кости. – Из-за твоего клуба я лишился друзей, своей второй семьи, и остался совсем один. Моя жизнь была сломана. – Я не был президентом во время той войны. Так себе оправдание, приходится его использовать за неимением других. Ведь какая в целом разница, кто руководил клубом, если Сан тоже убивал в ту ночь. А главное, что он продолжил убивать и после. – Зато ты президент сейчас, – рычит нервно вздрагивающий Юта. – Ты всё равно принимал в этом участие, от твоих пуль гибли наши мемберы, и за все эти годы ты похоронил ещё больше судеб. – Если ты хочешь отомстить мне, не обязательно впутывать третьи лица, – Сан двигается чуть ближе к краю кровати и ловит зрительный контакт с разъярёнными глазами. – Это не просто третье лицо, – хитро шепчет Юта, – это Чон Уён, которым ты так сильно дорожишь. Больше всего на свете я хочу, чтобы ты узнал, что такое потеря близкого человека, мучался и страдал, как я, проклиная собственную жизнь. В этом смысл свода правил «СМН». Люди вне клуба в большинстве своём беззащитны. Их легко ранить, застать врасплох, расчленить и уничтожить. Сближаясь с такими, ты приобретаешь лишние проблемы и сам становишься уязвимым, защищая человека от тех проблем, которые сам ему приносишь. Вот такой круговорот. – Я признаю, что виноват… – начинает выстраивать оправдания Сан, но терпит крах. – Ничего ты не признаёшь! – вырывается очередной бурлящий выкрик из чужой глотки. – В твоих руках было бросить это, но ты возомнил себя Богом и продолжил вершить людские судьбы! Да кто вообще дал тебе право на это? – Я всё ещё хочу решить эту проблему без… – Да мне насрать что ты хочешь! – он вновь перебивает однопроцентника, особенно резко дёргая связанными руками. – Я столько лет убил на попытку отомстить тебе, сбежал из дурки, нашёл способ следить за тобой и был так близок к победе. Лучше сдохнуть зная, что я шёл до конца, чем прогнуться под тобой. И Юта чертовски прав во всём, что говорит, хоть его мозг и окутан болезненной пеленой. Выбор у Сана был всегда, и он принял решение гнить в оковах окровавленного богатства и ревущих моторов. Он каждый день ходит по тонкому льду, подвергает опасности себя и окружающих, но никак не может остановиться. Людские жизни давно перестали казаться чем-то важным, все эти незнакомцы играют роль расходного материала, и только сейчас по голове бьёт колючее осознание. Разговор вряд ли возможно перевести в другое русло. Решительность психбольного просто так затоптать не выйдет, и даже если удастся прийти к консенсусу – риски слишком велики. – Даю тебе ещё один шанс передумать, – скорее для успокоения собственной души говорит Сан, укладывая ладонь на пистолет. – Собираешься отправить меня на тот свет? Дерзай, я от своих слов не откажусь, – лицо Юты теряет все прежние эмоции и превращается в белый лист. Все в этой комнате понимают, что других вариантов нет. Впервые в жизни Сан глубоко сожалеет о выбранном пути. Он целиком и полностью осознаёт боль единственного выжившего из «Нео зоны», но не может поставить жалость к нему выше собственной безопасности. Пистолет теперь лежит в руке, а голова непроизвольно поворачивается в сторону забившегося в дальний конец комнаты Уёна. Его заметно трясёт. Глаза сверкают пустотой, а щёки блестят влажными полосками – всё это происходит с ним из-за Сана. Череда роковых ошибок вот-вот приведёт к двум разбитым сердцам и свежему трупу. – Отвернись, – чётко произносит Сан и вслепую направляет пистолет на смертника. – Нет, – односложно плюёт Уён ему в лицо. – Пожалуйста, – настойчивее говорит Сан – звонкое эхо прыгает по стенам. – Уже совестно делать это у меня на глазах? Точная колотая рана в самое больное. В общей массе нормальных людей ощущаешь себя ничтожеством, на фоне добродушного, по-детски наивного и преданного мечтам Уёна превращаешься в изгнанного из ада демона. Президент «СМН» – худший из худших, он не достоин жизни, и его грехи никогда не будут отпеты. Президент «СМН» – Чхве Сан. Последний взгляд на живого Юту, направленный точно в лоб ствол и грубое нажатие на курок – раздаётся оглушающий выстрел, и пуля теряется в серой массе мёртвого мозга. Уён внимательно смотрит, как по бледному лбу стекает бордовая жидкость. Она пачкает лицо и волосы, опускается к подбородку и крупными каплями падает на одежду. Живописное зрелище загораживает поднявшийся с кровати Сан, который медленно плетётся к Уёну. Видимо, как-то так и выглядит решающий разговор. – Прости, что… Это опять повторяется, – глупо начинает Сан, оказавшись совсем рядом. У него нет ни единого оправдания, любая попытка сотрясти воздух бессмысленна. – Это всё происходит лишь из-за того, что ты однопроцентник, – монотонно произносит Уён, глядя в одну точку, после чего выдерживает долгое молчание. – Если бы ты не продолжал держаться за этот чёртов клуб, ты бы не стоял здесь и не убивал людей. И все эти «враги» не твои, а клуба, проблема в том, что ты – лицо «СМН». Сан слушает, опустив голову, и никак не реагирует. Самое страшное то, что он полностью согласен, а самое болезненное – слушать это от поселившегося в сердце человека. – Почему ты продолжаешь это делать, Сан? – дрожащий голос Уёна срывается на рваный вскрик, режет напряжённый воздух и граничит с порцией сильной истерики. – Я привык так жить, – до невозможности простой, но самый честный ответ. Он просто не умеет по-другому, да и не знает, что так вообще можно. – Продолжай жить так же без меня. Связки беспощадно лопаются, а веки бесконтрольно дрожат. Уставшие глаза выпускают влагу, капли скатываются по лицу и въедаются в раздражённые поры. Уён порывается сбежать, сдвигает себя с места, но врезается в более крепкий корпус: обойти не получается. Сан сдавливает его запястья в своих руках. – Я не хочу без тебя, – получается произнести с трудом и некоторой задержкой. – А я не хочу с «СМН», – протягивает Уён полным безысходности голосом и клюёт носом в пол: глаза цепляются за дрожащие пальцы Сана. – А если бы «СМН» не было? – бесполезно спрашивает он. Так, будто клуб можно уничтожить по взмаху волшебной палочки. – Какая разница, если он есть? Психи и слишком звонкие вскрики – они рвут слух и оставляют глубокие полосы на бешено колотящемся сердце. Уён хаотично дёргает руками и топчется на месте, одним словом – тратит энергию в пустоту. Нервные срывы и истерики пожизненно останутся его защитной реакцией. – Ты защищаешь меня от самого себя, понимаешь? Это замкнутый круг, я не могу больше с этим справляться! Крепче сжав чужие запястья, Сан резким рывком притягивает Уёна к себе. Он ударяется своим торсом об чужой и практически наступает на ногу, зато вздёргивает голову и упирается мокрыми зрачками в глаза Сана. – Успокойся, – сдавленно, совсем тихо начинает он. – Ты знаешь, что я готов положить к твоим ногам целый мир и пожертвовать чем угодно, просто скажи, чем именно. – Ты уже принёс в жертву слишком много жизней. Такой глупый, безумно нервный смех слетает с губ Сана. Он всегда делал то, о чём его не просили, возвёл в абсолют уродство, он – главный идиот. – Что ты хочешь, чтобы я сделал? – тот же вопрос, но иначе выстроенный. Так, как его задал бы адекватный человек. – Отпустил, – уверенно, глядя в бездну чужих глаз. – Навсегда. Огнестрельное в спину, ножевое по вене, петля затянулась на шее, а табурет под ногами треснул – так жизнь теряет смысл. Сан – далеко не Бог, который имеет право вершить судьбы других людей. Он никто, чтобы сдерживать кого-то, и уж тем более он никто, чтобы хоронить очередную отстрадавшую душу. Хватка расслабляется, и последняя жертва его плена оказывается на свободе. Уён тут же отшатывается в сторону, пытается обойти широкую фигуру и покинуть комнату – не выходит. Торс обрамляет рука Сана, а его пальцы до боли врезаются в талию – так хватаются за то, что боятся потерять. – Раз мы больше не встретимся… – Сан поворачивает голову к почти ускользнувшему профилю и замолкает. Он рассматривает последний доступный ему участок лица – запоминает. Удаётся поймать косой взгляд Уёна и окунуться в бездонные зрачки. – Я люблю тебя. Сухой кивок в ответ, проглатывая слёзы и сдавливая рвущийся наружу крик. На талию больше не давит лишняя тяжесть, и Сан теряется в ближайшем тёмном углу. Уён не оглядывается, хватает брошенный на столе рюкзак, застёгивает его на ходу и мигом переносится к выходу из комнаты – на сетчатке отпечатывается замершее навечно лицо трупа. Где-то на полу размазано тело Сана. Он – отвратительный человек, отброс общества, которому не позволено смотреть в сторону других людей. Правила клуба были созданы для него, они берегут окружающих и призывают потерянных уничтожать друг друга. Главное желание Юты сбывается – Сан захлёбывается в страданиях, оставшись в одиночестве на залитом кровью полу. Его тело сгрызла совесть, а кости потонули в стыде – он больше не посмеет покуситься на счастье. Это невыносимый, но самый полезный урок судьбы. Он поставил всё на свои места, показал истинные правила жизни и позволил Сану понять, чего он действительно хочет. Правда жизни в том, что никогда не поздно меняться.