Сокровище

Затянувшаяся ночь становится решающей. Солнце давно ушло за горизонт, город окунулся во мрак, и лишь красные огни «Вандерлэнда» привычно режут пространство острыми лучами. Эта смена могла бы не отличиться от других, вновь наполниться пьяными людьми и стоящими на привычных местах бутылками, тем самым крепче затягивая на шее тугую петлю. Обдумывать решение нет смысла, всё было определено обстоятельствами, и сопротивляться им бесполезно. Всю ночь Хонджун перетирает по сотому кругу стаканы и проливает напитки мимо шейкера, украшая столешницу каплями горечи и отчаяния. Сознание переворачивается, приходится прислушаться к своим же словам и начать рыться в самых дальних углах мозга, соскабливая оттуда правильно сформулированные объяснения. Проблема лишь одна – никакое оправдание не сможет стать верным. Хонджун не считал, сколько дней прошло с той ночи в доме Сонхва. Они всё так же продолжали пересекаться в клубе во время и после смен, общались так, словно ничего не произошло, и пару раз Хонджун получал короткие сообщения в нерабочее время. Иногда Сонхва казался увереннее. Возможно, теперь он стоял ближе, чаще брал за руку без повода и оставался в зале чуть дольше, чем предполагалось. Мелочи смешивались в огромном котле из мёртвых нервных клеток, выливались прямо на голову и обволакивали всё тело. Излишняя рассеянность не позволяет закрыть смену вовремя. Хочется не просто уйти, а выбежать бегом из залитого красным зала, но перепутанные местами бутылки и грязная посуда хватают за шиворот и прижимают к ледяной стене отрезвления. В раковине гремят ложки, а на полках тихо звенит стекло. Привычная рабочая рутина успокаивает, погружает в короткий миг спокойствия и, возможно, позволяет отдохнуть. Сейчас Хонджуна интересует лишь правильный порядок бутылок коньяка где-то на верхних полках и идеально равное расстояние между ними: разбираться с верхней полкой в силу роста всегда было сложно, поэтому данная задача требует полной концентрации. Кажется, что это состояние Хонджуна ничто не в силах разрушить, пока в какой-то момент не хлопает дверь. Неожиданный звук бьёт по ушам и заставляет руку предательски вздрогнуть. Случайно получается задеть соседнюю бутылку, и в ту же секунду она валится с полки и заливает пол пахучей коричневой жидкостью. Громко цыкнув, Хонджун отшатывается в сторону и молча смотрит, как к ноге катится осколок стеклянного горлышка. – Неприятно получилось, – где-то у двери в подсобные помещения раздаётся голос Сонхва. Хонджун тут же узнаёт его обладателя и оборачивается, чтобы одарить его растерянным взглядом: в этих глазах путаются грусть, непонимание, удивление и чёртова безысходность. В любой другой ситуации там нашлась бы и злость, но сегодня невозможно испытывать к Сонхва что-то кроме жалости. Раз всё уверенно идёт ко дну, оттягивать тяжёлый разговор нет смысла – дальше будет только хуже. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. – Поздравляю с первой разбитой бутылкой, – Сонхва смеётся и мигом заходит за барную стойку. Он уверенно игнорирует остолбеневшего Хонджуна и аккуратно переступает через разлившийся на нескольких квадратных метрах алкогольный океан. Воздух пронизывает тяжёлый вздох. Из всего многообразия бутылок, Хонджун влип именно на ту, чей ценник ему снится в страшных снах. Она ещё и была практически полной – вишенка на торте. – Из зарплаты вычтешь? – ожидаемо спрашивает он и пинает остроугольное горлышко. – А как иначе? – пожимает плечами Сонхва и присаживается около лужи: так легче рассмотреть порвавшуюся этикетку. – Сколько? Половину зарплаты? – жалобно протягивает Хонджун, опираясь спиной о барную стойку. – Не утрируй, я явно больше тебе плачу, – фыркает Сонхва и возвращается в прежнее положение. – Я её ещё и из-за тебя разбил, – в край огорчается бармен и начинает изучать собственное отражение в потолке. – Я просто пришёл в зал собственного клуба, не делай меня крайним, – оправдывается Сонхва и делает шаг навстречу. – А я просто убирался после смены, – скрещивает руки на груди Хонджун и опускает взгляд на чужое лицо. – Что ты вообще забыл здесь? Он смотрит на Сонхва с явным вызовом, склонив голову набок и нахмурив брови. В теории он действительно прав, выпавшая практически из рук бармена бутылка обязана быть записана на его долю, на практике же Хонджуну в эту ночь совершенно не до бутылок. – Тебя, – слабо улыбаясь отвечает Сонхва и косится на верхнюю полку с одним пустым местом. – И дёрнуло же тебя полезть в эти коньяки. – Стояли криво, – закатывает глаза Хонджун. – Я же как лучше хотел. – Я тоже как лучше хотел, когда сюда шёл, – передразнивает его Сонхва и располагает руку на столешнице аккурат сбоку от бармена. Кажется, никто этого не замечает: решение судьбы битого стекла сейчас явно важнее. – Хорошо, прости, мне стоило быть менее рассеянным, но твоя вина в этом тоже есть. Я был уверен, что остался здесь последним, – сдаётся Хонджун и всё же принимает часть обвинений. – Твоё «прости» мне бутылку не купит, – в голосе Сонхва нет ни единой ноты упрёка или недовольства, что слишком жирно напоминает о проблемах насущных. – Сколько? – протягивает от безысходности Хонджун. – Ну… Сто пятьдесят зелёных, – отвечает Сонхва, завершив все необходимые расчёты в голове. Чувство, будто земля уходит из-под ног. Это, конечно, далеко не половина зарплаты, но сумма всё равно более чем ощутимая для студента, который нашёл себе подработку. Хочется завыть и пробить себе пару пощёчин, потому что ситуация складывается наиглупейшая. Если бы это случилось посреди смены, было бы не так обидно. Разбить дорогущий коньяк после закрытия, потому что он стоял на пару сантиметров криво, – звучит по-идиотски. Масштаб трагедии просто невозможно описать. – Ты серьёзно? – возмущается Хонджун, активно хлопая глазами. Лицо его мгновенно приобретает самое поникшее выражение. – Это слишком много… – Как есть, – хитро смеётся Сонхва и, наконец, укладывает вторую ладонь на барную стойку, заключая бармена в ловушку. Хонджун только сейчас осознаёт положение, в котором оказался, и то лишь потому, что цель диалога планировалась явно препятствующая подобному поведению. Не было бы возни с клубами – он бы ни разу не напрягся, потому что Сонхва рядом нейтрализует чувство тревожности. Обидно, что сердце нашло островок безопасности в убийце. – Совсем без вариантов? – зачем-то уточняет Хонджун, мысленно уже высчитывая остаток зарплаты, который он получит на руки. – Если так хочешь, могу предложить один, – наклоняется к чужому лицу Сонхва. – Что попросишь вместо денег? – нервно улыбается Хонджун и всеми силами пытается вжаться в барную стойку за спиной: ещё немного и он попросту растворится в ней. – Ничего сложного, просто оказать мне некоторую услугу, – он уверенно смотрит в глаза, а его голос опускается до низкого шёпота. – Какое моё действие ты оцениваешь в такую сумму? – пытается вытащить необходимый ответ Хонджун. И плевать, что он и без этого понимает, к чему всё идёт. – Я его оцениваю даже дороже, – опускает взгляд Сонхва и глупо улыбается – запрещённое оружие. – Считай, останусь должен тебе. – У меня в должниках будет сам Пак Сонхва? – смеётся Хонджун и проклинает отвратительное щемящее ощущение где-то в районе сердца. – Я вечно буду перед тобой в долгу, – слова даются сложно, и это слишком хорошо видно. Он наклоняется ещё ближе и склоняет голову так, чтобы выдохнуть в самые губы: – Можно? – В последний раз – можно, – отрезает Хонджун и хватает шиворот чужой рубашки. Растворить последние сантиметры между ними получается с завидной лёгкостью. Пока что-то безбожно трещит у Сонхва внутри, а сознание тонет в шоте из наслоенных друг на друга отрицания, неожиданности и смятения, тело холодеет от колючего разряда страха. Очередная осечка, что-то отломилось и разлетелось в щепки – он сам надрезал спасательный трос. Действия Хонджуна непривычно резкие и напористые. Он жадно впивается в губы, мажет по ним языком и случайно прикусывает, пока свободная рука перемещается на чужой коротко стриженный затылок. Тело слегка дрожит от напряжения, а ногти проходятся по чужой шее. И как же до боли смешно становится, когда отпускает Хонджуна лишь после ощущения залитых кровью рук на талии. Так время замедляется. Его насильно растягивают, пытаются и вовсе остановить, но из этого ничего не выходит. Всё совсем не так, как было впервые, – сегодня намного больнее. В объятиях Сонхва обычно тепло, но сейчас они сжигают заживо. Его ладони касаются практически невесомо, но это не спасает Хонджуна. Он – фарфоровая кукла, которая вот-вот разобьётся. Средневековая пытка, настоящий ад на земле – терпеть это просто невозможно. Глаза пронзают солёные иглы, нити которых оставят швы по всему лицу. Хонджун касается рукой горячей щеки и ведёт пальцем по затянутому временем шраму. Последняя секунда, сильный толчок в разрывающуюся от стука сердца грудь – и он чувствует себя самым отвратительным человеком во вселенной. – Последний? Что-то не так? – тихо переспрашивает Сонхва, крепче впиваясь пальцами в чужую талию. – Мы не в отношениях, – выпаливает Хонджун практически первое, что оказывается на языке, и пытается убрать с себя тяжёлые руки – преуспеть не выходит. – Если тебе не хватает только этого, я всё устрою, – без задней мысли говорит он. – Сонхва, – отрезает бармен и смотрит в часто моргающие глаза напротив, – правила «СМН». Он правда предпочитал об этом не думать. Забыть о правилах, которые выгравированы на подкорке мозга, просто так нельзя, но заводить разговор об этом вновь Сонхва не хотел до последнего. Была глупая надежда, что удастся обойтись без этого, но Хонджун явно не такой человек. Теперь они точно упёрлись в угол, все варианты выхода из которого совершенно не благоприятные. Пришло время самого ожидаемого исхода, но сдержать тяжёлый вздох всё равно не получается. Клуб вновь отбирает у Сонхва самое дорогое: поддержку, искусно собранное воедино сердце, любимого человека. Он выбрался из заточения, чтобы его снова повязали по рукам и ногам – не стоило даже начинать. Сонхва не знал, что в жизни может быть что-то кроме клуба. У него не было и нет такого права, всё его существование всегда вращалось вокруг роковой должности вице-президента, и он не смел представить, какие эмоции можно получить на стороне. К хорошему быстро привыкаешь, и без Хонджуна жизнь не станет прежней. – Почему? – выдавливает из себя вопрос Сонхва. – Почему ты всё это делал, если всегда помнил о правилах? – Потому что ты мне нравишься, и я не мог тебе отказать, – признаётся Хонджун и чувствует, как глаза начинает печь всё сильнее. – Я и сейчас не могу толком… – Не можешь, но всё равно делаешь, – Сонхва роняет взгляд куда-то в пол и звучит слишком холодно – организм стал играть роль морга для мёртвых органов. – Нарушение правил не кончится хорошо, у меня нет выбора, – начинает активно оправдываться он. – Выбор есть всегда, – всё так же убито перебивает Сонхва. – Выбор сейчас есть только у тебя, – неожиданно громко, почти на грани с криком прерывает разговор Хонджун. Мёртвая тишина оглушает. Ни одно пулевое не разрывало болью так же, как проклятые обстоятельства жизни. Хонджун держится, не позволяет себе расслабиться и верит, что сможет это пережить. Сонхва разваливается на куски и роняет на чужой фартук солёную каплю. Эмоций на лице нет никаких, он даже не чувствует лишнюю влагу на щеках – он вообще ничего не чувствует. – Знаешь, я… Я всё равно буду здесь, – возвращается к шёпоту Хонджун. – Я всё ещё твой бармен и, если будет нужна помощь или захочешь поговорить, я всегда буду рядом. – Ты не делаешь легче, – очевидно признаётся Сонхва. Всем здесь ясно, чего они хотят на самом деле. – Знаю, но я больше не могу ничего сделать, – вздыхает Хонджун и упирается глазами в потолок. – Мне не стоило давать надежду, прости, если сможешь. – Тебе не за что извиняться, – наконец поднимает голову Сонхва и скользит пустыми зрачками по уставшему лицу. – Источник проблем здесь только я. Точки расставлены, и диалог исчерпан – хвататься больше не за что. Хонджун чувствует, как тепло рук пропадает с талии, и Сонхва делает шаг назад. Их разделяет несчастный метр, а ощущение такое, словно целая пропасть. Под подошвами хрустит битое, как их сердца, стекло, и бармен пропадает из зала. Правда жизни в том, что счастья не бывает без жертв.