Сокровище

Время тянулось мучительно долго. Будни наполнились звонками и сообщениями с чужих номеров, частыми вызовами, просьбами помочь, поменять, доделать. Проспекты дарили клубу всё свободное время, получая взамен ничего. То, чем они занимались, нельзя было подвести даже под гребёнку «опыт», ведь вряд ли полученные знания пригодятся им где-либо ещё. Однажды они приехали на полупустой разваленный склад, где минутами ранее произошла драка, которая перетекла в перестрелку. Задание было сформулировано просто: убрать несколько трупов. Пол был украшен изуродованными телами, от которых расплывались лужи яркой жидкости. Одна из голов навечно ослепла, сияя разодранными глазницами; из чьего-то живота, как из тряпичной куклы, выпал весь наполнитель; оголённый череп был испачкан клоками прилипших волос; срезанные, отрубленные, вырванные, обёрнутые плотью кости походили на брошенную головоломку – не смогли решить загадку и собрать предмет воедино. Старшие мемберы клуба переступали весь мусор, размазывая подошвами алые ручьи. Им было не до этого, среди громадных ящиков они что-то искали, вылавливали, присваивали. Перед глазами – чёрные перчатки и такого же цвета пакеты. Кого-то закопать, другого сбросить в реку, третьего раскидать по мусорным бакам. У Сонхва тряслись руки, голова болела и хотелось верить, что это галлюцинации. Сан благодарил Бога за то, что ранее бывал в морге. Эти, свои первые в жизни трупы, Сонхва запомнил навсегда. Они снились ему ещё долго, кричали, проклинали, желали смерти. Приходилось не раз просыпаться в холодном поту и слушать успокаивающий голос Сана. Каждый раз становилось легче, и отворачиваться от мечты назвать себя мембером «СМН» юный проспект не отказывался. Ночью на лице могли быть слёзы, но днём они всегда сменялись улыбкой. В клубе Сонхва невзлюбили сразу. Возможно, их с Саном ложь о его умении ремонтировать байки очевидно лежала на поверхности, возможно, мемберы просто искали козла отпущения, а, возможно, всё сразу. Сонхва объективно понимал, что смысла в нём мало. Пока Сан рос будущим полицейским, который сможет прикрывать любые проделки мемберов, и помогал с починкой мотоциклов, он не мог ничего. Безусловно он покорно выполнял все мелкие поручения, но до чего-то важного их ещё не допускали. Таким образом показать себя было просто невозможно. Подколы лились на Сонхва всегда и со всех сторон, к ним он запросто привык. Пока были холода и сезон был закрыт, приходилось легче, но потом стало страшнее. Пробитые шины, помятый бензобак, залитые пивом документы или разорванная толстовка – издевательства сыпались, как хлопья снега в январе, хотя на дворе стоял май. Единственным, кто выручал просто своим существованием, был Сан. Он в этой куче преступников обладал максимально возможным для проспекта авторитетом, а после того, как он закастомил первый байк, слава о нём разнеслась по всему клубу. В компании Сана Сонхва хотя бы не избивали, и он мог относительно спокойно передвигаться по тому же ангару или ещё где. Приходилось везде бегать за Саном хвостиком, не отходя, желательно, ни на шаг. Это было замечено слишком быстро. То, что эти двое не занимаются ничем по одиночке, привлекло внимание всех участников клуба. Сначала отовсюду звучал противный шёпот, а потом разлетелись слухи, которые превратились в верные догадки. В один из тёплых весенних вечеров, таких, которые не предвещают ничего плохого, Сан с Сонхва гнили в чьём-то гараже. Их попросили разобраться с некоторыми неполадками в мотоцикле и приукрасить его, а возможности отказать у них, как и всегда, не было. Сан усиленно крутился над двухколёсным монстром, пыхтел над винтами и что-то менял, а Сонхва тихо ходил рядом и подавал нужные инструменты. От нечего делать он внимательно изучил всё наполнение гаража и посчитал количество запасных шин в углу. Постройка была самая банальная из всех возможных: деревянная дверь сбоку вела в дом, а ворота, очевидно, – на улицу. – Долго ещё осталось? – зевая поинтересовался Сонхва. – Мы успеем вернуться домой и фильм посмотреть? Ты мне обещал, сегодня как раз выходной. – Да тут ерунда, минут пятнадцать ещё, – кряхтя ответил Сан. Из рук у него торчал какой-то ключ, и он всеми силами пытался прикрутить им крохотную детальку. – Как процесс продвигается? – звучно спросил хозяин мотоцикла, вываливаясь из дома. Как его звали Сонхва не помнил. От режущего хлопка дверью, которого тут явно не ожидали, оба подскочили на месте, а Сан и вовсе выронил свою железячку из рук. Неприятный звон прокатился эхом по всему помещению. – Всё хорошо, можешь посмотреть, – отозвался Сан, морщась от шума и потирая затылок. – Да я верю, я тебя хотел на пару слов позвать, – байкер так и остался стоять у входа и поманил проспекта рукой к себе. – А, окей, – закивал он, уверенно отдаляясь от байка. Дверь захлопнулась, спрятав за собой обоих, а Сонхва захлестнул страх. Оставаться одному не хотелось, отсчёт секунд автоматически запустился на подкорке мозга. Через минуту Сан не вернулся, через две Сонхва пнул ящик с инструментами, через три открылась дверь. Другая дверь. Это был тот самый парень, который железно вцепился в него с самого первого дня. Оказалось, что звали байкера Сэт, и белых ворон он никогда не любил. Бок о бок с ним шлялась ещё троица, которая прислуживала ему, как верные псы. По «СМН» ходили байки о том, что эта группа способна вытравить любого из клуба, и, если они считали человека недостойным, его ждала скорая кончина. Убирать быстро было неинтересно, они мучали свою жертву до тех пор, пока у неё не сорвёт крышу. Сонхва прекрасно это знал и ненавидел свою судьбу. – Надо же, ты остался без своего защитника. Что делать будешь? – удовлетворённо протянул Сэт. В его глазах сверкало дикое желание приступить к радикальным мерам. Сонхва молчал. У него не было выхода, он мог лишь пятиться назад до тех пор, пока не впёрся в чужой мотоцикл: тот самый, который Сан так усердно ремонтировал. На губах прорезалась пропитанная безысходностью улыбка, а огромные туши напротив продолжали приближаться. – В твоих же интересах не орать, – продолжил Сэт, по пути поднимая с пола уроненный гаечный ключ, – ведь если сюда явится Сан – получит не меньше твоего. Это было настолько ожидаемо, что на лице Сонхва не дрогнул ни один мускул. Более того, он был уверен, что позвали его друга на «пару слов» тоже совсем не просто так. Хотелось сбежать, запрыгнуть на любимый мотоцикл и разогнаться до предельной скорости, но даже это не спасло бы его. Смысла оттягивать то, что рано или поздно случилось бы, совершенно не было. Ноги непроизвольно задрожали, а противники стояли на расстоянии вытянутой руки. Сонхва не смотрел на них. – Предлагаю решить вопрос быстро, – постукивая ключом по ладони проронил Сэт. Они с дружками переглянулись, кто-то из них смеялся. От первого замаха получилось увернуться интуитивно, второй закончился невыносимым звоном в ушах. Грязный металл прошёлся прямо по щеке, из-за чего кожа стала сильно гореть. Рука сама потянулась, чтобы прикрыть травмированное место, когда из-за чужого удара по лодыжкам ноги отказались держать вес тела. Сонхва рухнул на колени и попытался опереться на руки, но было уже поздно. В тот момент для всего было поздно. Тяжёлая подошва мотоциклетного ботинка столкнулась со спиной, а после прошлась по голове. Этого уже было слишком много для того, чтобы не растечься по ледяному полу. Тогда Сонхва перестал считать удары. Они сыпались градом со всех сторон, выбивали воздух из лёгких, запускали новые и новые волны электрических разрядов. Ноги втаптывали в грязь во всех смыслах и оставляли семена будущих фиолетовых бутонов гематом, которые расцветут на юном теле. Приходилось закрывать лицо и голову, подставлять что угодно, кроме них, и молиться, чтобы кости остались целы. Челюсти сжимались на губах в ничтожных попытках сдержать все мучительные звуки боли, а глотка выпускала фонтан из собственной крови. Тёплая жидкость превращалась в тонкие реки, стекающие по подбородку и пачкающие пол. В них впадали ручейки из кристально чистых слёз отчаяния и страданий. Тело не смогло привыкнуть к боли. Он чувствовал на себе липкие прикосновения цепких щупалец. Они потащили в бездну, уложили на лопатки, вытянули ноги и закрепили руки над головой. На грудь опустилась резиновая подошва, и две такие же упали на конечности. Они давили всё сильнее, блокировали воздух, не позволяли пошевелиться. Закрывать лицо возможности не было, каша из слёз и крови вызывала несказанную радость и звенящий смех у всей компании байкеров. Сонхва становилось тошно от себя. – Не хочешь больше улыбаться? – плюнула кривая морда, наклоняясь ближе. Над мучеником повисли жирные спутанные волосы. Шершавые пальцы легли на подбородок и ловко проникли в рот. Измазавшись в вязкой багровой жиже, они выскользнули оттуда и подарили лицу широкую улыбку: от уголков губ тянулись насыщенные дорожки до самых ушей. – Улыбнись, чудик, – приказал Сэт, переместив руку на шею своей жертвы. Пальцы сразу начали сжиматься. Рот растянулся в кривой пародии на что-то радостное, оголяя выпачканные кровью зубы. Взгляд не мог ни за что уцепиться, веки по-глупому хлопали и выпускали крупные слёзы. Сонхва не понимал, почему их было невозможно остановить. – А вот реветь тебе не позволяли, прозвучало у него перед лицом. – За любым непослушанием следует наказание. Короткие ногти впивались в шею, пока вторая рука Сэта спряталась в кармане – через секунду перед глазами сверкнуло тонкое лезвие. Оно разрезало воздух и коснулось мокрой щеки сначала совсем невесомо, будто сомневаясь в выборе места. Сонхва пришлось опустить веки и сжать ладони в кулаки, потому что он прекрасно понимал, что произойдёт. Нож давил на щеку всё сильнее и сильнее, опуская кривую линию по дорожке из слёз. Рваная рана погружалась глубоко в ткани и впитывала солёную воду, которая продолжала накатывать новыми волнами. Лицо горело, лезвие достало до кости, свежая кровь растекалась паутиной. Его тело дёргалось от боли в попытках это прекратить, но ноги байкеров лишь сильнее вжимали в пол. – Никогда не забывай о своей ничтожности, – прогремело эхом где-то вдалеке. По крайней мере, Сонхва так казалось. Вскоре нож добрался до нижней челюсти и остановился. Было решено, что этого достаточно, чтобы впечатления проспекта были незабываемыми. Перепачканное лезвие упало над головой, тяжесть с конечностей пропала, пара прощальных ударов пришлась по рёбрам. Шаги отдалились, а потом и вовсе пропали, что явно приказывало отлепить тело от пола. Последнее, чего хотел бы Сонхва – попасться на глаза Сану. Ноги были ватными, а руки дрожали и не слушались. Встать получилось не с первого раза, на горло давил неприятный ком, а в глазах всё двоилось. Отрываясь от холодного покрытия, Сонхва лишь сильнее размазал кровавые пятна. На полу красовалось подобие на произведение искусства какого-нибудь авангардиста. Смотреть на это со спокойной душой было невозможно. Шаги отдавались болью в мышцах, а кости будто и вовсе скрипели. Сонхва с трудом покинул гараж, тяжело дыша, и уселся на мотоцикл. Липкие пятна теперь появились и на нём. Слёзы перестали течь, но легче не стало. Хотелось сбежать, стереть всё из памяти, но резкая боль напоминала обо всём произошедшем. Сжав в руках руль, Сонхва сдвинулся с места. Путь домой был покрыт туманом. Хлопок двери квартиры свёл с ума. Он напомнил об отвратности жизни, он не унял боль и не облегчил страдания. Дом не ощущался домом. Было безумно холодно. Кеды Сонхва не снял, он потащился внутрь прямо так, шатаясь и держась за стену. Из зеркала в прихожей на него смотрело изуродованное лицо: кровавой улыбки на нём больше не было, она смешалась с остальными бордовыми пятнами; из раны продолжала сочиться кровь, а кожа на краях противно болталась; на другой щеке наливался цветом будущий синяк. Он не смог выдержать и секунды – глаза вновь наполнились слезами. В тот день его окончательно сломали, тот день стал датой смерти юного Сонхва. Парой шагов он приблизился к большому шкафу, который они с Саном делили на двоих, и открыл чужой ящик. Внутри покоился пистолет. Рухнув на пол, Сонхва взял в руку ледяной предмет: он оказался заряжен. Остальные действия были произведены по памяти, и пистолет был успешно приведён в боевое состояние. Дуло прикоснулось к подбородку, а дрожащий палец лёг на курок. Всего одно движение, и любым мучениям пришёл бы конец: тело перестало бы трястись, рану не щипали бы слёзы, а мысли перестали бы жрать изнутри. Ему казалось, что он готов к этому, он чётко понимал, что этот путь самый простой. Слабость – слово, которое било по ушам. Такой смертью он отпечатал бы это клеймо себе на лбу. При таком раскладе он бы проиграл в этой битве. С губ сорвался истошный крик, граничащий с животным рёвом, а рука с пистолетом рухнула на пол. Сдаться или доказать другим своё превосходство? Умереть инфантильным ребёнком или начать играть по правилам жестокого взрослого мира? Все возможные вопросы в миг стали ребром. В пищевой цепи сильный всегда жрёт слабого, и Сонхва не хотел ощутить, как чужие зубы смыкаются на его шее, хрустя позвонками. Запихнув пистолет за пояс джинсов, он поднял себя с пола и потащился назад к выходу. Пол и стены были безбожно запачканы бордовыми мазками вперемешку с непонятной грязью, а ящик так и остался открытым. Ехал он в направлении совершенно непонятном, просто как чувствовал, пока любимый байк не остановился около густого леса. Страшно уже не было, хотя на улице успело стемнеть. Ноги сами поплелись в самую глубь, огибая разбросанные деревья. Вокруг не было ни души, приятную тишину разбавляли лишь шелест листвы и уханье сов. Щеку продолжало саднить, и Сонхва попытался промакнуть рану рукавом толстовки – жечь стало лишь сильнее. Теперь тело наполняли боль и обида, которые раздирали внутренности. Ладонь сжалась на пистолете, вздёрнула его в воздух, и по лесу покатилась тяжёлая волна выстрела. Отдача приятно ударила в плечо и, кажется, стало немного легче. Сонхва опустил пистолет и стал внимательно его разглядывать, поглаживая большим пальцем. Ощущения, возникшие после выстрела, были слишком необычными, такой странной лёгкости он явно не ожидал. На рукоять легла вторая ладонь, и Сонхва принялся прицеливаться, всматриваясь в крошечную мушку. Следующий выстрел пришёлся в дерево, ещё один – в другое, третьим получилось сбить тонкую ветку. Это продолжалось до тех пор, пока магазин не опустел, а Сонхва, наконец, не выдохнул спокойно. Пуль было чертовски мало, хотелось ещё больше. Он всё ещё был похож на живой труп и не мог ровно держаться на ногах, но на его израненное сердце прилепили одинокий пластырь. Металл согрелся от тепла человеческой кожи и приятной тяжестью лежал в руке: с ним он чувствовал себя хорошо. Стрелять получилось даже не совсем плохо, и Сонхва прекрасно понимал, что при должной тренировке огнестрел сможет защитить и подарить комфортную жизнь в этом проклятом клубе. Раз уж он оказался в однопроцентном обществе, пришло время становиться тем, кто будет пожирать других.

***

Когда сгорбленное тело переступило через порог, Сан подбежал к нему почти впритык. В его глазах читались тревога и неизмеримое чувство вины, которые он никак не мог успокоить. Теперь уже руки тряслись у него, а не у самого пострадавшего, который одарил его уставшим взглядом. Сан глупо пялился на изувеченное лицо и будто сам пытался прочувствовать всю эту боль. – Прости, – единственное, что он смог выронить. – Всё нормально, – отозвался Сонхва, аккуратно поставив у порога перепачканные кровью и лесной грязью вансы. Следом в его руке появился знакомый Сану пистолет, о пропаже которого он, очевидно, знал. Сонхва протянул его другу, держа за дуло. – Сможешь достать ещё один похожий? Мне… Очень нужно… Его голос дрожал от неуверенности и страха перед тем, что на него посыплется шквал критики и осуждения, приправленный кучей неуместных вопросов. Сонхва никого не винил в произошедшем, кроме себя самого, ему не хотелось ничего обсуждать, и он прекрасно знал, что о подробностях этого дня он расскажет Сану лишь через пару лет. Возможно, это слишком прозрачно читалось в его глазах. – Я не обещаю, что сделаю это быстро, но я постараюсь. Тогда Сан не задал ни одного вопроса, потому что доверял другу и не хотел причинять боль. Он лишь молча забрал пистолет и вернул его в свой ящик, а после помог с обработкой полученных ран. Уговорить его сходить в больницу и наложить швы на рану на щеке вышло с трудом. Так Сонхва получил свой первый шрам, который его убил и возродил одновременно. Этот шрам будет вечным напоминанием о самом страшном в жизни дне, который отпечатался на каждом клочке его тела. С этого самого момента началось время перемен.

So what if you can see

the darkest side of me?

🎶Animal I Have Become –

Three Days Grace