от слова худо

—только ,пожалуйста, не говори,что тебе это кошка в альбоме нарисовала, хорошо?–Московский руки на груди скрещивает и смотрит свысока. а Саша выкручивается как может. рисовать портреты одноклассников разве законом запрещено? нет, а на нет, и суда нет, и вообще, это кое-чей ответ. даже объясняясь перед физичкой он так не волновался и не краснел. вообще, за такую-то актёрскую игру нужно Оскар выдавать, талант же пропадает; Станиславский в гробу сальто делает и верит, аплодируя и вытирая рукой слёзы. да вот только Миша с детства подозревал всех и во всём: чуть ли не дуло к виску приставлял, лишь бы правду вскрыть. а можно и не только правду, на самом-то деле. а Романов, стоя подле, всё так же мелит и мелит, воду как Толстой или Посейдон льёт. —так.-руку вперёд Миша протягивает–я понял, всё, спасибо, аривуар, ариведерчи, до скорой встречи.–феерично на пятках разворачивается и покидает,пародирующего статую,Романова. «…моя любовь к тебе навечно..»-заезженное продолжение так и остаётся на устах Саши. *** —я учусь здесь пятый год, на сварное дело. за любую работёнку я беруся смело…–мелодично напевала Камалия, делая заливку акварелью. на каких-то частях листа пузыри от агрессивной кисточки появились, а на моментах «предателях» так вообще бумага в ошмётки, как у ластика, превращалась. одна нога вальяжно стояла на перекладине снизу мольберта, а вторая–что удивительно–на полу. идиллию и спокойствие,как обычно,любимый Мишенька прерывает бубнёжкой своей. благо, что наушники не дают услышать столь прекрасный монолог, и Зилант тупо кивает на какие-то фразы. но, к несчастью великому, мелодия закончилась, оставляя Камалию в обычном мире. —ура, ты согласилась продать почку за бюст Сталина!–чуть ли визжит Московский от радости, на стул садясь. —что?–непонимающе бровь изгибает–тебя Маринчик совсем из равновесия вышиб? —какой Маринчик?–теперь очередь Миши пяться как дебил. —ну, типо, ультрамарин, а Маринчик без ультра, понял? —нет, куда ты «ультру» дела? —на органы сдала. Зилант вновь к мольберту поворачивается, оставляя Мишу скорбить об «ультре». он взглядом в окно приоткрытое скользит: ель мохнатая стоит обыденно, студенты, стоящие в очереди у пирожковой. всё это не менялось из года в год. менялись только глаза, смотрящие на это. временами они были заплаканы—когда-то даже в истерике содрогались—, а иногда лучезарно сверкали, но чаще, конечно же, глядели не эмоционально, не живой. пусть и свет переливался где-то на поверхности, но внутри глаза пусты. от мыслей отвлекает массивный автомобиль, паркующийся прямо у ворот, все правила пдд нарушая. из него выходит мужчина в клетчатом костюме, взглядом диким, первобытным,здание обходит. костюм на нем ,казалось, вот-вот треснет от напряжения. «джентельмен» номер набирает, да телефон к уху подносит агрессивно. —кому вообще наша шарага сдалась?–Миша хотел было к холсту вернуться, только тишину кабинета звонок телефона прервал. —да,–быстро отвечает Романов.–я? я-я на художке, да.–сквозь его тембр проскакивает страх.–н-нет, я..–собеседник его даже не слушает. Саша телефон от уха отводит и динамик прикрывает–извините, Святогор Рюрикович, можно выйти? тот на Сашку глядит с неким сочувствием и кивает. Романов с места срывается, попутно пытаясь убедить абонента в чём-то, во двор выбегает. и больше не заходит. Миша его только через минут пять в окне увидел. клечатый небрежно его за волосы на макушке схватил, и в салон кинул, громко хлопнув дверью авто. тачка тут же укатила, едва следы на дороге не оставляя. на лице Московского отражалось непонимание…жизни.

***

Саша любит рисовать, обожает. когда кисть или карандаш просто листа касается, он испытывает лёгкость. нельзя сказать, что сознание испаряется, нет. он творит думая: прикидывает соотношение предметов, свето-тени в конце-концов. отходят только переживания о реальности. остаётся только он, Саша, и лист. Романов перестаёт слышать и чувствовать всё. мимо него пролетают обрывки криков или фраз, всхлипы, пререкания учителей: все это-неважное. второсортное, низшее. ему всё равно на всех. ну почти, хорошо. Саша уже не боксёрская груша для одноклассников и отца. Саша художник. прикладывает всё, чтобы стать им: выливать свои чувства на холсты, видеть мир иначе, по-другому. да весь Романов другой. непохожий ни на кого. разве что внешне на отца, Петра. хотя, младший даже в зеркало смотреть из-за схожести не хочет: боится увидеть его снова. Пётр считает сына недостойным, нечистым. отродьем и иудой. единственное, что он более менее оценивал: успехи в учёбе. остальное то не важно. неважно, как заработаны эти оценки, неважно, что чувствует Саша. а, нет, Саша чувствовать-то разучился. лицо не кирпичом ,конечно, но холод глаза излучают. Саша впервые за долгое время ощущал лёгкость рядом с ним. даже когда тот насмехался или критиковал. когда он жаловался на нехватку пирожков с картошкой. когда он орал как сапожник, упав со стула. когда -его- лицо вытянулось, завидев тончайшие запястья Сашеньки—так Миша назвал Романова тогда. Саша помнит всё это. помнит трепет некий и какую-то нежность что-ли. со стороны Московского очень редко случалось, и ,думалось Романову, что он сам напридумывал всё: невесомые касания, случайные взгляды. казалось, это-не по-настоящему. лишь выдумки разума юношеского, требующего внимания хоть с чьей-то стороны, любви и ласки. был бы Саша абстракционистом-нарисовал бы чувства свои, на холодильник бы повесил. но он рисовал эту влюблённость не так: изображал её в образах различных, в их эмоциях. свои чувства он видел маленькой девочкой: совсем как в романах на полках у мамы, такая же наивная, ждущая сказки, солнечная, яркая. она всегда излучает энергию и позитив. так он видел со стороны именно свою симпатию. с Мишиной посложнее было хотя бы потому, что Романов не мог в голову Московского влезть. из имеющегося составить нелегко: обычный пацан с района,замкнутый и закрытый, тусклый. но он готов дарить себя кому-то особенному. дорогому и близкому. Саша любил писать Мишу. кисть будто поцелуями лицо покрывала. неотрывно мог смотреть на него, замечая новые и новые едва заметные складочки под глазами. глаза. Романов обожал их. они будто море, что хотело затянуть в вод пучину, а Саша, собственно и не отказывается: топит себя там. да Саша вообще Мишу любит, а тот любит пирожки с картошкой.