Il gambetto (Гамбит)

Ведь обманывается тот, кто верит, что новые благодеяния заставляют влиятельных людей забывать о старых обидах.

Н. Макиавелли, «Государь»

      — Ну и духота! — дама рядом утерла пот с шеи. — Бедный мой супруг! Что за мучение неделями сидеть запертым!       — Говорят, что завтра будет последний тур, — ответила вторая синьора.       — Это и вчера говорили, и позавчера. А толку?       — Слышишь? Вроде кто-то с нижних коридоров кричит.       — Тебе показалось.       Прячущаяся за всеми возле самой стены, Беатриче насторожилась, но тоже ничего не услышала и вновь открыла книгу. Однако жара не щадила даже её. По лицу, шеи и спине текли ручьи пота, что платок почти весь обмок, а камича совсем прилипла к телу.       В те последние августовские дни только люди не успели отдохнуть от проливных дождей, затапливающих кампо, как их настигла невыносимая жара с тучами мошек, от которых приходилось отбиваться.       В зале Сената с настежь распахнутыми окнами лишь немного было прохладнее, чем на раскалённой каменной площади. На море уже как неделю стоял штиль, и ничто не могло спасти горожан. От жара с улицы и вони от пересохших каналов становилось трудно дышать. Даже престарелые сенаторы, обычно не пропускавшие ни одного заседания, в этот раз отказывались заходить в зал, предпочитая оставаться в своих домах. А если они и приходили, то тихо посапывали, разморённые жарой и усталостью, бессильно откинувшись на спинки своих кресел.       Беатриче была бы рада отсидеться в прохладе посольского каса, где толстые стены надежно защищали от жары, а прохладные мраморные полы дарили хоть какое-то облегчение. Но в этот момент, когда выборы вот-вот должны были завершиться, это было бы непозволительной роскошью. К мессеру Стораро каждый день приходили письма от Лоренцо, и в каждом из них был один и тот же вопрос: «Кто дож?» Время тянулось невыносимо медленно, и последнюю неделю каждый новый день означал для Беатриче необходимость проводить часы в заполненном потными толпами зале, где она к своему неудовольствию напряжённо ждала оглашения результатов.       Старшина малого совета совсем изнывал от жары и, одной рукой вытирая лоб, другой — отчаянно тянулся до предмета у другого сенатора.       Звон колокольчика — перерыв. Все вышли в коридор, по которому стали пробегаться перешептывания. Мужчины воодушевленно обсуждали старую новость о приезде польского епископа от Казимира IV с просьбой о новом военном паломничестве против крымских татар. Естественно, они надеялись поучаствовать и разбогатеть.       Вновь за окном послышался какой-то шум, будто долгожданный скрип дверей зала Большого совета. Нет, показалось. Завтрашнему туру суждено свершиться.       Совсем недавно дошли известия о противостоянии между Агостино Барбариго и Бернардо Джустиниани и вызвали бурю обсуждений в знатных кругах. Политическая напряжённость достигла своего апогея, но ни один из кандидатов всё ещё не смог получить необходимый кворум для окончательной победы. Старые дома твёрдо стояли за мессера Джустиниани, уверяя, что его победа будет неизбежной и принесёт стабильность и порядок. В то же время, представители новых домов выражали опасения по поводу возможного установления новой монархической династии, если Агостино Барбариго, родной брат Марко Барбариго, одержит верх.       От этих новостей ассасины мрачнели. Бернардо — тамплиер. Но никто ни на что не мог повлиять.       Всё только затягивалось. Люди терпели, уставали, задыхались и не спали ночами, лишь бы дождаться результатов, а жены — мужей. В небольшой группке донн Беатриче сочувственно кивала головой, когда кто-то слезливо просил Господа прекратить выборы. Но были и другие вещи, которые дамы считали нужным обсудить.       — Помнишь ту низкую женщину, что пару недель назад осмелилась натянуть на себя маску?       — Это та в черной маске, про которую у моны Дандоло шептались?       — Да. Говорят, ее больше никто не видел.       — Неудивительно. Видно, нахалке нос отрезали. Это же надо так нагло со всеми заигрывать! Ей богу, вылила бы на нее помои!       Дамы быстро присоединились к обгладыванию косточек. Осуждать и обсуждать проституток легко, понять, сидя в стенах, — невозможно. В их презрительных словах звучала неумолимая жестокость, и каждый комментарий был хуже тех камней, летевших в Беатриче. Сама она кривилась от каждого слова, будто прямо за ее спиной шептались — так оно и было, — пощипывала кромку рукава и бурча под нос поддакивала, когда надо. Матроны только начали ее принимать в обществе, и уйти в сторонку было неприлично.       И всё же, несмотря на весь стыд за тот день, все оскорбления, риск и гнилые продукты, синьорина навсегда сохранила те счастливые мгновения, когда мужчины не могли отвести от нее взгляда.       Звон — обреченные вздохи и новое заседание. Перерыв был дольше обычного, но пролетел, как молодой жеребец по пьяцце. В зале совсем душно, все напряженные, жара, запах пота и терпение вот-вот лопнет, а еще сидеть слушать блекотание старых сычей.       И вот, когда очередной сенатор поднялся со своим предложением, двери Сената распахнулись. Внутрь вошёл юноша и что есть мочи объявил:       — El novo doge el xe sta eleto. Agostino Barbarigo.       Всеобщее облегченное «Ох!» было ему ответом. Ещё никогда выборы дожа на казались такими долгими и мучительными.       — Да неужели! — кто-то рядом огласил мысли синьорины.       Все, кто мог, начали выходить, дабы поздравить среднего Барбариго, а в Сан-Марко уже вовсю голосили колокола. Даже вечно вялые и недовольные дамы оживились, надеясь уже через час наконец встретить своих мужей.       О как Беатриче была рада! Наученная, она уже понимала, что ничего интересного о других странах не скоро узнает и втихую пробиралась к выходу, где, как обычно, ее ждал помощник посла. Поскорее в прохладное каса.       — Синьора, синьора Филато, постойте! — неподалеку выловил незнакомый слуга, но совершенно побледневшая Беатриче только ускорила нервный шаг. — Синьора, мадонна, у меня для вас два послания.       Она с подозрением обернулась, и к щекам вернулся румянец. Слуга всего лишь передал ей два письма и убежал назад.       В каса в то время как послу новость об избрании дожа сообщал помощник, Беатриче в покоях тихонько открывала те два письма. Ее глаза скользили по написанным строкам, а лицо выражало смесь любопытства и тревоги. Кому она могла понабиться? Первым в голову пришел несчастный Пьетро Колонна — римский посол, продолжавший крутиться вокруг нее, несмотря на ее холодность. Беатриче все еще его не простила и даже подумывала потом бросить их в огонь, однако их содержимое переменило ее настрой.       С первым письмом, приглашением Синьоры Филато к достопочтеннейшей Мадонне Барбариго, Беатриче ощутила некоторое радостное возбуждение. Сама будущая догаресса желает с ней увидится! Какой почет! Беатриче сразу же возблагодарила Господа за подарок. Она не верила своим глазам и письму, где указано завтрашнее утро. В этот радостный час в ещё незрелой головке Беатриче не было представления, что в будущем ее будет ждать. Но почему только ее? Возможно, во втором пояснение.       Однако второе оказалось еще одним приглашением Мессеров Аудиторе и Магианис уже от Агостино с той же датой встречи — завтра утром.       Вместо радости, Беатриче ощутила мрачную тень прошлого. Приглашение Агостино напомнило приглашение Марко, когда тот требовал от нее сотрудничества и предательства. А не ошиблись ли все же ассасины? Синьорина внимательно еще раз перечитала оба письма, но ничего подозрительного не заметила. Все выглядело достаточно прямолинейно и формально. Она попыталась успокоить свой беспокойный разум, сказав себе, что может это просто совпадение или желание Мадонны узнать её лучше. Возможно, она просто слишком перенапряглась и начала надумывать лишнего. Все же голова требовала отдыха от выборов.       Единственно ясно — не мадонна ее звала к себе, а Агостино.       Через час Марии было велено передать второе письмо в Ка’Сета с сопутствием приодеться поприличнее, а самой Беатриче предстояло договориться с Асканио, в чьем недовольстве от подобной новости она не сомневалась. Выслушать ей пришлось немало. Едва не каждое его слово сквозило неприкрытой завистью. Учтиво помалкивая, Беатриче все же дождалась момента, когда Асканио порешил, что в будущем может помочь в союзничестве государств. Хотя сквозь фразы чувствовалось его сожаление о давно почившем единственном сыне дожа. Но о смерти ли только?       Утром, чуть тронуло солнце море, синьорина села в гондолу. До коронации всего-то три часа осталось.       Ка’Барбариго оказалось ничем не примечательным зданием, расположившемся у самых верфей Сан-Тровазо в квартале Дорсодуро.       Неподалеку покачивалась одинокая лодка, однако она не принадлежала Уго — ассасины опаздывали. И только Беатриче хотела оповестить о своем прибытии, как к ней вышел тот, кого она не ожидала увидеть.       — Anca a ti te ga fato l'onor, signora Filato? — мессер Фальеро кивнул. — Очень неожиданно.       — О нет, — махнул рукой Агостино, провожавший раннего гостя, — это моя жена ее позвала.       Беатриче поприветствовала и его.       — Мессер, как ваша дочь и моя подруга Патриция поживает? Я давно с ней не виделась.       — Отлично. Патриция потихоньку учиться хозяйству, как тому подобает всякой женщине. Воспитательница рада ей как никогда. Но что же случилось у вас, синьора Филато? Последние месяцы вы редки в посещении Сената.       На секунду, как ей показалось, глаз Беатриче дернулся. Она не хотела распространяться о своем страхе, что ситуация с Марко повториться, и только с указа Асканио сидела среди матрон.       — Увы, дела домашние не отпускали меня.       — Не могу не выразить радость. Все же вы нашли свое место в доме, и, надеюсь, так оно и останется, — будто каноццу воспевал Констанцо. — Я ведь говорил, что ирису не место среди дубов. Буду рад вас видеть у нас в гостях.       Вежливая улыбка синьорины немного померкла, а Агостино хмыкнул.       — Синьор Фальеро, вам пора. У меня еще другие гости, — он усадил патриция в гондолу и приготовился встречать ассасинов.       Гондола с ними показалась спустя пару мгновений. В приодетых под зажиточных горожан Антонио с Эцио трудно было узнать вора и убийцу: чистые наряды со слегка поношенными на локтях рукавами, уложенные волосы и приятный запах. Единственно, что последние пару месяцев оставалось неизменным у Антонио — головной убор. В этот раз — бирюзовый капуччо, прикрывавший курчавые длинной до шеи волосы. Он будто стыдился такой «коротелечки».       — Господи! А вот и наши спасители Венеции! — неповоротливый Агостино развел руки.       При виде Эцио синьорина опустила взгляд, не задерживая ни на секунду дольше. Непонятно что ее больше стыдило: развратный вид, в котором она предстала перед ассасином в тот день, либо последовавший головокружительный поцелуй. Беатриче даже показалось, что щеки вновь загорелись от одной только мысли, и она молила Господа, чтобы никто этого не заметил.       Опустив все формальности, средний Барбариго провел гостей в главную залу больше похожую на выставку старинностей Лоренцо. Внешне тихий дом все утро стоял на ушах, готовясь сопроводить хозяина и его жену в путь во дворец. Пока женщины Барбариго прихорашивались, слуги переносили вещи в портего, чтобы позже отправить вслед. Но лишь стоило объявиться Агостино с гостями и занять кресла, как в зале все затихло, а слуги разошлись.       Никто из мужчин не смог скрыть своего ликования и хитрого прищура.       — Рад нашей встрече, дож, — начал Эцио.       — О нет, до сегодняшнего вечера я еще не дож. Пока на меня не наденут рог — еще нет, — средний Барбариго почесал под бородой и шутливо добавил: — Поэтому наказание за неуважение к чину вам пока не грозит.       — Думаю, вы будете лучше своего брата.       — Сожалеем о вашей потери, — будто зачитывая бумажку, невпопад сказал Антонио.       В ответ Агостино равнодушно махнул рукой. Его лицо оставалось непроницаемым, но в глазах мелькнула тень презрения.       — Он это заслужил. Борджиа купил моего братца с потрохами, и намерений повторять его ошибку у меня нет. Марко был довольно глуп и не верил в меня, как и кузены. Он предал не только свою семью, братьев, но и весь наш город, — голос Агостино дрожал от сдерживаемого гнева.       — Таких братьев и врагу не пожелаешь! — фыркнул Аудиторе.       — И не говорите! — как стог соломы вспыхнул он, припоминая все прегрешения брата. — Марко всегда был алчным и тщеславным, но я никогда не думал, что он зайдет так далеко. Убийство… И он еще называл себя христианином! Его предательство стоило нам многих жизней и разрушило всё то доверие, что мы строили годами.       В секунду все четверо помрачнели. У каждого язык отсох бы скажи он что-то хорошее про покойника. Однако даже так средний Барбариго не спускал косого взгляда со стушевавшейся синьорины.       Пока мужчины разглагольствовали и ее не спрашивали, Беатриче тихонько помалкивала, все еще не смея смотреть на Эцио. Конечно, она была рада новому союзнику, но незаметность для остальных гложила. Зачем Агостино позвал и ее, если только с ассасинами он разговаривает? Это казалось каким-то издевательством. Беатриче чувствовала себя совершенно ненужной и лишней. Ей необходимо было заявить о себе, сказать хоть что-то, пусть даже против воспитания. Но только она хотела раскрыть рот, как её сразу перебили.       — Я деловой человек, — выдохнул взбеленившийся Агостино. — А любая война для Венеции разрушительна. Она враг торговли. Последние войны нанесли немаленький ущерб.       — Voi, come al solito, no farè gnente e starè a veder, — отметила Беатриче.       — Да, синьора. Но для других государств это важно.       Антонио с Эцио переглянулись, не понимая про что шла речь.       — Но перейдем к делу. Я должен поблагодарить вас всех за помощь. Без нее я не стал бы дожем.       — Ваше избрание для нас важно, — отметил глава гильдии.       — Но все же, Антонио, вы помогли Венеции вернуться на путь истинный, а это дорогого стоит. Я бы не пожелал республике такой судьбы с Марко, — Агостино щелкнул пальцами, и будто из ниоткуда появился слуга. — В Каннареджо один дом пустует уже который год, и никто не желает заселяться. Может это будете вы? Городу необходима помощь там, где Синьория не способна.       Он протянул купчую на имя Антонио де Магианиса, где указывалось о безвозмездном пользовании.       Глава гильдии воров, замер на мгновение, его глаза широко распахнулись от неожиданности. Затем лицо его озарилось радостной улыбкой, и он с трудом сдерживал смех, который готов был вырваться наружу. Взгляд его метнулся от купчей к лицу Агостино, и удивление сменилось искренней благодарностью. Рука Антонио дрожала, когда он принял документ, словно не веря в свою удачу. Голос его, полный признательности и радости, прозвучал неожиданно громко:       — Я… я не знаю, что сказать.       Агостино раскатисто рассмеялся, держа руки на животе.       — Синьор Аудиторе, а что бы вы желали?       Эцио усмехнулся. Еще по приходу его взгляд зацепил старинный пергамент, чей край торчал среди книг на полке. Даже этой краюхи с серебряным узором было достаточно, чтобы узнать одну из страниц утраченного Кодекса Ассасинов.       Вот уже не первый год Аудиторе собирал по всей Италии пергаменты, продолжая дело отца. Несколько он нашел во Флоренции, пару — отобрал у мертвых тамплиеров, а последнюю из найденных — у Карло Гримальди. Все они были развешаны на стене на вилле с ранее расшифрованный и старшими Аудиторе. Как сказал его дядя Марио, в этих страницах скрыты не только записи о новом оружии либо дневника, но какая-то карта и что самое важное — пророчество о нечто древнем и могущественном глубоко под землей. Разгадать загадку и найти это нечто раньше тамплиеров — еще одна обязанность.       — Эту бумажку? — средний Барбариго заметил, куда устремился взгляд Эцио, и вручил ее. — Она давно валяется без надобности. Даже не помню откуда взялась, может, кто-то из братьев оставил. Но если эта древность вам так нужна…       — Вы не представляете насколько!       Это напомнило Аудиторе, как Лоренцо вручил ему другую страницу при встрече на мосту. Тихий разговор и жгучая ненависть. Тогда он только разобрался с Франческо Пацци и готовился воздать по заслугам другим заговорщикам.       — А что вы теперь собираетесь делать, синьор Аудиторе?       — Думаю вернуться домой на виллу.       — В Тоскану? Ох, какая жалость! — Агостино печально склонил голову. — А я считал, что вы еще немного побудете тут. Ведь вам известно, что Марко нажил немало друзей, которые готовы еще продолжать его дело. Они недовольны, что я стал дожем. Думаю, они будут пытаться склонить Венецию на сторону Борджиа и вскоре проявят себя.       Несмотря на возможную опасность, глаза Беатриче сверкнули.       — Сильвио Барбариго, ваш кузен, добывший яд для Мочениго, тоже? — Антонио покрутил отросший ус.       — Как бы я не хотел о нем вспоминать! — Агостино перекривился, словно черта увидел, и кивнул.       — Мы не можем его найти. Он словно сквозь землю провалился.       — Сейчас вы его не найдете. Кузен отправился с послом по делам в Рим.       — Так почему вы его не отзовете? Вы же дож и с завтрашнего дня все можете, — возмутился Эцио.       Он так надеялся поскорее окончить дела в Венеции и вычеркнуть последнее имя из списка, но не судьба.       — Синьоры, я не полноправный правитель, как Карл или Генрих. В Венеции все немного сложнее, чем у Лоренцо. Я по сути лишь представитель, символ, и подчиняюсь решению советов. Большую часть выполняет Синьория. Правда ведь, синьора Филато?       — Чистейшая правда, — пискнула она.       — Конечно, я постараюсь не быть номинальным правителем, как братец, — он ударил рукой в грудь. — Но без вашей помощи, боюсь, мое правление будет недолгим.       Вначале ассасин сжал губы и правый кулак, почувствовав разочарование и некоторую неудовлетворенность. Однако когда дело касалось помощи другим, в особенности борьбе с тамплиерами, его решение было безоговорочным. Отказ для него — прекращение служению Кредо.       — И когда он вернётся?       — Я знал, что вы не откажете, — Агостино потёр руки. — О боже! Время так летит, а все обсудить не успевается. Скоро прибудут из Совета Сорока одного. Мне пора готовиться.       Не менее разочарованная своей ненужностью Беатриче до последнего ждала, что ее окликнут, прежде чем все попрощаются. К ее сожалению, этого не произошло, и про нее забыли, как про порванный башмак. А вместо хозяина дома гостей до гондолу довели слуги.       — Синьоры, чем теперь я могу быть вам полезна? — спросила она на улице.       — Думаю, вам стоит поберечь себя, — уверенно ответил Эцио. — Мы приобрели довольно могущественного союзника в правительстве.       — Но два союзника лучше одного.       — Да, синьора, но ваша помощь уже не нужна, — поддержал Антонио. — Мы теперь всегда можем поговорить с дожем. А для вас это может быть опасно. Сильвио не так прост, как Марко, и очень хитёр.       Синьорина хотела возразить, но ее вновь прервал ассасин.       — Я напишу об этом Лоренцо.       Поджав рот Беатриче возвращалась домой в самом поганом настроении, что даже предстоящая коронация не могла её развеселить. Конечно, ассасины были правы — это чудо, что ее не убили за шпионаж — и Беатриче сама это понимала, наученная горьким опытом. Впрочем, мысли о собственной ненужности не давали синьорине покоя. Она чувствовала себя пешкой в чужой игре, лишённой воли и контроля над своей судьбой.       Если Лоренцо получит извещение от Эцио, то ей придется попрощаться с таким странным и удивительным миром других государств, которые она успела полюбить; она никогда не узнает, где находится странное государство Великое княжество Литовское. Асканио явно будет держать ее в доме в полном неведении и редко выпускать, а Джованни, несмотря на всю любовь, даст свое согласие на замужество сестры, когда посчитает нужным. От этих мыслей Беатриче ухватилась за волосы. Ну уж нет, она не будет сидеть в стенах, как раньше, не будет жить в сладостном неведении! Она сделает все возможное, чтобы этого не произошло.       В доме был такой же хаос, как и у Агостино. Посол с помощниками натягивали последние платья и обливались парфюмом. Если бы правила приличия позволяли ей, то она бы с радостью осталась дома, избегая всех этих формальностей. Однако хозяйские дела тяготили ее еще сильнее. Праздничное платье Беатриче давно ждало, аккуратно развешенное в её комнате. Её ожидал долгий вечер, полный лицемерия и пустых улыбок.       Через полчаса золотая вышивка платья блестела на Беатриче. Маленькое зеркальце, валявшееся среди писем брата на столе, в тот час оказалось у нее в руке. На Беатриче смотрела уже не та девушка, что год назад прибыла в Венецию помогать другу опекуна. Теперь ее взгляд стал серьезней, а лицо почти растеряло детскую невинность.       Но стоит ли эта призрачная вдовья свобода всех опасностей, спросил маленький внутренний ребенок? Определенно стоила, даже если для этого придётся рискнуть всем, что у неё есть. Еще раз поговорить с Эцио — как бы ей этого не хотелось — для начала пойдет. Однако это немного позднее.