Чушпаны

Зачем? Заевшей пластинкой в голове крутится один единственный вопрос. Расползается по мозговым извилинам липкой-липкой жвачкой, заедает на языке и цепляется к зубам. Он чувствует приторный вкус и не может от него отделаться. Пока он тащит по лестничной клетке свои скудные пожитки, это зачем все отчётливее звучит в черепной коробке, отбойным молоточком проходясь по внутренностям. Может быть, он снова вспоминает бесконечные переезды из детства. Может быть, этот подъезд именно сейчас выглядит слишком светлым, слишком чистым, слишком спокойным. Может быть, его здесь быть не должно вовсе. Марат категорически не против переселения — на предложение ненадолго переехать к нему он светится как лампочка, сияет лучами Солнца, немного отдаёт радиоактивными химикатами. Даже не приходится зачитывать приготовленные заранее аргументы, составленные по большей части для себя. Пункты от первого (возможность контролировать режим дня) до седьмого (мы ведь всё равно почти всё время вместе) оказываются скомканными за ненадобностью, когда Марат растягивает рот в улыбке, нервно перекручивая руки: — Ты ещё разрешение спрашиваешь?! Пиздец, Андрюш, да хоть меня выселяй и один живи — ни слова не скажу! Он закатывает глаза, пытаясь не улыбаться в ответ. Я не хочу один — почти что срывается с губ. Может, съехавшая крыша передается через бесконечные касания. Андрей переезжает. Как всегда незапертая дверь бесшумно открывается, и он слышит громкие шаги в коридоре. — Устанавливаем три правила. — сразу же говорит он, когда Марат бросается ему на шею. Если жизнь даёт тебе лимоны, запихай их одному товарищу в глотку. Витамин С. — Слушаю и внимаю, господин. Мой дом — ваш дом, моя кровать — ваша кровать, моя голова у ваших ног, моя жизнь в ваших прекрасных руках. Ладно. Это будет крайне тяжёлый месяц. — Во-первых, — Андрей сдирает с себя холодные руки, — ты сокращаешь до минимума все касания. Прям все, понял? Он повторяет, наверно, в сотый раз. Даже если Марат и не пытается намеренно досадить, но касания его становятся слишком частыми, слишком внезапными, слишком…странно-нежными, что ли. И если раньше они напоминали нежелательные объятия в переполненном троллейбусе, то сейчас он даже не в состоянии понять, с какой стати они отзываются в нём таким зудом под кожей. — За что ты так со мной? — Марат прижимает руку ко лбу, трагично опираясь о стену. Теорию о заразности телесного контакта с ним Андрей решает оставить при себе. — За всё хорошее. Во-вторых, больше никаких Андрюш и всех их разновидностей. А ещё никакого «ой, Андрюша, ты меня не любишь?» — он пискляво передразнивает чужой тон, подвешивая руки на манер сурикатов. — Я здесь, чтобы ты начал нормально спать и перестал доводить всех своими выходками. И я всё ещё хочу выбраться отсюда в здравом уме и памяти. — Очень самонадеянно. — И последнее, — продолжает Андрей, стягивая ботинки, — ты выполняешь абсолютно всё, что я скажу. Без исключений и нытья. — А я могу свои правила добавлять? — неуверенно спрашивает Марат, будто он здесь не хозяин, а гость. Где пропадает вся его наглость? Гнать бы Андрея прочь с такими предложениями. А ему это только на руку: — Пока не дорос. Но если всё будет спокойно — я обещаю подумать. Идёт? Главной ошибкой Марата становится кивок. Голова склоняется вниз и поднимается вверх, как у болванчика, и он становится первым испытуемым в оздоровительном лагере «Дохлый суслик». — Это что, распорядок дня на холодильнике висит?.. — с неверием спрашивает Марат, рассматривая исписанную бумажку. — А рядом и рацион питания?! Андрей, дорогой… Он всё ещё пытается искать обходные пути для второго правила, и Андрей стоически терпит. — Забудь это прилагательное навсегда. — Андрей, друг мой любимый, - исправляется он, но не то чтобы от этого стало лучше, - у меня нет столько сил в организме и места в желудке. — Я твой растворимый кофе выброшу. — Немцы так не издевались… — он поворачивается, и в темных глазах читается священный ужас. — Распорядки дня — это пиздец, Андрю-...ей. Я их презираю! Мое тело отрицает эту концепцию, ты понимаешь. Он не понимает. В маленьком городке, где дома стояли так близко, что казалось, можно перешагнуть из одного двора в другой, где в темных подъездах вечерами нельзя было разглядеть ступеньки, а в каждой тесной квартире бесконечно капала вода из краников, Андрей быстро научился выстраивать свою жизнь по чёткому распорядку. В детстве вся рутина помогала не грустить в одиночестве. В полумраке кухни каждое утро мыть посуду и заваривать чай для уставшей с ночной смены матери, самому собираться в детский сад, чтобы у неё было больше времени на сон, чистить зубы вечером и пытаться читать перед сном. Он не хотел разочаровывать мать, не хотел быть ещё одной проблемой, как тот же кран на кухне. Позже не хотелось разочаровывать Ильдара, и всё это только сильнее въелось в него. Он, будучи пятилеткой, справился. Чем семнадцатилетний лоб хуже? — Это не сложно. Андрей привык к порядку. Марат привык… к бесовщине, видимо. — Это невозможно. Мне даже смотреть на эти буквы и цифры больно, я прямо чувствую, как руки немеют и отваливаются, как ноги прилипают к полу, и я падаю без сил. Меня тошнит. Я раздавлен, парализован, сломлен, безнадёжен… Так, стой, это зарядка?! — Я подумал, что полезно для тебя будет. Не надо театральных обмороков, я тебя ловить не собираюсь. На второй стороне листа график уборки, кстати. Марат действительно падает. Андрей, как и было обещано, не ловит. — Ты когда прибирался здесь в последний раз? — он осматривает комнату и пинает разбросанные по полу ручки вперемешку с носками и тетрадями. Одинокий кроссовок гордо взирает со стола. Пока Марат, вооружившись шваброй и тряпками, второй час занимается устранением слоев пыли в квартире, Андрей пытается найти место для дивана в захламленной комнате (он не шутил, когда говорил о контроле). — Тридцать первого августа! — звучит гордый голос с кухни. — А после этого только ты там шебуршал. — Оно и видно. — В шкафу обнаруживается поварёшка. Странно, что в прошлый раз он не обратил внимания на весь этот хлам. — Какая муха тебя тридцать первого покусала, что ты убраться решил? — Да там… — уставший Марат с покрасневшими щеками появляется в дверях и осматривает комнату за компанию. — А знаешь, не помню уже. Что-то ёбнуло в голове, и я весь дом отдраял ночью. — Вместо того, чтобы спать? Он пожимает плечами и отбрасывает швабру куда подальше, падая на кровать. Лодырь. — Как видишь, бессонница у меня давненько. Андрей запускает в него найденной поварёшкой: — Из-за чего хоть? — Хз. У тебя разве не бывает, что в голове мысли крутятся, как мухи навозные в банке? Пытаешься в тишине полежать, а они тут как тут. И ты просто лежишь и думаешь, лежишь и думаешь, лежишь и думаешь… а они жужжат. — Марат начинает изображать надоедливых насекомых руками, подергивает пальцами. Собирается было пристать к Андрею, но приподнятая бровь одёргивает его, и он неловко убирает руки за спину. Мнётся. — Под утро уже нормально не соображаешь, и всё равно продолжаешь. Иногда выходит, что забываешься и вот тогда можешь недолго подремать. Иногда днём вырубает, и надо ловить волну. А иногда ебейше везёт и на пару дней может отключить. Джекпот. Вот тогда сколько могу, столько и дрыхну. Мухи в спячке, и я с ними. Как рубильником — клац-клац. Или как утюгом по темечку с размаху. Или как соревнование по задержке дыхания, но без опции проигрыша. Или… — Так, я понял. — останавливает ассоциативный ряд Андрей. — Тебя вырубает. — Комплитли. Ничего страшного, на самом-то деле, я привык. Тебе тоже советую лишний раз не заморачиваться. Марат ненадолго замолкает. Андрей во время этой паузу пытается примерить странную перманентную бессонницу на себя. У него бывали времена, когда не спалось. Но чтобы жить в таком режиме больше двух месяцев?.. Марат же устало добавляет: — Я вот думаю, а может у меня в голове-то кроме этих гадов летающих ничего и не осталось?.. Андрей сжимает губы, не пытаясь переубедить. Может, и правда одни мухи, это бы многое объяснило. — А те дни, что ты не появлялся в сентябре–октябре, — вдруг всплывает в голове, — ты просто спал, выходит? — В основном. Сбитых костяшек и вереницу синяков затяжная спячка не объясняет, но Андрей всё ещё надеется услышать историю об этом позже. — В больницу ходить не пробовал? Марат выпячивает грудную клетку: — Кому сдались лёгкие пути? — Это да, — он раздражённо кивает, — лучше по ночам фигнёй страдать и с синяками под глазами размером с Плутон всех пугать. — Какое вам дело до моих синяков? Мне вот лично нравятся. Цвет такой глубокий, благородный. — Марат скрещивает руки, выражая глубочайшее возмущение. — А вообще, папа че-то пытался меня заставить к психологам всяким походить. Они таблеточки повыписывали. Нихуя не вышло, правда, бессонница как была, так и осталась. Сам дальше и пробовать не стал. И я не представляю, как ты собираешься с этим разбираться. Да и зачем, если я уже свыкся? Зачем? Может, ему интересно, что из этого выйдет. Вытащи из Марата бессонницу — что останется? Останется ли? Андрей пока что не представляет, но с уверенностью произносит: — Сделаем мы из тебя человека. Первые ночи в статусе переехавшего почти ничем не отличаются от их привычных ночёвок. Но сегодня Андрей не вырубается сразу, как голова касается мягкой подушки, а уши не слышат скрипа общажного матраса. Диванчик теперь удобно стоит прямо напротив двуспальной кровати — важное стратегическое решение — и он, чуть прикрыв веки, утыкается взглядом в Марата. Первые дни — дни наблюдения за дикой природой. Андрей по кирпичикам строит, а затем изучает в голове обычное поведение Марата перед сном. Выясняет немногое. Тот сначала долго ворочается. Пытается ли выползти из кожи, хочет ли вывернуть себе все кости? — одному богу известно. Андрей готов поклясться, что человеческие мышцы не предназначены для таких резких, почти неестественных поворотов. Их городской цирк рыдает по такому талантливому акробату. Найдя, наконец, удобное положение — сжавшись бесформенным комком набок, изогнув одну ногу за спину — он утыкается в телефон и пялится в него долго-долго, даже не моргая. Наверное, лежит так до самого утра (сил на слежку хватает максимум до четырёх часов). А наутро уже ждёт на кухне и на все вопросы-допросы отвечает, что, конечно, спал без задних ног. Андрей же рядом. Может быть, на третий день в Андрее просыпается дух его матери. Может быть, он стареет, но изо рта вырывается ворчливое: — Все из-за телефона. Марат — дикий олень в свете фар машин — испуганно вскрикивает и поднимает зашуганный взгляд: — Т-ты че не спишь?.. — Пытаюсь понять, что с тобой не так. — Треш… Всё ок, только сердечный приступ чуть не словил. Но спасибо, я всегда мечтал пойти по стопам матери. — Все из-за телефона. — упрямо повторяет Андрей. Протягивает руку. — Я его конфискую. Давай сюда. Марат смотрит на него, как на предателя родины. — Ты заставляешь меня есть морковку и капусту, — говорит он медленно, — я с этим смирился. Зарядку делать приходится, хотя у меня артрит, артроз и остеохондроз, — смирился. Не разрешаешь тебя обнимать — даже с этим смирился… — Враньё. — …пытаюсь смириться, по крайней мере. Сказать, какие у тебя прекрасные голубые глаза — и то не могу, всё под запретом. Но вот телефон… В глазах плещется разочарование вперемешку с горем всей планеты, будто Андрей лично устроил третью мировую, затем довел его мать до крайнего нервного истощения, а теперь направляет ствол и на него. У Андрея в руке ни ружья, ни кнопки от ядерки. Но полномочий от этого меньше не становится: — Кто обещал меня слушать? Давай, третье правило повтори. — Всегда держи нож в кармане? — слабо пробует Марат, но Андрей уже тянет у него из рук телефон и сует себе под подушку. — Я сейчас заплачу. Он игнорирует протест. — Морковь для зрения полезна — больше не будешь на кассе вместо одного десять пирожков пробивать. А вот искусственный свет тебе весь сон разгоняет. Спокойной ночи. — Можно я хотя бы музыку пущу?.. — Нельзя. Давай, сегодня засыпаешь без внешних раздражителей. — Земля мне пухом… Засыпает в итоге только сам Андрей. Через некоторое время приходится распахнуть глаза от дикого ощущения тревоги. Сразу же вспоминаются рассказы Юльки о том, что в три часа оживляется вся нечисть. А теперь Андрей убеждается — так оно и есть. Он медленно разлепляет веки. В трех сантиметрах от лица в ответ смотрят такие же дикие тёмные глаза. В полумраке комнаты отражённые в них фонари сверкают звездочками-кометами. Красиво - выдаёт его сонный мозг. — Привет. — теплый выдох шёпота остаётся на щеке. — Чего не спишь? — Ты… Ты что вообще делаешь? — Андрей смаргивает недавнюю смесь снов, пытаясь прогнать онемение в пальцах. — Который час?.. Марат не шевелится, лишь коротко закусывает нижнюю губу. — Да я вот тоже хотел узнать. Просыпаюсь, понимаешь, а за окном вроде как темно, а вроде как и не очень. Середина ноября, ебень такая. А у нас ведь подъем в шесть, и я подумал — вдруг уже шесть, а ты забыл поставить будильник, и мы пропустили твою любимую математику. А ещё я во сне хожу. А ещё у тебя галлюны. Может быть, это всё ещё сон. — Чего?.. — Время, говорю, надо узнать. — кивает Марат, и Андрей чувствует, как что-то шевелится под затылком. Может злость, а может чужая ладонь. — А как мне это сделать, если телефона нет, а часы на кухне как читать я не ебу? Ах, зумеры, такие дебилы… А ты спи, спи, я щас время гляну, — Андрею слишком сонно что-то делать, и он устало прикрывает глаза. Пусть болтает, что хочет, он все равно не врубается. Марат вытаскивает у него из головы все появляющиеся мысли и щипцами-пальцами, холодными, как щупальца осьминога, достаёт свой телефон. — Два часа ночи, как так. Ну ты спи, а я пойду завтрак начну готовить, да? Баю-баюшки-баю, тебя, Андрюша, я люблю… — Опять начинаешь? — Нет, тебе послышалось. — Тогда бог с тобой. — С этим я бы поспорил… И Андрей снова засыпает. Утром в наказание он отправляет Марата (тот свято уверяет, что Андрею всё приснилось) на пробежку, а сам решает, что простыми конфискациями тут не обойдется. Сначала в ход действительно идёт музыка, которую так просил Марат. Его плейлист Андрей в ту же ночь бракует за излишнюю истеричность. Под такое не спят — под такое дерутся на улицах, прыгают с крыш и сходят с ума. АСМР-видео, как выясняется в следующую ночь, вырубают Андрея на раз-два, но совершенно не действуют на Марата. Он, как настоящая ходячая зараза, обзаводится иммунитетом не только к снотворным, но и ко всем звукам, призванным успокаивать гиперактивность. Ни к чему хорошему не приводит и попытка усыпить его колыбельными, потому что он попросту начинает подпевать, а затем достаёт из-под кровати перчаточных кукол (действительно разносторонний человек) и предлагает разыграть сценку «Спокойной ночи, малыши!» для Юли. Андрей закатывает глаза, но сестре звонит. — Юлёк, привет! — весело улыбается Марат, размахивая руками. — Как жизнь молодая? Она тихо смеётся: — Приветик, суслик! — в ответ на обвинительный взгляд исподлобья Андрей пытается не улыбаться и отводит глаза. Сестре кличка тоже зашла. — Жизнь молодая плохо, мама решила устроить генеральную уборку! Я умерла! — О-о, ну тут мы с тобой братья по несчастью. — второй обиженный взгляд Андрей тоже игнорирует. — Мы с твоим братцем тоже всю квартиру перемыли, представляешь? Я после этой пытки еще три дня мозоли с пальцев сводил и спину разогнуть не мог. — Же-есть. — Да ваще. А знаешь, что он еще меня заставляет делать?.. После длинного звонка, наполненного возмущениями Марата о своей тяжёлой судьбе, часовых сюсюканий с Лютиком, крайне сумбурной постановки ночной сказки с местами облезшими куклами, в которой приходится участвовать и Андрею, Юля с длинным зевком отключается, а им снова приходится прибирать утроенный в ходе представления бардак. — Степашка из тебя никудышный, конечно. — считает своим долгом заметить Андрей, складывая игрушки обратно в пыльную коробку. — Да и Хрюша такой себе… — Ой, чья бы Каркуша мычала, а твоя бы молчала. Я за двоих отыгрывал! — Марат поучительно поднимает указательный палец вверх. Не тычет им в Андрея — и на том спасибо. — Да и Юле, в отличие от некоторых, понравилось! Надо почаще звонить, она у тебя классная. Губы невольно растягиваются в улыбке: — Это да. Юля классная… Андрей вертит в руках старого зайца с перештопанным ухом. Как она там, интересно?.. В последнее время ему всё чаще становится невыносимо оттого, что он, пусть и ненадолго, но забывает, что где-то всё ещё есть тот маленький городок, где шестиэтажки стоят близко-близко, а в темных подъездах вечерами нельзя разглядеть ступеньки. Где-то есть Юля, где-то есть мать. — Эй, ты чего? — Марат подходит ближе, забирает у него из рук плюшевого зайца. Оторванное ухо остаётся у Андрея в ладони. Он прочищает горло: — Прости. Я… задумался просто. Щас зашью. — А я думал уничтожением актёров-конкурентов занялся. — чуть улыбается Марат. — Не парься, всё равно страшный был. О чём размышляешь? Где-то всё ещё капает вода из кранов, свистит старый чайник на кухне, бьются бутылки у соседей. Где-то есть Ильдар. Почему он сам — здесь? — Думаю, есть ли у тебя в квартире иголки с нитками. — Да всё хорошо будет. — говорит Марат, неловко сцепляя руки за спиной. Прозорливость ему не к лицу. — Сто процентов. — Тебе-то откуда знать? — Прозвучало грубо, но я уверен, что ты этого не хотел. — Андрей закатывает глаза. — А если и хотел, то я тебя прощаю. Ты вот с какой ноги встаёшь утром? — …с левой? — Вот! — торжественно произносит Марат. — А это — к удаче. Он недоверчиво хмыкает в ответ. — Хотя нет, сегодня вроде с правой встал. Но Марата так просто не возьмёшь. — К деньгам! — Если с двух?.. — К взаимопониманию! И вообще, ты вот диван перетащил, а это перестановка в новолуние — к семейному благополучию, между прочим! Подкову над дверью повесим ещё, я как раз на вб заказал десять штук, и тебе этого благополучия и прочей хуйни на десять жизней вперёд хватит. Юле тоже отправим по почте парочку, пусть хоть весь дом обвешает. Иногда напускной энтузиазм Марата не на шутку пугает. Зачем ему десять подков, ещё раз?.. Рука по привычке отвешивает несильный подзатыльник, а затем Андрей недолго теребит отросшие с сентября темные волосы. Марат замирает, но довольно щурится. — Как думаешь, — вдруг спрашивает Андрей, сжимая следом его худое плечо, — я очень плохой брат? — Почему? Он отводит голову. Нехотя признаётся: — Иногда кажется, что я…не знаю даже, просто бросил её одну там? Звоню редко, не приезжаю, с матерью поссорился… А Юля ведь всё это терпит. Одна. Переезд казался легким выходом. Думал ли он о сестре?.. Марат всё не выпускает игрушечного зайца из рук. Тяжело вздыхает, нерешительно мнётся. — Может быть, и плохой. — говорит тихо через некоторое время, и Андрей закрывает глаза, сильнее сжимая кожу под ладонью. — Может быть, ей грустно. Тоскливо. Обидно. Разбей бутылку о голову и проверни осколком в животе — выйдет не так больно. — Но ты ведь всё равно звонишь. — добавляет Марат уже чуть спокойнее, всё ещё не шевелясь. — Ты ведь не бросал её по-настоящему, ты тоже скучаешь, ты беспокоишься о ней… Как будто бы это многого стоит. — он снова улыбается. — Всё будет хорошо, Андрюш. Правда. Венера в Стрельце, подковы на пункте выдачи, а твоя рука сейчас сломает мне ключицу. Лучше бы обнять себя разрешил, честное слово. Он разрешает. На следующий день Андрей случайно травит Марата горячим молоком. Оказывается, у трёхсотлетнего мёда под раковиной, о котором он больше всего беспокоился, срока годности и правда нет. А вот у подсолнечного масла, которое он вливает для пущего эффекта — есть. Как жаль. — Я не специально. — вздыхает он, поддерживающе похлопывая Марата по плечу. — Буэ-э... — отзывается Марат, снова склоняясь над унитазом. — Б-больше к плите не подходи… Выпрошенный у Ирины рецепт травяного настоя из тысячелистника он решает оставить до лучших времён. Небольшое недомогание Марата внезапно становится отправной точкой для начала обещанных сказок о его прошлом на ночь. Пока он показательно страдает в надежде вызвать раскаяние и отменить из-за этого зарядку по утрам, Андрей устало спрашивает: — Как ты учился в школе? Марат замирает, опасливо замолкает. Андрей поворачивает к нему голову: — Что? — Это снова вопрос с подвохом?.. — осторожно интересуется он. — Если да, то я отказываюсь отвечать без своего адвоката. — Никакого подвоха, просто хочу выяснить, с какого момента ты решил поехать головой. — Так я и поверил. — Марат, я просто спросил. Правда. Он настойчиво не верит. — Я думал, когда ты тогда говорил, про то что хочешь меня узнать лучше, это был температурный бред. — Не без этого. — приходится кивнуть. — Но мне интересно послушать, как ты там это называл? Бэкстори? — Первопричины. Эм, ну ладно, наверно?.. Короче, в далекие-далекие годы, когда птицы светили ярче, а деньги были богаче, я пошел в первый класс… Ночные истории из прошлого быстро становятся ещё одним пунктом в их расписании. Больше, чем сидеть в телефоне Марат любит только болтать. Всего-то нужно спрашивать и пытаться разбирать полезные крупицы информации в куче попутных бессвязных предложений о новом гороскопе в газетке и советов по уходе за кистями после масла. За неделю Андрей узнаёт про то, что Марат раньше ходил в художественную школу, и даже окончил её с отличием. Узнаёт про то, что его мама работала в начальной школе, а отец всегда был трудоголиком и почти не появлялся дома. Что Марат закончил девять классов, успел по приколу поступить в самарский задрипанный колледж на бухгалтера и отчислиться через полгода. Снова поступить уже на кондитера где-то под Рязанью (чтобы отец не расслаблялся) и даже закончить первый курс. Сдать ЕГЭ — тоже по приколу, естественно. — Жаль с рыболовством не выгорело. — добавляет он. Андрей кивает — да, жаль. Такие кадры зря пропадают. А ещё Марат оказывается победителем муниципального этапа олимпиады по ОБЖ. Зачем ему нужен последний факт, Андрей в душе не чает. Он не решается спрашивать про что-то более масштабно-личностное. Ему не хочется задевать незажившие ранки. Рано или поздно нужно будет докопаться до сути, но Андрей решает, что на данный момент это главной целью не является. Как-то Марат упоминает, что если он и спит, то чаще всего ему снятся кошмары. Вряд ли это зомби и вампиры, да? Первых Марат обожает, вторыми мечтает стать (оно и видно). А значит — кошмары о чем-то из прошлого, как у него самого. А значит — он не может позволить себе насильственно вытащить из Марата осколки пережитого. Ранки засочатся кровью, а он всё ещё не знает, что делать в этом случае. Даже со своими язвами разобраться не может. Но Марат, хоть и начинает с каждым днём всё охотнее рассказывать обещанные истории и заставляет Андрея говорить о себе (ладно, это честно), всё ещё не спит. Что он делает не так?.. БАМС. Сонный Андрей, оттирающий кофемашинку, подрывается с места. Только бы не Марат. За прошедшие две недели — почти половина испытательного срока — Андрей старается не спускать с него глаз. Кавказцы становятся очередной демонстрацией того, что умственными способностями Марат не блещет, и было бы неплохо перестраховаться. Правильное питание (регулярное питание в целом, Андрей будет честен) приносит плоды — его больше не заносит вбок на поворотах, и он не пытается грохнуться в обморок каждый раз, когда наклоняется. Марат даже не опаздывает — пусть только попробует, с Андреем под боком. Всё идёт относительно хорошо. Не считая огроменного синяка на бедре — но у Андрея (и половины их рабочего коллектива) такой же, и во всем точно виноват Святик, забывший убрать выставленную этажерку с середины коридора. Сбритый висок травмой не является, но служит замечательной иллюстрацией крепкой дружбы с Ясей. Ей категорически не нравятся чёрные «похоронные, Марат, что за безобразие» ногти, и в ответ на угрозу покрасить «в радугу ебучую» волосы, она действует превентивно и радикально. Возможно, пузырь от ожога на пятке и мог бы смутить Вадима, но они сами не понимают, как он там оказался. — Чудо человеческого организма за травму не считается! — говорит Марат. Андрей тоже считает, что они прекрасно справляются. Поэтому когда он слышит громогласное БАБАХ со стороны сухого склада, где Марат пятью минутами ранее оттирал полы и расставлял коробки, он бросает тряпку и раздраженно топает разбираться. Глазам открывается знакомая картина. Приглушённая музыка долетает с зала, сияют начищенные до блеска полы, а Марат лежит в своей любимой позе-звездочке среди разбросанных коробок. Только вот лицом в пол, со шваброй в руке. Этакая реконструкция жанра. — Ты живой там? — уточняет Андрей на всякий случай. Следует грустный вздох: — К сожалению — да. — Чего лежишь тогда? — А вот подойди, — со скрипом в пояснице произносит Марат, ели переворачиваясь на спину, — я тебе и расскажу. Андрей злится. Имеет право — ресторанчик закрыт уже час как, им выходить через 10 минут, чтобы успеть физику доделать, а этот разлегся. — Да я тебе сам щас расскажу, чучело. Тряпка из рук летит Марату прямо в лицо. Этот суслик её ловит, и Андрей решает, что придушить будет быстрее. Шаг, второй, третий… БАМС. — Тут масло кто-то с кухни пролил, пока фритюры чистил. — кряхтит веселый голос где-то сверху, рябью проходит по его рёбрам, перебивая смех. Андрей филигранно падает прямо на Марата. Чужое туловище, по ощущениям, падение ни капли не смягчает. — Я заметил, спасибо. Андрей посильнее упирается выставленным при падении локтем в селезенку. Приподнимает голову. Марат настолько близко, что он слышит невесомые выдохи на лице и чувствует, как частит сердце под пальцами левой руки. Тук-тук-тук — колёса поезда бьются об рельсы, гудят вагоны. И потряхивает его похоже. Давление бы проверить… — Удобно? — чересчур тихо интересуется Марат. Андрей нарочно не спешит вставать — пусть помучается немного, полезно будет. Рёбра под его собственным весом трещат, как сгоревшие дрова на пепелище. Ещё не остывшие, чуть теплые. — Нет. — Он представляет мягкий пепел под руками. От Марата пахнет сигаретами и ноябрьским стылым воздухом. Фритюрным маслом, пакетиком быстрорастворимого кофе, трёхсотлетним мёдом с нижней полки. — Но не шевелись. Марат закрывает лицо руками и быстро-быстро кивает. Андрей не знает, зачем он опускает голову обратно, комфортнее устраиваясь рядом с ключицей. Может быть, он всё-таки немного скучает по бессмысленным касаниям. Капля — не больше. Может быть, бог с этой физикой?.. Появляющийся в дверях Свят решает иначе: — Эм, ребят?.. Я, конечно, всё понимаю, но не при Ясе же...

***

— Рома, это пиздец!