Чушпаны

— Эм. — Ну… — Так. За столом царит непринужденная атмосфера. За не отвечает Марат. За принужденность — Андрей. И если эксгибиционизма у первого и правда нет (Андрей уговаривает себя слепо верить его словам, пусть Господь упасет его от проверок), то мазохизм в нём явно присутствует. Щедро так отсыпанный, и приходится убеждаться в этом все больше. Вариантом для слабаков оказывается посидеть в комнате, лишний раз не мельтеша перед его отцом: Марат доблестно высовывается на кухню и тащит Андрея за собой. И теперь они здесь — увязшие в тяжких попытках найти тему для разговора. Маратов отец не в особом восторге от собравшейся компании — неловко теребит рукав светлой льняной рубашки, снова предпринимает доблестную попытку прервать молчание: — Ну и как вам… учеба? Не перенапрягаетесь?.. Параллельно он изучает глазами реакцию, пытаясь, видимо, не задеть чувствительного бледного бедного мальчика Андрюшу — он теперь на плохом счету истерички в этой семье. С отцами, и своими, и чужими, у него категорически не ладится. Не то чтобы в плане матерей было легче… Андрей чуть морщится, не желая сейчас лезть в ту же яму. Сегодня у него выходной, напоминает он своему медленно, но верно кипящему желчью мозгу. Вы-ход-ной. Он делает небольшой глоток чая. Тот горчит. — Неплохо, вроде. Учимся потихоньку. Марат временами поглядывает на него из-под тёмных ресниц. И это его настрою не помогает не капли. Андрей честно пытается не злиться. Но Марат… Господи, Марата когда-нибудь точно обнаружат с проломленным черепом в густом снегу. Ещё один обеспокоенный взгляд в его сторону (чёрта с два он это не замечает) — и Андрей самолично вытолкнет его в заманчиво приоткрытое окно. — Голова опять болит? — чересчур тактично спрашивает тот, по-своему воспринимая его сведенные брови, и Андрею стоит огромных усилий отвести взгляд от лежащего в углу стола ножа. — Раскалывается просто. — он с намёком поднимает брови — мол, убираемся отсюда, мы с тобой можем выжить и без завтрака. Завтраки для слабаков. Но намёк летит мимо цели, и Кирилл Андреевич чуть округляет глаза: — Раскалывается? Таблетки нужно выпить, лучше станет. Марат, у тебя были ведь? — Закончились. У тебя Нурофена нет разве? — Да, был-был где-то. Сейчас, Андрей, секунду… Они вдвоём начинают излишне суетиться в поисках ненужных сейчас таблеток. Андрея пробирает нервный смех. Проскакивают истерические материнские нотки, и он на секунду вздрагивает. Пожалуйста, распилите его болгаркой. Не успел сбежать от одной няньки, как вляпался в новых двух?.. — Так. Давайте разъясним. — прокашливается он, и Суворовы нервно замирают. И если с младшим все понятно — дебилом был, дебилом и остался, и партии не предавал, то с какой стати к нему так относится старший он не до конца понимает. Неужели настолько жалко выглядит?.. — Со мной все в порядке, если что. Эмм… Простите за… Вчерашнее вторжение и неподобающее поведение. — Слова подбираются с трудом, ему давно не приходилось оправдываться за лишние эмоции, — Простите, что я столько неудобств доставил за прошедшие часы, больше не повторится. Я правда не умираю и не загибаюсь от всяких болезней. — Тут он невовремя вспоминает про маму Марата и поспешно добавляет. — Ничего плохого не имею ввиду! И не пытаюсь оскорбить… Э-э… Почивших? Ужасно звучит, простите… В общем, мне очень жаль, что вам пришлось это все увидеть. И огромное спасибо за гостеприимство. Больше правда такого не повторится. Можно как-то прекратить парад излишнего беспокойства, пожалуйста?.. — Андрюш, молчал бы лучше… Ай! Чего бить-то сразу? Марат было порывается что-то сказать, но Андрей снова видит в его глазах блевотную жалость и пинает по ногам под столом. — Марата не слушайте, со мной все в порядке. — Ничего, ничего. Хорошо, если все в порядке. — вздыхает Кирилл Юрьевич эхом, устало оттягивая ворот рубашки. — Ты тоже меня пойми: хочу помочь, чем могу, поэтому не стесняйся говорить. — У него комплекс спасателя, знаешь ли. — едко добавляет Марат так, будто не занимается тем же последние полдня. — Так и лезет ко всем постоянно. Его отец морщится: — Не перед гостями, Марат. — Да и без гостей начинать не стоит иногда, знаешь. Не всем ты нужен. — А ты у нас теперь самостоятельный? Без помощи со всем справляешься? — Нет, пап, валяюсь по помойкам и сплю со всякими наркоманами. Андрей, ничего не понимая, продолжает смотреть за разворачивающейся сценой. После ухода Ильдара из их квартиры все разговоры с матерью могли бы быть похожими на происходящий сейчас, если бы он говорил все, что думает. Кирилл Юрьевич ещё сильнее выпрямляет спину, хмурит брови: — Я и не сомневался. — Да ты никогда в своих действиях не сомневаешься. Безупречный ты наш. — Я одного понять не могу, ты теперь с Вовы пример берешь? Марат на это звонко смеется, откидываясь на спинку стула. — Знаешь что, пап? Пошел нахуй этот ваш Вова. — Марат! — вскликивают Андрей вместе с отцом Марата. — Да что Марат-то? — он вскидывается на предостерегающий взгляд отца. — Мы сейчас вообще не обо мне говорили! Тебе Андрей русским по белому сказал: не лезь. — Я такого не говорил! — приходится протестовать. — Я за тебя говорю, нет бы хоть малейшую благодарность проявить! — Какая ещё благодарность?! Не надо ничего за меня говорить, у меня рот есть! — Так рассказал бы уже мне о поеботе происходящей! А так сидишь, молча страдаешь. Тоже мне, нашелся тут… — Боже мой. — Андрей закатывает глаза. — Так и знал, что к тебе соваться не стоило… — Хорошо, что сунулся, ты хотел сказать. Спасибо, Марат, что я не валяюсь в ебаной канаве с обморожением! — Да ты… — Вова, Марат! Отец Марата громко стучит ложкой по краю чашки, и они вздрагивают, вспоминая о третьем человеке в комнате. Марат сразу же принимает скучающую позу, откидываясь на спинку стула, а Андрей выпрямляется на своем. Совсем забылся с этим отбитым. — Я подумал, впервые за два года, — Кирилл Юрьевич закрывает глаза, медленно трет виски, разом становясь старше лет на пять. — нормально с тобой посидим и поговорим. Повышение мое отпразднуем. Торт твой любимый испёк, чтобы ты подольше остался. Почему же тебе в очередной раз надо начинать это недоразумение? — Он не Вова. — угрюмо отвечает Марат через несколько секунд затяжного молчания, смотря куда угодно, но не на говорящего. — Что? — Его зовут Андрей. — повторяет он, пододвигая к себе почти полную тарелку с гречкой. А затем поднимает глаза, и давит самую неправдоподобную улыбку из всех, что Андрей когда-либо видел на этом лице. — Поздравляю с повышением. — Кхм, да. Да-да-да. — Кирилл Юрьевич проходится морщинистой рукой по седой голове. — Простите, Андрей. Заговорился. — Да ничего. Андрею, честно, все равно. Ошибся и ошибся, с кем не бывает? Но за потухшим взглядом явно скрывается что-то болезненное. Что-то странное. Он не успевает остановится и обдумать это, поэтому спрашивает: — А Вова это?.. Марат закатывает глаза: — Тот, чьё имя в этом доме обычно не принято называть, но мы сделали это уже раз пять, поэтому приятного всем аппетита. Доедай и пойдём. — Старший брат Марата. — сухо объясняет Кирилл Юрьевич вместо него, и Андрей переводит взгляд уже на Марата, пытаясь вложить в него весь спектр эмоций. Брат?! — Брат?! — Он что, не говорил? — звучит удивлённый вопрос-претензия. — Да как-то не приходилось к слову. — Марат пожимает плечами, игнорирует направленные на него взгляды, невинно залипая в экран телефона. Затем Андрею приходит уведомление, и пока отец Марата тяжело вздыхает, он мельком глядит в экран. «тоже помер» «сюрприз» Глаза Андрея лезут на лоб, он слышит небольшой смешок, а затем ему прилетает ещё одно сообщение. «морду попроще роднулька»

«???»

«Ты ведь не собирался мне об этом говорить, да»

«эмм с чего такие выводы»

«Да есть повод, знаешь ли»

«я же обещал про все рассказать ну» «просто попозже» «а пока не оскорбляй людей на том свете и переводи тему» Нервная система окончательно гибнет из-за творящегося дурдома со всеми почившими родственниками Марата — серьезно, у него там сколько ещё припасено?.. Идея с построением доверительных отношений теперь кажется ещё более идиотской, чем могла бы быть. «Не приходилось к слову» — все, на что он может рассчитывать? На этом уровне они сейчас? После временного спада всё, кажется, становится только запутаннее. — Эм… Поздравляю вас с повышением?..– слабо пробует Андрей, и они возвращаются к тому, с чего начали. Только что скрип его уставшей нервной системы становится громче. После странного завтрака, прошедшего в итоге в полу-молчании, Кирилл Юрьевич уходит из квартиры на одну из своих деловых встреч («Не сбегай сегодня, — бросает он сыну, — дождись моего прихода, нужно кое-что обсудить»), а Марат берёт на себя образовавшуюся гору немытой посуды и запирается на кухне под оглушающие песенки собственного плейлиста. У Андрея же появляется возможность снова все хорошенько обдумать. Ещё в поезде, далекие две недели назад, его начали преследовать мысли о том, что он непозволительно расслабился. Что все происходящее — только его вина. Вот до чего он все довёл. Рутинно очищая сообщения матери, из которых сочатся только бесконечные претензии, Андрей чувствует, как знакомая тяжесть оседает в груди. Опять. Но в этот раз ему внезапно приходит мысль: что, если он всё-таки был прав раньше? Та ненависть, сидящая в нём, с которой он пытался бороться — а стоило ли оно того? Что еще, если не злость, помогло ему окончательно не свихнуться и на некоторое время избавиться от того урода в их семье? Злость, как горячий пепел, обжигает его изнутри, обжигает людей снаружи. А ещё злость заставляет двигаться, бороться. Он понимает, что эта злость — не что-то хорошее, не красивое чувство. Она уродливая, ядовитая. Но, с другой стороны, злость для него как высокоградусная печь для глины, в которой та твердеет, становится устойчивее, жестче, лучше. Слезы, наоборот, глину размягчают, и он не может оставаться кем-то крепким. Надежным. Он ведет себя как мать, и всех подводит. Слезы делают его слишком мягким. Да, если вся эта глиняная конструкция разобьется, то можно и на острые края напороться — что и случается с Маратом тогда. Андрей этим не гордится. Но эти выбросы энергии теперь кажутся даже необходимыми для его выживания. Они дают возможность перегруппироваться. Не надо бить вазу и ковыряться в осколках, и не будет никаких ран. Ваза не виновата в том, что её бьют. А Марат — что Марат? Жив, относительно здоров и невредим — домывает посуду и даже не кажется обиженным. Послать ли Андрею всё куда подальше и продолжать работать на чистой агрессии ко всему сущему? Так ведь всегда было легче. Приходится признаться — он боится, что излишняя податливость превратит его в песок, смываемый любой волной проблем. Пора, думает Андрей, возвращать всё в старое русло и снова начинать обжиг. Пора склеивать разбитые края. Ещё один вопрос на повестке дня домывает посуду и уже десять минут клюет носом у кровати, параллельно бомбардируя чат кучей смайликов неизвестного происхождения. Вопрос стоит своим худющим ребром — рёбрами — и видимо тоже что-то раздумывает. Почему-то не торопится выяснять ничего о происходящем с его матерью. Осматривает в сотый раз футболку с котами на нём, и Андрей не выдерживает: — Тебе вернуть обратно? — …А? — Пялишься, говорю, вторую минуту подряд на меня. По своей футболке любимой соскучился? Марат привычно виснет на секунду — такое с ним случается, если долго не спит, это Андрей успевает запомнить — а затем усмехается, прикусывая нижнюю губу: — По пижаме не соскучился… По тебе — да. И тянет его за ногу, из-за чего Андрей неуклюже падает на кровать, едко шипя. Марат же сонно спрашивает: — Как себя чувствуешь? — Хочется тебя придушить. — честно отвечает он, приподнимаясь на локтях. — Ведешь себя хуже моей матери. — Значит, пришёл в себя. — кивает Марат. — Можно тебя обнять? — Зачем? — Просто. — Хоть пальцем тронешь — пришибу. Мне не нравится, когда ты меня касаешься без причины. — Просто проверка. Теперь верю, что ты в норме. Относительной. Лодыжку Марат так и не отпускает, снова зависая. И эта излишняя тактильность, медленно перетекающая в нечто неизвестное, Андрея тоже настораживает. Чего Марат добивается? Что ему нужно? Андрей ложится на спину, закрывает глаза. Тощая рука на ноге невовремя навевает вспоминания: худое промокшее плечо под головой, небольшой шрамик на затылке, холодные пальцы на щеках. Уши медленно загораются красным от поглощающей его неловкости и стыда. Зря он прокручивает это в голове. Андрей вспоминает, как рыдал вчера. Как маленький, ни на что неспособный ребенок. Как бесконечно извинялся, а потом выпрашивал, вымаливал крупицы доверия к себе. И почему-то это чувствуется отвратительно, и одновременно до жути правильно. Ему было так спокойно сидеть на холодном полу и просто говорить с Маратом. Он непозволительно расслабился, напоминает Андрей себе. О каком спокойствии сейчас может идти речь? Он поднимает голову и смотрит, смотрит, смотрит на тонкие пальцы на своей загорелой ноге, пытаясь найти рациональное объяснение своим вчерашним действиям. Бог с Маратом — ему самому это зачем понадобилось? Была же у его лихорадочного мозга какая-то цель, кроме дебильного альтруизма во имя укрепления их дружбы? Сколько ему, пять лет, чтобы об этом говорить? Единственное адекватное объяснение, которое он может найти на данный момент звучит достаточно цинично — Марата попросту хочется контролировать. Держать руку на воображаемом пульсе и знать, что тот может отхлобучить. Андрею нужен порядок, и он его организует. Хочется понять, из чего Марат слеплен, по каким законам функционирует, какие вещи творятся в его голове. Узнать всю подоплёку и научиться предсказывать его поведение. Знать, когда тот соберется уйти и больше не ныть по этому поводу. Андрей закрывает глаза, снова чувствуя себя максимально жалким. — Итак, — наконец подаёт голос Марат, — мне, помнится, обещали пересказ событий в обмен на завтрак. Ты ведь больше не нарушаешь своих обещаний? — Нет. Но пересказ событий состоится только в том случае, если ты клянёшься не начинать охать, ахать и всячески меня жалеть. Или говорить что-то о моей матери и семье в целом. — он наконец отсаживается подальше от загребущих рук Марата, потому что не хочет отвлекаться, напоследок несильно ударяя его по пальцам. — И хватит это делать. — Что именно? — Не притворяйся, я серьезно. Ты думаешь, я не замечаю, как ты на меня смотришь? Марат смешно замирает на последних словах и с опаской поднимает глаза: — Как я на тебя смотрю?.. — Как будто ты считаешь, что я слабохарактерный маленький ребёнок, который без помощи ни за что на свете не справится. — нехотя приходится выдавить из себя. — И вообще, что ты успел выдумать и своему отцу рассказать про меня? Что у меня мать поехавшая? Что я больной сиротинушка, которых из дома сбежал, а потом чуть не помер под забором? С какой стати ещё и он так на меня смотрит? — Остановись, умоляю. Брейк. — Марат выставляет руки вперёд в защитном жесте, но это он зря — так будет гораздо легче их выкрутить. — Во-первых, не надо за меня воображать, что я там думаю про тебя, потому что всё мимо. Во-вторых, ничего я папе не рассказывал. У него просто встроенное меланхолическое настроение после… Ну, после матери и всего остального. В-третьих, не воспринимай всерьёз слова про обморожение и канаву под мостом, это меня рядом с отцом прёт. И в-четвёртых, тему не переводи! Я в любой момент уснуть могу, а тут ты ещё время тянешь. — Ты из-за меня не ложился, что ли?.. — Шутка! — хмуро говорит Марат. — Спал я — почти всю ночь, к твоему сведению, просто пытаюсь к теме быстрее подвести. Давай, начинай: я, Васильев Андрей, две недели назад наорал на несчастного тебя, укатил домой, а потом моя мать сказала, что мы все умрем и я ёбнулся… Андрей и забыл, как это тяжело — говорить с Маратом. — За что мне это?.. — вопрос он адресует несправедливой вселенной, начисто игнорируя возмущение в темных глазах. — Я такими темпами реально лучше помру. — Бля, я не пойму, ты мне вчера или не ты втирал про то, что мы отныне доверительные отношения строим?! Я верю тебе, ты мне, все счастливы, в небе радуга, в реках дельфины, а на деревьях лакрица, и больше никакого капитализма во всем мире? И если вчера первая часть высказанного казалась хорошей идеей, то сегодня уже нет. Андрею страшно отвечать искренностью на искренность Марата, если она ею вообще является. Он трусливо бросает: — А я взял и передумал, ясно? Перестань вести себя как нянька. — Ну уж нет, теперь так просто не отделаешься. — холодный палец упирается ему в лоб, пока Марат праведно начинает высказывать все свои претензии. — Давай, блять, вываливай все переживания! Никакой жалости с моей стороны. Каждый раз, когда будет грустная интонация в твоем голосе, буду тебя пиздить, хочешь?! — Да там и рассказывать нечего! — орет он в ответ. — Сначала с тобой посрался, потом домой съездил, а там мать с одними долгами расплатиться не успела, как в новые влезла! И отчим-алкаш из тюрьмы вернулся! И охранники у нас сволочи, под стать коменде! Одни дебилы кругом собрались! — А истерил- то из-за чего?! Они продолжают кричать друг на друга, и Андрей не собирается останавливаться. Это уже больше похоже на них. Пусть злость будет его щитом и мечом. — Да я говорю — дебилы кругом: мать, Ильдар, Настя, коменда! Думал, хоть от одного избавился — ан нет! Тут как тут собственной персоной!!! — Андрей обводит Марата руками. — Кто рыдать не начнет?! Марат оскорбленно прижимает руку к сердцу. — Ты сравнил меня с Настей?! Ты меня настолько не любишь?.. — А ты даже не рассказал, что у тебя брат был?! Один-один! С прошлой их ссоры у него так и не появляется способности держать язык за зубами в нужные моменты. — То есть, я хотел сказать… — Да чё уж. Ебашь сразу про всех. — перебивает его Марат намного тише, чем до этого. Подтягивает ноги к себе, роняя голову на колени. — Бля, Андрюш… Сорян. Я собирался рассказать. Просто об этом… не очень прикольно говорить. Я бы не хотел в один день и про маму, и про… — Так, перестань. — Андрей сглатывает, снова чувствуя себя ужасным человеком без капли чувства такта. Рамки должны быть везде. — Это ведь я обещал не наседать, а в итоге… В итоге ему прилетает нехилый подзатыльник, и он удивлённо вскидывает глаза на Марата. Тот пожимает плечами: — Я обещал пиздить, как только появится грустная интонация. Держу свое слово! — он уклоняется от ответного удара и добавляет, — Плюсом — я обещаю тебе помочь! Мы теперь со всем разберемся. — Стоять.– скептически выгибает бровь Андрей, но Марат воодушевлённо кивает. — Какие мы? — Мы! Ты да я да мы с тобой. Шерочка с Машерочкой, Бонни и Клайд, Том и Джерри, Тайлер и Дёрден и далее по списку. — Я не собираюсь в сторонке стоять и глазеть, как ты на работе убиваешься, ферштейн? — Парное харакири?.. — невесело усмехается он, вспоминая утреннее предложение. Марат светлеет в лице, и Андрей сдаётся. Будь что будет. — Ага, оно. Сколько там у матери твоей долгов, говоришь? Тыщ сто? — Двести. — Раз плюнуть, Андрюш. — Марат толкает его плечом, ухмыляясь. — План таков: я вернусь в кафешку, потому что ты мне поможешь Жёлтого уговорить меня вернуть, и вместе будем работать! Как раз мать твоя кредиты закроет, а на остатки успокоительные купишь, иначе туго придется с такими припадками. Андрей недолго обдумывает это предложение — звучит оно до смерти заманчиво. Вдвоём они и справятся быстрее, и на учёбу время останется. А значит и общежитие при нём, и Юля в безопасности. — Один вопрос — тебе это зачем? — Ну ты реально дебил? А как же моя безграничная любовь и привязанность? Андрей кривится, игнорируя привычную шарманку, и настаивает: — Что я буду должен взамен? — Ну вот, — уголки губ Марата опускаются вниз, и он театрально произносит, — только посмотрите, он не верит в мою бескорыстность! — В твоем поведении такого не предусмотрено. Тот в ответ тихо смеется, что-то обдумывает, а потом протягивает Андрею руку: — Значит, будешь должен. Одно желание, как только мы со всем разберемся. Что скажешь? — Всего лишь одно желание? — Одно желание, которое даже не будет включать в себя ничего противозаконного, обещаю! — Ну, я даже не знаю… Если остаться в огромном долгу перед Маратом означает безопасность семьи — он готов с этим справиться. Наверно, готов. — Да даже если не согласен будешь — все равно помогу. — Марат широко зевает, но рука так и продолжает висеть в воздухе, ожидая положительного ответа. — Просто реально безвозмездно, и ты, возможно, скончаешься на месте от этого факта. Так что соглашайся. — Бог с тобой. — Андрей протягивает руку в ответ. — Договорились. — Ура! С Марата на секунду сползает вся сонливость, и он радостно спрашивает: — Теперь обнимемся? Как только Андрей завершает свою лекцию о личном пространстве и том, почему Марата в нём быть отныне не должно, подкрепляя доводы традиционно разбитой губой, они идут в кафешку. Куй железо, пока горячо — говорит Андрей. Не будем тянуть кота за яйца — кивает Марат. И вот они стоят под дверью менеджерской, репетируя заготовленную речь. Когда в коридоре появляется Вадим, стряхивающий с себя ноябрьскую стылость, Марат распахивает руки, счастливо восклицая: — Жёлтый, дорогой! Сто лет, сто зим, по утрам пей Мезим, что с лицом? Почему такой грустный, отчет после проверки пришёл невкусный? А это потому, что меня на рабочем месте нет! Привет! — О, живой ещё. — только и говорит Вадим на эту тираду. Кивает Андрею и проходит мимо. — Не до тебя сейчас. — Зато мне — до тебя! Много времени не займу, ровно одна просьба. Уно, уан, один, бер. — Экстренная ситуация. — поддакивает Андрей, обещавший на сегодня уверовать в способность Марата уговаривать людей и не мешать в переговорах. Вадим возводит взгляд к потолку, затем возвращает на них, тяжело вздыхает, и в итоге открывает дверь в менеджерскую: — Пять минут. Они заходят в кабинет, и Вадим с присущей ему точностью начинает раскладывать на столе принесенные с собой документы, создавая на захламлённом Ясмин столе мнимый порядок. Всё, что Андрей успевает выяснить про Вадима за пару месяцев и несколько редких встреч — так это то, что тот не терпит хаоса и неорганизованности. У него все всегда почти идеально, или же к этому стремится. Каждая встреча заранее запланирована. Каждое действие просчитано наперёд. Он и сам кажется живым компасом, указывающим на то, как должна идти успешная жизнь. Даже проблемы в ресторане кажутся чем-то временным, когда во главе у них столь организованный человек. — Итак, деловое предложение номер раз — перестань корчить такое лицо! — начинает Марат, залихватски запрыгивая к Вадиму на стол. Папка с документами, место которой он торжественно занимает, громко падает на пол, рассыпаясь кучей белоснежных листов. Жёлтый медленно поднимает её и кладёт рядом. Андрею бы да его выдержку… Спокойное выражение лица всё же идет рябью — хаотичная энергия Марата не щадит даже его. Вадим предупреждающе снимает очки с тонкой оправой, закидывает ногу на ногу и произносит: — Нет. И на второе безобразное предложение тоже нет. — Да что нет-то?! — Марат драматично хватается за голову.- Ты опять мысли мои читать начал?! — Мне не нужны твои мысли. Чтобы прочитать весь этот бред мне достаточно субтитров на твоем лице. Повторяю — нет. — Андрей, отворачиваемся. Марат демонстративно перестаёт смотреть на Жёлтого, отводя голову вбок, но со стола так и не спрыгивает. — Если я согласился тебе поддакивать, это не значит, что я буду выполнять абсолютно всю ересь, которая льётся у тебя изо рта. — гневно шепчет Андрей. — Давай, вещай, как и собирался. Марат тяжко вздыхает, поправляет волосы, натягивает широченную улыбку и снова разворачивается к Вадиму. — Жёлтый, солнце мое ясноликое! Брат мой единоутробный! Жёлтый — первое слово, главное слово в каждой судьбе! Жёлтый — мир подарил он, жизнь подарил он мне и тебе! Краем уха Андрей слышит, как мерзко хихикает подслушивающий под дверью Святослав. Полный провал. Андрей делает пометку никогда больше не доверять Марату серьёзные разговоры, но продолжает молча наблюдать. Он ещё не знает всей подоплёки с увольнением и просто надеется, что Марат осознаёт, что делает. — Двадцать пятое августа помнишь? — спрашивает Вадим, на что Марат чешет голову. — Э-э. — Так, ясно. Снова твоя феноменальная память. — Жёлтый перебирает в руках стопку документов, то и дело перекладывая листы с места на место. — Попробуем по-другому: помнишь, солнце моё ясноликое, как весело кататься на скорой? Желудок скручивает, потому что вопрос больше напоминает старую добрую угрозу. Марат быстро стреляет глазами в Андрея, и Андрей отвечает ему тем же. Поднимает брови в недоумении, но Марат уже через секунду отворачивается и беззаботно пожимает плечами: — На какой ещё скорой? — Значит, помнишь. И я помню. Более того — даже Рома, мне кажется, помнит. Андрей снова делает для себя пометку — как можно скорее вытащить из Марата всю информацию про увольнение. — Ну Вади-имушка, столько воды утекло, столько лет прошло, я теперь совершенно другой человек. Посмотри на меня! Жизнь так и плещет! Андрюш, подтверди. У него потоп — сказал бы Андрей — массовые протечки во время кораблекрушения, не спасутся даже крысы. Но ему было приказано молчать, и он молча кивает. — Через уши льётся, — соглашается даже Вадим. — Только это не жизнь, а остатки мозгов. Марат, я не собираюсь тебя обратно брать. После твоего увольнения мы познали дзен. У Яси глаз дёргаться перестал. Я спать начал без переживаний лишних. — А вот когда Святик себе ногу раз пять почти ломал — так это нормально. — Но не сломал же! — добавляет из-за двери Святослав. — Молча сиди! — орёт ему Марат. — Когда Давид с Гошей ходили пиздиться за честь ресторана и все с побоями возвращались — тоже пойдёт, и в итоге всё равно один я волнения вызываю! Где справедливость, а?! Жёлтый расправляет невидимые складки на брюках, пытаясь скрыть нарастающее раздражение. — Так и они себе не сломали ничего в итоге. — Ну так и я живой! — ещё одна папка летит вниз со стола, гонимая раздражением Марата. — Да я правда больше ничего такого делать не собираюсь, чего вы так привязались? И технику безопасности буду соблюдать, и нормы приличия, и уголовный кодекс Российской Федерации, будь он неладен… — А расписание? — И расписание. — с огромной заминкой, сжав зубы цедит Марат. — Ну что, тебе разве закрывашки хорошие не нужны? Помнишь, как всё блестело, после того как я стены до утра драил? Как меня любили бабушки с заправки? Как… — Как хотя бы два раза в неделю мы тебя по всем помойкам искали, потому что ты опять на смену не вышел? Как ты клиентам стабильно хамил, из-за того что они тебе не нравились? Или как каждый раз мы узнавали о новом способе травмирования в нашем ресторане, где никогда отродясь страшнее ожогов ничего не было? — А помните, как он мне ножом чуть руку не отхуячил? — снова звучит голос Свята из-за двери. — Я помню! — Ты первый начал! — Неважно, кто начал. — говорит Вадим. — Пять минут прошло. — Ну Жёлтый! Я же в этот раз не по приколу — Андрею помочь хочу. Всё будет хо-ро-шо! — настаивает Марат, пиная разлетевшиеся по полу бумажки, — Жизнью тебе своей клянусь, хочешь? — Да ему похуй на свою жизнь! — снова раздаётся весёлый голос из-за двери, и Вадим не выдерживает. — Так, Святослав, тебе заняться нечем? У нас поддоны все грязные и в туалетах давно унитазы против ржавчины не обрабатывали. Есть желание побыть добровольцем? На это ему уже никто не отвечает. Святослав то ли сбегает, то ли разумно решает закрыть рот. Андрей временно тоже не отсвечивает, впитывая в себя послужной список Марата. — Не по приколу, значит. — произносит Вадим через некоторое время, что-то обдумав. — Абсолютно точно не по приколу. Серьёзнее намерения никогда не было. Вот те крест. — Жизнью Андрея поклясться можешь? — в шутку спрашивает Вадим, но Марат на это внезапно стопорится. — Э-эм, ха-ха, ну… — он неловко забирает из рук Вадима документы, начиная перебирать их вместо него. — А на что я подписываюсь, ещё раз? Что останусь живым до конца рабочего срока?.. — Не только живым, но и без особых травм. Ни одного волоска с твоей головы и ни одного не выхода на смену. — Ё-маё… — Это разве сложно?.. — спрашивает Андрей, уставший молча наблюдать за происходящим. — Пф-ф. Да раз плюнуть! Я и всякие там синяки-переломы — две параллельные прямые. Никогда я в своей жизни не травмировался! — Спину покажи. — устало говорит Вадим. — Или рукав закатай. Или ладонь вытяни — ноготь-то отрасти успел после слайсера? — Дай договорить! Я — не травмируюсь. Меня травмируют. Марат гордо поднимает голову, пока Андрей не закрывает ему рот. — Давайте я сам своей жизнью клянусь: этот вот живой и целый останется. Так пойдет? — Или мы уходим в другой ресторан, а по пути ломаем Святику недоломанные конечности! — добавляет Марат радостно. На злой взгляд Андрея добавляет. — Давно собирался. Вадим некоторое время сидит молча. Затем встаёт, отбирает папку из рук Марата, даёт несильный подзатыльник, спихивает со стола и объявляет: — Испытательный срок — один месяц. Хоть волосок с твоей темной головушки упадёт за это время — уволен будешь раз и навсегда без единой возможности вернуться. — Пиздец. Вот и вечный бан, плак-плак. — И Андрей пойдёт следом. Понял? Марат широко зевает, корчит недовольную гримасу, но покорно отвечает: — Понял я, понял. — Тогда брысь из кабинета. — Вадим устало машет руками на него. — Ясю я подготовлю к столь плачевным новостям, на этой неделе не появляйтесь больше. И Андрей, останься на минуту. — Крепись. Если что — кричи, я в раздевалку пока за курткой твоей. И не верь ничему, что он тебе скажет про меня! — тараторит Марат и быстро скрывается за дверью, напоследок спотыкаясь об порог и роняя угловую вешалку. Вадим сжимает губы в полоску, но погром стоически игнорирует. Отвлекается, печатает что-то в телефоне, хмурясь. В комнате становится становится слишком тихо. Андрей, частично пребывавший в своих мыслях до этого момента, наконец решается спросить: — С ним всё реально настолько плохо?.. В ответ он получает лишь тяжёлый выдох, смешанный с небольшой усмешкой: — В качестве справочного бюро у нас выступает Святослав. Расспрашивай сколько хочешь, верь чему можешь. Этот совет Андрей решает приберечь на крайний случай. — Я не знаю, что именно у тебя происходит, и узнавать об этом у меня нет совершенно никакого желания, — продолжает Вадим, надевая очки, — но теперь вся ответственность за сохранность Марата на тебе. Все сопутствующие разрушения — тоже. — Хорошо. — Я серьёзно, Андрей. Он стал адекватнее в последнее время, но если заметишь, что что-то с ним не то — сразу скажи мне. Весь Марат — это что-то не то, хочется возразить, но он благоразумно сдерживается. — Хорошо. — повторяет он настойчивее. Марат, пусть он и кажется немного пришибленным, вряд ли будет ежедневно резать себе пальцы и ронять на ноги коробки с разгрузки. Вадим попросту преувеличивает его способность влипать в неприятности. Всё обойдётся. Андрей идёт по шумному коридору, и чувствует, как начинает болеть голова. Неужели снова температура поднимается? — Ку-ку. — он негромко стучится в раздевалку. — Мы идём или как? Никто не отзывается, и Андрей распахивает дверь. Марата он находит мирно спящим в углу в обнимку с его курткой. Андрей опускается рядом на корточки, почему-то не решаясь разбудить. - Что происходит, Марат? - спрашивает тихо, бездумно проходится пальцами по шрамику на затылке. - Что с тобой происходит?..