Чушпаны

- Ты с-совсем отбитый? Андрей возмущенно хлопает на него мокрыми от слёз ресницами и даже перестает так активно стучать зубами. - Да. - Марат тянется к чужой футболке. Андрей отступает назад, упираясь спиной в стиральную машинку, а взглядом – в него. – А теперь руки вверх. - Щ-щас. Катись со своими предложениями знаешь куда, чучело? - Ну-ка, поведай. - Сам догадайся. Андрей перестаёт бесконечно извиняться, вместо этого снова огрызаясь, как в старые добрые времена (как и две недели назад, то есть), и Марат этому только рад. Щеки его чуть краснеют от злости — и это определенно хороший знак. Он медленно, но верно приходит в себя. Это тоже радует, хотя одновременно и усложняет Марату задачу раз в сто. Задачка эта выходит со звёздочкой, а их он не решал даже в первом классе. Пора начинать. Итак, дано: один насквозь продрогший, до смерти уставший мальчик с очевидными проблемами с головой и одубевшими от холода пальцами; горячий душ и скользкая ванна, в которой этого мальчика нужно как можно скорее отмочить; одно потенциально грозящее мальчику в ином случае заболевание лёгких. Марат переводит последнее в систему СИ, чтобы быть верным в последующих расчётах - пизда Андрееву здоровью, если он и дальше продолжит упрямиться. На этом входные данные у него заканчиваются. Найти: способ запихнуть глупого мальчика, который сейчас так рассержено на него смотрит, под горячий душ. Решение: ... Марат задумчиво кусает обветренные губы. Решение... Бляха муха, так вот почему не стоило прогуливать физику. Он обводит взглядом подтянутого высоченного Андрея, сопоставляя их силы. Сравнение выходит в его пользу, потому что Андрюша, вопреки возвращающемуся упрямству, все ещё очень слаб. Одной рукой стащить сырую одежду и толкнуть его в сторону ванны не составит труда. Но станет ли Андрей после такого с ним общаться?.. Сомнительно. Как скоро он сбежит подальше от Марата, набедокурив в одиночку ещё больше? Как только, так сразу. Идею со вздохом приходится откинуть. Что насчёт мирных переговоров?.. - Андрей, друг мой дорогой. Его сразу же перебивают. - Не буду я ничего снимать. И руки при себе держи. Марат в нетерпении цыкает. - Ты с температурой слечь хочешь, скажи мне? Или от бронхита помереть? Лёгкие отвалятся завтра, я твоей матери чё скажу? Он ляпает первое, что приходит на ум. Надеется, что Андрей свою беспокойную мать расстраивать побоится, поэтому для скорейшего эффекта решает давить на больное. Нет, ну а что он? Зря. Риски этого действия Марат в голове не просчитывает. Он не умеет считать. Андрей нелепо дергается, отстраняясь ещё больше. Пытается сделать очередной шаг назад, хотя шагать там уже некуда. Тупик. Он загнанно выпускает ещё один шаткий выдох, граничащий со всхлипом. - Да мне все равно, что ты ей с-скажешь. - его бледные губы снова начинают мелко подрагивать, и Марат понимает, что просчитался он конкретно. – Плевать. Двинься, я ухожу. - Стоять. – схватить Андрея за плечи оказывается легко, удержать его на месте, не позволяя двинутся даже на сантиметр от стиралки – на крохотную долю сложнее. Не смотреть в дрожащие зрачки почти невозможно. – Ни с места, иначе я стреляю. - Валяй. Флаг тебе в руки. - Только если белый. Мир, Андрюш? Ладно, прости, перегнул. Забудь. – Марат пытается заговорить ему зубы. - Тебе неловко передо мной переодеваться? Так я отвернусь. Или за компанию разденусь, хочешь? - Господь упаси… Я не эксгибиционист. И ты, надеюсь, тоже. Либо выходи, либо выйду я. Да он бы с радостью так и сделал, если бы не ебучее предобморочное состояние Андрея. Марату оно знакомо более чем, и он просто не может позволить себе отойти даже на секундочку. Ему страшно. Как бы Андрей не храбрился, четыре ебаных часа его хождений по лужам на холодном ветру в одной футболке, ещё и под приправой случившейся истерики дают свои плоды. - Андрюш. - Марат убирает с плеч свои руки. Он не хочет давить, но ему приходится. - Прости, что говорю это, но ты сейчас в любой момент можешь просто вырубиться. Я бы не стоял у тебя над душой, зуб даю, но ванна пиздец какая скользкая. - Всё со мной нормально. – тот яростно шмыгает носом, неуверенно выпрямляясь. – Я сам смогу. Без твоей помощи. И Марат с ним категорически не согласен. - Конечно, сможешь. Но не сегодня, лады? Глянь-ка сюда. Он наклоняет голову, пальцами находя небольшой шрамик на затылке. Может, хоть это Андрея убедит. - И? - Расшиб об угол этой ванны летом. – потому что был один. А потом лежал хуй знает сколько без сознания. Но вот об этом Андрею знать не обязательно. – И это я ещё в более-менее нормальном состоянии находился, а не как ты. Очухиваться, лёжа в крови и с гудящей башкой - такое себе, настоятельно не рекомендую. - Я… - голос Андрея становится чуть менее уверенным, когда он пальцами проходится по белёсому шраму. Прохладно. Марат разгибает шею, чтобы посмотреть Андрею в глаза. Тот не отнимает руки от его затылка, продолжая задумчиво водить по нему пальцами. Снова опускает плечи, теряя напускную браваду. Грустнея. Ну хоть спорить перестаёт, и на том спасибо. Марат повторяет: - Если хочешь, давай я просто отвернусь? Но я должен остаться тут на случай чего. Хуже тебе от этого не станет, клянусь. Ну чего ты, не доверяешь мне что ли? Андрей нерешительно молчит, перебирая пальцами его темные волосы ещё пару секунд. Марат неосознанно подаётся чуть ближе к этому мягкому касанию, и он тотчас неловко одёргивает руку, убирая её за спину. Медленно произносит, будто бы сомневаясь в своих словах: - Не знаю... И это чувствуется ударом кувалды по груди. Довольно неприятно, он должен заметить. - Не знаешь? Андрей скованно пожимает плечами. Уводит свои голубые глаза прочь от взгляда Марата: - А почему я вообще должен тебе доверять? Хотя, какая ещё кувалда? Бетоноукладчик. Но если учитывать то, что под этот бетоноукладчик он лёг добровольно и сам отдал ключи Андрею... Ожидаемо, но всё равно больно. - А почему нет?.. Я думал, мы друзья и всё такое. Надеялся, по крайней мере. Андрей выпускает долгий вдох, наполненный то ли злостью, то ли сожалением. Сложно сказать. - Я тоже так думал. - Но?.. - Но… - Андрей проходится по глазам запястьем, стирая выступающую влагу. Марат не шевелится, боясь снова сделать что-то не то. – Я не знаю, как это объяснить. Я не умею такое объяснять. - Как угодно попробуй. Я пойму. Или хотя бы постараюсь. Андрей отводит взгляд: - Мне просто…как сказать? Ты постоянно такой… скрытный до ужаса. Ненастоящий. - А если поподробнее? - Мне всё время кажется, что я тебя не знаю. Вот от слова совсем. Марат в изумлении приподнимает бровь: - Но ты знаешь. Мы общаемся уже месяца три, и я почти всё время висну с тобой. - Вот именно. – Андрей вновь возвращает свой взгляд к нему. Он устал, и эта усталость чувствуется в его тихом голосе. Андрей слегка подгибает длинные ноги и оказывается глазами на одном уровне с Маратом. Как же сильно хочется к нему прикоснуться. – Мы общаемся уже три месяца, а у меня такое ощущение, что я о тебе знаю меньше, чем о том же Турбо, например. Я знаю, что ты любишь крабовые чипсы и лакрицу, но не знаю, когда у тебя день рождения. Я знаю, что у тебя ужасная бессонница и проблемы с питанием, но не знаю, почему. Я знаю, что ты с ходу можешь рассказать штук пятьдесят анекдотов про Чапаева, но я не знаю, куда и из-за чего ты пропадаешь на постоянной основе. Марат теребит свои руки, перекручивая их между собой то так, то сяк. Спрашивает запоздало: – А этого недостаточно? Ты буквально знаешь всё, что нужно. Во мне больше нет ничего интересного, кроме этих анекдотов и мармеладок. Зачем тебе что-то ещё, если основное – вот оно, бери не хочу. Он обводит себя руками, покручивается вокруг своей оси, позируя перед Андреем. Какая разница, когда он родился или сколько часов в день спит? Для чего ему эта ненужная шелуха, эти бесполезные осколки информации? - Перестань. - Андрей заставляет Марата замереть, схватившись за локоть. И он послушно застывает на месте. – Вот об этом я и говорю. Я знаю, что ты вот такой вот супер веселый, постоянно болтаешь о бесполезной ерунде, постоянно переводишь внимание на свои шутки-прибаутки, пословицы-поговорки, песенки всякие. Но давай сейчас хотя бы по нормальному поговорим. - Я тебя раздражаю? – поэтому он и не хотел изначально ничего с Андреем обсуждать. Ничего о самом Марате, по крайней мере. - Да. – хватка на локте усиливается, когда Андрей не даёт ему отступить подальше. – Но не ты лично, а твоя клоунада. На тебя посмотришь – вроде бы и прямой, и честный, как рельсы. А ты не рельсы. Ты шпалы. Которых много и которые поперёк лежат. Да к тому же все переломанные… - Неправда. - Правда. Марат, если ты думаешь, что я тупой – я не тупой. Я тебя грустным видел всего два раза – а мы общаемся уже кучу времени. Когда ты тогда с синяками припёрся, я подумал… подумал… - Андрей запинается, прикрывает веки. Сбивается с мысли, перескакивая на другую. – Господи, а я ведь даже помочь ничем не могу. Потому что именно ты мне не доверяешь. Марат на эту тираду глупо молчит, потому что не знает, что здесь можно сказать. Безумно хочется сбежать из светлой комнаты первым. А этого сделать нельзя. По крайней мере, точно не сейчас, когда Андрей смотрит на него так открыто. - Тебе как будто бы абсолютно плевать на то, что ты делаешь. Я никогда не смогу понять, что у тебя в башке творится, если ты ничего говорить не хочешь. – он делает паузу, потом снова продолжает, но уже намного тише. – И, раз уж мы начали - ты ведь… ты ведь не собираешься… Стой, ладно, не так. Или так… Хорошо, просто скажи мне, как часто ты думаешь о том, что нам стоит прекратить общаться?.. Как скоро мне стоит ждать, что ты испаришься, и больше не появишься на горизонте? Вопросы даются Андрею с огромным усилием, с кучей сомнений, заполняющих паузы между словами. И вопросы эти звучат смертельным приговором. Выстрелом в голову – до ужаса неожиданно. Марат позволяет себе бездумно сесть на холодный пол и утянуть за собой Андрея. Он больше не может полагаться на свои ватные ноги. Они сидят в тишине несколько минут, смотря на мраморную плитку, пока он обдумывает сказанное. Ничего, по крайней мере хорошего, на ум не приходит. Как всегда. – Я не не доверяю тебе. – наконец хрипло говорит он, проталкивая по горлу возникшую тошноту. – И я точно не собираюсь больше никого бросать. Просто всё настолько… муторно, что тебе просто скучно будет всю эту хуету выслушивать. Тем более – она в прошлом. А мы – тут. Отпусти и забудь, что прошло уже не вернуть. Андрей несильно толкает его в бок. - Ты опять съезжаешь с темы. - Да не съезжаю я. Мне так спокойнее, может. Анекдот хочешь, кстати? - Марат. - Да нахуя тебе всё остальное? – он опускает голову, утыкаясь лбом в потертые джинсы. Как же сложно общаться с людьми. С Андреем. – На-ху-я, я не понимаю. - Ты же хочешь, чтобы я тебе доверял? – кивок вместо ответа. – Вот и я тоже хочу, клоун ты недоделанный. И не надо говорить, что ты уже это делаешь. - Но это так. – Марат отрывает голову от колен, поднимает глаза на Андрея. Он смотрит в ответ недоверчиво, и из-за этого хочется ещё раз разбить затылок о кафель. - Клянусь. Андрей ломится в закрытую дверь, которая и не дверь вовсе – так, хлипкая ванная шторка, обвешанная безделушками, исписанная матерными стишками, обклеенная пожеванными жвачками арбузного вкуса, потому что от других Марата просто тошнит. Дверь эта стоит посреди пустого поля. И ломиться туда нет смысла – она уже открыта, а за ней ничегошеньки нет. - Если я тебе что-то не рассказываю, то это просто потому, что оно неважно для меня и не нужно для тебя. Знаешь, вся эта дребедень про понять, простить, отпустить? Вот тут оно. Я не хочу об этом думать, я не хочу, чтобы об этом думал кто-то ещё. Что-то случилось, и это что-то где-то там в прошлом за миллиард световых лет в тридвадцатом царстве у чёрта на куличиках, и об этом больше не надо вспоминать. Оно меня не волнует. Андрюш, ну вот кому легче станет, если мы всё это мусолить начнём? - Тебе. - Мне станет хуже. - И поэтому я должен узнать об этом больше. - Зачем? Лёгкое прикосновение ладони к затылку – неожиданность, точно такая же, как и тихий шёпот, прорезающий гудящий шум его мыслей. Андрей за секунду оказывается ближе, чем Марат думал. (Дальше, чем Марату, наверно, хотелось бы.) - Потому что я хочу тебе верить. И я хочу, чтобы ты верил мне. Марат не отвечает - он неотрывно смотрит в бездонную прорубь ледяных зрачков, находящихся всего в паре сантиметров от лица, и медленно перестаёт соображать. Андрей пахнет сырой осенью и первыми заморозками. Андрей подаётся ещё ближе, чуть сжимает его отросшие волосы рядом со шрамом и сжигает для Марата все пути отхода, и никакие сто двенадцать здесь уже не помогут. Андрей даже не дёргается, когда Марат тянется пальцами к его теплым скулам, чтобы смахнуть с них нездоровый румянец. А он в ответ зачем-то оставляет на мягкой щеке свою ладонь. Нужно что-то сказать. Срочно нужно что-то сказать, иначе он сейчас сделает нечто ужасное, чего ему никогда не простят. - Марат?.. На то что говорит Андрей нельзя молчать. Нельзя отвечать. За две недели без Андрея – но с Коликом, Марат успел позабыть, как трудно общаться не прикосновениями, не синяками на коже и липкими кровящими поцелуями, а человеческими словами. Когда Андрей называет его отбитым – он прав, когда Андрей наезжает на него – он прав, когда Андрей сравнивает его с переломанными рельсами – он абсолютно, блять, прав. Из чего же, из чего же, из чего же сделаны наши мальчишки? – а мальчишки сделаны из крабовых чипсов и попыток не думать ни о чём. А потому изо рта у них всегда вытекает что-то бездумное. Он не умеет по-другому, потому что это бесполезно. А так – он просто отбитый мальчик с лакрицей вместо мозгов, у которого на всю голову сейчас всего одна мысль – решит ли вселенная, в конце концов, грохнуть его, если он сейчас на всю искренность Андрея в ответ споёт заевшую без причины песенку про рельсы-шпалы-кирпичи?.. - Если, - говорит Марат, и стопорится, нервно сглатывая рвущуюся изнутри мешанину слов, песен, анекдотов про котят, на которые можно было бы съехать и не чувствовать себя настолько беззащитно. Но Андрей смотрит на него вот так – прошивая насквозь, выворачивая внутренности, и не позволяет просто сдаться и сделать шаг – тысячи шагов – в обратном направлении. Только вперед – в пропасть его зрачков. - Если я пообещаю, в этот раз по-настоящему, рассказать всё, что тебя интересует… - То, что тебя беспокоит. – мягким шёпотом исправляет Андрей, и Марату приходится кивнуть. - Меня это не… Хотя ладно, какая разница. Как скажешь. Не сразу, конечно. Потому что за раз я не хочу эту поеботу на тебя вываливать. Потихоньку. Типа веселых сказок на ночь от домового, по мере надобности. Басни в стихах сочинить могу, под гитару сыграть…– он снова сглатывает вязкую слюну обещаний, когда рука Андрея невесомо сползает с головы на плечо. – Если я пообещаю рассказать всё, - ну, или почти всё. О чём-то рассказать он не сможет, наверно, никогда. - то разрешишь мне помочь тебе? Марат не знает, является ли это обещание очередной пустышкой. Он давно перестал различать, что именно сейчас льётся изо рта – бессмысленная ложь или такая же бесполезная правда. Андрею виднее. И Андрей говорит, на секунду заглушая в нём беспокойства: - Хорошо. Договорились. Сначала Марат думает, что дрожат его руки, а потому даже не шевелится – это привычно. Но стоит Андрею прикрыть веки и сжать побледневшие губы, как приходит осознание – трясёт сейчас вовсе не его. Андрея неожиданно ведёт вправо, и Марат еле успевает схватить его за плечи. - Андрюш?.. Бля, прости, я… я совсем забыл. - Ничего. – говорит Андрей бледно, сжимая веки ещё сильнее. – Я нормально. Он шмыгает носом, и Марат тихо матерится себе под нос. Ведь знал же, во что это выльется. Усадил и без того замёрзшего Андрюшу на ледяной пол, разговоры непонятно о чём завёл – самое время. Умница, Марат, так держать. Он закусывает нижнюю губу, стараясь не отвлекаться на самобичевание. Этим можно будет заняться позже, целая жизнь впереди. А пока – Андрей. - Так, давай. – Марат тревожно протягивает ему руку. - Встать можешь? - Ага. Андрей осторожно поднимается на ноги, непроизвольно сжимая ладонь Марата чуть сильнее, чем он ожидал. Пальцы его теперь ужасно горячие – неужели температура всё-таки поднялась? - Супер. Класс. А на счёт моей помощи…- он нерешительно обводит взглядом его чёрную футболку, - Ты всё ещё против?.. - Да снимай уже, Господи. – закатывает глаза Андрей, видимо, здраво оценив свои координационные способности на данный момент. – Но только верх, оставшееся я сам смогу. - Хорошо. Даже так – огромное достижение. Марат аккуратно дотрагивается до нижнего края футболки, наконец получив разрешение. Андрей отворачивает голову, чуть шипя, когда холодные пальцы касаются оголившегося участка живота. Приходится быть аккуратнее, стаскивая местами прилипшую к бледной коже ткань. Он очень старается не слишком засматриваться на россыпь родинок, которые мелькают то тут, то там. Всё ещё до жути хочется когда-нибудь их пересчитать. Наверно, не в этой жизни. В этой Марат аккуратно складывает футболку и закидывает в пустую стиралку. Послушно разворачивается лицом к двери, помня об уговоре. - Если помощь нужна будет, скажи. Я тут. Готов к труду и обороне. - Спасибо, конечно, но ты помолчал бы лучше. - Молчу. За спиной негромко шуршит снимаемая одежда. Слышатся нетвёрдые шаги по направлению к ванне. Под ногами Андрея скрипит её белая эмаль, издаёт звук задвигаемая шторка. И Марат не выдерживает: - Помочь? - Ты меня достал. – ему в затылок летит небольшая бутылочка шампуня, которую он когда-то стащил у Колика. - Это значит нет? Андрей включает воду, и ему остаётся только горестно вздохнуть. Ну, нет так нет. Марат делает шаг назад, поднимает с пола Андреевы шмотки, закидывает их в стиралку, предусмотрительно вытащив из карманов джинс всякие безделушки. Запускает стирку и садится напротив барабана. Вот тебе и вечернее ТВ шоу. Перекрикивая шум воды, он сообщает: - Я пока тут побуду. На всякий. - На здоровье. Только если ты мою одежду в стиральную машину засунул, мне в чём теперь ходить? - Бля. Реально. – Марат чешет лоб. Надо сгонять за пижамой. – А ты как там? Голова не кружится? Вбок не клонит? - Вали-ка уже. Не помру без тебя. Марат не уходит сразу – сидит ещё несколько минут, вслушиваясь в шум воды. Думая. Как же он это ненавидит. Сначала Марат ненадолго заглядывает на кухню, где всё ещё сидит его отец. Тот поднимает седую голову, когда слышит невесомые шаги, и отрывается от книги. На столе стоит нарезанный и пока что нетронутый торт, чайник с горячей заваркой и три кружки. - Салам ещё раз. Я позаимствую ненадолго. – Марат наливает в одну из них побольше кипятка, достаёт с полок баночку мёда и бахает в кружку щедрую ложку. Отбирает кусок торта побольше, кладёт его на тарелку. Немного подумав, берёт ещё один кусок. И ещё. Запоздало понимает, что накормить Андрея чем-то нормальным было бы разумнее. Неуверенно спрашивает: - А у нас есть что-то из еды? Типа супа? - Конечно. – отец поднимается из-за стола, подходит к плите. – Я борщ приготовил днём, пока тебя ждал. Разогреть? - Ага. Пасиб. Слова выходят из него скомкано, чуть царапая горло. Он отворачивается от чужой фигуры, неловко пробегая взглядом по кухне. Иногда Марат ненавидит свою память чуть больше, чем обычно. Ему хочется вырвать мозги, когда он в очередной раз забывает свой телефон непонятно где, хотя секунду назад тот был в руках. Ему хочется вырвать, когда он слышит – «пока тебя ждал», и не может вспомнить того, что обещал прийти. Зачем обещал прийти. Где-то на задворках сознания мелькает мысль о том, что отец ему что-то писал сегодня. О чём-то просил. Наверно. После феерического появления Андрея и его умопомрачительных разговоров Марат не может адекватно мыслить. Он валяется сейчас где-то под обломками всех воспоминаний, бесед, обещаний, пытаясь нормально функционировать. Выходит скверно. - У него нет температуры? – внезапно прерывает тишину отец, и Марат чуть вздрагивает от вопроса. - Что? - У твоего друга. Андрея. – уточняют специально для него. – Есть температура? - Ну, - он вспоминает скулы, горящие нездоровой алой зарницей, горячие руки, промокшие ноги. – Наверно есть. - Возьмёшь градусник? И таблетки от температуры. Там, на полке с лекарствами. - У нас есть полка с лекарствами? – отец смотрит на него с толикой осуждения в глазах, и Марат невесомо на это улыбается. – Шучу. Конечно есть. Он на пробу тянется к левому шкафчику, и получает на это разочарованный вздох. Ну, простите, он в этой квартире и полугода не прожил. Откуда ему знать, что где стоит? Тем более, лекарствами он не пользовался за это время, а нужные таблетки чаще всего лежали где-то на полу, рядом с кроватью. Пока не перекочевали в мусорку из-за своей бесполезности. Марат пробует ещё раз, подключая все свои экстрасенсорные таланты. Врубает на полную мощь чакры, ловит движения негативной энергетики в комнате. Следит, в какую сторону кивает ему отец, проще говоря, и открывает крайнюю дверцу. Ого. Аптечка. Он достаёт старый ртутный градусник, немного роется и находит порошок против жара. Сгодится. Он собирается было унести все приобретенные припасы к себе в комнату, но на пороге его окликают: - Марат. Нехотя приходится затормозить и ответить, не поворачивая головы: - Пап. - Как дела в институте? Нелепый вопрос в нелепое время. - Давай, может, потом поговорим, ага? Меня там Андрей ждёт. Я с ним разберусь сначала, и выйду к тебе. И он сбегает подальше – рыться в залежах шкафа в поисках теплых штанов и широкой футболки. Дверь в ванну легонько приоткрывается, и Марат протискивается сквозь образовавшуюся щель. Бросает взгляд на запотевшее зеркало, быстро чертит на нём пару слов. Хихикает. - Ты там заживо свариться решил? – кричит он подозрительно молчащему Андрею. – Живой вообще? - Да не ори ты. И так голова гудит. Наконец выключается вода, и из-за шторки выглядывает румяное лицо Андрюши. Он требовательно выставляет перед собой мокрую руку. Марат радостно её пожимает, заодно пытаясь проверить температуру. - Полотенце дай. - А ой. Точно. Ты как? Марат протягивает махровую ткань, провожая глазами скользящие по светлой коже капельки. Андрей тихонько цыкает, снова исчезая за шторкой. - Нормально всё. – говорит он угрюмо и добавляет через несколько секунд. – Спасибо. - Точно нормально? В глазах не темнеет? Никаких подозрительных херовин перед носом не летает? - Только ты. – снова появляется недовольная голова, а за ней и обмотанное длинное туловище. Со светлых волос капает вода, забавно попадая на ресницы и заставляя Андрея сонно щурится. - Я тебе самые теплые штаны откопал. И твою любимую футболку с котами. И градусник. Прикинь, у нас оказывается дома всё это время был градусник! Таблетки ещё какие-то взял. Валерьянки, жаль, нет, но я тебе вместо этой валерьянки АСМР на ютубе врублю. Деревянный суп, слышал? Бомба. Марат не может не нести чепуху. Тревога всё ещё теплится где-то в груди, но сейчас он смотрит на Андрея, который почти в порядке, и ему становится чуть спокойней. - Почему ты меня не выгнал? Может, у Андрея талант по доведению людей до сердечный приступов страшными вопросами. У Марата скоро появится условный рефлекс – мгновенно группироваться и бежать затыкать ему рот, как только зазвучат первые нотки вопросительной интонации. Б – безопасность. Б – бля, Андрюш, ну сколько можно? Такие вопросы только самым непослушным детям на ночь задавать - вместо страшилок. ( «А потом он подошёл ко мне сзади и спросил – ты мне доверяешь?» И Марат прячется под одеяло с головой, безудержно визжит и больше никогда нахуй не выходит за порог своей комнаты.) Весь чай выпит, кровать расправлена, а основной свет выключен. Марат стоит на пороге – он только что отнёс грязную посуду на кухню, а теперь собирался было забрать телефон и пару других вещей, чтобы не тревожить Андрея посреди ночи своими похождениями. Всё равно надо будет зайти ближе под утро, чтобы проверить состояние. Приходится нервно улыбнуться. - С какой стати мне тебя выгонять? - Это было бы правильно. – Андрей широко зевает, комкая руками теплое одеяло. – Я ужасно себя повёл – ну, тогда. Ты помнишь… Он привстаёт на кровати, и Марат подходит ближе. Присаживается на пол рядом, опуская голову на матрас. У Андрея красные щёки и искусанные губы, которые он продолжает нервно сжимать. Светлые прядки пшеничных волос прикрывают уши, но даже так Марат может сказать – они сейчас тоже горят. - Не помню. И ты тоже забудь. - И не только тогда. – тихо продолжает Андрей, будто бы не слыша его вовсе. – Надо было извиниться раньше, но просто сначала ты меня избегал, а потом и я тебя, и оно всё так закрутилось… Ещё и сегодня я тебя так напряг. - Ничего не напряг. Хватит о лишнем думать. Это всё из-за температуры – понимает Марат. Обычно Андрей молчалив. И если для него Марат скрытный, то он сам - ниндзя девяностого уровня. Но сейчас у него температура под тридцать девять, и он, наверно, потихоньку начинает бредить. - Я не знаю, что на меня нашло. - Андрей растирает лицо руками, разрумянивая его ещё сильнее. Подтягивает ноги к себе, начиная ковырять и без того кровящую кожу рядом с ногтями. - Прости, что я столько всего тебе наговорил. Просто день какой-то… неудачный вышел. Хочется поправить его – день не просто неудачный, день пиздец полный. Может, зря он решил отложить все допросы на завтра? Может быть, стоит как можно скорее узнать, что у Андрея приключилось? И как можно скорее помочь. Но тот выглядит настолько вымотано, что Марату только и хочется, чтобы он поскорее выспался. Пришёл в себя. Перестал говорить. - Да я понимаю, Андрюш. Тебе не нужно оправдываться. - Я не хотел так давить сегодня на тебя, правда. Прости. И я не хочу, чтобы ты считал, что ты обязан мне теперь что-то рассказать. Ты не должен вынуждать себя. Марату бы обрадоваться такому предложению, но он не может. Если Андрей снова замкнётся – а он замкнётся, если всё так продолжится – то ни завтра, ни через месяц, ни через тысячи световых лет Марат его доверия не заслужит. А он это сделать обязан, даже если придётся вывернуться наизнанку, выставить напоказ все внутренности, а потом перемолоть их в бордовую кашицу. Не время отступать. Он очень хочет помочь. - Двадцать четвёртого мая. Андрей в непонимании поворачивает голову. - Что – двадцать четвёртого мая? - Мой день рождения. – Марат пожимает плечами. - Ты, вроде как, хотел знать. Мы ведь можем начать сегодня просто с небольшого факта обо мне? Марат проходится холодными пальцами по его лбу, разглаживая хмурые брови. Сегодня хочется касаться Андрея даже больше, чем обычно. И с этим ничего нельзя поделать, потому что касания никто не отвергает, и они мягкими слоями акварели ложатся на светлую кожу. - Можем. - Супер. А все разговоры мы теперь оставим на завтра. И ты наконец перестанешь извиняться и ляжешь спать. - Но... - Никаких больше разговоров. Иначе я начну петь тебе колыбельную. Это должно быть угрозой, но Андрей только лишь приподнимает уголки губ, прикрывает веки, поудобнее устраивая голову на подушке, и говорит: - Прости. Что-то под рёбрами начинает тоскливо свербеть. - Ты дурак? - Нет. - Тогда что? Пальцы перебираются к светлым волосам, зарываясь в мягкие прядки. И снова не встречают никакого сопротивления. - Хочу послушать, какие колыбельные есть у тебя в репертуаре. Ну и как вот с ним, а?.. - Сам напросился. – Марат легонько тянет одну из прядок, пытаясь вспомнить первые строчки песни. – Автор стихов – не помню, автор музыки – тоже хз. Исполняет Суворов Марат. – Он неловко прочищает горло, давая Андрею последнюю возможность заткнуть его. Но тот всё молчит, и Марату только и остаётся, что тихо начать напевать. - Дремлет притихший северный город… Свет фонарей из окна невесомо скользит по полу. За дверью гудит стиральная машинка, под тональность которой он пытается подстроить голос. - Низкое небо над головой… Жаль, что из образования в сфере искусств у него только четыре года художки и пара уроков гитары. Было бы неплохо заодно сыграть Андрею на фортепиано. - Что тебе снится, крейсер Аврора, в час, когда утро встаёт над Невой?.. Дыхание Андрея медленно выравнивается. Марат вновь и вновь пробегается взглядом по светлому лицу. Неведомая тоска с каждым тихим вдохом расползается по лёгким. Теперь ему точно никуда не сбежать. - Что тебе снится, крейсер Аврора… в час, когда утро встаёт над Невой…